Двенадцать ножей в спину

XI.1997 - VII.1999. Санкт-Петербург - Париж - Санкт-Петербург	Анатолий Александрович Собчак
Дюжина ножей в спину Парижская жизнь опального мэра
В первую же ночь после прибытия в Париж в изгнание мне в Американском госпитале, где я тогда находился, привиделся необычный сон. Его необычность была особенно остра, если учесть, в какой ситуации этот сон появился: начало мучительной эмиграции, постельный режим, ожидание консилиума врачей и угроза проведения рискованной операции шунтирования. В ту ночь я заснул поздно - около часа ночи. В предыдущую ночь, в Военно-медицинской академии Петербурга, я спал не более четырех часов, тревожно и беспокойно, - одолевали мысли о предстоящем отъезде. Тогда я поднялся в 6 утра, пережил мучительный отлет с Родины, а вечером уже лежал в этом чужом госпитале на окраине Парижа. Мне снился сон о похоронах Ленина. 21 января 1999 года - 75-я годовщина со дня его смерти. Москва. Красная площадь. 9.50 утра. Рота почетного караула Кремлевского полка под траурный марш величественно выносит из мавзолея гроб из красного дерева с телом вождя мирового пролетариата и устанавливает его на временный постамент. Метрах в пятидесяти от гроба стоят высшие руководители государства - президент Ельцин, Черномырдин, Немцов, Чубайс, Лужков и почему-то Хрущев. Чуть в стороне стоит Патриарх Московский и всея Руси Алексий II, заметна его некоторая отстраненность от церемонии и углубленность в свои сокровенные мысли. Раздается бой кремлевских курантов. Начинается митинг. Вся страна прильнула к телеэкранам: в связи с церемонией захоронения ленинских останков и учитывая его историческую роль в судьбе нашего государства, этот день был объявлен президентом общероссийским выходным днем и назван “Днем проводов Ленина”, а российское государственное телевидение вело прямую телевизионную и радиотрансляцию с Красной площади. Как только стихли куранты, с Манежной площади стали доноситься истошные выкрики пенсионеров и коммунистических фанатиков - десятки тысяч почитателей Ленина с его портретами и красными флагами в руках заполонили в это утро подступы к Красной площади. Они хотели во что бы то ни стало сорвать захоронение своего кумира. В этот морозный, солнечный день они производили впечатление самой отвратительной и тупой черни, в их рядах было немало бывших служителей сталинско-бериевского ГУЛАГа. Тысячи милиционеров и курсантов школ милиции едва сдерживают ожесточенный натиск ленинистов. А тем временем тысячи заранее подобранных участников траурного митинга на Красной площади (в основном чиновники, военные и студенты) внимают президенту Ельцину. Едва стоя на ногах, он с явно выраженной брежневской дикцией объясняет, почему решил захоронить Ленина. Мол, все беды нашей страны проистекают из-за того, что тело Ленина до сих пор не предано земле, а его душа - не нашла успокоения. Речь закончилась, и послышались жидкие аплодисменты. Вслед за Ельциным слово берет Святейший Патриарх. Вспомнив все страдания, выпавшие на долю Церкви от режима Ленина, он затем поддерживает решение Кремля по-человечески и по-христиански упокоить в земле его останки. “Это святейший долг всех нас перед любым усопшим!” - завершает Патриарх. Дрожащий от холода Борис Немцов нежданно-негаданно для себя получает слово - “царским” жестом Ельцин указывает ему на микрофон. “Может, не надо, Леонид Ильич?” - пытается отпереться ошеломленный Немцов, уже делая, правда, робкие шаги к микрофону. “Ты обязан сказать слово, Борис Ефимыч. А я скажу потом слово о твоей судьбе”, - отвечает президент. Неуверенным голосом Немцов говорит о великой значимости этого события для всей мировой истории, намекает на более счастливое будущее страны, а в конце слегка славословит в адрес президента: дескать, без вас, Борис Николаевич, никто не решился бы на такой отважный поступок. Решительным движением Ельцин отодвигает Немцова от микрофона. По программе митинга, после выступления Патриарха должен был выступать премьер-министр, а не вице-премьер. Затем симфонический оркестр под управлением Ростроповича должен был сыграть отрывки из “Реквиема” Моцарта. Однако президент нарушил весь ход церемонии. Он снова взял слово. На этот раз его речь была четкой и сильной, чувствовалось, что она будоражит его самого и он скажет что-то действительно важное и для себя самого, и для страны. Поблагодарив Немцова за выступление, похвалив организаторов церемонии, он вдруг сказал: “Вот здесь и сейчас хочу объявить об отставке Правительства России. Назначаю новым премьером всем вам хорошо известного и очень умного Бориса Ефимовича Немцова. Второе. Объявляю Немцова своим официальным преемником на посту главы нашего государства. После утверждения в Думе его кандидатуры (а иначе я ее распущу и сам назначу Немцова) я ухожу в отставку и передаю Борису Ефимовичу бразды правления страной как исполняющему обязанности президента! От этих решений не отступлю ни на шаг. Я хороню Ленина, освобождаю тем самым народ от бремени прошлой эпохи. Теперь могу с чистой совестью уйти на покой, пожить спокойной жизнью вместе со своими близкими!” - с этими словами президент завершил свой внеплановый и судьбоносный спич. Не преминул сразу же обратиться и к сотням журналистов со словами: “Вот и думайте, понимаешь, о чем первым делом сообщать - о похоронах Ленина или о моих кадровых решениях!” На площади воцаряется гробовое молчание, которое длится минуту-другую. Тишину нарушают лишь отдаленные вопли фанатиков с разных концов Красной площади - они ничего не слышали и потому страстно требуют отставки Ельцина и сохранения Ленина в мавзолее. Звучит музыка Моцарта. Озадаченные происшедшим Черномырдин и другие члены правительства смотрят на гроб Ленина. Немцов уже рядом с президентом. Через несколько минут, как только отзвучала музыка, митинг объявляется закрытым. Солдаты почетного караула умело подхватили гроб и под бой барабанов направляются к стоящему в центре площади вертолету. Вертолет по такому случаю перекрашен в черный цвет. Рядом еще два вертолета из президентского авиаотряда - для сопровождающих лиц. Четверо гвардейцев аккуратно вносят гроб в вертолет. Президент (опять же в нарушение программы) предлагает почтить минутой молчания память Ленина. Площадь вновь затихает. “К вылету готовы, товарищ Верховный Главнокомандующий!” - рапортует Ельцину офицер вертолетной эскадрильи. “Летите с богом!” - напутствует глава государства. В следующую минуту площадь наполняется ревом моторов этих трех вертолетов, правительственные и президентские чиновники забираются в вертолеты сопровождения, а мэр Москвы - незаметно куда-то исчезает. Крики протестующей толпы, услышавшей моторы вертолетов, заглушает их рев... И все это мне виделось ярко и в малейших деталях. Потом было “Шереметьево-2”, перенос гроба из вертолета в зафрахтованный Ту-154. И тут на поле толпа распоясавшихся фанатиков, ор, драки с милицией, сжигание портретов Ельцина... Санкт-Петербург. Роскошный “кадиллак” с гробом до Волковского кладбища. И снова толпа, в которой мелькают лица Анпилова и Нины Андреевой, грозящих новой революцией. Под барабанную дробь гроб опускается в могилу... Из сна меня вывело теплое прикосновение руки - медсестра госпиталя принесла завтрак. Взглянул на часы - 7.30 утра. Значит, сон длился более 6 часов. Удивительный сон, отголосок реальных переживаний! Но где они сейчас - герои этого сна? Все поменялось. Другие люди, другое время! Было время, когда Кремль мог безболезненно исполнить волю усопшего быть захороненным по-человечески - сразу после крушения ГКЧП в 91-м. Тогда, в сентябре, на последнем заседании союзного Съезда депутатов именно я выступил с энергичным и аргументированным призывом принять специальное решение съезда по вопросу о погребении останков Владимира Ленина в Петербурге. По реакции зала я ощутил тогда моральную готовность многих парламентариев принять это историческое решение - и этим достойно завершить жизнь самого союзного съезда (постановление о самороспуске депутаты в тот момент уже одобрили), подвести последнюю черту под большевистским этапом истории нашей страны. Но Михаила Горбачева проблема с захоронением Ленина в ту пору ничуть не волновала, на кону стояло его собственное политическое будущее. Он даже не поставил мое предложение на голосование, а просто-напросто закрыл заседание, попрощался с депутатским корпусом и отправил съезд в историю. Этим, кстати, лишил и самого себя важной опоры в виде легитимного парламента СССР, что, в свою очередь, ускорило и его уход спустя несколько месяцев. Впоследствии я неоднократно убеждал Бориса Ельцина издать указ о захоронении тела Ленина. “Вам необходимо лишь выпустить такой указ - все остальные хлопоты я беру на себя. Причем сделаю похороны торжественными и открытыми, то есть достойными места Ленина в нашей истории”, - уговаривал я Президента России. Но в ответ всякий раз слышал одно и то же: “Я не могу сейчас пойти на это”. Вероятно, коммунистический менталитет Ельцина тормозил давно назревшее решение о предании земле основателя советского государства. Не ограничиваясь Ельциным, я говорил об этом и со Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Алексием II - все же авторитет Русской Церкви и ее главы сослужил бы хорошую службу в пользу захоронения. Патриарх саму идею поддержал, но дело не двигалось с места. Все мои усилия по погребению Ленина оказались заблокированными. Многие из политиков и государственных деятелей, с которыми я говорил на эту тему, отвечали, что нужно подождать, пока не вымрет все поколение заядлых коммунистов, тогда наконец и Ленин найдет свое успокоение. При внешней логичности такого подхода он все же весьма отдает абсурдом, поскольку обрекает останки Ленина на дальнейшее публичное глумление, - может быть, еще не на одно десятилетие. Ну а тогда, на следующий день после моего обращения к Съезду народных депутатов СССР, все коммунистические газеты напечатали язвительные карикатуры на Собчака и поместили злобные комментарии, назвав меня главным могильщиком из стана демократов. Редакторы этих изданий даже не задумывались над тем, что сами же снова втаптывают в грязь и последнюю волю Ленина о своем погребении, которая во все времена непременно исполнялась. И неоднократную мольбу об этом Н. К. Крупской, грубо пресеченную Сталиным, для которого мавзолей с телом вождя был гробницей живого бога и который нужен ему был для собственного самоутверждения. Известны его слова, сказанные Крупской: “Если не уйметесь, мы найдем другую вдову!” Я уже не говорю о том, что в традициях нашего народа не было практики мумифицирования трупов и тем более выставления их напоказ. Едва ли можно сыскать в мировой истории пример большего глумления над усопшим, чем в случае с Владимиром Ульяновым! После завтрака я вновь мысленно углубился в ленинскую тему. Подумалось о судьбе мавзолея после неминуемого захоронения вождя. На ум пришел пример Израиля, в котором есть потрясающий по силе впечатления музей мировой катастрофы еврейского народа. Мавзолей Ленина - уникальное архитектурное и технологическое сооружение: помимо наземной конфигурации он простирается в глубь земли еще примерно метров на 80, там несколько подземных этажей, на которых в бронированных комнатах ныне гнездится обслуживающий аппарат - и медики со своими лабораториями, и охрана, и всякого рода технический персонал. Поэтому демонтировать мавзолей было бы не только крайне сложно без ущерба для Красной площади, но и просто неразумно. Мавзолей с его уникальностью мог бы пригодиться как памятник злодеяниям большевистского режима. В мавзолее можно было бы открыть музей большевистского террора. Экспозицию начать с Ленина - автора и практика первой волны террора большевиков. Один этаж - “ленинский террор и военный коммунизм”. Второй этаж - “сталинский террор, коллективизация, послевоенные репрессии”. Третий этаж - “постсталинский ГУЛАГ”. Четвертая секция - “политические репрессии последнего периода большевизма”. Наши архивы буквально забиты документальными свидетельствами о зверствах режима - а у Александра Солженицына целая “стена плача” жертв коммунизма. Если этим очертить сюжет музейной экспозиции с соответствующим музыкальным сопровождением, то у посетителей будет леденеть кровь в жилах, а душа будет содрогаться от ужаса и сострадания. Только так можно сотворить из мавзолея обитель нравственного чистилища вместо культового храма большевистской тирании. И тем наглядно опровергнуть замысел Сталина, стремившегося утвердить марксизм-ленинизм как государственную религию и давшего народу возможность созерцать мумию Ленина вместо отвергнутого Бога и разрушенных храмов с расстрелянными священнослужителями. Когда я спустя неделю покидал Американский госпиталь с прописанной рецептурой дальнейшего лечения, меня одолевала мысль, а где, собственно, я буду жить в Париже. Никакой собственности, к моему великому сожалению, здесь у меня не было. Не было даже арендованных апартаментов. В час выписки я все еще не знал моего нового места жительства. Но позаботились знакомые, заказавшие мне номер в дешевом двухзвездочном отеле в относительно спокойном районе города. Хотя раньше мне не доводилось жить в Париже в гостиницах такой низкой категории (в бытность мэром Петербурга мне любезно открывали свои двери лучшие отели французской столицы), я, будучи человеком неприхотливым в житейских делах, спокойно поселился в своем номере. Все там было предельно просто - старенький телефон, полутораспальная деревянная кровать, затертый пылесосом палас, обветшавшая утварь и мини-телевизор. Тесная душевая без ванны, унитаз и раковина. Одним словом, все здесь было не новым, потрепанным - и в то же время все необходимое для жизни имелось. “Моли Бога, что дал тебе шанс жить здесь, а не в тюремной камере!” - думалось мне при осмотре нового пристанища. Моими соседями по гостинице оказались в основном мелкие торговцы: турки, югославы, поляки, заезжающие в Париж на пару-тройку недель для сбыта своего дешевого товара на местных распродажах и блошиных рынках. Возвращались они в гостиницу обычно далеко за полночь. Нередко пьяный шум и гомон мешали мне спать, но конфликтовать с соседями из-за этого не хотелось. Поэтому в такие часы я брал книгу и читал, пока все не затихало. По утрам мои соседи завтракали с помятыми физиономиями и виноватым видом. Иногда извинялись и спрашивали - не помешали ли они мне отдыхать. Сразу же после завтрака я обычно выбирался из гостиницы на волю. Садился в метро и ехал в центр, чтобы подышать Сеной, насладиться Лувром и выпить чашку кофе в кафе “де ля Раiх” около Парижской оперы. Оно полюбилось мне с первого же визита в Париж. Это двухэтажное уютное кафе с истинно французской кухней и атмосферой Парижа, изысканным национальным интерьером. Здесь уже на протяжении нескольких веков постоянно собирается парижская богема, здесь все пропитано духом великой французской культуры, здесь рождались великие идеи и произведения творцов искусства Франции. В кафе клиенты за бокалом вина или чашкой кофе наслаждались беседой, набирались сил для покорения Парнаса. Из окон кафе хорошо виден всемирно известный театр “Гранд опера” - символ величия Франции в мировой культуре. Я часто отдыхал в этом кафе, наблюдал за окружающей жизнью. Здесь же я писал письма своим близким, друзьям и политикам в Россию, а также статьи для газет и журналов. Потом я обычно ехал в Сорбонну - ведущий европейский университет, где у меня много друзей и где мне раньше уже приходилось читать лекции. Я договорился о чтении лекций и проведении ряда семинаров среди студентов русского отделения по проблемам посткоммунистической России. Заодно пристрастился к изучению богатейших университетских архивов - мог провести в библиотеке весь день до позднего вечера, изучая преимущественно мемуары и документы видных русских эмигрантов первой волны. Там же я работал над рукописью своей последней книги. Чувствовалась связь поколений русских эмигрантов - их роднило и роднит психологическое восприятие жизни вне Родины. Быть может, спустя век или больше и эту мою книгу будет изучать в библиотеке Сорбонны какой-нибудь опальный русский политик, живущий в эмиграции какой-нибудь седьмой или восьмой волны. Такова уж, видимо, судьба опальных русских политиков! Из библиотеки я ехал либо в гостиницу, либо на встречи со своими парижскими друзьями и знакомыми, благо приглашений было достаточно. Среди них я находился в родной, теплой, по-русски радушной обстановке. Беседы длились до позднего вечера, потом я тактично покидал приветливых хозяев. До полуночи я вновь погружался в одиночество в своей гостинице. В России номер моего гостиничного телефона знали считанные люди - жена, родные, самые доверенные соратники. Звонков было мало, в основном по утрам. Я и не стремился к активному телефонному общению с Россией: слишком много я хотел сказать, но слишком мало хотела услышать Россия. В те недели российская публика жаждала только “жареных” фактов о моем исчезновении из Санкт-Петербурга, а мне абсолютно не хотелось удовлетворять этот обывательский интерес. Так пролетел почти месяц. Оплата очередного счета за проживание в гостинице повергла меня в уныние. На калькуляторе я суммировал все прежние счета - получалось что-то около 2000 долларов США в месяц. Многовато для такой гостиницы, ведь за тысячу можно взять в аренду одно-двухкомнатную квартиру. Без знатоков парижского рынка недвижимости и без знания французского языка арендовать апартаменты практически очень сложно. И почти всегда неизбежны промахи. Потому я обратился к друзьям за помощью. При их поддержке я посетил несколько агентов, но меблированных однокомнатных квартир в приличных районах Парижа очень мало. А заниматься обустройством пустой квартиры всем самым необходимым показалось мне тяжким делом. В отчаянии я был согласен поселиться даже на окраине, лишь бы поскорее найти свой кров и сэкономить деньги. Меня выручил приятель Владимир, который жил в неплохой четырехкомнатной квартире невдалеке от Эйфелевой башни. После некоторых колебаний я согласился. Он отвел мне одну комнату, 12 квадратных метров, оснащенную всем самым необходимым - кроватью, шкафом, письменным столом и телефоном. На следующий день я с Владимиром уже осваивал ближайший к моему новому жилью недорогой продуктовый магазин-супермаркет. Обилие товаров, поименованных только на французском языке, да к тому еще и неведомых мне прежде, с трудно определяемыми различиями в пределах одного вида или сорта, скажем, рыбного салата или рыбы в томате, - вот в этом продовольственном океане я начал разбираться с помощью друга. Продовольственные магазины на Западе сегодня - уже не так поражают наше воображение, как было несколько лет назад, когда после пустоты наших прилавков советский человек обалдевал от западного богатства и разнообразия. И все же, хотя и у нас прилавки сегодня заполнены товарами, со здешним изобилием их не сравнить. Десятки сортов рыбы и морских продуктов в свежем, замороженном и полуприготовленном виде (нужно только разогреть в микроволновке), мясные ряды, тянущиеся на десятки метров, овощи и фрукты со всех континентов, не говоря уже о множестве сортов чая, кофе, какао, различных напитков, сладостей и т. д. и т. п. Наша экскурсия началась с молочно-сырного отдела. Сразу же на память пришел анекдот времен Горбачева, который я рассказал Владимиру: встретились Миттеран и Горбачев и обсуждают свои проблемы. Миттеран говорит: “Господин Горбачев, представьте себе, как трудно управлять страной, в которой производится более 400 сортов сыра”. - “Вы и понятия не имеете, господин президент, о трудностях управления страной, в которой нет ни одного сорта сыра”, - отвечает ему Горбачев. В этом небольшом супермаркете четырехсот сортов сыра не было, но все же не менее ста наименований имелось в наличии. - В нашем магазине, - говорил Владимир, - можно набрать еды для любого стола: хочешь - китайского, хочешь - японского, хочешь - индийского или мексиканского, сильву пле! Но нам ведь нужен русский! - Можно вместе со шведским, - рассмеялся я. - С каким душе угодно, - ответил мой гид, и мы продолжили осмотр магазина. Разглядывая полки с товарами, я начал обнаруживать, что цены на многие продукты (овощи, фрукты, молочные и т.д.) здесь ниже, чем в Санкт-Петербурге, не говоря уже о Москве. И это при многократно большем доходе французов по сравнению с нашими доходами. Менеджер теннисного клуба, где мне довелось однажды обедать, говорил, как трудно ему найти рабочих для ухода за кортами при оплате 100 франков за час. Минимальная зарплата у неквалифицированного рабочего 6-7 тысяч франков в месяц, то есть больше тысячи долларов. По-видимому, таможенные пошлины, бандитские “накрутки” и налоговые поборы на продовольственных импортеров делают в конце концов свое черное дело, доводя ценовую ситуацию на нашем рынке до полного абсурда: самые высокие цены в одной из самых бедных в Европе стран на сегодняшний день, с горечью подумалось мне. Толк из всего этого, однако, получится только при условии введения частной собственности на землю. Об этом я размышлял, когда Владимир неожиданно остановился как вкопанный перед витриной с полуфабрикатами для гриля. Минуту-другую он молча обшаривал свои карманы. - Ты что, решил приготовить шашлык? - пошутил я. - Да нет, - с досадой сказал он. - Я, кажется, забыл взять свой кошелек и кредитки из дому. Тележка между тем была уже почти доверху наполнена отобранными им продуктами. - У меня есть 300 франков, - постарался успокоить я Владимира. - На сколько здесь примерно продуктов? - Думаю, франков на 400, не меньше, - секунду он был в полном смятении, но потом решительно направился к кассе, толкая перед собой тележку. Поговорил с администратором, чтобы она разрешила отпустить ему продукты в долг: как-никак он ведь у них постоянный клиент. По реакции милой молоденькой администраторши было видно, что она его узнала. Выслушав Владимира, она сказала: “Нет проблем!” - и провела нас через расчетный узел. На мои 300 франков был выбит оплаченный чек, а кредит составил 162 франка. - За все время, что я живу здесь, такое приключилось впервые, - сокрушался Владимир, когда мы шли из магазина к припаркованному у тротуара автомобилю. - Нужно сегодня же завезти сюда свой долг. - Кредит - это доверие, - заметил я. - Иногда можно пожить и в кредит. Не случайно же все великие люди (вспомни, например, Цезаря) когда-то жили в долг (иногда годами). Володя рассмеялся, и мы поехали домой. Вскоре кассирши и администраторы магазина начали узнавать меня и мило со мной раскланиваться. Дома нас ждал сюрприз - приглашение от Пьера Кардена на ужин в связи с гастролями в Париже Императорского русского балета - труппы, созданной Майей Михайловной Плисецкой. Карден - давний и верный поклонник Плисецкой, и каждый раз, когда она приезжает в Париж, он приходит на ее концерты и приглашает артистов труппы на ужин. Так было и в этот раз. Концерт давался в театре “Шан-Елизэ” при переполненном зале. Ученики и коллеги Плисецкой танцевали отрывки из балетов Чайковского и этюды на музыку современных композиторов. Чувствовалось стремление отойти от шаблонов и показать возможности артистов не только в классике, но и в современных танцах. Многих из участников концерта я уже видел на сцене - во время первого международного конкурса “Майя” в Петербурге. Мне вспомнились обстоятельства проведения этого конкурса. Учредить конкурс своего имени было давней мечтой Плисецкой. Но когда она попыталась осуществить это в Москве, ее идея была принята в штыки. Московская балетная элита и бюрократия от культуры недолюбливали Плисецкую за ее независимость. К тому же все, с кем она начинала, давно на пенсии, а Плисецкая все танцует. Как тут удержаться от зависти! Когда я узнал о проблемах, возникших при проведении конкурса в Москве, я предложил Майе Михайловне провести его в Петербурге. Это соответствовало интересам города, где родился русский классический балет, и открывало хорошие перспективы для успеха конкурса, а главное, для молодых талантливых артистов. Плисецкая согласилась, городские власти активно помогали организовать новый международный конкурс, но вдруг до меня стали доходить из разных источников слухи о нежелательности проведения конкурса (Плисецкая-де не имеет прямого отношения к петербургской балетной школе), о том, что время для конкурса выбрано неудачно, что сцена Мариинского театра будет в этот период на ремонте и т.д. Я уже не раз сталкивался по другим делам с подобного рода обструкцией и почувствовал в этом деле опытную московскую руку, с энтузиазмом поддержанную и некоторыми петербургскими балетными деятелями. Как говаривал мне один из моих учителей-профессоров в университете: “Голубчик, вы должны знать, что нет места более благоприятного для интриг, чем наука и балет!” Не буду вдаваться в детали всей этой истории, но мне пришлось несколько раз публично предупредить о недопустимости превращения нашего города в арену провинциальных интриг и доморощенного патриотизма, после чего конкурс состоялся на сцене Пушкинского театра - колыбели русского балета. Успех его превзошел все ожидания. К сожалению, петербургская балетная молодежь не смогла из-за разного рода препятствий (вплоть до угроз увольнения из театра) принять достойного участия в конкурсе, представительный международный характер которого сомнений уже не вызывал. А потом был и второй конкурс, приуроченный к юбилею Майи Михайловны. И вот теперь многие из вчерашних победителей этих конкурсов танцуют в Париже в составе труппы, созданной Плисецкой. После концерта был ужин, поздравления, разговоры. Приподнятая атмосфера успеха, праздника, веселья. Месье Карден вспомнил о своем обещании, данном мне в Петербурге в 1995 году о согласии возглавить в качестве почетного председателя Петербургское общество модельеров, и вновь подтвердил его. Только самого общества, способного возродить Петербург в качестве одного из центров европейской моды, так и не было создано. Еще один неосуществленный проект! А сколько их было похоронено из-за неудачи на выборах. Для меня этот вечер был одним из самых радостных - куда-то ушли все волнующие проблемы, и было так приятно видеть вокруг дружеские и радостные лица прекрасных, талантливых людей! Трудно даже сказать, что было сильнее - впечатление от концерта или от общения с ними. Освоиться на новом месте жительства мне помог теплый, дружеский и вместе с тем уважительный прием со стороны Владимира. Он как мог смягчал мое устройство на новом месте - ведь я вживался в чужое жилье впервые в жизни. Его радушие помогло рассеять мои сомнения по поводу того, не мешаю ли я ему, не ущемляю ли своим присутствием его свободу. Поэтому прижился я довольно быстро - буквально за несколько дней. После чего съездил в Испанию на встречу с издателями моей книги. Маршрут моих ежедневных, в будние дни, перемещений по Парижу с переездом к Владимиру изменился мало - все те же прогулки по набережной Сены, те же кафе, та же библиотека и встречи с соотечественниками, живущими здесь. Добавились только прогулки по Булонскому лесу - для здоровья. В выходные дни я старался уехать из Парижа на природу. Никогда не подозревал, что вокруг города в 20-30 минутах езды на машине сплошные и очень ухоженные леса. А если добавить к ним прекрасно сохранившиеся замки-музеи: Шантильи, Мальмезон, Марли, да и до знаменитого Версаля недалеко - те же 20-25 минут (если, конечно, нет пробок - в противном случае можно простоять и час-полтора), - то каждое воскресенье здесь можно хорошо отдохнуть. Если нет машины - повсюду можно доехать на электричке: например, в знаменитый Евродисней прямо из центра идет поезд метро, который за городом становится скоростным - местное название “ТЖВ”. В уик-энд парижане уезжают из города в свои деревенские дома, и город пустеет, но одновременно заполняется тысячами и тысячами туристов, приезжающих отовсюду: из французской провинции, из соседних стран ближнего и дальнего зарубежья. В эти дни город замусоривается до предела, но к утру понедельника он снова чист. Как раз в ноябре, когда я оказался в Париже, здесь была опубликована “Черная книга коммунизма”, написанная несколькими авторами: журналистами, политологами, социологами. В ней собраны свидетельства и документы о зверствах коммунистических режимов в разных странах мира. Повсюду, где коммунисты приходили к власти, они начинали физически уничтожать своих политических противников, а заодно и всех недовольных, которые могут стать потенциальными противниками. Всего, по подсчетам авторов, в XX столетии коммунисты уничтожили по политическим мотивам более ста десяти миллионов человек. Первой в этом горестном и трагическом списке стоит наша страна в Советском Союзе за все годы коммунистической тирании по политическим мотивам было уничтожено свыше шестидесяти миллионов человек, в Китае - около пятидесяти миллионов и т. д. Абсолютный рекорд коммунистического безумия был поставлен в Камбодже, где за три года был убит каждый четвертый житель страны. Вокруг публикации этой книги во Франции разгорелся скандал - ведь сегодня у власти социалисты, заключившие союз с компартией и отдавшие коммунистам несколько министерских портфелей. Во Франции традиционно сильны левые настроения, но когда в Национальном собрании премьер-министр социалист М. Жоспэн заявил, что он гордится присутствием коммунистов в составе своего правительства, это вызвало шок и всеобщее возмущение. Представители же французской компартии стали публично доказывать, что они уже не те коммунисты и что нельзя отождествлять коммунистов и фашистов. Тем не менее разница между этими течениями мирового социализма не столь существенна: фашизм возник на базе националистического социализма, а коммунизм - на базе того же социализма, но с интернациональной демагогией. Однако действовали, придя к власти, и фашисты и коммунисты одинаково - они устанавливали тоталитарный режим, уничтожали свободу и ликвидировали не только своих политических противников, но и простых оппонентов. Глубинное сходство коммунизма с фашизмом состоит в том, что и то и другое - суть утопии, противные нормальному ходу истории и человеческой природе. Осуществление этих утопий невозможно без грубого насилия, без массовых убийств. В один из дней у меня произошла встреча с Морисом Дрюоном, пригласившим меня на ланч. Знаменитый писатель и президент Французской академии, весь облик которого (красивое породистое лицо, седая шевелюра, аристократические манеры и удивительно красивая речь) внушает чувство почтения и восхищения; когда зашла речь о французских социалистах и коммунистах, он сказал буквально следующее: “У меня складывается впечатление, что они продолжают действовать так, как будто получают инструкции из коммунистического Кремля, забывая о том, что уже нет ни Кремля, ни инструкций”. В чем причина живучести коммунистических идей? Ведь после крушения советской коммунистической системы казалось, что пришел конец коммунистическому движению и на Западе. Лишившиеся материальной поддержки со стороны советского режима, дискредитированные злодеяниями, совершенными прокоммунистическими режимами повсюду в мире, западные компартии начали распадаться и утрачивать влияние. Повсюду в Европе к власти приходили правые (консервативные) силы. Но прошло несколько лет, и коммунистическое движение начало реанимироваться - под другими названиями, с модернизированными программами социалисты и коммунисты начинают побеждать на выборах в Италии, Франции, Великобритании, а затем и в Германии. Одна причина этого явления очевидна - его порождают недостатки и пороки капиталистического общества (системы свободного предпринимательства): безработица, разрыв в доходах между бедными и богатыми и т.п. Но есть и другая - может быть, более важная, которая коренится в человеческой психике, в менталитете: интуитивная тяга к абстрактно понимаемым свободе и равенств для всех и во всем, породившая и христианство, и коммунистические утопии и каждодневно рождающая социальную зависть и ненависть. Именно это привело к трагедии XX века - массовому уничтожению людей по политическим мотивам в соответствии с известным сталинским лозунгом: “Железной рукой загоним человечество к счастью!” На пороге XXI века всеобщая компьютеризация и информационная революция породили очевидную угрозу для человеческой индивидуальности, подчиняя ее, уничтожая ее в силу соображений абсолютной целесообразности, заложенной в компьютерные мозги новой, машинной цивилизации. Коммунизм с его теориями стирания (уничтожения) социальных граней и различий, превращения в конечном счете всех людей в однородное (одинаково мыслящее и чувствующее) стадо, будучи соединенным с компьютерной цивилизацией, закономерно приведет человечество к гибели, самоуничтожению. Противостоять этому может только индивидуализм - личность, сохраняющая в себе относительно автономный мир и постоянно сопротивляющаяся процессу обезличивания людей, который, к нашему несчастью, уже происходит. От этого зависит - сможет ли человечество выжить, есть ли у нас историческая перспектива. В Париже я вскоре осознал, что уже не могу смотреть на город глазами туриста или просто обывателя. Невольно я замечал то, что ускользает от обычного взгляда. Опыт работы мэра крупного города сказывается и на обыденной жизни. Подмечаешь детали организации городской жизни, на которые раньше либо просто не обратил бы внимания, либо, заметив, тут же забыл бы про них. Франция, как и большинство европейских государств, очень ухожена и приятна глазу. Здесь нет того налета глянцевости туристских открыток, как, например, в Швейцарии, но не встретишь и той замусоренности и загаженности природы, которые нередко режут глаз в Италии и других Средиземноморских странах. Париж наряден и довольно чист, но в центре в уик-энды и праздники замусоривается до невозможности. Туристы, да и французы (особенно молодежь), повсюду спокойно бросают под ноги окурки, банки, полиэтиленовые пакеты. Но к утру город снова вычищен до блеска - муниципальные службы работают исправно. В наших газетах иногда сообщают поражающие россиян подробности о том, как чистоплотны парижане и как они убирают за своими собачками, гуляя с ними по улицам. Не верьте! На самом деле (особенно в центре и наиболее богатых округах) на улицах полно собачьего дерьма, и, когда вы гуляете, будьте осторожны: полдела вляпаться, но куда хуже, если, поскользнувшись, сломаешь или вывихнешь ногу. Мэрия Парижа издает грозные распоряжения, пытается ввести какие-то новшества - вроде собирателей экскрементов на мотоциклах со специальными прицепами. Но это серьезно ситуацию не меняет. Как и у нас (да и во всем мире), здесь множество злобных одиноких старушек - любительниц собак и кошек, которые в любое время выгуливают своих любимцев. Давно замечено, что избыточная страсть к животным обычно порождается ненавистью к людям. Анна Ахматова как-то заметила, что ей всегда подозрительны и малоприятны люди, чрезмерно любящие животных: обычно за этим скрывается их собственное неблагополучие. Относиться к любителям животных можно по-разному, но нельзя не заметить, что содержание животных в крупных городах вырастает в серьезную проблему для городских властей, но в первую очередь - для жителей. Здесь, в Париже, как и повсюду, немало случаев нападений собак на человека. Создается впечатление, что на сегодняшний день животные здесь защищены от насилия со стороны человека более надежно, чем сам человек. Проблема разработки специального законодательства об ответственности за содержание животных в Париже стоит так же остро, как и в Санкт-Петербурге или Москве. Более всего впечатляет в Париже организация дорожного движения. Отношения между водителями и дорожной полицией отличаются от российской ситуации как небо от земли. Здесь невозможна ситуация, когда полицейский прячется в кустах, чтобы “накрыть” водителя и содрать с него штраф (чаще всего себе в карман). Эти игры в прятки с гаишниками, которые так распространены в нашей стране, вырабатывают у водителей психологию нарушителей правил движения: если не видно ГАИ - значит, можно и нужно нарушать правила! Французские полицейские никогда не получают штраф наличными - они только выписывают квитанцию, которую нужно оплатить через банк, в случае неуплаты на основную сумму штрафа начисляются пени и т.д. Но самое главное отличие в психологии французского полицейского и российского гаишника состоит в том, что во Франции полицейский твердо знает: он обязан помогать движению, ускорять его, развязывать “пробки”. Поэтому мелкие нарушения водителю прощаются, если он не мешает другим водителям и пешеходам. При многократно большем количестве машин, чем у нас, в Париже меньше заторов, так как нет бесконечного числа ограничительных и запрещающих знаков, устанавливаемых скорее для удобства работников ГАИ, чем в интересах дела. Наблюдая, уже в качестве водителя, за тем, как организовано дорожное движение в Париже, я не раз ругал себя за то, что в свое время не сумел настоять на полной перестройке схемы движения по городу, на устранении множества ненужных ограничений и запретов. Нужно в будущем обязательно добиться, чтобы ГАИ из состава МВД была передана в полное распоряжение субъектов Федерации. Тогда и движение повсюду можно организовать на основе здравого смысла, а не в угоду тупоумным милицейским начальникам из Центра. Но во Франции на дорогах есть одна особенность - взаимная вежливость и предупредительность: если вы покажете рукой, что хотите проехать первым - вас обязательно пропустят, если вы паркуетесь - все будут терпеливо ждать, пока вы завершите маневр, и т. д. и т. п. Если вы ненароком задели чужую машину или столкнулись - водители обмениваются адресами, номерами страховок и без скандалов мирно разъезжаются; остальное (выплата ущерба, оплата ремонта и т. д.) - это уже дело страховых компаний. Полиция выезжает на место аварии в двух случаях: если есть убитые или раненые или если в столкновении участвовало несколько машин. В остальных случаях, позвонив в полицию, вы услышите - разбирайтесь сами. А теперь сравните это с тем, что происходит на наших дорогах даже при пустяковой аварии, - и делайте соответствующие выводы. Я никогда не любил стереотипность жизни, ее запрограммированность на месяцы, а то и годы вперед. Каждый раз, когда течение жизни становилось подобным поезду, идущему по рельсам в заданном направлении, по определенному расписанию и с обозначенными пунктами следования, мне хотелось выпрыгнуть из него на ходу. С этим ощущением жизни связано и ожидание неожиданных и счастливых перемен в жизни. Пока такое ожидание согревает твою душу - ты открыт жизни и не пропустишь тех возможностей, которые она предлагает. Но если оно исчезает, начинается умирание живой человеческой души: остаются лишь привычки, стереотипные формы мысли и поведения. Человек ест, пьет, спит с женщинами (или мужчинами), ходит на работу, но уклад и ритм его жизни настолько устоялись и застыли, что он уже фактически умер, так как закрыт для восприятия нового, боится и инстинктивно отвергает все то, что приносит ему постоянно меняющаяся жизнь. Умирание нередко начинается задолго до физической смерти, что особенно заметно в провинциальной вялотекущей жизни. В парижскую жизнь я впрыгнул (точнее - был выброшен) из поезда привычной жизни на полном ходу. Времени, чтобы оглядеться и подготовиться, просто не было. Жизнь продолжалась, но уже как бы в другом измерении - каждый парижский день приносил много чудного и обыденного, неожиданных встреч и впечатлений. Однако на все это я смотрел как бы со стороны, как будто это происходит не со мной, настолько круто повернулась жизнь. И вот уже не ты управляешь ею, а она тобой. Уже в первые недели в Париже мне довелось побывать в единственном здесь Казино де Пари (открывать другие казино в Париже запрещено законом, поэтому они существуют на окраинах - за пределами городской черты). Отношение к азартным играм и к казино у меня особое - я никогда в жизни не играл и не буду играть! Причина тому чисто семейная: еще в юности я дал слово своей бабушке, которую очень любил и почитал (Царствие ей Небесное!), что никогда не буду играть в азартные игры. Она меня любила и выделяла среди других внуков - наверное, потому, что я очень похож на деда. И не только внешне, но, по ее словам, и характером. Судить не могу - деда не помню: он погиб, когда мне было всего два года. Бабушка была из состоятельной и добропорядочной чешской семьи, но внезапная любовь, противодействие родных заставили ее по существу сбежать из дому, доверившись жениху, моему деду. Жили счастливо, детей было много, но у бабушки была мечта - накопить денег и открыть магазин, подобный тому, что был у ее родителей. Когда мечта была близка к осуществлению, дед в 1914 году проиграл все деньги в казино. Отсюда и ненависть бабушки к азартным играм. Поэтому, когда через общего знакомого я получил приглашение от управляющего Казино де Пари г-на Жана Франсуа отобедать, я согласился без особого желания. Но было одно обстоятельство, которое я хотел выяснить у управляющего парижским казино, а именно: в бытность мэром Петербурга я решил поставить все казино города под контроль мэрии и издал распоряжение о том, что лицензия на открытие казино выдается только тому лицу или организации, которые готовы 51% акций передать безвозмездно городу. Это помогло навести определенный порядок в деятельности казино, но особых доходов городу не принесло. Владельцы наших игорных заведений умело скрывают свои доходы и занижают прибыли. Я хотел выяснить, как это происходит в Париже, и получить такие сведения, как говорится, из первых рук. Месье Жан Франсуа оказался очень симпатичным, хорошо одетым и общительным господином средних лет. Сначала он показал мне свое учреждение: красивые залы с лепными потолками, красное дерево, бархатные портьеры, дорогие венецианские люстры и зеркала, скульптуры и картины - все это больше всего напомнило мне интерьер ленинградской гостиницы “Европейская” до ее реконструкции. Мы пообедали в ресторане казино - обед был изысканным и необычайно вкусным. Во время обеда выяснилась причина моего приглашения: Жан Франсуа собирался посетить Петербург, познакомиться с работой тамошних казино и узнав о моем пребывании в Париже, захотел узнать, с кем можно иметь дело в Петербурге, что следует посмотреть и какова там политическая и финансовая ситуация. Естественно, что я постарался дать ему соответствующие сведения и рекомендации. Когда мы уже завершали обед, к управляющему подошел один из администраторов и что-то негромко сказал, наклонившись к нему. - Хотите посмотреть, как играют новые русские? - спросил Жан Франсуа. - Они у нас частые гости, и сегодня, кажется, идет игра по-крупному. Мне было интересно посмотреть на игру, а заодно и познакомиться с соотечественниками, поэтому я согласился. В большом зале казино вокруг одного из столов собралось человек 20-30. Именно там и шла главная игра. Все внимание сфокусировалось на двух молодых, рослых и небрежно одетых мужчинах, в которых безошибочно угадывались новые русские. Небрежные жесты, нарочито безразличное отношение к деньгам, высокие стаканы с двойной порцией виски, “ролексы” на запястьях и внушительные кучки тысячефранковых и десятитысячефранковых (зеленых и красных) жетонов перед ними. А также подчеркнуто уважительное отношение персонала к ним. Новые русские стали не только предметом зависти и осуждения со стороны других, менее удачливых соотечественников, не только героями бесчисленных анекдотов, но и создали повсюду в мире репутацию для русских как выгодных и хороших клиентов: страстью покупать все самое лучшее и дорогое, щедрыми чаевыми, веселостью и широтой характера. Именно благодаря им сегодня в Париже в самых лучших ресторанах вы найдете меню на русском языке, в магазинах - продавцов, говорящих по-русски, а в музеях - путеводители на русском языке. Еще 3-5 лет назад ничего этого здесь не было. Игру вел один из русских, его звали Дима. Второй, Николай, лишь подыгрывал, делал ставки осторожно и расчетливо. Дима был в ударе - ему пока везло. Он ставил - по 100-200 тысяч франков сразу, чем вызывал уважительные и завистливые взгляды со стороны других игроков. Даже обычно невозмутимый пожилой крупье в традиционной белой рубашке с бабочкой поглядывал на него с нескрываемым интересом. Я наблюдал за игрой, стоя чуть в отдалении с бокалом вина в руках. Среди играющих было и несколько женщин, но не они, а Дима привлекал всеобщее внимание. Он был возбужден и полностью погружен в игру. По одному ему ведомым мотивам он менял ставки - ставил то на “зеро”, то на черное или красное, то на цифры. И постоянно выигрывал. Его выигрыш к моему приходу составил уже около 500 тысяч франков. Но в момент моего появления в зале он как раз проиграл и, переговорив с приятелем, видимо, решил сделать перерыв, чтобы не искушать судьбу. Собрав фишки со стола, они направились в бар. Жан Франсуа и я пошли следом. Здесь и познакомились. Дима и Николай сразу узнали меня - оба были петербуржцами, и стали расспрашивать о моем здоровье и жизни в Париже. Они были из породы тех молодых людей, для которых крах коммунистического режима означал и крушение всех жизненных идеалов и традиций, которыми жили их родители и окружающие. Забросив учебу в физтехе, приятели окунулись в реальную жизнь, занявшись деланием денег. Вместо тургеневских девушек и брака - проститутки из ночных клубов, вместо чтения классиков - видеофильмы и чтение фантастики перед сном, вместо идеологии - безудержная жажда наслаждений и развлечений. Потерянное поколение? А может быть, как раз наоборот - обретшее свободу и выбирающее новую жизнь поколение, которое освободилось от наших страхов, предрассудков и иллюзий?! Ведь молодые никогда не оправдывают наших надежд - они всегда выбирают свой путь: лучший или худший - но всегда другой, не тот, о котором мечтали мы. Дима и его спутник за несколько лет сколотили внушительный капитал: они начали с успешной торговли стройматериалами, а затем построили под Петербургом небольшой завод по производству кирпича и тротуарных плиток, который приносил им приличный и постоянный доход. В качестве патрона они нашли в свое время в Москве одного видного в прошлом деятеля Минвнешторга, который подвизался в некой консалтинговой компании в качестве русского консультанта и посредника всемирно известных компаний. Этот респектабельный господин, владевший тремя европейскими языками и тысячью связей с чиновниками и деловыми людьми, был успешным поводырем многих мировых бизнесменов на российском рынке и жил на комиссионные за консультации и совершенные сделки, которые получал от иностранцев. С русскими он был очень осторожен и боялся брать у них деньги: слишком много убийств посредников случалось в то время в Москве. И вот этого человека, оседлавшего мировые компании, двое моих знакомых (провинциалов по рождению) сумели оседлать сами. Им удалось уговорить его оказать помощь в получении льготного итальянского кредита под оборудование и строительство кирпичного заводика. Самое удивительное - и кредит получили, и завод построили, и никто на них не “наехал”: ребятам определенно повезло. Но, как говорил мне в тот вечер Дима, за несколько лет этот бизнес им приелся, зарабатывание денег стало привычным и отлаженным, а потому и неинтересным. Захотелось чего-то нового, острого, аппетитного - словом, того, чего им так недоставало в бизнесе. Захотелось, как говорят теперь, “оторваться”. “А что может быть лучше казино для этих целей?” - рассудили они. Выпив и передохнув, Дима сказал: “Сегодня играю по полной программе: я должен выиграть миллион франков! Играть так играть!” В подтверждение своих намерений он демонстративно достал толстый, из хорошей кожи бумажник, открыл его и поразил меня целым веером кредитных карт и внушительной пачкой чеков на предъявителя. - Я уже не новый русский, - с усмешкой заметил он. - Те любят наличность, так как, платя немедленно и наглядно, ощущают себя хозяевами жизни. Но ведь это так примитивно! Я предпочитаю новейшие платежные инструменты - удобно и безопасно! Войдя в зал, пропитанный энергией азарта, Дима с ходу поставил по 200 тысяч на красное и на “зеро”. Раздался стук молотка крупье, и золотая стрелка с острым наконечником начала свой бег мимо затаенных в душах игроков надежд и иллюзий. Все безотрывно следили за судьбоносной стрелкой. Дима в этот момент одним глотком пропустил двойную порцию шотландского виски. Наконец стрелка остановилась, и мучительное ожидание сменилось у игроков радостным или тоскливым блеском глаз. Дима выиграл 250 тысяч, и это вдохновило его на еще более крупные ставки. Следующая ставка Димы составила уже более 400 тысяч - он решил просто присовокупить полученный выигрыш к начальной сумме. Заказав еще двойного виски, он уже не мог оторвать глаз от стрелки. Теперь он поставил только на “зеро”, видимо считая, что лучше уж по-крупному выиграть или сразу все проиграть, чем растягивать мгновения торжества иль поражения. И на этот раз ему повезло. Он не смог сдержать своей радости, когда весь выигрыш выпал на “зеро”. Победно озираясь вокруг, он как бы восклицал: “Ай да я! Ай да молодец!” Его выигрыш достиг почти 900 тысяч франков. Как и все в жизни, игорные ситуации достаточно стандартны; если вовремя не остановиться - проигрыш неизбежен. Вспомнив недавно виденный в “Ленкоме” замечательный спектакль по “Игроку” Достоевского с Александром Абдуловым и с бесподобной Инной Чуриковой в главных ролях, я попытался остановить Диму от продолжения игры. - Советую остановиться, ты уже выиграл почти миллион франков, - сказал я ему, видя, что он собирается продолжить игру. - Вы слишком прагматичны, Анатолий Александрович! Вам бы и самому впору сыграть - выигрыш вам не помешает, - ответил он мне. Его страстно манила цифра в один миллион, к которой он был так близок. Доводы рассудка отступили: Дима поставил на кон все выигранные деньги и те, что у него были с собой, - всего полтора миллиона франков. - Смотри, Дмитрий, еще есть время остановиться, - сказал я. Крупье посмотрел на Диму сочувственно - он хорошо знал этот игорный запал, верный предвестник проигрыша. В этот раз к игре за нашим столом присоединились еще несколько серьезных игроков, поскольку весть о крупных ставках и выигрышах Димы уже разнеслась по казино. Крупные игроки любят играть с такими же, как они сами, логично полагая, что большие деньги тянутся к большим. Хотя Дима все еще был самым крупным игроком за этим столом, двое других поставили тоже немало: один - шестьсот тысяч, другой - что-то около миллиона. Все замерли! Дима вновь поставил на “зеро”. И конечно, проиграл! Одним махом все, что у него было. Острие вращающейся стрелки как будто вонзилось ему в сердце. Он схватился за голову и крепко выругался. Благо, присутствующие не понимали русских бранных слов. - Я же говорил тебе, что деньги любят холодных и расчетливых хозяев, - с сочувствием произнес я, Дима был совершенно убит проигрышем. Удар был особенно чувствителен потому, что, подогретый азартом и виски, он был абсолютно уверен в себе и своем везении, на миг почувствовал, что ему удалось оседлать фортуну и весь мир у него в кармане! Во время игры, победно усмехаясь, он говорил: “Я уже проиграл все, что мог проиграть, осталось, к сожалению, только выигрывать!” Возмездие было скорым и сокрушительным. Этот вечер лишь укрепил меня в желании никогда не играть. Что же касается секретов утаивания денег от налогов, то Жан Франсуа рассказал мне немало интересного о том, как осуществляется контроль за работой казино во Франции и как перекрываются все попытки утаивания денег. Надеюсь, что эти познания когда-нибудь мне пригодятся. На прощанье Жан Франсуа подарил мне и Диме как важному клиенту по престижному билету на открытие чемпионата мира по футболу на новом стадионе - “Стад де Франс”. Мы воспользовались приглашением, но о том, как я побывал на стадионе в окружении пьяных до бесчувствия шотландцев и беспрерывно курящих отвратительно крепкие сигары бразильцев, - как-нибудь в другой раз. В начале июня я случайно оказался на церемонии, которая произвела на меня глубочайшее впечатление, напомнив о той России, которая играла в Европе ведущую роль и которую уничтожили большевики. Примерно в 120 километрах к северу от Парижа в долине реки Марны есть небольшой городишко Мурмелон, вблизи которого находится русское воинское мемориальное кладбище, где похоронены солдаты и офицеры русского экспедиционного корпуса, погибшие в 1916 году в боях с немцами. От исхода сражения в долине Марны зависела судьба Парижа - других укрепленных рубежей до самого Парижа не было. Четыре русские стрелковые бригады численностью более 40 тысяч человек с приданными им артиллерийскими дивизионами и авиационным полком были поставлены на самом опасном участке фронта и стояли насмерть. Скромный памятник, православная часовня и ровные ряды белых крестов с трогающими сердце надписями; “Горяинов, солдат, сын России, умер за Францию!” или “Неизвестный солдат, сын России, умер за Францию!”. Кладбище в прекрасном состоянии: чистое, ухоженное, много цветов, невдалеке скит, в котором живет православный монах. Заслуга в этом не только французских властей, сохраняющих память о храбрых русских солдатах, сражавшихся за Францию, но и русских эмигрантских организаций первой волны, которые вот уже почти восемьдесят лет ежегодно проводят здесь дни поминовения погибших, ухаживают за кладбищем, а в июне здесь собираются подростки из движения “витязей”, “соколов”, скаутов, которые ставят палатки и несколько дней проводят на природе. Ребята отдыхают в летнем лагере, занимаются спортом, ходят в церковь при кладбище и ухаживают за ним. Иначе говоря, получают вместе с отдыхом патриотическое воспитание, так как на этом месте невольно испытываешь гордость за Россию. В этот день с утра здесь собралось около пятисот человек из русской общины Парижа. Многие с известными аристократическими фамилиями: Оболенские, Трубецкие, Гагарины, Юсуповы и др. Но больше простые русские люди из всех слоев тогдашнего общества, которых революционная волна выбросила за пределы России. Но именно они сохранили не только память о прежней России, но и ее традиции, культуру, православное воспитание. Русские эмигранты повсюду жили очень скудно, часто в бедности, но своим детям дали прекрасное образование, сохраняя из поколения в поколение язык и культуру родины. Примечателен факт, говорящий о многом: в сложнейших условиях эмигрантской жизни практически все дети русских эмигрантов первой волны получили высшее образование и хорошо устроились в жизни. Сегодня это вполне благополучные, подчас процветающие люди, но достойно всяческого уважения то, как бережно они сохраняют память о России. Вот и в этот день был приготовлен русский обед: стопка водки с бутербродом с настоящей селедкой, вкусный борщ и гречневая каша. Прямо на опушке леса около кладбища были расставлены палатки и столы. Любой желающий мог за символическую плату в 50 франков принять участие в этом обеде. Перед едой - общая молитва. Затем - торжественная церемония возложения венков, в которой приняли участие министр Франции по делам ветеранов, мэр и другие представители муниципальных властей, несколько генералов французской армии (некоторые из них с русскими фамилиями), а так же рота почетного караула и военный оркестр из ближайшей воинской части. Впервые в торжественной церемонии участвовали посол России во Франции Ю.А. Рыжов и несколько российских офицеров из военного представительства во Франции. Были торжественные речи, в которых вспоминали о роли России в Первой мировой войне. Князь Сергей Сергеевич Оболенский, который руководил церемонией как президент Ассоциации памяти русского экспедиционного корпуса, напомнил присутствующим слова генерала Фоша, который написал в своих мемуарах, что без помощи России в тот момент Франция была бы стерта с карты Европы. Позднее, в 1940 году, именно так и произошло. Посол Ю.А. Рыжов говорил о том, что история заново возрождается не только в глазах россиян, но и всего человечества. Другие выступающие говорили о теме исторической памяти и сотрудничества Франции и России, о том, что Франция чтит храбрых сынов России, отдавших жизнь за нее. А после официальной церемонии были песни, праздничный костер, разговоры о прошлом и будущем России. Разъехались все поздно вечером. Мне подумалось о том, что живущие в России потомки многих из тех солдат и офицеров, что похоронены на этом кладбище, вероятнее всего, даже не знают, где захоронены их деды и прадеды. А также о том, что в будущем в подобных церемониях будет принимать участие все большее число людей из сегодняшней России, потому что это кладбище - часть нашей истории, о которой мы должны помнить. Запомнился этот день особым просветленным настроением всех, кто там присутствовал, чувством гордости за принадлежность к великой и несчастной России, трагическая судьба которой в XX столетии не имеет исторических аналогов. Невольно приходили на ум слова последнего царя Николая II: “Боже, спаси и сохрани Россию!” Оглавление www.pseudology.org