Двенадцать ножей в спину

XI.1997 - VII.1999. Санкт-Петербург - Париж - Санкт-Петербург	Анатолий Александрович Собчак
Дюжина ножей в спину К читателю
К читателю В 1991 году мы "переехали" из одной страны в другую, из одного города, Ленинграда, в совершенно другой - Санкт-Петербург, даже не поняв вначале, что произошло. Все, вроде бы, осталось на месте, а жизнь совершенно другая, и действуют в ней другие люди. Другая формула успеха, а те, кто ее не почувствовал, попали, - не по своей воле, но и не без доли своей вины, - в категорию обманутых: обманутых вкладчиков (жертв МММ и прочих пирамид), обманутых своим государством граждан и вообще обманутых (по своему внутреннему ощущению). А обманутый человек действует обычно, движимый не разумом, а чувством озлобленности на всех и на самого себя, жаждой мести за собственные потери и неудачи. Так возник, научно выражаясь, "протестный электорат", то есть люди, которые голосуют за коммунистов и националистов не в силу убеждения в правильности их идей и даваемых ими обещаний, а назло властям, назло "кондуктору", из-за которого надо, почему-то, идти пешком. Но, как известно, страдают от невыполненных обещаний не те, кто их дает, а те, кто в них поверил. Чувство озлобленности, чувство протеста - плохие советчики. Они не несут в себе положительного заряда, что во многом объясняет результаты выборов в федеральные и региональные органы власти в 1995-1997 гг. В последние годы история России была необычайно драматичной. События - одно трагичнее и неожиданнее другого - обрушивались на россиян так часто, что общественное сознание не успевало их переварить. За эти годы мы пережили перестройку Горбачева, крушение коммунистического режима, распад Советского Союза, шоковую терапию экономических реформ, две попытки государственного переворота, чеченскую войну, дефолт, бесчисленное количество разрушительных аварий, катастроф, взрывов, землетрясений и пр. Не мудрено, что в сознании людей все перемешалось, и перспективы развития страны утратили необходимую ясность. Романтически восторженное отношение к неожиданно обретенным свободе и демократии сменилось чувством разочарования и неверия в демократию, ностальгией по временам брежневского застоя, когда жизнь была такой спокойной, такой предсказуемой, особенно в сравнении с тем, что происходит в стране сегодня. В бурном потоке стремительно меняющейся жизни на поверхность вынесло много мусора, пены и грязи, которые залепляют глаза и мешают людям рассмотреть те исторически необходимые и столь важные для судеб страны перемены. Однако, вопреки этому и несмотря на все трудности и препятствия, мы все сегодня от мала до велика совершаем путешествие во времени и пространстве, более того - в один исторический миг мы оказались как бы в другом измерении. Из жизни, в которой все размечено, разложено по полочкам и точно определено, кому и что положено, нас как бы перенесло в полную опасностей, трудно предсказуемую, но зато такую вольную жизнь, где все дозволено, даже то, о чем вчера и подумать-то было страшно. В Петербурге этот поворот жизни очевиднее и ощутимее: город даже имя свое поменял. И это стало символом того, что произошло нечто необратимое, бесповоротное, но стало также и стремлением вернуть, увидеть, возродить Петербург таким, каким он был до того, как стал сначала Петроградом, а потом Ленинградом. Но не является ли это, по выражению одного из авторов, писавших о Петербурге, путешествием "не сходя с места"? Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к Александру Блоку. “Есть как бы два времени, два пространства: одно историческое, календарное, другое - нечислимое, музыкальное. Только первое время и первое пространство неизменно присутствуют в цивилизованном сознании; во втором мы живем лишь тогда, когда отдаемся музыкальной волне, исходящей из мирового оркестра”. Для Блока - это ощущение музыкальной волны, исходящей из мирового оркестра, для города - это та духовно-нравственная атмосфера, которой он живет и которая чутко отзывается на все, что с ним происходит. Вместе с городом мы совершаем путешествие в будущее, меняется город, и мы меняемся вместе с ним, даже не всегда замечая это. Город - живой организм, живущий по своим особым законам, в нем постоянно изменяются не только духовная атмосфера, но и внешние, материальные приметы жизни. Петербург трудно представить себе завершенным, он как бы возникает из ничего, постоянно меняя свой облик, даже в рамках, казалось бы, уже сложившегося исторического центра. Город с его низменным ландшафтом и стремлением раздвинуть свои границы никогда не боялся пустого пространства площадей, широких проспектов, множества островов, до сих пор ждущих своей очереди для освоения и застройки. Исторически так сложилось, что в городе еще множество свободных, пустых или плохо освоенных мест, так что на ближайшие 25-30 лет он может как бы "расширяться вовнутрь", осваивая эти пространства. Еще и сегодня для Петербурга актуальны грандиозные проекты комплексной застройки, способной преобразить облик многих городских районов. Существуют проекты освоения побережья Финского залива от Угольной гавани до Петродворца, от Северо-Приморской части до Сестрорецка и Зеленогорска, реконструкции всей припортовой зоны, соединения Измайловского и Ново-Измайловского проспектов (с закрытием Варшавского вокзала), создания на месте Обводного канала (или над ним - в виде эстакады) современного автобана и жилой зоны вместо фабричной; в планах - застройка северо-восточной части Васильевского острова и Голодая, застройка Крестовского острова, создание новых торгово-деловых центров в районе аэропорта Пулково, в районе Смольного (от Большеохтинского моста до проспекта Чернышевского) и т.п. Петербург еще ждет своего Османна или нового Леблона, способного не просто добавить отдельные штрихи к его портрету, но придать по существу новый облик целым районам города. Какова же цель нашего путешествия из Ленинграда в Санкт-Петербург? История имеет не только временное, но и пространственное измерение. Пространство истории вмещает в себя и географические (поддающиеся обмеру), и человеческие, и культурные, и научно-технические параметры и достижения. Пространство, разделяющее Ленинград и Петербург, - это не только улицы, площади, каналы и кварталы, изменившие за эти годы свой облик и названия, но, в первую очередь, это атмосфера города с его самоощущением возвращения к реалиям петербургской жизни, с осознанием горожанами своей принадлежности к Великому Городу. Понадобилось несколько лет привыкания к самим терминам; петербуржец, петербурженка. Я вспоминаю, как поначалу в официальных речах и в средствах массовой информации нас называли нелепо - санкт-петербуржцы (какие уж там святые?!). Ленинградец было привычнее! Но чуткое к изменениям молодое поколение горожан уже не называет себя иначе как петербуржцами. А это значит, что процесс освоения петербургского пространства жизни идет хоть и незаметно, но неумолимо. Обратного возвращения к Ленинграду уже не случится. В изменении названия города всегда есть нечто ритуальное: либо возвращение к истокам, к традициям, либо утверждение новых реалий, нового мироощущения. Возвращение из Ленинграда в Петербург было одновременно и тем, и другим: как прикосновением к прошлому, так и ощущением того, что старая жизнь с ее милыми сердцу привычками ушла от нас навсегда, и мы неожиданно для себя оказались в другой жизни. А эта другая жизнь потребовала от каждого куда больших усилий, чем прежде. Поэтому переход и привыкание происходили так трудно и болезненно. Как утверждал Иосиф Бродский, “всякое перемещение по плоскости, не продиктованное физической необходимостью, есть пространственная форма самоутверждения”. Наше путешествие из Ленинграда в Санкт-Петербург продиктовано еще и необходимостью понять, что же произошло за эти годы со страной, со всеми нами вместе и с каждым в отдельности, что мы потеряли и что приобрели. Но, может быть, самое главное - попытаться предсказать будущее города и дать ответ его хулителям: всем тем, кто предрекает ему медленное умирание и забвение. Петербург болезненно, мучительно вспоминает свое, некогда блестящее, прошлое, свои утраты, но одновременно восстанавливает то, что еще можно сохранить в своем внешнем и внутреннем, духовном облике. Часто говорят о возрождении Петербурга. Отреставрировать старые здания, восстановить старые мостовые, придать прежний вид целым улицам и районам можно. Но возродить прежнюю атмосферу городской жизни нереально. Каждое время рождает свое понимание духа города, свой ритм жизни, своих кумиров и предпочтения, своих злодеев и свои язвы, в общем, свои проблемы. Бессмысленно пытаться вернуться в прошлое, даже если оно кажется нам блистательным и прекрасным. Утратив свое положение имперской столицы, Петербург, конечно же, многое потерял, но, к счастью для нас, не утратил полностью своего петербургского качества - духовного, интеллектуального и культурного центра России, одного из важнейших центров классической европейской культуры. Интеллектуально-культурный феномен Петербурга не был тождественен его столичному положению, оказался шире его столичности. Потому и сохранился, несмотря на все испытания, выпавшие на долю города в двадцатом столетии. Атмосферу нынешнего Петербурга во многом определяет столь характерная для него смесь превосходства и ущемленности. Чувство превосходства постоянно рождается сознанием того, что мы живем в единственном по-настоящему европейском городе России с его особой духовностью и культурой; оно подпитывается воспоминаниями о былом столичном великолепии Петербурга, остатки которого в городе встречаются на каждом шагу. Но это сознание собственного превосходства, витающее в атмосфере города и льстящее самолюбию его жителей, удивительным образом соединено с чувством ущербности, административной ущемленности города, упорно сопротивляющегося низведению его на уровень провинциального губернского центра. Именно это чувство - источник открыто демонстрируемого петербуржцами презрения к Москве как "большой деревне". Однако в этом презрении содержится немалая доля и зависти к столице с ее возможностями, которые просто несоизмеримы с реалиями петербургской жизни. Даже сегодня, накануне своего трехсотлетия, Петербург не достиг завершенности в своем статусе: он не может смириться со своим положением губернского города, втайне мечтает о возврате столичного положения, удовлетворяясь звучным, хотя и мало что дающим званием Второй или Северной столицы. Борис Ельцин потрафил самолюбию петербуржцев, объявив город культурной столицей России, хотя за этими словами и не последовало каких-то реальных действий. Станет ли Петербург подлинной культурной и финансовой столицей России, этаким российским Нью-Йорком, или пойдет по пути "вольного города", все более отдаляющегося от остальной России, или же окончательно смирится с ролью губернского центра, распрощавшись с имперскими и столичными амбициями? Свое окончательное слово об этом скажет только время. Но я не сомневаюсь в том, что прикосновение к Петербургу, к его прошлому и настоящему, никого не может оставить равнодушным. Это рождает надежду, что моя книга найдет своих читателей Оглавление www.pseudology.org