Евгений Борисович Мельничук Чужие среди своих Боевые действия разведчиков Черноморского флота на территории оккупированного Крыма в 1943—1944 гг. Предисловие Спустя 58 лет после окончания Великой Отечественной войны мы еще только начинаем открывать для себя истинный смысл некоторых событий, происходивших в те грозные годы. До сих пор широкому кругу читателей почти ничего не было известно о взаимоотношениях Военного Совета и Командования разведки Черноморского флота с Крымским ОК ВКП(б), его органами руководства партизанским движением и командованием партизанских формирований, действовавших в Крыму. Партизанское движение и сеть коммунистического подполья на территории автономной республики создавались Крымским обкомом ВКП(б) и НКВД Крымской АССР заблаговременно (июль — октябрь 1941 г.), еще до оккупации Крыма немецко-румынскими войсками, фактически в полигонных условиях, чего в то время не было ни в одном из приграничных районов Советского Союза.   Однако из-за отсутствия в СССР в предвоенные годы официальной практической доктрины ведения народными массами «малой войны» в условиях временной оккупации части территории страны и острой нехватки руководителей, имеющих профессиональную партизанскую выучку (специалисты были подготовлены ГРУ и НКВД СССР в период 1926—1934 гг. и уничтожены режимом в ходе репрессий конца 1930-х годов), руководство партизанским движением на территории СССР до мая 1942 г. не было упорядочено [1]. Партизанским движением одновременно пытались руководить партийные комитеты, Генштаб РККА, военные советы (ВС) фронтов, НКВД СССР и республик и даже управления по охране тыла некоторых фронтов. Такая же ситуация сложилась и в Крыму. Из-за непрофессионального подхода, низкого уровня организаторской работы и безответственности руководителей ОК ВКП(б) и НКВД республики в ходе подготовки партизанского движения и подполья было допущено большое количество ошибок, что в итоге нанесло партизанскому движению Крыма непоправимый ущерб. Создававшееся коммунистическое подполье (орган руководства которым, Областной подпольный партийный комитет, оказался по неизвестным причинам в Керчи, оторванным от основной части полуострова) так и не стало функционировать, а возникавшие подпольные патриотические группы повсеместно до апреля 1942 г. не имели политического руководства. Из создававшихся по территориальному признаку (район — отряд) и планировавшихся к выходу в свои базовые лагеря 36 партизанских отрядов (общей численностью 3800 — 4500 бойцов) накануне и в первые две недели оккупации было утрачено 12 отрядов (около 1000 человек личного состава) с запасами оружия, продовольствия и средствами материально-технического обеспечения. Отряды не прибывали на свои участки боевого назначения или в полном составе дезертировали с них во главе с командованием. Кроме потери 12 отрядов в первые дни оккупации из оставшихся партизанских формирований дезертировали еще более 1000 человек. Это удалось поправить только благодаря тому, что к партизанским отрядам присоединились 1330 бойцов и командиров из 51-й (в основном), Приморской армий и Черноморского флота, отставших от своих частей в ходе боев в конце октября — ноябре 1941 г. В этот же период остальными отрядами, оставшимися на своих базах, было утрачено по разным причинам 65—70% запасов продовольствия и средств МТО, заготовленных и завезенных на перевальные пункты и партизанские базы. Такое развитие событий и обострившиеся до крайности взаимоотношения партизан с жителями предгорных населенных пунктов, окружавших партизанскую зону, сразу же поставили отряды, особенно в I, III и IV партизанских районах (в Восточном, Центральном и Западном Крыму), в исключительно тяжелое положение и привели к смерти от голодного истощения в первую партизанскую зиму (1941–1942 гг.) только в III объединенном районе 362 партизан. После тяжелых боев и значительных потерь, отправки на подпольную работу в степную часть Крыма около 400 партизан, эвакуации части больных и раненых на Большую землю и проведенной в октябре 1942 г. реорганизации на полуострове осталось всего шесть партизанских отрядов (входивших в состав I и II секторов) с личным составом около 460 человек [2]. После 20 декабря 1942 г. штабы I и II секторов, областной подпольный партийный центр (ОППЦ) и все 6 партизанских отрядов были вынуждены, оставив район Зуйских лесов (II сектор), в котором располагались партизанские аэродромы, сосредоточиться в границах бывшего III партизанского района (в лесах Алуштинского государственного заповедника), расположив отряды в наиболее труднодоступных заснеженных верховьях горных речек Аракча, Пескура, Ускулар, Донга и Писара на северных склонах Главной гряды Крымских гор. Плотная блокада леса гарнизонами румынских 1-й и 4-й горных дивизий и охранными формированиями местных пособников оккупантов [3], тяжелые погодные условия и полное отсутствие продовольствия сделали свое дело. Из-за большого количества раненых, больных и истощенных отряды потеряли маневренность и практически прекратили боевую деятельность, совершая лишь отдельными диверсионными группами выходы на железную и шоссейную дороги. Отрядам в заповеднике пришлось участвовать в вынужденных оборонительных боях и из последних сил отбиваться от нападавших на лагеря румын и добровольцев. Основным видом деятельности в этот период стали продовольственные операции [4], в ходе которых у наиболее активных пособников оккупантов (старост, полицаев, добровольцев, дезертиров) конфисковывали скот и продовольствие. В некоторых случаях скот изымали из общинного (бывшего колхозного) стада. Очень редко продовольствие удавалось отбить у оккупантов. Зимой 1942—1943 гг. из-за недостаточно эффективного руководства партизанским движением со стороны ОК ВКП(б), военных советов Крымского (до 20 мая 1942 г.), Северо-Кавказского (до 1 сентября 1942 г.) фронтов, Черноморской группы войск (ЧГВ) Закавказского фронта, неудовлетворительного снабжения с Большой земли и ограниченных возможностей заготовки продовольствия с помощью местного населения партизанское движение в Крыму оказалось на грани уничтожения. Полностью исчерпав свои возможности, командование вынуждено было обращаться кроме Крымского ОК ВКП(б) ко многим центральным органам вплоть до Верховного Главнокомандующего с просьбами об оказании экстренной помощи. Примечания 1 Центральный штаб партизанского движения (ЦШПД) при ставке ВГК был создан постановлением ГКО № 1837-сс только на двенадцатом месяце войны — 30 мая 1942 г. 2 На 20.11.1941 г. в партизанском движении Крыма состояло 27 партизанских отрядов (в том числе 3 красноармейских), насчитывавших около 3500 бойцов. — Государственный архив Автономной Республики Крым (далее ГААРК), Ф. 151, оп. 1, д. 23, 25, 27, 29; Отчет Крымского штаба партизанского движения о деятельности партизан в Крыму, т. I — IV. 1944 г. 3 В партизанских источниках встречаются их наименования: добровольцы, дружинники, самооборонцы. 4 Специальным приказом командования продоперации приравнивались к боевым. Группа «Антона» С июня 1942 г. у партизан (III района, а впоследствии I сектора) наладились нормальные взаимоотношения с разведотделом штаба Черноморского флота (РО ШЧФ), во главе которого стоял полковник Д.Б. Намгаладзе В октябре 1942 г. РО ШЧФ стало известно, что в домах отдыха в Гурзуфе и Артеке отдыхают высокопоставленные офицеры немецкой 17-й армии, ведущей боевые действия на Северном Кавказе. В начале октября штабом ЧФ была проведена операция, в ходе которой сторожевыми катерами № 44 и 45 из района мыса Кикинеиз (около Симеиза) под огнем береговой артиллерии были сняты с берега 78 ослабленных и больных партизан и благополучно доставлены в Туапсе. В связи с успешным исходом операции было принято решение в одну из длинных зимних ночей высадить в районе Гурзуфа спецразведгруппу, захватить пленного из числа старших офицеров и доставить его на высадившие разведчиков плавсредства. В случае невозможности обратной посадки разведгруппа с «языком» должна была уйти в горы, в условленном месте встретиться с партизанской группой обеспечения и в лагере партизан ждать решения командования, проведя предварительный допрос пленного и передав основные сведения в РО ШЧФ. При этом необходимо отметить, что до конца 1942 г. радиообмен между партизанами и узлом связи флотской разведки происходил без промежуточных инстанций, что способствовало нормальному взаимодействию. 30 ноября и 14 декабря полковник Намгаладзе запросил у командира I сектора партизан Крыма майора И.П. Калугина разведданные по Гурзуфу и Артеку: наличие и размещение гарнизонов, расположение узлов связи, комендатур, огневых точек, прожекторных установок; данные по системе и режиму охраны береговой черты. Особо в радиограммах подчеркивалось, что эти сведения представляют интерес для ВС флота [5]. В течение первой половины декабря в условиях сильных морозов и больших снежных заносов Калугину пришлось трижды посылать разведгруппы на южный берег. 21 декабря в заповедник возвратилась разведгруппа, посланная еще в начале месяца под Севастополь. Добытые разведданные по ЮБК и Севастополю были срочно переданы на Кавказ и заслужили высокую оценку полковника Намгаладзе и ВС флота. В одной из радиограмм Калугин вынужден был сообщить, что больше разведгруппы на ЮБК послать не сможет из-за отсутствия продовольствия: «…люди восемь суток без пищи,.. 50% лежат и не могут подняться, прошу ускорить помощь…». [6] В конце декабря все десантно-высадочные средства флота были задействованы в Керченско-Феодосийской десантной операции, по этой причине разведпоиск по захвату высокопоставленного «языка» не состоялся, однако налаженное взаимодействие с флотской разведкой продолжалось и не раз выручало партизан в наиболее сложное для них время. С марта 1942 г. ВС Черноморского флота, находившийся до начала июля 1942 г. в Севастополе, оказывал систематическую помощь крымским партизанам, выделяя из небогатых запасов, предназначавшихся защитникам главной базы флота, продовольствие, боеприпасы, автоматическое оружие, медикаменты и обмундирование. Так, в ночь на 8 марта 1942 г. флотский летчик Ш. Агегьян на тяжелом гидросамолете ГСТ доставил и сбросил 1000 кг продовольствия голодавшим партизанам Севастопольского, Балаклавского и Акмечетского отрядов, блокированным оккупантами и местными добровольцами в урочище Чайный Домик (в 15—20 километрах к северо-западу от Ялты), что позволило остаткам отрядов вырваться из окружения и перебазироваться в леса заповедника. При этом во время знаменитого «Ледового перехода» (9—12.03.1942 г.) на заснеженных нагорьях Айпетринской и Никитской яйл замерзли 27 партизан. Вслед за Ш. Агегьяном «воздушную тропу» в леса заповедника проложил летчик ВВС ЧФ Ф. Герасимов: 10 апреля 1942 г. он посадил свой легкомоторный самолет У-2 на лесную поляну около кордона Яполах, после чего в заповедник на более удобную площадку Тарьер в долине р. Альмы стали летать его товарищи. Всего до падения Севастополя в заповедник было произведено 42 вылета, в том числе 30 — с посадкой на партизанские костры на площадке Тарьер. В ходе полетов в заповедник и во время возвращения шесть самолетов У-2 были потеряны в результате аварий. Два тяжелых бомбардировщика, ТБ-3 и СБ, разбились во время сброски в лес продовольствия на парашютах. В августе — сентябре 1942 г. ВС ЧФ трижды выделял подводные лодки, совершившие походы к крымским берегам для эвакуации раненых и истощенных партизан, а в октябре два сторожевых катера сняли с крымского берега 78 партизан и доставили их на Кавказ, о чем упоминалось выше. В 1941—1942 гг. с помощью плавсредств ЧФ на крымское побережье неоднократно высаживались спецгруппы связи. Крымские партизаны с огромным уважением относились к Черноморскому флоту, тем более что в их рядах сражалось в общей сложности около 200 черноморцев, в силу разных причин оказавшихся в партизанских отрядах. Крымский ОК ВКП(б), первым секретарем которого с 1939 г. был В.С. Булатов, до ноября 1942 г. не имел своего официального представительства в ЦШПД и при ВС фронтов, в полосе которых оказывался Крымский полуостров, поэтому и возможности по руководству партизанским движением у него были крайне ограниченными. С учреждением ГКО 27 ноября 1942 г. должности уполномоченного ЦШПД по Крымской АССР и образованием небольшой оперативной группы со своим узлом связи (Булатов был назначен уполномоченным 17 декабря 1942 г.) у обкома появилась возможность постепенно становиться во главе партизанского движения, оставаясь, однако, без своих органов снабжения и доставки, что поставило его в полную зависимость от военных советов ЧФ и ЧГВ Закфронта (впоследствии — Северо-Кавказского фронта). В заповеднике при штабе II сектора находился секретарь обкома ВКП(б) П.Р. Ямпольский [7] , прилетевший в Крым 3 октября 1942 г. с широкими полномочиями и правом решать партизанские вопросы от имени обкома партии. К штабу I сектора был прикомандирован еще один секретарь обкома — Р.Ш. Мустафаев, главной задачей которого было вовлечение крымских татар в борьбу против оккупантов и оказание помощи партизанским отрядам. До 18 декабря 1942 г. радисты II сектора были на связи с опытными операторами РО ЧГВ Закавказского фронта и слабо подготовленными специалистами В.С. Булатова, начальником которого был А.И. Евцихевич. С переходом в заповедник по приказу Булатова связь I сектора с РО ЧФ, а II сектора — с РО ЧГВ была прекращена. Весь радиообмен стал идти только через узел связи Евцихевича, который за короткий срок не смог организовать связь так, чтобы она стала бесперебойной. Партизаны неделями не могли связаться с обкомом. Длительные перерывы в связи и тяжелое продовольственное положение заставили Ямпольского и Мустафаева потребовать от Булатова организовать связь через узел РО ШЧФ на правах одного из агентурных направлений: «22.12. Передать нас на радиостанцию Евцихевича — значит погубить дело. За такую работу его надо судить… 26.12. Переводя нас на рацию Евцихевича, вы совершаете преступление, лишив нас связи с вами… Гробим дело и людей…». [8] В результате в тот же день в лес поступило указание держать связь с оперативной группой Булатова параллельно через узел связи Намгаладзе, используя старые позывные и радиочастоты. Одновременно Булатов потребовал, чтобы вся информация о противнике шла только в его адрес, прекрасно понимая, что связь и информация являются атрибутами власти. Сразу же после такого нововведения разведотдел флота стал получать обобщенные развединформации, исполненные малоквалифицированными специалистами оперативной группы Булатова для взаимодействующих фронтов. Сведения, помещавшиеся в периодических сводках, имели большую дискретность и касались в основном общевойсковых вопросов, политико-морального состояния войск оккупантов и населения, что, естественно, не устраивало ВС флота. К началу 1943 г. в связи с начавшимся наступлением Красной Армии и предстоявшим освобождением Крыма ВС ЧФ для планирования боевой деятельности понадобились достоверные данные в реальном времени об обстановке на полуострове. Особый интерес представляли порты Севастополь, Керчь, Феодосия, Ялта, Евпатория, Акмечеть (Черноморское), состояние аэродромной сети, системы коммуникаций, связи, береговой обороны и охраны побережья, а также — наличие в портах плавсредств, гарнизонов противника и добровольческих формирований. ВС флота принял решение забросить в Крым специальную передовую группу флотских разведчиков, которая, опираясь на партизанскую зону, должна была подготовить условия для развертывания в Крыму (на западе и на востоке) в мае — июне 1943 г. специальных разведывательно-диверсионных партизанских отрядов РО ШЧФ, предназначенных для ведения полномасштабной морской разведки. При комплектовании группы выбор пал на лейтенанта В.А. Антонова (псевдоним — «Антон»), 1919 года рождения, имевшего опыт ведения войсковой разведки и подготовки агентуры из местного населения в период обороны Севастополя. Вторым стал сотрудник разведотдела Г.И. Юдин («Васильев») 1893 года рождения, житель Ялты, до войны работавший в Евпатории и Джанкое и хорошо знавший местные условия. Радистом в группе изъявил желание стать двадцатилетний краснофлотец П.П. Толстиченко («Павлик»), показавший высокие профессиональные качества в ходе нескольких разведпоходов в тыл противника, проведенных береговым разведотрядом РО ЧФ на Северном Кавказе в 1942 г. Поскольку предварительное согласование заброски группы к партизанам было достигнуто еще в декабре 1942 г. с командиром I сектора майором Калугиным, в январе 1943 г. вопрос был быстро решен и не встретил препятствий со стороны Булатова. 16 января 1943 г. группа «Антона» десантировалась с самолета ДБ-3 в заповедник. Антонов и Толстиченко нашлись в тот же день. Юдина партизаны обнаружили только на третьи сутки. Уже 18 января Антонов передал на имя Намгаладзе радиограмму со сведениями о системе и состоянии береговой обороны и гарнизона противника в порту Алушта, полученными от партизанских разведчиков. 19 января после обнаружения Юдина доложил, что все приземлились нормально. Флотская разведгруппа была прикомандирована к 1-му партизанскому отряду, которым командовал черноморец, командир взвода из 7-й бригады морской пехоты лейтенант Л.А. Вихман. В его отряде была целая группа моряков, воевавших в 1941 г. под Одессой и на Перекопе, являвшихся главной ударной силой отряда и всего I сектора. С 1-м отрядом (под его прикрытием) постоянно базировался штаб I сектора — и. о. командующего партизанскими отрядами Крыма батальонный комиссар Д.Ф. Ермаков, секретарь обкома партии Р.Ш. Мустафаев, радисты и еще ряд должностных лиц. Оказавшись среди своих, Антонов почувствовал себя увереннее, так как постоянно получал поддержку от флотских боевиков, за год пребывания в лесу ставших профессионалами, постигшими все тонкости партизанской жизни и партизанской тактики ведения боевых действий. В лесу продолжался голод. По образному выражению бывшего командира второй партизанской бригады Н.К. Котельникова, «тоска повисла над лагерями». К этому времени общее количество партизан в Крыму составляло всего 350 человек, из них 102 истощенных и больных, подлежавших эвакуации на Большую землю. Относительно боеспособных было всего около 230 бойцов, из которых только 80—90 человек сохранили силы ходить на боевые и продовольственные операции. Остальные охраняли стоянки и занимались хозяйственными делами. В феврале численность партизан составила 266, а в июле 1943 г. — всего 227 человек, наименьшее число за всю историю партизанского движения в Крыму [9]. Перед выброской группы «Антона» в Крым I и II секторы проводили продовольственную операцию, в которой приняли участие все здоровые партизаны и пять командиров отрядов. Четыре группы наткнулись на засады и вынуждены были, теряя людей, с боем возвращаться в застывшие от холода и голода лагеря. Повезло только 1-му отряду. 8—10 января группа из 15 партизан под командой Вихмана в сопровождении проводников из бывшего Бахчисарайского отряда Шувалова и Бережного, знавших в этом районе каждую тропку, за 38 часов совершила 100-километровый марш и привела на стоянку отрядов в верховье р. Аракчи 20 лошадей, уведенных из румынской конюшни, располагавшейся в Качинской долине. Находившиеся в лагере партизаны и даже командиры не имели сил, чтобы подняться, забить выделенных им лошадей и приготовить себе пищу. Участник этого похода комендор с крейсера «Красный Крым», впоследствии командир 6-го отряда 4-й партизанской бригады, ныне живущий в Симферополе Н.И. Дементьев, рассказывал, что одну лошадь забили на опушке леса и напились крови сами, чтобы дойти до стоянок. В лагере объединенными усилиями прикончили еще одну лошадь и свежей кровью напоили наиболее ослабевших партизан. Только под утро люди смогли подняться на ноги. Днем костры жечь было нельзя. Специально выделенные патрули обходили стоянки и забрасывали снегом маленькие костры, которые невзирая на угрозу расстрела пытались разжечь некоторые партизаны. Короткий зимний день тянулся нескончаемо долго. Вечером при свете штабного костра П.Р. Ямпольский подошел к проводнику Шувалову и, не имея возможности вручить иную заслуженную награду, поцеловал его огрубевшие руки. Доставленное мясо позволило партизанам дотянуть до сброски продовольствия фронтовой (10 января) и флотской (16 января) авиацией вместе с выброской группы «Антона». Постоянная нехватка продовольствия и вторая в течение 1941—1943 гг. трехмесячная голодовка породили в партизанской среде целую серию негативных явлений — вплоть до случаев употребления в пищу человеческого мяса. Так, 8 февраля 1943 г. во II секторе были застигнуты на месте преступления 12 партизан, потерявших от голода человеческий облик. Шесть из них, замеченных в таких действиях повторно, по приговору военного трибунала были немедленно расстреляны [10]. Некоторые должностные лица начали скрывать от партизан часть продовольствия, создавая на черный день свои персональные «маленькие базы». Рядовые партизаны, зная об этом, стали делать то же самое. Образовался порочный круг, который в некоторых отрядах разобщил бойцов и заставил их с подозрением относиться к своим боевым товарищам и командирам. С первых дней пребывания группы Антонова в лесу возникла проблема со снабжением ее продовольствием и радиопитанием, так как доставка парашютов только разведчикам вызывала у голодающих партизан непонимание и даже неприязнь. Взять на постоянное довольствие всех 300 — 350 партизан Черноморскому флоту было не под силу, да и функции у флота и его боевой и транспортной авиации были совсем другими. В результате каждая сброска Антонову порождала конфликты и обиды с далеко идущими тяжелыми последствиями. Кроме того, на солнечном побережье Кавказа, вдали от фронта вольготно расположились и функционировали руководимые Булатовым обкомы партии и комсомола, Совет Народных Комиссаров, Верховный Совет, НКВД Крымской АССР и множество других организаций, которые просто обязаны были помочь лучшим представителям своей республики, сражавшимся с ненавистным врагом и погибавшим от голода в оккупированном Крыму. В конце января 1943 г. Антонову стали известны факты хищения из его парашютов части продовольствия (на партизанском жаргоне это называлось «разбомбили гондолу») и даже утаивание целых грузовых парашютов, иногда — с ведома командования. Это вынудило разведчиков оставлять себе только радиопитание, а все продовольствие по акту сдавать в общий котел. Однако малые крохи помочь общей беде не могли. Такое развитие событий, несомненно, должны были предвидеть Намгаладзе и его функционеры, отвечавшие за организацию и ведение войсковой разведки, когда планировали базировать передовую разведгруппу непосредственно в боевых порядках партизанских отрядов. Свои соображения по этому вопросу Антонов доложил в РО ШЧФ, чтобы их учли при заброске в Крым основных отрядов. Антонов и Юдин устанавливали связь с переданной им агентурой весь январь и февраль и систематически вместе с партизанами ходили на поиски парашютов, отбиваясь от карателей, пытавшихся их перехватить: с 10 по 17 января фронтовая и флотская авиация сбросила в заповедник 118 парашютов, однако партизаны успели собрать только 71, остальные попали в руки добровольцев. Во время совместных походов Антонов постоянно беседовал с разведчиками и диверсантами об интересующих его объектах и событиях, оценивал местность, выискивая места для базирования основного отряда. Зная, что штаб и отряды ІІ сектора еще до конца зимы должны уйти в свой район (в Зуйские леса), Антонов присматривался к людям, пытаясь найти человека или небольшую группу партизан (желательно разведчиков), которые могли бы, не ущемляя партизанских интересов, добывать для РО ШЧФ в настоящее время и впоследствии информацию морской направленности по Восточному Крыму и Керченскому полуострову. Естественно, что через отрядных осведомителей попытки Антонова немедленно становились известными уполномоченным особого отдела НКВД по І и ІІ секторам И.И. Витенко и Е.П. Колодяжному. Оба стали внимательно наблюдать за разведчиком. Понимая, что его малочисленной группе реализовать открывающиеся возможности не удастся, Антонов 28 января попросил прислать на помощь восемь разведчиков и еще одного радиста, в том числе из местных жителей, знающих татарский и румынский (молдавский) языки и с румынским обмундированием. В ночь на 4 февраля большая группа партизан из 2-го отряда сектора на костровой площадке заготавливала сушняк для сигнальных костров. Утром начальник штаба отряда И.И. Купреев с основным составом группы ушел в лагерь, оставив на площадке четырех ослабленных партизан, которым подъем в горы был не под силу. Они должны были охранять костры и дождаться прихода команды, идущей на смену Купрееву, для приема ночью парашютов. По дороге в лагерь Купреев встретил командование отряда с группой обеспечения. Вместе с ними на костровую площадку шли Антонов и Толстиченко (Юдин уже начал ослабевать и остался охранять радиостанцию и документы): с самолетов должны были сбросить радиопитание. Спускаясь по хребтовой тропе, командир отряда С.А. Муковнин увидел над костровой площадкой белый дым и, хотя выстрелов не было слышно, стал торопить бойцов — партизаны днем костров не жгли. Когда взмыленная группа добежала до площадки, костры догорали. Оказалось, что после ухода Купреева в 10 часов на потерявших бдительность уставших партизан, уснувших в шалаше без охраны, напали каратели. Партизаны Л.С. Чернов, В.Ф. Гордиенко, Г.К. Санников и Х.К. Киямов были зверски убиты, исколоты штыками, уложены на костры (их тоже было четыре) и сожжены. По следам, оставленным в глубоком снегу, партизаны установили, что ночью к площадке подобрались добровольцы из Бешуя и Коуша (Дровянка и Шелковичное. Ныне не существуют). Они дождались, когда основная группа партизан ушла, окружили шалаш и стали глумиться над спящими. Особенно обезображенным оказался труп казанского татарина Х.К. Киямова, которого каратели, видимо, приняли за своего земляка [11]. 21 января 1943 г. ЧГВ Закфронта, которую с октября 1942 г. возглавлял генерал И.Е. Петров, по-отечески относившийся к крымским партизанам еще со времени обороны Севастополя, была преобразована в Северо-Кавказский фронт (СКФ). Его командующим стал генерал И.И. Масленников, пришедший в армию из НКВД и весьма далекий от понимания партизанских нужд. Смена руководства РО штаба СКФ и органов снабжения вызвала дополнительные неурядицы в обеспечении продовольствием и боеприпасами партизан в Крыму. В феврале обстоятельства усугубились сильными морозами. Обильные снегопады сделали невозможным проведение продопераций. Из-за сложных метеоусловий прекратила полеты в Крым и флотская авиация. Назревала катастрофа. 7 февраля «Павлик» передал в Сочи телеграмму Ямпольского и Мустафаева, в которой они сообщали Булатову: «…вашим телеграммам не верят. Положение такое, что никаких боевых и оперативных задач решать не можем…» 9 февраля радиограмма примерно такого же содержания была передана на имя секретарей Крымского ОК ВКП(б), СНК и ВС Крымской АССР. В этот же день ушла еще одна радиограмма в адрес Кагановича, Петрова (в лесу не знали, что он уже не командует ЧГВ) и Октябрьского. И наконец 10 февраля Ямпольский, Мустафаев и Ермаков, понимая, что голодные, потерявшие перспективу партизаны вот-вот выйдут из повиновения, после долгих раздумий с душевным трепетом поставили свои подписи под «Молнией» на имя Сталина. Рация «Павлика» работала почти весь день. Шифровать помогал «Антон». Когда они увидели фамилию адресата, «Павлик» отстучал сигнал перерыва, означавший, что он снова вызовет Хозяина через 30 минут, смущенно встал и попросил, чтобы ему дали возможность 15 минут отдохнуть и умыться снегом [12], чтобы при передаче не допустить ошибок: «Молния, т. Сталину, № 53. Крымские партизаны 15 месяцев ведут жестокую борьбу с немецкими оккупантами. За последние 2 месяца партизаны, полуголодные, раздетые, уничтожили до 600 гитлеровцев и пустили под откос три воинских эшелона. Сейчас боевая деятельность крымских партизан прекратилась. Партизаны вымирают от голода. Обстановка такая, что на месте добыть продовольствие невозможно, а неоднократные просьбы и обращения в Крымский ОК СНК, результата не дали. Нас обещаниями обнадеживают, но не принимают мер к заброске продовольствия. Обращаемся к Вам, товарищ Сталин, за срочной помощью, чтобы спасти партизан. Последние могли бы и дальше принимать активное участие в окончательном разгроме гитлеровцев и изгнании их из нашей Родины. Секретари Крымского ОК ВКП(б) Ямпольский, Мустафаев. И. о. командующего партизанскими отрядами Крыма Ермаков» [13]. Общим во всех радиограммах был безысходный вывод: если в течение ближайших 2—3 суток не окажете помощь, с партизанским движением в Крыму будет покончено. Ответы Сталина и ЦШПД на радиограммы из Крыма остались неизвестными. Зато известна (еще до отправки радиограммы Сталину) реакция адмирала Октябрьского: «Булатову — Сочи. Копия — Ермаченкову [14] Срочно посылать помощь. Требую ежедневно посылать самолеты, продовольствие партизанам. Выполнение доложите. Особо требую хорошо бросать, чтобы попадало партизанам. 9.02.43 г. Октябрьский» [15]. Уже 10 — 11 февраля самолеты ВВС ЧФ МБР-2 и ДБ-3Ф сбросили три парашюта «Антону» и восемь партизанам. Всего с 10 по 12 февраля в лес очень удачно было доставлено 45 парашютов, что позволило даже заложить в запас 3000 кг муки. Продукты и боеприпасы партизанам и «Антону» были сброшены своевременно: 12 февраля румыны и сводный отряд добровольцев из окрестных сел пытались окружить и уничтожить партизан. Оба сектора, забазировав больных и раненых, от боя уклонились и перешли еще выше в горы в так называемый лагерь Селезнева под самой вершиной г. Черной. Днем 13 февраля «Антону» в помощь были десантированы радисты Мурыгин и Жаров. Поисковые группы отыскали Мурыгина в тот же день. Жаров приземлился на острую скалу, прикрытую сугробом. Его труп в глубоком заснеженном овраге нашли только 17 февраля. Дневная сброска грузов и людей вызвала активизацию поисковых групп добровольцев, в связи с чем Намгаладзе получил грозную радиограмму: «Без моего ведома запрещаю принимать людей в лесу, тем более днем. Самовольство приведет к неприятностям, прошу учесть. 17.02.43 г. Булатов». [16] Через двое суток в совсем другой тональности была отправлена радиограмма в ВВС ЧФ: «Командующему ВВС Ермаченкову. Сердечно благодарю за помощь. Прошу пока дневную сброску прекратить. 17.02.43 г. Булатов». [17] Во время спешного ухода в лагерь Селезнева «Павлик» забазировал часть радиопитания. Его впоследствии найти не удалось, что снизило интенсивность радиообмена. 21 февраля уполномоченный особого отдела I сектора Витенко инструктировал разведгруппу, выходившую под Севастополь. Антонов попросил его включить в задание пару своих объектов и разрешить довести до разведчиков их разведпризнаки, на что Витенко с большой неохотой дал согласие. Командиром разведгруппы шел черноморец П.К. Мандрицкий, с которым флотские разведчики были в дружеских отношениях, и Антонов надеялся, что Мандрицкий принесет информацию и для него. 25 февраля по отработанной схеме, но с применением авиации румыны и каратели, несмотря на сильный снегопад и туман, начавшийся через час после начала нападения, снова провели прочес всего лесного массива г. Черная и ее северных отрогов. На возможных тропах отхода партизан были выставлены усиленные заставы с пулеметами. От Черной по всем хребтам шли сплошные цепи добровольцев, за ними — румын. На этот раз добровольцам удалось на переходе из оврага в овраг перехватить две группы партизан, тащивших на себе раненых и слабосильных. В ходе короткой стычки семь партизан были убиты, один ранен и восемь пропали без вести, т. е. общие потери составили 16 человек. После прочеса и похорон погибших начальник штаба 2-го отряда И.И. Купреев записал в своем дневнике: «Гады… Нельзя забыть их издевательства над нашими больными. Пухов — радист и еще один грузин: выкололи глаза, изуродовали тела, отрезали уши…» [18]. 27 февраля отряды перешли Альму и устроились в новом лагере на хребте Хыралан. Из этого лагеря «Павлик» и Мурыгин трое суток передавали в отдел информацию, собранную «Антоном» и Юдиным (партизаны называли его ласково «Отец» и всячески помогали ему). Еще одни сутки — и остатки радиопитания ушли на передачу Булатову результатов прочеса. 1 марта в отряд Вихмана прибыл для дальнейшего прохождения службы в качестве рядового лейтенант И.З. Барановский, снятый 28 декабря 1942 г. командованием II сектора с должности командира 5-го партизанского отряда и переведенный в 6-й отряд. В дневнике Ямпольского этому событию посвящена запись: «…решили снять Барановского и его комиссара Бабичева за то, что до его бойцов не доходят полностью продукты, получаемые им…» [19]. Игорь Зиновьевич Барановский — житель Керчи, инженер Завода им. Войкова, лейтенант запаса. Был призван в армию и направлен в 481-й стрелковый полк 320-й стрелковой дивизии 51-й армии. Будучи некоторое время командиром батареи, после боев был назначен начальником артиллерии полка. В ходе отступления попал к партизанам, участвовал в нескольких боях и стал начальником штаба Ичкинского отряда, в декабре 1941 г. назначен командиром 3-го красноармейского, а в сентябре 1942 г. — одного из самых активных — Зуйского отряда. В октябре 1942 г. во время реорганизации партизанского движения Крыма как один из лучших командиров стал командовать 5-м отрядом II сектора. 24 октября за отличия в боях в числе первых был награжден орденом Красного Знамени. Отличительной чертой его характера было неумение и нежелание подчиняться требованиям командиров, совершавших неблаговидные поступки, особенно по созданию своих «маленьких баз». Об этих поступках он знал многое, за что его не любило всевозможное руководство. Подвернулся повод, и Барановского отстранили от командования отрядом. Сейчас II сектор готовился к переходу в Зуйские леса, и Барановского перевели в І сектор, чтобы навсегда избавиться от его присутствия. По воспоминаниям бывшего командира 2-й бригады Н.К. Котельникова, личный состав отрядов, которыми командовал Барановский, относился к нему с уважением, зная, что продукты, оставшиеся у него, всегда будут израсходованы на питание уходивших на задание разведчиков, раненых и больных партизан. Они знали твердо, что Барановский для начальства не «отстегивал» ничего, что сделало его белой вороной в глазах командования и вызывало бесконечные с ним стычки. Находясь в группе, прикомандированной к 1-му отряду, Барановский сблизился с флотским артиллеристом Антоновым, который во время службы на Балтике (до разведкурсов) был командиром зенитной батареи на линкоре «Марат». Установив, что Барановский отлично знает леса Восточного Крыма и Керченский полуостров, и оценив его личные качества, Антонов стал искать подходы, чтобы подготовить Барановского к сотрудничеству с флотской разведкой. Это, естественно, не ускользнуло от бдительного ока Витенко, которого в свое время всеми любимый партизанский хирург Полина Васильевна Михайленко шутливо называла «цербером». Затевая такую в общем-то не сложную комбинацию, Антонов даже согласился передать в 6-й отряд, уходивший в Старокрымские леса, своего второго радиста Мурыгина, чтобы тот врастал в обстановку и готовился к самостоятельной работе в составе еще одного флотского разведотряда, который в свое время будет заброшен в леса Восточного Крыма. В состав этого отряда можно было бы включить Барановского, если «Антону» удастся добиться его перевода в свою группу. 9 марта штаб ІІ сектора, секретарь ОК ВКП(б) Ямпольский, 3-й — 6-й отряды ушли в Зуйские леса, и 13 марта благополучно, не потеряв ни одного человека, добрались до своей столицы — высоты 1025. Секретарь ОК ВКП(б) Мустафаев остался в І секторе, который теперь насчитывал в своем составе немногим более 100 партизан, в том числе 14 больных и раненых из ІІ сектора, которых его командование не захотело тащить с собой. 19 марта в адрес Ямпольского и Мустафаева поступила радиограмма от Булатова. Он просил передать сведения о системе охраны побережья в Восточном, Центральном и Западном Крыму. Антонов попытался принять участие в подготовке информации, но получил жесткий отказ. К этому побудило его знание обстановки и сведения, которые Юдин принес из разведпохода 18—22 марта 1943 г. вместе с проводником Аверьяновым. Находившемуся четверо суток на станции Альма Юдину удалось побеседовать с железнодорожниками, бывавшими в Севастополе, Феодосии и Керчи и сообщившими много ценных данных. Информация в РО ШЧФ получилась своевременной и достаточно достоверной, за что группа и проводник Аверьянов получили благодарность от Намгаладзе. На долю уполномоченного ЦШПД по Крымской АССР в феврале — марте выпало немало испытаний: 10 февраля Ямпольский без согласования с обкомом отправил радиограмму Сталину, и Булатов весь месяц ожидал от ЦК ВКП(б) естественных в таких случаях оргвыводов. В начале марта заместитель начальника ЦШПД комиссар госбезопасности С.С. Бельченко выразил свое неудовольствие тем, что разведсведения из партизанских штабов всех рангов поступают в ЦШПД с большим опозданием и зачастую содержат информацию малой ценности. При этом в числе «именинников» была упомянута опергруппа Булатова. Заместитель Булатова по разведке — нарком внутренних дел Крымской АССР майор государственной безопасности П.М. Фокин — в срочном порядке занялся анализом всех своих разведсводок (составлявшихся второстепенными лицами опергруппы) и сводок взаимодействующих фронтов и ЧФ. Оказалось, что информация РО ШЧФ, аналогичная сведениям об обстановке в Крыму, поступала «наверх» на 1 — 2 суток раньше сведений Фокина. Узнав об этом, Булатов пришел в ярость. Высказать серьезные претензии Фокину Булатов не мог (и даже боялся), так как Фокин был ставленником бывшего наркома внутренних дел Крымской АССР Г.Т. Каранадзе, который не сумел организовать по-настоящему дело подготовки партизанского движения в Крыму, однако в декабре 1941 г. был назначен руководителем НКВД Дагестанской АССР. В марте 1943 г. Фокин уже знал и информировал об этом Булатова, что в ближайшее время Каранадзе будет назначен наркомом внутренних дел Грузинской ССР, что свидетельствовало о несомненном расположении к нему Берии и даже Сталина [20]. Поэтому крайним оказался Г.Л. Северский — командующий партизанскими отрядами Крыма, по неизвестным причинам руководивший их действиями из солнечного Сочи, в связи с чем Ямпольский и Мустафаев вынуждены были даже своим решением в декабре 1942 г. назначить и.о. командующего батальонного комиссара Д.Ф.Ермакова, находившегося вместе с ними в Крыму. Поразмыслив немного, Северский установил, что раньше всего «наверх» уходили данные, которые передавал на Кавказ Антонов, и немедленно доложил об этом Булатову. Отношение к Антонову резко изменилось. 23 марта отряды перешли с хребта Хыралан в так называемый Горелый лагерь под г. Черная. «Павлик» пытался найти спрятанное там в феврале радиопитание, но снег скрыл приметы тайника. Радиообмен с отделом пришлось сократить до минимума. Об отсутствии питания «Антон» доложил Намгаладзе утром 24 марта, а в 16.00 успел передать тревожную радиограмму: «Намгаладзе 24.03.43 г. Особый отдел — Витенко, Колодяжный очевидно влиянием Фокина приказывают разведчикам отрядов не давать разведотделу флота разведданные… Прошу дать указание от Военного Совета секретарям обкома и Командованию I и II секторов… о прекращении таких местнических тенденций… Второй день нечего есть. Антон» [21]. Перед тем как батареи окончательно разрядились, Антонов успел еще сообщить, что уходит со связью на несколько дней в Зуйские леса, и попросил сбросить туда и в заповедник немного продовольствия. Обстановка в лесах ІІ сектора была такой же, как и в заповеднике: голод, постоянные бои с добровольцами, блокировавшими посадочные площадки. Здесь, в Зуйских лесах, Антонов впервые почувствовал результаты длительного голодания. Стало трудно совершать продолжительные переходы, таскать на себе оружие и нехитрый скарб. Перед приходом Антонова во ІІ сектор из Старокрымских в Зуйские леса возвратились партизанские разведчики Хавриенко и Меркулов, находившиеся в отрыве от сектора с декабря 1942 г. Антонов попросил Е.П. Колодяжного позволить ему присутствовать при опросе разведчиков командованием, чтобы воспользоваться доставленной ими информацией морской направленности. Колодяжный доложил о просьбе Ямпольскому, тот — Булатову. Ответ последовал незамедлительно: «… Ямпольскому — Колодяжному 29.03.43 г. Антонову никаких сведений не давать… Булатов» [22]. Категорический отказ огорчил «Антона» и заставил его действовать испытанным методом — собирать по крупицам информацию о Восточном Крыме у разведчиков, связников, диверсантов и даже у партуполномоченных обкома, ходивших на связь с подпольем (особенно в прибрежные районы). Антонов вспоминал после войны, что рядовые партизаны, особенно бывшие черноморцы, всегда охотно делились с ним информацией, не обращая внимания на грозные запреты начальства. Им было понятно, что эти сведения приближают день освобождения Крыма от оккупантов и их пособников. Между тем дела в заповеднике тоже шли своим чередом. 29 марта по недосмотру руководителей разведотдела, без предварительного уведомления, во время очередного прочеса под г. Чатыр-Даг был сброшен флотский разведчик Лавров, предназначавшийся для работы с радистом Мурыгиным и человеком, которого хотел найти в среде партизан Антонов. К сигнальным кострам Лавров не пришел. Поисковые группы искали его несколько дней, но безуспешно. В этот же день Барановский был переведен из отряда в штаб сектора и стал адъютантом начальника штаба майора И.П. Калугина, тоже бывшего артиллериста. Получив из очередной сброски комплект радиопитания и немного продовольствия, Юдин в течение последних дней марта вел переговоры с разведотделом о дополнительной выброске людей в помощь «Антону». Узнав об этих переговорах, секретарь обкома Мустафаев решил внести свой вклад в развитие отношений между ОК ВКП(б) и разведкой флота, передав по своей рации в Сочи радиограмму: «Булатову. Исходя из ряда соображений считаю целесообразным выброску людей Антонову произвести во ІІ сектор, а продукты для него — нам. Мустафаев» [23]. Комментарии к этой радиограмме, как говорится, совершенно излишни. 5 апреля Мустафаев отправил Булатову еще одну радиограмму: «Булатову. Назрела катастрофа… Пятые сутки без пищи. Половина состава больные и раненые. Еще несколько дней и противник передавит нас как мышей. Почему же самолеты, которые сбрасывают Антонову деликатесы, не могут 1—2 раза сбросить нам муку и соль. Мустафаев — Ермаков — Витенко. 5.04.43 г.» [24] Как доходили до Антонова «деликатесы», видно из дневниковой записи уполномоченного особого отдела НКВД 1-го отряда Л.Д. Махнева: «1 апреля. Самолеты сбросили 2 парашюта Антонову: радиопитание, сушка, шоколад, масло, печенье, пряники, консервы, икра, водка. Одна гондола разбилась. Бойцам выдали по 50 грамм масла. 5 апреля. Лагерь Ускулар… В 14.00 с Юдиным и Шеиным пошли к парашюту Антонова… В нем оказалось 20 кг сгущенного молока, 14 банок консервов и барахло. Вдоволь наелся сгущенки…» [25] Остается добавить к этим красноречивым записям, что третий парашют («разбитая гондола»), пользуясь отсутствием Антонова, от Юдина вообще скрыли, и, естественно, его содержимое ни к разведчикам, ни к рядовым партизанам не попало. Из всей выброски Юдин получил комплект радиопитания, торбочку сушки и две банки тушенки. Гражданское платье для разведчиков тоже пошло по рукам. Из-за непрерывных боев с блокировщиками посадочных площадок командование ІІ сектора решило перевести отряды на пару недель в Карасубазарские леса, где партизаны не появлялись с сентября 1942 г., в районе г. Средней (20 километров к юго-западу от Карасубазара) организовать и получить грузы с продовольствием и боеприпасами. Восстановить силы партизан и снова возвратиться в Зуйские леса. Однако организовать сброску не удавалось: вся фронтовая авиация была задействована в тяжелых боях на Кубани, в связи с чем Булатов радировал в лес: «Ямпольскому. Сейчас вся надежда на черноморцев. Булатов. 16. 4. 43 г.» [26] Дело в том, что накануне Намгаладзе попросил у Булатова, чтобы «Антону» разрешили использовать партизанских разведчиков Меркулова и Хавриенко для разведпохода в район Феодосии. Зная, что снова придется просить помощь у флота, Булатов отдал команду Ямпольскому: «Антонов просит дать ему Хавриенко и Меркулова. Надо выделить их в его распоряжение. Булатов 15. 4. 43 г.» [27] Разведчиков, впрочем, «Антон» получить не мог, и Булатову об этом было известно: в конце марта немецкие зенитчики сбили «Ли-2» Героя Советского Союза капитана Кашубы, летевшего на выброску фронтовой диверсионной группы в район станции Ислам-Терек (Кировское). Кашубе удалось посадить самолет и спасти диверсантов и экипаж. Зная, где базируются партизаны (Кашуба неоднократно летал на сброску грузов партизанам и всегда успешно), командир экипажа увел группу в Старокрымские леса, откуда радистка Тася Опарина связалась с узлом Евцихевича и запросила срочной помощи. Булатов приказал Ямпольскому немедленно отправить в район г. Лысой у Старого Крыма (там находилась группа Кашубы) разведчиков, хорошо знающих Старокрымские леса. Естественно, что Ямпольский отправил Хавриенко и Меркулова, только что прибывших из тех мест. 16 апреля ІІ сектор снялся со своих стоянок, перешел заснеженное плато Караби-Яйлы и через хорошо охранявшуюся румынами дорогу Карасубазар — Ускут (Приветное) 21 апреля прибыл в район г. Средней. Перед выходом Антонов мог со связью уйти обратно в заповедник, но зная, что Хавриенко и Меркулов после обнаружения группы Кашубы возвратятся уже на Среднюю, решил идти вместе со ІІ сектором, чтобы все-таки получить в свое распоряжение разведчиков. Кроме того, путь до Феодосии из Карасубазарских лесов был вдвое короче. Еще до выхода в Карасубазарские леса Антонов просил в сброску для партизан включить продукты и для него, чтобы обеспечить разведпоход в Старокрымские леса. Сброску должны были произвести флотские самолеты в район высоты 1025. Ямпольский дважды предупреждал Булатова о том, что сектор выходит на Среднюю 16 апреля. Однако в опергруппе Булатова не вняли предупреждениям и в Гудауты, где базировалась морская авиация, телеграмму с новым местом выброски не направили. В результате 20 апреля два самолета ДБ-3Ф прилетели в район Зуйских лесов и, не обнаружив сигнальных костров, произвели сброску на запасную цель — в заповедник. Осуществилась мечта Мустафаева: он получил продовольствие не только Антонова, но и самого Ямпольского. Булатов долго оправдывался перед Ямпольским, однако дело было сделано — в отрядах ІІ сектора снова, в который уже раз, начался голод. После прихода отрядов на Среднюю, в место расположения бывшего ІІ района, румыны и добровольцы снова набросились на партизан, так как первая же ночная сброска точно показала основной район их базирования. Из-за постоянных боев и напряжения, вызванного отсутствием продовольствия, Антонов не мог выбрать момент, чтобы поговорить с командованием о Барановском. 19 апреля 1943 г. нарком обороны Сталин подписал приказ № 0073 «Об улучшении разведработы партизанских отрядов», в котором отмечалось, что работа в интересах Красной Армии должна быть улучшена, для чего заместителями начальников разведотделов фронтовых и республиканских ШПД должны назначаться командиры РУ Красной Армии. В партизанских отрядах и соединениях на направлениях, интересующих РУ, заместителями командиров по разведке также должны назначаться его представители. Особый интерес представляет текст последнего пункта приказа: «4. Обязать Центральный, республиканские и фронтовые ШПД оказывать полное содействие разведорганам Красной Армии в насаждении специальной агентуры, изолированной и законспирированной от партизанских отрядов». [28] Требования приказа вводили в нормальное русло взаимоотношения РО ШЧФ с Крымским ОК ВКП(б) и его органами управления партизанским движением в Крыму и на Кавказе. Это было особенно важно накануне заброски в Крым специального разведотряда, основной задачей которого и должно было стать насаждение агентуры, изолированной и законспирированной от партизан. Несмотря на продолжавшуюся непогоду, отряды румын и добровольцев неустанно рейдировали по заповеднику, рассчитывая покончить с остатками партизан до появления зеленой листвы и подножного корма. 18 апреля им удалось обнаружить санитарную землянку І сектора, в которой были снова зверски добиты шесть слабосильных партизан из числа тех, что были оставлены ІІ сектором [29]. Как уже упоминалось выше, 20 апреля флотскими летчиками в заповедник было сброшено 10 парашютов, в том числе два для «Антона» (на грузовых гондолах красным суриком была нанесена большая буква «А»). Все парашюты были собраны. Одну гондолу с буквой «А» при попустительстве командования «разбомбили» партизаны, при этом «бомбить» свой парашют снова, как и 5 апреля, вынужден был Юдин, чтобы таким способом добыть для себя и «Павлика» хоть немного продуктов. Второй парашют по приказу Ермакова снова скрыли от Юдина и спрятали в Горелом лагере те же доверенные люди. Барановский оказался невольным свидетелем происходившего и доложил об этом Калугину. Калугин промолчал. Не находя общего языка с командованием сектора и отрядов, для которых он оставался посторонним, Барановский решил самовольно уйти в свой сектор. Он верил, что хорошо знающие его командир сектора И.Г. Кураков, комиссар Н.Д. Луговой и, наконец, П.Р. Ямпольский, у которого была репутация справедливого политработника, еще раз разберутся в происходившем, простят его самовольство и позволят продолжить борьбу с оккупантами в любой должности, но среди своих партизан, которым была хорошо известна его боевая репутация. Кроме того, слабая надежда была и на помощь Антонова. 21 апреля во время перехода сектора с хребта Хыралан на г. Абдуга Барановский отстал и через горевший уже четвертые сутки сосновый лес спустился в овраг Кавершин. Здесь в Штабельном лагере взял из партизанского тайника три котелка муки, немного соли и через Чатыр-Даг ушел во ІІ сектор. По поводу его отсутствия уполномоченный особого отдела 1-го отряда А.Д. Махнев в своем дневнике записал: «21 апреля. Лагерь на Хыралане. 3.00 — подъем на Абдугу. На Абдуге хорошо. Отдыхаем. На гору не поднялся адъютант начальника штаба Барановский. Поиски безрезультатны. Наверное тоже дезертировал — сволочь такая… 22 апреля. Барановского нет и не будет. Люди — сволочи. Таких людей надо уничтожать беспощадно…» [30] В октябре 1942 г. на Баксанском аэродроме в Зуйских лесах полуголодный и измученный приступами тяжелой болезни Махнев в группе слабосильных ожидал самолета, чтобы улететь на Большую землю. Ночь больные и раненые проводили в карстовой воронке около площадки, в которой разжигался небольшой костер. Утром команду уводили в продуваемый ветром овраг Баксак, в котором опухавшие от голода партизаны не имели права на самый маленький костерок, чтобы отогреть закоченевшие конечности. Барановский, отряд которого охранял площадку и опекал кандидатов на эвакуацию, в те дни трижды спасал Махнева от голодной смерти, отрывая от себя и от своих бойцов последние крохи, чтобы поддержать коллегу-артиллериста. Поил его кизиловым отваром и отогревал в своей палатке. Тогда в дневнике А.Д. Махнева записи о Барановском были совсем другими [31]. 25 апреля, получив радиограмму от С.А. Осовского [32] о том, что готовится сброска людей в помощь Антонову, Юдин сообщил, что принять разведчиков в І секторе возможно. Необходимо только выбросить их одним эшелоном с запасом продуктов минимум на 15 суток. Зная о том, что Мустафаев ориентировался на выброску группы в Зуйские леса, Юдин попросил решить вопрос в пользу І сектора и добавил: «…работать некому, я ослеп на правый глаз… ждем людей…» [33] Не получив в течение трех суток ответа и ничего не зная о судьбе Антонова, Юдин и Толстиченко решились на совсем отчаянную радиограмму: «28. 4. 43 г. Намгаладзе — Осовскому. Погибаем с голоду вместе с партизанами. Спасайте от позорной трагедии партизан и нас. Бросайте продовольствие на костры ночью. Юдин» [34]. В Крыму вступала в свои права весна. Партизаны с нетерпением ждали «зеленую тропу», хотя на высокогорье она появлялась в середине, а листва на деревьях — в конце мая. Ждали хорошую погоду, надеясь, что снабжение наладится и можно будет начинать активные боевые действия против ненавистных оккупантов и их пособников. 1 мая в І и ІІ секторах были получены поздравительные радиограммы от ВС Северо-Кавказского фронта, Крымского ОК ВКП(б) и Военного Совета ЧФ. Прислал обширное поздравление и Намгаладзе. Кроме поздравлений, начальник разведки флота подвел краткие итоги прошедшей кошмарной зимы, обрисовал перспективы сотрудничества на летний период. В этот же день получил приятное известие «Антон». Сослуживцы поздравили его с награждением орденом Красного Знамени, при этом кроме Осовского поздравление подписал и Булатов. Поздравили разведчика и руководители сектора. Однако на следующий день на Кавказ ушла радиограмма: «2 мая 1943 г. Булатову…п. 2. Как там с награждением партизан. На днях Антонов сообщил, что он награжден орденом Красное Знамя. Где бы и что он ни сделал, каждый наш партизан сделал в десятки раз больше… Ямпольский» [35]. К вечеру 2 мая в Старокрымские леса наконец-то прибыл отряд Мокроуса (6-й отряд). Еще раньше «Антон» с разведчиками Хавриенко и Меркуловым отправил туда же флотских радистов Мурыгина и Эспаревского, дав им задание оставаться в 6-м отряде и дожидаться прихода Антонова с новым сотрудником. Антонов по-прежнему надеялся, что этим сотрудником станет Барановский. Судьба, однако, распорядилась иначе. Мокроус собщил, что Мурыгин и Эпаревский присоединились к нему, а отряд восьмые сутки питается желудями, и попросил сбросить радиопитание и продовольствие в район г. Лысой: оказывается, группа Кашубы также примкнула к его отряду и стала голодать вместе с партизанами. К концу дня на Средней неожиданно появился Барановский. В пути он находился две недели и в одиночку пересек почти весь горный Крым. Побывал на большой и малой площадке в Зуйских лесах, на высоте 1025. Нигде партизан не нашел, но всюду натыкался на следы стычек и дважды с боем уходил от добровольцев, рыскавших по лесу. На спуске к р. Суат и на подъеме на Караби-Яйлу обнаружил многочисленные следы и понял, что партизаны ушли в Карасубазарские леса. Чтобы не приходить к Ямпольскому с пустыми руками, Барановский еще двое суток кружил вокруг посадочных площадок и нанес на свою карту расположение огневых точек, минных сюрпризов и окопов блокировщиков. После этого пересек родную ему Суат, Караби-Яйлу и задержался на двое суток в бывшем лагере Колайского отряда, чтобы добыть продовольствие, набраться сил, почиститься и помыться перед явкой «с повинной». Чем ближе Барановский подходил к Средней, к стоянке штаба сектора, тем больше его одолевали сомнения: правильно ли сделан выбор? Но другого пути уже не было. Ямпольский внимательно выслушал его и позвал Лугового [36]. Они оба в присутствии командира ІІ сектора майора Куракова, начальника особого отдела капитана госбезопасности Колодяжного и начальника штаба сектора лейтенанта Котельникова еще раз прослушали его исповедь, отправили всех присутствовавших заниматься текущими делами и объявили опальному артиллеристу, что их (Ямпольского и Лугового) решение остается в силе — Барановский будет отправлен обратно в заповедник. До прихода связи ему надлежит находиться в штабной группе Котельникова и ждать ответа от Мустафаева. После его ухода Кураков, зная крутой нрав Барановского, вооруженного автоматом ППД с двумя запасными дисками, пистолетом ТТ, знаменитым на весь лес необыкновенной стали ножом и четырьмя гранатами, приказал Колодяжному внимательно присматривать за ним. Утром Ямпольский послал радиограмму Булатову, известил о происшедшем и попросил, чтобы Мустафаев сообщил, как расценивать уход Барановского. Антонов беседовал с Ямпольским и Луговым, просил их передать Барановского в его группу, но они оба остались непреклонными. Видимо, настолько большой была вина бывшего командира отряда — не перед своими партизанами, «до которых не полностью доходили продукты, выделяемые им» и которые все могли простить своему командиру за его храбрость и партизанскую удачу, — а именно перед руководством, с которым Барановский никогда не ладил, так как слишком много знал об их неблаговидных поступках [37]. 9 мая пришел ответ Мустафаева: «Барановского все время разыскивали здесь, думали, заблудился. Теперь его уход считаем дезертирством. Мустафаев» [38]. Естественно, что содержание ответа предопределялось смыслом запроса. Участь Барановского была решена, хотя «дезертировал» он не с поля боя, не подался домой или в плен к румынам, как сделали в течение той кошмарной зимы только в І секторе 20 партизан. Он пришел вооруженным из одного пламени в другое и был готов искупить свою «вину» в самых тяжелых боях с захватчиками. При этом интересно отметить, что клеймо «дезертир» рядом с клеймом «вор» на чело Барановского поставил Мустафаев. Через два месяца, пользуясь отсутствием Ямпольского, который улетит на Большую землю для доклада о перспективах партизанского движения в Крыму, Мустафаев самовольно, обманув экипаж самолета, вылетит из леса. Этот его поступок на заседании бюро ОК ВКП(б) 24 августа 1943 г. будет расценен как дезертирство [39], за что он будет снят с должности секретаря обкома партии и отправлен в партизанский отряд рядовым. После его вылета таким же образом сбегут из леса еще 15 человек из руководящего состава движения, в том числе и комиссар 1-го отряда Нафе Белялов, который поставит последнюю точку на судьбе Барановского. Принадлежность к партийной номенклатуре и забота о чести обкомовского мундира спасут Мустафаева. В 1944 г. он будет назначен комиссаром Восточного соединения крымских партизан и как ни в чем не бывало снова станет сеять «разумное и вечное» в партизанских душах. Вечером 11 мая отряды ІІ сектора, отбившись от внезапно напавших на стоянки румын и добровольцев (Антонов и Барановский вели огонь из одного окопчика), снялись со своих лагерей и ушли в Зуйские леса. Переход прошел очень тяжело: в пути от истощения умерло несколько партизан. В партизанскую столицу, в район высоты 1025, пришли 13 мая, имея твердое намерение выбить блокировщиков с площадок, организовать прием самолетов с посадкой, эвакуировать больных и раненых и развернуть полномасштабные боевые действия против оккупантов. 16 мая в Зуйские леса пришла группа связи из І сектора. Возглавлял группу комиссар 1-го отряда военюрист ІІІ ранга Н. Белялов. На следующий день, оставив во ІІ секторе пришедших с ней бойцов Олейника, Ящука и Карякина, группа стала готовиться к обратному походу в заповедник. По приказу Ямпольского с группой Белялова уходили Антонов и Барановский. Накануне ухода партизан Ящук в развалах камней р. Гнилушки нашел парашют, сброшенный фронтовой авиацией для группы войсковых разведчиков СК фронта, возглавлявшейся «Николаем» и находившейся при штабе ІІ сектора. По приказу майора Куракова парашют забрали в штаб, наиболее ценные продукты изъяли для начальства, а «Николаю» выделили девять котелков муки, три котелка пшена и бутылку спирта. Не попало ему ни грамма сахара и печенья. «Николай» потом до слез объяснялся с Колодяжным, который, стремясь скрыть содеянное, приказал часовым «Николая» к штабу не подпускать и обозвал его бранным словом. «Черт с ними, этими грузами, — жаловался Котельникову «Николай», — я интересовался, найден ли мой второй парашют, о котором мне сообщило начальство. Я не претендую на весь груз, но зачем меня гонят, как собаку, от штаба и называют такими словами? Таких оскорблений я не могу терпеть…» [40]. Эта безобразная сцена разворачивалась на глазах у группы Белялова, получавшей последний инструктаж перед выходом. Антонов и Барановский с тоской смотрели на происходившее, лишний раз убеждаясь, что нравы у командования обоих секторов одинаковые. 19 мая группа прибыла в заповедник. Барановский был зачислен в состав 1-го отряда рядовым бойцом. Белялов доставил Витенко записку от Колодяжного с инструкциями относительно Барановского. Вместе они ознакомили с ее требованиями уполномоченного особого отдела НКВД 2-го отряда черноморца В.П. Талышева, на чекистском обеспечении которого в связи с болезнью Махнева был 1-й отряд. И.В. Кураков, хорошо знавший Барановского как человека и боевого командира партизанских отрядов, знавший степень «вины», истинную причину и суть разногласий того с Н.Д. Луговым и П.Р. Ямпольским, сделал попытку спасти его от расправы и в свою очередь передал с группой Белялова записку Д.Ф. Ермакову: «ВрИО Командующего партизанскими отрядами Крыма — ст. бат. комиссару Ермакову. По согласованию с секретарем обкома ВКП(б) т. Ямпольским боец Ящук оставлен во II секторе... Прошу прислать бойцов II сектора тт. Черненко, Мандрицкого, старшего военфельдшера Аню, Крутова и др. Если найдете возможным, прислать с ними и т. Барановского. Зам. командующего по II сектору, командир отрядов II сектора капитан Кураков. 18.05.42 г.» [41] Однако это не помогло: Барановский был зачислен в состав 1-го отряда сектора рядовым бойцом. Он стал беззащитным и был чужим. Антонов обобщил результаты своего пребывания во ІІ секторе, добытую информацию по Восточному Крыму и Керченскому полуострову и передал в РО ШЧФ, после чего занялся неотложными делами и подготовкой к приему людей, о сброске которых договаривался с Юдиным Осовский. Юдин рассказал Антонову, что происходило в его отсутствие, и доложил, что продовольствия по-прежнему нет. Все голодают. Еще 7 мая начальник штаба сектора Калугин, Талышев и начальник радиостанции Квашнин по просьбе «Павлика» по акту приняли у него рацию и шифродокументы «в связи с его болезненным состоянием». Днем 8 мая партизаны нашли три парашюта с продовольствием и радиопитанием. «Радист Толстиченко дважды покушал и стал чувствовать себя лучше. 8 мая документы возвращены ему лично для работы…» [42] Всего 8 мая было сброшено в расположение отрядов шесть парашютов. Поисковые группы искали их целый день, и только к вечеру все гондолы были найдены. Интересная запись об этой сброске нашлась в дневнике начальника штаба 2-го отряда И. Купреева: «8 мая… сбросили продовольствие… утром нашли один парашют, вечером еще пять. В отряде 29 человек… мало людей. Должность начштаба сокращена. Меня перевели командиром группы. 14 месяцев я был начальником штаба. Муковнин, Семернев и Талышев (командир, комиссар и уполномоченный особого отдела. — Авт.) обвинили меня, что я украл два котелка муки. Обидно и стыдно! Сами воры, украли целую гондолу… Украли 2 банки масла по 25 кг, 2 окорока, сгущенное молоко, компот-консервы, шоколад и печенье. Все это запрятали на Хыралане, и сейчас есть масло и консервы, а партизаны умирают с голоду. Но боюсь все вскрыть. Они со мной расправятся…» [43] На 15 мая в І секторе насчитывалось всего 77 партизан: штаб сектора — 18, 1-й отряд — 31, 2-й — 28 человек. На 1 января 1943 г. было 122 человека. Потери составили 45 человек (убито в боях — 11, умерло от голода — 10, расстреляно — 4, пропало без вести и дезертировало — 20). Горстка людей на весь Центральный и Западный Крым. И почти такая же горстка в Восточном Крыму. Партизаны и Антонов со своими людьми рассчитывали, что с образованием лиственного покрова каратели станут меньше рейдировать по лесу. Однако надежды не оправдались. Большие группы румын и добровольцев ежедневно прочесывали подозрительные участки леса, а особые группы «охотников» оставались в лесу на ночь, чтобы по отсветам на облаках пламени костров или по запаху дыма обнаружить места ночевки, окружить и добить так и не пришедших в себя после тяжелой зимы партизан. Из-за этого сектор постоянно маневрировал. Больше одной ночи в очередном лагере не ночевали. Постоянные прочесы загоняли отряды в холод — все выше в горы, где в верховьях оврагов еще лежал снег, а на деревьях не было листвы. Заканчивался май, а измученные бойцы так и не смогли отогреться. 25 мая отряды и группа Антонова остановились на дневку на солнечном склоне высоты 776 в трех километрах к северо-востоку от г. Черной, в верховьях левого притока оврага Яни-Су. 26 мая планировали посетить санземлянку с больными и перейти в Котлованный лагерь на р. Пескура. Что произошло дальше, дошло до нас из дневника Ермакова: «26 мая. В 14.00 через 2 балки на склоне рядом с Аракчей прошли мимо больных 2 отряда, которые сидят на речке Холодная вода: трое, как ходячие скелеты и беспомощные, в т.ч. Саитов, Кругов и Абдулаев, ожидали своей очереди умереть от голода… Утром в районе балки Яман-яр отстал лейтенант Антонов, работник РО ЧФ. Вечером его на месте не нашли. У больных его тоже не оказалось. Также не оказалось Барановского и Юдина. Видимо, все трое по сговору ушли на Горелый лагерь на поиски запрятанных Барановским продуктов в момент ухода во ІІ сектор». [44] В этот же день, еще не зная результатов срочно организованных поисков, Мустафаев спешно через Булатова направил Намгаладзе радиограмму: «Намгаладзе — копия Осовскому. Репетую: сообщите Намгаладзе Антонов, Юдин вышли из строя, лежат без движения, спасайте! 26.5.43 г. Мустафаев» [45] Заведомо зная, чем закончатся поиски, Мустафаев решил обезопасить себя на всякий случай, если с разведчиками произойдет непредвиденное. Барановский действительно повел Антонова и Юдина (вернее, Юдина они оба по очереди тащили на себе) на поиски продуктов, но не на Хыралан, откуда 21 апреля он ушел во ІІ сектор и где были забазированы партизанские запасы, а на Горелый лагерь, где по приказу Ермакова еще 20 апреля был спрятан парашют Антонова. Остатки продуктов нашли сразу. Внезапно появились люди Ермакова и Мустафаева, расправились с Барановским, и только чудо удержало их от таких же действий по отношению к флотским разведчикам. Трагедия, разыгравшаяся в мрачном сыром ущелье, куда никогда не заглядывало солнце, среди черных столетних буков, прелой листвы, языков снега и зловещих прошлогодних папоротников, потрясла разведчиков. Антонов через несколько дней пришел в себя, а «Отец» — Юдин так и не смог больше подняться: целый месяц тяжело болел, полностью потерял зрение и в начале июля умер [46]. 27 мая Ермаков произвел очередную запись в дневнике: «На Горелом лагере расстреляли Барановского Игоря Зиновьевича за разграбление наших маленьких баз — муки 40 котелков и сухарей — 115 котелков…» [47] 29 мая в акте об уничтожении кандидатской карточки Барановского комиссар 1-го отряда Н. Белялов назовет исполнительный орган, который вынес скорый приговор: «Барановский И.З. был бойцом в 1-м отряде и по приговору тройки отряда от 27. 5. 43 г. за разграбление партизанских баз расстрелян…» [48] А между тем в свой последний день жизни Барановский, как это бывало не раз, наперекор судьбе, не думая о грозящих санкциях, руководствуясь чувством справедливости и долга, повел флотских разведчиков вовсе не к «маленьким базам». Он вел умирающих от голода моряков к гондоле Антонова, разграбленной и спрятанной партизанами по указанию руководства. Об этом свидетельствуют данные из документов госбезопасности: «№ 12. И.З. Барановский, бывший командир отрядов Северного соединения, 25.05.1943 г. расстрелян за попытку спрятать радиопитание (выделено мною. — Авт.), воровство продуктов и отказ выполнить приказ командования» [49] В августе — сентябре 1988 г. в газете КЧФ «Флаг Родины» был опубликован документальный очерк флотского журналиста Н.С. Шестакова «Пароль для “Сокола”, в котором автор впервые правдиво рассказал о суровых буднях флотских разведчиков в 1943—1944 гг. в Крыму. Николай Степанович Шестаков был хорошо знаком с В.А. Антоновым — капитаном 1-го ранга в отставке. В 1988 г. Н.С. Шестаков встретился с «Антоном» в Москве и показал ему радиограмму Мустафаева, в которой тот просит Намгаладзе спасать разведчиков. Дальше предоставим слово Николаю Степановичу: «Валентин Аркадьевич взял из моих рук копию радиограммы и вслух прочитал текст. — Вот уж не знал, кому я обязан жизнью, — прокомментировал Антонов, — оказывается, один из всех спохватился, что умирают флотские разведчики… Кое-кто тогда хотел жить и думал только о себе. Я умирал с голоду, но командиры мне не сочувствовали. Какое кому дело, что я умру. Ведь умирали многие из-за жадности некоторых командиров. За давностью лет я уж и фамилии этих людей забыл. И не старался вспомнить, а на душе и сейчас мерзко…» [50] Всю зиму активность малочисленных физически и морально уставших отрядов, обремененных большими группами слабосильных партизан, была, конечно, недостаточной. Однако чтобы у читателя не сложилось превратное мнение, будто партизанское движение в Крыму переродилось в партизанщину, лицом которой всегда были беззаконие и ужасные гримасы быта, присущие, впрочем, любой войне и любой армии, особенно партизанской, автор посчитал необходимым привести некоторые, далеко не полные, итоги боевой деятельности партизан в эту трагическую зиму. При этом необходимо особо подчеркнуть, что «отрицательные гримасы быта» целиком зависели от своеволия, безответственности и безнаказанности командования обоих секторов и некоторых отрядов при попустительстве двух секретарей обкома партии, находившихся вместе с партизанами в лесу. Так, если в первый период боевых действий (ноябрь 1941 — октябрь 1942 гг.) партизанами было подорвано всего четыре железнодорожных эшелона, то во второй период (октябрь 1942 — июль 1943 гг.), который с легкой руки Антонова получил наименование «Приказано выжить!», это число возросло до 24. Было уничтожено более 3500 солдат и офицеров противника и добровольцев, около 50 автомашин и тягачей. Неоднократно повреждалась и уничтожалась стационарная и полевая связь оккупантов. Постоянно проводили поиски разведгруппы, в населенные пункты уходили уполномоченные областного подпольного партийного центра (ОППЦ) для установления связи с возникавшими патриотическими группами. Две рации флотских и войсковых разведчиков и две рации партизан передали на Большую землю значительное количество разведывательной информации. В отрядах функционировали партийные и комсомольские организации, принимая в свои ряды наиболее достойных. Отряды участвовали и в общегосударственных мероприятиях. Так, только во ІІ секторе на постройку авиаэскадрильи «Крымский партизан» было собрано более 550 тыс. рублей. В ходе вынужденных продовольственных операций, проводившихся в населенных пунктах, окружавших партизанскую зону, было изъято и уничтожено свыше 60 активных пособников оккупантов — старост, бургомистров, полицаев и дезертиров. При этом партизаны не были инициаторами такого индивидуального террора: еще в директиве СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 29 июня 1941 г. было сформулировано требование «…создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия…» Задача «уничтожать ненавистных предателей» ставилась впоследствии во всех приказах и указаниях, поступавших в Крым с Большой земли. Вынужденными продовольственные операции были потому, что из почти 600 остродефицитных грузовых парашютов ПДММ, грузовых гондол и более 200 двойных мешков с грузами, сброшенных в этот период флотской и фронтовой авиацией, в руки партизан попало около 60%. Часть не была найдена из-за сложного горного рельефа местности и ошибок пилотов, а около 40% всех грузов перехватили добровольцы. Для них поиск и захват парашютов превратился в своеобразный промысел. Местные самооборонцы, особенно из прилесных сел Коуш, Бешуй, Биюк-Янкой (Мраморное) и Корбек (Изобильное) организовали круглосуточное наблюдение за партизанскими костровыми площадками с окружающих заповедник вершин Басман, Большая Чучель, Черная и с нижнего плато Чатыр-Дага. Хорошо знающие местность, сытые и отлично вооруженные, они успевали раньше партизан подобрать гондолы или отбивали их с боем. Известны многочисленные случаи, когда на Чатыр-Даге самооборонцы выкладывали костры, соответствовавшие партизанским сигналам, в связи с чем командование І сектора перед сбросками регулярно посылало боевые группы, чтобы разбросать костры и из засады уничтожить мародеров. Особенно усердствовали самооборонцы из Биюк-Янкоя: в лесу находился их односельчанин — секретарь обкома партии Рефат Мустафаев. В январе 1943 г. он дважды писал письма и передавал их уважаемым людям родного села с просьбами о встрече для установления добрососедских отношений. На подходах к селу оба раза был внезапно обстрелян из пулеметов и вынужден вместе с сопровождавшими его группами поспешно уходить в лес, сопровождаемый насмешливыми выкриками и матом. Самооборонцы всякий раз преследовали партизан до отрядных застав [51]. Часть грузов добровольцы нашли и вывезли из партизанских тайников. Только в І секторе 17 июня 1943 г. самооборонцы из Коуша и Бешуя забрали продовольствие из тайника на Пескуре, 28 июня — из тайника на Хыралане. Здесь коушанцы разыскали и забрали шесть грузовых гондол с мукой, солью и концентратами (в каждой гондоле размещалось от 80 до 120 кг грузов). 22 июня объединенный отряд добровольцев напал на партизан на хребте Северского (между устьями рек Пескура и Аракча). Отряды с боем отошли, а самооборонцы нашли и увезли в Бешуй четыре базы (около 6 000 кг) продовольствия, которое партизаны после сброски не успели затащить выше в горы. В связи с вышеперечисленными эпизодами возникал раньше и возникает даже сейчас невольный вопрос: кто же кого грабил? Партизаны — население или его лучшие представители — постоянно голодных и замордованных боями партизан? 8 июня «Антон» после долгих колебаний известил Намгаладзе о том, что группа вышла из строя, и просил разрешения на эвакуацию. 11 июня Ермаков получил ориентировку от Булатова о том, что ГФП [52] готовит к заброске в лес 10—15 добровольцев, выражающих якобы желание принять участие в партизанской борьбе. В действительности они должны были внедриться в отряды и провести ряд акций по разложению партизан и физическому уничтожению руководителей сопротивления. Зная, что в ближайшее время в заповедник будет заброшен основной разведотряд ЧФ, «Антон» репетовал радиограмму в РО ШЧФ со своими комментариями. В этот же день (11 июня) в районе площадки Тарьер наконец-то была принята группа подмоги: три разведчика и радистка. Сераджин Менаджиев («Смуглый») был местным, Геннадий Коншин («Золотой зуб») также хорошо знал Крым, особенно его южный берег, 16-летний Жора Веретенников («Пацан») вообще был в этих местах своим: он лихо партизанил у Северского в 1941–1942 гг., в числе первых награжден медалью «За отвагу» и был хорошо известен всему лесу. Радистку «Тоню» знали мало. Ночью 18 июня едва вставший на ноги после драмы в Горелом лагере Антонов со всей группой отправился на рекогносцировку в район Гурзуфа. На отрогах Бабуган-Яйлы выбрали места для двух НП (над Гурзуфом и Алуштой). С НП на Гурзуфском седле «Тоня» пыталась связаться с Кавказом и с «Павликом», но безуспешно. Решили, что в этот день было плохое прохождение волн. Перед спуском в заповедник «Антон» показал «Смуглому» на местности и по карте все возможные места дислокации отряда, костровые и посадочные площадки. Уставшие, но довольные разведчики поздно вечером возвратились в лагерь. Утром «Антону» сообщили, что пришло разрешение на эвакуацию, а 22 июня Намгаладзе передал, что разрешает эвакуировать только Юдина, который медленно угасал. Ему уже не помогали ни «деликатесы», ни медикаменты, доставленные группой Менаджиева. Крайне истощенным был и Толстиченко. Антонов запросил у Осовского самолет У-2 с посадкой на Тарьере, чтобы эвакуировать Юдина, а «Павлика», передавшего шифрдокументы и рацию «Тоне», вместе с группой Калугина отправил на эвакуацию во ІІ сектор. В течение нескольких сеансов «Тоня» пыталась связаться с Большой землей, но успеха не имела. «Антон» попросил сесть за ключ партизанского радиста Квашнина, и Кавказ сразу же отозвался. Намгаладзе уже был обеспокоен молчанием разведчиков. Антонов попросил прислать радистов Иванова и Астапова и сообщил, что «Тоню» будет эвакуировать в связи с ее профессиональной непригодностью. 24 июня группа Калугина прибыла в Зуйские леса на Большой Баксанский аэродром. После наступления темноты с Кавказа прилетели два Ли-2. На них в Крым прибыл отряд М.А. Македонского, предназначенный для действий в заповеднике. Обратным рейсом самолеты вывозили истощенных партизан І и ІІ секторов. Летчик Китаев погрузил 43 партизан, зарулил на старт почти до деревни Казанлы, в которой напуганные ревом моторов и светом мощных самолетных фар притаились притихшие добровольцы, и начал взлет. После небольшого пробега один двигатель заклинило, и самолет загорелся. Пассажиры и экипаж успели выпрыгнуть из машины. Судьба хранила «Павлика»: он сильно ушибся во время прыжка, но зато попал во второй самолет, командир которого взял на борт 25 человек. 26 июня во флотском госпитале умытый и накормленный Павел Толстиченко уже отвечал на многочисленные вопросы майора Осовского и угрюмого капитан-лейтенанта А.А. Глухова, его будущего командира. 1 июля до Адлера добрались «Антон» и «Тоня», а на следующий день, не дождавшись У-2, в заповеднике умер «Отец» — Юдин. Закончилась одиссея группы «Антона», и начиналась эпопея отряда «Капитана». Завершался самый тяжелый и мрачный период партизанского движения в Крыму, за который начальник Центрального штаба партизанского движения при Ставке ВГК генерал-лейтенант П.К. Пономаренко назвал крымских партизан Божьими мучениками [53]. Крым   www.pseudology.org