Вместо предисловия
Прошу прощения у Александра Николаевича Яковлева, Царство ему Небесное,
у его помощников — Татьяны Николаевны и Станислава Константиновича,
которым по очереди в жаркие июльские дни 2000 года обещал опубликовать
нашу беседу только в моей будущей книге — расследовании причин
пятнадцатилетнего молчания Сергея Параджанова. А пока посвященные ему
пара сотен файлов пылятся в ноутбуке, жизнь продолжается.
И проходит с грустными остановками. Хотя голоса Григория Чухрая, Хорена
Абрамяна, Василия Катаняна, Буцы Джорбенадзе, Теймураза
Мамаладзе-Степанова до сих пор звучат живо, свежо, словно вчера
записанные на магнитную пленку.
В моей параджаниаде1 аудиокассета с записью беседы с Александром
Николаевичем Яковлевым занимает особое место. Чтобы попытаться выяснить,
кто и как дирижировал из Москвы процессом отлучения Параджанова от кино
в Киеве,
Ереване и Тбилиси, безусловно, я хотел пообщаться и с
Горбачевым, и с Яковлевым.
Карен Карагезьян, пресс-секретарь Михаила
Сергеевича, услышав мою просьбу, сказал как отрезал: "Чтобы поговорить
на столь неактуальную тему, вам придется подождать несколько лет". А из
приемной международного фонда
"Демократия" мне перезвонили на следующий
день: "Александр Николаевич ждет вас в своем рабочем кабинете на Малой
Грузинской"
Гагик Карапетян. Когда и при каких обстоятельствах вы узнали о
драматической судьбе Параджанова?
Александр Яковлев. Если учитывать то десятилетие, которое я провел в
Канаде в качестве посла СССР, речь может идти о годах
перестройки.
Особенно внятно я услышал о Параджанове из уст моего друга, хорошо его
знавшего, — тбилисца Леона
Оникова2. А раньше я и не мог слышать ничего
путного, кроме как из иностранных газет. Когда Параджанова дважды
арестовывали, в 73-м в Киеве и в 82-м в Тбилиси, за границей писали
довольно односторонне: посадили неординарного человека за политические
взгляды, за то, что не согласен с советским режимом, а все дурацкие
обвинения приписали…
Г. Карапетян. В нашем разговоре мне (наверняка не только мне) интересны
не столько комментарии к малоизвестным фрагментам жизни Параджанова,
сколько ваша версия относительно ряда её эпизодов.
Александр Яковлев. Насколько я знаю, имелся документ
КГБ, где говорилось:
согласно оперативным источникам (проще говоря, доносам), Параджанов
неоднократно и не очень любезно высказывался в отношении свободы
творчества в СССР. Хотя на этот счет имелись противоречивые сведения:
мол, он политикой не интересовался, а если и мог что-то заявить, то
совершенно искренне, скорее по художнической наивности. Если ему
выговаривали: "Что ж ты такое ляпнул?" — он мог и отказаться от своих
слов. Но против Параджанова, видимо, действовал могущественный
противник, который, у меня создалось стойкое впечатление, преследовал
его постоянно и целенаправленно. Знаете, приделают человеку хвост, а
потом отдирают, а он не отрывается. Вот и жил Параджанов с
"хвостом",
пусть и приделанным.
Повсеместно распространяется байка относительно роли Брежнева в
досрочном освобождении Параджанова из
украинских лагерей при
посредничестве
Арагона. По-моему, Брежнев не понимал, кто такой
Параджанов, поэтому никогда о нём и не вспоминал. Леониду Ильичу было
все равно, где, за что и на сколько посадили кинорежиссера, за свободу
которого боролись и на
Западе. Иногда некоторые размышляют: Брежневу
доложили о чем-то, он задумался, запросил дополнительную
информацию,
мучался…
Да ничего подобного! Для него это не вопрос:
"Отпустите
Параджанова!" Да хоть бы он пять раз бежал, допустим, — Брежнева это не
пугало. Ну и что? Забыли, да ему и не доложили бы, не стали бы
тревожить. Может, Брежнев мимо ушей пропускал эту фамилию, не слыша,
когда кто-то рядом говорил о Параджанове.
Сильное преувеличение "небожителей" происходит так: иногда руководителям
приписывают черты, которых у них не было и в помине. Вот и вы копаетесь
вокруг слов Щербицкого о
"поэтическом кинематографе". Это
словосочетание, уверяю вас, член Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь ЦК
Компартии Украины не знал. Или услышал его незадолго до своего
выступления — кто-то вписал в доклад, Щербицкому понравилось
определение, и он, не вникая в смысл, повторил то же самое.
Честно скажу: не знаю, от самоуверенности или нет, но к крупным идиотам
себя не отношу. Но иногда читаю о себе такое, что хочется воскликнуть:
"Да не делал я этого! Слишком умно, если бы я так поступил". Так что это
все — литературные страсти, работа на параллельную, закулисную историю,
которая, к сожалению, иногда проникает в официальную летопись, отодвигая
всамделишную. Да и политика тут поет свои гнусавые песни.
Г. Карапетян. Вы упомянули о записке КГБ, где речь шла о Параджанове. Мы
с
Ониковым, также беседуя о Параджанове, предположили: Щербицкий, может,
тут ни при чем — в Киев "заказ" поступил из Москвы, с Лубянской площади.
А кинорежиссер и друг Параджанова Роман Балаян высказал мне свою версию:
трагические события в жизни Параджанова происходили при косвенном
участии чиновников рангом пониже — некий сотрудник отдела культуры ЦК
Компартии Украины, обиженный на Параджанова или самим Параджановым,
постепенно собирал компромат на режиссера, пользуясь в том числе
материалами КГБ, и в какой-то подходящий момент подсунул эту папку
Щербицкому в конце 73-го года…
Александр Яковлев. Вы предположили другой возможный уровень фактического
решения "дела" Параджанова. Напомню: бюрократический аппарат всегда
должен делать вид, что он функционирует, что полезен режиму. Представьте
огромную махину, в данном случае КГБ. Месяц никого не разоблачили,
второй — ни одного шпиона не поймали, третий — ни единого валютчика не
схватили, четвертый — простого
гомосексуалиста не заметили, пятый —
шумную пьянку проморгали с участием какого-то начальника… Кому нужны
такие кадры? Пора их менять. Наверху сидит "первач" — первый
руководитель, ему ведь необходимы данные, чтобы перетасовать людей: кого
спихнуть, кого назначить… "Первач" любые аргументы найдет, чтобы свою "идейность" верхушке продемонстрировать.
Многие попадали под колеса адской машины. Допустим, спросили человека о
чем-нибудь: "А что ты думаешь?" "Да я и не знаю". И всё. Значит, хитрит,
увиливает от ответа — то есть неблагонадежен. И пошло-поехало. Потом
искали донесения от дворника, служившего, как правило, нештатным
осведомителем КГБ. А если ему намеченная жертва даже алтына не дала, то
строчил: "Вчера такой-то пришел пьяный, позавчера у него гостила баба…"
Г. Карапетян. Мы с
Ониковым пытались понять, откуда появился
"заказ" на
Параджанова — сверху или снизу? Согласитесь, одно дело, когда
"стучали",
допустим, на талантливых студентов ВГИКа, и иное — на кинорежиссера с
мировым именем. В разговоре с Леоном Аршаковичем прозвучала и фамилия
Суслова, серого кардинала Кремля. Другие мои собеседники, особенно
киевские, разъясняли: в те годы на Украине все персональные вопросы
решал не Щербицкий, а председатель республиканского КГБ Федорчук, ныне
живущий в Москве генерал армии, наглухо закрытый для общения с прессой.
Посоветуйте, как точнее сориентироваться в прежней системе координат
властных структур.
Александр Яковлев. По-разному могло быть. У меня не сложилось впечатление, что
Щербицкий — инициатор кампании преследования Параджанова…
Г. Карапетян. Вы знали Владимира Васильевича?
Александр Яковлев. Да. Я даже по его приглашению целый месяц отдыхал под
Киевом. В руководстве республиканского КГБ тогда работал чекист со
специфической фамилией Муха (Федорчук в моей памяти не остался). Мало
сказать — фанатик, просто больной человек, постоянно искавший "ведьм".
Будучи послом, я предложил направить из Канады молодежную группу из
среды так называемых украинских националистов. Уговорил Международный
отдел ЦК КПСС — там поняли мой замысел. С Украиной оказалось тяжелее, но
Щербицкий все-таки согласился. Канадские
украинцы вернулись в хорошем
настроении. И вдруг телеграмма от Мухи: делегацию плохо подготовили — у
одного молодого человека обнаружили Библию. На подобном уровне вершилась
политика.
Г. Карапетян. У меня есть еще одна версия механизма отлучения
Параджанова из кино: Щербицкий, придя к власти, стал расправляться с
теми, кому помогал его предшественник Шелест. А Параджанов простецки
называл себя приятелем Шелеста, дружил с его младшим сыном, пару раз
вальяжно заходил в главный кабинет ЦК КПУ, где Шелест якобы лично правил
один из сценариев великого кинорежиссера…
Александр Яковлев. Не исключено. Это тоже парадоксы нашей запутанной жизни.
Ведь некоторые "небожители" любили дружить с именитыми
интеллигентами.
Возьмите
Андропова. Уж на что ортодокс, сталинист закоренелый — пробы
негде ставить. Но он приглашал к себе поэтов, писателей, режиссеров и
даже хоккейных тренеров, которые уходили от него одухотворенные. Правда,
теперь некоторые стесняются об этом рассказывать.
Тогда Андропов
производил на них очень серьезное впечатление, вспоминая фамилии поэтов,
художников, неординарных людей. Тем не менее Юрий Владимирович не
очень-то и был образованным: просто нахватался — школьный аттестат у
него ведь отсутствовал. Вместе с тем Андропов отличался цепким умом и
превосходной памятью, по праву считался прытким, ловким, очень умелым по
части интриг в высшем партийном аппарате.
Г. Карапетян. Дружеские связи власти и творческой
интеллигенции, мне
кажется, эффективно срабатывали особенно в 70-е годы. Речь идет, в
частности, о коллективных письмах, которые составлялись с громкими
именами ради ускорения труднопроходимой постановки какого-то спектакля
или чьего-либо освобождения из тюрьмы… После киевского ареста
Параджанова Балаян на свой страх и риск организовал послание в ЦК КПУ за
подписями Виктора Шкловского и Андрея Тарковского. Подобные обращения
учитывались при принятии решений на Старой площади или они
воспринимались как вольные упражнения в пользу бедных?
Александр Яковлев. Ну нет, не "в пользу бедных". Хотя бы потому,
что это служило
прикрытием для оправдания действий того же ЦК, того же
государства. Что это не я, секретарь ЦК, плохое мероприятие сотворил…
А случалось по-разному. Как правило, такие письма рождались по
инициативе снизу, из добрых побуждений. Но часто это делали и гэбисты из
каких-то соображений. Нередко позже ими же распространялась
молва:
знаете, то послание появилось по подсказке КГБ.
Г. Карапетян. Даже доброжелательное?
Александр Яковлев. Совершенно верно. Это ж очень тонкая работа! Я знаю очень
многих людей, которые живы-здоровы, занимают очень приличные позиции в
нашей жизни, персоны вполне демократические по складу ума и характера, а
в те годы ежемесячно писали обзоры журналов — как, что, где и кто
поддерживает ростки "ревизионизма". Никогда не назову их имена. В 5-м
управлении — идеологическом отделе — КГБ, который возглавлял генерал
Бобков, а учредил, кстати, Андропов, работали не всегда топорно.
Г. Карапетян. Заранее прошу извинить меня за явно неполиткорректный
вопрос. В 82-м в Тбилиси по настоянию московских и местных чекистов
Параджанова арестовали, спустя девять месяцев под давлением ведущих
грузинских кинематографистов и по негласному указанию Эдуарда
Шеварднадзе их знаменитого земляка освободили в зале суда, затем ему
предоставили работу, дав возможность снять "Легенду о Сурамской
крепости", а в соседнем
Ереване Карен Демирчян и
слышать о Параджанове
не хотел. Как вы объясните столь противоположные позиции руководителей
двух закавказских республик?
Александр Яковлев. Безусловно, они совершенно разные личности. Шеварднадзе —
как бы кто к нему ни относился, — конечно, стоит ближе к
культуре. Но
они оба фактически рабы власти. Как и все мы. Но все-таки Шеварднадзе
мог пересматривать свои позиции с большим внутренним убеждением. Что
это так именно надо, а не только так, как скажут. А Демирчян мог
изменить что-то только по подсказке сверху, из Москвы. И его никак
нельзя сравнивать по взглядам, по подходам с Шеварднадзе.
Хотя я должен
отметить: Шеварднадзе заболел демократией раньше, он был готов к этому
где-то внутренне. Если уж на то пошло, Микоян, например, ближе к
Шеварднадзе. Данную параллель привел, чтобы вы поняли, что я имею в
виду, пытаясь сравнить бывших лидеров союзных республик и по уму, и по
житейской увертливости, и по пониманию ситуации.
Г. Карапетян. Есть диаметрально противоположные суждения о причинах
многолетнего молчания Параджанова. Он — яркий
диссидент советского кино,
а образ великомученика — все-таки красивый миф, сочиненный
друзьями-кинокритиками и журналистами.
Александр Яковлев. У меня тут своя точка зрения. Талантливых людей и в кино, и
в писательской деятельности не считаю
диссидентами. Они просто таланты и
другими быть не могут. Понимаете, они не
диссидентствовали, а говорили
то, что думают. Другой разговор — режим можно называть
диссидентским,
инакомыслящим, но в ненормальную сторону.
Диссидент — это режим. А
таланты — нормальные люди, выражавшие себя, какими они есть на деле. Они
вовсе не думали о том, как бы мелкую шпильку вставить режиму. И в этом
отношении Параджанов — изумительный пример. Он по-другому не мог, он
другого делать и не мог.
Г. Карапетян. Он хотел поставить
"Гамлета" настолько парадоксально, что
расписал роли для четы Горбачевых…
Александр Яковлев. Услышав подобное, знаю, кто-то воскликнул: "Вот это будет
авангард!" Мы же до сих пор не осознали: при
Горбачеве было сделано то,
что всю парадигму российской истории изменило. И когда-то ему памятник
обязательно поставят.
Г. Карапетян. И вам, уверен, тоже!
Александр Яковлев. Да бросьте, забудут. Продолжим нашу тему.В среду
диссидентов
иногда затесывались люди, которым было все равно, где и с кем они дружат
— другого пристанища они себе не находили, а амбиции "горели". Вызови их
большой начальник разок к себе на беседу, обласкай, орденок дай, они с
таким удовольствием брались выполнять "задания партии и правительства"…
Есть у нас такая порода людей.
Знаете, я очень люблю интеллигенцию. Причем не за
её творения, а за
причуды. Чего боялась власть, особенно номенклатура, когда знакомилась с
тем или иным представителем, как говорится, неординарной или — по
тогдашним оценкам — диссидентской
интеллигенции? А вдруг он завтра
выкинет какой-то фортель, а тебе отвечать — ведь ты сегодня весь вечер
провел с ним в одной компании. За встречами с участием
диссидентов на
квартире ли, ресторане ли следили очень внимательно, на всякий случай
всех переписывали и сообщали куда следует, а потом высчитывали, кто чаще
появляется, кто заводила…
Не знаю, как поступит Всевышний, но ведь именно
интеллигенция и
придумала, и обеспечивала как прогресс, так и регресс, как демократию,
так и фашизм. Это её дела. Это её штучки. Это она поддерживала и то, и
другое.
Возьмите нашу историю. Вот я читаю дела невинно осужденных… Скажем,
доносят на поэта Васильева не все, но многие уважаемые поэты. Пишут
письма в ЦК КПСС, в Союз писателей. А ведь помню, как яростно боролись
против того бездарного руководства СП, Союза кинематографистов, Союза
художников…
В 85-87-м я присутствовал на исторических съездах СК и
СП,
на меня возложили перестройку этих творческих Союзов. А что вижу
сегодня? Самые архипрогрессивные персоны тех минувших лет столь падки на
награды, как они их любят, как они их чистят… Не понимаю подобный
менталитет… То есть как не понимаю? Психология художника в известной
мере воспитывает разные качества поведения: и "идите вы все", и "я сам
по себе", "а почему я это должен?", "а чего вы из меня строите
самоотверженника отрешенного — мне сейчас нужны дача, три машины и
четыре помощника"…
Г. Карапетян. Ваша фамилия упоминается
Камшаловым, когда речь идет о
Московском кинофестивале 85-го года. Тогда якобы не вы, а Лигачев
занимался выдвижением на показ фильмов
Климова "Агония" и Параджанова
"Легенда о Сурамской крепости". И вообще, мол, этот вопрос находился в
сфере деятельности даже не
Лигачева, а двух его помощников, которые не
считались специалистами по культуре.
Александр Яковлев. Возможно, так и было. С лета 85-го я работал в отделе
пропаганды ЦК КПСС, а фильмы — епархия отдела культуры. А вот с мая
86-го, с начала знаменитого съезда СК, все грехи беру на себя.
Г. Карапетян. Вопрос, какой советский фильм показать на Московском
кинофестивале, решался не на уровне сектора кино отдела культуры ЦК
КПСС, а намного выше?
Александр Яковлев. Это как-то мимо меня прошло. Решал ли этот вопрос Лигачев,
не знаю, не уверен. И его помощники ничего не определяли. Повторяю, я
работал тогда заведующим отделом пропаганды и не имел прямого отношения
к культуре, к кинофестивалю. Секретарем ЦК я стал позже, а подобные
проблемы решал отдел культуры. Тот же Камшалов и другие. И естественно, Лигачев. Секретарем ЦК тогда трудился Зимянин, а тот обычно говорил:
"Как Лигачев решит, так и будет". Тем более что Лигачев не очень-то
считался с
Зимяниным.
Так что в данном случае Камшалов правильно расставил акценты в интервью
с вами. Да, он достаточно осторожно, мягко говоря, оценивает все тогда
происходившие события. И я даже понимаю, почему он меня не то что не
хочет ругать, а по сути это делает, не хваля и не упоминая…
Г. Карапетян. Даже касательно…
Александр Яковлев. Камшалов, например, очень хорошо знает, что мне было
поручено курировать "Покаяние" Тенгиза Абуладзе. Я с Элемом
Климовым
занимался выпуском в широкий прокат каждой из двадцати семи картин,
лежавших на полке. По этому поводу у меня с
Климовым произошел даже
маленький конфликт. Сначала мы договорились о выпуске двадцати шести
фильмов. А против двадцать седьмого он запротестовал. Речь идет о "Комиссарах". И мне пришлось его долго уговаривать. Причем
"долго" — не
в часах, а в месяцах.
Я глубоко уважаю Элема, он — хороший человек, не страдающий аберрацией
памяти: в конце концов мы нашли компромисс, и фильм вышел на экраны.
Г. Карапетян. Может, Камшалов тянет одеяло на себя, претендуя на роль
архитектора перестройки советского кино?
Александр Яковлев. Нет, я так не думаю. Если уж кого и называть архитектором,
то это, безусловно,
Климова, которого тогда, на памятном V съезде, я
выдвинул в качестве реальной кандидатуры на должность председателя СК.
-------------------
1 См. "Искусство кино" 2004, № 4.
2 Консультант отдела пропаганды ЦК
КПСС, работавший на Старой площади "от
Сталина до
Горбачева", а в
последние годы вплоть до своей кончины — политобозреватель ИТАР-ТАСС.
Источник
Чтиво
www.pseudology.org
|