1906 - Из сборника "Четыре миллиона"
O'Henry - William Sydney Porter

A Service of Love - Из Любви к искусству

Когда любишь Искусство, никакие жертвы не тяжелы. Такова предпосылка. Наш рассказ явится выводом из этой предпосылки и вместе с тем ее опровержением. Это будет оригинально и ново с точки зрения логики, а как литературный прием - лишь немногим древнее, чем Великая китайская стена. Джо Лэрреби рос среди вековых дубов и плоских равнин Среднего Запада, пылая страстью к изобразительному искусству.
 
В шесть лет он запечатлел на картоне городскую водокачку и одного почтенного обывателя, в большой спешке проходящего мимо. Этот плод творческих усилий был заключен в раму и выставлен в окне аптеки, рядом с удивительным початком кукурузы, в котором зерна составляли нечетное количество рядов. Когда же Джо Лэрреби исполнилось двадцать лет, он, свободно повязав галстук и потуже затянув пояс, отбыл из родного города в Нью-Йорк.
 
Дилия Кэрузер жила на Юге, в окруженном соснами селении, и звуки, которые она умела извлекать из шести октав фортепьянной клавиатуры, порождали столь большие надежды в сердцах ее родственников, что с помощью последних в ее копилке собралось достаточно денег для поездки "на Север" с целью "завершения музыкального образования". Как именно она его завершит, ее родственники предугадать не могли, впрочем, об этом мы и поведем рассказ.
 
Джо и Дилия встретились в студии, где молодые люди, изучающие живопись или музыку, собирались, чтобы потолковать о светотени, Вагнере, музыке, творениях Рембрандта, картинах, обоях, Вальдтейфеле, Шопене и Улонге. Джо и Дилия влюбились друг в друга или полюбились друг другу - как вам больше по вкусу - и, не теряя времени, вступили в брак, ибо (смотри выше), когда любишь Искусство, никакие жертвы не тяжелы. Мистер и миссис Лэрреби сняли квартирку и стали вести хозяйство. Это была уединенная квартирка, затерявшаяся в каком-то закоулке, подобно самому нижнему ля диез фортепьянной клавиатуры. Супруги были счастливы.
 
Они принадлежали друг другу, а Искусство принадлежало им. И вот мой совет тому, кто молод и богат продай имение твое и раздай нищим, а еще лучше - отдай эти денежки привратнику, чтобы поселиться в такой же квартирке со своей Дилией и своим Искусством. Обитатели квартирок, несомненно, подпишутся под моим заявлением, что они самые счастливые люди на свете. Дом, в котором царит счастье, не может быть слишком тесен. Пусть комод, упав ничком, заменит вам бильярд, каминная доска - трюмо, письменный стол - комнату для гостей, а умывальник - пианино! И если все четыре стены вздумают надвинуться на вас, - не беда! Лишь бы вы со своей Дилией уместились между ними.
 
Ну, а уж если нет в вашем доме доброго согласия, тогда пусть он будет велик и просторен, чтобы вы могли войти в него через Золотые ворота, повесить шляпу на мыс Гаттерас, платье - на мыс Горн и выйти через Лабрадор! Джо обучался живописи у самого великого Маэстри. Вы, без сомнения, слышали это имя. Дерет он за свои уроки крепко, а обучает слегка, что, вероятно, и снискало ему громкую славу мастера эффектных контрастов. Дилия училась музыке у Розенштока - вы знаете, конечно, какой широкой известностью пользуется этот возмутитель покоя фортепьянных клавиш. Джо и Дилия были очень счастливы, пока не прожили всех своих денег. Так оно всегда, но я не хочу показаться циником. Стоявшая перед ними цель была им совершенно ясна.
 
Джо в самом непродолжительном времени должен был написать такие полотна, ради обладания которыми пожилые джентльмены с тощими бакенбардами и толстыми бумажниками будут лупить друг друга кистенем по голове у него в мастерской. Дилия же должна была познать все тайны Музыки, затем пресытиться ею и приобрести обыкновение при виде непроданних мест в партере или в ложах лечить внезапную мигрень омарами, уединившись в своих личных апартаментах и отказываясь выйти на эстраду. Но прекраснее всего, на мой взгляд, была сама их жизнь в маленькой квартирке: горячие, увлекательные беседы по возвращении с уроков; уютные обеды вдвоем и легкие, необременительные завтраки; обмен честолюбивыми мечтами - причем каждый грезил не столько своими успехами, сколько успехами другого; взаимная готовность помочь и ободрить, и - да простят мне непритязательность моих вкусов - бутерброды с сыром и маслины перед отходом ко сну.
 
Однако дни шли, и высоко поднятое знамя Искусства бессильно повисло на своем древке. Так оно бывает порой, хотя знаменосец и не виноват. Все из дома и ничего в дом, как говорят грубые, одержимые практицизмом люди. Не стало денег, чтобы оплачивать ценные услуги мистера Маэстри и герра Розенштока. Но, когда любишь Искусство, никакие жертвы не тяжелы. И вот Дилия заявила однажды, что намерена давать уроки музыки, так как нужно свести концы с концами. День за днем она уходила из дома вербовать учеников и, наконец, однажды вернулась домой к вечеру в очень приподнятом настроении.
 
- Джо, дорогой мой, я получила урок? - торжествующе объявила она. - И, знаешь, такие милые люди! Генерал... генерал А. Б. Пинкни с дочкой. У них свой дом на Семьдесят первой улице. Роскошный дом, Джо! Поглядел бы ты на их подъезд! Византийский стиль - так, кажется, ты это называешь. А комнаты! Ах, Джо, я никогда не видала ничего подобного! Я буду давать уроки его дочке Клементине. И представь, я просто привязалась к ней с первого взгляда. Она такая нежная, деликатная и так просто держится. И вся в белом с головы до пят. Ей восемнадцать лет. Я буду, заниматься с ней три раза в неделю. Ты только подумай, Джо, урок пять долларов! Это же чудно! Еще два-три таких урока, и я возобновлю занятия с герром Розенштоком. Ну, пожалуйста, родной, перестань хмуриться и давай устроим хороший ужин.
 
- Тебе легко говорить, Дали, - возразил Джо, вооружась столовым ножом и топориком и бросаясь в атаку на банку консервированного горошка. - А мне каково? Ты, значит, будешь бегать по урокам и зарабатывать на жизнь, а я - беззаботно витать в сферах высокого искусства? Ну уж нет, клянусь останками Бенвенуто Челлини! Я, вероятно, тоже могу продавать газеты или мостить улицы и приносить в дом доллар-другой.
 
Дилия подошла и повисла у него на шее.
 
- Джо, любимый мой, ну какой ты глупый! Ты не должен бросать живопись. Ты пойми - ведь если бы я оставила музыку и занялась чем-то посторонним... а я сама учусь, когда даю уроки. Я же не расстаюсь с моей музыкой. А на пятнадцать долларов в неделю мы будем жить, как миллионеры И думать не смей бросать мистера Маэстри.
 
- Ладно, - сказал Джо, доставая с полки голубой фарфоровый салатник в форме раковины. - Все же мне очень горько, что ты должна бегать по урокам. Нет, это не Искусство. Но ты, конечно, настоящее сокровище и молодчина.
 
- Когда любишь Искусство, никакие жертвы не тяжелы, - изрекла Дилия.
- Маэстри похвалил небо на том этюде, что я писал в парке, - сообщил Джо. - А Тинкл разрешил мне выставить две вещи у него в витрине. Может, кто и купит одну из них, если они подадутся на глаза какому-нибудь подходящему идиоту с деньгами.
- Непременно купят, - нежно проворковала Дилия. - А сейчас возблагодарим судьбу за генерала Пинкни и эту телячью грудинку.
 
Всю следующую неделю чета Лэрреби рано садилась завтракать Джо был необычайно увлечен эффектами утреннего освещения в Центральном парке, где он делал зарисовки, и в семь часов Дилия провожала его, насытив завтраком, нежными заботами, поцелуями и поощрениями. Искусство - требовательная возлюбленная. Джо теперь редко возвращался домой раньше семи часов вечера. В субботу Дилия, немного бледная и утомленная, но исполненная милой горделивости, торжественно выложила три пятидолларовые бумажки на маленький (восемь на десять дюймов) столик в маленькой (восемь на десять футов) гостиной.
 
- Клементина удручает меня порой, - сказала она чуть-чуть устало. - Боюсь, что она недостаточно прилежна. Приходится повторять ей одно и то же по нескольку раз. И эти ее белые одеяния стали уже нагонять тоску. Но генерал Пинкни - вот чудесный старик! Жаль, что ты не знаком с ним, Джо. Он иногда заходит к нам во время урока - он ведь одинокий, вдовец - и стоит, теребя свою белую козлиную бородку. "Ну, как шестнадцатые и тридцать вторые? - спрашивает он всегда. - Идут на лад?" Ах, Джо, если бы ты видел, какие у них панели в гостиной! А какие мягкие шерстяные портьеры! Клементина немножко покашливает. Надеюсь, что она крепче, чем кажется с виду. Ты знаешь, я в самом деле очень привязалась к ней - она такая ласковая и кроткая и так хорошо воспитана. Брат генерала Пинкни был одно время посланником в Боливии.
 
Но тут Джо, словно какой-нибудь граф Монте-Кристо, извлек из кармана сначала десять долларов, потом пять, потом еще два и еще один-четыре самые что ни на есть настоящие банкноты - и положил их рядом с заработком своей жены.
 
- Продал акварель с обелиском одному субъекту из Пеории, - преподнес он ошеломляющее известие
- Ты шутишь, Джо, - сказала Дилия. - Не может быть, чтобы из Пеории!
- Да вот, представь себе. Жаль, что ты не видала его, Дилия. Толстый, в шерстяном кашне и с гусиной зубочисткой. Он заметил мой этюд в витрине у Тинкла и принял его сначала за изображение ветряной мельницы. Но он славный малый и купил вместо мельницы обелиск и даже заказал мне еще одну картину - маслом: вид на Лэкуонскую товарную станцию. Повезет ее с собой. Ох, уж эти мне уроки музыки! Ну ладно, ладно, они, конечно, не отделимы от Искусства.
 
- Я так рада, что ты занимаешься своим делом, - горячо сказала Дилия. - Тебя ждет успех, дорогой. Тридцать три доллара! Мы никогда не жили так богато. У нас будут сегодня устрицы на ужин.
- И филе-миньон с шампиньонами, - добавил Джо. - А ты не знаешь, где вилка для маслин?
 
В следующую субботу Джо вернулся домой первым. Он положил восемнадцать долларов на столик в гостиной и поспешно смыл с рук что-то черное - по-видимому толстый слой масляной краски. А через полчаса появилась и Дилия. Кисть ее правой руки, вся обмотанная бинтами, была похожа на какой-то бесформенный узел.
 
- Что случилось, Дилия? - спросил Джо, целуя жену Дилия рассмеялась, но как-то не очень весело.
- Клементине пришла фантазия угостить меня после урока гренками по-валлийски, - сказала она. - Вообще это девушка со странностями. В пять часов вечера - гренки по-валлийски! Генерал был дома, и посмотрел бы ты, как он ринулся за сковородкой, можно подумать, что у них нет прислуги. У Клементины, конечно, что-то неладно со здоровьем - она такая нервная. Плеснула мне на руку растопленным сыром, когда поливала им гренки. Ужас как больно было! Бедняжка расстроилась до слез. А генерал Пинкни... ты знаешь, старик просто чуть с ума не сошел. Сам помчался вниз в подвал и послал кого-то - кажется, истопника - в аптеку за мазью и бинтами. Сейчас уж не так больно.
 
- А это что у тебя тут? - спросил Джо, нежно приподымая ее забинтованную руку и осторожно потягивая за кончики каких-то белых лохмотьев, торчащих из-под бинта. - Это такая мягкая штука, на которую кладут мазь, - сказала Дилия. - Господи, Джо, неужели ты продал еще один этюд?
 
Она только сейчас заметила на маленьком столике деньги.
 
- Продал ли я этюд! Спроси об этом нашего друга из Пеории. Он забрал сегодня свою товарную станцию и, кажется, склонен заказать мне еще пейзаж в парке и вид на Гудзон. В котором часу стряслось с тобой это несчастье, Дили?
 
- Часов в пять, должно быть, - жалобно сказала Дилия. - Утюг... то есть сыр сняли с плиты примерно в это время. Ты бы посмотрел на генерала Пинкни, Джо, когда он...
- Поди-ка сюда, Дили, - сказал Джо. Он опустился на кушетку, притянул к себе жену и обнял ее за плечи. - Чем это та занималась последние две недели? - спросил он.
 
Дилия храбро посмотрела мужу в глаза - взглядом, исполненным любви и упрямства, - и забормотала что-то насчет генерала Пинкни... потом опустила голову, и правда вылилась наружу в бурном потоке слез. - Я не могла найти уроков, - призналась Дилия. - И не могла допустить, чтобы ты бросил живопись. Тогда я поступила в эту большую прачечную - знаешь, на Двадцать четвертой улице - гладить рубашки. А правда, я здорово придумала все это - насчет генерала Пинкни и Клементины, - как ты считаешь, Джо? И сегодня, когда одна девушка в прачечной обожгла мне руку утюгом, я всю дорогу домой сочиняла эту историю с гренками. Ты не сердишься, Джо? Ведь если бы я не устроилась на работу, ты бы, может быть, не продал своих этюдов этому господину из Пеории.
 
- Он, между прочим, не из Пеории, - с расстановкой проговорил Джо
- Ну, это уж не важно, откуда он. Ты такой молодчина, Джо, и скажи, пожалуйста... нет, поцелуй меня сначала, скажи, пожалуйста, как это ты догадался, что я не даю уроков?
- Я и не догадывался... до последней минуты, - сказал Джо. - И теперь бы не догадался, но сегодня я послал из котельной наверх, в прачечную, лигнин и мазь для какой-то девушки, которой обожгли руку утюгом. Я уже две недели как топлю котел в этой прачечной.
- Так, значит, ты не...
- Мой покупатель из Пеории - так же, как и твой генерал Пинкни, - всего лишь произведение искусства, которое, кстати, не имеет ничего общего ни с живописью, ни с музыкой.
 
Оба рассмеялись, и Джо начал:
 
- Когда любишь Искусство, никакие жертвы...
 
Но Дилия не дала мужу договорить, зажав ему рот рукой
 
- Нет, - сказала она. - Просто: когда любишь...
----------
Перевод Т. Озерской

O'Henry - William Sydney Porter

www.pseudology.org