"Молодая Гвардия", Москва, 1982 Алексей Алексеевич Гастев Леонардо да Винчи Милан. 1494-1499 53 - Что такое человек? - Как светильник на ветру, - отвечает ученый Алкуин любознательному ученику. В зимние ненастные месяцы 1494 года, когда Бьянка Мария Сфорца после императорской свадьбы направилась в Инсбрук к своему Максимилиану, а ложно обвиненный испанцами Христофор Колумб находился в тюрьме, в страшную дурную погоду, когда падающий мокрый снег, кажется, растворяет свинцовые крыши, Катерина слегла. Медик, хотя не обладающий значительной практикой, однако напыщенный и важный, как другие в этом сословии, рассматривая внимательно мочу, нарочно помещенную в стеклянную колбу, велел зашить больную в одеяло и держать так в течение суток, чтобы истекающий жизненный жар возвращался обратно, как уголья возвращаются в топку с помощью кочерги. Леонардо не полностью доверял ухищрениям медицины и обратился к врачам, скорее придерживаясь рутины, чем из сознания необходимости. Старайся сохранить здоровье твое, в чем больше преуспеешь, если будешь остерегаться врачей. Больная находилась в глубоком обмороке, и Леонардо бодрствовал у ее постели. Минули глухие часы; оголенные ветви деревьев перед рассветом внезапно обозначились на небе, исподволь утратившем черноту. Губы несчастной умирающей зашевелились, и, хотя в забытьи, она внятно и разборчиво произнесла несколько слов: - Ты слышал, пропел петух. Это хороший признак: пение петуха разрушает козни грабителей, с ним пробуждается утренняя звезда и Иисус обращает лицо к колеблющимся и впавшим в грех. И тут возвращается спокойствие души и сомнение уходит. Писание учит, сынок, что все это не происходит случайно, по по произволению господа нашего. Ничего более нельзя было усвоить: голос ее ослаб и язык стал коснеть и плохо повиновался. О благосостоянии, каким покойник пользовался при его жизни, прохожие могут судить по количеству провожающей церковной прислуги, размеру свечей и красоте заупокойного пения. - Если она не приходилась Мастеру кровной родственницей, - сказал Марко д'Оджоне, - такие похороны неуместны; если же разговоры об этом соответствуют действительности, сыновнюю щедрость и доброту следовало выказывать скорее при ее жизни. Что он теперь надулся как индюк и вышагивает за гробом с эдакой важностью? Салаино, в свою очередь, сказал: - Мастер не был на исповеди два года и никогда прежде не истратил одного динара на свечи; меня-то он не убедит в своей набожности. Больтраффио с горечью упрекнул их обоих: - Чем по обыкновению злословить, вы бы порадовались пристойности похорон и рассудительности, с которою Мастер распорядился, не изменяющей ему при множестве и разнообразии занятий, когда обыкновенные люди теряются и впадают в отчаяние. В самом деле, если за истекший значительный срок его жизни Мастер не приобрел достаточно, чтобы называться человеком богатым и обеспеченным, происхождение со стороны отца от нотариусов, способствующее устойчивости известных привычек, создавало для этого предпосылки. Достаточно видеть изумительные аккуратные записи о расходах, которые человек бережливый не оставляет вести в каких бы ни было обстоятельствах: 3 фунта воску - 27 сольди Катафалк - 8 сольди Покров на катафалке - 12 сольди Переноска и вкапывание креста - 4 сольди 4 священника и 4 клирика - 20 сольди Колокольный звон, чтение молитв и обмывание - 2 сольди Могильщики - 12 сольди Медик - 2 сольди Свечи и сахар - 12 сольди Всего: 4 дуката 19 сольди Конечно, как ни суди, ничего нет похвального, если клевещут на учителя. Однако Леонардо сам помогает распространителям нежелательных и нелестных для него слухов, обнаруживая благочестие в крайних случаях, если это решительно необходимо. Также уместно напомнить, что в присутствии посторонних лиц он не обращался к умершей, как прилично при ближайшем родстве, а между тем Катерина с величайшей почтительностью именовала его «ваша честь». Таким образом, обыкновение поддерживать тайну и не опубликовывать вещи, которые в том не нуждаются, бывает причиною худшего мнения, чем некоторые достойные люди того заслуживают. 54 И если ты скажешь, что науки, начинающиеся и кончающиеся в мысли, обладают истиной, то в этом нельзя с тобою согласиться, а следует отвергнуть это по многим причинам, и прежде всего потому, что в таких чисто мысленных рассуждениях не участвует опыт, без которого нет никакой достоверности. Зависит ли это от хода ветров, влияния солнца, положения среди морей и пустынь или каких-нибудь других условий, считается, что населяющие острова в холодной области океана британцы всему остальному предпочитают свободное суждение на основании опыта. Вот тут и суди, является ли происхождение Катерины от Джованни Акуто, уроженца Британии, ложной выдумкой тщеславных людей или здесь есть крупица правдоподобия. - Без опыта ничего нельзя знать достаточным образом, - преподавал читавший в первой половине XIII века в Сорбонне англичанин Роджер Бэкон. Спустя три столетия его однофамилец, другой англичанин, Фрэнсис Бэкон, назвал опыт допросом, учиненным природой, и настаивал на усердии к отысканию истины, равном упорству властей в розыске о преступлениях. Однако Фрэнсис Бэкон также указывает: - Нельзя упускать из виду, что любое усердие в опытах нередко с преждевременной и неуместной торопливостью устремляется на какие-нибудь заранее намеченные практические цели; оно ищет, я хочу сказать, плодоносных, а не светоносных опытов, и не следует божественному порядку, который в первый день создал только свет и на это уделил полностью один день, не произведя за это время никаких материальных творений, но обратился к ним в последующие дни. Далее, развивая свою мысль, Фрэнсис Бэкон обращается к примеру алхимии: - Этой ложной науке мы обязаны тем, что можно прекрасно понять из сравнения с басней Эзопа о земледельце, который перед смертью сказал сыновьям, что оставляет в винограднике богатый клад золота, но точно не помнит, в каком месте. Тщательно перекопав заступом весь виноградник, сыновья не нашли золота, но зато на следующий год получили богатый урожай винограда, потому что тем временем окопали корни виноградных лоз. Добросовестный ученый-изобретатель может вывести из басни Эзопа такую мораль: препятствия к практическому осуществлению даже величайших изобретений другой раз желательны и полезны науке, так как мысль изобретателя тогда растекается в стороны, ища обходных путей, и, путешествуя по новым землям, далеко их освещает светом теории. Либо может случиться и так, что упорствующее намерение, неизвестно уж по какой причине уверенное в правильности заранее определенной дороги, возмущенное препятствием, как бы сужается, долбя в одну точку; и тогда кажущаяся узость исследования искупается его силой и глубиной. Так, продажа бронзы в Феррару оказалась отчасти причиною или, лучше сказать, веским поводом длительного изучения условий равновесия нити - или проволоки, или каната, растянутых между опорами, с подвешенным где-либо посредине грузом; и светоносность этого наиболее долгого опыта оказалась громаднейшей, хотя при установленных опытным путем блестящих и правильных предпосылках поначалу свет истины слабо пробивается сквозь щели поспешного неправильного рассуждения. Невозможно выпрямить канат, если он подвешен между блоками с расстоянием в 100 локтей и на каждом конце подвешен груз весом в 1000 фунтов. Я утверждаю, что если ты подвесишь груз весом в 100 фунтов в середине этого каната, то канат скорее лопнет, чем выпрямится, перемещая свой груз в точку а. Между тем кажется почти невероятным утверждение, что 2000 фунтов груза, укрепленные на концах каната, не в состоянии поднять 200 фунтов, то есть тяжесть каната и груз, помещенный в его середине. Причина та, что груз, помещенный в середине каната, производит то же самое действие на противовес в 1000 фунтов, какое произвел бы такой же груз, подвешенный к концу рычага длиною в 40 локтей. Следовательно, чтобы определить истинное действие, то есть определить, возможно ли грузу в 2000 фунтов выпрямить канат, измерь диаметр блока, поддерживающего груз в 1000 фунтов, и посмотри, сколько раз половина этого диаметра содержится в промежутке между половиной блока и половиной груза в 100 фунтов на линии ra. И половина груза, находящегося на середине каната, поднимется выше настолько, сколько раз часть диаметра ro содержится в ra. Предположим, следовательно, что ro содержится 200 раз в расстоянии до точки над серединой каната и столько же в другой половине, что дает 400. Итак, ты скажешь: 400 на 100 дает 40000, а кроме того, имеется вес каната, который тянет его своей тяжестью вниз. В результате канат на большой длине не может выпрямиться, не порвавшись. «Занимающиеся геометрией выражаются очень забавно, словно они заняты практическим делом и имеют в виду интересы этого дела. Они употребляют выражения „построим четырехугольник", „проведем линию", „произведем наложение" и так далее: все это так и сыплется из их уст», - говорит Платон в «Государстве». В самом деле, такое строительство, не являясь ни чистой теорией, но и не практикой, занимает как бы среднее положение. Притом исследователь в противоположность каменщику или плотнику не имеет ни топора, ни клещей, ни зубила, не пользуется какими-либо подъемными устройствами, но обходится исключительно линейкой и циркулем: эти чудесные инструменты обладают той решительностью в своих «да» и «нет», которых лишены многие люди, как равно и более грубые инструменты. Ведь если линия имеет малейшую кривизну, а круг незаметным образом сплющен, линейка и циркуль этого никак не упустят и, так сказать, выведут на чистую воду всякую неправильность. Вместе с тем линейка и циркуль представляют как бы хирургический нож, каким при анатомии мира обнаруживаются прямолинейные и круговидные связи между вещами, которые тоньше тончайших волосяных сосудов и вовсе невидимы. Подобные связи обладают величайшей истинностью сравнительно с поверхностью вещей, привлекательной отчасти своей неправильностью и прихотливым разнообразием внешнего вида, из-за чего создается ошибочное мнение, будто все на свете раздельно и существует само по себе, тогда как линейка и циркуль являются орудиями всеобщей аналогии и связывают далеко отстоящие и различные вещи прочнее самого прочного каната. Однако безбрежная универсализация найденного однажды научного принципа, свойственная как древним, при их склонности к умозрению и лености в опыте, так и некоторым торопливым исследователям позднейшего времени, приводила другой раз к забавным ошибкам и заблуждениям. Первое, что пришло в голову поднаторевшему в чертежном строительстве Мастеру, - это распространить на исследуемую им систему принцип Архимедова рычага. И это ему удалось, больше того, подтвердилось расчетами, впрочем, самыми простенькими. Притом в одном случае, применительно к короткому плечу рычага, Мастер действовал на основании очевидности, имея в виду радиус блока, в другом, применительно к длинному плечу, вопреки очевидности, поскольку аналогия проволоки или каната и жесткой негнущейся балки очевидно неправильна и незаконна. И тут Леонардо второпях подчинился одному из тех идолов, которых Фрэнсис Бэкон перечислил как довлеющих над человеческим разумом, - а именно идолу ученого высокомерия и безосновательной уверенности. Может быть, Леонардо так бы и остался при своем заблуждении, если бы судьба не выставила перед ним непреодолимое препятствие, разрешив регенту Моро передать бронзу в Феррару. Судьбу, когда бы она существовала, можно понять: если столько времени спали, притушивши свечу свободного исследования, теперь, пробудившись внезапно, следовало бы отказаться от излишней торопливости, хотя бы и понятно желание скорее наверстать все упущенное. И здесь уместно еще раз сослаться на Фрэнсиса Бэкона, сказавшего сто лет спустя: «Человеческому разуму следует придать не крылья, а скорее свинец и тяжести, чтобы они сдерживали его прыжок и полет». 55 От первых истинных и доступных познанию начал постепенно продвигайся при помощи истинных заключений, как это явствует из математических наук, называемых арифметикой и геометрией, то есть числа и меры. Что касается Корте Веккио, басня о винограднике сюда как нельзя лучше подходит, только здесь не виноградник, а пустынный двор, местами заросший бурьяном, лопухами и травой. Если же устранить эту растительность, - что нелегко из-за пристрастия некоторых Висконти к редким животным, на протяжении долгого времени утучнявшим почву, - окажутся видными установки и различные модели для механических опытов в виде ли каменных плит для изучения падающей или брошенной вдаль тяжести, невысоких ли столбиков, чтобы исследовать ее медленное длительное движение, или других более сложных снарядов. Так, вся площадь двора, подставленного на место метафорического виноградника, оказывается в то или иное время использованной в целях научного опыта. Тем более что становится видной сеть каналов и канавок и деревянных или глиняных лотков с перепадами уровней, заслонками и шлюзами, которых, исполненные в их настоящем размере и кажущиеся увеличенными как бы для великанов железные части - скобы, петли и прочее - сложены внутри помещения возле наковальни. Простые деревянные ящики - к ним при опытах прилаживаются противовесы, так как с их помощью Леонардо изучает условия и закономерности трения, - частью пришли в ветхость. Мастер приступил к изучению подобных закономерностей еще прежде того, как задумался о способах установки Коня на пустыре перед Замком. Поэтому невозможно выяснить с точностью хотя бы для того, чтобы отпраздновать, потеснивши многочисленные религиозные праздники, в какой именно день определена изумительная пропорция трения. Рассуждение и опыт, хотя и разбрасываются, подобно точильному камню, искрами аналогий, при быстром движении вгрызаются в вещи, продвигаясь к истине постепенно. С другой стороны, постепенность бывает нарушена внезапными озарениями; однажды в воображении Мастера как бы молния сверкнула, высветив пристань в Лагетто, на Озерце, возле церкви св. Стефана, и пеньковый канат, петлею обернутый вокруг каменной причальной тумбы. Внезапно раздается ужасающий скрип, будто бы суставы вселенной расселись; пенька, прочно схватившаяся с поверхностью камня, удерживает тяжело груженную баржу. Таким или иным каким-нибудь образом сочетаясь, озарение вместе с исследованием приводит к открытию. Каждое тяжелое тело побеждает сопротивление трения, равное одной четверти его веса. Иначе говоря, один блок или несколько равно удерживают известную тяжесть, и сопротивление трения при этом не возрастает и не уменьшается. И если протащить обожженный кирпич гладкой, ровной поверхностью по деревянной доске, безразлично, какой стороной он соприкасается с деревом - широкою, узкою или торцевою: сопротивление трения каждый раз будет равным четверти ею веса. Вывод исследователя, добытый опытным путем, полностью противоречит обычным понятиям, как и заключение, что подвешенная между опорами проволока не может быть выпрямлена противовесами, но скорей разорвется. Поэтому, узнавая о подобных открытиях, люди несведущие или предубежденные против научного опыта приходят в ярость, предполагая, что их одурачивают. Трение тел делится на два главных вида, а, именно: текучее с текучим и плотное с плотным. Из них получается третий вид, причастный двум названным и составленный из них, а именно: текучее может тереться о плотное и плотное о текучее. К четвертому виду трения относится, например, трение колес повозки, движущейся по земле: оно не ломает, а только прикасается, и о нем можно сказать, что оно имеет природу ходьбы шагами бесконечной малости. Как спорящему его аргументы представляются наиболее убедительными, когда он их с нарочитою ровностью перечисляет, еще и загибая пальцы на руке - во-первых, во-вторых, в-третьих, в-четвертых, - так для исследователя, если, покуда он не имеет что сказать по существу его науки, обнаруживается возможность что-нибудь перечислить, наука тотчас приобретает свойственный ей вид, а этот исследователь - необходимую ему уверенность. 56 Исследуй более внимательно движение с промежуточными прослойками. При том, что крупинки, находящиеся в промежутке, имеют круглую форму, движение будет легким; а если они будут крупнее, движение станет еще более легким. В то время как изучающий анатомию делает вывод, что в середине высоты, ширины и толщины человека как бы сосредоточено наибольшее искусство создателя, - в особенности это хорошо видно у женщины, имеющей здесь мочевой пузырь, матку, яичники, прямую кишку, геморроидальные вены, мускулы и хрящи, - верующий христианин переносит указанную середину ближе к области сердца, где, по понятиям того времени, обитает дух жизни или ее сила, vis vitalis. Что касается древних, равнодушные к подобным вещам, они больше доверяют циркулю: по Витрувию, естественной серединой является пупок, и если человека уложить навзничь с распростертыми руками и, раздвинувши ему ноги, приставить циркуль к пупку, то достигающая кончиков пальцев на руках окружность затронет и подошвы, и, таким образом, фигура оказывается причастной кругу. Если же ноги сдвигаются, а руки вытянуты в стороны на уровне плеч, - высота ее увеличивается, середина несколько смещается книзу и фигура удачно вписывается в квадрат. Для известного трактата Витрувия об архитектуре, комментарий к которому подготавливал Джакопо Андреа Феррарский, Леонардо сделал рисунок, где представил оба возможных положения фигуры человека совместно, так что изображение в целом, имея протянутыми в разные стороны четыре руки и четыре ноги, напоминало ветряную мельницу о восьми крыльях. Посмотрев на рисунок, Джакопо Андреа сказал: - О причастности чудеснейшей мельницы божественному христианскому таинству, равно как и философии древних, свидетельствует своего рода наглядная квадратура круга, иначе говоря, совмещение несовместимого и соизмерение разномерного. Подумай о том, что фигура распятого на кресте оказывается вписанной в равносторонний четырехугольник, тогда как если бы его палачи воспользовались косым бургундским крестом, расположением ветвей сходным с буквою «х», фигура Спасителя нашего вписалась бы также и в круг. Рассуждение Джакопо Андреа приблизительно и неточно: простое вычисление показывает, что площади названных квадрата и круга не полностью совпадают. Однако же неполное совпадение и приблизительность, как полагает Фрэнсис Бэкон, суть душа аналогии и ее главный движитель и преимущество, поскольку силлогизмы с их безупречностью толкутся в пределах, которые устанавливают сами себе. Поэтому другой раз лучше отдаться произволу наиболее причудливой аналогии, не стесняясь того, куда она занесет. Если на крыльях указанной аналогии пролететь над Миланом и посмотреть на него с точки зрения, доступной разве крылатому Пегасу или глиняному Коню Леонардо, поднятому на высоту ради удобства передвижения, город покажется как бы выложенным мозаикой с многократно повторяющейся в виде узора фигурой латинского креста с неравными прямыми ветвями, из которых кратчайшая обращена на восток, к месту распятия Иисуса. Так выглядят миланские церкви - сколько их, никто не пересчитывал, - сверху. Опустившись на землю и побыв какое-то время близко около храма или на паперти, особенно в праздники, когда церкви посещаются множеством людей и все они крестятся, можно будет представить себе, будто бы ткачи расшивают фигурой креста недоступное зрению покрывало. Между тем древние христиане еще имели изображение креста нарисованным краскою на лбу, и по этому признаку их узнавали и предавали страшным мучениям и смерти. Стираясь постепенно с поверхности, фигура креста зато проникала глубоко в душу и во времена Леонардо составляла важную часть внутреннего суждения. Причем это мало зависело от чьего-либо благочестия и было одинаково свойственно как Перуджино, из-за насмешливых отзывов о священнослужителях считавшегося ужасным безбожником, так и фра Беато Анжелико, человеку глубоко верующему и боязливому; и что-нибудь изменить в этом фундаменте души настолько же трудно, как вытащить себя за волосы из болота, поскольку опереться возможно исключительно на собственное свободомыслие - вещь неустойчивую и зыбкую. Когда сиенец Франческо ди Джорджо захотел вписать в план церковного помещения, устроенного в виде латинского креста, фигуру человека, то, судя по рисунку в его «Трактате», попытка не оказалась удачной. И это потому, что место пересечения кораблей, или трансепт, сдвинуто к востоку, а поперечный корабль короток; так что руки приходится изображать как бы стиснутыми за спиной, а голова и шея хорошо не помещаются в алтарной части. Однако без малейшего неудобства, как это видно из рисунка Леонардо к Витрувию, фигура человека вписывается в образуемый греческим равноконечным крестом при его вращении круг или в самый этот греческий крест, когда алтарь приходится, так сказать, на место пупа. Такое положение вполне соответствует обрисованному Пико делла Мирандола в знаменитой речи «О достоинстве человека»: поместившийся в пупе Земли изобретатель-творец, в какую бы сторону ни обратился, обнаруживает равно удаленный от него горизонт. Новизна, достигнутая Леонардо да Винчи, умеющим вытащить себя за волосы из болота путем независимого внутреннего усилия, сфорца, есть наиболее решительная и радикальная переделка внутренней геометрии души, от которой происходят разнообразные явления творчества. Вместе с этим многие имеющиеся в Италии приезжие из древней Киликии, иначе говоря из Армении, настаивают, будто все равностороннее и равноконечное проникло сюда с их соотечественниками или привезено итальянцами, которым не сидится на месте и они были в Армении и там этого насмотрелись, и еще приезжие упорствуют в том, что Леонардо путешествовал на их родину и, дескать, воодушевившись армянским центральнокупольным храмом, разрабатывал затем эту идею с большим постоянством, о чем свидетельствуют многочисленные рисунки. Таким образом, считают они, флорентиец оказался единственным, от кого впоследствии распространились проекты подобных церквей, когда алтарь помещается посредине, а молящиеся вокруг него равномерно. Однако применительно к архитектуре это слишком общие и широкие принципы, чтобы принадлежать одному человеку, времени или стране: во Флоренции в седьмом веке воздвигнут, а в двенадцатом усовершенствован и отчасти перестроен восьмигранный центральнокупольный храм - именно баптистерий Сан Джованни, который Леонардо мог видеть с детства. Когда же мы удивляемся и робеем перед мощью независимого внутреннего усилия, сфорца, не менее удивительным кажется согласованное какими-то тайными путями и способами одновременное возникновение в различных государствах и городах сходных вещей и намерений, как если бы неизвестная необходимость подбирала для работы в искусстве людей с похожими склонностями и устройством души, тогда как в другие времена подобные люди вынуждены были бы искать другое занятие. Из осуществленных тогда построек в Милане наиболее круглая - церковь св. Сатира Мученика - возведена в 1480-м, за два года до появления здесь Леонардо; и этот урбинец Браманте, кажется, был бы доволен, если бы костлявые готические храмы внезапно оказались все поглощены упитанными и круглыми, то есть в противность тому, как это говорится в Писании, жирные коровы пожрали бы тощих. Когда в 1495 году Донато было предложено па место готических, в старинном ломбардском духе барабана и купола церкви монастыря доминиканцев Санта Мария делла Грацие поставить другие, он с охотою на это согласился и, все быстро разрушив, поставил барабан в виде додекаэдра, или двенадцатигранника, - одного из правильных тел, выступающего, по мнению древних, в качестве прообраза небесной сферы. Быстро закончив кладку, Донато Браманте каждую из получившихся двенадцати граней поделил надвое при помощи арочек и колонок из обожженной глины; затем эти двадцать четыре снова поделил надвое, прикрепив посредине гирлянду либо венок, которые чередовались, действуя, таким образом, в духе метафоры Леонардо о бесконечно малых шагах, относящейся к трению. Какую вещь ни возьми, что-нибудь она означает. Если у древних философов двенадцатигранник считался прообразом небесной сферы, знакомому с христианской символикой человеку известно, что восемь - это не иначе как воскресение. Однако не сразу можно понять, что имеет в виду Леонардо, когда рисует октаэдр, восьмигранник, и располагает по его сторонам или граням восемь малых окружностей: церковь ли с планом в виде октаэдра, поверх граней которого катятся восемь круглых капелл, или отнести рисунок к механике, если октаэдр здесь выступает в виде обоймы шарикового подшипника. Я не вижу большей разницы, применять ли в подобных подшипниках шарики или же ролики, исключая ту, что шарики могут вращаться во всех направлениях, а ролики только в одном. Но если во время движения шарики или ролики соприкасаются, движение будет более медленным, так как при их касании сила трения будет действовать в противоположном направлении. Если же шарики или ролики находятся на расстоянии друг от друга, это облегчает движение. 57 Применительно к временам, когда могли совместно работать, советоваться и считаться приятелями урбинец Донато Браманте и флорентиец Леонардо да Винчи, надо отказываться от обычного укоренившегося высокомерия позднейшей эпохи относительно всех предыдущих и, имея в виду величие произведений некоторых наших предшественников, по крайней мере принять как возможное величайшую глубину их рассуждения и понимания. Человек отличается от животных только тем, в чем он является необычайным и показывает себя как существо превосходное, а именно - там, где природа кончает создавать свои виды, человек из всего созданного природой начинает при помощи той же природы создавать бесконечные виды. Наземные животные, говорил Леонардо, обладают подобием в членах тела, то есть в мускулах, нервах и костях, и больше отличаются длиной, толщиной и другими размерами. Поэтому знающему анатомию легко, как он выражается, сделаться универсальным строителем. Но из груды лошадиных костей возможно ли, так сказать, меняя местами части машины, изготовить медведя или лису? - Нет, невозможно, - отвечает изобретатель. - Даже воспользовавшись костями животных одинакового размера и возраста, нельзя сложить другое животное, потому что, если создатель определил какой-нибудь вещи нужное место, решение его окончательное, а место единственное. - Какая же польза от таких аналогий? - А та, что при своей приблизительности они есть опора дальнейшему, указание пути и пища воображению. Немногим удается листать чудесную дарохранительницу, где хранятся изобретения Мастера. Но кому это однажды будет позволено, тот испытает восторг и волнение и наиболее полно удовлетворит потребность души в поразительном или ужасном, как если ему случилось присутствовать при окончании кровопролитной битвы, и, когда дым и пыль отчасти рассеялись, стали видны ее жертвы, разъятые в целях чудовищного мучительства. Иные из этих отдельных частей или членов, кажется, сами собою непроизвольно движутся и сокращаются наподобие лягушачьей лапки, когда ее отделяют от туловища, или обрубка змеи. Так же петух, истекая кровью, бегает и хлопает крыльями как бы от радости, в то время как его голова брошена в грязи и пыли. По мере того как воздух становится прозрачнее, взволнованное воображение успокаивается и наступает очередь внимательного рассматривания и рассуждения, когда но месте окровавленных и безобразно искалеченных членов оказываются превосходно нарисованные части машин. Если же хорошо поискать, каждой части найдется подходящая к ней другая, к этим двум - третья; а буде троица не оживает, надо искать еще что-то, четвертое, не на этом листе, так на следующем, покуда не образуется новый полезнейший вид из созданных хотя и по совету природы, но вопреки ее, можно сказать, фатальной криволинейности и излишнему разнообразию. И если чудовище Ротелло ди фико, сирена, кентавр, крылатые кони и прочее - дети воображения и неопределенности, то бесчисленное стадо машин - произведения точности, прямизны и идеальной округлости; и такое происхождение как раз позволяет изобретателю по своему желанию сочетать между собою части различных машин и получать таким образом новые виды. Действительно, прямая линия только одна, и где бы ни появлялась, она остается частью этой единственной; все линейки на свете, включая громаднейшую, какую используют плотники, родственники и близнецы и различаются только размерами, тогда как кривых линий бесконечное множество разных. Также и правильные круги: в виде зубчатых колес, подшипников или какого-нибудь другого устройства они легко сочетаются и взаимодействуют, однако малейшая неправильность и случайная кривизна тотчас устраняют такую возможность. Фантазия изобретателя упорядочивается линейкой и циркулем, поэтому его произведения могут двигаться, тогда как произведения живописца и скульптора движутся только в воображении. Выступающий в бумажном сражении изобретатель, действуя сам против себя, если придумывает и изготовляет машины из добытых жестоким убийством и расчленением других многих машин, сочетает их различными способами, согласуясь с мнением Архимеда, который указывает, что любое механическое устройство может быть создано из трех элементов - рычага, блока и винта. Однако же древние, при их заслугах, ради красоты рассуждения готовы другой раз свести и принять за одну вещи, разделенные еще значительно большим пространством и разницей, чем на это решаются такие, как Леонардо. Поэтому к их остроумию необходимо прибавить способность современного человека сосредоточиваться на мелочах и его наблюдательность к практике. Кроме того, надо учитывать надобность в разнообразных машинах, которой древние не испытывали, упражняя изобретательность исключительно в целях войны, а в мирное время предаваясь абстракциям. Насколько сравнительно с Архимедом Леонардо приблизился к практике, видно из следующего перечисления необходимых частей или простых механизмов. Винтовые передачи; клинья, заклепки; опоры и опорные подшипники; шпильки, оси, валы; муфты; тросы, ремни и цепи; зубчатые колеса; фрикционные колесные передачи; маховики на лебедках; соединительные тяги и рычаги; храповики, храповые механизмы; тормозные устройства; сцепления шестерен; полые стержни и их соединения; цилиндры насосов и поршни; вентили, клапаны; пружины; шатуны и тяги; блоки; эксцентрики и кулачки. Допущенные Леонардо кулачки и эксцентрики, представляя собой отступление от правила обязательной круглости, показывают, что он не расположен жертвовать интересами практики, оберегая чистоту и стройность теории. Одновременно шатуны, поршни, эксцентрики и кулачки образуют хотя недостаточно плавное, но средостение между миром населяющих Землю от их создания живых существ и произведениями изобретателя, внезапно после длительного перерыва как бы открывшего второй акт творения: когда у подкрадывающейся к добыче кошки за холкою поочередно выдвигаются как бы шатуны - то не эксцентрики ли вращаются под ее кожей? В дальнейшем наука о деталях машин, основателем которой по справедливости надо считать Леонардо, мало что изменила или добавила в приведенном перечне двадцати двух элементов или простейших машин. Зато сравнительно с Архимедом и его тремя элементами насколько же двадцать два элемента флорентийского мастера прибавили возможностей изобретателю! Это легко поясняется на примере алфавита: из ограниченного количества литер или металлических букв наборщик складывает слова, тогда как изобретатель из простейших машин складывает более сложные, то есть искусство изобретения получило изумительный способ создавать бесконечную новизну, опираясь на общеизвестное и существующее. Увы! Величайшему достижению Мастера вполне соответствовало постигшее его разочарование. На предлагаемые им изобретения и новизну спрос не увеличился, а многие стали избегать его предложений, как если бы такое сотрудничество угрожало их репутации или карману. Но когда Марко д'Оджоне, дерзкий в словах и осмотрительный в практике, стал утверждать, что доходы держателя мастерской в Корте Веккио заметно бы увеличились, отдайся он всецело занятиям живописью или скульптурой, к которым имеет исключительную способность, Джованни Больтраффио ему отвечал: - Это обычное заблуждение простонародья: полагать себя более опытным в житейских делах сравнительно с людьми образованными. Не существует способности или умения, которыми Мастер не владел бы полностью; что до его доходов, они велики и станут впоследствии еще значительно большими, поскольку каждая полезная выдумка со временем находит применение. Завтра утром, 2 января 1496 года, велишь сделать широкий ремень и испытаешь. Чтобы сделать клей для ремня, возьми крепкий уксус, в котором раствори рыбий клей: из него сделай пасту и склей кожу, и будет годиться. При 100 оборотах, какие машина делает за 1/4 часа, в час получается 40 000 иголок и 480 000 за 12 часов. При цене в 5 сольди за тысячу, получается 20000 сольди или 1000 лир за каждый день работы. При 20 днях работы в месяц получится 240 000 лир или 60 000 дукатов в месяц. К тому времени потребность в иголках намного возросла сравнительно с нуждами древних; и все же, если бы миланцам заниматься только ремеслами, где не обойтись без хорошо заточенной иглы, машине достаточно месяца, чтобы снабдить работников иглами надолго вперед. Да и не существует покуда города или места в целой вселенной, которые полностью отвечали бы подобной производительности, поглощая что сделано. Кроме машины для затачивания швейных иголок, Леонардо придумал: станки для прядения нитей - с тремя веретенами и также с пятнадцатью; для чесания пряжи; для наматывания нитей на шпули; для разрезывания ткани на одинаковые куски; для волочения проволоки совершенно новые станки; золотобойный станок; станок для быстрой насечки напильников; механический молот, который сам поворачивает изделия разными сторонами, подставляя их под удар; способ поворачивать переднюю ось в повозке посредством зубчатого колеса, расположенного горизонтально; способ жарить мясо, при том что оно поворачивается вместе с вертелом силою горячего воздуха, стремящегося кверху; способ ходить по воде; способ мерить воду; множество способов ее поднимать с помощью Архимедова винта, самодвижущихся черпаков и так далее; способ сверлить землю, чтобы узнать, в каком месте копать колодец; токарный станок; ткацкий станок. И множество других изобретений и усовершенствований, нарисованных с величайшей точностью и правдоподобием, и к каждому есть объяснение; и тут волю создателя ограничивает только количество бумаги, поэтому для сбережения площади Леонардо покрывал рисунками и надписями также и оборотную сторону листа, а буквы писал настолько мелкие, что необходима большая острота зрения, чтобы их различать. - Может быть, бесчисленные машины и есть твое главное искусство и художество, - говорил Фацио Кардано, миланский юрист и библиофил, которому в числе немногих Леонардо доверял без боязни, - если подобные изумительные изображения в увеличенном виде поместить в храмах и домах богачей, где обычно находятся картины и скульптуры, каждому станет ясно, что никто другой с тобою не сравнивается как красотою, разнообразием и количеством произведений, так и ожидаемой от них пользой. - Собака лает на незнакомые предметы, и шерсть у нее встает дыбом, когда она видит телегу или ящик для угля, не причиняющие ей вреда; однако хозяина, который ее колотит и морит голодом, она почитает как божество какое-нибудь, - пояснял Леонардо, имея в виду миланских ремесленников, - невежественные люди опасаются применить незнакомое им орудие, если этого не сделает до них другой человек, более отважный. И тут величайшее искушение выгоды соперничает с боязнью истратить лишнее сольди и оказывается побежденным. 58 Заснул осел на льду глубокого озера, а теплота его растопила лед, и осел на горе свое проснулся под водой и тотчас утонул. Не только ремесленники и торговцы из-за своей боязливости пренебрегают выгодой, которую сулят изобретения Мастера, но и князья из-за легкомыслия и самонадеянности. Так, самого регента Моро справедливо будет назвать изобретателем и архитектором воздушных замков. «Ему доставляет удовольствие поддерживать общую тревогу, и он создает тысячу планов, удающихся в его фантазии», - доносил в конце 1494 года флорентинский посол своему правительству; однако необходимо быть настороже, заключал он, зная коварство всех Сфорца, хотя бы настоящий момент и не требовал от миланского регента особенной злодейской решимости, поскольку природа, по-видимому, взялась ему помогать. Кончина племянника, здоровье которого ухудшилось, представлялась скорой и неминуемой, и осталось распространять и поддерживать славу регента Моро как мудрого и справедливого правителя, чтобы внезапное возмущение народа ему не препятствовало. По приказанию своего господина, давшего общую идею аллегории, Леонардо сделал рисунок, а ученики перевели его на большую холстину и исполнили в красках с обыкновенной при украшении праздников грубостью. Большое старание здесь ни к чему: по миновании надобности картине, свернутой, будто какая-то негодная, износившаяся занавесь, дадут прозябать и пылиться в чулане, где вещи исчезают как бы сами собой с течением времени. А жаль, поскольку мгновенная изобретательность и фантазия в таких произведениях проявляются наилучшим образом. Тем более Мастер не доверяется полностью ученикам, а при частых набегах, отрываясь от других дел, на ходу вносит изменения в первоначальную композицию, распоряжаясь как полководец. Итак, Зависть протягивает регенту пару очков, означающих проницательность, Справедливость держится поблизости, Петух же, эмблема герцога Джангалеаццо и его воплощение, встревожен появлением стаи Волков, то есть французов, как и герцогиня Изабелла - Голубка. Однако Благоразумие спешит им на помощь, в одной руке держа Змею, эмблему Сфорца-Висконти, а в другой - Метлу. Имея в виду, что празднества в Павии предполагались по случаю торжественной встречи Нового Кира, иначе говоря, французского короля Карла Восьмого, о чем в свое время пророчествовал доминиканец, назвавшийся учеником фра Джироламо Савонаролы, Моро своею метлой предупреждает французов, чтобы протекли сквозь Ломбардию, как вода через сито, иначе их выметут, как шелуху какую-нибудь. Опасаясь, что после кончины тяжко болевшего герцога Джангалеаццо король Неаполя, его тесть, станет отстаивать наследственные права малолетнего внука, Моро, желая предупредить события и действуя через миланских послов, нарочно возбудил военные амбиции короля Карла, разрешив ему переход через Ломбардию; поддерживая решимость короля вернуть Неаполь Анжуйскому дому, Моро обрисовал также возможность дальнейшего движения в Турцию к гробу господню. Считается, что таким образом Моро позволил французам проторить дорогу в Италию и отсюда все ее несчастья. Оспаривая подобные обвинения, Моро указывал, что другие не поступают иначе и что в этой стране не осталось простаков, рассчитывающих на собственные силы. Флорентийскому послу Моро сказал: - Вот вы все твердите мне об Италии, а между тем я ее никогда не видел. Так можно ли погубить то, что ни увидеть нельзя, ни даже представить как целое? В самом деле, составленную из многих больших и малых государств, соперничающих или воюющих между собою, вступающих в союзы и лиги, возникающие внезапно и так же распадающиеся, чтобы восстановиться в другом составе, Италию следует признать несуществующей или заранее предназначенной к гибели, тем более некоторые, в целях собственной выгоды причиняя ей какой-нибудь вред, выступают под видом ее защитников. Так, кардинал делла Ровере, впоследствии папа Юлий Второй, получивший название гонителя варваров, тогда готов был согласиться с пришествием сатаны, чтобы причинить неприятность папе Александру Шестому Борджа. Конечно, тот родом испанец и заботился исключительно о своем кошельке и развлечениях самого гнусного рода, но означает ли это, что следует передаваться французам? Между тем точно так же поступают частные лица. Когда Моро впустил короля в Ломбардию, в его свите находился флорентиец Джулиано Сангалло, о котором прежде упоминалось в связи с его оценкой Коня. Этот покинул Флоренцию после смерти Великолепного Медичи от огорчения, а теперь, пользуясь оказией в виде французского войска, желал возвратиться туда. Так что одному - папский престол, другому - друзья и родительский очаг; но кого заботит Италия? Между тем, хотя в конце августа созревают персики и другие плоды земледелия, требующие приложения рук, и тут не до праздников, многие прибыли из сельской местности исключительно чтобы приветствовать короля, в то время как горожане уже две или три недели развлекались ожиданием и подготовкой торжеств, для чего здесь находились Леонардо с учениками и другие живописцы и всевозможные мастера. И вот теперь все эти люди толпились на улицах, а наиболее отважные взобрались на крыши домов. Те же, кому было хорошо видно из окон, теснясь и приминая лучшее и дорогое платье, выглядывали оттуда в нетерпении. Но прежде чем стало что-нибудь видно, слабый ветер принес как бы далекие раскаты грома или шум волн. После этого в свете закатного солнца наподобие морского смерча поднялся столб пыли; и уже затем на дороге, вьющейся посреди холмов, показалась голова змеи, призванной ужалить Италию. Но об этом мало кто догадывался, исключая наиболее проницательных историков, как Гвиччардини <Гвиччардини Франческо (1483-1540) - историк, уроженец Флоренции, автор знаменитого труда по истории Италии от 1492 до 1530 г.>, хорошо научившихся пронизывать воображением прошлое и на основании такой воображаемой анатомии предсказывать будущее, - итальянцы больше расстраивались внешностью французского короля, от которой не того ожидали. За авангардом, составленным из блестящих рыцарей свиты, - между ними затесался король, чудовище эдакое, - выступали без всадников хорошо упитанные громадные кони с обрезанными хвостами, и за каждым вместо какого-нибудь тяжелого груза тащилась особенная двуколка - механический барабанщик с множеством рук, работающих палками и движущихся настолько быстро, что в отдельности они неразличимы, но воспринимаются слитно, подобно мерцанию колесных спиц. Хотя славившиеся музыкальным слухом ломбардцы в ужасном звучании барабанов отличали настройку и лад едва ли не каждого инструмента в отдельности, никто из добровольных экспертов не разобрал в гармоническом грохоте победного звонкого имени Леонардо да Винчи. Самому же изобретателю - неизвестно, радоваться было или огорчаться, когда его выдумка после далекого странствования возвратилась, подобная горному эхо, отразившемуся от какой-нибудь крутизны. К сожалению, ворующие изобретения имеют обычай выдавать их за свои; а при том, что люди снуют из одного государства в другое с быстротою иглы в руках проворной портнихи, не было бы удивительно, если бы Джулиано Сангалло заодно с сожалениями о Лоренцо Медичи Великолепном вывез во Францию некоторые идеи своего земляка. 59 Выйдет из недр некто и ужасающими криками оглушит стоящих поблизости, а дыханием принесет смерть людям и разрушение городам и замкам. Об артиллерии. Когда войско тысячью ног и колесами множества пушек ступило на мостовую города Павии, то, соединившись с грохотом барабанов, шум достиг такой степени, что ротозеям, широко обсуждавшим находящееся в поле их зрения, не осталось другого, как смолкнуть, и, шевеля губами и морща лбы, они стали подсчитывать артиллерию короля Карла, даже на общий беглый взгляд изумлявшую количеством пушек. В самом деле, сначала проехали тридцать шесть восьмифутовых с подвижным передком - каждая запряжена шестеркою коней и за такой упряжкой еще пароконная, где на повозку уложены ядра величиною в детскую голову. Также запряженные парою лошади протащили девяносто орудий большего калибра, если иметь в виду установленное в качестве меры отношение длины и диаметра. После того по три в ряд пошли кулеврины - им годятся снаряды величиною в яблоко, и одноконная упряжка легко их тащит: у кого хватило терпения, насчитали таких орудий более тысячи. Доезжачие и другая прислуга, оглядывающие толпу с отвратительным высокомерием, больше походили на трубочистов, так как за спинами у них вместо копий имелись банники; адский грохот и шум, громадные лошади рыжей и черной масти и множество пушек - все заставляло людей изумляться, и многие трепетали от страха. Но когда простучала последняя пара ободьев и пошли арбалетчики - все, как один, гасконцы со зверскими лицами, одетые в кожу, и колпаки на них кожаные, - присутствующие быстро оправились и зашумели. На что опирается такая самонадеянность? Может быть, они, эти присутствующие, полагают, что как знающий инженер отводит воду в канал и заставляет вращать мельничные колеса, так и они подобную невозможную силищу сумеют направить к нужной им цели? И как бы они еще возгордились, если бы им было известно, что, мало кем узнанный в несметной толпе, здесь находится величайший после разрушителя городов Деметрия Полиоркета изобретатель военных машин и артиллерии! В случае надобности буду я делать бомбарды, мортиры и метательные снаряды прекраснейшей и удобнейшей формы, совсем отличные от обычных. Разве кто видел когда или пользовался скорострельной мортирой с многими стволами, укрепленными на горизонтальной оси и, если судить по чертежу, похожей на детскую трещотку, только громаднейшую? Разве такой опытный мастер, как герцогский оружейник Джаннино, когда-нибудь отливал ядра, похожие не на детскую голову, а удлиненные наподобие желудя, спереди заостренные и сзади имеющие металлический хвост, как у ласточки? Начинял кто-нибудь ядра вместе с взрывающимся порохом еще и стальными ежами, сеющими, куда они достигают, ужасную смерть и страдания? Придумывал такие замки для артиллерийских орудий, чтобы не пропускали порохового дыма и не угрожали взорваться при выстреле, когда их заряжают с казенной части? Наконец, исследовал кто-нибудь настолько тщательно и подробно опытным путем на различных моделях траекторию полета ядра или другого снаряда, как убывает импульс движения в движимом или как установить мортиру внутри крепостных стен направленной вверх с ничтожным наклонением, чтобы не была видна неприятелю, но ядра, будто падая с неба, его поражали? Также устрою я крытые повозки, безопасные и неприступные, для которых, когда врежутся со своей артиллерией в ряды неприятеля, нет такого множества войска, чтобы они не сломили. А за ними невредимо и беспрепятственно может следовать пехота. Нашелся ли другой остроумный изобретатель, придумавший защитить железным кожухом тележку, движимую заранее взведенными пружинами, так что поместившиеся внутри в безопасности солдаты свободны управлять вращающейся железной башней с артиллерийским орудием? Случись сражение на море, есть у меня множество приспособлений, весьма пригодных к нападению и защите; и корабли, способные выдержать огонь огромнейшей бомбарды, и порох, и дымы. В случае осады какой-нибудь местности умею отводить воду из рвов и устраивать бесчисленные мосты, стенобитные орудия и лестницы, и другие применяемые в этом случае приспособления. Герцогство не имело удобного выхода к морю и потому кораблей; взамен этого флорентиец совместно с камердинером Джакопо Андреа, не только разглагольствовавшим о теории согласно Витрувию, устроил наиболее остроумную систему водной защиты вокруг Замка, когда, если другие возможности исчерпаны, оставалось залить ближайшую местность как при наводнении или потопе. Когда же Леонардо предложил в пару Коню отлить громаднейшую пушку и поднять ее на высоту, поместивши на площадке башни над воротами, в том месте, где Галеаццо Мария держал набитого соломой медведя, Моро, довольный, сказал, что это было бы лучшим способом досадить его покойному брату, который перевернется в гробу от зависти. Тут Моро вспомнил о проданной в Феррару бронзе, и его радость уменьшилась. Имея в виду громадные возможности Моро и его положение сравнительно с каким-то ремесленником, а с другой стороны, нелепые и неправильные поступки, как продажа упомянутой бронзы, обрекшая Коня на разрушение, а государство на гибель, решительно можно говорить о легкомыслии регента и обидном неприменении способностей Мастера как инженера и его рассеявшихся надеждах; в самом деле: Груз, гонимый яростью силы, если он по качеству несоразмерен ее способности, не будет совершать должного пути. Это явственно подтверждается опытом, ибо если ты быстрым движением отбросишь от себя какую-нибудь песчинку, которая по своей легкости не под стать твоей силе, эта вещь получит малое движение. Когда герцогиня Изабелла, воспользовавшись кратковременным пребыванием французского короля в Павии и забывая, что тот угрожает владениям ее отца в Неаполе, обратилась к нему за помощью против Моро, она напрасно себя унизила. Может быть, возмутившись таким же несоответствием исторических замыслов освобождения гроба господня и частной просьбы, король Карл, бормоча о своей славе, которая, дескать, много дороже, направился прочь из Замка, куда прибыл для свидания с герцогиней. Навстречу ему егеря провели лошадь и борзую собаку, с которыми герцог, сильнее обычного занемогший, желал проститься, и слуга пронес блюдо с персиками. Известие о смерти герцога Миланского настигло короля вместе с провожавшим его Лодовико Моро в виду Пьяченцы. Возвратившись, Моро застал широко распространившимся слух, винивший его в отравлении. С этим трудно согласиться: человек мягкий и жалостливый, он любил племянника и отечески о нем заботился, хотя и желал - а еще более Беатриче его к тому подбивала - полной власти в Милане и герцогского титула. Так, срастаясь корнями, подобно близкорастущим деревьям, в душе человека совмещается несовместимое. После похорон Моро созвал Тайный совет и предложил соблюсти право наследования в пользу малолетнего Франческо, старшего сына Джангалеаццо и Изабеллы. Тут люди, которых регент сам и подговорил, стали его убеждать, что при малолетнем правителе государство оказывается в опасности; недолго упрямясь, Моро согласился продолжить управление Миланом впредь до получения инвеституры от императора. Смерть миланского герцога сделалась источником еще другой клеветы, более ужасной в силу того, против какого человека она была направлена. И ведь не только злобствующие невежды, питающиеся слухами и домыслами, впоследствии такую нелепицу поддерживали иные образованные и умные люди. Эти в своем воображении сопоставляют сделанные из любознательности записи с предполагаемыми наклонностями Мастера, выведенными из признаков, не более доказательных, чем одежда красного цвета, леворукость или способ письма, свидетельствующие якобы о связях с нечистою силой. Так, из двусмысленной улыбки ангела «Мадонны в скалах» или из сделанных для развлечения отвратительных уродов они не стесняются порочащих Мастера далеко идущих выводов. Не подражают ли такие исследователи приору капеллы францисканцев св. Зачатия, отцу Бартоломео, когда, возбужденный злополучной улыбкой и не желая полностью оплачивать не понравившееся ему произведение, тот затеял несправедливую тяжбу? Что касается текста, причинившего Леонардо столько вреда из-за его любознательности, вот он: Если в персиковом дереве сделать отверстие и вогнать туда мышьяку и реальгару, сублимированных и настоянных в водке, то это имеет силу сделать ядовитыми его плоды. Но следует названному отверстию быть большим и доходить до сердцевины и быть сделанным в пору созревания плодов, а названную ядовитую воду следует впускать в такое отверстие при помощи насоса и затыкать крепким куском дерева. 60 Когда в небе над Ареццо появились всадники в полном вооружении и послышался ужасный грохот, более рассудительные люди указывали, что это не всадники, но облака причудливой формы, и что за вооружение многие принимают полосы солнечного света, которые протягиваются из облаков перед грозою, и что, мол, не барабаны слышны, а раскатистый гром. Рассудительность оказалась сконфуженной, а суеверные кумушки и болтуны, распространяющие среди населения всевозможную чушь, торжествовали. Хотя французская артиллерия не много вредила - разве стрельбою из арбалетов, которою напившиеся вина гасконцы иной раз озорничали, - по мере приближения войска к Флоренции предзнаменования стали оправдываться. Начать с того, что французский король обещал пизанцам независимость от Флоренции, и они вновь возмутились против Республики; о том же, что произошло затем и как Флоренция подчинилась Савонароле, Леонардо узнал от Пьетро Перуджино, который в 1496-м прибыл в Ломбардию написать алтарный складень для Чертозы, - ради хорошего заработка он был готов путешествовать на край света и, выполняя наиболее выгодную работу, нигде не задерживался долго. В совокупности друзья не виделись четырнадцать лет; огорчаемый разрушениями, производимыми временем в некоторых близких ему людях, Леонардо изумился, найдя Перуджино полностью таким, как он был: время, по-видимому, другой раз затаивается, чтобы напасть внезапно. - Флоренцию ты бы не признал с такой легкостью после того, как ее государем, по объявлению фра Джироламо Савонарола, стал Иисус, - сказал Перуджино. - Что следует под этим понимать? - А то, что вместо развеселых куплетов Флоренция теперь затянула «Тебя, боже, славим». Прежде улицы перегораживали палками и отбирали деньги на совместные кутежи, теперь на тех перекрестках с ужасными угрозами отнимают для стыдливых бедняков, если такие имеются во Флоренции, и еще приговаривают: помни о смерти, богач! Когда после данного королем обещания пизанцы сбросили флорентийского льва в воды Арно и поставили на его место щит с французскими лилиями, Карл потребовал свободного пропуска через Тоскану. Так как его солдаты грабили и всячески притесняли жителей, Пьеро Медичи направился к королю договориться о гарантиях и за это уступил на время кампании три важные крепости и согласился уплатить 200 тысяч дукатов. Тут Медичи, влияние которых после смерти Лоренцо быстро утрачивалось, пришел конец и народ их выгнал. Этим воспользовался доминиканский монах, феррарец фра Джироламо, чтобы стать первым человеком в городе; и это ему удалось благодаря легковерию граждан, напуганных его речами. «Се наведу воды на землю!» - передразнивал доминиканца Пьетро, как многие его соотечественники, обладавший малопригодным в практике, но привлекательным даром подражания. Так же благодаря слогу и голосу Савонарола уговорил короля довольствоваться меньшею суммой сравнительно с уступленной Медичи. - Иди! Иди с радостью и ликованием, - наставлял он Карла Восьмого французского, поясняя, что его посылает тот, кто на кресте торжествовал наше искупление. Иначе говоря, пусть Карл разорит всю Италию за ее грехи, но оставит Флоренцию, нужную фра Джироламо для его целей. Таким образом, монах понимал общую выгоду превратно, как и другие. - Бог дал вам во мне отца, хотя я самый последний из его слуг, - проповедовал феррарец в Сан Марко, где многие собирались вокруг его кафедры и каждого он умел уговорить, с изумительным совершенством играя на инструменте человеческой души, дотрагиваясь до нее различными способами. - Удивительно, - сказал Перуджино, - но прежде других ему поверили люди, на кого он обрушивался наиболее свирепо, то есть ученые-платоники. Граф Мирандола, умерший от болезни в тот день, когда направлявшиеся в Неаполь французы вошли во Флоренцию, постригся перед кончиною, желая находиться поблизости от Савонаролы, а Полициано, которого монах всячески позорил и унижал, накануне смерти упрашивал, чтобы его схоронили в Сан Марко. Появление феррарца словно бы мор навело на этих людей, и они исчезали как мухи при наступлении холодов, - заключил Перуджино, добавив, что ему не кажется странным, если плаксою становится Лоренцо ди Креди, у которого глаза на мокром месте, но чем зацепило гуляку и игрока Сандро Боттичелли, труднее сообразить. Леонардо отозвался по этому поводу, что их общим приятелем так же легко овладевает меланхолия, приводящая душу к угнетенному и робкому состоянию, и тогда люди ищут, кому бы предаться. На восьмой день после праздника Благовещения в проповеди на книгу Иова Фра Джироламо предсказывал события настолько ужасные, что у присутствовавших волосы шевелились на головах, хотя монах выражался в общих чертах и загадочно: - Господь приготовил великий ужин, и все кушанья горьки. Хотя до сих пор он подал только салат из латука, ибо, повторяю вам, ужин большой, но все кушанья горьки. Поистине прав Роджер Бэкон, когда говорит в «Opus majus» - «Великом произведении», что душа действует на другие тела и души главным образом речью, направляемой глубокой мыслью, правильной волей, сильным желанием и таким же сознанием правоты. Отсюда характеры, чары судьбы, мнимые чудеса, предсказания и пророчества. Подразделение предсказаний. Во-первых, о вещах, относящихся к разумным животным; во-вторых, о тех, кто лишен силы разума; в-третьих, о растениях; в-четвертых, об обрядах; в-пятых, об обычаях; в-шестых, о положениях, законах или спорах; в-седьмых, о положениях, противных природе, как, например, о веществе, которое, чем больше от него отнимаешь, тем больше оно растет; в-восьмых, о философских вещах. И прибереги веские положения к концу, а начни с тех, что менее значительны; и покажи сначала зло, а потом наказание. Пророку и его пересмешнику равно необходимы доверчивые слушатели и остроумные отгадчики, каких в Италии больше, чем в других странах. Но и здесь лучше придерживаться известного правила и наиболее терпкие и горькие кушанья подавать под конец, постепенно увеличивая однократный прием лечащего душу лекарства, чтобы слушатели заранее не разбежались от страха: одно дело, если, имея в виду непогоду и дождь, оратор предсказывает, что морская вода, поднимаясь выше высочайших вершин, падает затем на жилища, пастбища и пашни, и другое, когда, подразумевая весеннюю пахоту, он произносит с важностью: «Много будет таких, кто станет свежевать свою мать, переворачивая на ней ее кожу» . Какому любящему родителю будет это приятно? Однако, влияя обдуманно и постепенно, как опытный преподаватель, Мастер не исключительно рассчитывает действовать на слушателей страхом, но приемы его разнообразнее сравнительно с проповедью фра Джироламо, феррарца. Люди будут выходить из гробов, превратившись в птиц, и будут нападать на других людей, отнимая у них пищу из рук и со столов. Слушатели изумлены, и напуганы, и трясутся от страха: при этом, когда выясняется, что предсказание относится к мухам, рождающимся на кладбищах от мертвецов и разлетающимся в дома живых, впору бы весело рассмеяться, но еще действует страх и трясение продолжается. Слушатели не владеют собой, и на их лицах образуется странное и удивительное выражение. Многие дети будут безжалостными побоями вырваны из объятий их матерей, брошены на землю и потом растерзаны. И те, что произвели лучших детей, будут больше биты, а дети будут у них отняты и свежеваны. Это о желудях, каштанах, орехах и ореховых деревьях, откуда плоды сбивают палками, а затем также битьем добывают питательную сердцевину. Можно подумать, что пророк убежден, будто всяческая жестокость составляет основу материи жизни, тогда как уток - сострадание и жалость - вплетается туда редчайшими нитями. Видно, не ради одной только шутки и развлечения - важность, какую он придает подобным пророчествам, просвечивает, можно сказать, в плане и рисунке театра для проповедей - teatro per predicare, напоминающего гробницу Великого Могола: усеченный конус, накрытый полуциркульным сводом, опирающимся на невысокий, лишенный окон барабан или тамбур. Однако, как ото сделано в римском Пантеоне, вверху есть отверстие, которым гасятся отраженные волны звука, набегающие одна на другую, тогда как если они мечутся внутри помещения, не имея выхода, речь проповедника или пророка оказывается неразборчива. Тут же при исключительной громкости сохраняется ясность. 61 Многие будут заняты тем, чтобы отнимать от той вещи, которая тем больше будет расти, чем больше от нее будут отнимать. О яме. Летом 1495 года, тайно сговорившись с Венецией, испанским королем, папою и императором, Моро предпринял военный союз ради изгнания «варваров», хотя незадолго до этого ссудил королю Карлу 200 тысяч дукатов, которых тот тщетно добивался от Флоренции, чтобы продолжить великое предприятие - освобождение гроба господня. Каким бы легкомыслием и тупостью ни отличался король, узнав, что Моро повел себя как изменник, он ударил себя по лбу и громко воскликнул: - И это я, простак, доверился ему как брату! После чего стал приготовляться к отходу из Италии. Что касается Моро, тот, кажется, только выиграл от пронесшейся бури и, полный самодовольства, велел себя изобразить на большом полотне в виде негра или мавра, выметающего из курятника петушков, то есть французов. Флорентийский посол мессер Аламани сказал с ехидством: - Как бы петушки, узнавшие дорогу в Италию, не погнали отсюда некоторых недальновидных правителей. Покуда Моро избавился от одного петуха, наименее опасного. Мессер Аламани имел в виду покойного герцога и его эмблему. Но если бы Моро и услышал подобные произносимые украдкой дерзкие намеки, то, ослепленный удачею, нимало бы не тревожился; недаром постыдное поражение при Форнуово, когда настигшее короля Карла при его отступлении за Альпы союзное войско было как пыль рассеяно французами, Моро велел объяснять и оправдывать редкостною военною хитростью, предпринятой для завлекания противника. Также он велел выбить медаль, украшенную на одной стороне изображением сосуда с водой, а на другой - языками пламени: ото показывало, что он является владыкою мира и войны. Отсюда понятно, почему в его голове тогда именно стали возникать наиболее величественные проекты. Так, для преобразования столицы Ломбардии в Новые Афины Моро предполагал воспользоваться описанием и чертежами вымышленной Сфорцинды, сделанными Антонио Филарете для герцога Франческо. Однако нынешнему миланскому герцогу при его замыслах недоставало денег: помимо 200 тысяч дукатов, переданных королю во время их дружбы, 120 тысяч стоила императорская инвеститура. И это не считая 400 тысяч дукатов, отданных воровским образом в виде приданого за Бьянкой Марией Сфорца. Таким образом, задумывая и создавая одно, приходилось разрушать что-нибудь не менее важное: так, Моро велел переделать в слитки бесценные древние золотые медали, чтобы заложить их в Венеции; одновременно служащие казначейства надеялись поправить дела, подолгу не выплачивая ничтожное жалованье, кому оно полагалось. - На пятьдесят дукатов, полученных мною в течение тридцати шести месяцев, возможно ли прокормить шесть ртов? - спросил Леонардо, жалуясь на условия при миланском дворе. - О себе я не говорю, так как, обходясь растительной пищей, довольствуюсь малым. Однако же молодых людей, которым приходится тяжело работать, не следует ограничивать в питании. Сквозь нарядную внешность, старательно поддерживаемую Мастером, просвечивала жестокая нужда - наилучшая сноровка и бережливость в обращении не восстановит в первоначальном виде ткань, поредевшую на локтях и коленях. Точно так же неудовлетворение и обида просвечивают через обычную приветливость Мастера: если уток составляют неумеренные похвалы, а основу - забвение со стороны власть имущих, неаккуратность казны и пренебрежение некоторых служащих канцелярии, подобная ткань непрочна, долго не держится и подобный человек до старости не разбогатеет. Многие скоро его обошли - как Перуджино, который женился на дочери архитектора Луки Фанчелли, всю жизнь как вол протрудившегося, и получил хорошее приданое. Но и помимо этого, не отвлекаясь для посторонней, не приносящей дохода деятельности, Пьетро увеличивал свое состояние неуклонно день ото дня. Обычаем и практикой так предусмотрено, что, к какой бы профессии ни определила человека природная склонность и семейный обычай - писать ли картины, печь булки или строить дома, - с течением времени он выбивается из бедности и к порогу, за которым ни в чем не станет нуждаться, приближается с достаточной суммою денег, оставляя наследникам не одно имя. Но если человек, за что ни берется, большую часть времени расходует на исследования и его ведут произвол или причины, которые ему одному кажутся важными, трудно поручиться, что останется в сундуках после его смерти. Подобные люди при совершенстве их произведений и разнообразии и силе способностей, кажется, ничему окончательно не научаются, так как они постоянны только в своей изменчивости и в каждой следующей работе отчасти отвергают достигнутое ради неиспробованного лучшего, поэтому никогда не угадаешь, чего от них ожидать. Что же касается Перуджино, то, может быть, обманчивая молодость вида - если после четырнадцати лет разлуки Леонардо его нашел нимало не изменившимся - имеет основание и причину в душе, как и принятый им способ действовать? Вот что рассказывает Вазари, имея в виду живопись Перуджино для братьев сервитов во Флоренции: «Когда эта работа была открыта, все молодые художники ее сильно порицали, и в особенности за то, что Пьетро использовал те же фигуры, которые он раньше обычно изображал в своих работах. Испытывая его, друзья говорили ему, что он себя, видимо, не утруждал и что разучился хорошо работать либо из-за скупости, либо чтобы не терять времени. Пьетро отвечал на это: „Ведь я написал те фигуры, которые вы раньше хвалили и которые вам бесконечно нравились. А если они теперь вам не нравятся и вы их не хвалите, что я могу сделать?" Однако те продолжали его колоть сонетами и публичными оскорблениями. И надо сказать, что молодые художники отчасти правы: подобное постоянство или вечная молодость в действительности хуже смерти, тогда как тот, кто находит наилучшее удовольствие в беспрерывной работе ума и всевозможных изобретениях, хотя бы некоторые его создания были ошибочны и недолговечны, остается молодым и его слава только укрепляется. 62 Фигуры людей должны обладать позами, соответствующими их действию; их можно хорошо изучить, подражая движениям немых, которые разговаривают посредством движения рук, глаз, бровей и всего тела, желая выразить представление своей души. И не смейся надо мной, если я предпочитаю для тебя бессловесного наставника, который должен тебя научить тому искусству, в котором сам бессилен. Моро пожелал, чтобы на северной стене трапезной монастыря Санта Мария делла Грацие, назначенного усыпальницей Сфорца, Леонардо написал «Тайную вечерю», к чему Леонардо приступил в начале 1496 года. Большую часть расходов Моро поручил казне, и без того истощенной его расточительностью, так что монахам осталось кормить живописцев досыта, прислуживать при устройстве лесов и в другом, если понадобится, а сверх того наблюдать, чтобы не отлынивали от работы. - Монахи жалуются, что ты больше стоишь, чем занят порученным тебе делом, или отсутствуешь, оставив в трапезной ученика, чтобы не пропадали полагающиеся вам обеденные порции, которые этот ученик поедает, потешаясь над братией и ругая плохое приготовление, - сказал Лодовико Моро, обращаясь к Леонардо, на которого наклеветал настоятель отец Винченцо, спесивый, злобный старик, ставший впоследствии генералом ордена доминиканцев. Разгневанный пустыми придирками и неблагодарностью монахов, флорентиец ответил: - Мало того, ваша светлость, что эти люди живут припеваючи за счет тех, кто тысячи лет назад умер, не оставив им другого наследства, помимо выгоды обманывать верующих, они при этом еще проявляют недостойную христианина скаредность. Затем Леонардо рассказал герцогу о способе, каким он работает, и пояснил, что монахи не всегда могут это видеть, поскольку у хорошего живописца размышление занимает много времени. - Я создаю в уме замысел, после чего ищу совета и помощи у природы. Голова Иуды, из-за которой возникла гнусная жалоба, представляет для меня наибольшую трудность, так как воображение не в силах показать лицо человека, который жестоко и бессовестно предал своего господина. Я обошел многие места, где обыкновенно собираются злоумышленники, чтобы незаметно нарисовать, каким образом пороки, свойственные подобным злодеям, обнаруживаются в их внешности. До сих пор мне не удалось найти ничего подходящего, но я имею возможность воспользоваться внешностью этого настоятеля, докучающего вашей светлости своими жалобами. Герцог развеселился, и, чтобы его укрепить в благоприятном расположении духа, Леонардо стал показывать рисунки, которые имел с собою. - Как тебе удается изображать божественную красоту и прелесть апостолов и одновременно эти чудовища? - воскликнул герцог в волнении. - Галеаццо Мария, мой брат, содержал возле себя наиболее отвратительных и страшных уродов, каких только возможно отыскать, но я не вспоминаю ничего близкого к этому. В самом деле: свисающие ниже подбородка саблеобразные зубы, уши с громадными, будто бы распухшими мочками, верхняя губа в виде ужасного нароста, из тех, что встречаются на деревьях, вытянутый наподобие африканского огурца или сплющенный череп - все, пожалуй, свидетельствует о невозможности взять это наиболее тщательным наблюдением, так как природа не настолько жестока и не злоумышляет нарочно против своих творений. - Я не настаиваю, будто подобные моим уроды существуют в действительности, - объяснил Леонардо, - но как огородник пользуется бутылью, чтобы выращивать плоды разнообразной удивительной формы, я прибегаю к помощи зеркала. И Мастер стал демонстрировать герцогу нарочно припасенные зеркала, чтобы тот мог видеть, как отражаются вещи вогнутым или выпуклым зеркалом, или кривым и неправильным. Когда, глянув на свое отражение, Моро нашел, что его красивый узкий нос безобразно раздулся, а подбородок проваливается и исчезает, он поначалу оторопел, а затем стал смеяться. И все сильнее и громче по мере того, как рассматривал себя в других зеркалах, которые Мастер ему поочередно подавал. Что касается природы, она редко бывает совершенна как в безобразии, так равно и в красоте: изумительный торс иной раз посажен на кривые ноги, а рука, приличная апостолу или пророку, пришита к слабому, неразвитому плечу; с другой стороны, какой-нибудь напившийся вина работник передвигается библейской величественной походкой, хотя и покачивается. Поэтому мир, изображаемый живописцем ради прояснения замысла его создателя, нуждается в переделках и улучшении, как если бы господь в своих творениях не добивался готовности. Нетрудно представить, как, отправляясь нарочно наблюдать за людьми и их поведением, Леонардо и его ученики задерживаются утолить жажду где-нибудь в винном погребке; и тут им случается присутствовать при начале ссоры, которая разрешается не иначе как поножовщиной и убийством, когда кем-нибудь произнесенное невзначай слово совершенно меняет выражение лица и жесты окружающих этого человека людей. При этом каждый действует соответственно своему характеру и привычкам, отсюда великое разнообразие движений. Учитель вытаскивает из-за пояса книжечку величиною с ладонь и прямыми движениями рисующего инструмента, как если бы складывал фигурки из хвойных иголок или палочек, изображает всю группу. Хотя он действует скрытно и быстро, поскольку то и дело переводит внимательный взгляд с модели на свое рисование, это могут заметить и принять за донос; тогда неизвестно, против кого обратится нож, вонзившийся в поверхность стола в самом близком расстоянии от Леонардо. Однако же шум и крики дерущихся он и его спутники слышат, уже находясь в безопасности за порогом остерии. Возвратившись в Корте Веккио и прочитавши эти беглые стенографические записи, Мастер без затруднения восстанавливает в памяти все, как оно было. Он велит Салаино, красиво сложенному и одетому лучше других, взять нож на кухне и, ставши спиною возле стола, с силою о него опереться. Затем Леонардо делает тщательный виртуозный рисунок, придав руке и далеко отставленному назад локтю большие изящество и красоту, чем они имеют в действительности, высвобождая существенное из пелены случайного. Это и есть возгонка и очищение природы, восстановление в том виде, какого она сама, без участия Мастера, не достигает. Изумительный рисунок послужил образцом для руки апостола Петра, сжимающей нож и грозящей расправою бессовестному предателю. Будучи увеличен, этот рисунок в точности был перенесен на картон. 63 О нервах, которые поднимают плечи. И которые поднимают голову. И которые ее опускают. И которые ее поворачивают. И которые наклоняют ее вбок. Сгибать позвоночник. Наклонять его. Поворачивать его. Поднимать его. Ты напишешь о лице. Склеенный в несколько слоев из листов бумаги с помощью сваренной костяной муки и пропитанный ею, чтобы уголь лучше держался на поверхности и не осыпался тотчас, громадный картон растянут по северной стене от одного угла до другого, оставляя свободным пространство вверху - от основания сводов, а внизу - от пола примерно в рост человека. Помещение, которое Марко д'Оджоне готовит апостолам, продолжает и увеличивает пространство трапезной; при этом напротив стола, где монахам накрывают в праздники и при посещении монастыря важными лицами, стена как бы восстанавливается далеко в глубине, и там прорублены окна, которых прежде не было. Евангельский стол скрепляется, однако же, не гвоздями и клеем, но соображением Мастера, по указанию которого Марко д'Оджоне строит пространство в целом с некоторой умышленной неправильностью, а именно - перспективное сокращение делает более крутым, словно зрительные лучи, если они в самом деле распространяются из зрачка наблюдателя, движутся быстрее и более решительными шагами; так же и ковры, развешанные по боковым стенам на месте окон, удаляясь, сокращают размеры быстрее, чем если бы линейная перспектива была правильно соблюдена. Благодаря подобным уловкам живописцы еще приобретают дополнительную площадь, обманывая неискушенного зрителя и, можно сказать, саму природу. Когда, закончив строительство, ученик уступил приготовленное помещение Мастеру, туда стал проникать некий дым или курение, которое местами сгущалось, образуя не имеющие определенного смысла причудливые формы, будто бы Мастер нарочно для своего вдохновения создавал какие-то облака или случайные пятна, по его собственным словам, побуждающие живописца к прекрасным изобретениям. С течением времени приор доминиканцев отец Винченцо и его паства, шпионившие за Мастером, выясняя, насколько он прилежен, сообразили, что это не облака, а скорее морские волны, разбегающиеся далеко в стороны при падении в воду прибрежного камня. Однако причина разбегания волн хорошо не была видна, и некоторые предполагали, что тут имеет место сравнивающаяся с силой падения тяжелого камня респирация, или истечение духа, происходящее из пустоты, оставленной, как можно думать, для фигуры Спасителя. Дальнейшие превращения, или метаморфозы, пятен угольной пыли плохо помогали проникнуть в замысел и намерение Мастера, - тем более он приступал к картону без очевидного порядка и последовательности, прикасаясь и трогая его поверхность то здесь, то там. Другой раз накатанным хлебным мякишем он почти дочиста снимал угольную пыль в некоторых местах, а затем нагружал их вновь, но как бы меньшею тяжестью. После того он проворно спускался с лесов, отходил к противоположной стене и, оборачиваясь, оценивал общее впечатление. Тогда если бы кому постороннему стать рядом с ним, то вместе с Мастером он бы увидел, как различной тяжести пятна чудесным образом размещаются в глубину, словно невидимый каменщик в самом деле разобрал стену трапезной и теперь восстанавливает на расстоянии. Одновременно, если, конечно, настоятель отец Винченцо Банделло и его паства были не вовсе лишены воображения, им кажется, что в этой пристройке, добавившейся к помещению трапезной, слоняются как бы неустойчивые призраки или привидения. Кто-нибудь, отлучившись на малое время, когда, возвратившись, не обнаруживает изумительную по красоте фигуру, только что виденную, а на ее месте находит слабые разводы угольной пыли, ему это, понятное дело, не нравится. - Уничтожая то, что уже сделано, невозможно продвинуться в работе и когда-нибудь достичь ее окончания, - говорил настоятель с сердитым выражением в голосе и лице. - Скоро ли наконец уголь, осыпающийся, если к нему неосторожно притрагиваются, ты заменишь другими материалами, более прочными? Леонардо на это отвечал: - Живописец, который не сомневается и не находит, что изменить и переделать заново, быстро заканчивает работу, и заказчик бывает удовлетворен. Однако такое произведение не может понравиться понимающему человеку, поскольку быстрота исполнения есть достоинство лишь в глазах глупцов и лентяев. Если Марко д'Оджоне, когда как бы пристраивал к трапезной монастыря делла Грацие дополнительное помещение, действовал с помощью линейной перспективы, правила которой к тому времени были достаточно выработаны и испробованы в практике живописи, сменивший его Мастер в своих блужданиях и неуверенности следовал малознакомыми тропами перспективы воздушной. А эта, помимо того, что мало изучена, еще и лишена инструмента в виде линейки и мерного циркуля - чем иначе можно измерить разницу в силе темноты или изменение цвета в зависимости от расстояния, как не опытным и обладающим природной способностью глазом? Ведь имеются люди, которые определяют подобную разницу только в самом грубом виде, а когда дело касается тонкостей, ошибаются и путаются. В этом смысле линейная перспектива ближе к математическим наукам, где, как говорит Леонардо, ученик усваивает столько, сколько учитель ему прочитывает. Но это относится исключительно к линейной перспективе, тогда как в других составляющих искусством рисования без природной способности мало что сделаешь. И это хорошо видно на примере самого Леонардо: его божественной легкости никто не научился, сколько бы он ни преподавал. Кто бы увидел, как Мастер, не приготавливаясь, рисует ладонь Спасителя в труднейшем ракурсе и тотчас затем другую ладонь, тот ужаснулся бы, каков в своем мастерстве флорентиец, если трудную вещь, на которую другой рисовальщик истратит день с утра и до вечера, этот сделает с изумительной правильностью с одного разу: будто бы две голубки внезапно опустятся на слегка затененное угольною порошей бумажное поле. Хотя в других местах картона отчетливости много недоставало и Леонардо еще не касался их проясняющей линией, когда появились эти раскинутые ладони - правая сложена ковшиком и накрывает приготовленный к причастию сосуд, наполненный кислым соком палестинского растения паропсиды, а левая опрокинута тыльной стороною вниз и раздвинутые пальцы указывают пасхальный хлебец, - тотчас стали слышны слова, хотя бы и беззвучно произнесенные: примите и ядите, сие есть тело мое; и с этим отпала необходимость фантазировать о падающем камне, поскольку слова его полностью заменили. Если волны, распространяющиеся от своей причины правильными кольцами, пересечь воображаемой плоскостью по вертикали, то на получившемся срезе мы получим кривую, сходную с фигурой движения пастушеского кнута, когда, быстро водя рукояткою сверху вниз и обратно, им забавляется его владелец. При этом ближе к своему источнику колебания становятся выше и круче: глянув на композицию «Вечери» в ее окончательном виде, нетрудно в этом удостовериться. Ближний к Иисусу с левой стороны апостол Иаков, сын Заведеев, наклонив голову к груди, откидывается назад и в изумлении разводит руками - это напоминает движение крыльев какой-нибудь морской птицы, когда, подставляя себя напору встречного ветра, она опускается на гребень волны. В то время движению стремящегося вперед пенистого гребня подражает апостол Филипп. Дальше кривая снижается, волна, как бы достигшая берега, от него отшатывается, и происходит некоторая сумятица, дискорданца, видная в жестах апостолов Фаддея и Симона и в выражении недоумения и испуга на их лицах. Вообще, что касается жестов, выражения лиц и характеров, здесь все разработано с изумительным разнообразием и ясностью, а мастерство противопоставления выше всяких похвал. Простецу, как Филипп, который, трудно усваивая проповедь Иисуса, просил показать ученикам Отца и, дескать, этого будет достаточно, чтобы уверовать, противопоставлен известный постоянными сомнениями замысловатый Фома, чье лицо, как его изобразил Леонардо, иному посетителю трапезной неприятнее даже лица предателя Иуды так же, как ничем не стесняемое любопытство бывает неприятнее ленивым умам сравнительно с алчностью или злобой, качествами, которые людям более привычны. Кроме того, отстранившийся от Иисуса предатель поместился в тени, где его не так видно, тогда как Фома находится напротив одного из окон, прорубленных Марко д'Оджоне в торцевой стене; поэтому указывающий кверху палец, крючковатый нос и выдающийся, как у беззубого старика, подбородок отчетливо обрисовываются на светлом небе. В свое время Зороастро ссылался на какую-то взлетающую птицу, которую якобы высмотрел в произведениях Мастера, говоря, что в действительности это не что иное, как его подпись. Теперь наиболее остроумные из друзей Леонардо также сообразили насчет указывающего пальца Фомы, обнаруживая в этом важное сходство его фигуры с фигурою ангела из «Мадонны в скалах». - За время, разделяющее оба произведения, - сказал Джакопо Андреа Феррарский, - указательный палец преодолел расстояние в четверть круга и повернулся к полудню. И тут можно подразумевать полдень жизни и ее расцвет; с другой стороны, за истекшие четырнадцать лет ангел, выступающий теперь в виде апостола, преобразовался в крючконосого старика. Из такого затруднения легко выбраться, имея в виду, что есть природное время, одинаковое для всех, а есть время внутреннее, у выдающегося человека измеряемое его достижениями. И если ему сорок четыре, - с любезной улыбкой, обращаясь к Леонардо, закончил свою речь Джакопо Андреа, - этим не исключается, что его опытный в размышлении разум и изобретательность значительно старше. Таким образом, внешность апостола представляет собой аллегорию души живописца. Обескураженный мерностью и быстротой, с какой прибывают приглашенные к трапезе апостолы, настоятель, не зная, к чему еще придраться, стал предъявлять Мастеру самые несправедливые обвинения, ссылаясь в отличие от прежних клеветнических выдумок на его излишнее усердие. Такова бесплодная изобретательность глупости. 64 В числе глупцов есть некая секта, называемая лицемерами, которые беспрерывно учатся обманывать себя и других, но больше других, чем себя, а в действительности обманывают больше себя, чем других; и это именно они упрекают живописцев, которые изучают в праздничные дни предметы, относящиеся к истинному познанию всех фигур, свойственных произведениям природы, и которые ревностно стараются по мере своих сил приобрести их знание. - Пусть умолкнут такие хулители, - сказал Леонардо, - ибо в желании познать творца столь многих удивительных произведений и полюбить их великого изобретателя не следует терять и часу, поскольку утраченное время не возвращается с прибылью, как это бывает с деньгами, пущенными в оборот их владельцем. Марко д'Оджоне - из-за своего упрямства он защищал правоту настоятеля, не допускавшего живописцев в трапезную по воскресеньям и другим праздничным дням, - умолк и принялся за работу: подгоняемый алчностью, Марко готов трудиться и по ночам, и когда угодно в неудобное время, хотя бы на словах строго придерживался церковных правил. Картина еще не окончена, а Марко уже старается над ее повторением, понятное дело, значительно меньшего размера. Он настолько спешит, будто заранее осведомлен об участи величайшего после Коня произведения Мастера, когда несчастным хранителям придется над ним трястись, подобно кормилице над колыбелью, прослеживая, чтобы отставшая от грунта свернувшаяся чешуями краска не осыпалась от каких-нибудь незаметных глазу толчков или от простого бичевания воздуха при разговоре. Впрочем, торопливость Марко д'Оджоне отчасти объясняется его намерением скоро покинуть гнездо, в котором воспитывался. Теперь же, повторяя за Мастером, он как бы соразмеряет способность не окончательно развившихся крыльев с высотою, на которую поднят, чтобы, если упадет, не больно разбиться. Самую настойчивую заботу не украшает корысть; к счастью, находятся - увы, не из числа живописцев - заботящиеся не только о произведениях творчества, но и о привычках, обычае и целиком жизненном облике подобных людей, справедливо находя это поучительным. Тогда среди братии монастыря находился племянник настоятеля, Маттео, семнадцати лет; этот Маттео Банделло недаром прислушивался и внимательно наблюдал - впоследствии он стал писателем и уберег драгоценные сведения для потомства. «Флорентиец имел обыкновение, как я много раз видел и наблюдал, рано утром влезать на помост и от восхода солнца до сумерек не выпускать кисти из рук и, забывая о еде и питье, беспрерывно писать. Однако затем могло пройти два, три и четыре дня, в течение которых он не брался за работу или проводил около картины один, два или три часа, но только созерцал, рассматривая и внутренне обсуждая и оценивая ее фигуры. Я видел также, как в соответствии с тем, что ему подсказывал его произвол, он уходил в полдень, когда солнце находится в созвездии Льва, из Корте Веккио, где он делал из глины своего удивительного Коня, и шел к монастырю делла Грацие. Там он влезал на помост, брал кисть, делал один или два мазка по какой-нибудь из фигур и сразу затем спускался оттуда, и уходил, и шел в другое место». Все это похоже: Мастер, если бы его не преследовали заказчики, ни одного произведения не объявлял бы законченным и не выпускал бы из мастерской, а живопись в делла Грацие и вовсе увязла бы в бесконечном обдумывании и обсуждении - с самим собой, и с приятелями, и с разными посторонними лицами. Напрасно отец Винченцо надеялся, что, отложив в сторону уголь и взявшись за кисть, живописец оставит проволочки, настоятелю приходилось огорчаться как прежде. Избранный Мастером, хотя и мало проверенный практикой способ живописи смесью темперы и масла по сухой штукатурке хорошо пригоден для переделок и улучшений, тогда как живопись по сырому не дала бы возможности сделать один-два мазка и затем спуститься с лесов, покинуть трапезную и временно отдаться другому занятию. Леонардо как раз начал лепить всадника для своего Коня, хотя лучше бы он этого не делал, поскольку фигура герцога Франческо из-за ее надменного вида послужила причиной разрушения памятника, так как неприятели Сфорца этого не вынесли. Между тем негодяям следовало бы поучиться благородству поведения у Мастера, презиравшего применяющих силу, мало того, он учил исследовать и принимать к сведению аргументацию противника, и какой бы возмутительной она ни была, предпочитал ее аргументации доброжелателей и пояснял это следующими словами: Будь расположен столь же охотно выслушивать то, что твои противники говорят о твоих произведениях, как и то, что говорят друзья: ведь если это истинный друг, то он второе ты сам, а противоположное этому ты найдешь во враге. Друг же может ошибаться. Осенью 1496 года с окончанием торжественных празднеств по случаю вручения Моро императорской инвеституры вместе с титулом герцога Миланского Мастер послал Больтраффио в Павию, чтобы тот приступил к обещанной картине с изображением герцогини Изабеллы в виде св. Варвары. Как празднество было сомнительным, поскольку Моро инвеституру скорее купил на не принадлежащие ему деньги, что в его обычае, так же сомнительна польза от подобной картины: если св. Варвара не уберегла несчастного Джангалеаццо от гибели, восстановить законное право его наследников она не сможет тем более. Но это уже другое дело; так или иначе, поскольку Салаино находился в мастерской с порученной ему маленькой мадонной для одного миланского дворянина, безотлучно возле Мастера был единственный Марко. Что касается сторонних посетителей, Леонардо никому не препятствовал приходить в трапезную делла Грацие и свободно высказываться о произведении, хотя непременно находятся такие, что заболевают, если не удается осудить какую-нибудь превосходную вещь или оклеветать достойного человека. А ведь если посетитель молчит, потерян от изумления способность речи, неудовольствие крикливо о себе извещает. И это при том, что архитекторы трапезной придали ее помещению свойство усиливать самые ничтожные звуки. Таким образом Леонардо имеет время обдумать услышанное, прежде чем спускаться с лесов для возражения наиболее наглым. Поскольку Леонардо советовал ученикам наблюдать за глухонемыми, заслуживает быть отмеченной проницательность путешествующего с севера паломника: - Ужасное известие вызывает глубокую скорбь, а не растерянность и злобу, как если бы предводитель сообщил соумышленникам, что им не удается избежать правосудия; тогда как присутствующие апостолы испытывают все же более тонкие чувства сравнительно с тем, что можно видеть у непривычного к сдержанности простонародья или у глухонемых, которые размахивают руками и искажают лицо, не имея других средств сообщения. - Тупицам, как ты, - ответил за Мастера Марко д'Оджоне, - следует показывать вещи в преувеличенном виде, так как они не могут ценить слаженность композиции, чудесное освещение или чередование и превосходную гармонию красок. - Зато я хорошо понимаю скромность и благочестие, - ответил прохожий, - которые дороже стоят в наших краях сравнительно с буйством, неприличным смирению и задумчивости апостолов, следующих Спасителю, терпя лишения и неудобства. Однажды в сопровождении свиты и клира в трапезную явился престарелый кардинал из Каринтии из местности Гурк, который, посещая Милан, останавливался в монастыре делла Грацие. Леонардо тотчас спустился с лесов, чтобы приветствовать важное лицо и дать пояснения, если понадобится. При виде хотя и не полностью оконченного произведения древний старик кардинал изумился и как бы впал в остолбенение, не в силах произнести ни слова; когда же вышел из тупика, не тратясь на похвалы, спросил Леонардо, какое он получает вознаграждение. Мастер, не задумавшись, отвечал, что две тысячи дукатов ежегодно, не считая подарков. Обращаясь к одному из клира, чтобы другие этого не услыхали, Марко д'Оджоне сказал: - Если Мастер, в то время как его служащие жалуются на дурное и недостаточное питание, зарабатывает громадные деньги и только посмеивается, когда говорит, что наилучшая пища для молодого человека - это его добродетели и усердие, он не иначе как скряга. Поэтому, покуда я здесь питаюсь вместе с монахами, я съедаю в каждую выдачу не менее чем за троих, так же поступает барсук, целую зиму остающийся в норе, сохраняя упитанность. Как этот Марко преувеличивает скупость и расчетливость Мастера, другие преувеличивают его уверенность в себе и сознание превосходства; ведь совсем в ином свете показывается фигура Леонардо в рассказе миланского живописца Паоло Ломаццо, который, когда ослеп, занялся литературой и приобрел известность как историк искусства. «Изумительнейший художник Леонардо да Винчи, написавший „Тайную вечерю", придал Иакову Старшему и Иакову Младшему такую красоту и такое величие, что, пожелав сделать Христа, несмотря на все искусство, не мог для него найти достаточную полноту совершенства. Придя в отчаяние, он решил посоветоваться с Бернардо Зенале, тот сказал ему: - О Леонардо, ошибка, допущенная тобой, так велика и такого свойства, что никто, кроме бога, не может помочь тебе. Не в твоей власти и не во власти других людей найти большую божественность и красоту, чем божественность и красота, которую ты придал Иакову Старшему и Иакову Младшему. Нужно примириться с этим: пусть Христос остается несовершенным, потому что ты не сделаешь настоящего Христа рядом с такими апостолами. Леонардо так и поступил, как в этом можно убедиться еще и теперь, хотя картина, - добавляет Ломаццо, - совершенно разрушена». Зенале, проживший более девяноста лет, исполнял должность соборного архитектора, можно сказать, до последнего вздоха: он родился, когда еще здравствовал Томмазо Мазаччо, работавший в знаменитой капелле церкви св. Духа, а умер спустя шесть лет после Леонардо. О нем Леонардо отзывался как о редкостном рисовальщике, в то же время надо признать юношескую чувствительность Бернардо Зенале к новизне, хотя бы в настоящем случае его суждение кому-нибудь покажется простоватым и не отвечающим философской утонченности, какой Мастер требовал и ожидал от рассматривающих его произведения. Кроме того, возможно, что не отчаяние его охватило, когда он обращался к Бернардо за советом, - если вся эта история не выдумана Паоло Ломаццо, - но тут мы видим обычное его притворство. Что же касается дела по существу, а именно незаконченности фигуры Иисуса, то при поэтическом даровании этого Паоло ему трудно полностью доверять, поскольку из-за недостатка зрения он больше полагался на фантазию и рассказы других людей. К тому же незаконченность Леонардо особого рода, как это рассматривалось применительно к «Волхвам», сохраняющимся у флорентийских Бенчи в их гардеробной: будто бы Мастер использует неизвестный состав, растворяющий поверхность готового произведения, раскрывая - вместе с окном, на котором обрисовывается нежнейший, не полностью определившийся контур головы Иисуса, - метафорическое окно незаконченности. 65 Итак, живописец, смотри хорошенько на ту часть, которая наиболее безобразна в твоей особе, и своим ученьем сделай от нее хорошую защиту, ибо если ты скотоподобен, то и фигуры твои будут казаться такими же неосмысленными. И подобным же образом каждая часть, хорошая или жалкая, какая есть в тебе, обнаружится отчасти в твоих фигурах. - Как око бури просвечивает сквозь кристалл, так, поместившись в апостолах, просвечивают правильные тела, которые описаны в геометрии древних вместе с их качествами, - говорил, обращаясь к Мастеру, начитанный в философии камердинер Джакопо Андреа Феррарский. - Тщательно и терпеливо подражая природе, ты создал произведение возвышенное, тогда как другие пребывают мыслию на небесах, но в их произведениях видна смертная скука. Твои же апостолы бодрствуют и горячатся, так что, приближаясь к картине, поначалу видишь подобные бурям, случающимся в безоблачном небе, движение и свет. И, еще не уяснив их причины, зритель бывает охвачен воодушевлением. Джакопо Андреа устанавливал стекло, отдалившись настолько, чтобы через него картина была видна целиком, и обводил границы такого намного уменьшенного изображения. Получался прямоугольник, длинная сторона которого вдвое превышала короткую, а в пересечении диагоналей оказывалась голова Иисуса. Хотя между преступниками наиболее опасны ворующие изобретения и всевозможные остроумные выдумки, тщеславие побеждает предусмотрительность, и ставшим вокруг монахам и послушникам, между которыми есть любознательные, Джакопо Андреа объясняет, что модулем, ради которого он предпринял исследование, служит радиус малых люнетов, видных в верхней части стены. В треугольнике со сторонами, равными модулю, помещается фигура Спасителя, а в его вершинах оказываются голова и ладони. Полуокружностями, радиус которых также измеряется модулем, двенадцать апостолов охвачены по трое; при этом Фаддей и Варфоломей один напротив другого на торцевых сторонах стола спинами укрепляют полуокружности изнутри. Другие ученые друзья Леонардо также пытались проникнуть в пифагорейский смысл великого произведения; иной бьется долгое время, так и эдак приноравливаясь своим инструментом, и не расспрашивает Мастера из гордости, зато, обнаруживая какую-нибудь закономерность, достойную, по его мнению, чтобы распространяться о ней по всему свету, похваляется и важничает. Регент соборного хора флорентиец Франкино Гафури, человек остроумнейший, нашел, что перспективное сокращение или шаги, какими удаляются в картине Леонардо потолочные балки, в своем уменьшении соотносятся как секста, кварта и терция. Когда в 1494 году францисканец Лука Пачоли из Борго сан Сеполькро издал «Summa arithmetica», составленную для молодого герцога Гвидобальдо Урбинского, Лодовико Моро призвал его в Милан, куда он спустя время прибыл, чтобы здесь приступить к трактату «О божественной пропорции». В противоположность другому известному францисканцу, а именно настоятелю капеллы св. Зачатия отцу Бартоломео, чья внешность беспрерывно была разрушаема недостатками его характера, полное свежее лицо фра Луки Пачоли показывало при его летах, насколько дружеская доброта, трудолюбие и смиренная благодарность создателю сохраняют сосуд, в котором содержатся. Недаром основатель их ордена учит, что злобные живут беспорядочно, быстро дряхлеют и изнашиваются сравнительно с добрыми людьми, понимающими справедливость не исключительно в целях собственной выгоды. И напрасно утверждение Вазари, будто Лука бессовестно обобрал своего земляка и преподавателя Пьеро делла Франческо, живописца, опытнейшего математика и знатока перспективы, хотя бы важнейшие части написанных на народном языке трактатов Луки Пачоли суть перевод из латинских сочинений этого Пьеро, его наставнике. Существенное достоинство ученых рассуждений Луки Пачоли, когда он бывает самостоятелен, хорошо видно там, где он сводит различные вещи и находит аналогию, если даже другой человек ничего подобного не замечает. Таким образом, францисканца в его рассуждениях следует решительно уподобить птице, не смущаясь расстоянием прыгающей с ветки на ветку в поисках корма. С этим соглашается каждый, кто ознакомился с трактатом «О божественной пропорции», приведенным его автором к окончанию примерно в то время, когда Леонардо велел разобрать леса перед «Тайною вечерей». Перечисляя тринадцать свойств пропорции, Лука замечает, что таким было число лиц, присутствующих на трапезе; а когда он рассматривает пять соответствий пропорции с богом, то в четырех находит аналогию с небесными добродетелями, которых столько же. Отсюда Пачоли приходит к простым телам и далее к четырем элементам: земле, воздуху, воде и огню. Остающееся пятое соответствие францисканец приводит к додекаэдру, ограниченному двенадцатью пятиугольниками, тому из пяти правильных тел, которое согласно Платону прямо соотносится с небом. Всех же фигур, рассматриваемых Лукой Пачоли, оказывается более тридцати, поскольку между ними имеются произошедшие от первоначальных путем усечения или добавления. Поэтому если кто попытается, как это удалось Леонардо, иллюстрировавшему трактат Луки Пачоли, с помощью линейки и циркуля построить икосаэдр, то есть фигуру с двадцатью треугольными гранями, а затем, отсекая вершину каждой из составляющих пирамид, построить икосаэдр абсциссус, или усеченный, где шестиугольные грани чередуются с пятиугольными, а потом, действуя противоположным образом и выстраивая пирамиды на гранях икосаэдра, показать икосаэдр элеватус или - еще лучше - фигуру, которая получается при одновременном усечении и наращивании через одну граней десятигранника, то есть гекосаэдр абсциссус элеватус, то, имея в виду, что каждую из понадобившихся для трактата Луки Пачоли фигур Леонардо строил в двух видах: солидус, полную, и вакуус, порожнюю, как бы сделанную из прозрачного материала, - этот человек отчасти поймет, какие здесь нужны терпение и муравьиная тщательность. Впрочем, Леонардо взялся за безвозмездную, невыгодную для него работу не из одних только дружеских чувств к Луке Пачоли, с которым близко сошелся, но и ради того, что тот преподавал ему геометрию по Эвклиду и некоторые разделы математики, как умножение корней. Мастеру стало сорок пять лет, и оказались видными недостаточность и неравномерность образования, когда он усваивал тончайшие вещи из философии, правда, скорее в изложении Джакопо Андреа, феррарца, чем из первоисточников, поскольку его латыни для этого не хватало, но имел пробелы в других науках, преподававшихся юношам и всем желающим в университетах. Платон полагает, что как существует искусство философствующих и искусство нефилософствующих, так есть две арифметики - купцов и философов и две геометрии - строителей и ученых. Особый раздел «Суммы об арифметике, геометрии, пропорциях и пропорциональностях», изданной в Венеции в 1494 году, Пачоли отвел двойной итальянской бухгалтерии, отцом которой считается. Будучи сам человеком сообразительным в житейских делах, бережливым и расчетливым, Пачоли не растекается мыслию, но довольно толково излагает суть дела, и его примеры опираются на действительные возможности практики. Но как некоторые верующие чем усерднее отбивают поклоны и крестятся, тем чаще нарушают заповеди божьи вне храма, когда маэстро приступает к чистой теории, он не связывает себя и малейшим правдоподобием. Так, разбираясь с корнями, умножению которых он обучал Леонардо, Лука Пачоли приводит задачу о путешествиях: торговец столько раз путешествовал, сколько у него вначале было дукатов, спрашивается, сколько он совершил путешествий, если при каждой отлучке количество дукатов удваивалось и в конце концов стало их 90. Ответ поражает странностью: число путешествий оказывается равным ; в другой похожей задаче ответ выглядит следующим образом:. Если все же принять, что Лука каким-то образом пытается сблизить две математики - купцов и философов, смесь получается искусственная и непрочная, как масло с водой. С другой стороны, кажется, что подобной абстракцией и равнодушием к смыслу, за нею скрывающемуся, Лука показывает себя большим математиком сравнительно с Леонардо да Винчи. Мастер с его склонностью к целым простым числам, когда наимельчайшая дробь представляет собой 1/4 в пропорции трения, к простейшим зависимостям (настолько, насколько или чем больше, тем меньше), к притворному бумажному строительству, над которым потешался Платон («построим четырехугольник», «проведем линию», «произведем наложение» и так далее), как бы ни сцеживал сквозь ячеи своей верши всю великолепную жизненность, желая остаться с невидимыми волосяными линиями, обозначающими не более чем направление силы и тяжести, отодвинутое остается в виду, хотя бы и где-то на горизонте воображения. Больше того, от громоздящихся облачных гряд в долину абстракции всякими путями проникает сырость действительности но аналогии с тем, как в приготовленную Марко д'Оджоне с помощью чертежного инструмента пристройку к трапезной делла Грацие Мастер вводил как бы клубящуюся туманную влагу, угольную пыль, из которой затем образовались апостолы. Если же через их внешность, как утверждает Джакопо Андреа, просвечивают правильные тела, это, по-видимому, надо понимать таким образом, что все разнообразие жизни непременно сводится к научным законам и им подчиняется. 66 Родится от малого начала тот, кто скоро сделается большим; он не будет считаться ни с одним творением, мало того, он силою своей будет в состоянии превращать свое существо в другое. Об огне. Архитектор из Болоньи, которого звали Франческо, желая поместить свое имя на архитраве выстроенного им здания, сделал это следующим образом: сначала высек рельефом фигуру св. Франциска Ассизского, а за ним поместил изображения арки, крыши и башни, также рельефные. Поскольку арка по-итальянски будет arco, крыша - tetto и башня - torre, из корней составляется слово architettorre, a все в целом означает: Франческо-архитектор. Имеются письменности, как египетская, когда простейшие картинки обозначают слоги, но при чтении смысл снимается, а звучание остается, так что древнего египтянина приходится считать изобретателем ребуса, служащего теперь для забавы. Составленный Мастером ребус открывается изображением льва, охваченного языками пламени; в следующей, настолько же ловко набросанной картинке тот, у кого есть воображение и наблюдательность, увидит колоду для разделывания мясных туш, вернее, две колоды, чтобы показать множественное число. В Ломбардии такая колода называется desco, отсюда множественное - desci. Языки пламени понадобились, чтобы после leon, то есть лев, вышло ard, ardere, гореть или пылать, что также и в обыденной речи иной раз используется в переносном смысле: пылать страстью, гневом или еще как-нибудь. Из всего этого вместе получается leon-ard-desci, или леонардески, как называют последователей, учеников и прилежных подражателен великого Мастера, наиболее ловко подделывавшихся под его руку и подражавших также одежде и поведению, чтобы, переезжая с места на место, распространять его влияние по всему свету. Иначе говоря, пылающий лев передает жар души своим произведениям, которые затем его излучают, тогда как другие восприимчивые души им зажигаются и разносят пламя вокруг, как светильник на ветру, если придерживаться Алкуина. Только иные светильники от слабого дуновения гаснут, иные же разгораются и при сильном порывистом ветре. Вместе с этим если вьющиеся золотистые волосы отчасти соответствуют гриве, то высокий звонкий голос флорентийского Мастера близко не подходит к рыканью льва, тогда как повадками Леонардо скорее напоминает лисицу. С другой стороны, громадное произведение требует от исполнителя львиной силы - не так из-за площади, которую оно занимает, как из-за его глубины: каким шестом ни попробовать, вряд ли обнаружится дно. Пророчества, басни и ребусы служат удовольствию Мастера и утешению его господина и необязательно содержат мораль. Держа перо на весу над четвертушкою бумаги, Леонардо медлит, подобно примеривающемуся к снарядам жонглеру; затем необычным для него способом, то есть слева направо, он пишет: - Che po? Чуть выше быстрым угловатым контуром, так что рисунок напоминает какой-то значок или египетский иероглиф, изображает берцовую кость. Получается che posso, потому что кость по-итальянски - osso. Леонардо затем начертил нотную линейку и на ней значками, принятыми у музыкантов, - фа и ре; подумал и нарисовал седло - вместе с родовою частицей это будет la sella. Написал буквами fe, что само по себе ничего не означает; нарисовал мерную кружку - такими пользуются при раздачах продовольствия беднякам: как и самая мера, она называется миною. Изобразил епископскую митру, написал букву l и заключил изображением сердца. И все это так бегло, что могло показаться, будто он имеет привычное знание какого-то алфавита наподобие египетского, и поэтому больше заботится о смысле, но не о способе, каким его подает. - Che posso se la femina mi tra el core? - Что я могу сделать, если эта женщина взяла мое сердце? - прочитали Леонардо и герцог в два голоса, и Моро весело засмеялся, что прозвучало довольно дико в помещении, из-за траура обтянутом черной тканью. Проходящий под знаком Козерога декабрь относится к несчастливым месяцам, и это азбука астрологии. Последнюю неделю перед рождеством мессер Амброджо да Розате провел, уединившись в Павии, в западной башне замка, откуда наблюдал небо, сверяясь с астрариумом, звездными часами, чтобы определить срок предстоящего в январе, под Водолеем, соединения Марса, Юпитера и Сатурна, имеющего великую важность для Сфорца. Поскольку события все же могут повернуться либо так, либо эдак, мессер Амброджо не стал полностью опубликовывать свои наблюдения - не был так глуп, как те предсказатели, которые, рискуя прослыть обманщиками, распространяются с излишней подробностью о недостоверном. Он только объявил, что в наступающие дни нового, 1494 года синьоре герцогине следует воздерживаться от резких движений, так как на восьмом месяце созревания плода это бывает опасно. В канун св. Обрезания Беатриче и в самом деле не танцевала; однако в следующий затем праздник имени Христова отплясывала, словно сорвалась с цепи. Да и как ей было не радоваться, если Лодовико Моро добился императорской инвеституры и законная герцогиня Миланская нарочно празднует это событие в Павии? Но тут случилось, о чем было предупреждение: спустя два часа как родился мертвый ребенок, герцогиня умерла от потери крови, и вместо ожидавшегося с большим нетерпением карнавального шествия из Павии в Милан потянулось другое, угрюмое и печальное. После похорон Моро велел обтянуть черным сукном помещение в башне миланского замка и оттуда не выходил, а пищу ему приносили. Побыв в одиночестве, герцог затем стал призывать сведущих и остроумных людей, чтобы те объясняли ему необходимость случившегося или каким-нибудь другим способом его утешали. Показывая герцогу Моро сделанные с умерших беременных анатомические рисунки, Леонардо настолько красноречиво пояснял их содержание, что слушателю оставалось вообразить, будто ему самому угрожает опасность от неправильного развития плода, тем более Моро с его бледным лицом, длинными волосами и расширяющимся книзу большим животом имел сходство с беременной женщиной. В то время как Гиппократ советовал излечивать робость опасностью, а понос - чемерицей, вызывающей сильное расстройство пищеварения, - такой способ называют гомеопатией от греческого омeйон - подобный и патос - болезнь, - другие врачи призывают лечить неудовольствие радостью и душевную боль развлечением и удовольствиями. Леонардо воспользовался обоими способами. - Наименования звуков октавы предоставляют благоприятные возможности остроумному изобретателю ребусов, - сказал он и нарисовал рыболовный крючок, amo по-итальянски, и после на нотной линейке показал другие звучания от ре до ля; на самом верху написал буквами слог za, a опустившись затем четырьмя линиями ниже, повторил ноту ре. Тогда получилось: Амо-ре-ми-фа-соль-ля-ца-ре, или amore mi fa sollazzare, то есть любовь меня воодушевляет. Моро и в самом деле пришел в превосходное расположение духа, и огорчение, кажется, на время его покинуло. Он похвалил Мастера за его старательность, и тот отвечал с помощью ребуса: - Уподобляюсь муравью, alla formica. Таким образом крыло, alla по-итальянски, оказалось в упряжке с муравьем, из божьих тварей наиболее трудолюбивой. Присутствовавший здесь же духовник герцога Моро сказал, имея в виду свойственную Мастеру силу воображения: - Среди населения муравейника, насколько это известно, находятся также крылатые летающие особи. Фортуна, по-видимому изменившая намерения относительно Сфорца, скоро нанесла другой ощутимый удар легкомыслию герцога, когда спустя малое время после того как при родах скончалась герцогиня Миланская, внезапно умерла сестра герцога, Анна Мария, бывшая замужем за феррарским наследником Альфонсо; тот же, в свою очередь, приходился родным братом герцогине Беатриче. Так рушится прочнейшая крестообразная связь, двойное родство, предоставлявшее Милану союзника и военную помощь. 67 - Мы создаем нашу жизнь смертью других, - сказал Леонардо, поощряя выдумку герцога, когда тот велел расписать помещение Замка, называемое залою делла Acce, в виде беседки и чтобы корни образующих ее растений видны были под дерном, где они получают питание из перегноя. На это Моро с внезапной злобой ответил: - Мысль не новая, поскольку та же понимали в древнейшие времена: люди ходят по костям своих предков и обратившихся в перегной родителей, тогда как на перегное произрастает капуста, которую мы съедаем; вместе с капустою уничтожаются личинки летающих насекомых и бабочек, и так далее и тому подобное. Недостаточное утешение, если речь идет о смерти наиболее близкого человека, скончавшегося в молодом возрасте, не воспользовавшись полнотой славы и власти, которых ее супруг хитростью и упорством добился от императора. В свою очередь, Леонардо мог возразить герцогу, его же самого и оправдывая, что-де не новая мысль, но глубокая, если частым повторением не обесцветилась и поражает душу много времени спустя после того, как была высказана впервые. Что касается названия залы, то, по мнению некоторых, оно означает Дощатая, поскольку asse по-итальянски доска, и помещение для сохранения тепла в зимнее время обшивается досками. Другие указывают на второе значение слова, а именно - ось, и что делла Acce не иначе как Осевая. Дополнительно они объясняют, что своды помещения образуют фигуру октаэдра, означающего музыкальную октаву, тогда как платоники изображают его символом блага, а благо божественное - ось, на которой все вертится. Видно, живописцу этого показалось недостаточно, если он, со своей стороны, постарался насколько возможно запутать и сбить с толку зрителя и достиг цели, заплетая узлами и узорами золоченые ленты, какими перевиты и скрепляются купы деревьев, образующих упомянутую беседку. Мало кому придет в голову, что Мастер воспользовался опытом своих изобретений в военном деле, когда приходится отыскивать наилучшие способы связывать между собою отдельные части мостов, осадных лестниц и прочего. Так, духовник герцога Моро, человек образованный и остроумный, усмотрел в плетении золоченой ленты символическое изображение веревки, подпоясывающей одежды св. Франциска, обвенчавшегося с бедностью. От пола примерно в рост человека и ниже по стенам залы делла Acce с величайшими знанием и тщательностью изображен разрез каменистой почвы с укрепившимися в расселинах корнями, норами и ходами кротов и остальными подробностями. Так что находящийся посреди комнаты зритель испытывает в ногах могильный холод, и это, наверное, впервые в истории ЖИВОПИСИ: НИ ОДИН другой живописец не добивался такой силы влияния и многозначительности, не прибегая к какому-нибудь занятному и трогательному сюжету, обходясь изображением деревьев и скал, то есть представляя зрителю чистый пейзаж. При том, что Моро, разозлясь на судьбу, непрестанно ему угрожавшую, другой раз кричал и выговаривал кому ни попало без причины, большею частью он пребывал в печальном, подавленном расположении духа, и его фантазии тому соответствовали. Так, в нижней подземной области произведения, в расселинах между камнями, он обнаруживал очертания мертвой головы, хотя то, что имел в виду герцог, находившиеся возле него придворные принимали за очертания пятна, получившегося от сырости, или за оставшийся слабый след изображения, которое живописец, сочтя неудавшимся, уничтожает. Однако, подчиняясь настойчивому внушению их господина, эти придворные затем внезапно усматривали выдвинутый вперед подбородок, глубоко запавший, как обыкновенно у покойников, рот, напоминающий клюв хищного ястреба нос, общий всем Сфорца. Мертвый представлялся герцогу равно похожим на несчастного Джангалеаццо и на него, герцога Моро, отчасти виновного в смерти племянника. Хотя угрызения совести и жалость к себе одновременно его одолевали, герцог с большим высокомерием и насмешливостью добивался согласия с его точкой зрения. Так и Зороастро, хотя и далекий от герцога по своему положению, настаивал, что, если кто не находит в волосах «Девы в скалах» знака взлетающей птицы, тот слепец и не признает очевидного. Итак, живопись в зале делла Acce отчасти обладает свойствами колокола Лоренцо Великолепного, в ударах которого влюбленный слышит имя его возлюбленной, тщеславный - предупреждение о победах, а еще кто-нибудь третий - что ему вздумается. Скажем, духовник герцога, отталкиваясь от произведения Леонардо, развивает легенду о Сифе, сыне Адама: этот, когда ему было видение, усмотрел в ветвях дерева, коренящегося в преисподней, а вершиною проникшего в рай, символ воскресения господня. Наконец, люди наиболее образованные и светские находят в остающемся посреди близко сведенных ветвей лазурном окошке структуру октаэдра, повторяющую членение сводов залы делла Acce. Леонардо же, если к нему обращались за разъяснениями, ничего прямо не отрицал, по также и ни на чем не настаивал. Не показывается ли в таком случае Мастер в виде какого-то хитреца - сочинителя ребусов, задавшегося целью водить за нос и обманывать отгадчика? Хотя если в целях проверки такого предположения обратиться к разделу «Трактата о живописи», где Леонардо рассматривает правила живописи деревьев и зелени, можно с большею вероятностью предположить, что как «Тайную вечерю» в монастыре делла Грацие справедливо считают энциклопедией движений человека и выражений лиц, так же и пейзажная живопись в миланском замке в сопровождении текстов из указанного раздела «Трактата о живописи» оказалась бы наилучшей для своего времени иллюстрированной энциклопедией ботанических знаний, и, таким образом, плетение беседки в зале делла Acce является необходимой естественной частью громаднейшей верши, вывязываемой одновременно с разных сторон и назначенной обнять мироздание, тогда как лазурное окошко в форме октаэдра вверху между сдвигающимися ветвями есть модель ячеи или, лучше, воронки: одной из двух, вставленных - согласно Платону - на ее полюсах. Преподобный отец, духовник герцога Моро, имея ослабленное возрастом зрение, мог ошибаться, сочтя находившегося под потолком на лесах Салаино, которому из-за его верткости сравнительно с другими учениками чаще поручалось подобное, за привидевшегося легендарному Сифу запеленутого младенца. Ведь если в таких произведениях, как «Тайная вечеря», большая доля работы доставалась помощникам, здесь подавно Леонардо не соглашался доверить ученикам только немногие важные куски живописи в подземной области, где Моро обнаружил мертвую голову. Для остального же сочинял композицию, готовил рисунки и давал необходимые пояснения ученикам, не имея возможности сам тратить дорогостоящее время на работу, которую легко может выполнить кто-нибудь другой. 68 Примечай движение на поверхности воды, которое походит на волосы, обладающие двумя движениями: одно зависит от веса пряди, а другое - от линии завитков. Точно так же вода имеет свои водовороты, одна часть которых зависит от импульса главного течения, а другая - от падающего и отраженного движения. Настолько острого внимательного зрения нет у других наблюдателей, как нету у них ни поднаторевшего в сопоставлениях скорого разума, ни чудесной способности рук, позволяющей с наибольшей достоверностью и правдоподобием изображать всевозможные движения воды, какими болотистая влажная местность как бы внезапно закипает после дождя, когда едва различимые в обычных условиях действия и движения удесятеряются; ни, наконец, легкой походки, тем более удивительной, если под ногами отважного путешественника почва колеблется, как бы раздумывая, поглотить храбреца или над ним посмеяться. Если на поверхность черного водяного окна пробивается донный ключ, впечатлительному человеку его клубящиеся желваки напоминают меняющиеся разнообразные выражения лица; в то время водоросли и трава - это как бы намокшие волосы утопленников; расположенные близко к поверхности воды и колеблемые течениями, они дают рисовальщику правильные указания, как надо действовать, - редкостный случай, когда штрих и линия осуществляются самой природой. А это отчасти помогает смириться с доступностью для человека поистине дьявольского мастерства, видного в рисунках Леонардо, относящихся к науке гидродинамики и изображающих волны, течения, водопады, всплески и прочее. И ведь как способность сочувствия и сострадания дает Леонардо обнаруживать и понимать возможности движения фигуры человека и выражение лиц, таинственная и непостижимая родственность стихии воды позволяет участвовать в ее играх, разбиваясь на тысячу брызг вместе с водопадом, ворочаясь с тинистой болотною жижей или весело струясь под солнцем вместе с каким-нибудь ручейком. Впрочем, некоторым образом родственность показывалась в его внешнем виде - прежде другого в его золотистой, струящейся равномерными волнами и отчасти прозрачной бороде, тем более удивительной и необычной в Милане, где едва ли не со времен Фридриха Барбароссы <Фридрих Барбаросса, Рыжая борода - германский император (1155-1190) из дома Гогенштауфенов; дважды брал Милан после долгой осады, причем во второй раз город был разрушен до основания, а жители выселены в другие места.>, что значит Рыжая борода, из презрения и ненависти к варварам все без исключения граждане брились. Заказывая для себя одежду, Леонардо предпочитал ткани шелковистые и переливчатые, как подкладка его плаща, не имеющая, подобно воде, определенного собственного цвета. Что касается поведения и деятельности флорентийского Мастера, тут равно замечательны обширное место, которое занимает в его записях и размышлениях стихия воды, ее движения, свойства и практическое использование, и готовность прервать каждое другое занятие ради того, чтобы быть к ней поближе. В свое время граждане города Виджевано подарили герцогу Франческо Сфорца две тысячи перт земли, которою сами не пользовались. Моро по дешевой цене прикупил у них еще столько - таким образом, заболоченная и на возвышенностях покрытая подобными обнажившейся кости плешинами, заросшая кустарником местность между реками Тичино и Сесия, называемая Ломеллина, оказалась в фамильном владении Сфорца. После кончины герцогини Миланской намерение Моро - здесь, видно, сказывалось первоначальное деревенское происхождение знаменитой династии - внедрить культуру тутового дерева на пустующих землях окрепло. И вот громадная пустошь во многих местах размечена посредством кольев с флажками, из которых иные выцвели от непогоды без всякой пользы, тогда как другие пригодились, чтобы согласно с разметкой устраивать канавы, лотки и заслонки как лучше для земледелия. Метафорически такую разметку флажками можно истолковать как предварительный план науки гидродинамики, а дальнейшая разработка есть дело времени, упорства и удачи исследователя. Проводя дни с землекопами и плотниками, Леонардо с закатом солнца возвращался в гостиницу, но занятия его тем не заканчивались, и он оставался за письменными принадлежностями далеко за полночь - жар дневных размышлений и опыта исходил, преобразуясь в буквы, слова, цифры и чертежи. Не так ли нагретый солнцем камень излучает до самого рассвета тепло? В капле воды, вполне округленной, можно наблюдать много разнообразных случаев деятельности водной сферы, как она заключает внутри себя тело Земли, не нарушая сферичности своей поверхности. Пусть будет взят свинцовый кубик величиною с просяное зерно и на очень тонкой нитке, на которой он подвешен, пусть он затем будет погружен внутрь такой капли. Окажется, что капля не потеряет своей шаровидности, хотя и возрастет на величину заключенного в ней кубика. Остроумный пример и аналогия громадной Земли и ничтожной капли вполне убедительны и даже достойны древних философов, по обыкновению размышлявших перед каким-нибудь красивым мраморным портиком, вдалеке от практического дела. Сравнительно с древними, озиравшими мир как бы с вершины Олимпа и имевшими склонность к отвлеченному умствованию, Леонардо большею частью не парил так высоко, и его размышления сохраняли, можно сказать, всю влажность полей, питавших его наблюдательность. Результаты работ по улучшению пустующих и негодных земель в долинах Ломбардии и еще где бы ни было, без сомнения, одно из важнейших произведений Мастера. И как это относится к любому другому произведению, в способах, которыми оно осуществляется, и в его окончательной внешности отражаются манеры и привычки творца и все его качества. К полотну, растянутому через Ломбардию, к уставленной сообщающимися сосудами громаднейшей скатерти Мастер притрагивался то здесь, то там, ограничиваясь другой раз незначительными исправлениями; или внезапно предпринимал какую-нибудь решительную переделку, противоречащую первоначальному плану; или, собравшись с учениками и помощниками, отъезжал из Милана, кажется, ради одного только обдумывания, ничего не меняя и не увеличивая количество сделанного. Таким образом, работа неизменно оставалась открытой для продолжения, как и в трапезной леса оставались неразобранными, а принадлежности живописца ожидали его, когда бы он ни явился. Такого обычая Мастер придерживался все шестнадцать лет, проведенные им в Милане без перерыва: пустыри Ломеллины занимают только часть полотна, исправляется также земля возле Павии, расширяется русло канала Мартезана, доставляющего в Милан воды реки Адды вместе с грузами с севера, - словом, начальнику орошения и водных путей флорентийцу Леонардо да Винчи заботы достаточно, как и материала для размышления и выводов. Противовес воды. Если противовес воды будет иметь ширину, равную ширине бочонка, на который он давит, то часть его, действующая и производящая давление на воду, поднимающуюся в противолежащей трубке, будет такова, какова ширина названной трубки. В другом месте Леонардо разбирает случай, когда одиннадцать локтей камня находятся над одним локтем воды, и весь этот нижерасположенный локоть испытывает давление вышележащей тяжести. Мастер находит, что если эти одиннадцать расположить горизонтально над соответственно большею площадью воды, то в соседнем сообщающемся сосуде вода поднимется не на одиннадцать локтей, как в первом случае, а на один локоть, поскольку имеет значение не общий вес груза, но тяжесть, приходящаяся на единицу площади воды. Исходя из такого рода параграфов, некоторые исследователи убеждены, что Леонардо находится где-то в преддверии фундаментальных законов гидродинамики; другие находят подобное мнение поспешным и неосновательным; третьи набираются наглости смотреть свысока на всю научную деятельность Леонардо да Винчи, ссылаясь, скажем, на такие его заключения: Все ветви деревьев на каждой ступени их высоты, будучи сложены вместе, равны толщине основного ствола. Все ветвления вод на каждой ступени их течения при постоянной скорости равны ширине начального потока. И то сказать, здесь страсть к аналогиям преобладает, а простота отношений плохо скрывает их приблизительность. Этим надменным следовало бы напомнить совет Николая Кузанского, обращенный к читателям трактата «Об ученом незнании»: «Желающий проникнуть в суть дела пусть не задерживается на буквальном значении отдельных выражений, которые не могут удовлетворительно соответствовать высшим духовным таинствам, а поднимается пониманием над смыслом слов». В самом деле, если - не отказываясь, понятное дело, и от более внимательного чтения - кому бы удалось полистать, бегло прочитывая и наслаждаясь изяществом чертежей и рисунков относящийся к движению и свойствам воды манускрипт Леонардо, одновременно представляя в воображении громадное поле деятельности, какую-нибудь пропадавшую веками пустошь и ничтожную сравнительно с нею фигурку исследователя и устроителя, тот человек в этом воображаемом аккорде расслышал бы необычайные вещи. А именно - ничем не смущаемую уверенность в единстве теории с практикой, в их тесном союзе и неизбежности бракосочетания в свое время при испытании в Корте Веккио модели устройства для переноски Коня, предсказанном Франкино Гафури, регентом соборного хора. 69 Один ремесленник часто ходил навещать некоего вельможу, ничего не прося у него; вельможа как-то спросил, по какой надобности он приходит. Этот ответил, что приходит, чтобы получить удовольствие, которого тот получить не может, затем, что он-де охотно глядит на людей более могущественных, нежели он, как это делают простолюдины, тогда как вельможа может видеть только людей менее значительных, чем он сам. Между мастерами и их нанимателями многое зависит от случайности и произвола; да и не в состоянии какой бы ни было заботливый князь безотрывно следить за судьбой каждого из его подчиненных, чтобы ими правильно управлять. Поэтому иное светило, хотя бы самое яркое, затмевается другими, менее важными, но обладающими большей наглостью, и о нем забывают. Когда же оно вновь появляется на небосводе, кто может знать, что с ним случалось, да и кому это любопытно? Сочиняя письмо герцогу Моро, флорентиец проявляет наибольшую требовательность при выборе выражений и слов и безграничное терпение, желая еще и не уронить своей гордости. «Синьор, зная, что Ваша Светлость занята важными делами... Чтобы мое молчание не оказалось причиной неудовольствия Вашей Светлости... Пребывание на службе у Вашей Светлости обязывает меня к постоянному повиновению... Напоминаю Вашей Светлости обо мне, ничтожнейшем из малых сих... Извещаю Вашу Светлость, что канцелярия задолжала мне за полных два года...» Так вот и колеблется жизнь - от забвения к славе; и кто захочет ее проследить как по вершинам достойного вознаграждения, так и в низинах заброшенности, легко убедиться, насколько трудна и неудобна такая дорога, в то время как несчастный прохожий заслуживает большего от нанимателей. Я делаю все возможное, однако не имею чем оплачивать сотрудников, хотя надеюсь заработать на их пропитание. О Коне ничего не скажу, так как знаю, какие нынче времена. Новый век, подобный неоконченной строителями громаде Собора, приблизился и нависает всей тяжестью; подробности рассмотреть невозможно, и многое закрыто лесами, однако размеры его очевидны, и кто попадет в его тень, робеет и мерзнет. В самом деле: наступающее будущее ничего хорошего не сулит, поскольку наследник французской короны происходит из Орлеанского дома и герцогам Сфорца придется расплачиваться за тщеславие одного из Висконти, который столетием прежде отдал свою дочь за французского принца. Теперь, чтобы Франция предъявила права на Милан, осталось умереть королю Карлу, здоровье которого внезапно ухудшилось. И вот Галеаццо Сансеверино, опытнейший капитан миланского войска, женатый на внебрачной дочери герцога Моро, колеблется на острие измены - герцога же в таких обстоятельствах хорошо приравнять к школяру, который, имея близко экзамен, бездельничает, а в самый канун обнаруживает, что срок слишком короток и для какой бы ни было подготовки его не хватает. Впрочем, судьба несчастной Ломбардии вместе с легкомыслием ее государя большинству людей безразлична, между тем как благородная щедрость и рвение герцога, когда ввиду близкого нападения неприятеля он устраивает в Замке широкий диспут, созывает ученых и докторов и содержит их за счет канцелярии, заслуживают благодарности. Обстановку ученого собрания в Замке Сфорца лучше других обрисовал францисканец Лука Пачоли, а именно в посвящении, предшествующем трактату «О Божественной пропорции», опубликованном знаменитым венецианским типографом Альдо Мануцием <Мануции - семья итальянских типографов, издателей и ученых, имевшая родоначальником Альда Мануция Старшего (1448-1515).> спустя десять лет, когда Моро, будучи пленником французского короля, оканчивал жизнь в заключении в замке Лош на Луаре. «В году от нашего спасения 1498, в девятый день февраля, в неприступной крепости знаменитого города Милана состоялось научное соревнование в присутствии Его Светлости герцога и сопровождавших его лиц, духовных и светских, и знаменитых ученых мужей, находящихся при дворе Его Светлости Лодовико Первого Сфорца». Указав поименно епископов, протонотариев и аббатов священного серафического ордена и перечислив других выдающихся францисканцев, украшающих миланскую общину ученостью и добродетелями, Лука, не столь внимательный к доминиканцам, прямо переходит к наиважнейшим из светских, первым упоминая своего покровителя, а вернее, коварнейшего изменника Галеаццо Сансеверино, который, как сказано, не только никому не уступает в сражениях, но прилежно изучает науки, достигая осведомленности во всех областях. «Затем назову, - продолжает Лука Пачоли, - превосходнейшего оратора и преподавателя факультетов медицины и астрономии, остроумного толкователя Серапиона и Авиценны, исследователя небесных тел и предсказателя будущего Амброджо да Розате, ученых докторов медицины и целителей болезней Алоизо Марлиано и Габриеля Пировано, а также опытнейших Андреа да Новаро и Николо Кузано» (не путать с известным Утонченным доктором и кардиналом, автором трактата «Об ученом незнании», к тому времени сорок лет как умершим). «Присутствовали также многие другие доктора медицины и права, советники, секретари и канцлеры достославного магистрата Его Светлости герцога вместе с инженерами и архитекторами. Среди этих отличается прилежный изобретатель новых вещей флорентиец Леонардо да Винчи, предпочтительно перед всеми оправдывающий такую репутацию и превосходно работающий в живописи и скульптуре, создавший из глины конную статую высотою от основания до темени всадника в 12 локтей, посвященную памяти Вашей Светлости непобедимого отца, на которую понадобится при отливке 200 тысяч фунтов металла, и помимо того прекраснейшую картину с изображением последнего Ужина господа нашего Иисуса, написанную в трапезной Санта Мария делла Грацие, месте душевного отдыха и размышления, удостоивший меня большой чести, исполнив рисунки правильных тел для этой книги. С ним был Джакопо Андреа, феррарец, остроумнейший комментатор Витрувия, не уступающий никому в искусстве фортификации. Названному Леонардо этот Джакопо Андреа как брат...» Намеченную к диспуту область определяют как возможность действия силы на расстоянии; ввиду же неясности ее очертаний или имея какие-нибудь личные цели, выступающие в диспуте оппоненты меньше высказываются по существу, но выхваляются перед герцогом своим красноречием. Обвешанный цепями из чистого золота, как рыбаки обвешивают сетями колья на морском берегу, мессер Амброджо да Розате сказал: - Незримые корни времени погружены в Перводвигатель, а его зримая листва или вершина расположена в остальных небесах и воплощается в движении светил; люди, как певчие птицы, гнездятся в листве и зависят от состояния неба. Разве бури, происходящие наверху, не качают ствол дерева и многие жизни не осыпаются, подобные желудям, при порывах ветра небесного? Некоторые наиболее робкие при этих словах закрывали лицо, как бы пытаясь заслониться от неизбежного. Желая ободрить этих людей, духовник герцога, довольно язвительный доминиканец, сказал с насмешкою: - Страшные вещи говорит мессер Амброджо, и я прихожу в трепет. Но промысел и соизволение божие не могут быть предугаданы; те же, кто полагает, будто господь удалился от управления, осуждаются церковью. Преподобный отец напомнил павийскому доктору и его товарищам про императора Феодосия, запретившего гадание на внутренностях животных, и прочитал из Тертуллиана, который предсказывающих по звездам относил вместе с кулачными бойцами и публичными женщинами к наиболее вредным для общества и подлежащим преследованию. Тут начались крики и взаимные оскорбления, и герцог, чье мнение, если языки спорящих удачно подвешены, склоняется попеременно в разные стороны, вынужден был их удерживать. Тем временем Леонардо, находившийся не на виду, поскольку ему не предоставили места близко от герцога, сидел, опершись на суковатую палку, и неподвижно, молча выслушивал выступающих с речами. Голова его покрыта картузом, какого не видно более ни на ком из присутствующих, словно бы он нарочно себя так отметил, соревнуясь с докторами права, гордящимися шапками из драгоценного бархата и лисьего меха. Тень от козырька падает на его лоб, а глаза еще и надежно защищены и прикрыты бровями, белыми из-за их седины: Леонардо имеет вид сурового старца, хотя ему нету пятидесяти лет. Что же касается выражения лица и соответствующего ему расположения духа, об этом трудно сказать что-нибудь достоверное, так как одному оно покажется язвительным и насмешливым, другому - самодовольным, третьему - огорченным из-за предоставленного ему недостаточно почетного места. Тем более что обдуманность и хороший вкус в украшении одежды некоторые богачи готовы приписать его бедности, а молчаливость - незнанию: недаром же Мастер предпочитает подобным праздничным сборищам тесный кружок, где преподает, не повышая голоса. И поистине всегда там, где недостает разумных доводов, их заменяет крик, чего не случается с вещами достоверными. Вот почему мы скажем, что там, где кричат, там истинной науки нет, ибо истина имеет одно-единственное решение, и, когда оно оглашено, спор прекращается навсегда. И если спор возникает снова и снова, то это наука лживая и путаная, а не возродившаяся достоверность... Истинные науки - те, которые опыт заставил пройти через ощущения и наложил молчание на языки спорщиков. В этом поражающем своею решительностью рассуждении все верно и правильно; только для полноты картины сюда надо добавить другое, между яростными восхвалениями опыта имеющее вид оговорки, предпринятой из осторожности и чтобы не впасть в одностороннюю крайность, но, путешествуя крутыми рискованными тропинками, иметь на что опереться. Природа полна бесчисленных причин, которые никогда не были в опыте. Поэтому когда Леонардо настаивает, что пусть-де его не читают, кто не является математиком согласно его принципам, он должен бы выставить еще необходимое условие, а именно: пусть не читают его те, которые ищут в высказывании простейшее единство, но приготовятся к упреждающим или же заключающим оговоркам. 70 Вода, ударяемая водою, образует вокруг места удара круги; звук - на далекое расстояние в воздухе; еще больше - огонь; еще дальше - ум в пределах Вселенной. Однако поскольку он ограничен, он простирается не в бесконечность. Всадник горячит лошадь и одновременно уздечкою сдерживает ее нетерпение - расширяясь со страшной быстротой, воображение ограничивает само себя, а не скитается в воздухе беспорядочными движениями подобно подхваченному ветром листу бумаги. Похоже, что оговорка или оглядка есть наиболее общий принцип этой отважной и осторожной души в ее путешествиях, чему есть удивительные примеры. Так, когда Леонардо с величайшей энергией призывает к справедливости и милосердию относительно выдающихся и достойных людей, а храбрых исследователей именует земными богами, заслуживающими изваяний и почестей, то, сохраняя ту же серьезность, он оговаривается внезапно, чтобы не поедали их изображений, как это, мол, делается в некоторых местностях Индии. Леонардо, по-видимому, имеет в виду Новый Свет, о котором путешественники - между ними Америго Веспуччи - рассказывают, будто бы тамошние жрецы разрезают такие изображения на куски, поскольку они деревянные, и молящиеся отщипывают понемногу и съедают с пищей: считается, что таким путем они съедают каждый своего святого и тот в будущем оградит их от напастей. Всевозможные неприятности ожидают обрекающего себя поискам истины достойного человека: краткий срок его жизни и то он проводит подобный акробату, балансирующему на канате с помощью длинного шеста, когда на одной оконечности укреплен аргумент, а на другой - оговорка. И это равновесие исключительно шаткое; удерживается же он наверху еще и покуда из расступающегося перед ним сумрака будущего извлекает одну за другой новые вещи, каких прилежным изобретателем называет его францисканец Лука Пачоли, ученый монах. Впрочем, количество новых вещей, остающихся в воображении или на бумаге, настолько превышает осуществленные изобретения, что изобретатель как бы переселяется в будущее и там орудует, тогда как настоящее время обладает его менее деятельным двойником. И если мессер Амброджо с товарищами пытается выведать о предстоящих событиях окольными путями через указания звезд, Леонардо эти события создает своими усилиями: неизвестно, что больше влияет на судьбу государств и их подданных - изобретение какой-нибудь новой машины или фантазия и прихоти властителей, не простирающиеся дальше объявления войн и обложения граждан обременительными налогами. С другой стороны, влияние Мастера тем успешнее сдерживается, чем вернее он следует советам вроде того, что, дескать, зачем давать ослу салат, если с него довольно волчца, как ему в пору юности преподавал мессер Паоло. Запавшее тогда в душу семя проросло и, поощряемое обстоятельствами и равнодушием некоторых, стало куститься. Мастер оставлял доступными постороннему взгляду одни свои странности, выражался загадочно и давал повод сравнивать себя с греческим Эмпедоклом <Эмпедокл из Агригента (Сицилия) - древнегреческий (V век до н. э.) философ, политический деятель, врач и поэт, руководитель преданного ему кружка молодежи.>, носившим медные сандалии и багряницу и чародействовавшим в Селинунте и других городах. Не более трех человек могли иметь приблизительное понятие о всей его деятельности: мессер Фацио Кардано, францисканец Лука и Джакопо Андреа, феррарец, с которым Мастер сотрудничал при улучшении оборонительной системы каналов вокруг миланского замка. Но и те вряд ли достаточно вчитывались в параграфы, написанные диковинным способом справа налево, и не могли уловить важнейшие тонкости, как это возможно сделать теперь, когда они, если имеются налицо, все упорядочены, переведены или, точнее сказать, перевернуты на обычный манер, тщательно изданы и находятся в библиотеках, где каждому желающему доступно их полистать. А ведь именно тонкости, как эти бесчисленные оговорки - свидетели мужества и одновременно боязни исследователя, пробирающегося мелководьем за истиной, - свидетельствуют, что Леонардо не жертвует ни одной частью добытого опытом знания ради непротиворечивости суждения. Однако противоречие или оговорка - не только препятствие, задержка или удлинение кратчайшего пути: напротив, истина другой раз скрывается на окольных тропинках, а через оговорку нередко удается достичь нового изобретения. Что такое кулачки и эксцентрики, как не оговорка среди деталей машин, неудачные дети в семействе, гордящемся совершенной круглостью и прямизной? Если же так, не есть ли достижение Кеплера, допустившего в солнечную систему вращение не по кругам, величайшая из оговорок к системе Коперника? Наконец, топтание Леонардо, его осторожность, сомнения, возвращение к пройденному, даже забывчивость и противоречивость в высказываниях - не есть ли это надежные признаки новой науки, не стесняющей себя неразрушимою догмой или обязательным требованием стройности и красоты? Приготавливаясь к диспуту в Замке, Мастер со свойственным ему терпением подобрал примеры как в пользу возможности распространения силы на расстояние, так и опровергающие эту возможность, не упустив ни змею, пристальным взглядом притягивающую соловья, как магнит железо, ни волка, имеющего якобы способность взглядом производить у человека хрипоту, ни страуса и паука, которые, как говорят, взглядом высиживают яйца. Однако день 28 февраля 1498 года имел, наверное, меньше значения для науки, чем для имущественного положения Мастера. Надо сказать, что, не имея в Милане, ни где бы то ни было недвижимости, Леонардо все же не настолько нищ, как изображает для герцога, - бережливость, унаследованная им от нескольких поколений нотариусов, дала ему набрать сумму в четыреста дукатов, сохранявшихся в его комнатах в Корте Веккио в укромных местах. С другой стороны, те, от кого почти исключительно зависит указанное имущественное положение Мастера, помнят о его обстоятельствах и заботятся, чтобы они улучшались. Разве не показал это герцог, когда при окончании диспута казначей мессер Гуальтиеро огласил дарственный акт о предоставлении флорентийцу Леонардо да Винчи за большие заслуги перед династией шестнадцати перт земли с виноградником за стенами города у Верчельских ворот? За время пути or Замка к Корте Веккио - верхом, медленным шагом, - освежая дыхание холодным февральским воздухом и купаясь в излучении звезд, Леонардо постепенно высвобождается из чешуи слов и их сочетаний, хотя бы пригодных для полемики; но не стоит все же их сохранять ввиду малой значительности и чтобы оставить место вещам более существенным и важным. Тем не менее дома в его помещении на втором этаже разостланный на столе под латунным рефлектором лист бумаги оказывается приготовлен не для какого-нибудь научного рассуждения. С помощью циркуля он чертит два концентрических круга, из них внешний диаметром поболее дюйма; затем тщательно замысловатейшим образом размечает получившееся кольцо и занимается этим до полуночи с громадным терпением. Но чтобы по размеченному нарисовать лабиринт, иначе говоря, связный орнамент, в каждую точку которого, следуя причудливым линиям или тропинкам, возможно попасть, не пересекая белое поле, ему недостанет оставшегося ночного времени, ни даже двух ночей, но понадобится часть третьей ночи. Когда же постройка будет закончена, внутри малого круга Мастер напишет: Академия Леонардо да Винчи. Обнаруженная впоследствии надпись даст повод предположить, что такая академия действительно собиралась около Мастера и тот направлял ее деятельность. Однако никакого другого свидетельства этому не оказалось; и здесь происходит обратное тому, что бывает с картинами и другими произведениями художника, когда все необходимое для правильного суждения об их авторстве есть налицо, но отсутствует единственно его подпись или она надежно скрывается наподобие взлетающей птицы, видной в волосах «Девы в скалах» одному лишь догадливому Зороастро. В настоящем же случае имеется собственноручно и тщательно выполненный знак или печать учреждения, которого, может, и не было, а все это воображение его руководителя, обладающее исключительной проникающей силой, отчего и оставляет следы как лесные животные на водопое или герцогская печатка, когда впивается в нагретый сургуч и затем, отлипая, оставляет в надежной сохранности какое-нибудь послание главы государства. Но с каким тайным письмом печать академии Леонардо да Винчи проникла в далекую Британию, если оставила след на одеждах известного преступника короля Генриха, казнившего смертью свою жену Анну Болейн и еще другую, Екатерину, отказавшегося от авторитета римского папы и упорно преследовавшего химеру завоевания Франции? Впрочем, считается, что переплетением такого орнамента или лабиринта, хорошо видного на портрете короля работы Гольбейна Младшего, тот оборонялся от демонов, желавших при его преступлениях им завладеть, и что тут, мол, угадывается древний кельтский мотив. Выходит, что орнамент первоначально распространяется с севера и только затем, проникнув в итальянскую душу и набравшись изящества, возвращается обратно. 71 О чудо человеческой природы! Что за безумство так тебя увлекает, что ты взлетаешь на небо и, в страхе покидая его, спасаешься от огней, из него извергающихся. Ты увидишь себя падающим с великих высот без всякого вреда для себя; водопады будут тебя сопровождать. Ранней весной 1499 года в Ломбардии вновь появился Перуджино, чтобы окончить иконостас для Чертозы; настоятель угрожал затворить его на ключ в помещении церкви, опасаясь, как бы он не улизнул ввиду других возможных заказов, более выгодных, но тот прибыл настолько взволнованный ужасными происшествиями на его родине, что даже исключительное корыстолюбие его не подстегивало и не торопило. - Пример флорентийцев показывает, что люди не стали умнее со времени царя Кира, приказавшего высечь морской пролив, когда буря разметала его корабли при переправе, - сказал Перуджино своему приятелю, имея в виду колокол Сан Марко, лишенный языка и изгнанный из города как соучастник в преступлениях Савонаролы, созывавший его сторонников, и продолжал: - Зная прежнее количество плакс, сколько их было и как они свирепствовали в защиту монаха, легко представить, насколько распространилась в Тоскане доблесть предательства: иной человек с утра обливается слезами, желая поститься и каяться, тогда как к полудню решается требовать для проповедника позорнейшей казни или изгнания. Я думаю, - заключил Перуджино, - что игра в кости, которую преследовал доминиканец, скорее отвечает желанию перемены и новизны, нежели человеческой алчности и жажде наживы. В подтверждение он рассказал, как тотчас после казни Савонаролы те самые люди, кто ожидал ее исключительно из любопытства, с воплями и плачем провожали обгорелые останки к берегу Арно, куда их везли, чтобы выбросить; граф Мирандола, племянник умершего незадолго до печальных событий философа, хвалился, что выловил в водах реки сердце фра Джироламо и бережно его сохраняет. Леонардо заметил, что это возможно, поскольку сердце имеет большую плотность и огонь повреждает его с трудом: в то время как кости превращаются в пепел и золу, оно внутри себя кровоточит. - Такую стойкость к температуре, - сказал Леонардо, - природа предусмотрела, чтобы телесная ткань сопротивлялась сильному жару, образующемуся с левой стороны сердца посредством артериальной крови, которая становится более жидкой в его желудочках. Если же монах, задушенный прежде на виселице, объятый огнем, поднял руку, как бы указывая на небо, то имеется много примеров случающегося после смерти движения органов. Джакопо Андреа, камердинер миланского герцога, однажды при осмотре первой модели Коня обратил внимание своего господина, что восковая фигура герцога Франческо Великого Сфорца напоминает свивающиеся кольцами части змеи, разрубленной охотником; позднее папа Александр называл эту династию змеиным отродьем. Хотя преступление Моро, велевшего задержать и передать римской курии посланного Савонаролы с предложением к французам о вселенском соборе ради смещения этого папы, прямо не связывается с нападением короля, возможно его толковать как причину возмездия, а какие орудия господь выбирает, это его компетенция. И вот уже кони с обрезанными хвостами бьют копытами в виду плодородной Ломбардии, и изменник Тривульцио с трудом их удерживает. - Для некоторых чрезмерно трусливых самое время воспользоваться твоим изобретением, чтобы бежать: во Франции умер король Карл, а заступивший па его место Людовик, подстрекаемый проклятым Тривульцио, ожидает удобного случая напасть на Милан. Так говорил Джакопо Андреа Феррарский, когда из-за существовавшей между ними симпатии Леонардо его допустил в верхний этаж башни св. Готтарда, где, как младенец в утробе, в удобстве и скрытности созревал аппарат. В сильном воодушевлении, без тени насмешливости Джакопо Андреа спросил: - Когда птенец покроется перьями и вылетит из гнезда? - Для этого понадобится помещение еще гораздо просторнее, поскольку крылья имеют размах сорок локтей; с другой стороны, искусственной птице всего удобнее гнездиться на вершине какой-нибудь уединенной горы в окрестностях города и на случай падения чтобы близко был водоем. Поистине следует удивляться не столько осторожной боязливости образованного человека, сколько отваге и дерзости тупых и недобросовестных, начиная от Симона Волхва, разбившегося насмерть во времена императора Нерона при попытке взлететь на небо и присоединиться к богам. Не далее чем в свадьбу императора Максимилиана Австрийского вместе с людьми императора прибыл в Милан некий Фауст из Кракова, присвоивший себе еще имя Сибелликус, то есть подобный сивиллам, или Прорицатель; пройдоха тогда обещал, и всюду об этом распространялся, прикрепить орлиные крылья, чтобы, путешествуя в воздухе, исследовать, по его выражению, все основание неба и земли. Спустя же три года после событий, о которых предупреждал Джакопо Андреа Феррарский, советуя наиболее робким покинуть Ломбардию, Перуджино, поскольку ему ввиду бродячего образа жизни из-за желания хорошего заработка чаще доставалось присутствовать при всевозможных интересных событиях, сообщит Леонардо про одного своего земляка. Этот взобрался на высочайшую башню из всех, что имеются в Перудже, и, развернув крылья из материи, спрыгнул. Он спасся потому, что в соответствии с предположением Мастера опустился в водоем, хотя другие свидетельствуют, будто бы новый Беллерофонт <Беллерофонт - сын коринфского царя Главка и Эвримеды, дочери Сизифа. По греческому преданию, захотел подняться на Пегасе к Олимпу, но крылатый конь сбросил его, так что он, сделавшись хромым и слепым, принужден был скитаться.> упал на мостовую, где были уложены перины и волосяные матрацы для мягкости. Падение подобных приборов может происходить по двум причинам. Первая - поломка прибора, вторая - переворачивание его на ребро или в положение, близкое этому, ибо он всегда должен опускаться по очень отлогой линии, близкой к горизонтальной. Что касается переворачивания на бок, на какое-нибудь ребро, надо предотвратить его с самого начала и построить машину таким образом, чтобы при спуске защита оказалась предусмотренной. Это будет достигнуто путем помещения центра тяжести прибора над центром тяжести поднимаемого им груза всегда по вертикали и на довольно далеком расстоянии. При том, что относительно некоторых частей аппарата и движений Мастер ссылался на природные устройства, теперь он меньше связывал себя прямым подражанием. На столе среди помещения Джакопо Андреа мог видеть изумительные изделия искусства механики, а именно: укрепленные между вертикальными брусьями подковообразные стальные пружины, которые сравнением с мышцами птицы или другого какого-нибудь живого существа могут быть только унижены. Если напряжение мышц возникает изнутри и произвольно и в точности соразмеряется с необходимостью, оно быстро затухает и рассеивается от усталости; тем более невозможно сохранять его впрок, тогда как взведенная пружина долгое время полностью удерживает вложенную в нее постороннюю силу и, являясь послушным орудием человека, действует в нужный момент с исключительной резкостью. - Движение крыльев, которых четыре, будет по образцу конской рыси, - пояснял Леонардо любознательному камердинеру, - однако аппарат равно может быть назван конем, как и птицею, воздушным кораблем, летающим корытом или мельницей, устроенной по турецкому образцу, то есть с горизонтальным расположением крыльев. И я нашел, что при плавании в воздухе управляющему лучше сидеть, чем лежать, так как это позволяет использовать ягодичные мышцы и другие, расположенные ниже поясницы, а также наиболее мощные у человека мышцы спины. - Сравнительно с моделью, части которой мы видим, какого размера окажется самый корабль? - спросил Джакопо Андреа, любивший громадное. - Лестница или трап будут иметь 12 локтей, корпус - от носа до кормы - 25, а его высота - 5 локтей: втрое против того, что здесь помещается. Однако относительно своих размеров это сооружение легкое, поскольку его арматура сделана из тростника и обтянута полотном. Ведь что касается крыльев, я не отказываюсь от подражания: полотняные перепонки образуют свободную связь между прутьями или костями арматуры, как у летучей мыши; и когда крыло поднимается, оно вместе и складывается, как если бы пальцы сжимались в кулак. 72 Дрозды сильно радовались, что человек поймал сову и лишил ее свободы, связав ей лапы крепкими веревками. А потом эта же самая сова стала причиной, что дрозды потеряли не только свободу, но и самую жизнь. Сказано для тех стран, которые радуются, что их властители потеряли свободу: ведь из-за этого они сами. теряют поддержку и остаются во власти своих врагов, лишаясь свободы, а часто и жизни. Внезапная решимость судьбы, по-видимому, бесповоротна. При наступлении французов осенью 1499 года Моро, полностью утративший самодовольство, поручает государственные дела своему брату кардиналу Асканио и проводит время в молитвах возле могилы жены в монастыре делла Грацие. С дерзостью, свойственной людям, когда они видят в несчастье того, кто превышает их положением, настоятель сказал герцогу: - По всему видно, воля божья такова, что не быть вашей светлости сеньором в Милане; а поскольку живые - это не что другое, как мертвые, не приступившие к исполнению своих обязанностей, вы правильно сделаете, если станете прежде всего остального молиться о спасении души. К тому времени в монастырь делла Грацие доставили верхнюю плиту гробницы, предусмотренной для совместного захоронения герцога и его жены. Тщательно отделанные скульптором фигуры поместились одна возле другой, как два яйца, снесенные одновременно: размером поболее - герцог, поменьше - его жена Беатриче. Когда сопротивление пограничных крепостей было подавлено и неприятель продвинулся глубоко в Ломбардию, герцога посетили кардинал Асканио и ученый астролог мессер Амброджо. Этот выражался без малейшей неясности. - Пусть меня повесят, если ваша светлость не лишится своего государства, - сказал мессер Амброджо. Однако же люди, в других обстоятельствах растерянные и боязливые, при наибольшей опасности нередко показывают присутствие духа. Покинув монастырь делла Грацие, Моро созвал Тайный совет. - Я желал быть для своих подданных наилучшим государем из всех, - сказал герцог, - и, видит бог, достиг в этом многого. Но теперь обстоятельства мне препятствуют. Тут сообщили, что в городе начались волнения и убит казначей мессер Гуальтиеро, которого вытащили из его дома. - Остается сложить в сундук наши сокровища и подковать лошадей, - сказал Моро, в то время как кардинал Асканио изъявил готовность остаться и защищать город и крепость. Не без язвительности именуя его государем, герцог на это сказал: - Прошу прощения, но я вам не доверяю, хотя вы и брат мне; здесь остается наш кастелян Бернардино, вы же, как прилично опекуну, отправитесь в Инсбрук, сопровождая детей. Предусмотрительность герцога оказалась так велика, что гонца к императору он послал втайне от брата. Моро просил помощи пяти тысяч швейцарцев, тогда как сам в сопровождении конвоя поскакал в Комо, где рассчитывал их дождаться: это было самое быстрое путешествие за его жизнь, и кони летели как голуби. После его отъезда на пустыре перед Замком в месте, назначенном герцогом для Коня, неприятельские солдаты укрепили артиллерийский лафет и фурия франчезе, которая при страшной силе отдачи могла ранить прислугу, поэтому, не дожидаясь выстрела, все от нее разбегались, когда начала действовать, огненной пастью тотчас отгрызла кусок стены. Недолго раздумывая, кастелян Бернардино да Корте опустил мосты, и тем дело решилось: историки единодушны, считая, что от евангельского Иуды не было большего изменника и злодея. Спустя несколько дней король Людовик в торжественной процессии следовал в Миланский собор, и собравшиеся па улицах граждане разглядывали нового суверена, который рыцарскими манерами и веселой улыбкой в особенности нравился женщинам. Тот же, кто, подобно Джакопо Андреа Феррарскому, негодовал на всеобщее равнодушие к участи Моро, считался безумцем, и таких сторонились. Во время краткого пребывания в Милане король посетил монастырь делла Грацие и, осматривая произведение Леонардо, настолько воодушевился, что пожелал выломать стену и вместе с картиной целиком перевезти в свой Париж. Только его легкомыслие и забывчивость уберегли «Тайную вечерю». Но и в остальном для работников, зависящих полностью от выплачиваемого им жалованья - регулярно или с большими перерывами, это иное дело, - такие нашествия не лучше чумы. Отчасти их будущее определяется тем, насколько они станут упорствовать в привязанности к прежнему государю, отчасти как их представят в глазах новой администрации изменники и предатели, подобные Бернардино да Корте. Одно остается несомненным: наиболее правильно рекомендуют человека его произведения, равных которым нет в мире. Еще не улеглись грабежи и не дотлели пожарища, а в Корте Веккио со всей помпой явился королевский наместник Карл д'Амбуаз маршал Шомон. Влиянием и могуществом немного уступавший старшему брату, известному руководителю короля Людовика кардиналу Руанскому, Карл больше прославился как военачальник, и изображения всевозможных усовершенствованных орудий убийства и нападения должны были его волновать, как сладострастного человека какие-нибудь красавицы. В самом деле, забавно было смотреть на этого быстрого в движениях, вооруженного с ног до головы, невеликого роста француза, как он обмирал от удовольствия, когда Леонардо расстилал перед ним рисунки и чертежи, подобранные в их очередности таким образом, чтобы постепенно и неотразимо действовать на зрителя. Когда же он окажется как бы в сетях, тут-то и предъявить ему окончательный аргумент или нанести последний удар, если угодно, этому суровому воину, чтобы в течение всего срока жизни не мог действовать полностью самостоятельно, но подчинялся навязанному ему насильно влиянию извне. В настоящем случае в качестве такого последнего аргумента Мастер показал наместнику Карлу одновременно два поразительно сходных во всех отношениях, от размера до композиции и лиц, картона с девой Марией, Анною, младенцем Иисусом и в одном агнца, обозначающего страсти Христовы, в другом св. Иосифа. Благодаря ужасному сходству, а также тому, что в картонах не было отчетливости, соответствующей их практической цели, то есть переводу рисунка на доску или холст, нарочно поставленные один возле другого, они, не имея еще и обрамления какого-нибудь, путались между собой и, отчасти неясные и смутные, но обладающие замечательной рельефностью формы, как бы перетекали из сосуда в сосуд. По первому впечатлению сходство оказывалось так велико, что это, в свою очередь, напоминало известный опыт, который каждый человек когда-нибудь проделывал с собственным зрением - когда взгляд сильнейшим образом скашивается и глаза видят раздельно, а предметы внезапно раздваиваются, различаясь по внешности ровно настолько, насколько зрачок, иначе говоря точка зрения, отстоит от другой точки или зрачка. В обоих картонах лица фигур тоже так спарены и помещаются близко, словно бы испытывая взаимное притяжение или любовь. Это равно относится к деве Марии и св. Анне и к младенцам Иоанну и Иисусу; и хотя по прошествии времени внимательный взгляд обнаруживает также различие в лицах, впечатление сходства этим не нарушается; больше того, в напоминающей какие-то водоросли неотчетливой путанице обнаруживается как бы одно и то же лицо, только в различных состояниях возраста и выражения. Существуют, по-видимому, два способа демонстрации разнообразия мира: когда сводят для сравнения вещи, в их числе лица, различные до противоположности, как в «Тайной вечере», и когда сближается сходное, почти неразличимое между собой, и все же при рассмотрении видно, что разница хотя и чрезвычайно мала, однако имеется и нет двух вещей, полностью сходных. Маршальский конвой заскучал, а некоторые успели выспаться - хороший солдат готов к этому в любых обстоятельствах места и времени, - когда наместник Карл д'Амбуаз вышел со двора пораженный, что можно понимать двояко: во-первых, в смысле достигшего крайней степени удивления, а во-вторых, буквально как поражение в единоборстве или в какой бы то ни было схватке с противником. И второе и первое толкования происшедшего полностью ему отвечают - удивление не нуждается в дальнейшем размежевании и каждому понятно; что же касается поражения в схватке, тут имеется в виду, что ошибаются некоторые, полагая, будто бы военной силы всегда бывает достаточно для овладения местностью и ее населением. Напротив, жестокий могущественный завоеватель другой раз оказывается как бы в силках, расставленных хитроумием тех, кого военное счастье доставило ему в подчинение. Спустя несколько дней мастерскую посетил Цезарь Борджа, называющийся племянником римского папы Александра, а на самом деле его сын и сообщник во всех преступлениях. Этот Борджа находился в Милане проездом из Франции, куда доставил папскую буллу, разрешавшую королю Людовику развод с хромоногой Анной Французской и брак с красавицей вдовой несчастного Карла VIII, другой Анной, принцессой Бретонской, За такую услугу король отдал Цезарю герцогство Валентинуа и назначил пенсию в 20 тысяч ливров, а также предоставил четыре сотни копейщиков с лошадьми и прислугой, в которых тот нуждался для исполнения своих планов. Силой оружия Борджа надеялся восстановить утраченное единство области Романья, принадлежавшей прежде к церковным владениям, а ныне распавшейся на многие непокорные княжества. Прославленный в хрониках как негодяй, Цезарь отличался умом, и силой характера, и особенным даром нравиться людям, если желал их привлечь в свое окружение для каких-либо целей. По-видимому, Цезарю удалось заручиться согласием Мастера, что по возвращении на родину тот, если позволят обстоятельства и Синьория Флоренции, перейдет к нему на службу в качестве инженера. 73 Памятка. Пойти сделать запасы для моего сада. Иордан. О тяжестях. Консилиатор <«Консилиатор», или «Примиритель разногласий между философами и в особенности между медиками» - заглавие сочинения медика-философа Пьетро д'Абано (1250-1316/1318).> о приливе и отливе моря. Закажи два дорожных ящика. Посмотри токарный станок Больтраффио и вели перетащить камень. Оставь книгу мессеру Андреа Тедеско. Сделай весы из стрелы и взвесь раскаленный предмет, а потом взвесь его снова холодным. Зеркало маэстро Луиджи. Масло, нефть. Прилив и отлив воды, наблюдаемые на мельнице в Ваприо. За два столетия до Леонардо да Винчи другой исследователь, немец по происхождению, называвший себя на латинский манер Иорданус Неморариус, будучи генералом бенедиктинцев, составил трактат «О тяжестях», получивший затем как авторитетнейший значительное распространение. Если припомнить еще Николая Кузанского, станет видно, что не только в Британии, но и в других странах, высокомерно называемых итальянцами варварскими, наука свивает гнезда, откуда вылетают чудесные птенцы, а в случае совпадения мнений нет необходимости каждый раз аргументировать родственной связью между исследователями, тем более - и на это указывает Фрэнсис Бэкон, - что науки и мнения живут и странствуют, как народы. В отличие от птиц перелетных, следующих всегда неизменным путем, тут трудно заранее знать, куда туманное облако двинется и что станет орошать, и где из полной безвестности произойдет величайший ученый. Также можно оспаривать, будто бы человечество только теперь оказалось разбуженным после долгого сна. Хотя самое черное невежество и суеверие действительно были распространены повсеместно, всегда находились самоотверженные и даровитые люди, которые не давали наукам угаснуть. У Неморариуса в его сочинении есть теорема об условиях равновесия коленчатых весов, представляющая собой жемчужину геометрии в ее применении к механике. Ученый немец показывает, что такое равновесие обусловлено не длиною того или иного плеча, но расстояниями их оконечностей от вертикали, опущенной из точки подвеса к центру Земли. Как следствие этого в трактате приведена теорема, оказавшаяся для Леонардо не менее важной; здесь показано, что то ИЛИ другое плечо коленчатого рычага ИЛИ весов не принимает вертикального положения сколько бы его ни нагружали. Другими словами, указанное выше расстояние до вертикали или же угол между плечом рычага и той вертикалью станут без конца уменьшаться, но невозможно, чтобы они исчезли. В первый день августа 1499 года я написал здесь о движении и тяжести. Если груз подвешен на одной стороне веревки, попросту поддерживаемой блоком, возможно, что такой груз будет побежден другим, меньшим грузом, подвешенным на противоположной стороне веревки. Однако движения их никогда не будут равны, и отношение одного движения к другому будет обратным отношению грузов. Например, допустим, что одна из сторон веревки, поддерживаемой одним блоком, будет ms, а другая сторона будет mf. Я говорю, если малый груз с опускается, изгибая веревку mf до тех пор, пока груз s не поднимется, последний совершит движение, равное ab. И такое же отношение, которое существует между па и ab, ты обнаружишь между грузом s и грузом с. Это очевидно из указанной выше пропорциональности движений. Обрати внимание, что окружность nbd всегда дает истинную длину веревки nm, a остаток, выходящий за эту окружность, есть часть веревки, недостающая на стороне ms, и таково всегда будет движение, совершаемое грузом s, если только веревка не растягивается, - такое растяжение выходит за пределы правила и есть вещь случайная. Так вот, если чертеж Неморариуса повернуть таким образом, чтобы вертикаль, опущенная из точки опоры, стала горизонтально, то плечо рычага и его тщетное стремление слиться с этой горизонталью окажутся сходными или аналогичными стремлению проволоки выпрямиться силою противовеса - хотя и с той существенной разницей, что в первом случае мы имеем жесткий рычаг, а во втором - гибкую проволоку, нить или что-нибудь другое, нежесткое. И тут выступает преимущество аналогии, на которое ссылается Фрэнсис Бэкон, когда говорит, что их следует принимать не за аксиомы для изобретения, но за указатели и что сама их приблизительность, неровное, скачущее, частичное сходство провоцируют разум искать дальше - тогда как доказательство путем силлогизма, имея как бы окончательный смысл, приводит к застою и косности. Не станем касаться предлагаемых соотношений, которые небезупречны, так что истина добыта неполная и приблизительная. Отметим другое, на наш взгляд, более существенное, а именно то, что Леонардо храбро выносит за пределы правила, как вещь случайную и необязательную, также и радиус блока, то есть круто меняет основание, на котором строит свои доказательства. Соответственно, прочно усвоив различие между жестким рычагом и гибкою нитью, он иначе действует - имея в виду чертежное действие в платоновском смысле. Таким образом, он сможет впредь свободно орудовать направлением сил, не связывая себя вертикалью, как Неморариус. Если же для таких изменений понадобилось шесть лет, истекших от императорской свадьбы, когда регента Моро посетила безумная и вздорная идея передвинуть Коня прежде определенного самим изобретателем срока, - это немного, поскольку бывает настолько же трудно принять очевидное, как и от него отказаться; кроме того, нить, растянутая между опорами - это не более чем только одна нить из широкой ткани познания, которую ткал Леонардо, хотя бы и очень важная нить. Ведь тогда ему уже брезжилось понятие из механики, легко усваиваемое теперь каждым школьником, когда, чтобы определить условия равновесия какой-то системы, он пользуется понятием момента сил. 74 Кажется, что природа во многом и для многих животных является скорее суровой мачехой, чем матерью, а для иных не мачехой, а сердобольной матерью: посмотри, как душа, мать природы, заботится о рыбе, испытывающей постоянное трение о воду, чтобы она выделяла из пор, находящихся между смычками ее чешуи, клейкую слизь, которая с трудом отстает от рыбы и выполняет для нее то же назначение, как смола для кораблей. Когда в феврале 1500 года герцог Моро, дождавшийся помощи от императора, спустился с гор с пятью тысячами швейцарцев и подступил к Милану, Джакопо Андреа Феррарский находился среди людей, которые, приготовившись заранее, открыли ему ворота. После этого герцог без большого труда овладел городом: из-за испытываемых от французской администрации и войска невыносимых; притеснений жители не имели причин препятствовать прежнему своему господину. Однако герцог недолго пользовался удачно доставшимися ему плодами его предприятия еще и при том, что события приняли смехотворный и оскорбительный для него вид. Скоро, вернувшись с намерением восстановить суверенитет над Миланом, армия французского короля также имела в своем составе швейцарцев, но эти благодаря оплошности при заключении договора выступали под гельветическим знаменем, как и швейцарцы герцога Моро. Последние же, когда это увидели, не пожелали сражаться и потребовали жалование, чтобы затем разойтись по своим кантонам. Не найдя достаточно денег их удовлетворить, Моро в надежде тайно спастись переоделся монахом, но швейцарцы выдали его неприятелю. Герцога поместили в железную клетку, в каких держат преступников, и увезли в замок Лош на Луаре, где он впоследствии скончался вдали от родины. Напившиеся вина при грабеже обывателей гасконские арбалетчики проникли в Корте Веккио и расстреляли Коня, желая воспрепятствовать будущим Сфорца когда-нибудь его оседлать. Поднявшись затем в звонницу св. Готтарда, эти разбойники разломали модель летательного аппарата и выкинули ее остатки вместе с некоторыми бумагами, и много еще набезобразничали. Судьба, безмерно довольная результатами Мастера в теории, словно бы решилась уничтожить возможность скорого его возвращения к какой-либо практике. Поместившийся со своими помощниками в бывшем дворце Аццоне Висконти, маршал Тривульцио, набитое соломой чучело которого Моро велел однажды сжечь на рыночной площади, много не огорчался гибелью памятника, сделанного ненавистными Сфорца для своего прославления. Единственно, когда маршал увидел, что шея и голова глиняной лошади повисли на укрепляющей каркас проволоке, он велел окончательно отделить эти части, чтобы внезапно не рухнули и не причинили вреда. Правильно же, однако, полагают, что беда не приходит одна: в отчаянии после неудачной попытки Моро спастись верный ему камердинер Джакопо Андреа растворил устроенные им самим вместе с Мастером шлюзы, чтобы затопить ближайшую местность, как было предусмотрено изобретателями. Разлившаяся вода достигла монастыря делла Грацие и проникла в трапезную, после чего северная стена долго оставалась сырой, и это способствовало разрушению живописи. Так что Вазари, шестьдесят лет спустя после указанного происшествия посетивший Милан, застал - как сам он свидетельствует - на месте знаменитой картины только грязное пятно. Впрочем, за это Джакопо Андреа не понес наказания, тогда как за свою преданность герцогу жестоко поплатился. Весь март, который древние называли месяцем Марса и Ржавчины, то есть войны и гибели, останки Джакопо Андреа и еще одного цирюльника, четвертованных на рыночной площади, раскачивались ветром, подвешенные на крюках высоко под сводами девяти миланских ворот, чтобы другие не смели их отворять без разрешения. Если же такого выдающегося и благородного человека, как Джакопо Андреа, казнят смертью, мало утешения в том, что злодей кастелян Бернардино делла Корте, нарочно отдавший Замок неприятелю и подло рассчитывавший на благодарность французов, оказывается в тюрьме, а его имущество конфисковано. Остается добавить, что дарственная герцога Моро на участок земли близ Верчельских ворот заключением королевских юристов признана незаконной и имение Мастера также конфисковано, хотя он ничем таким не провинился и всегда поступал по совести. Вот и теперь, не показывая излишней торопливости или страха, а также чрезмерно не огорчаясь, что из-за перемены правительства приходится покидать эту страну, Леонардо в сопровождении Больтраффио и Салаино незадолго до кратковременного и бесплодного возвращения Моро в Милан прибыл в Мантую. Перелетные птицы, покидающие гнезда, разрушенные войной, собираются вокруг маркизы Изабеллы, чтобы, пользуясь ее гостеприимством к художникам, удобнее выбрать, какому государю или республике выгоднее и приятней служить, если, как Леонардо, их не требует родина, в других обстоятельствах мало заботившаяся о своем гражданине. За двенадцать лет, истекших с тех пор, когда Мастер устраивал Мантуанским Гонзага театр для постановки пьесы Полициано «Орфей», маркиза достигла тридцатилетнего возраста, и ее склонность и любовь к искусству еще укрепились. Леонардо без двух лет пятьдесят, и его слава раскатывается по Италии и другим странам, подобная звукам колокола, от которых невозможно укрыться: поэт Ариосто <Ариосто Лодовико (1474-1533) - знаменитый итальянский поэт, автор «Неистового Роланда», написанного в Ферраре в 1505-1515 гг.> в тридцать третьей десне «Неистового Роланда» упоминает о нем в числе наиболее знаменитых живописцев своего времени, вместе с мантуанцем Мантеньей и Джованни Беллини, венецианцем. Так что неудивительно, если маркиза настойчиво уговаривает его поступить к ней на службу или, временно оставаясь в Мантуе, написать картину какого бы ни было размера и важности. Мастер же объясняет свою неуступчивость желанием Синьории быть ему во Флоренции, а относительно картины ссылается на известные ему одному обязательства перед королем и его приближенными - наместником Карлом де Шомон и секретарем господином Флоримоном Роберте. Однако маркизе при особенной вязкости в этих делах удается вынудить обещание Мастера написать ее портрет; тогда он сделал прославленный теперь по всему миру рисунок, который взял с собою, направляясь в Венецию с целью исследовать и, если возможно, измерить объем и движение легкого, каким наподобие кита или дельфина дышит земля. В Венеции, рассудил Леонардо, благодаря сильным приливам это удобнее, чем в другом месте. 75 Когда ты срисовываешь или начинаешь вести какую-нибудь линию, смотри на все срисовываемое тобой тело и отмечай, что именно встречается с направлением начатой линии. Латинское curriculum vitae переводится как жизнеописание или биография, а точнее - жизненный круг, тогда как отдельно curriculum означает быстрое движение, бег и также круг в конном ристалище, иначе говоря, в соревновании на ипподроме, когда само собою напрашивается сравнение с быстротекущею жизнью. Но чтобы не сетовать без пользы на ее быстротечность - а это, правду говоря, довольно пошлое и легкодоступное занятие, - лучше подумать о том, что за кругом в ристалище может следовать еще другой круг, после - третий и как угодно много затем в зависимости от взятой дистанции. Так же и колесница жизни необязательно после первого круга сворачивает на кладбище; напротив, по его завершении человек достигает наибольшей зрелости и силы, когда он не только надеется на будущее и строит предположения, но способен пережить, то есть другой раз прожить в воображении, свое прошлое. Больше того, благодаря способности одновременного цельного видения человек получает как бы несколько жизней, а досадная краткость существования восполняется его широтой. Когда Леонардо кружным, окольным путем возвращался на родину, curriculum vitae - жизненный круг - подставлял взгляду примеры распространившейся прежде и впереди него силы влияния; при этом Венеция сравнительно с ближайшими Милану областями, как Феррара или Мантуя, оказалась наиболее восприимчивой. Поневоле робеешь, рассматривая принадлежащее бесценному нашему Вазари жизнеописание венецианского живописца Джорджо Барбарелли, прозванного Джорджоне, что значит Джорджонище, и видя прозорливость судьбы, даровавшей ему способность к живописи и одновременно другие способности, склонности и пристрастия, в целом составившие картину, настолько сходную с обликом Леонардо да Винчи, что было бы неправдоподобно, если бы этот Джорджоне и в творчестве не обратился к манере великого флорентийца. «Джорджоне, - рассказывает Вазари, - услаждался игрой на лютне столь усердно и со столь удивительным искусством, что его игра и пение почитались божественными, и благородные особы нередко пользовались его услугами на музыкальных собраниях». Если же не нашлось другого Вероккио, который изобразил бы его в виде библейского Давида, развлекавшего, как известно, игрою на арфе царя Саула, он сделал это сам в превосходнейшем автопортрете, по живописи и колориту кажущемся, словами Вазари, совершенно живым. Джорджоне имел исключительную склонность к загадкам и ребусам и для немецкого подворья в Венеции исполнил фрескою роспись, о которой Вазари, человек хорошо образованный, говорит, что он никогда не мог понять этого произведения и, сколько бы ни расспрашивал, не встречал никого, кто бы его понял. Замечательно, что среди многих необыкновенных вещей и диковинных сочетаний, имеющихся в этой росписи, есть мертвая голова лошади, поместившаяся возле музыкального органа. Спрашивается - как тут не вспомнить Леонардову лиру ди браччо и ее украшение в виде лошадиного черепа? «Джорджоне, - сообщает далее биограф, - довелось увидеть несколько произведений руки Леонардо в манере сфумато, и эта манера настолько ему понравилась, что он в течение своей жизни постоянно ей следовал, в особенности подражая ей в колорите масляной живописи и находя вкус в высоком качестве работы». А ведь это последнее означает не что другое, как совершенно новый подход к работе в искусстве, когда, подобная губке, живопись напитывается тончайшими философскими рассуждениями и как самая чувствительная струна откликается изгибам и движениям души живописца. Не потому ля Джорджоне оставил после себя не больше достоверных работ даже сравнительно с великим тосканцем, прославившимся, можно сказать, их малым количеством? Что касается колорита, в произведениях Джорджоне распустились и расцвели качества, прежде появившиеся у Леонардо как бы в виде бутона садового цветка, представляющегося зеленоватым, хотя сквозь его набухающую кожуру просвечивают более яркие лепестки. Кажется, изучивший с большим прилежанием параграфы «Трактата о живописи» - что невозможно, поскольку в виде отдельных листов и разрозненных записей они тогда хранились в сундуках у их автора, - Джорджоне не так перенял внешность и приемы рассеяния, или сфумато, как самую суть новизны: тончайшие изменения цвета, подобные возникающим на поверхности раскаленного куска железа при его остывании побежалостям. Таким образом, в какой-нибудь драпировке, помимо первоначального цвета и ее места в пространстве относительно глаза, принимает участие и отражается путем рефлексов бесконечное разнообразие мира. Венецианский живописец Джорджоне также показал изумительные возможности настоящего, не метафорического зеркала в картине, представленной Вазари следующим образом: «Он написал обнаженную фигуру мужчины со спины, а перед ним на земле источник прозрачнейшей воды, в которой он изобразил его отражение спереди; с одной стороны находился вороненый панцирь, который тот снял с себя и в котором виден был его правый профиль, поскольку на блестящем вооружении ясно все отражалось; с другой стороны было зеркало, в котором видна была другая сторона обнаженной фигуры». Во всем этом Вазари справедливо усматривает необыкновенное остроумие и фантазию автора. Но сюда надо еще прибавить, как очень важное, радость и полноту или, если угодно, радость от полноты, от возможности многостороннего дальнего видения и разрешения касаться всего, чего пожелаешь, и проникать куда вздумаешь. С наступлением нового века, чему истекло уже больше трех месяцев, Венеция не преодолела уныния и страха, охвативших ее при известии о кораблях Васко да Гамы, в сентябре 1499 года возвратившихся в Лиссабон из плавания в Индию вокруг мыса Доброй Надежды. Дальняя, однако, наиболее удобная дорога для торговли с Востоком оказалась у португальцев, тогда как до тех пор республика св. Марка не имела в этом соперников. Граждане чувствовали себя оскорбленными и униженными, как если бы, однажды проснувшись, застали Адриатику высохшей и отвратительные морские чудовища ползали бы, издыхая, по ее дну. Высоко вознесшийся на постаменте возле церкви Петра и Павла бронзовый всадник Вероккио, казалось, вновь изменил выражение лица, страшно подвижного: ИЗ торжествующего оно стало саркастическим и злобно насмешливым. Тем более султан Баязет еще и захватил важнейшую для венецианцев пристань в Греческом архипелаге - Лепанто и, удерживая пленных, надеялся на выкуп. Вот тут бог послал венецианцам Леонардо с его изобретательностью. Прежде он никому не сообщал о своем способе оставаться под водой столько времени, сколько можно пробыть без пищи, объясняя такую осторожность злой природой людей, которые станут использовать этот способ для убийств на дне моря, проламывая днища кораблей и топя их вместе с матросами. Но, возмущенный жестокостью турок, Мастер, как и они, позволил себе поступиться правилами милосердия. Если согласно его предложению два медных бурава наподобие тех, которыми просверливают винные бочки, только больше размером и соединенные цепью, скрытно путешествующими по морскому дну охотниками будут ввинчены в днища кораблей, рядом стоящих у причала, то, торопясь выйти из гавани из-за нарочно поднятой тревоги, эти вражеские корабли погубят себя сами. Хотя родственники и друзья захваченных турками пленников согласились какие бы ни было расходы принять на себя, из сотрудничества с Леонардо венецианцы не извлекли ожидаемой выгоды. Причиною этому была их медлительность, поскольку даже и худое решение, если принять его быстро, приносит более пользы сравнительно с наилучшим, которое - тогда как время и неприятель не ждут - служит по преимуществу поводом для партийной распри и средством тщеславных людей показывать глубокомыслие. Поэтому, удивляясь, что Мастер не колебался предложить услуги султану, незадолго до этого желая ему навредить, трудно не согласиться, что единодержавный монарх если действует, то с большей решимостью, а вознаграждая полезного ему работника, не бывает чрезмерно расчетлив. Я, Твой раб, размышляя о способах устройства мельниц, нашел средство соорудить такую, которая действовала бы без воды, а одним ветром. И моя мельница не только дешевле, так как не понадобится плотина, но и из-за того, что может быть поставлена всюду, где только дует ветер, намного удобнее. Также Леонардо предлагает султану устройство для осушения трюмов, где скапливается вода, не нуждающееся в двигателе помимо движения самого корабля. Затем Мастер выражает согласие исполнить какое бы ни было давнее намерение повелителя турок, если прежде этого никто не сумел сделать, - должно быть, он имеет в виду широко распространившийся слух о попытках султана навести громаднейший мост через залив Золотой Рог, а именно из Перы в Константинополь. Если бы султан тогда откликнулся Мастеру, сооружение прославило бы такого правителя по всему свету на долгое время, как других власть имущих Колосс Родосский или маяк в Фаросе: при ширине моста в 40 локтей и длине в 600 проект Леонардо предусматривал высоту в 70 локтей, чтобы пропускать корабли с наиболее высокими мачтами. За проведенное в Венеции время около месяца Леонардо размышлял и производил измерения, ради которых сюда прибыл, надеясь определить объем легкого, каким дышит земля, от чего, если верна аналогия с легкими человека, бывают приливы. Результат получился обескураживающий: выходило, что этот объем равен 367 1/2 кубического локтя: для громадных масс воды, приводимых в движение, смехотворная величина. Остается добавить, что в ходе исследования Мастер или спешил, или был заранее взволнован несообразностью, о которой догадывался, и поэтому при исчислении допустил забавную ошибку, когда, умножая 12 часов - таков интервал между приливами - на 270, то есть на количество вздохов у человека за час, получил 2940. Оглавление Чтиво   www.pseudology.org