История камина Бабеля

Р о д и о н   Ф е д е н ё в

С донной Анной

Миновали десятилетия, в домах уж был газ, а этот запах двадцатых годов еще долго дурманил головы и канул в Лету только в конце века. Центральное отопление отменило зимнюю необходимость камина — на его решетку поставили электрический отражатель, и спиральки малиново змеились, олицетворяя грустную каминную агонию.

И автор этих строк не раз сиживал перед ним, наблюдая умирающие отсветы и все еще на что-то надеясь… А дело было в том, что в 1924 году Бабель, переезжая окончательно в Москву, оставил свою квартиру одесскому журналисту Льву Бореву (тот по тем временам жил очень далеко — в начале Французского бульвара — страшно сказать — совсем за городом!). Боревы жили достойно и скромно.

Жена журналиста, перебравшись на Ришельевскую, отметила это событие: пошила себе тапочки, чтобы в них ходить на Привоз, благо, было недалеко. У журналиста Борева был сын, ученый и хлебосольный Борис Львович. Он и созывал в лучшие времена друзей на свои дни рождения, на которых мы: дочь Бориса Львовича Люда и ее муж художник Костя (о нем речь впереди), моя жена Ксана, поэты, кавээнщики, журналисты, сиживая у камина, пили изобретенный Борисом Львовичем божественный напиток Борисовку, которую сам хозяин частенько именовал Бабелевкой…

Не знаю, о чем думал камин, когда власть, которой писатель Бабель иногда опрометчиво пророчил долгую жизнь, в девяностых годах двадцатого века рухнула. Впрочем, наверняка камин чувствовал свою обреченность: его теплый дым давно не перемешивался с другими дымами и не искал их в таинственных дымоходах и темных небесах. Да и пол под камином, как и во всей квартире, стал иметь крен, олицетворяя пошатнувшиеся устои домов, жизней и государств.

В этой квартире появились новые хозяева, и, устраивая свою новую жизнь, им было не до этого театрика пламени. Дальнейший виток каминной судьбы как бы повис в воздухе… Но кому это понравится — идти на слом, когда за твоими мраморными — пусть немного сутулыми — плечами целое столетие…

Когда рвется связь времен

Но вернемся назад, в двадцать четвертый год. Даже редкие посиделки у камина на Ришельевской разом кончились — умер отец Бабеля. С его смертью семья распалась окончательно. Женечка в свое время получила отличное домашнее образование, у нее была склонность к изобразительным искусствам, брала уроки рисования и живописи. В Одессе на даче она писала морские этюды.

Бабель со своей сестрой Мэри в Бельгии

Но вот, наконец, были напечатаны знаменитые рассказы, и неожиданно для всех и для себя внешне неказистый, порой даже неприятный, никому не известный одессит стал Исааком Эммануиловичем Бабелем — писателем повсеместно и европейски известным. Им восхищались, его повсюду узнавали, его печатали и переводили, а он тосковал по своему ангелу Женечке и в двадцать седьмом уже был в ее мастерской в Париже, на Монпарнасе. Тут он прожил почти год. Как это ни странно, к нему пришла не только известность, но и вечная нехватка денег. А в Париже их не одалживали.

Он вернулся в Москву. Нужно было помогать матери и сестре, случайным людям, вечно выпрашивающим у него деньги и должности, родственникам, как-то жить самому, а у него в наличии уже были и сын, и дочь. Счастливый отец брался за сценарии, поверхностные очерки, пьесы — бросался в коммерцию — как он это называл. Шедевры ну никак не хотели появляться из-под его пера. Поэтому в Одессе ему как-то на литературном вечере прислали записку: «Люди таскают «Тихий Дон» пачками. А у нас только один «Беня Крик»?!»

Он рвался в Париж, чтобы увидеть родившуюся без него дочь. Но его счастье, его Женечка, отдалялась от него, у нее были уже иные интересы и привязанности. Остаться в Париже навсегда? Но на что жить? Нищенствовать? И потом, если бы сочли необходимым, его и в Париже могли сгноить в подвале советского посольства. Он метался, жил бездомно, одиноко, пытался работать для души, но ничего не выходило. У него были «романы». Таня Каширина. Актриса. Она родила ему сына, но замуж вышла за другого писателя — Всеволода Иванова, который сына Бабеля усыновил.

И все-таки, его, мешковатого, порой неопрятного, фантазера и мистификатора, любили красивые женщины. Может быть, они любили его славу? Так и не уехав в Париж к ангелу Женечке, он встретил свою донну Анну. Ее еще называли Принцессой Турандот (хотя она носила довольно прозаическую фамилию Пирожкова). Она была женственна и красива, как Богоматерь Врубеля. Они еще были на «вы», когда решили жить вместе. У них вскоре родилась дочь Лида…

Бабель с дочерью Лидой

Судьба писателя Бабеля известна. В тридцать восьмом, когда, как теперь считают некоторые историки, наступила некоторая «оттепель» в репрессиях, он вдруг был арестован на московской своей даче и после короткого следствия репрессирован. Но, оказывается, и память имеет свою судьбу.

Когда над бабелевским камином нависла угроза исчезновения, угроза утраты ( как выражаются музейщики), его спас невольный наследник — упоминаемый выше одесский художник Константин Силин. Неподъемный да и капризный от почтенного возраста камин он частично разобрал, а остальное целиком ухитрился извлечь из родимого, но потерянного бабелевского гнезда. Потом была не менее кропотливая перевозка убеленного сединами живого свидетеля былого, не менее кропотливая сборка, и камин, оглядевшись в мастерской художника, одобрительно затрещал охваченными огнем дровишками.

Теперь можно сесть возле него в кресло и не рыскать по Интернету, выискивая в дальних странах координаты потомков Бабеля. Дочь Лида жила в Москве, а теперь с сыном Андреем — внуком Бабеля — уехала в Штаты… Во Франции затерялись следы первой жены Бабеля ангела Женечки… И можно только пожалеть, что одесский литературовед Борис Владимирский тоже уехал в Америку, и некому позаботиться о бабелевских чтениях в наступившем веке…

Теперь только и остается, что почитать возле мудрого камина недавно опубликованный роман-бестселлер Давида Маркиша «Стать Лютовым». (Вольные фантазии из жизни писателя Исаака Бабеля). И не стоит удивляться, если камин вздохнет, закроет глаза и будет придирчиво вслушиваться в чтение…

Июль, 2001, "Пассаж", www.odessapassage.com