|
Фатех Вергасов |
|
| Дзержинский - Альдона - Маргарита - Сабина Забытые возлюбленные | |
 Год 1896 -
первая ссылка Дзержинского. Начальник ковенской тюрьмы
Набоков объявил Феликсу о том, что "государь император высочайше
повелеть соизволил" выслать его под гласный надзор полиции на три года в
Вятскую
губернию.
Ссыльных везли на пароходе. Среди других политических
Дзержинский был
самым молодым и одиноким. Во время прогулок по палубе он познакомился с
молодой и симпатичной женщиной - Маргаритой Федоровной
Николевой.
Они ловили каждую минуту, чтобы быть вместе.
Маргарита
помогла Феликсу выдержать этап и благополучно добраться до
Вятки.
Там её передали под гласный надзор полиции и разрешили свободно
передвигаться по городу. Феликса посадили в тюрьму.
Николевой определили местом ссылки уездный городок
Нолинск,
и она при очередном свидании посоветовала
Дзержинскому
проситься туда же, чтобы быть вместе.
Расконвоированную Николеву отправили в
Нолинск
первой, а Феликс остался в
Вятке
ждать решения губернатора Клингенберга. Губернатор принял его, долго
беседовал и удовлетворил его ходатайство.
Пароходик, на котором должны были отправить
Дзержинского
в
Нолинск,
застрял где-то из-за мелководья. И тогда он вновь обратился к губернатору с
прошением расконвоировать его и разрешить отправится в
Нолинск
за свой счет, без конвоя, и это было ему разрешено.
Маргарита встречала пароходик с Дзержинским на пристани Нолинска. На виду у всего населения городка, высыпавшего на берег, она бросилась к Феликсу. И тут же сообщила ему, что с жильем все уладила - жить они будут в одном доме. Нолинск. Все здесь чужое. И природа, и дома, и люди. Приспособиться к новой жизни было трудно. Феликс отводил душу в письмах к Альдоне, в которых, однако, ни словом не упоминал о Николевой. "...Дорога была чрезвычайно "приятная", - писал он, - если не считать приятными блох, клопов, вшей и т.п. По Оке, Волге, Каме и Вятке я плыл пароходом. Неудобная это дорога. Заперли нас в так называемый "трюм", как сельдей в бочке. Недостаток света, воздуха и вентиляции вызывал такую духоту, что, несмотря на наш костюм Адама, мы чувствовали себя как в хорошей бане. Мы имели в достатке также массу и других удовольствий в этом духе..." Когда Альдона вновь и вновь перечитывала эти строки, написанные таким знакомым ей мелким, угловатым почерком, она ясно представляла себе, какие физические и моральные муки пришлось пережить Феликсу. "Я нахожусь теперь в Нолинске, где должен пробыть три года, если меня не возьмут в солдаты и не сошлют служить в Сибирь на китайскую границу, на реку Амур или куда-либо еще. Работу найти здесь почти невозможно, если не считать сдешней махорочной фабрики, на которой можно заработать рублей 7 в месяц". "Костюм Адама?", "Вши?", "Нолинск, Нолинск!" - Альдона с трудом разыскала его на карте. "Население здесь едва достигает 5 тысяч жителей, - продолжала она читать. - Несколько ссылных из Москвы и Питера, значит, есть с кем поболтать, однако беда в том, что мне противная болтовня, а работать так, чтобы чувствовать, что живешь, живешь не бесполезно, здесь негде и не над кем". 2 Маргарита (1873-1957) была старше Феликса (1877-1926) на четыре года. Она родилась в семье сельского священника из села Безлесное Балашовского уезда Саратовской губернии. Отец ей дал хорошее домашнее воспитание, он был образованным и терпимым человеком. Маргарите удалось поступить на Бестужевские курсы в Петербурге. Это был питомник бунтарских идей и женского свободомыслия. Маргарита была дружна с семьей Короленко. А красота и ум открыли ей доступ в среду молодых марксистов. Ее арестовали на третьем году обучения. В Нолинске Феликс и Маргарита были постоянно вместе. Жить было сложно, хотя ссыльному Дзержинскому и ссыльной Николевой выдавалось по одному рублю пятьдесят копеек в месяц на питание и по четыре рубля на жилье. Они объединили свои финансы и кое-как перебивались. В дневнике Дзержинский обозначал свою возлюбленную одной большой буквой "М": "Как это М. может со мной дружить? Разве я такой ловкий актер? Мне кажется, что рано или поздно мы не то что поссоримся, а она, узнав меня, прямо прогонит меня. Так должно случиться. А теперь для нас полезно не рвать своих товарищеских отношений". Маргарита заставила его прочесть "Капитал", труды английского философа Стюарта Милля, произведения российских демократов. Они вместе читали "Фауста" Гете. Дзержинский выделялся среди ссыльных. Он был одет в темный, сильно поношенный костюм, рубашку с мягким отложным воротничком, бархатный шнурок повязан вместо галстука. Дом, где жили Феликс и Николева, был свеобразным центром ссыльных. Так повелось: кто оказывался при деньгах приносил к Николевой фунт дешевой колбасы, связку баранок или кулек конфет. Бывало, что какой-нибудь "богач" с гордым видом вытаскивал из кармана и бутылку вина. Но так как никто этих приношений заранее не заказывал, то иногда получалось, что не хватало заварки или сахару. А без хорошего чаю и вечер не вечер. Все уже расселись, когда в дверях появился молодой человек. Его воспаленные глаза щурились от света лампы. - Господа, позвольте представить вам нашего товарища: Феликса Эдмундовича Дзержинского, - говорила Николева вновь прибывшим, усаживая Феликса рядом с собой. Все, кто впервые видел Дзержинского, обращали внимание на его глаза. - Что с вашими глазами? - Проклятая грязь, - отвечал Феликс, - профессиональная болезнь табачников. Глаза чешутся от табачной пыли, рабочие трут их грязными руками. И вот результат: большинство рабочих нашей фабрики больны трахомой. Я тоже. - Бог знает что вы говорите. Зачем же вы пошли на эту фабрику? - Ну, во-первых, надо где-то на хлеб зарабатывать, а вы знаете, что в Нолинске найти работу трудно, а во-вторых, там я среди рабочих и могу хоть чем-нибудь быть им полезен. 3 В жизни политических ссыльных всегда было место для эротики. Лучшая подруга Николевой Катя Дьяконова уже здесь, в ссылке, вышла замуж за социал-демократа, родила ребенка. У политических хватало свободного времени. В 1933 году в Варшаве была издана книга "Красный палач", посвященная Дзержинскому. В ней дается иная версия событий. Ошибочная и возмутительная. Автор утверждает, что Николаева была вдовой, сосланной в Сибирь за участие в деятельности религиозной секты, запрещенной в России. Кроме того, автор неправильно воспроизводит фамилию возлюбленной Феликса, называя ее Николаевой. В книге "Красный палач" утверждается, что ссыльные Лебедев, Якшин, Дзержинский и Николева готовили покушение на губернатора Клингенберга, который должен был посетить Нолинск. Стрелять должен был Дзержинский. Неожиданно перед самым приездом губернатора Дзержинского без видимых причин сослали вместе с Якшиным в село Кайгородское. Покушение провалилось. Феликс был в отчаянии. Причину провала автор видит в том, что планы ссыльных выдала Николева. Кроме того, в книге можно прочитать о том, что Николева состояла в интимных отношениях не только с Дзержинским, но и с исправником, а также и с самим губернатором. Дзержинский узнав обо всем этом, якобы был даже удовлетворен: он был уверен что Николева любит только его, кроме того, если бы он убил губернатора, его бы повесили. Такая версия событий в Нолинске представляется надуманной. Во-первых, в маленьком городке Нолинске нельзя было утаить связь с жандармом или исправником, не говоря уже о губернаторе. Женщина, имеющая такие связи, не могла пользоваться доверием политических ссыльных. Во-вторых, слишком большой диапазон приемлемости - от ссыльного до губернатора. Тем более что губернатор находился в Вятке. В-третьих, все сведения про Николеву - ошибочные. Автор не имел достаточной информации. А самое главное, я в этом уверен, такая нимфоманка и провокаторша (если бы Николева была таковой) не сумела бы дожить в Советском Союзе до 1957 года. Она бы не пережила Феликса на 31 год, не настолько мягкое у него было сердце. 4 Из Нолинска Дзержинского отправили в ceло Кайгородское. В селе Кайгородское Феликс не забыл Николеву. Из письма от 10 января 1899 года: "Вчера сюда приходила почта, я так надеялся, что получу от Вас письмо, и не получил Вот уже прошло около трех недель. Но я сам ведь виноват, что не написал на Слободское. Вы обещали мне писать, получив уже мое. Я отправил отсюда первое - 28 декабря. В Слободское оно пришло 2 января, а к Вам - около 5-го. Завтра оно непременно должно быть. Так хочется знать, что с Вами, что слышно, как чувствуете себя, успешно ли идут занятия? Одним словом, как вам живется. Село здесь немалое, будет до ста дворов. Лежит в яме, так что только после того, как подъедешь к нему вплотную, становится видным. Лес тянется с двух сторон, версты две от села. Большой лес подальше. Как хорошо шляться по нему, зимой только по дороге. В нем вырубили только лучшие деревья. Кругом же Кая все болота. Теперь это ничего, но летом, с конца мая до половины июля, масса комаров, прямо миллиарды, как говорят, придется маяться порядочно, чтобы привыкнуть к ним, надо будет ходить в сетках. Зато весной, говорят, можно охотиться на уток, лебедей, хотя последних, по суеверию, здесь не стреляют. Полагают, что кто-нибудь подохнет в хозяйстве или помрет в семье того, кто убил. Но, может быть, окажется то же, что с медведями и волками. А все таки жаль, не придется испытать сильных ощущений. Встретили мы сегодня похороны - сразу четырех хоронили. Везли их на худеньких лошадях, в санях, на гробах сидели мужик, - покойников везли из церкви. Сзади ехали на других санях провожающие родные. Попа не было. Встретили мы его катающимся с дьяконами. Народу было совсем мало, и не получилось впечатления, что это везут люди своих матерей и родных хоронить. Мы провожали их Ямы не были еще вырыты - земля замерзла почти на два аршина. Поднялась ругань, что не приготовили работники вовремя. Не было ни слез, ни жалоб на жизнь свою. Воспользовавшись минутой, мы спросили их, почему нет попа? "Да где нам, - ответили они, - платить по десять рублей..." И действитетъно, поп здешний совсем разоряет народ. За свадьбу берет не меньше пятнадцати рублей, да еще тридцать аршин холста, водку, табаку, крендели. За отпевание - два-пять рублей, за крестины - один рубль. Дерет, один словом, неимоверно. Жаловались не раз уж на него, да ничего не выходит. Стал еще больше драть. Никто, абсолютно никто не уважает здешнего попа - пьяница прегорький, деньги всегда вперед берет. 5 Наконец опустили гроб. Стали засыпать землей - никто и теперь не заплакал, не застонал, не заохал. А у нас обыкновенно чуть не в истерику падают наши чувствительные люди, когда засыпают землей. Нет здесь того пошлого притворства казаться лучше и чувствительнее, без которого у нас и шагу не ступить... Зарывши могилу все... уселись на ней (некоторые, конечно, из-за недостатка места стояли около нее) и начали поминать умерших. Здешний напиток - брагу варят из ржи... Эта брага хмельная, вот и стали угощаться ею, закусывали блинами да рыбой. Должно быть, еще от язычества сохранился этот обычай. Звали всех, кто только был, да мы отказались. Более зажиточные ханжи приходят к нам и давай говорить, что православная вера - единственная верная, да православные что-то не стараются, что вера падает, что "не поступаем мы по евангелию. Ox! Народ мы темный, грехи наши тяжкие!" Надоели порядочно этим причитанием. Дали мы раз острастку, чтобы не жаловались нам . Здесь и инструменты-то употребляются еще первобытные, например вместо кос - какое-то косули коротенькие, сохи вместо плугов, и как земство ни бьется, ничего поделать скоро нельзя, а все вводится понемногу, а что будет, когда всюду введется? Есть польская пословица "Пока солнце взойдет, роса глаза выест". Так и тут Например, взять бани здешние! Черные, грязные, негде раздеваться, низенькие - жалеют дрова, а лес за бесценок под рукой, да и свой есть. И как им не толкуй - усмехаются да и только. Белоручкам, думают, не нравится. В таких банях ревматизм можно схватить, а простудиться того легче, да и вымыться порядком нельзя, а они говорят, что для них и так хорошо, что деды их так мылись". Через месяц Дзержинский напишет Николаевой: "Я боюсь за себя. Не знаю, что это со мной делается. Я стал злее, раздражителен до безобразия". Далее были и такие строки "Кай - это такая берлога, что минутами невозможно устоять не только против тоски, но даже и отчаяния". Николева стала просить разрешение для поездки в село Кайгородское. Разрешение было получено только в июне, и Николева, нагруженная книгами, журналами, письмами и всякой снедью, отправилась в дальний путь. 6 В августе 1899 года Дзержинский совершил свой первый успешный побег из ссьшки. Николева отбыла свой сок до конца, до последнего дня. Она возвратилась в Россию, отошла от революционной борьбы, преподавала литературу в школе, жила в Ленинграде. Когда пришлось эвакуироваться из осажденного Ленинграда, она выбрала Пятигорск, там работала научным сотрудником в музее "Домик М.Ю. Лермонтова". Написала книгу "Михаил Юрьевич Лермонтов - жизнь и творчество", изданную в 1956 году. Маргарита Николева умерла в 1957 на 84-м году жизни. После ее смерти нашли шкатулку с письмами от Дзержинского. Она не оставила ни воспоминаний, ни публикаций о Феликсе. Она молчала. 25 апреля судебная палата приговорила Феликса к лишению всех прав и ссылке в Сибирь на вечное поселение. В середине ноября 1909 года ссыльнопоселенец села Тасеевского Феликс Дзержинский скрылся в неизвестном направлении. В конце декабря 1909 года он благополучно добрался до Берлина. Как и восемь лет назад, после побега, так и сейчас Роза Люксембург настояла на лечении, а Мархлевский сказал: - Поезжай-ка Феликс, на Капри. Лучшего зимнего курорта в Европе не найдешь; не зря же там сам Горький обосновался В тот период Феликс мало писал друзьям по партии, тем более о делах. Его основной адресаткой стала Сабина Фанштейн. Феликс написал ей из Берлина, из Цюриха, с Капри... Сабина жила в крохотной швейцарской деревеньке Лиизе, около Цюриха. Еще из Берлина Феликс послал Сабине открытку. Она ответила, и переписка, прерванная тюрьмой, ссылкой, просто временем, которое прошло с тех пор, как они познакомились, возобновилась. В письмах Феликс называл Сабину своей госпожой - Пани и неизменно писал это слово с прописной буквы. Делился с нею мыслями, впечатлениями, всем, что сотворяет духовный мир человека. Так доверительно и откровенно пишут лишь в дневнике, зная, что он не попадет в чужие руки, да женщине, с которой связывает большая дружба. Все семнадцать писем можно прочесть здесь Источник Помню, как-то вечером К.И., мама и Маргарита Федоровна Николева, близкий друг мамы, преподавательница гимназии, пошли гулять на море. Мы, старшие девочки, конечно, увязались за ними. На пляже М. Ф. и К. И. ушли немного вперед, о чем-то горячо и серьезно разговаривая. Это была странная пара: М. Ф., полная, очень
прямая, затянутая в неизменный синий английский костюм и белую
накрахмаленную кофточку, ступающая твердо и уверенно, и рядом с ней широко
шагающий большими ступнями, выразительно жестикулирующий длинными руками,
очень высокий, тонкий К.И. в распахнутом, помятом пиджаке. Вдруг они
приостановились и мы услышали строгий, "учительский" голос М. Ф.: Дзержинская С. С. "В годы великих боев", Москва, 1965 (3). Это мемуары вдовы главы Чека Ф. Э. Дзержинского - Софии Сигизмундовны Дзержинской. Она пишет, что она еврейка "из ополяченной еврейской семьи": ее отец Сигизмунд Мушкат, а мать урожд. Либкинд (стр. 7). Ее двоюродная сестра - Юлия Уншлихт, вдова зам. наркома по воен. делам Уншлихта, расстрелянного в 1938 г. Автор сообщает, что отец Ф. Э. Дзержинского был Эдмунд-Руфин (типично еврейское имя) Иосифович Дзержинский, а мать Елена Игнатьевна Янушевская. Очень возможно, что Ф. Э. Дзержинский, глава Чека, был полуевреем из выкрестов (по отцу). Роман Гуль в своей книге "Дзержинский", Нью-Йорк, пишет, что сын Дзержинского был совершенным дегенератом. Источник Что касается Феликса Эдмундовича Дзержинского, то отец его имел двойное имя Эдмунд-Руфин, а отечество—Иосифович и фамилию он носил тоже двойную Фрумкин-Дзержинский Источник Шпиёны |
|