Издательство Книга, 1989 год, перевод О. Гринберга Charles Nodier - Шарль Нодье Questions de la litterature legale - Вопросы литературной законности О плагиате, присвоении чужих произведений, подлогах в книжном деле XI. О стилизациях   Поклонники литературы нежной и сладострастной, но начисто лишенной  цинизма, больше, чем о неполноте "Сатирикона", сожалели об утрате отрывка из  "Дафниса и Хлои", который господам Ренуару и Курье посчастливилось разыскать  во Флоренции. Роковая случайность дала недоброжелателям прекрасный повод для  сомнений в подлинности находки: та самая страница, на которой находился  неизвестный доселе фрагмент, оказалась залитой чернилами, но, не говоря уже  о том, что оба названных ученых заслуживают самого полного доверия,  подлинность восстановленного господином Курье фрагмента была неопровержимо  доказана в ходе литературной распри, вызванной прискорбной утратой. Итак,  новый фрагмент в самом деле принадлежит Лонгу, хотя господин Курье с равным  успехом подражает и древним и новым; так, в переводе отрывка из Лонга, о  котором идет речь, он очень похоже воспроизвел манеру Амио.    Точное воспроизведение чужого стиля доступно не всякому литератору, да  и возможности этого рода литературы весьма ограничены. Можно повторить  излюбленные обороты писателя, но не ход его мысли. Стиль сводится к некоему  набору приемов, из которых каждый выбирает те, что ему по душе и по плечу,  но замысел произведения вытекает из вполне определенного и присущего только  данному автору взгляда на вещи, подражать которому - занятие почти  безнадежное. Конечно, есть примеры, опровергающие это правило, но во всех  этих случаях подражатели копировали стиль, который очень легко  воспроизвести, вроде стиля Мариво - госпожа Риккобони так ловко закончила  его "Марианну", что любители такого рода романов не в силах отличить  подделку от подлинника. Подозреваю, что издатели "Новой Элоизы",  присовокупившие к ней неизвестное доселе письмо Сен-Пре, с которым у меня  никогда не возникало желания познакомиться, справились со своей задачей не  так блестяще. Лучше бы они обратились за помощью к господину Лесюиру, автору  забытой книги "Француз-пройдоха", к которой я еще вернусь, - он гораздо  лучше их владел искусством стилизации; впрочем, самое лучшее было бы не  трогать "Новую Элоизу", ибо есть все основания полагать, что Руссо сам знал,  каким должен быть его роман.    Таким образом, мне трудно поверить в существование пространных  стилизаций, неотличимых от подлинника, - пусть даже каждая фраза в  отдельности будет похожей, целое непременно выдаст подражателя. Так, я могу  допустить, что Гийом дез Отель или кто-то из его современников, не  уступавший ему в остроумии, сумел вставить в роман Рабле крохотную главку,  которая естественно растворилась в пространном повествовании и не вызвала  никаких подозрений; но я никогда не поверю, что Гийом дез Отель написал всю  пятую книгу. Недавно я листал довольно любопытный сборник подражаний такого  рода, но ни одно из них не превышает нескольких печатных страниц {*}.  {* Сходным образом обстоит дело и в живописи, где такие композиции  именуют пастишами.   Подражатель схватывает какую-либо особенность манеры  художника, как правило, ту, которая лежит на поверхности и первой бросается  в глаза, отчего обыватель нередко принимает подделку за подлинник. Однако  внимательный зритель, которого в первую очередь волнует скрытая в полотне  мысль, быстро понимает, что висящее перед ним полотно не принадлежит кисти  Рафаэля, Лесюэра или Жироде. На полотнах Гвидо головам не хватало  объемности; Джордано из Неаполя наловчился писать плоские головы, которые  сбывал дилетантам по весьма дорогой цене. Тем не менее ныне картины Джордано  ценятся невысоко, и знатоки, насколько мне известно, хорошо умеют отличать  их от полотен Гвидо. Замечательным мастером пастиша был Тенирс, а Бон  Буллонь, подражавший Гвидо еще лучше, чем Джордано, ухитрился провести  самого Миньяра, который отомстил за обман, посоветовав подражателю всегда  писать, как Гвидо, и никогда - как Буллонь.   Впрочем, всех этих художников мы  до сих пор помним отнюдь не благодаря пастишам. Умение писать пастиши вовсе  не обличает в художнике выдающиеся способности; я знал одного немецкого  живописца, который был в состоянии намалевать самое большее вывеску, но  внезапно открыл в себе талант копировать "Интерьеры соборов" Питера Неефа, и  пастиши эти были поистине блестящими. Говоря о пастишах, я не имею в виду  точную копию той или иной картины; копирование - особый, очень нужный  ученикам, а подчас и мастерам труд, идущий на пользу также и публике,  которая получает благодаря ему новые экземпляры прекрасных и редких  произведений искусства. Копиист должен работать более тщательно, чем  создатель пастишей, которому, в свою очередь, потребно больше ума и пыла;  однако создания второго любопытны - и не более того, тогда как труд первого  приносит несомненную пользу. Впрочем, если копиист вздумает обмануть доверие  покупателей, его деятельность может из полезной превратиться в преступную.  Как бы там ни было, чем точнее копия воспроизводит оригинал, тем лучше,  однако большой точности копиист достигает редко, поскольку для этого он  должен сравняться талантом с творцом подлинника, иначе говоря, тоже быть  великим мастером.   Например, когда Андреа дель Сарто копировал прекрасный  портрет Льва X работы Рафаэля, копия вышла такой совершенной, что даже  Джулио Романс, писавший одежды на этом портрете, не мог отличить подражание  от подлинника. Сходным образом Никола Луару удавалось передать в своих  копиях величие пейзажей Пуссена.}  К числу самых известных принадлежат подражания Гезу де Бальзаку и  Вуатюру, написанные Буало и помещаемые в некоторых изданиях его сочинений.  Этот великий писатель знал толк в стилизациях, о чем позволяет судить и его  подражание Шаплену (см. примечание Н), блестяще передающее варварскую,  тяжеловесную гармонию образца.   Такая сатирическая стилизация имеет  бесспорные достоинства, поскольку обнажает смешные стороны скверного языка  или мнимого таланта. Сам Мольер не гнушался ею в "Жеманницах", "Ученых  женщинах" и "Мизантропе", где так забавно высмеял вычурный язык некоторых  прециозных кружков и словесные выкрутасы некоторых рифмоплетов. Он следовал  примеру Рабле с его грубой, но блестящей сатирой. Пародировал ли Рабле в  речи лимузинского студента "Тяжелое томление" Элизены де Крен, как полагают  иные критики, или, что мне кажется гораздо более вероятным, насмехался над  засильем латыни во французском языке своего времени, очевидно, что  невозможно было остроумнее высмеять причуды модных авторов. Недаром с тех  пор сатирики не раз прибегали к этому приему.    Следует заметить, и это замечание послужит нам основой небезынтересной  литературной теории, что искусство стилизации отличается двумя  особенностями: во-первых, невозможно долго подражать манере другого  писателя, ничем себя не выдав, во-вторых, что хуже всего поддаются  подражанию произведения писателей великих. Легко скопировать бросающуюся в  глаза погрешность - подражать достоинствам гораздо труднее. Так обстоит дело  и в искусстве, и в морали. Если с картин Гвидо были сделаны превосходные  пастиши, то виной тому сам художник, чье пренебрежение общеизвестными  законами светотени бросается в глаза. Иначе обстоит дело с Рафаэлем -  существуют тысячи копий с его картин, пастишей же совсем мало, поскольку у  этого мастера и композиция, и рисунок безупречны.    Оглавление Авторское право   www.pseudology.org