От закрытого к открытому типу общества. Борьба за свободу слова в условиях становления системы СМИ и образования инфоноосферы, появления Интернета. Средства массовой информации и средства массового общения. Цензурный режим в новых условиях. Капитал журналистика и цензура. От атмосферы взаимного подозрения к партнерским отношениям – путь к свободе слова.

Вторая мировая война способствовала постепенному, хотя и болезненному, движению нашей страны от закрытого типа общества к открытому. Однако консервативные процессы, административно-командная система, ее самопревращения долгие годы деформировали и тормозили эту эволюцию Страна, сделав шаг по пути к более широкой демократии, отступала на два. Борьба с инакомыслием то ослабевала, то вновь разгоралась. И лишь в 90-е годы произошли качественные изменения в социальной жизни общества и по-новому, хотя и противоречиво, стали решаться проблемы прав человека, свободы слова и печати, вопросы цензуры.

В течение длительного периода практически оставались неизменными и так называемая система партийного руководства журналистикой, литературой, искусством, и учреждения цензуры, и вообще ее характер, определявшийся партийными установками, господствовавшими в государстве. Дело будущего раскрыть нюансы цензуры военных и послевоенных лет, определить, на много ли она стала мягче при Н.С. Хрущеве и чем отличалась при Л.И. Брежневе и т.п. Конечно, происходили в обществе определенные сдвиги: появился самиздат, тамиздат, видоизменились репрессии (вместо ГУЛАГа использовались «психушки», высылка за границу). Активизировалась борьба за свободу слова и печати. 16 мая 1967 г. А.И. Солженицын обратился с письмом к IV Всесоюзному съезду советских писателей, обличавшим цензурный режим в стране. «Литература не может развиваться в категориях «пропустят – не пропустят», «об этом можно – об этом нельзя», – писал А.И. Солженицын. Он предлагал съезду «добиться упразднения всякой – явной или скрытой – цензуры над художественными произведениями, освободить издательства от повинности получать разрешение на каждый печатный лист». Но так или иначе – тотальная партийная цензура сохраняла монополию. От нее зависело все: и выход книги, газеты, теле- или радиопередачи, и реакция на них впоследствии, и творческая судьба автора.

Под воздействием научно-технического прогресса в 1950–1960-е годы в журналистике происходят значительные изменения: постепенно набирает темп в своем развитии телевидение, синтезировавшее в себе основные достижения информационной службы общества, информационных технологий на том этапе. Оно открыло массовой аудитории окно в мир. Зрители могли с помощью прямого телерепортажа побывать в любой точке земного шара, участвовать в многочисленных международных событиях, интересно проводить свободное время у телеэкрана и т.д.

Советское телевидение через трансляции бесчисленных партийных съездов, разных заседаний, награждений одними партийными бонзами других неожиданно для самих партийных руководителей правдиво показало все их убожество и отсталость, неумение вести себя. Этот эффект прямого телевещания не был сразу понят, поэтому советский телезритель довольно долго был обречен на просмотр видеостенограмм партийных и государственных событий, нередко служивших затем базой для народного фольклора и анекдотов.

Поскольку телевидение появилось в период тотального партийного руководства всеми сферами жизни, в том числе и журналистикой, постольку никаких конкретных перемен в цензурном режиме не произошло. Развитие телевидения, его программ, содержание передач, становление кадров, техническое оснащение – все находилось под партийным контролем. В 1960 г. ЦК КПСС приняло постановление «О дальнейшем развитии советского телевидения», сыгравшее важную роль в улучшении этого СМИ, его технического оборудования и кадрового обеспечения. ЦК дал указание ввести в практику выступления по телевидению министров, руководителей партийных, советских и общественных организаций, деятелей науки и культуры, передовиков производства; передачи программ для детей объемом не менее часа в день; усилить пропаганду физкультуры и спорта.

Был создан Государственный комитет по радиовещанию и телевидению при Совете министров СССР, преобразованный в 1970 г. в Государственный комитет Совета министров по телевидению и радиовещанию, что имело существенное значение, так как работники телевидения становились государственными служащими, которые, хотя и обладали рядом привилегий, подчинялись жесткой дисциплине. 5 июля 1978 г. произошли новые изменения: руководящая структура получила новый статус и название «Государственный комитет СССР по телевидению и радиовещанию» (Гостелерадио СССР), что подразумевало его подчинение не председателю Совета министров, а руководителю страны – Л.И. Брежневу. Это не замедлило сказаться на деятельности телевидения, особенно его информационных передачах. Программа «Время» стала ориентироваться на вкусы Генерального секретаря ЦК КПСС.

Из цензорских новаций тех лет следует отметить использование партийным руководством технических возможностей при контроле за телевидением. В конце 1960-х – начале 1970-х годов начинается, как определяют историки, господство видеозаписи, сокращение прямого репортажа до минимума. Наиболее массовые передачи «Голубой огонек», «КВН», «Пресс-центр» и др. выходили на экран после тщательного монтажа, в ходе которого все, что казалось сомнительным с точки зрения партийной цензуры, убиралось. Передача «Эстафета новостей» вообще была закрыта. Структура информационных программ была сведена к шаблону и строго регламентирована определенными блоками сообщений: партийная «светская» хроника (выступления членов Политбюро ЦК КПСС, их визиты, награждения и т.п.), экономическая парадная хроника, международные новости с тенденциозным подбором (рассказ о событиях в странах социалистического лагеря, борьба рабочих на Западе за свои права и т.п.), спортивная информация и прогноз погоды.

В целом все эти факты укладываются в общее русло партийного руководства журналистикой, с которым будет покончено лишь в 1990-е годы. Но в новых условиях цензура выступила в новом обличье.

Конец XX столетия сопровождался революционными изменениями в журналистике, тесно связанными с бурным развитием информационных технологий, компьютеризации.

«Век и конец века на евангельском языке не означает конца и начала столетия, не означает конец одного миросозерцания, одной веры, одного общения людей и начала другого мировоззрения, другой веры, другого способа общения», – замечал в 1901 г. в статье «Конец века» Лев Толстой. Как ни странно, на наш взгляд, конец XIX столетия и начало XX все-таки совпали с тем веком, о котором говорил великий писатель. XX столетие положило начало другому мировоззрению, если иметь в виду существенное уменьшение роли элиты в жизни общества и бурный рост демократии, и начало другого способа общения, если иметь в виду то огромное значение, которое приобрели журналистика, массовые коммуникации, масс-медиа в жизни человеческого сообщества.

Наступление XXI в. сопровождается процессом становления нового – планетарного мировоззрения, охватывающего все большие массы людей. Этот процесс сопровождается обособлением мирового информационного пространства. Мировое информационное пространство – термин дипломатии и политики. В этом смысле он обозначает то, что было всегда. Более точным в данном случае было бы употребление термина инфоноосфера, обоснованного мною на конференции факультета журналистики МГУ в начале 1996 г. Его использование ограничивает сущность понятия, подчеркивает то, что так называемое мировое информационное пространство создано усилиями человека, его вмешательством в природу. В этом контексте сразу осознается наличие целого ряда существенных проблем, и не только дипломатических. Реальное мировое пространство безгранично, инфоноосфера имеет границы. Любое вмешательство в природу человека чревато конфликтами. Оно имеет определенную точку, после отсчета которой следует кризис, взрыв и т.д.

Западные исследователи П. Лазерфельд, У. Шрамм и др. давно пишут о перенасыщенности мира информацией, вызывающей «агрессивное смешение» разнонаправленных информационных потоков, негативное воздействие их на психику человека. Интересную мысль в связи с этим высказал философ и литератор Умберто Эко: «Угроза сегодня исходит... от чрезмерного распыления мысли, вместо одного «старшего брата» появились миллионы «кузенов», и самая большая трудность – выбрать между ними свой ориентир. Диктатура информации в будущем определяется уже не пирамидальным ее построением с вершиной, на которой кто-то восседает и диктует свои законы в ее основании, а над вами нависло множество источников информации, перед которыми вы теряетесь. Одному диктатору еще можно сопротивляться, искать методы борьбы с ним. Против же несметного числа маленьких диктаторов рецепта пока нет».

Образование инфоноосферы ведет и к другим сложным последствиям. Аудитория стала иметь почти не ограниченную возможность получать самую разнообразную информацию, используя которую создавать удобную для себя параллельную действительность. Сможет ли человек распоряжаться этими возможностями разумно? Ученые Г. Гэнс, Д. Селдес, Д. Стефенсон и др. считают, что в современных условиях электронные коммуникации превращаются в средство полезного увеселения, инертного времяпрепровождения; приковывают зрителя к креслу у телевизора. Ученые предсказывают, что мультимедиа затянут человека в сюрреалистический мир второй, виртуальной (стеклянной, игровой и пр.) действительности.

Нагнетание негативных характеристик новой ситуации в информационных процессах можно продолжить. Как историк, могу засвидетельствовать, что и в теории, и в общественной мысли это происходит всякий раз, когда в массовых коммуникациях назревают существенные изменения. Так было, когда начинал путь кинематограф, когда появилось сначала радио, потом телевидение. И сейчас в начале XXI в. массовые коммуникации, журналистика переходят в новое качественное состояние. Крушение устоявшихся представлений вызывает эмоциональный отзвук исследователей.

Каждое жизненное явление имеет свои плюсы и минусы. Образование инфоноосферы, появление новейших электронных технологий, голографии, эффекта виртуальности значительно усиливает возможности диалога культур, их взаимовлияния. Современный зритель может побывать в Лувре, Эрмитаже, Цвингере и увидеть мировые сокровища такими, какие они есть, а при умелом операторе и репортере даже более основательно, детальнее, чем при непосредственном контакте с ними. Точно так же зритель может совершить путешествие на корриду в Испанию, в пустыни Африки, на карнавал в Венецию или Бразилию, в Диснейленд США. Без сомнения, этот диалог культур требует равноправия в их взаимодействии, соблюдение этических, нравственных и правовых норм. Экспансия более приспособленных к современным условиям культур компрометирует развернувшийся диалог, даже разрушает культуру, не имеющую возможность столь активно проявлять себя через массовые коммуникации.

По разным причинам сейчас сложилась такого рода ситуация с русской культурой. Она находится под давлением американской массовой культуры. Достаточно обратиться к репертуару российского телевидения, где уже ряд лет господствуют американские фильмы и сериалы. Молодежная аудитория, т.е. будущее страны, во многом находится под впечатлением американского стандарта. Такого же типа давление испытывает и политическая культура. Наши бюрократы довольно быстро усвоили поверхностный слой политических инокультур. И у нас появились свои политические звезды, свои «куклы», свои «восковые фигуры». Высказанные здесь некоторые наблюдения над негативными проявлениями диалога культур через СМИ никак не принижают самого факта существования этого диалога и его позитивных возможностей.

Особого внимания заслуживает разговор о международном обмене информацией. Умберто Эко справедливо сравнивает изобретение Интернета с изобретением печатного станка. А вот мнение отечественного писателя, одного из пользователей Интернета, А.Н. Житинского: «Феноменальная возможность донести информацию до потенциального слушателя-зрителя-читателя. Это просто поразительно. Вселенский самиздат. ...Сейчас каждый человек, подключенный к Интернету, может издать свою страницу, свои сочинения, свои рисунки, свою музыку, не прибегая к помощи издателя – это очень просто. Достаточно иметь компьютерную грамотность и доступ к ресурсам Интернета».

Эксперты, аналитики современной журналистики пытаются осознать ее новое положение в обществе, вступающем в XXI век. На 5-м семинаре ООН/ЮНЕСКО в поддержку независимости и плюрализма СМИ (сентябрь 1997 г.) в выступлении Егора Яковлева, главного редактора «Общей газеты», имеющей постоянную полосу о журналистике «Мы – в потоке информации», говорится: «Само по себе такое наименование – «средства массовой информации» – ввели в оборот те, кто стремится подчеркнуть объективную природу информации, ее неангажированность. Но о средствах ли информации говорим мы? На мой взгляд, нет. Мы говорим о средствах массового общения. Газеты и телевидение дают возможность общения со многими людьми. А общение никогда не бывает нейтральным». Через многие публикации о современной журналистике сквозит ирония, сопровождающаяся какой-то обидой на появление и усиление тех качеств, которые ранее не были столь явными и заметными, особенно в печатных СМИ. «С каждым днем набирает силу процесс полного превращения журналистики в оружие массового психического поражения сограждан», – писал в предвыборные дни декабря 1999 г. аналитик Д. Ухлин. «В результате, – подводит он итоги, – все возрастающее общественное недоверие к информации, поступающей из всех СМИ вообще, делает журналистов работниками в области досуга».

Вадим Кузнецов, исследуя журналистику, высказывает мысль о том, что «вообще в России всего три официально признанных средства массовой информации. Интернет, четвертое средство, до сих пор существует лишь по законам, им самим над собою признанным». Он возлагает на новое СМИ большие надежды в том, что «Интернет не даст возможности лишить нацию свободы информации». Интересно определение В. Кузнецовым Интернета как «способа общения и информации».

Еще в 1994 г. мы обращали внимание на происходящие качественные изменения в журналистике конца XX в., в условиях общества массовой культуры; на то, что она становится целостной системой СМИ и СМО (средств массового общения). К сожалению, этот момент параллельного развития СМИ и СМО не отмечен исследователями, а именно их взаимодействие и взаимодополнение – одна из важных особенностей массовой культуры. Здесь эволюция шла от первобытного костра к элитарному салону и современным СМО: концерт по радио или телевизору, хит-парад или шоу в огромном зале, спортивные передачи, конкурсы красоты и многое другое, уходящее своими корнями в глубины человеческой истории. Современные СМО несут в себе колоссальный заряд информации и воздействия на массы, особенно молодежную аудиторию. Наиболее полное соединение качеств СМИ и СМО, например, в телевидении дает ему такую неповторимую силу воздействия как ни одному другому СМИ, но этот сплав – результат уже большого пути.

Аудитория журналистики фактически не имеет границ. Человеку доступно все больше и больше разнообразной информации. Он получает возможность приобщаться к сокровищам мировой мысли и культуры. Но, с другой стороны, в обществе сложились такие условия, когда с помощью СМИ и СМО, массовых коммуникаций создается общий нездоровый информационный фон, отрицательно влияющий на людей; происходит насилие над психикой человека. Ряд исследователей пишет также об асоциальности такого социального института, как журналистика. С помощью видеоинформации получает приоритет фабрикация мифологической информации, которая от примитивных форм тоталитарных государств прошла эволюцию к созданию имиджей героев века, политиков, звезд экрана и т.п., подмене политических прав и обязанностей граждан политическими играми, к созданию иллюзорной действительности – виртуальной реальности, в которой ежедневно уже сейчас пребывает часть массовой аудитории, проходя по «Полям чудес», включаясь в бытие обитателей «Санта-Барбары» и т.п. «ТВ – это демократия плюс беверлизация всей страны», – иронизирует телеэксперт А. Соколянский. Новая информационная служба общества, созданная человеком XX в., несет обществу новые проблемы, которые дают о себе знать уже сейчас.

Бюрократы, политики и дельцы не только строят планы, но и стали использовать новые возможности воздействия на обывателя и делать деньги с помощью виртуального обучения, виртуального лечения, виртуального туризма, виртуальной любви, сетевой наркомании и т.д. Поскольку информационные процессы вышли на общемировой уровень, реально существует инфоноосфера, возникла возможность применения новых информационных технологий в глобальном масштабе. Этим обстоятельством неравномерность технологического развития регионов мира актуализирует проблемы равноправия государств в использовании инфоноосферы, охраны интересов менее развитых в этом отношении стран.

Нужна ли в этих условиях защита общества и каждого человека от пагубного воздействия информационного фона? Нужно ли ограничивать возможность использования информации в корыстных целях, во вред человеку и человеческому сообществу? Нужно ли защищать человеческую психику от телеэкранной «медицины»? Как и каким образом в современном обществе регулировать характер информационной среды? То есть: нужна ли в современных условиях цензура, определенный цензурный режим?

Естествен поиск ответа в исторической практике, свидетельствующей о постоянном стремлении человека к свободе слова и печати, к освобождению от оков цензуры. Но одновременно история смеялась над человеческими иллюзиями и в этом. Вспомним еще раз слова из знаменитой «Ареопагитики» Джона Мильтона и метаморфозу его деятельности, о чем говорилось в начале книги.

Не было в истории еще общества, государства без определенного цензурного режима и его организации в той или иной степени. История мировой и отечественной цензуры показывает, что она является необходимым атрибутом государства, того или иного типа власти. Обычно институт цензуры – составная часть государственного аппарата и его характер во многом зависит от типа этого государства. Ясно, что в имперской стране, монорелигиозном обществе цензура носит жесткий характер. Есть немало ученых, считающих, что в современных демократических странах никакой цензуры нет. Изучив исторический опыт, мы вынуждены выразить сомнение в этом. Такой взгляд на цензуру базируется на суженном представлении о ней, ограниченном функциями определенного официального ее учреждения, которого в той или другой стране действительно может не быть. Наивно представлять дело так, поскольку цензура существовала и до появления самого слова «цензура», до изобретения печатного станка и создания первых учреждений цензуры. Ее эволюция в XX в. привела к более совершенным, даже не заметным на поверхности или мало заметным формам административно-карательной, последующей цензуры, обличенным в ту или иную статью закона, то или иное решение суда, являющимися формами государственного контроля. Так, Великобритания имеет целый ряд различных форм контроля за журналистикой, в их числе: Комитет по охране военных тайн в средствах массовой информации – Комитет «Д». Он издает перечень сведений, утечка которых наносит ущерб интересам национальной безопасности и публикация которых должна согласовываться с этим комитетом; «Акт об официальных секретах», по которому официальное лицо, чиновник не имеет право разглашать информацию о деятельности правительства, если не имеет на то разрешение. В секреты занесены, кроме военной информации, сведения о субсидиях на сельское хозяйство, медицинская статистика и др. В 2000 г. Британский парламент принял закон о перлюстрации электронной почты, по нему правительству страны разрешено в целях борьбы с организованной преступностью просматривать электронные письма и перехватывать передаваемые через Интернет сообщения.

Объективные истоки цензуры лежат в диапазоне и объеме циркулирующей в обществе социальной информации, доступной аудитории. Как правило, не вся она предается гласности. Поскольку информация – один из важнейших инструментов управления обществом, постольку разные власти по-разному решают проблему доступа аудитории к ней, в связи с этим и проблему ограничения свободы слова и журналистики; занимаются нередко для маскировки своей политики, как они заявляют, регулированием информационных потоков.

Часть информации составляет тайну, наличие которой уже является объективным основанием цензуры и ее гарантом на будущее. Недаром в нашей стране при первых же изменениях в политической атмосфере общества место Главлита на какое-то время заняло Главное управление по охране государственной тайны в печати и других средствах массовой информации (1990 г., ГУОТ), затем – Агентство по защите государственных тайн в СМИ при Министерстве информации и печати СССР (1991), наконец, в 1993 г. появляется закон о государственной тайне и т.д. Последний список государственных тайн страны, утвержденный Президентом России в 1998 г., имеет 87 параграфов и мало отличается от предыдущего (1995 г.). И пока существует государство, заинтересованное в сохранении определенных тайн, т.е. сокрытии от широкой общественности части информации, до тех пор будет существовать в том или другом виде цензура.

Субъективными истоками цензуры служат противоречия и конфликты процесса общения людей, самой социальной среды. Столкновение разных интересов и потребностей приводит к критике мировоззрений, взглядов, точек зрения, позиций и т.п., их отрицанию, к миграции людей, их депортации, их недовольству, доходящему порой до революционного взрыва, и т.д. Все это ставит проблему ограничения свободы слова и журналистики, с тем чтобы общество могло эволюционизировать и быть управляемым.

Становление в прошлом государств закрытого типа, обособляющихся друг от друга, ограждающих себя от всех остальных стран, вело к стремлению управленческих структур сохранить в тайне как можно больше информации, к созданию светского режима цензуры и ее учреждений вплоть до цензуры самого монарха. Наличие разного характера тайн дифференцировало цензуру на разные виды. Постоянные войны, которые вели страны друг с другом, рождают так называемую военную тайну, разглашение которой всегда каралось очень жестоко. Репрессии органов управления, многие факты внутренней политики, дипломатические ухищрения в проведении внешней политики, сведения об органах разведки, о шпионаже и др. служили и служат базой государственной тайны, охраняемой законами и цензурой столь же ревностно. Рядом с ней существуют юридические, экономические, деловые, коммерческие секреты, которые не обязательно бывают государственной тайной. В ограничении доступа к такого рода информации заинтересованы представители ряда профессий, определенной отрасли экономики, отдельные частные лица, предприниматели, дельцы, банкиры, торговцы и др. В 1999 г. Совет министров Италии принял постановление о новых правилах соблюдения в государственных архивах секретности сведений о частной жизни граждан. К понятию «частная жизнь» отнесены вопросы здоровья, семейной и сексуальной жизни, привычек и прочих интимных деталей. Все это будет находиться в тайне на протяжении 70 лет. В Греции существует специальный административный орган – «Дата протекшэн ауторити», призванный защитить частную жизнь граждан от посягательств нечистоплотных журналистов.

История журналистики XX в. показывает, что эволюция цензурного режима отражает движение института государства через все противоречия к открытому типу государства, соответственно происходит демократизация аудитории журналистики, увеличение ее, что заставляет управление суживать секретную информацию, расширять диапазон и объем доступной массовой общественности информации. Однако тайны (государственная, профессиональная, деловая и др.) остаются, происходит по-прежнему борьба за свободу слова и журналистики. В то же время прошлое и в XX столетии прочно держалось за настоящее: многие, казалось бы, идеальные достижения человеческой мысли получали уродливое воплощение на практике. В XX в. активно шел процесс политизации общества, вовлечения его в социальную жизнь огромных масс, что привело к созданию многочисленных партий. Появляется партийная тайна и партийная цензура, господствовавшая в советском обществе 30-х годов.

Но наш отечественный опыт не уникален. Если обратиться к истории так называемых демократических государств, то и здесь существовал и существует определенный цензурный режим. Вместе с процессом сращивания капитала и государства, бюрократических и финансовых управленческих структур в развитых странах в условиях свободного предпринимательства появляется новый регулятор информации – рыночный, коммерческий, усиливается экономический контроль за СМИ, во многом заменяющий обычную цензуру. По утверждениям исследователей Б. Багдикяна, Г. Гляйссберга, Г. Шиллера и др., в руках монополий, бизнеса, рекламодателей, тесно взаимосвязанных друг с другом, есть такие рычаги, которые позволяют держать в необходимой узде журналистику. Превращение ее в экономически выгодное дело породило то, что называют «внутриредакциониой цензурой», выражающей диктат хозяев информационно-пропагандистско-рекламного бизнеса.

Американский ученый Бен Багдикян приходит к выводу: «Более глубокие социальные потери от гигантских средств массовой информации заключаются не в их нечестном продвижении к прибылям и власти, хотя оно реальное и серьезное. Самой тяжелой потерей является осуществляемая по своей инициативе цензура политических и социальных идей в информационных материалах, журнальных статьях, книгах, радио- и телепередачах, кинофильмах. Иногда вмешательство владельцев носит откровенный и грубый характер. Но большая часть такого рода действий осуществляется незаметно, порой даже неосознанно, просто подчиненные поддерживают идеи владельца... но заметно это воздействие или нет, его конечным результатом является искажение реальности и обеднение идей».

Стефан Роджерс, миллионер, один из руководителей корпорации «Ньюхауз», смотрит на дело проще: «Современная технология (компьютерная сеть, объединяющая рабочие столы всех корреспондентов. – Г.Ж.) позволяет редактору полностью контролировать творческий процесс. При желании он по своему усмотрению может изменить текст, выбросить или, наоборот, вставить в него новый абзац. Все это – его компетенция. Конечно, репортерам это не нравится – они кричат: где же демократия, свобода? Но газета – это не демократия. Иначе это до чего же можно дойти? До выборов самого издателя?! Нет уж, позвольте-с!»

Человеческая практика накопила огромный и сложный исторический материал в области регулирования и ограничения свободы слова, свободы информации. При этом он касается самого сокровенного в управлении обществом, в политике, бизнесе, экономике, медицине и т.д. Государственная бюрократия, дельцы, предприниматели, банкиры и пр. охраняют свои тайны и секреты всеми средствами. Вот почему, когда в ходе перестройки началось перераспределение материальных ценностей, их захват, многие журналисты, обратившиеся к такого рода информации и ранее не имевшие опыта работы с нею, пострадали. Преследования, убийства журналистов стали обычным явлением социальной жизни общества. Например, 11 декабря 1996 г. в Центральном Доме журналистов Союз журналистов провел очередной День поминовения. На него были приглашены без малого 50 семей погибших журналистов. Организаторы акции справедливо подчеркивали, что «каждый убитый журналист – это новый шаг от гласности, от демократии». В 1996 г. в мире погиб 61 журналист, в России – 34. К этому времени за 5 лет в Москве были убиты 27 журналистов, на чеченской войне и то меньше – 24. По данным Фонда защиты гласности на 1998 г., с 11 декабря 1990 г. на территории СНГ погибло 195 журналистов, причем только в 10% случаев убийцы предстали перед судом.

Другой формой воздействия на СМИ в создавшейся атмосфере, как ни странно, оказались судебные преследования. Так, в 1995 и в 1996 гг. журналистам и редакциям было предъявлено 3500 исков о защите чести и достоинства – в 3 раза больше, чем в 1990 г. Секретарь Союза журналистов П. Гутионов назвал это «нескрываемым судебным террором против прессы». Редакторы «Московского комсомольца» П. Гусев, «Комсомольской правды» В. Симонов, «Аргументов и фактов» В. Старков, анализируя сложившуюся ситуацию, задавали управлению вопрос: «Что же это за власть, которая реагирует на критику в прессе только угрозой уголовного преследования?»

Как показывает историческая практика борьба с цензурой, разговор о ней и свободе слова, доступе к информации был смещен в наиболее всем видимую, доступную и беззащитную область – творческую, литературную, театральную, кинематографическую. В XX в. стали значительно больше внимания уделять политической цензуре, борьбе с нею. Но корни ее многообразнее и глубже. Процесс образования прибыли, ее распределение, характер вознаграждения за труд, взаимосвязи и взаимоотношения разных управленческих структур, власти и финансов и т.д. – разве все это не скрыто покровами тайны до сих пор? А собственно от кого эта информация скрывается, почему она подвергается цензуре? При этом неизвестные цензоры бюрократических структур поистине настоящие церберы. «Сегодня мы не имеем права вторгнуться в так называемые коммерческие и банковские тайны», – жаловался на страницах газеты один из министров внутренних дел России.

Что в таких условиях вспоминать о той информации, которая попадает на общественную трибуну? Как говорят многие литераторы, цензуры у нас сейчас нет. Да, вы можете творить, создавать свободные художественные произведения, бичевать пороки общества, можете писать об акулах капитала, коррупции в верхних и нижних этажах власти, о мафии и т.д. и вас даже издадут за чей-то счет, на какой-то грант и т.п. Система подкупа в этом плане интеллигенции стала значительно совершеннее. В журналистике, как считает Александр Политковский, анализируя практику ОРТ, «разврат дошел до последней черты. Наличествуют расценки выпускающего, редактора, корреспондента, оператора и т.д. Это заложено в самой системе функционирования современного отечественного телевидения». Заплатив 10 тысяч долларов, можно «поучаствовать в информационном шоу, которое называется программой “Время”». Алексей Филиппов в статье «Свободная пресса – распивочно и на вынос» приводит даже таблицу «Что почем в журналистике»:

«Известия» – 2,5 тысячи долларов за 3 страницы.

«Московский комсомолец» – 2,5 тысячи долларов за 2 страницы.

«Комсомольская правда» – 2 тысячи долларов за 2 страницы.

«Коммерсант» – 1000–1200 долларов за страницу.

«Московская правда» – 300–450 долларов за страницу.

«Вечерняя Москва» – 300 долларов за страницу...

Раскрывая механизм взяточничества в журналистике, Алиса Александрова пишет: «Цены разные: в периодической печати – от 150 деноминированных рублей до 400 долларов, из которых журналисту перепадает половина – остальным он делится с секретариатом. На телевидении берут больше. Небольшой телесюжет стоит, в среднем, 1000 долларов, при этом его идею должна придумать сама фирма».

Для широкой аудитории появляющиеся о коррупции, мафии и т.п. телепередачи, фильмы, книги, бестселлеры и др. – что-то вроде чучела, изображающее предпринимателя и выставленное им же, чтобы чиновники, служащие и рабочие могли выплеснуть свои эмоции, плюнув на это чучело или пнув его, и продолжали бы трудиться как раньше.

В современном российском обществе еще идет процесс осознания существования и характера экономической цензуры: это касается управления журналистикой, редакторов, издателей, самих журналистов. В связи с этим актуализируются проблемы обобщения опыта цензуры русской журналистики прошлого в рыночных условиях. К сожалению, этот опыт пока не изучен.

Экономический фактор в простейшем виде всегда сопутствовал цензуре. Об этом свидетельствует первый же в мировой практике документ об учреждении цензуры – «попечительное постановление» архиепископа Бертольда (Майнц, Германия) от 4 января 1486 г., где говорилось: «Если кто сие наше попечительное постановление презрит или против оного подаст совет, помощь и благоприятствие, то тем подвергнет себя проклятию, да сверх того лишен будет тех книг и заплатит сто золотых гульденов пени в нашу казну». Об этом же говорит и опыт цензуры в России.

Урок истории журналистики начала XX в. состоит в том, что капитал стал участником создания цензурного режима в обществе. В советский период этот аспект был затуманен, так как понятия «собственник», «издатель», «государство», «партия» в этом смысле были совмещены. Но и тогда экономический фактор в цензуре имел большое значение. Когда же партия большевиков стала государством в государстве, то вопрос о субсидиях решался партийными инстанциями: экономический фактор цензуры был окончательно завуалирован.

Современный цензурный режим, создающийся в новых условиях своеобразного рынка, отличается неопределенностью. Но уже явно то, что время эйфории по поводу полной свободы слова отходит в небытие. В связи с этим характерны высказывания видных деятелей культуры, страдавших ранее от цензуры. Фазиль Искандер, подытоживая размышления о литературном творчестве в беседе с Ю. Чуприной (1999), заметил: «Существовавшая в советские времена цензура на 90 процентов состояла из политических ограничений, но 10 процентов снимали пошлость и грубость. Я, конечно, против жесткого пуританства, но еще более против охамления. Мне, например, очень скучно читать современную литературу. Прочту две-три страницы и брошу. Цензура должна быть свойством человеческой натуры. Вышло так, что свобода оказалась по зубам далеко не всем. Ведь свобода – это прежде всего добровольное, радостное самоограничение человека». На вопрос: чувствует ли писатель себя свободным человеком, Фазиль Абдулович ответил: «Я всегда чувствовал себя довольно свободным, как человек: в моей биографии были разные периоды, пришлось поработать даже в партийной газете «Курская правда». Но мне ни разу не предложили вступить в партию. Моя писательская манера всегда помогала найти возможность говорить о том, о чем нельзя. За счет какого-то стилистического утончения».

Владимир Войнович, эмигрировавший из страны, объясняет ситуацию, при которой «в сознании сегодняшнего обывателя писатель утратил роль властителя дум»: «Слово писателя звучит сильнее в закрытом обществе. Тем более слово, за которое убивают, иногда даже буквально. В закрытом обществе роль писателя можно сравнить с миссией доктора во время чумы. Пока есть эпидемия, доктор рискует собственной жизнью, но ощущает при этом огромность своей роли, свою незаменимость. После чумы он неизбежно почувствует, что уже не так нужен людям и может впасть в депрессию, но вряд ли он будет желать новой эпидемии».

«Не буду вступать в спор о том, является ли цензура благом, – размышляет писательница другого поколения Татьяна Толстая, – или же она удушает творчество: я так много об этом думала, что ни к какому вводу прийти не в состоянии. Кроме самого простого и древнего: внутренняя свобода превыше всего, а продажа души дьяволу – всегда невыгодная для продавца сделка. Но и это не так просто».

Особый интерес представляет точка зрения, к которой пришел, раздумывая над такого рода проблемами, Даниил Гранин. Он, на наш взгляд, нашел точный термин, во многом объясняющий состояние культуры в прошлом и настоящем: «Обратитесь к советской литературе, музыке, кино – самые лучшие вещи были созданы в тот период. Парадокс отчасти объяснимый: было пространство сопротивления – зверствовала цензура, наказывали, ссылали, даже уничтожали. Это требовало от авторов особого искусства, языка, внутреннего контакта с читателем, слушателем или зрителем. Это глубинное взаимопонимание, как ни странно, помогало художественности. Сегодняшняя свобода – от матерного языка до грязных выпадов в адрес кого угодно, вплоть до Господа Бога, – конечно, не требует новых выразительных средств». Но при этом нельзя упрощать, считать, что для рождения шедевров нужна цензура, репрессии: «На самом деле за шедевры мы платили слишком дорогую цену».

Вопрос о «пространстве сопротивления» и его роли в творчестве, без сомнения, требует тщательного специального анализа. Емкий термин имеет отношение к таким явлениям, как эзопов язык, «трибунность» русской литературы, характер литературной критики, конфликтность творческого процесса и т.д. Появление такого рода мнений и высказываний само по себе симптоматично. Конечно, старая парадигма: «Цензура – зло» – широко используется и сейчас. Для многих она является как бы аксиомой.

В современных условиях произошел возврат, хотя и в своеобразной форме, к экономическому контролю за журналистикой, «цензуре денег», как это определили участники встречи банкиров и журналистов, организованной «Общей газетой» накануне нового 1998 г. При этом свобода предпринимательства сопровождается у нас рыночной стихией, которая влияет на характер журналистского творческого процесса. И чем больше рыночная стихия, тем больше вмешательства капитала в журналистику и тем больше негативных последствий этого. Стихийность рыночных отношений сказывается и на характере взаимодействия журналистики и капитала. Естественно стремление последнего поставить журналистику себе на службу. С этой целью создаются собственные «карманные» издания, информационные службы, пресс-центры, субсидируются издания поддержки, оказывается давление на СМИ через рекламу, льготы в производственном процессе и распространении продукции, покупаются журналисты и др.

В связи с этим в обществе начинает господствовать негативное отношение к вмешательству капитала в журналистику. Один из исследователей называет это даже интервенцией. Показательны в этом плане материалы конгресса 47-й генеральной ассамблеи Международного института прессы, которая состоялась в конце мая – начале июня 1998 г. Тон задал открывший ее президент РФ, заявивший, что «сегодня остались считанные издания, которые обладают действительной независимостью», в то время как «собственники СМИ ведут себя иногда, как худшие цензоры, открыто вмешиваясь в редакционную политику и определяя, что можно писать, а что нельзя». А. Лысенко, председатель комитета по телекоммуникациям и СМИ столичного правительства, поддержал эту линию, сказав, что есть «табу на определенные финансово-политические группы, которые журналисты не могут затрагивать». Главный редактор «Общей газеты» Е. Яковлев в своем выступлении занялся хронологией новейшей истории, выделив «нынешний этап» «полного раздела СМИ частными финансовыми группировками», что привело к фактической отмене нравственного кодекса журналистов. Д. Муратов, главный редактор «Невской газеты», разделил эту точку зрения.

Наивность современных крупных деятелей журналистики и политики в этом отношении поражает. Мировой опыт показывает, что предприниматель, вкладывающий средства в информационную индустрию, не может быть нейтральным к своему бизнесу. Он предпочитает такие типы изданий, которые, во-первых, приносят ему доход (массовая журналистика, желтая, бульварная пресса, околопорнографические издания и соответствующего характера радио- и телепередачи); во-вторых, помогают продвинуть товар к потребителю (рекламные издания, рейтинговое телевидение, радио, печать); в-третьих, поднимают его авторитет, укрепляют его властные возможности и т.д. Предприниматель вовсе не обязательно хищник. Многие российские предприниматели в прошлом отличались определенной степенью филантропии, занимались благотворительностью, что собственно являлось их формой самоутверждения в обществе, средством повышения их авторитета, о чем свидетельствует просветительская миссия И.Д. Сытина, А.Ф. Маркса, А.С. Суворина и других отечественных издателей.

Одновременно стихийное становление современного цензурного режима сопровождается атмосферой взаимного подозрения тех сил, которые влияют на этот процесс. Бизнесмены подозревают журналистов в том, что те рассматривают их, по словам директора по СМИ холдинга «ИНТЕРРОС» группы «ОНЭКСИМ» М. Кожокина, в качестве «дойной коровы». А. Гавриленко, председатель совета директоров инвестиционной кампании «Алоринвест», заявил на встрече с журналистами: «Финансисты знают, для чего они работают, для чего зарабатывают деньги. В конечном счете – для блага страны. Хотелось бы понять место журналистов в этом процессе. А то смотришь на них и думаешь: резвятся ребята, самовыражаются». Что касается отношения журналистов к предпринимателям, банкирам, то оно выражено в многочисленных высказываниях, как правило, негативных, об их деятельности.

Государство является крупнейшим собственником в журналистике: ему принадлежит 80% типографий, в которых печатается независимая пресса, 90% всех средств связи, которыми пользуются независимые теле- и радиостанции, большинство арендуемых ими помещений. Властные структуры в центре и на местах фактически «могут в любой момент «перекрыть кислород» любому СМИ». Журналист Илья Огнев в статье «Рубильник как средство информационной войны» (Общая газета, 1999, № 49) замечает, что «тяга к использованию технических средств для подавления неугодных СМИ» получила развитие повсеместно. В Приморском крае просто перерубили питающий кабель радиостанции «Лемма», предоставлявшей эфир оппонентам губернатора, в другом случае – арестовали тираж газеты «Арсеньевские вести». Многие псковские, новгородские издания печатаются в Санкт-Петербурге. Вообще нет независимой печати в ряде регионов страны. На 47-й генеральной ассамблее Международного института прессы (Москва, май 1998 г.) высказывалась озабоченность такой ситуацией. С. Шустер, директор московского бюро радиостанции «Свобода», справедливо замечает, что «страна так и не обзавелась общественной инфраструктурой с механизмами контроля за властью». Выражая мнение журналистов, Алексей Симонов, президент Фонда гласности, подчеркивал на пресс-конференции в Международном институте прессы (август 1998 г.), что «власти числят информацию своей собственностью и поэтому не спешат делиться ею с собственными гражданами». Несмотря на то, что существует закон «О средствах массовой информации», регламентирующий права журналистов, власть выработала около 60 нормативных документов, ограничивающих права граждан и журналистов на информацию.

Характерная ситуация в связи с той же атмосферой складывается вокруг Интернета, который как средство массового общения позволяет аферистам, расистам, маньякам совершать свои преступления. Одна из правозащитных общественных организаций Лос-Анджелеса выявила в ходе исследования компьютерных сетей 1400 «сайтов ненависти», пропагандирующих расовую и национальную дискриминацию. При этом ряд сайтов содержал подробные инструкции, как уничтожать «врагов». Экстремисты используют Интернет и для проведения своих собраний. Особо опасным представляется воздействие такого рода сайтов на молодежь и детей. Nation Center for Missing Children (США) установил «уже 130 случаев, когда подростки решили уйти из дома под влиянием интернетовских советчиков». При этом основной мишенью преступников были старшеклассницы.

Психолог из Коннектикута Д. Гринфилд сделал обзор затраты времени пользователем Интернета. Изучив 18 тысяч случаев, он пришел к выводу, что сетевой наркоманией в тяжелой форме страдает 6% пользователей «всемирной паутины», 10% обнаруживает все симптомы виртуальной наркомании, а еще 29% составляют «группу риска», еженедельно проводя в Интернете 20–40 часов и злоупотребляя электронной почтой.

В США проблемы, связанные с Интернетом, давно активно обсуждаются. Конгрессом был даже принят «Telecommunications Act of 1996», регулирующий деятельность Интернета, но постановлением Верховного суда через некоторое время он был отменен. Во многих государствах мира происходит регулирование в той или иной степени пользованием Интернета, разрабатывается система фильтрования, блокирующие устройства. В 1997 г. в Монако состоялся I Международный конгресс по инфоэтике, собравший специалистов из 45 стран. «Новая степень информационной свободы, – отмечалось на нем, – предоставленная Интернетом, вызывает смешанные чувства: свобода без границ ведет к засорению информационных пространств материалами, не совместимыми с цивилизованными нормами человеческого общения».

В нашей стране пока аудитория международной глобальной сети сравнительно небольшая: по данным на конец 2000 г., опыт общения с Интернетом имеют 9,2 млн. человек; нерегулярная аудитория составляет 5,1 млн. человек; не менее раза в неделю сеть посещают 2,5 млн. человек; проводят в ней не меньше часа в неделю – 1,8; не менее трех часов – 900 тыс. человек. Власти страны фактически долгое время не трогали сеть. Но вот в ноябре 1999 г. министр связи и информации в прямом эфире радиостанции «Эхо Москвы» заявил, что пользование Интернетом надо регулировать, в связи с чем разработан проект постановления РФ «О государственной регистрации СМИ, использующих для распространения информации глобальные информационные сети (“Сетевые СМИ”)», подвергшийся в печати резкой критике. Так или иначе, обсуждение проблем Интернета начато своевременно. Настораживает некоторая безапелляционность журналистов, напрочь отметающих какую-либо возможность регулирования нового СМО и СМИ.

Наиболее рациональную позицию, на наш взгляд, занял главный редактор российско-европейского обозрения «CPEDA» А. Панкин, который в ряде статей призывает к терпимости при взаимодействии друг с другом, обращает внимание на необходимость использования мирового опыта во взаимоотношениях капитала и журналистики, в умении прессы достигнуть независимости «грамотными экономическими решениями, а также согласованными действиями самих журналистских и издательских сообществ».

На протяжении всей истории цензуры России сохранялся ее во многом общий характер: совмещение цензуры и литературной критики, цензуры и перевода, цензуры и редактуры; вмешательство в цензуру и участие в ней руководящих структур (губернатор, патриарх, секретарь райкома и пр.), а также высшего руководства страной (от императора до лидера партии, генсека, президента); взаимодействие цензуры со структурами МВД, ЧК, ОГПУ, НКВД и др.; постоянное участие лояльной властям части общества в цензуре через политический донос, отклики и пр. При определенных условиях так называемое общественное мнение превращается в один из механизмов цензурного режима. Произошедшие перемены в обществе хотя и поколебали эти устои цензуры, но были выработаны новые механизмы цензурного режима. В современных условиях особенно важно понимать, что цензурный режим складывается усилиями основных участников журналистского творческого процесса, производящих и контролирующих информацию, циркулирующую в стране, а именно: 1) государства, его управленческих структур, бюрократического аппарата; 2) капитала в лице его представителей: предпринимателей, финансистов, банкиров и др.; 3) общества – через общественное мнение, общественные организации, контроль за всеми сторонами функционирования журналистики и ее управления; 4) профессионального аппарата журналистского творческого процесса: самих журналистов, издателей, редакторов, редколлегий, редсоветов и др.

В разные периоды истории журналистики роль участников журналистского творческого процесса разная. Однако значение капитала в нем всегда было существенным и с этим необходимо считаться.

Исторические уроки подсказывают современной практике необходимость реалистического подхода в решении проблем регулирования информационных потоков в обществе, в мире, в понимании того, что современная журналистика достигла такого уровня, как система СМИ и СМО, когда она не только несет обществу информацию, но и всесторонне воздействует на него, становится фактором управления, человеческого общения, создания человеческой среды обитания. В связи с этим необходимо установление партнерских отношений всех участников журналистского творческого процесса: власти, капитала, журналистов и аудитории. В результате их общественного договора возможны та степень свободы слова, которая будет учитывать общие интересы; тот цензурный режим, который сведет число конфликтных ситуаций в регулировании информационных потоков к минимуму.