Бретон Ги Распутный век Часть 2 Правда о парке с оленями Забыть о своем королевском сане, освободиться от самого себя - вот что искал Людовик XV в адюльтере Жан и Эдмон де Гонкуры В одно прекрасное утро 1749 года мсье де Морепа, министра морского флота, мы могли бы увидеть в кабинете короля. Сознавая всю опасность, которой подвергалось королевство из-за расточительности м-м де Помпадур, он старался открыть Людовику XV глаза. - Сир, флоту нужны деньги. У нас не хватает кораблей, наши арсеналы разрушены, наши порты в запустения... Я не могу сдержать боли в сердце, видя, как строятся театры и залы для балета в то время, когда вашему величеству необходимы корабли. Этот намек на любимые развлечения м-м де Помпадур смутил короля, но он ничего не ответил. Воодушевившись, мсье де Морепа собрался было продолжать, как вдруг влетела маркиза, - глаза её сверкали, она явно подслушивала под дверью. - Оставьте нас, мсье! - изрекла она и указала на дверь. Оскорбленный министр вышел. Король даже не пошевелился, чтобы удержать его. Лишний раз м-м де Помпадур продемонстрировала свoe низкое происхождение. Мало того, она повторяла эту сцену дважды на протяжении нескольких дней. Второй кабинетов»... Фаворитке они были на руку - ей удалось убедить короля, что министр и в самом деле замыслил от неё избавиться. На этот раз Людовик XV разволновался. Он вышел из-за стола и закрылся с маркизой в комнате. Через полчаса, среди ночи, к мсье д'Арженсону поскакал курьер с запиской военному министру предписывалось срочно передать её мсье де Морепа. Это был приказ уехать: «Мсье, в ваших услугах больше не нуждаются. Передайте ваши обязанности мсье де Сен-Флорантену. Поезжайте к своей семье. Я освобождаю вас от надобности отвечать мне». Редко королевская немилость выражалась в столь жесткой форме. Оскорбленный де Морепа покинул Версаль. Эпиграмма на мстительную фаворитку дорого ему обойдется - она будет стоить двадцати пяти лет ссылки. *** Победив таким образом своего врага, м-м де Помпадур облегченно вздохнула. Еще раз она доказала всему королевству свою власть. Однако и она вышла из сражения с министром морского флота не без потерь: переживания, бессонные ночи, заботы потрепали её и лишили прежней свежести - прелести её увядали... А куплетисты уже подхватили эстафету у Морепа и сочинили еще более дерзкий куплет: С холодными глазами и длинной шеей, Пустая внутри. С желтой, увядшей кожей И почерневшими зубами, Безграмотная и безвольная, С низкой, мелочной душонкой И речами настоящей сплетницы, - Кто же это? Это Пуассон. Ознакомившись с этим памфлетом, Людовик XV не возразил ни слова - он и сам уже находил м-м де Помпадур несколько увядшей. В последнее время фаворитка была для него не более чем друг: врачам не удавалось вылечить Жанну-Антуанетту от сальпингита - они запретили ей «исполнять обязанности своего положения». Несколько месяцев монарх утешался с разными любовницами, предпочитая девственниц, если это было возможно, которых тайно приводили ему друзья. *** Тайная полиция вскоре сообщила маркизе об этих королевских шалостях. Сразу оценив возникшую опасность она «решила удержать Людовика XV возле себя во что бы то ни стало, став наперсницей его увлечений». Помочь ей справиться с этой задачей суждено было совершенно случайно одной необычной личности, объявившейся в Париже. Речь идет о двадцатипятилетнем итальянце, который только и думал, что о девушках. Его» звали Казанова. Однажды этот молодой человек познакомился с очаровательной девушкой - она служила моделью Буше. Позже Казанова писал в своих знаменитых «Мемуарах»: «Мы с другом моим, Патю, были на ярмарке Сен-Лоран. Ему вздумалось поужинать с фламандской актрисой Морфи. Он пригласил меня к нему присоединиться. Девушка не привлекла меня, но разве другу откажешь? Я сделал, как он просил. Отужинав со своей прелестницей, Патю вознамерился перейти к еще более приятному времяпрепровождению. Мне не хотелось расставаться с ним, и я, попросив для себя диванчик, решил благоразумно провести эту ночь. У Морфи была сестра, маленькая Золушка. Эта тринадцатилетняя девочка сказала мне, что, если я дам ей один экю, она уступит мне свою постель. Согласившись, я очутился в каморке, где на четырех досках лежал матрас. - Дитя мое, и ты называешь это постелью? - Другой у меня нет, мсье. - Такой я не хочу, видимо, ты не заработаешь свой экю. - А вы собирались раздеться? - Конечно! - Вот придумали! У нас даже нет простыней. - Ты что же, спишь в одежде? - Нет! - Ладно, ложись как обычно, и я дам тебе экю. - Зачем? - Хочу на тебя посмотреть. - А вы мне ничего не сделаете? - Абсолютно ничего. Она легла на этот жалкий матрас, прикрытый старой шторой... Но при виде совершенной красоты уже не думаешь о лохмотьях. Смеясь, она принимала все позы, о которых я её просил. Я был очарован красотой этого прекрасного, юного, рано расцветшего тела. Мне захотелось увидеть все эти прелести чистыми. Она согласилась вымыться с головы до ног за шесть франков. После ванны маленькая плутовка вернулась в постель, где я ждал её. Она позволяла мне делать с собой все что угодно - кроме одного, что меня совершенно не заботило. Она предупредила, что не позволит мне этого, так как, по мнению её сестры, это стоило двадцать пять луидоров. Я сказал, что мы поговорим о цене её капитала в другой раз, а сегодня оставим его в неприкосновенности. Успокоившись, она целиком доверилась мне. В ней открылся изумительный, хотя и несколько преждевременный талант к подобного рода утехам». Эту соблазнительную молодую девицу звали Луизон Морфи. Уже через несколько дней Казанова так в неё влюбился, что заказал одному немецкому художнику её портрет. Живописец изобразил её обнаженной, лежащей на животе, и Казанова отметил, что «умелый и обладающий высоким артистическим вкусом художник нарисовал её спину и ягодицы так верно и с таким изяществом, что лучшего нельзя было и желать». Художник этот, оказавшись в 1753 году в Версале, показал копию портрета месье де Сен-Кентену. Именно этот придворный подыскивал утешительниц для королевской постели. Он решил, что такая красотка могла бы подойти королю, и показал ему портрет. Изображение пленило Людовика XV, и он выразил желание поближе познакомиться с оригиналом. По его приказу Луизон, предварительно отмытая сестрой - та получила за неё тысячу экю, - была доставлена на следующее утро в небольшой павильон в Версале. Король взял её на колени, принялся ласкать, говорит нам Казанова, и, «убедившись своей королевской рукой, что плод еще не сорван, поцеловал». Во время этого осмотра Луизон не сводила с короля смеющихся глаз. - Почему ты смеешься? - Мне смешно от того, что вы как две капли воды похожи на шестифранковый экю! Эта наивность позабавила Людовика XV. Уже вечером у Луизон была квартира в маленьком домике недалеко от дворца, и король с наслаждением приступил к её образованию. *** Маленький домик, где король поместил Луизон, послужил средоточием истории, которую не оставил без внимания ни один писатель революции. Мы имеем в виду общеизвестный Парк-с-Оленями. На протяжении двух! столетий об этом уголке рассказывали, писали и придумывали самые невероятные вещи. Большинство историков утверждали, что там был гарем, и объясняли это название чудовищными оргиями, которые там устраивал Людовик XV. Лавале писала, что это было «строение в восточном стиле, с огромным ухоженным садом, цветущими полянами, сказочными павильонами и стадом пугливых ланей, преследуемых похотливым монархом». На самом деле все было иначе. Парк-с-Оленями - это старое название Версальского квартала, построенного во времена Людовика XIV на месте парка с дикими зверями времен Людовика XIII. Вот что пишет в своих «Исторических достопримечательностях» Ж.-А. Ле Руа, который в 1864 году был служащим версальской библиотеки и провел собственные исследования, касающиеся этого квартала: «Людовик XIII купил версальские владения и заказал строительство небольшого замка, чтобы оказаться среди лесов, окружавших это место, и спокойно предаться любимому развлечению - охоте. Прежде всего он позаботился о разведении недалеко от своего жилища зверей для этих потех. Среди лесов он выбрал место, куда были приведены олени, лани и другие дикие животные. По его приказу там возвели стены, несколько сторожевых павильонов, и это место получило название Парка-с-Оленями». Связанная с этим названием легенда лишний раз доказывает силу слова. Репутация Людовика XV была бы совсем другой, если бы Людовик XIII назвал свой заповедник для диких животных Парк-с лисицами или Парк-с козами. «Парк-с-Оленями», - продолжает Ж.-А. Ле Руа, - включал все пространство между улицами Сатори, Росиньоль и Святого Мартина <То есть между сегодняшними улицами Сатори, авеню де Со, Улицей Эдуарда Шартона, Регента Генриха, Альберта Самэн и Маршала Жоффра.>. Этот Парк-с-Олеиямн при Луи XIV вначале был сохранен, и город состоял из Старого Версаля и нового города, образуя один Нотр-Дамский приход. Прожив несколько лет в Версале, Людовик XIV к 1694 году увидел, с какой быстротой разрастался созданный им город. Пришлось пожертвовать Парком-с оленями. Луи XIV приказал снести стены, вырубить деревья, разрушить сторожевые постройки, выровнять почву. Проложили улицы, разбили новые площади. Участки здесь получили в основном выходцы из королевского дома. Но в царствование Луи XIV на новой территории были возведены лишь отдельные строения. После смерти Луи XIV Версаль в течение нескольких лет оставался в запустении - здесь ничего не строили. Но, когда Людовик XV скова переселился сюда, а с ним вернулся и двор, со всех сторон стали прибывать новые жители. Население Версаля - после смерти Людовика XIV здесь жили двадцать четыре тысячи человек - в первые пятнадцать лет правления Людовика XV удвоилось. С неимоверной быстротой возводились дома в квартале Парка-с оленями. Население этого квартала стало таким многочисленным, что назрела необходимость разделить приход на две равные части и создать новый, образующий сегодня квартал, или приход, Святого Луи». Именно здесь любой уважающий себя мсье имел дом, где мог тайно встречаться со своими подружками и устраивать галантные ужины. И потому вовсе не удивительно, что в 1753 году, когда Людовик XV искал скрытое от посторонних глаз местечко, чтобы одновременно обманывать Мари Лещинска и м-м де Помпадур, его выбор пал на один домик в этом квартале - убежище для тайных свиданий. Через парижского ростовщика Вале он купил дом Жана-Мишеля Креме, версальского буржуа, расположенный на месте нынешнего дома № 4 по улице Сен-Медери. <Квартал, расположенный слева от замка, если едешь из Парижа.> Там он и поместил Луизон Морфи - с дамой для охраны и единственным слугой. Девушка прожила в этом доме около двух лет. Однажды вечером, в 1756 году, решив, что ей все позволено, к тому же подталкиваемая женой маршала д'Эстре, не любившей мадам де Помпадур, она сказала королю: - Как там поживает старая кокетка? Людовик XV подпрыгнул - он не терпел неуважения к маркизе. - Кто вас надоумил задать подобный вопрос? При виде гнева своего повелителя Луизон расплакалась и выдала м-м д'Эстре. Через три дня жена маршала была выслана в свои владения, а мадемуазель Морфи несмотря на то, что уже успела родить Людовику XV дочь и навсегда покинула маленький домик в Парке-с-Оленями. *** Её заменила её двадцатилетняя сестра Брижитт, так по выражению Арженсона, «король любил менять сестру на сестру». Позже в маленьком домике сменились м-ль Робер, м-дь Фукэ и м-ль Эно... Впоследствии Людовик XV не удовлетворялся содержанием одной любовницы. Он покупал у родителей совсем еще девочек (так как боялся заразиться некоторыми смертельными болезнями, такими, как золотуха, пишет его камердинер Лебель) и образовал «резерв наложниц». «Маленьких девочек от девяти до двенадцати лет, привлекших своей красотой внимание полиции,. покупали у родителей и переселяли в Версаль. Там Людовик XV проводил с ними долгие часы. Ему нравилось раздевать их, мыть, наряжать.. Он сам заботился о преподавании им основ религии, обучал их чтению, письму и молитвам. Увлекая их в удовольствия, он шел еще дальше - он молился Богу, встав рядом с ними на колени...» Девочки-подростки находились а разных местах. Для их размещения король купил в квартале Парка-с-Оленями другие дома, оставшиеся незанятыми. Известно лишь, что ему принадлежали дома на месте нынешних дома № 78 по улице д'Анжу и № 14 по улице Святого Луи и третий по авеню Сен-Клу. Другие установить не удалось. Один из этих маленьких домиков, названный Эрмитажем, принадлежал м-м де Помпадур, ставшей, как уже было сказано, наперсницей короля, чтобы сохранить свое положение и политическое влияние. Видимо, там произошли роды, о которых сообщает нам в «Мемyapax» м-м дю Оссэ. Послушаем её - доверенное лицо м-м де Помпадур: «Мадам (речь идет о маркизе) однажды позвала меня в свой кабинет. - Надо, - сказала она мне, - чтобы вы провели несколько дней в доме на авеню Сен-Клу, вас туда проводят. Там вы увидите юную особу на сносях». М-м дю Оссэ пообещала позаботиться о забеременевшей от короля девушке. М-м де Помпадур нежно добавила: - Мне нужно лишь сердце короля, и все эти девочки не отнимут у меня его. Я не была бы так спокойна, если бы какая-либо придворная дама или городская красавица вздумала завоевать его. - Я спросила мадам о том, знала ли эта юная особа, что отцом ребенка был король. - Не думаю, - ответила она мне, - но он, кажется, слишком к ней привязался, и я боюсь, что ей об этом доложат. Обычно ей или другим говорили, что её возлюбленный - польский мсье - родственник королевы, у которого есть апартаменты в замке. Это было выдумано из-за голубой ленты, которую король не всегда успевал снять». Вот вам и знаменитый «гарем» Парка-с-Оленями - несколько домиков, разбросанных в Версальском квартале: в каждом из них обитала одна или две юные красотки. *** Существует еще одно заблуждение, в котором повинны некоторые историки   Оно заключается во взгляде на Парк-с-Оленями как на одну из основных причин развала финансов. Лакретель, например, веря на слово революционно настроенным памфлетистам, писал: «Расходы на содержание Парка-с-Оленями оплачивались наличными. Сложно их уточнить, но можно без преувеличения сказать, что они составили несколько миллионов. В некоторых источниках речь идет о миллиарде». В действительности - сейчас это подтверждено - траты на содержание маленьких домиков составили за шестнадцать лет лишь несколько сот тысяч ливров. Это пустяк по сравнению с тридцатью шестью миллионами (составляет четыре миллиарда старых франков), в которые м-м де Помпадур обошлась Франции за девятнадцать лет... Поистине целая россыпь молоденьких девушек обходится намного дешевле одной высокопоставленной дамы... М-м де Помпадур несет ответственность за разрыв альянсов Тщеславие толкало её на то, чтобы разрушать ради достижения своей цели... Жюль Белло В 1755 году фаворитка, вот уже три года как не исполнявшая «обязанности своего положения», почувствовала внезапную тревогу. Каково же оно, «её положение» - место возле короля? Оно слишком двусмысленно, противоестественно, чтобы длиться бесконечно. Деятельность наперсницы была недостаточна для того, чтобы удержаться при дворе, к тому же король мог однажды влюбиться в какую-нибудь девушку из Парка-с-Оленями и сделать её официальной любовницей. М-м де Помпадур показалось, что она нашла выход: зная, как Людовик XV ненавидит работать, она решила стать незаменимой, освободив его от забот власти. Хитрая и тщеславная, маркиза надеялась таким образом укрепить свою власть, увеличить свое влияние за пределами королевства и, быть может, править единолично... До сих пор она была премьер-министром - теперь решила стать королем... Поскольку маркиза к этому вовсе не была готова, она приобщила к своим замыслам нескольких друзей - государственного секретаря Руйе, аббата де Бери - бывшего посла Франции в Венеции - и со свойственной красивым женщинам обезоруживающей наивностью попросила их ввести её в курс дела. Польщенные возможностью угодить фаворитке, государственные мужи открыли перед ней досье, объяснили суть соглашений с зарубежными странами, показали счета казны, сообщили о военных планах, прокомментировали дипломатические депеши... В течение нескольких недель м-м де Помпадур, прилежная и сообразительная ученица, вела записи, запоминала имена, просматривала доклады... А когда посчитала себя достаточно подготовленной, созвала в своем маленьком кабинете, отделанном красным лаком, генералов, светиков, представителей финансовых кругов, городских магистров - и удивила их своими познаниями. После каждой такой беседы она посылала Людовику XV, который терпеть не мог разговоров о политике, длинное письмо, полное оригинальных замечаний. Еe уверенный тон впечатлял робкого правителя. «Если бы не письма маркизы королю, - писал аббат де Берри в «Мемуарах», - я бы никогда не поверил, что она может так энергично и красноречиво высказывать правду. Я полюбил её и стал еще больше уважать за это. Я заклинал её не отступать и продолжать говорить правду с такой же и бесстрашием». М-м Помпадур не заставила долго ждать, вскоре она доказала свою власть. *** Вот уже шесть лет, как иезуиты и янсенисты враждовали из-за папской грамоты, дело приобретало опасный оборот. Правительство, возглавляемое иезуитами, провозгласило грамоту как государственный закон. Но парламент, находящийся под влиянием янсенистов, отвергал его. В начале 1752 года архиепископ Парижа Кристоф де Бомон запретил своим священникам причащать тех, кто не имеет доверительной справки, подтверждающее полное подчинение грамоте. Одному надворному советнику было отказано в последнем причастии, и его не смогли похоронить на кладбище. Реакция парламента не замедлила - он приказал палате сжечь распоряжения епископов. Доходы архиепископа были арестованы. Парламент распорядился: именем закона священникам причащать больных. Кристоф де Бомон отправился к королю, чтобы выразить протест против вмешательства ассамблеи в дела церкви, Людовик XV, проявив неожиданную для него энергию, выслал парламент в Понтуаз, а затем в Суассон... В то время, когда м-м де Помпадур начинала свою политическую карьеру, члены ассамблеи только что вернулись, Естественно, их злоба против духовенства удесятерилась, и они лишь искали удобный случай для отмщения. Фаворитка им поможет! Атеистка, подруга Вольтера, энциклопедистов и «философов», она не собиралась вмешиваться в эту ссору и, разумеется, никогда не вмешалась бы, если бы не случай исключительно личного свойства. Купив дворец д'Эвре (нынешний Елисейский дворец), она в июне 1755 года попросила у архиепископа Парижа разрешения отслужить в нем службу. Кристоф де Бомон, выступавший против скандального присутствия фаворитки при дворе, воспротивился этому. Возмущенная м-м де Помпадур сразу же решила принять сторону парламента и янсенистов... Как раз в это время кюре Сент-Этьенна отказал в соборовании одной старой деве. Немедленно отреагировавшая ассамблея попросила Людовика XV вмешаться. М-м де Помпадур побежала к королю. - Вы собираетесь вызвать сюда архиепископа Парижа... Но прежде я хотела бы сказать вам два слова. Улыбающаяся, завораживающая, очаровательная, она говорила несколько часов. Действие её речи было таково, что, как только она закончила, королю стало ясно, что прелат - самое гнусное существо, которое когда-либо рождала земля... Считая именно так, он вызвал Кристофа де Бомона в Версаль. Архиепископ, уверенный в покровительстве короля, прибыл с улыбкой на устах... Вышел он угасший, с низко опущенной головой. Король по совету маркизы приказал ему незамедлительно покинуть Париж и ехать в Конфлан. Он тоже отправился в ссылку... *** Одержав эту победу и продолжая постигать секретные пружины государственного управления, м-м де Помпадур стремилась еще упрочить свое положение, и это ей удалось - в конце концов она добилась высокого официального положения при дворе. Начала она с того, что в 1752 гиду получила титул герцогини, что еще более поражает, если вспомнить о её низком происхождении. Разумеется, этого ей было мало, она должна стать «дамой королевы» - придворной дамой...   Но безбожие её может быть тому препятствием, - Мари Лещинска так набожна... Что ж, м-м де Помпадур решила... раскаяться. По представлению своего друга Машо она избрала духовником отца де Саси, довольно ловкого иезуита, который прежде всего потребовал от неё вернуться к мужу. Маркиза хотела было отказаться, но тут в голову ей пришла идея, и она без всяких возражений переписала набело черновик, заготовленный отцом де Саси.   Послушаем теперь герцога де Люнна, знавшего этого иезуита: «По совету отца де Саси, когда встал вопрос о месте придворной дамы, она написала Ле Норману д'Этиолю письмо, где предложила вернуться в семью, если он не против. Как бы он ни ответил, она просила его еще выразить свое отношение к тому, что она собирается занять предлагаемое ей место при дворе. Письмо было доставлено д'Этиолю. Можно себе представить, с каким замешательством тот его прочел. Не успел он прийти в себя, как к нему явились двое посетителей. Одного звали де Машо, другого - де Субиз. Оба, будучи посланниками м-м де Помпадур, дали понять несчастному супругу, «что он вправе требовать возвращения жены, но это может вызвать сильное недовольство короля ". Ле Норман д'Этноль», живший в это время с очаровательной танцовщицей оперы м-ль Рем, не испытывал ни малейшего желания возвращать жену. Успокоив обоих посланников, он написал это замечательное, полное иронии письмо: «Мадам, я получил письмо, в котором Вы сообщаете о пересмотре своего поведения и намерении посвятить себя Богу. Я могу это лишь приветствовать. Ясно себе представляю, как трудно Вам было бы предстать передо мной, а мне - Вас принять. Я хотел бы забыть нанесенное Вами оскорбление, но Ваше присутствие будет постоянно напоминать мне о нем. Единственное решение, которое мы можем принять, - это жить отдельно. Несмотря на данный Вами повод к неудовольствию, я хочу верить, что Вы не ревнуете меня к моему нынешнему счастью, а я считал бы его омраченным, если бы принял Вас и жил с Вами как с женой. Вы понимаете, что время не властно над понятием чести. Имею честь, мадам, быть Вашим покорным слугой, с уважением Ле Норман д'Этиоль». Письмо это принесло большое облегчение м-м де Помпадур: она все-таки немного опасалась, что муж поймает её на слове. К тому же письмо помогло ей доказать, что «супружеские узы не ею были расторгнуты». *** В течение нескольких месяцев маркиза читала богословские издания, ежедневно выслушивала службу и подолгу оставалась в храме - коленопреклоненная, со скрещенными руками и прикрытым вуалью лицом. Но этой комедии никто не поверил, даже отец де Саси, однажды он сказал маркизе: - Я дам вам отпущение грехов лишь в случае, если вы добровольно покинете двор. Разгневавшись, она обратилась к другому иезуиту, отцу Демаре, который проявил ту же непреклонность, что и его предшественник. В конце концов она обратилась к папе римскому в безумной надежде, что он осудит этих отцов церкви. Она писала, что «была необходима для счастья Людовика XV, для благого завершения его дел»; что лишь она единственная осмеливалась говорить столь нужную королю правду, и так далее в том же духе. Святой отец не счел нужным ответить ей. Тогда с помощью Беррье, лейтенанта полиции, она разыскала среди парижского духовенства священника, который дал ей отпущение грехов, не требуя оставить общество короля... Так она смогла раскаяться. Добрая Мари Лещинска поверила в этот мерзкий фарс: в начале 1756 года она по просьбе Людовика XV назначила м-м де Помпадур придворной дамой. Весь двор содрогнулся... «Шестого февраля, в воскресенье, произошло неожиданное событие, - рассказывает де Круа, - м-м де Помпадур объявили придворной дамой - дамой королевы». Но это еще не все: она вдруг стала святошей - накануне соблюдала пост во время ужина в «маленьких кабинетах», чего раньше никогда не делала. Стало известно, что в течение нескольких месяцев она слушала наставления отца де Саси. Пока м-м де Помпадур занималась политическим образованием, король с не меньшим воодушевлением развлекался с юными девственницами, которых для него собирали в Парке-с оленями. - У нашего правителя тяга ко всему новому, - говорили о нем, смеясь Вскоре эта страстишка стала известна во всем королевстве. Тщеславные родители стали особенно заботиться о добродетели своих наследниц, чтобы услужить потом его величеству. Те, кто желал лишь добра своим дорогим дочкам, совершали всякие низости, лишь бы Людовик XV стал их тайным зятем. Установилась жестокая конкуренция. Некоторые делали даже вполне деловые предложения - эти новоявленные коммерсанты прилагали своеобразные «гарантийные свидетельства».   Вот, к примеру, письмо одного отца семейства: «Ведомый горячей любовью к священной королевской персоне, я имею счастье быть отцом очаровательной девушки, настоящего чуда свежести, красоты, молодости и здоровья. Я был бы счастлив, если бы Его Величество соблаговолил нарушить её девственность. Подобная милость была бы для меня ценнейшим вознаграждением за мою долгую и верную службу в армии короля...» К этому необычному письму было приложено медицинское свидетельство, подтверждающее девственность юной особы. Через несколько дней она уже была в маленьком домике Парка-с-Оленями. *** Такая предупредительность подданных восхищала Людовика XV, у которого таким образом появлялась возможность каждый вечер (под вымышленными именами) наслаждаться новой прелестницей». Подобное поведение никого не шокировало. Впрочем, при дворе скандалы должны быть особенно пикантными, чтобы ими заинтересовались. Так, в июне 1755 года одно галантное приключение развеселило весь Версаль. Однажды вечером аббат Буамон, академик и проповедник короля, лежал в постели с очаровательной герцогиней. Оба прилагали усилия, чтобы улететь на небеса, используя известные всем способы... Тут дверь спальни медленно отворилась, и в комнату вошел супруг герцогини. Сильно смущенный, но не растерявшийся аббат прошептал на ухо юной даме: - Притворитесь спящей, мы выпутаемся из этой неприятности... Герцог подошел и изумился, увидев свое место занятым. Он собрался было уже выразить свое неудовольствие, как академик приложил палец к губам и сдавленным шепотом проговорил: - Тише! Тише! Вы свидетель - я победил. - Что? - Мое пари! Разве вы не в курсе? - Нет! - Тсс! Ради Бога, не шумите... Вчера герцогиня заявила: «Я сплю так чутко, что проснусь, если муха пролетит». Тогда я поспорил на пятьдесят луидоров, что улягусь с ней рядом и не разбужу - если в этот день будет ветер. Мадам надо мной смеялась, но пари заключила. Сегодня вечером ветрено, вот я и пришел... Вы видите, я выиграл... Тсс! - Что за странное пари... - заметил герцог. - Я тоже так считаю. Однако мадам могла оспорить мой выигрыш. Не сердитесь, что я с таким нетерпением дожидался вас, чтобы засвидетельствовать свой успех Трепещущая герцогиня притворялась спящей, супруг её, поверив в эту невероятную историю, спокойно уселся в кресло, а аббат тем временем оделся, попрощался с одураченным герцогом и на цыпочках вышел из комнаты. На следующий день обязательнейший академик, желая довести до конца этот фарс, пришел в гости к герцогине в присутствии её мужа. Она притворилась, что ничего не знает о ночном происшествии, так как герцог не обмолвился об этом ни словом. Аббат ловко перевел разговор на мнимое пари. Герцогиня - тонкая штучка! - подтвердила, что спит очень чутко и что плану академика никогда не суждено сбыться. Она была даже столь великодушна, что вернула ему его слово.   Тогда любовник заявил ей, что условия пари были выполнены. Поскольку она, разумеется, это отрицала, он обратился к её супругу как к свидетелю. Герцог, естественно, не стал отрицать факта, и герцогиня, разыгрывая удивление и неудовольствие, попросила у него пятьдесят луидоров и вручила их аббату... Хитроумный священник, изысканно поклонившись, получил из рук обманутого им супруга выигрыш за несуществующее пари... *** Пока двор развлекался подобными галантными приключениями, м-м де Помпадур не сидела сложа руки, а продолжала трудиться. Вот уже несколько месяцев, как она с помощью своих друзей, аббата де Берни и графа де Шуазе-Стенвиля, активно занималась внешней политикой. В конце июня 1755 года Франция готовилась возобновить уже существующий союз с Фредериком II Прусским. Фаворитка гордилась удачным ходом переговоров и, дабы смягчить Фредерика, послала в Потсдам де Вольтера. Однако миссия его с треском провалилась, в чем он по возвращении признался, написав письмо м-м Дени: «Когда я прощался с м-м де Помпадур в Компьене, - писал он, - она поручила мне передать прусскому королю свое уважение, - не может быть поручения, более приятного. Маркиза обратилась к королю с исключительным почтением, но я, видимо, плохо справился с возложенной на меня миссией, полагая, как истинный придворный, что переданное будет оценено по достоинству. «Я не знаю эту даму», - сухо ответил мне король». Писатель, однако, не решился поведать о своем поражении маркизе. Но она все же через своих тайных агентов прознала, что король Пруссии посылал в её адрес оскорбления и прозвал её Королевой Нижней Юбки, - в Потсдаме все открыто насмехались над ней. А однажды вечером некий остряк заявил, что «эта женщина так ничтожна, что было бы лучше, если бы она вовсе не появлялась на свет». Эти речи дошли до маркизы и привели её в бешенство. Вскоре ей передали копию письма, написанного самим Фредериком II, что не способствовало улучшению отношений: «Я не считаю, что король Пруссии должен поддерживать хорошие отношения с м-ль Пуассон, учитывая к тому же её наглость и отсутствие должного уважения к коронованным особам».   И, наконец, она узнала, что сей невоспитанный монарх до такой степени переусердствовал в насмешках, что назвал свою собаку Помпадур. На этот раз маркиза сочла оскорбление непростительным и нашла способ отомстить... Предоставил ей этот способ граф де Конитц, канцлер при венском дворе и советник Мари-Терезы в Австрии. Этот хитрый дипломат, узнав о неприязни маркизы к Фредерику II, задумал проект отделения Франции от Пруссии, - он собрался сделать Францию союзницей Австрии. И начал с того, что принялся посылать м-м де Помпадур великолепные подарки, - это её подкупило.   Затем через графа де Штаремберга, венского посла в Париже, передал ей письмо: «Мадам, я всегда желал напомнить Вам о себе - сейчас представляется случай. Учитывая Ваше ко мне отношение, я надеюсь, что Вам это не будет неприятно. Граф де Штаремберг хотел бы предложить королю крайне важные вещи! Они такого свойства, что могут обсуждаться лишь через кого-то, кто пользуется полным доверием Его Величества и кого он укажет графу де Штарембергу. Я думаю, что наши предложения не дадут Вам повода пожалеть о том, что Вы просили короля назначить кого-либо для переговоров с нами. Мне было бы очень лестно узнать, что Вы почувствовали в этом предложении новые знаки моей признательности и уважения, с которыми я имею честь к Вам обратиться». Получив это письмо, фаворитка возгордилась: никогда незнатная Жанна-Антуанетта Пуассон не поверила бы, что однажды к ней обратятся канцлеры Европы, чтобы заручиться у неё поддержкой перед королем Франции. Через день Людовик XV прочел письмо, и венский посланник встретился с аббатом Берни в замке Бабьоль, прелестной резиденции маркизы, расположенной на Медонском холме. Граф де Штаремберг поделился предложениями Мари-Терезы: если Франция окажет Австрии военную помощь против Фредерика II, она за это получит Мои и Люксембург, а одному из династии Бурбонов в Испании будут предоставлены для правления Нидерланды. Аббат де Берни, тонкий политик, после встречи позволил себе сказать м-м де Помпадур, что Мари-Тереза видела в этом союзе лишь способ получить обратно от Пруссии Силезию. Франции же придется за эту войну расхлебывать кашу в Европе. Фаворитка пропустила эти замечания мимо ушей и поручила аббату продолжать переговоры. Письмо графа де Конитца навело её на новые мысли - она решила перекроить карту Европы... Встреча аббата де Берни и посла Вены у м-м де Помпадур не осталось незамеченной Фредериком II. Сильно обеспокоенный, король Пруссии поспешил заключить союз с Англией, которая только что потопила два французских корабля. Это решение ускорило переговоры в Париже: в мае 1756 года франко-австрийский договор был подписан. Народ приветствовал эту смену союзов, поскольку договор положил конец давней вражде. Что же касается великих мира сего... «Совершенно очевидно, - писал граф де Штаремберг в Вену, - что мы всем обязаны м-м де Помпадур. Мадам хочет, чтобы её уважали, - и действительно этого заслуживает. Безмерно довольная завершением, как она считает, дела рук своих, она уверила меня, что сделает все возможное, чтобы не останавливаться на достигнутом». Сразу же направил маркизе свою благодарность граф де Конитц: «Именно Вашему усердию и Башен мудрости, мадам, мы обязаны заключением союза. Я полностью отдаю себе в этом отчет. Не выразив Вам всей своей благодарности, я лишил бы себя истинного удовольствия». Фаворитка переставила фигуры на европейской шахматной доске... «Это согласие, - говорил Вольтер, - воссоединило французский и австрийский дома после двух столетий вечной, как считалось, вражды. То, что не удавалось совершить посредством многочисленных мирных и брачных договоров, удалось в мгновение ока из-за обиды на прусского короля и вражды нескольких всемогущих персон». Иначе говоря, если бы Фредерик II не назвал свою собаку Помпадур, Семилетней войны - следствия смены союзов - могло бы и не быть... Дамьен из-за м-м де Помпадур хочет убить короля Всеми добродетелями мы обязаны прекрасному полу. Ж. Агриппа Народ, поначалу обрадовавшись заключению франко-австрийского договора, вскоре разочаровался. В мае 1756 года, когда м-м де Помпадур еще поздравляла себя с политической победой, Англия объявила войну, а в августе Фредерик II без объявления войны вторгся в Саксонию. Австрийцы сразу же устремились на помощь саксонцам, но их вмешательство было недолгим - пруссаки уничтожили их в Богемии. Россия, Швеция вмешались в конфликт, и вся Европа мгновенно оказалась втянутой в войну... Франция, связанная соглашением, объявила Вестфальский договор нарушенным и ввела в действие две армии. Начиналась Семилетняя война - одна из самых разрушительных в истории Франции. Первые военные Действия Франции увенчались успехом. Маршал Ришелье, высадившись на Минорке, взял Порт-Маон, что позволило французам занять Корсику. Но, чтобы вести Бонну на суше и на море, нужно было много денег - пришлось ввести новые налоги. Тогда народ взглянул на франко-австрийский договор с куда меньшей симпатией. Простые люди не упускали случая, чтобы обругать м-м де Помпадур, несущую ответственность за этот союз. Они кричали: - Из-за какой-то шлюхи нам придется платить? Подобное заявление было несколько резким, но отражало правду. В конце 1756 года недовольство перешло на Людовика XV - считалось, что он «шел на поводу у фаворитки». Появились язвительные памфлеты. В одном из них говорилось: «Уничтожить короля, повесить Помпадур, вздуть Пошо!» Когда это прочитали монарху, он сказал: - Если так будет продолжаться, я дождусь своего Равайяка! Король не ошибался. Пятого января 1757 года, когда он садился в карету и собирался выехать из Версаля, из толпы выскочил мужчина, оттолкнул стражу, придворных и бросился на короля. На какой-то миг королю показалось, что его ударили кулаком по спине, но, потрогав ушибленное, как ему казалось, место, он увидел на руке кровь. - Меня ранили, - сказал он. - Вот этот месье. Пусть его задержат, но ни в коем случае не убивают. Пока ловили неизвестного, двое придворных перенесли короля в его апартаменты. Когда они проходили через комнаты королевы Мари, он произнес трагическим голосом: - Мадам, меня убили! Добрая королева лишилась чувств. Решив, что ему не выжить, Людовик XV сразу же исповедался. Как только эта процедура была окончена, хирург Мартиньер осмотрел рану. - Ваша жизнь, сир, вне опасности, - отважно заявил он Плотная одежда, которую в это время года носил король, спасла его, убийца потерпел неудачу - удар оставил лишь смехотворную царапину. Король вздохнул с облегчением. Естественно, захотелось узнать, кто же покушался на его жизнь. Оказалось, нападавшего зовут Робсрт-Франсуа-Дамьен, ему тридцать два года. - Какое при нем было оружие? - Нож с двумя лезвиями, одно из них - в форме клинка величиной с ладонь. Услышав эти подробности, король снова потребовал священника. *** В это самое время м-м де Помпадур, только что узнавшая о покушении на короля, кричала и заламывала руки в своих апартаментах. Когда её известили об исповеди короля, о том, что он покаянно признавался в содеянных грехах, она стала всерьез опасаться за себя. Именно при подобных обстоятельствах - все это помнили - была отослана м-м де Шатору. Страдания маркизы вскоре сделались зрелищем, которое никто из придворных не хотел пропустить. «Её апартаменты, - сообщает нам м-м дю Оссэ, - стали подобны храму, куда каждый считал себя вправе войти. Безразличные к её судьбе люди смотрели на неё с любопытством, друзья - с сочувствием, а враги с наслаждением лицезрели её горе». Пришел к ней и верный аббат де Берни. «В первый момент, - пишет он, - маркиза бросилась в мои объятия с криком и рыданиями, которые разжалобили бы её врагов, если бы это было возможно». В течение нескольких дней м-м де Помпадур с тревогой ожидала приказа покинуть Версаль. Дрожа от страха, она чуть ли не падала в обморок при каждом стуке в дверь... Её страх еще усилился, когда она узнала, что народ называл её виновницей покушения. Дамьен во время допросов действительно объявил, что « хотел напугать короля и принудить его прогнать министров и фаворитку». Хорошо осведомленные люди говорили, что за несколько дней до покушения неизвестный перебросил через стену иезуитского коллежа записку следующего содержания: «Вы, мои высокочтимые отцы, которые смогли устранить Генриха III и Генриха IV, - нет ли у вас кого-нибудь вроде Жака Клемана или Равайяка, чтобы избавить нас от Людовика и его шлюхи?» Народ сразу же обвинил иезуитов в том, что они вооружили Дамьена, а маркизу - что она явилась причиной драмы. О ней распевали неприличные куплеты и носили её изображение на конце метлы... *** Одиннадцать дней м-м де Помпадур ждала, что король соблаговолит её успокоить по поводу её судьбы. Но Людовик XV, возомнивший вдруг, что лезвие было отравлено, остался в постели, окруженный исповедниками. Наконец однажды любовь победила: в халате и ночном колпаке, опираясь на трость, он отправился к маркизе в гости... *** Избавившись от волнений, м-м де Помпадур проявила интерес к процессу над преступником и попросила судей отнестись к нему со всей строгостью, - уж она отомстит за проведенные ею ужасные одиннадцать дней... Дамьен находился в это время в страшной камере, стражники обращались с ним бесчеловечно. Смирительная рубашка, которую на него надели, не позволяла ему сделать на единого движения. «Он лежал, - читаем мы в «Мемуарах» Сансона, - на матрасе, брошенном прямо на пол, изголовьем напротив двери. Лежанка его представляла собой сплошные ухабы. Измученный этой пыткой, которая длилась семьдесят семь дней, несчастный просил стражников сменить его положение. Аппарат, который держал его на постели, достоин описания. Это было нечто вроде сцепления крепких ремней из венгерской кожи, которые кольцами переплетались в полу. Пять таких колец находилось с каждой стороны лежанки, и одно сжимало ноги узника». Никогда более жестокие меры не применялись к заключенному. Процесс начался лишь 17 марта. Двадцать шестого числа двор вынес приговор Роберту-Франсуа Дамьену. Виновного приговорили к мученической смерти на площади де Грэв. Согласно приговору, «ему щипцами вырвут мускулы на ногах, руках, груди, ягодицах; правая рука его, поднявшая нож, будет сожжена на серном огне, а места, где пройдутся щипцы, зальют расплавленным свинцом, кипящим маслом, раскаленной смолой, расплавленными вместе воском и серой. Далее его тело разорвут на куски четыре лошади, эти части тела затем сожгут, а пепел развеют по ветру». Выслушав эти подробности, Дамьен, покачав головой, прошептал: - Ну и трудный же предстоит денек! Пока судьи оглашали приговор, плотники возводили вокруг площади де Грэв заграждение, чтобы жадная до такого рода представлений публика не помешала палачу. Двадцать седьмого марта генеральный прокурор принимал заинтересованных в этом деле посетителей. Это были изобретатели, любезно согласившиеся предложить собственные способы пыток. Один советовал вогнать под ногти приговоренного коноплю, пропитанную серой, и поджечь. Другой. - снимать с Дамьена кожу по частям и на оголенные мышцы лить расплавленное железо. Третий принес небольшое приспособление, изготовленное им в трудные минуты жизни, - при использовании его глаза покушавшегося выскочили бы, «как лягушки». Все эти добрые малые соответственно своему вкусу и средствам хотели помочь палачам. Но ни одна из их интереснейших идей не нашла применения... На рассвете 28 марта Дамьена привели на площадь де Грэв. Внушительная толпа, собравшаяся за заграждениями, ждала казни с полуночи. «Крыши всех близлежащих домов, - пишет Барбье, - и даже дымоходы были облеплены людьми. Какой-то бедолага, а за ним еще и женщина даже упали на площадь, поранив других. женщин вообще было достаточно, среди них немало - в изысканных туалетах. Они не отошли от окон и легко перенесли мученическую смерть осужденного, что не делает им чести». Другой историк отмечает, что «необыкновенно белая кожа приговоренного вызвала вожделение у некоторых присутствующих на казни дам». Это кажется все-таки несколько удивительным... Казнь началась в пять часов. Сначала палач сжег руку, державшую нож, потом начал орудовать щипцами. Жуткие крики Дамьена вызывали восхищенные возгласы толпы... «Затем, - спокойно продолжает Барбье, - его четвертовали, что оказалось долгим из-за крепкого телосложения смертника. Пришлось даже добавить двух лошадей. Поскольку никак не удавалось разорвать его на четыре части, обратились в городскую ратушу с просьбой разрешить надсечь связки. Сперва в этом было отказано, чтобы не уменьшать мук осужденного, но в конце концов пришлось это позволить. Он закричал, но не произнес ни единого проклятия. Сперва были оторваны ноги, затем плечо, и, когда Дамьен в месть часов пятнадцать минут испустил дух, четыре его конечности и тело были сожжены на костре». М-м де Помпадур была отомщена. *** Как только Людовик XV оправился от пережитого, он снова принялся посещать маленькие домики Парка-с-Оленями. В первый день он нашел одну из девушек в слезах. Бедняжка, догадавшись, кто на самом деле этот «польский сеньор», была безутешна, узнав о покушении Дамьена. Она бросилась к королю на колени, воскликнув: - Пусть вы король этой страны - для меня это ничто, не будь вы властителем моего сердца! Я думала, что сойду с ума, когда услышала о попытке вас убить! Людовик XV, раздосадованный тем, что его узнали, поцеловал девочку и, пятясь, вышел из комнаты. В этот же вечер юная особа была отправлена в сумасшедший дом... Чтобы заменить её, м-м де Помпадур - она по-прежнему заботилась об удовольствиях короля - кое-что придумала. Она попросила художника изобразить на панно одной из комнат «Святое семейство». Для Девы Марии позировала найденная ею очаровательная пятнадцатилетняя девочка. Ничего не подозревавший об уготованной ему роли, художник верно передал черты своей модели и стал с нетерпением ожидать оценки своего повелителя. Увидев картину, тот, восхищенный, воскликнул: - Как она хороша! Доверчивый художник, решив, что похвала относится к его «Святому семейству», покраснел от удовольствия. Но монарх, указывая на Деву, осведомился: - Ведь это портрет, не так ли? - Да, сир. - Я хотел бы увидеть оригинал. Люжа, оказавшийся рядом (по приказу м-м де Помпадур), приблизился к королю. - Когда вы пожелаете, сир. Эта девушка - дочь ирландского дворянина, укрывшегося во Франции во время революций в его стране. - Пусть мне её немедленно приведут! - повелел Людовик XV. На следующий день Люжа и Ле Бель, камердинер короля, явились к матери девушки и рассказали ей следующую историю: - Ваша дочь, мадам, имела счастье понравиться одной фрейлине королевы. Она хочет воспитать её при дворе и дать ей приданое. О, как обрадовалась она за дочь - на коленях благодарила провидение, «так благосклонно отнесшееся к её дитяти». Взяв девочку за руку, она последовала за Люжа и Ле Белем к домику, расположенному возле ооца. Камердинер короля отсутствовал недолго, - он сразу вернулся и с сокрушенным видом произнес: - Фрейлина у королевы, мадам. Нас просили начинать ужин без неё. *** Сели за стол. «После обеда, - рассказывает нам Гулам, - несчастную мать пригласили немного, прогуляться, чтобы узнать, сможет ли дочь перенести разлуку с ней. Она согласилась и вышла в сад. Ле Бель тотчас же завернул девочку в огромный плащ, зажал ей повязкой рот и проводил в апартаменты короля. Когда мать вернулась и никого не застала, она сильно была удивлена и подумала, что дочь её похитили. Она стучала в двери, кричала, буйствовала... Пришел благообразный слуга, и он сообщил: дочь её находится теперь в столь привилегированном месте, что сама полиция не имеет права туда входить». Она не понимала, и он со смехом ей объяснил, что «дама», о которой ей говорили, не кто иная, как... сам король. Несчастная мать безнадежно простонала: - О Боже!.. Ведь он, король... он же на тридцать два года её старше... Когда прошло первое потрясение, она задумалась... и тихонько ушла, снова благодаря провидение - ведь она любила свою дочь... И было за что благодарить: пока она возвращалась домой, Людовик XV с удивительной любезностью обращался с этим ребенком. Нежно, хотя и настойчиво он доставлял девочке удовольствия, неведомые ей в семейном кругу. Эту девочку, имя которой осталось неизвестным, сперва поместили рядом с Версальским замком, затем на улице Сатори в Парке-с-Оленями. Почти каждый вечер король приходил к ней, осыпал её драгоценностями и подарками. Дождавшись, когда она насмотрится во все зеркала, он её раздевал, укладывал на большую кровать и обучал восхитительным играм, правила и изысканность которых она постигала с удивительной прилежностью. Информированная своей личной полицией, м-м де Помпадур знала все об этих галантных вечерах, и её все это вполне устраивало. Пока король развлекался с девушкой слишком юной, чтобы быть под чьим-либо влиянием, сама она могла свободно заниматься политикой. С тех пор как Фредерик II занял Саксонию, у неё было много работы: она назначала генералов, руководила армиями, двигала батальоны - все совершалось при её участии. В конце весны 1757 года, недовольная медлительностью действий, она вздумала даже вмешаться в стратегию - и сделала это со свойственной ей непосредственностью и необдуманностью. «Она послала маршалу д'Эстре письмо по поводу военных действий и представила ему нечто вроде плаката, точками отметив на бумаге различные пункты, которые советовала атаковать или защищать». Оскорбленный таким вмешательством, маршал д'Эстре атаковал и волею слепого случая одержал в Хастенбехе победу над войсками герцога Кюмберлана, сдавшего Ганновер. Маркиза возгордилась и объявила, что эта победа доказывает её дар стратега. Маршал д'Эстре получил от неё полное снисхождения поздравительное письмо. Но пользовался он благосклонностью маркизы недолго, - не угодив ей, он вскоре был отозван в Версаль. Позднее его заменил Ришелье. В результате ловкого маневра герцогу удалось окружить англо-ганноверскую армию, по, вместо того чтобы уничтожить противника, находящегося в полной его власти, он согласился на капитуляцию. Несдержанная м-м де Помпадур сочла подобные действия непростительными и отозвала Ришелье, заменив его одним из своих верных друзей - князем де Cyбизом. Положение Фредерика II было в это время особенно критическим - более или менее ловкий генерал за несколько недель мог бы одержать окончательную победу. Но - увы! - де Субиз как военный был бездарностью... Когда пятьдесят тысяч солдат встретились с двадцатью тысячами пруссаков, случилась катастрофа: вся французская армия в панике бежала; Фредерик взял семь тысяч пленных. Вечером после этого страшного поражения де Субиз послал Людовику XV записку: «Я пишу Вашему Величеству в приступе отчаяния: поражение вашей армии - полное. Я не могу сказать Вам, сколько Ваших офицеров убито, взято в плен или пропало без вести». Получив это скорбное известке, м-м де Помпадур сильно расстроилась... Дофин громко кричал, что ей следовало бы заниматься фермерами, а не генералами...   В народе о протеже маркизы слагались саркастические куплеты: Субиз с фонарем в руках сказал: «Я искал зря, где же, черт возьми, Моя армия? Она ведь утром была здесь! У меня её украли, или я её потерял? О! Я все теряю, я выжил из ума... Подождем до полудня, когда станет светла. О небеса, что вижу, - как я рад! Слава провидению - вот она, вот она! О! Черт побери! Что это? Я ошибся - это вражеская армия!..» Это поражение полностью изменило ситуацию, и Фредерик II, единожды начав, уничтожил австрийцев при Летхене. М-м де Помпадур не в состоянии была понять, куда она вела Францию. Продолжать войну - таково было её решение. Маркиза - графу де Конитцу: «Я ненавижу Фредерика больше чем когда-либо. Приложим усилия, чтобы уничтожить общего врага. Когда мы достигнем этого, вы увидите меня настолько счастливой, насколько сегодня я подавлена». Субиза она заменила на еще более бездарного графа де Клермона, аббата Сен-Жермен-де-Пре.   Сразу же в Париже стали распевать шуточную песенку: Вам предстоит командовать армией, Храбрый Клермон, У вас хорошее реноме, Звучное имя, - Но надо еще нравиться Помпадур! Да здравствует любовь! Выиграете вы битву или Не совершите ничего достойного - Все равно! Думайте лишь о том, чтобы нравиться Помпадур! Да здравствует любовь! Прольем за королеву Венгрии Всю нашу кровь! Отдадим ей за Силезию Все наши деньги, - Она сумела понравиться Помпадур! Да здравствует любовь! Этот дурацкий мир, Заключенный Берни, Нам кажется совсем неразумным, Но все сказано словами: «Ему удалось понравиться Помпадур! Да здравствует любовь! Наше королевство гибнет, И гибнет все. Нашему королю на все наплевать, он Говорит: «Мое бремя слишком тяжело, Да здравствует любовь!» Эта песенка верно отражала настроение народа. Но - увы! - невероятное легкомыслие м-м де Помпадур должно было еще раз принести горькие плоды: первая встреча графа де Клермона с врагом окончилась поражением у Крефельда... *** В это же время французский флот был уничтожен англичанами   В такой трагической ситуации де Берни посоветовал м-м де Помпадур начать переговоры о мире, поскольку у его величества больше нет ни денег, ни генералов, ни кораблей». Униженная и разгневанная маркиза прогнала его в провинцию, где он смог поразмыслить «о невозможности служить своему королю и своей стране, пока там властвует фаворитка, что разбирается в государственных делах не лучше ребенка». Эта женщина была похожа на ребенка не только своей некомпетентностью, но и упрямством. Невзирая на все советы, она продолжала «свою войну» с помощью прославлявших её бездарных людишек. В 1761 году она назначила бывшего начальника полиции Берюйе командующим флотом, а милого её сердцу де Субиза - маршалом Франции. Результат её капризов был печальным: в 1762 году все французские корабли попали в руки к англичанам, которые к тому же захватили Бель-Иль. Во французской армии думали лишь о грабеже и о красивых девушках, посещающих лагеря. В Новом Свете Франция потеряла Канаду, а в Индии её владения достались англичанам. Семилетняя война, затеянная маркизой с целью отомстить Фредерику, кончилась ослаблением страны. «Франция, - писал Вольтер, - потеряла в этой страшной войне цвет нации, половину денег, флот и торговлю. Самолюбия двух или трех личностей оказалось достаточно, чтобы разорить Европу». Писатель, конечно, имел в виду в первую очередь м-м де Помпадур. 10 февраля 1763 года был заключен Парижский договор, закрепивший поражение и унижение Франции. Из этой войны, обескровившей Францию, Австрию и Англии выгоду извлек лишь прусский король - он вышел из неё победителем: маленькое государство, бывшее «Шестым электоратом, заняло место среди ведущих европейских держав. М-м де Помпадур, хотя она постоянно ошибалась в выборе генералов и все возлагали на неё вину за ослабление Франции, продолжала почитать себя великим политиком. Бездумность её простиралась до такой степени, что она решила отпраздновать Парижский договор как победу.   По её приказу король, слабовольный, как и всегда, объявил трехдневные торжества и приказал установить на площади Людовика XV (сейчас площадь Согласия) свою конную статую. Эта статуя была настолько тяжела, что потребовалось семь кранов, чтобы водрузить её на пьедестал. Тридцатью годами позже на том же самом месте Людовик XVI при известных обстоятельствах лишился головы. Между двумя событиями прослеживается определенная взаимосвязь... Людовик XV посылает с поручением кавалера Дэона, переодетого в женское платье У этого посла столько очарования, что простой юбки достаточно, чтобы смутить мужчин. П. Сорель Вне всякого сомнения, без м-м де Помпадур этой столь разрушительной войны не было бы. Однако несправедливо умолчать о той роли, которую в этом деле сыграл «амфибия» (по выражению Вольтера) - загадочная, необычная личность, в течение двух веков остающаяся загадкой для историков, В 1750 году жил в Париже красивый светловолосый юноша, слегка похожий на женщину. С первых же часов своего существования он был отмечен судьбой. Звали его Шарль-Женевьева д'Эон. Умный, образованный, ловкий фехтовальщик, поэт, всеми любимый и известный, он все-таки был несчастлив - природа обделила его мужественностью. Говоря в изысканной манере одного из его биографов, «жизненная сила прилила к его черепу, оставив его конечности». Короче говоря, он был импотентом.   Многочисленные его друзья, а среди них были известные развратники Грекур Пирон, Сент-Фуа, Безенваль и другие, пытались помочь в его несчастье - предлагали ему различные возбуждающие снадобья и подкладывали в его постель одно обворожительное создание за другим. Но - таковым и оставался. Неожиданный случай позволил этому достойному кавалеру выйти из своего болезненного состояния. Однажды вечером - было это в 1755 году, - когда он сидел рядом с графиней де Рошфор, очаровательная дама, не думая ни о чем плохом, провела рукой по его волосам. Это прикосновение возымело более сильное действие, чем шпанская муха. Юный д'Эон словно наэлектризовался, все его тело задрожало, он испытал дотоле неведомое ему чувство - и в двадцать шесть лет вдруг расцвел... Смущенный, покрасневший, он под довольными взглядами друзей, наблюдавших за этой сценой, вышел из салона... Что же касается м-м де Рошфор, то от её живого взгляда тоже ничто не укрылось - она влюбилась в прекрасного юношу. *** Через несколько дней герцог де Нивернэ объявил, что по случаю масленицы в доме его имеет место быть костюмированный бал... Наш кавалер, у которого был тонкий стан, маленькая нога и жидкая борода, решил переодеться женщиной. Увлеченная этой идеей м-м де Рошфор предложила ему один из своих бальных туалетов. Шарля-Женевьеву это сильно взволновало. «Уже сама мысль, - писал он в «Мемуарах», - надеть платье графини, почувствовать на коже одежду, обнимавшую когда-то грудь этой обворожительной женщины, слышавшую удары её сердца, заранее наполнила меня непередаваемым блаженством». Он согласился. Вечером в праздник масленицы, разнаряженный, накрашенный, причесанный, превращенный горничными графини в восхитительную девушку, он с друзьями отправился к герцогу де Нивернэ. ...Нарядные пары кружились при ярком свете люстр, незаметно наблюдая за двумя знатными гостями - королем и м-м де Помпадур. Маркиза сияла... Людовик XV, опершись о колонну, рассеянно наблюдал за молодыми женщинами, бесстыдно выставлявшими перед ним свои прелести в надежде быть замеченными... Когда друзья вошли в бальный зал, произошло нечто необычное. Послушаем Гайардэ: «...Праздник был в разгаре, но... тсс! Королевское боа, пресыщенное удовольствиями, подало признаки жизни. Король зашевелился, рот его приоткрылся, голова приподнялась... Тише! Его взгляд стал напряженным - он начеку, он приметил добычу... Кто она? Это был кавалер д'Эон в своем прелестном наряде... Завороженный король подозвал верного Ле Беля и поручил ему организовать встречу с этой мадемуазель. Камердинер подошел к группе молодых людей и тихо осведомился у Сент-Фуа об имени прекрасной особы. - Это моя кузина, - обиженно ответил тот. - Мсье, король хотел бы с ней познакомиться. Если вы соблаговолите оказать его величеству эту услугу - считайте, что вам повезло. Сент-Фуа, едва удерживаясь от смеха, сделал вид, что колеблется. - Хорошо... подождите минутку... Что надо делать? - Его величество через час удалится. Вам достаточно будет привлечь вашу кузину в соседний маленький будуар. Об остальном я позабочусь. Заручившись обещанием молодого человека, Ле Бель поспешил сообщить королю, что вечер закончится для него приятнее, чем начался. Между тем Сент-Фуа, кое-что задумавший, направился к кавалеру д'Эону. - Могу тебе рассказать кое-что забавное. Одна высокопоставленная дама заключила со мной пари, что ты не мужчина, и предложила доказать ей обратное в её будуаре. Дама уехала и ждет тебя в гостиной, которую я готов тебе показать. Взволнованный Шарль-Женевьева забыл свою дорогую графиню де Рошфор и без промедления направился в будуар, где ему было обещано счастье. Ле Бело, следивший за коридором, предупредил короля. Тот сразу же покинул бал и отправился вслед за де Эоном. Вот как д'Эон сам рассказывает о своем необычном приключении: «Дверь открылась. Мелкими шагами ко мне стал приближаться по-королевски одетый мужчина, - это был Людовик XV, я сразу же узнал его и, охваченный ужасом, попятился» <Из «Мемуаров кавалера д'Эона» Фредерика Гайардэ, биографа кавалера д'Эона. Публикация. По документам, предоставленным семьей кавалера д'Эона, и подлинным материалам (за 1836 год), хранящимся в архивах Департамента иностранных дел. Далее, уважаемый читатель, все цитаты, которые будут вам встречаться в главе о кавалере д'Эоне, заимствованы из этой публикации. То же относится и к высказываниям Гаиардэ о кавалере д'Эоне, которые вы встретите в других главах.>. - Не пугайтесь, моя красавица, - сказал он мне, - не бойтесь меня. И галантный монарх стал гладить мои щеки своей нежной надушенной рукой. Я вытаращил глаза. Неужели он считает меня женщиной, сказал я себе, может быть мне придется доказать ему, что я мужчина? Вскоре у меня не осталось никаких сомнений... Король так ясно выразил свои намерения, что я тотчас же понял, какую злую шутку сыграли со мной мои друзья.   Положение было более чем затруднительное... Его величество был до неприличия прыток и действовал как мужчина, не привыкший встречать сопротивление. Что делать? Я призвал все свое мужество и, глядя прямо на короля, произнес: - Сир, вас обманули, а я стал жертвой злой шутки. Чтобы изречь свою импровизацию, я отступил на шаг и оказался прижатым к оттоманке. Людовик XV сразу оценил ситуацию и, не дав мне времени закончить, толкнул меня на подушки. Это случилось так неожиданно, что я вскрикнул и попытался встать, чтобы все объяснить обманутому монарху, но было слишком поздно... Мое объяснение не понадобилось - Людовик XV сам нашел его, и, поскольку это было не то, что он искал, его августейшие руки от изумления опустились, а рот приоткрылся. - Сир, вот что я хотел вам сообщить, - смущенно сказал я ему, так же дрожа, как и он. Король с перекошенным лицом ходил взад и вперед по гостиной. Наконец, по-видимому, овладев собой, он остановился и улыбнулся. - Никак не могу поверить, - он глядел на меня с восхищением, - так вы мужчина? Это настоящая метаморфоза - любой бы здесь обманулся. - Поразмыслив минуту, он добавил: - Друг мой, быть может, вы так же умны и немногословны, как и прекрасны? - Пусть ваше величество подвергнет мою преданность и мое рвение любому испытанию, - ответил я ему, - и я обещаю его выдержать. - Хорошо, я согласен. Сохраним в тайне все, что здесь произошло. Будьте готовы выполнить приказ. Вскоре вы мне понадобитесь». *** Ранним утром кавалер д'Эон встретил у графини де Рошфор своих друзей, разыгравших с ним такую злую шутку, - из предосторожности они поспешно удалились. Всем было интересно, что с ним произошло. Он отделался отговорками, по его собственному выражению, «сделавшись из мистифицируемого мистификатором». Но недавно пережитое приключение с королем сильно его взволновало. Бедняга ощущал властное желание доказать самому себе, что он мужчина. Как только друзья его покинули дом, он бросился на м-м де Рошфор и, обогащенный новым опытом, опрокинул её на подушки... Он сделал все точно так, как делал накануне Людовик XV. Через несколько минут графиня оказалась на верху блаженства, - только она не знала, что обязана этим королю Франции. Через три недели после бала у герцога де Нивернэ кавалера д'Эона вызвал принц де Конти. Принял он юношу с исключительным почтением. - Не знаю, что сделали вы для короля, чтобы добиться его милости, но его величество последнее время только и говорит, что о вас. Король расхвалил мне вашу внешность и обаяние и попросил узнать поподробнее о ваших моральных качествах. Я провел расследование и узнал вас с самой лучшей стороны. Завтра вас вызывают в Версаль. Там вам вручат тайное послание исключительной важности. На следующий день Конти проводил кавалера к королю и в «малые кабинеты». Король и бывшая тут же с ним м-м де Помпадур встретили их очень любезно. - Месье д'Эон, я решил доверить вам исключительно важное поручение. Вы знаете, что вот уже четырнадцать лет у нас натянутые отношения с русской императрицей Елизаветой. Они могут стать еще хуже, если государыня по совету своего любовника, Бестужева-Рюмина, - а он ненавидит Францию, - заключит союз с Англией. Надо помешать этому союзу и склонить Россию на нашу сторону. Вот в этом и состоит поручение. Кавалер д'Эон с изумлением выслушал эту речь. Почему выбор пал именно на него? Это не укладывалось в голове. Почему он, ведь он не дипломат? Ему не пришлось задавать этот вопрос, видимо, недоумение ясно написано было у него на лице, ибо король соблаговолил пояснить свои намерения: - Уже давно я ищу способ тайком передать письмо императрице Елизавете. Все послы, отправленные мною были задержаны Бестужевым и брошены в тюрьму. Потому что м-м де Помпадур и пришла в голову мысль: лишь женщине удастся обмануть бдительность того авгура и пробраться к императрице. Вот уже несколько месяцев мы безрезультатно ищем отважную и не болтливую даму для этого поручения... И тут я встретил вас. Вы были так похожи на девушку, что я тотчас же решил послать вас, переодетого в женское платье в Санкт-Петербург. Кавалер все еще не мог прийти в себя и осознать услышанное. - Цель вашей миссии, - мягко уточнила видевшая его растерянность м-м де Помпадур, - проникнуть во дворец, встретиться с императрицей с глазу на глаз, передать ей письмо короля, завоевать её доверие и стать посредником тайной переписки, благодаря которой его величество надеется восстановить добрые отношения между двумя нациями. Юный д'Эон пообещал подготовиться и в задумчивости вернулся домой. На следующий день он узнал, что роль его куда сложнее, чем он думал. Став тайным агентом короля, кавалер попадал в необычную организацию, созданную Людовиком XV с целью обманывать министров, послов и довольно часто - саму м-м де Помпадур. Неизвестные дипломатам лица работали на короля Франции во всех европейских столицах - осведомляли его при помощи зашифрованных писем. Организация эта - прообраз Второго отдела, названного позже Тайным отделом, - возглавлялась принцем де Конти.Некоторое время ушло у д'Эона на подготовку - он заказывал гардероб, парики, изучал карты. Наконец его снова пригласил принц де Конти и раскрыл вторую часть поручения: - Вы знаете, что мой дед после смерти де Собьески избран был королем Польши. Но увы! Узурпатор Август II, избранник Саксонии, захватил трон, прежде чем избранный монарх успел приехать из Франции. Это стало большим несчастьем для моей семьи и для его величества, который уже принял решение заключить тесный союз с Польшей. Король только что позволил мне поручить вам и вторую миссию. Если она окажется успешной, это поможет смыть наконец оскорбление, нанесенное моему деду. Речь идет вот о чем: вы скажете Елизавете, что я влюблен в неё, постараетесь внушить ей мысль заключить со мной брачный союз. Если она откажется, вы приложите все усилия для назначения меня командующим русской армией - это сблизит меня с Польшей... Далее последовали необходимые пояснения: кавалер будет путешествовать под именем м-ль Лиа де Бомон; по дороге он встретит кавалера Дугласа, он шотландец служит Франции. Принц передал д'Эону копию секретного шифра, взятого из лексикона меховой торговли: «горностай» значило «прусская сторона», «соболь» - «доверие Бестужева», «беличьи шкурки» - «наемные войска Англии» и т.д. ...Ясным июньским утром 1755 года кавалер д'Эон, одетый в дорожное платье, сел в почтовую карету, которая доставит его к первой восточной переправе. В обложке книги Монтескье, которую вез он в своем багаже, был запрятан тайный шифр и письмо Людовика XV Елизавете. Кавалер-мадемуазель беспрепятственно пересек Европу и в конце июня прибыл в Санкт-Петербург, где его уже поджидал Дуглас. К несчастью, через несколько дней шотландца выследили агенты Бестужева и выслали из России.   Однако перед отъездом он успел-таки представить м-ль Лиа де Бомон графу Михаилу Воронцову, вице-канцлеру и франкофилу. Именно этот высокопоставленный вельможа, хорошо известный в Версале, и должен был, по расчетам м-м де Помпадур, представить кавалера ко двору. «Именно к нему обратилась м-ль де Бомон, облеченная полномочиями, зашитыми в её корсет и спрятанными на девственной груди». Воронцов без ведома Бестужева добился для кавалера аудиенции императрицы, письмо Людовика XV было передано. Елизавету немало позабавил этот посланник, и она посмеялась от души. «Однако государыня не могла никак поверить, что прекрасная девушка, стоящая перед ней, на самом деле прекрасный юноша. Напрасно д'Эон, опустив глаза, убеждал её в своем мужском естестве, напрасно в подтверждение его слов Воронцов показывал нa конфиденциальные письма из Версаля. Елизавета не могла принять это за истину». Как бы то ни было, с целью облегчить необходимые для переговоров встречи Елизавета тут же решила: поселить м-ль де Бомон в моем дворце и объявить моей «личной чтицей». *** Елизавета приняла это решение, вероятно, не без задней мысли, - её чистая, невинная внешность скрывала вулканический темперамент. Вот её портрет, оставленный все тем же Фредериком Гайардэ: «То нечестивая то страстная, на редкость недоверчивая, суеверная, к тому же святоша, она часы напролет проводит на коленях перед образом Девы Марии, говорит с ней, страстно вопрошает её, в каком гвардейском полку взять ей любовника на этот день: в Преображенском, Измайловском, Семеновском? А быть может, калмыка, казака? Но не всегда Елизавета прибегает к совету с небес для выбора любовников. Иной раз пленит её Марсова стать, а то высокий рост... Вчера ей приглянулись широкие плечи, сегодня - нежная рука, завтра - лихие русые или черные усы... Все зависит лишь от её капризов и фантазий». Последним её капризом в июльский этот день 1755 года стал прибывший из Франции кавалер-мадемуазель - пол его сильно её интриговал. Вечером же д'Эону сообщили, что к обязанностям чтицы приступить он должен незамедлительно - императрица его ожидает в своей спальне. Он направился туда и очень удивился, застав Елизавету в постели, - это была западня. - Подойдите ближе... - поманила она его, - так-то лучше... Кавалера, заметившего бесстыдный огонь в глазах российской повелительницы, охватила паника. «Я почувствовал дрожь, оказавшись меж двух огней: императрицей - с одной стороны, и принцем де Конти - с другой; он просил меня поговорить о женитьбе, но не обязывал заходить так далеко... Что делать, спрашивал я себя; предать принца - опасно, сопротивляться императрице - того хуже. Я бросал на её величество взоры, полные мольбы... Губы её побелели, скулы раскраснелись, вздрагивающие веки не скрывали алчного взгляда... Раскинутые обнаженные руки, неприлично, не в меру открытая грудь, разметавшиеся по плечам волосы... Она задыхалась от похоти, от страстного желания - опьяненная, изголодавшаяся вакханка... Я опустил глаза столь же быстро, как только что поднял их. Все, что рассказывал мне Воронцов о царице и её оргиях, всплыло в моей памяти. Эта лежащая передо мною женщина обнимала бессчетное число мужчин, встреченных ею случайно, иной раз - прямо на улице. Сколько раз уста её, шея, грудь обесчещены поцелуями солдат! И я отступил перед этой императорской развалиной, оскверненной такой грязью». Но Елизавета никогда не выпускала добычу из своих рук. Она соскочила с постели, бросилась на кавалера д'Эона и в мгновение ока его раздела. «Тогда, - говорит он, - я больше не смог сопротивляться». Через несколько секунд он оказался в постели императрицы. Но - увы! В тот момент, когда должен был состояться первый франко-русский альянс, кавалер д'Эон не смог проявить свою мужественность. Еще никогда дотоле с Елизаветой не случалось подобного, - она онемела.   «Я оказался в самом затруднительном для мужчины положении, - пишет кавалер, - особенно если учесть, что рядом была абсолютная правительница. Затруднение, в котором я оказался по причине слабости моего естества, вызвало у меня страшную дрожь, - я был ни жив, ни мертв. Но, к великому моему удовлетворению, царица не рассердилась на меня, чего я так опасался, а расхохоталась - не сочла меня виноватым в том, в чем я действительно виноват не был и что сам впоследствии исправил». И действительно, почти каждый вечер кавалер д'Эон проводил в постели императрицы. Эта достойная самоотверженность помешала англо-русскому союзу и доставила немало сладостных минут Елизавете. Обязанности «личной чтицы» совсем не оставляли кавалеру д'Эону свободного времени ночью, но зато он пользовался полной свободой днем, разгуливая по императорскому дворцу в поисках любых полезных для короля Франции сведений. Заботясь о том, чтобы не вызвать подозрений у Бестужева, он взял себе в провожатые одну из фрейлин царицы. Ну, а вкусом он обладал отменным и выбрал самую красивую - очаровательную пятнадцатилетнюю Надежду Штейн. Бедняжка, разумеется, не догадывалась, что эта обворожительная француженка, которая так нежно её обнимала и целовала, была... мужчиной. д'Эон обращал ситуацию в свою пользу. - Вы не совсем так одеваетесь, моя дорогая, - ворковал он и, делая вид, что хочет поправить корсаж или перевязать ленту, он ласкал её грудь...   Не прошло много времени, как эта юная особа страстно влюбилась в свою «подругу». Она не хотела надолго расставаться с ней, то и дело подносила небольшие подарки... И, наконец, однажды вечером прямо предложила ей спать вместе. Кавалер не на шутку смутился, угрызения совести побудили его замешкаться с ответом. Вот его собственное изложение событий: «Вдруг она виснет на мне и силой тащит в свою комнату; закрыв дверь, она вытаскивает из замка ключ со словами: - Смотри, я тебя поймала! Ты - моя пленница! Пришлось подчиниться. Есть искушения, перед которыми не может устоять ни один мужчина. Благодаря моему темпераменту мне часто удавалось вести себя добродетельнее и благоразумнее любого другого, но ведь не Бог же я, в самом деле... Итак, я уступил. Но меня страшило предстоящее счастье. Я дрожал, словно намеревался совершить преступление. Беспечная и смеющаяся, Надежда уже почти разделась. - Ну же, душенька моя!.. Что же ты не разденешься? Или сердишься на меня? О, прости, моя радость! Я не хотела бы расставаться с тобой - ни днем, ни ночью. Вот как люблю я тебя... не то, что ты, злючка!..   - Малышка была же совершенно обнажена, её чудная грудь прижалась к моей... Я почувствовал дрожь и жар во всем теле... сжал руками виски, бросил на Надежду пожирающий взгляд... И вдруг я стал так быстро срывать одежды, что подруга моя - она стояла на коленях в постели, сложив за спиной руки, наблюдала за мной, спросила с улыбкой, уж не сошла ли я с ума... Я действительно обезумел - обезумел до головокружения». д'Эон наконец сбросил свои юбки, чулки, подвязки на ковер... Когда на нем ничего больше не осталось, русская девушка удивленно вытаращила глаза: странно сложены эти француженки... Видимо, она сразу не поняла, в чем дело. В постели, естественно, фрейлине все стало ясно: её дорогая подруга - мужчина, и мужчина этот мечтал ей это доказать имеющимся у него под рукой способом!.. Она вся пылала, она была так поражена, так взволнована... И согласилась. Так у кавалера д'Эона, чья мужественность так долго дремала, появились одновременно две любовницы... Вскоре, при обстоятельствах, не менее пикантных, у него появится и третья. *** Среди англичан, находившихся при русском дворе, был некто, высоко почитаемый Бестужевым, - милорд Ферре. Первый адмирал, член различных академий - словом, очень важная персона. В Санкт-Петербурге вел он с советником императрицы тайные переговоры, которые могли навсегда развеять надежды Людовика XV. Именно этот надменный британец, ненавидевший Францию, влюбился в м-ль Лиа де Бомон. Однажды, наговорив м-ль Лиа массу комплиментов, он пригласил её к себе на ужин, где, несмотря на присутствие супруги, бесстыдно за ней ухаживал. Глаза его сверкали, руки скользили под столом, колени недвусмысленно раздвигались... После шампанского он наконец поднялся и проговорил преувеличенно вежливо: - Мадемуазель де Бомон не может так поздно вернуться во дворец. Мы предоставим ей комнату, и она проведет ночь у нас. «У милорда, - говорит нам Гайардэ, - созрел целый план атаки и ночного абордажа красавицы». Кавалер д'Эон согласился при условии, что его поместят в комнате супруги англичанина. Расстроенный Ферре не посмел возражать. Гайардэ продолжает в свойственной ему неподражаемой манере: «Старый морской волк так тщательно подготовил все стратегические позиции, но маневры его не достигли цели, - желанный берег оказался под защитным огнем супружеской пушки. Правда, он быстро утешился: что ж, сражение с вражеским флотом еще не проиграно - через несколько дней он встретит в открытом море ту нарядную шхуну, для которой собственная его кровать стала на этот раз крепостью, а альков - портом. Старый пират и не подозревал, что имел дело с корсаром». А корсар, разумеется, не терял времени даром. Он тихо разделся, не выдавая «истинную природу своего пола», и улегся рядом с прекрасной англичанкой». Передаем далее слово самому кавалеру д'Эону: Я лежал словно на раскаленных углях. Между тем у подруги моей помимо её воли возник ко мне прилив нежности, вызванный магнетическим прикосновением. Отвечал столь же живо и страстно на источаемые на меня ласки. Эта невинная игра все больше раззадоривала миледи. Я был весь в поту, и мне стало все труднее соблюдать правила игры. - Знаете ли, - нежно обратилась она ко мне, - милорд был чрезвычайно любезен с вами. Меня это не удивляет - вы так прекрасны... - Миледи льстит мне... Но, чтобы быть откровенной с вами, друг мой, должна вам признаться: милорд непостоянен... Обмануть вас! Вас - такую красивую, любезную, милую... Непростительное преступление! И оно должно быть отмщено! - О да, конечно, - согласилась англичанка, - но как? - А если бы я взялась вам помочь? Миледи с удивлением посмотрела на меня, словно предчувствуя что-то. Я держал её руку в своей и чувствовал биение её сердца... Взгляд её увлажнился, грудь вздымалась, она с трудом переводила дыхание... Что еще сказать? Милорд был наказан...» Наказание это имело самые благоприятные последствия для короля Франции... *** Рассказанные здесь анекдоты вовсе, однако, не означают, что д'Эон проводил все время в постели с дамами. О нет! Он отнюдь не пренебрегал порученной дипломатической миссией и пользовался связью своей с императрицей, чтобы лишний раз превознести исключительные выгоды франко-русского соглашения. И когда 1 мая 1756 года Австрия и Франция подписали знаменитый союзный договор, который долженствовал перевернуть все на европейской шахматной доске, ему удалось подружить Елизавету с нашей страной. Вопреки влиянию Бестужева, всегда мечтавшего о союзе России и Англии, русская государыня пообещала д'Эону присоединиться к Франции и Австрии. Ею дано было ему письмо для Людовика XV, собственноручно написанное. В этом письме содержалась просьба немедленно прислать в Россию официального поверенного в делах, а при нем - основные пункты союзного договора, который она с готовностью подпишет. Кавалер провел последнюю бурную ночь с государыней, несколько часов - с миледи, минуту - с Надеждой и, обессиленный, но довольный, уехал во Францию. Миссия его была окончена: он вез письмо Елизаветы и добился для принца де Конти обещания сделать его командующим русской армией и управляющим инвеститурой Курляндии. Можно представить, с какой радостью встретили его в Версале. Король, м-м де Помпадур и принц де Конти сразу же принялись за текст договора. Когда договор был готов, Людовик XV позвал кавалера. - Мсье, я в долгу перед вами за оказанную мне огромную услугу. Вы блестяще выполнили сложное и столь необычное поручение. Чтобы выразить вам мою благодарность, я назначаю вас поверенным в делах и прошу вернуться в Россию - вы сами дадите императрице на подпись этот договор. На этот раз миссия ваша будет официальной, и вы оденетесь в подобающее вам мужское платье. Вы сообщите в Санкт-Петербурге ваше истинное имя. Дабы объяснить сходство - ведь оно может кое-кому показаться подозрительным - вы представитесь братом мадемуазель Лиа де Бомон. Итак, кавалер снова отправился в Россию, несмотря на противодействие министра иностранных дел М. Руйе, - ничего не зная о предыдущих событиях, тот недоумевал, почему король доверяет столь важное дело лицу неизвестному. В Санкт-Петербурге царица рада была увидеть своего любовника в мужской одежде. Надежда, смущенная неожиданностью, все краснела... Что же касается миледи, она так при первой встрече смешалась, что супруг её внимательно стал приглядываться к этому французскому поверенному... Никогда еще ему не доводилось видеть, чтобы брат столь походил на сестру. Сомнения возникли сами собой. Воспоминания о ночи, которую жена его провела рядом с м-ль де Бомон, так сильно его мучили, что он не смог долее оставаться в России. Сделавшись больным от ревности, он срочно выехал с женой из Санкт-Петербурга в Англию. Его отъезд осчастливил кавалера д'Эона: ему не придется теперь противостоять влиянию злокозненного англичанина, это так облегчало собственную его задачу... Через несколько недель Елизавета публично, перед взбешенным Бестужевым, объявила, что склоняется к тому, чтобы присоединиться к Франции и Австрии. Далее последовал приказ: договор, заключенный её премьер-министром и кавалером Вильямсом, расторгнуть; восьмидесяти тысячам русских, что находятся в Литве и в Курляндии для помощи Англии и Пруссии, выступить против них и присоединиться к армиям Людовика XV и Мари-Терезы. Ну а дабы по-своему отпраздновать этот союз, она увела поверенного французского короля в свои апартаменты... *** В апреле 1757 года кавалер д'Эон выехал из Санкт-Петербурга в Версаль. Он привез Людовику XV подписанный Елизаветой договор и план военных действий русских армий. Перед отъездом он горячо простился с императрицей, и та, не переставая тяжело дышать, вызвала всемогущего канцлера Бестужева: - Передайте мсье д'Эону триста золотых дукатов - это подарок за оказанные им мне услуги. Кавалер мог бы оскорбится, но, к счастью, у него хватило ума забыть, что золото рассыпала счастливая любовница, и принять этот подарок из рук всемогущей императрицы. В Версале его приняли еще ласковее, чем в первый раз. Король долго его поздравлял, подарил золотую табакерку, украшенную жемчугом, значительную денежную сумму и звание лейтенанта драгун. Тогда д'Эон открыл небольшую красную кожаную папку, что была у него под мышкой, и, доказывая свободу, которую предоставила ему в своем дворце императрица, передал Людовику XV копию тайного завещания Петра Великого. Монарх, м-м де Помпадур и принц де Конти были в восторге. Для того, кто хотел понять и даже предвидеть русскую политику, этот документ имел важное значение. - Вы перевыполнили данное вам поручение, мсье д'Эон, - с важностью изрекла м-м де Помпадур, - мы вас поздравляем Фаворитка давно уже некстати употребляла это местоимение в разговорах о политике, и не находилось никого, кто возразил бы. Кавалер поклонился и рассыпался в комплиментах маркизе. Они несколько минут состязались в этом занятии. Забавно представить себе два этих персонажа лицом к лицу... Они не были похожи, но одно качество их сближало - склонность к адюльтеру. Не будь этого, ни одна, ни другой не оказались бы в королевском кабинете. *** Кавалер д'Эон отправился отдохнуть от тягот путешествия у графини де Рошфор, сохранившей к нему нежную привязанность. В первый же вечер с ним произошло любовное приключение, достойно позабавившее двор. Когда он улегся в огромную кровать, поджидая, чтобы к нему присоединилась графиня, в дверь постучали... Кавалер мгновенно спрятался под одеялом. Несколько удивленная, графиня пошла открывать - и лицом к лицу столкнулась со своей камеристкой, которую забыла отпустить домой. Опасаясь, как бы девушка не догадалась о присутствии д'Эона, она позволила ей войти и приступила к вечернему туалету. д'Эон съежился на постели и еле дышал... Но вот он услышал, как открылась дверь - служанка, видно, ушла, - скинул одеяло и вылез из своего укрытия. То, что он увидел, его поразило: камеристка все еще раздевала м-м де Рошфор, но... в комнате находился еще третий. То был молодой придворный аббат - он явно близко был знаком с хозяйкой... Раскрыв объятия, он приближался к почти раздетой графине... Сильно смущенная, она жестами пыталась объяснить, что ему следует незаметно уйти... Тогда вмешался д'Эон: - Вы ведь видите, месье аббат, что м-м де Рошфор не расположена принять вас нынче вечером Изумленный священник повернулся и увидел на кровати обнаженного д'Эона... - Кто это? - пробормотал он растерянно. д'Эон с достоинством ответил: - Я исповедую м-м де Рошфор Тот не нашелся что возразить... и невольно попятился. - Но я прошу вас, сын мой, - добавил кавалер, - не судить обо мне слишком поспешно. Я здесь на службе, существуют грехи, тяжесть которых не понять, если не узнаешь их очень близко Аббат удалился, что еще он мог сделать? Как только исчез, д'Эон рассмеялся - и графиня поняла, что неверность её прощена. Уже через минуту они улеглись рядом, им было что вспомнить... Разумеется, весь Версаль узнал об этом приключении от восхищенной камеристки. *** В конце сентября д'Эон вернулся в Россию. Елизавета была так счастлива его видеть, что сделала все, что он хотел. Посланник Людовика XV сразу же воспользовался своим положением: по его просьбе арестовали канцлера Бестужева, находящегося на жалованье Лондона, выслали в Сибирь двух ненавидящих Францию генералов, а с ними - тысячу восемьсот их сторонников. Наконец, по его указке Воронцов, друг Франции, был назначен в канцелярию. Несколько месяцев кавалер прожил в Летнем дворце. Днем служил он Людовику XV, а ночью - императрице. В конце концов она предложила ему остаться атташе при русском дворе. д'Эон вежливо отказался. Когда почти минул 1760 год, он окончательно покинул Санкт-Петербург, оставив Елизавету в слезах, и вернулся в Версаль. Людовик XV назначил ему месячную пенсию в две тысячи ливров из королевской казны и дал звание капитана драгун. Вскоре д'Эон ушел на войну и храбро сражался. Но последняя миссия кавалера оказалась бесполезной, так как через несколько месяцев после его отъезда императрица Елизавета умерла, оставив трон Петру III и Екатерине, которые поспешили выйти из франко-австрийского «союза». Выход России ускорил наше поражение, и Семилетняя война, стоившая нам стольких жизней, закончилась подписанием губительного Парижского договора. Вот тогда-то Людовик XV заметил исключительно вредное влияние м-м де Помпадур, вспомнили, что именно она развязала эту войну. Уединившись в своем кабинете, он задумался о том, как исправить положение без ведома министров и особенно - надоедливой маркизы. В голову ему пришла мысль о реванше (дерзкая идея, позже подхваченная Наполеоном и Гитлером), конечно! Десант на южных берегах Великобритании. К тому же он задумал реставрацию Стюарта и возрождение Ирландии. Чтобы воплотить этот проект, королю опять потребовался д'Эон. Кавалер был снова призван к его величеству. - Вы, я думаю, знаете новую королеву Англии Софи-Шарлотту? - Да, сир! - Вы были её любовником, когда она была Меклембург-Стрелитцкой принцессой? - Да, сир! - Где вы с ней встретились? - В Германии, во время моего первого путешествия в Россию. - Как вы думаете, сохранила она к вам свое расположение? - Разумеется, сир. - Превосходно Людовик XV дал кавалеру официальное поручение в Англии, которое позволяло ему свободно перемещаться и отмечать все полезные для высадки французских войск сведения. Король уточнил, что никто, кроме графа де Брогли, возглавляющего Тайный отдел, и месье Терсье, его личного секретаря, не должен знать об этом деле - никто, даже м-м де Помпадур. д'Эон, получив код переписки, отправился в Лондон, где он намеревался выразить свое почтение Софи-Шарлотте. Молодая королева встретила его исключительно любезно, предоставила комнату во дворце и даже, говорят, была столь гостеприимна, что однажды вечером навестила его в постели <Некоторые историки утверждают даже, что король Георг IV, родившийся через девять месяцев после этой встречи, был сыном д'Эона.>. Подобное гостеприимство должно было значительно облегчить кавалеру выполнение задания. *** Через несколько месяцев м-м де Помпадур, у которой повсюду были шпионы, проведала о тайной переписке короля и д'Эона. Её, стало быть, держали в стороне от политических дел, это разгневало маркизу. Она приняла все усилия, чтобы узнать содержание получаемых Людовиком XV писем. Обыскав понапрасну все шкафы и секретеры, она задумала нечто другое. Вот как рассказывает об этом д'Эон: «Мадам де Помпадур заметила, что Людовик XV всегда носил при себе золотой ключик от элегантного секретера, что стоял в его личных апартаментах. Фаворитка никогда, даже во времена наибольшего своего влияния, не могла добиться, чтобы король открыл его. Это было что-то вроде святилища, где обитала воля монарха. Людовик XV управлял лишь этим секретером, он оставался королем лишь этой мебели. Это была единственная часть его владений, не захваченная и не оскверненная куртизанкой. «В нем государственные бумаги», - так отвечал он на все её расспросы. Эти бумаги были не что иное, как наша переписка с графом де Брогли. Маркиза стала догадываться. Однажды вечером, во время ужина со своим монаршим возлюбленным, она вдруг сделалась предупредительной, любезной, обворожительной - как никогда... Продажная, давно уже утратившая женскую честь, супруга эта, бывшая супруга Ле Нормана д'Этиоля, призвала на помощь все свои ловушки и чары - между нами говоря, порядком уже поблекшие, - чтобы подчинить себе монарха. Для пущего эффекта она принялась его подпаивать, что должно было разгорячить не только глаза, но и голову его величества. После всех этих излишеств, этой оргии, когда потерявшая всякий стыд куртизанка хладнокровно выполняла все желания старика, ею же разожженные, обессиленный монарх забылся глубоким летаргическим сном. Этого только и ждала коварная вакханка. Пока король, разомлевший от действия вина и бурных ласк, был погружен в сон уставшего животного, она вытащила у него заветный ключ, открыла шкафчик и нашла там полное подтверждение своих домыслов. С этого дня мое падение было предрешено». Эту историю подтверждает депеша мсье Терсье кавалеру от 10 июня 1763 года: «Король сегодня утром вызвал меня к себе. Бледный и возбужденный, с тревогой в голосе он поделился со мной своими опасениями, что тайна нашей переписки раскрыта. Он рассказал, что, поужинав несколько дней назад наедине с м-м де Помпадур, не без её помощи в результате некоторого изящества заснул. Маркиза скорее всего воспользовалась этим, чтобы завладеть ключом от заветного секретера который его величество держит от всех закрытым, и узнала о ваших отношениях с графом де Брогли. Его величеству дал повод для этих подозрений тот небольшой беспорядок, в котором оказались бумаги. Вследствие чего монарх поручает мне посоветовать вам соблюдать величайшую осторожность и сдержанность по отношению к его послу, отправляющемуся в Лондон. Он считает его преданным герцогу де Праслеку и м-м де Помпадур». Людовик не зря опасался мести своей фаворитки... *** В течение нескольких дней маркиза с хмурым видим прогуливалась по Версальскому дворцу, что заставляло дрожать министров и придворных. Глаза её пожелтели, рот дрожал, подбородок перекашивался от тика. Короче, как сказал один мемуарист того времени, «она казалась жертвой зверски скверного настроения, которое поднималось откуда-то снизу к лицу и страшно его изменило». Английское дело, по правде говоря, было не единственным поводом к неудовольствию фаворитки. Вот уже некоторое время Людовик XV был в постоянной любовной связи с девушкой из Гренобля м-ль де Роман. Он поселил эту красотку в доме на улице Пасси и проводил с ней бурные ночи, о которых говорил весь Париж. «Иногда по вечерам, - пишет современник, - их игры становились такими шумными, что напуганные соседские собаки начинали лаять».   Людовик XV, очарованный такой страстностью, вскоре оставил своих содержанок из Парка-с-Оленями и полностью посвятил свое время м-ль де Роман. Он так был ею увлечен, что многие придворные видели уже в ней будущую официальную фаворитку: уважительно здоровались, посылали поэмы, прошения... Появление соперницы вызвало у м-м де Помпадур болезненную ревность. Она лишилась сна, высохла и стала похожа на затравленное животное. В конце 1763 года страхи её подтвердились: тщеславная м-ль де Роман предпринимала усилия, чтобы узаконить своего сына от Людовика XV. Она уже добилась, что кюре в своем приходе представил его под именем Людовика Бурбонского; требовала, чтобы его называли «монсеньер». Однажды чуть ли не потерявшая рассудок от ревности и тревоги м-м де Помпадур вознамерилась посмотреть на ребенка, который мог стать причиной её опалы. Вместе с верной м-м дю Оссэ отправилась она в Булонский лес и, хорошо осведомленная благодаря своему другу Беррье, лейтенанту полиции, остановила карету недалеко от тропинки, где обычно прогуливалась юная мать. Спрятав лицо под вуалью и накинув платок, маркиза вышла из кареты. Послушаем, что об этой сцене рассказывает м-м дю Оссэ - её доверенное лицо: «Мы гуляли по тропинке и увидели молодую даму, которая кормила ребенка. Её иссиня-черные волосы были заколоты гребенкой, украшенной бриллиантами. Она пристально на нас посмотрела. Мадам любезно её приветствовала и, тихонько касаясь моего локтя, прошептала: - Поговорите с ней... Я приблизилась и взглянула на малыша. - Какой прелестный ребенок! - Благодарю вас, мадам, как мать я могу это подтвердить. Маркиза держала меня под руку, она дрожала. Я была в замешательстве. М-ль де Роман спросила меня: - Вы живете неподалеку? - Да, мадам, в Отей, вместе с этой дамой, страдающей сейчас от страшной зубной боли. - Мне так её жаль, я прекрасно понимаю её - сама часто страдала от этого. Оглядываясь по сторонам - я все боялась, что нас узнают, я осмелилась спросить, хорош ли собой отец. - О да, он очень красив. Если бы я назвала его, вы сказали то же самое. - Так я имею честь его знать, мадам? - Думаю, что да. Мадам, так же как и я, не желавшая кого-нибудь здесь встретить, пробормотала извинения за то, что помешала, и мы откланялись. Никем не замеченные, мы вернулись в карету». Маркиза, потрясенная увиденным, вернулась в Версаль. Эта встреча подтвердила её опасения: м-ль де Роман была очередной королевской прихотью, - Людовик XV любит её: у неё вполне счастливый вид, и она так уверена в себе... При мысли о возможной немилости после восемнадцати лет славы у маркизы закружилась голова... Но она подумала о своей власти, которая пока еще была всемогуща, и невольно утешилась... - Пусть король не любит меня больше... что ж... он ценит мое мнение, мои советы и политическое чутье, - так выразила она овладевшие ею чувства, поверив их м-м дю Оссэ. Обнаруженная ею тайная переписка д'Эона и Людовика XV, доказывающая недоверие к ней монарха, еще больше расстроила бедняжку. Она почувствовала себя на краю пропасти и, желая вернуть прежнее положение и доказать свою власть тем, кто уже откровенно над ней насмехался, решила взять реванш, уничтожив д'Эона... *** Уже через несколько дней один из её хороших друзей, граф де Герий, выехал из Версаля и отправился в Лондон, куда его назначили послом Франции. Сразу после приезда он обратился к д'Эону: - Вам больше нечего здесь делать. Передайте мне доверенные вам королем бумаги и возвращайтесь во Францию. Это было сделано столь неловко, что д'Эон наотрез отказался уезжать из Англии: - Я уеду лишь по приказу короля. Тогда де Прослен, министр иностранных дел, преданный друг маркизы, прислал ему подписанное Людовиком XV письмо, которым отзывали его во Францию. Кавалер ослушался - и оказался прав: вечером того же дня он получил тайное послание: «Должен предупредить вас, что король скрепил сегодня приказ о вашем возвращении во Францию грифом, а не собственноручно. Предписываю оставаться Вам в Англии со всеми документами впредь до последующих моих распоряжений. Вы в опасности в вашей гостинице, и здесь, на родине, Вас ждут сильные недруги. Людовик» Итак, д'Эон остался в Лондоне. Сильно разгневанная м-м де Помпадур догадалась о личном вмешательстве короля и решила с этим покончить. Она поручила де Герию подослать к кавалеру юного Трейссака де Вержи, мелкого служащего, прозябающего в Англии, с заданием во чтобы не стало завладеть тайными бумагами короля. Де Вержи сразу же приступил к «работе», подсыпав д'Эону снотворное, когда он ужинал в компании знакомых.   Вот свидетельство самого д'Эона: «Сразу, после ужина графиня с дочерью отправились в город с визитами. Некоторое время спустя я почувствовал недомогание и усталость. Когда я вышел из гостиницы, передо мною оказалось кресло с носильщиками, но я предпочел идти домой пешком. Устроившись в кресле у огня, я не в силах с собою справиться, так прямо и уснул, а когда проснулся, почувствовал себя еще хуже - внутренности мои словно горели. Пришлось улечься в постель.   Проспал я до полудня следующего дня, когда де ла Розьер разбудил меня ударами ног в дверь. Это было тем более странно, что обычно я просыпался в шесть-семь утра. Впоследствии я узнал, что де Герий, у которого здесь свой хирург, подсыпал мне в вино по меньшей мере опиум, - он рассчитывал, что после ужина я крепко усну, и носильщики доставят меня не домой, а к Темзе, где скорее всего поджидал бы корабль, который увез бы меня в неизвестном направлении». После этой неудавшейся попытки заполучить бумаги Вержи взломал дверь квартиры д'Эона, но так ничего и не нашел. Возмущенный кавалер написал тогда одному из своих преданных версальских друзей следующее письмо: «Помпадур воображает, что Людовик XV не в состоянии мыслить без её позволения. Все эти напыщенные версальские министры, считающие, что король без них ничего сделать не может, были бы сильно удивлены, если бы узнали, что на самом деле король нисколько им не доверяет и считает их бандой воров и шпионов. Он позволяет им преследовать мелкую сошку вроде меня, а сам пытается тайно все исправить».   М-м де Помпадур, естественно, была оповещена тайной полицией об этом письме. В припадке ярости она приказала де Вержи заманить кавалера в ловушку и убить его. Но молодой авантюрист отказался: ему претили методы посланника и фаворитки. В конце концов он поведал обо всем д'Эону, и тот скрылся у надежных друзей. М-м Помпадур, разумеется, не испытала удовольствия, узнав о предательстве де Вержи, но заменить неверного у неё не оставалось уже времени... Весной 1764 года она серьезно заболела - прошел слух, что это горячка. Несмотря на заботы Людовика XV, состояние её здоровья ухудшилось настолько, что она перестала интересоваться политикой и полностью посвятила себя жизни душевной. Порядком перепуганная, эта непримиримая атеистка вызвала королевского духовника. Священник, не шелохнувшись, выслушал все тайны этой жизни и, дав ей последнее причастие, собрался было уходить... Маркиза с улыбкой остановила его: - Минутку, мсье кюре, мы уйдем вместе... В семь часов вечера она испустила последний вздох. Теперь и д'Эон мог вздохнуть свободно. А многочисленные тайны м-м де Помпадур немного спустя легко уместились в недлинной придуманной народом эпитафии: «Здесь покоится та, которая двадцать лет была девственницей, семь лет - шлюхой, а восемь лет - сводницей». Оглавление   www.pseudology.org