Двадцать лет, именно лет, летних месяцев – с середины пятидесятых годов и до середины семидесятых – моя семья провела в деревне Зеленково, расположенной на высоком берегу Истры, в центре треугольника, образованного городом Гучковом, поселком Павловская слобода и селом Рождествено. Каждое из этих названий сохраняет для меня свой первозданный аромат.

Самое древнее из них это Истра. Три стоящих рядом, плечом к плечу, согласных звука не дали потоку времени размыть этот корень, возникший, вероятно, в подражание звуку, порождаемому крыльями проносящейся рядом птицы, и обозначавший изначально все, что движется с большой скоростью – быСТРо. В воздухе – СТРиж, СТРепет, яСТРеб, СТРела.

В воде – оСЕТР и СТЕРлядь. И сама быСТРо текущая вода – СТРуя, СТРемнина, СТРежень. И названия быстрых рек – во времена Геродота ИСТРом называли Дунай, а на сегодняшних картах, кроме ИСТРы, есть еще две СеСТРы, ДнеСТР, СТРый.

Названия окружающих Зеленково населенных пунктов, хоть и не столь давнего происхождения, тоже говорят сами за себя.

2

В городе Гучкове до сих пор работает текстильная фабрика, основанная знаменитым промышленником и еще более знаменитым политиком начала ХХ столетия, вождем «октябристов», одним из лидеров всех трех Государственных Дум и Временного правительства, человеком, убедившим последнего русского царя отречься от престола. И до сих пор нерушимо стоят трехэтажные, темно-красного кирпича, рабочие казармы этой фабрики.

Веком старше возникшая в годы царствования императора Павла Первого Павловская слобода. Я видел там одноэтажные, совсем уже темного, почти что черного кирпича, одноэтажные строения стекольного завода, работавшего на чистейшем белом песке, намытом за тысячи лет Истрой. Работали на нем бывшие крепостные, получившие вольную, а вместо «свобода» тогда говорили «слобода».

Село же Рождествено получило свое имя, как и сотни других российских сел, от возведенной в нем церкви – в данном случае освященной во имя Рождества Христова. Построена она была незадолго до Первой Мировой войны.

И когда я увидел ее впервые, более заметного архитектурного сооружения не возвышалось во всей округе вплоть до Нового Иерусалима, хотя еще до Второй Мировой войны церковь начала осыпаться, поскольку священник был сослан, церковный совет разогнан, службы не велись и энтропия могла разбойничать совершенно беспрепятственно – кирпич же в Советской России, как и все остальное, всегда был в дефиците.

А в октябре 1941 года, когда линия фронта проходила аккурат по Истре, центральный купол храма был разрушен пушечным снарядом – то ли нашим, то ли вражеским. И в мое время вместо креста над бывшей церковью возвышалась молодая березка.

3

А сама деревня Зеленково своим именем скорей всего была обязана изумрудной растительности, в которой утопала излучина Истры, окружавшая ее с трех сторон. Впадавшая в Истру речушка Нахабинка превращала образованный этой излучиной полуостров в остров, заливные луга которого и покрывавшие все возвышенные места березовые и сосновые рощи, обильно подпитанные водой, всегда выглядели свежеумытыми.

На сороковом году Советской власти, когда я впервые попал в Зеленково, оно еще представляло собой райский уголок. Все холмы были покрыты земляникой, все овраги малинниками. В августе ягоды сменялись грибами – маслятами, лисичками, подберезовиками, рыжиками, боровиками – особенно крупными в оврагах.

Долинки же, расположенные между холмами, засеянные клевером с викой, и прибрежные луговины давали за лето по два, а то и по три укоса роскошного пахучего сена. Кормов хватало на два стада, на табун лошадей, на мелкий скот и птицу. В небольшой, в общем-то, деревеньке, насчитывавшей с полусотни дворов, по которой всего десяток лет назад прокатилась мировая война, унесшая почти всех молодых мужчин, можно было залиться молоком и завалиться мясом.

В каждом из двух стад – колхозном и личном – насчитывалось по 60 – 70 коров, примерно столько же голов было в конском табуне, редкая семья не держала еще с полдюжины овец, две-три козы, парочку свиней, десяток кур.

Обширные погреба, с зимы набитые речным льдом, были уставлены бочками с соленьями – капустой, огурцами, чесноком, рыжиками и маслятами, горшками с топленым маслом, увешаны копчеными окороками и вяленой рыбой. В сенях стояли кадушки с куриными яйцами, бутылями с самогоном и квасом, крынки с вареньем и медом, по стенам висели связки лука, чеснока, сушеных грибов.

4

Через Истру в двух местах были переброшены пешеходные мостки, по-местному именовавшиеся лавами, а через Нахабинку, перегороженную плотиной, – настоящий мост, там шла проезжая дорога на Рождествено и дальше, на железнодорожную станцию Снегири. За плотиной простирался мельничный пруд, в котором кормились деревенские гуси и утки, а как-то раз, на заре, я увидел журавля.

И сама мельница была еще цела, хотя и не работала с того времени, когда образовался колхоз и милиция увезла мельника. А мельничиху я еще застал – правда, не жену мельника, а его младшую дочь, последнего человека из некогда обширного семейства. Она ютилась в хибарке, кое-как сколоченной из остатков дома, порушенного во время войны.

Спустя год после того, как моя семья провела в Зеленково свое первое лето, во время весеннего паводка бесхозную плотину прорвало, мельницу снесло, на месте бывшего пруда возникло болото, и гуси с утками понемногу стали в Зеленкове исчезать. Канал, по которому ранее стекала вода с мельничного колеса, обнажился более чем наполовину, и из него выступили громадные корни столетних ив, ранее стоявших на берегу пруда, на склоненных над водой могучих ветвях которых любили некогда нежиться здешние русалки.

А через несколько лет, однажды, в конце летнего сезона, когда я, задумавшись о чем-то, возможно, что как раз о русалках, стоял неподалеку от места, на котором совсем еще недавно находился мельничный сруб, к этому месту подъехал окутанный синей бензиновой гарью мотоцикл с коляской, и соскочивший с него дядек, лет, на вид, сорока, принялся шарить в воде между корнями ив, засовывая туда руки чуть ли не по плечо и каждые три-четыре минуты выбрасывая оттуда на берег извивающихся, темных, блестевших от воды налимов – видимо, недоловленных им в детские годы.

Потом он собрал их в припасенный мешок, бросил мешок в мотоциклетную коляску, сразу просевшую от тяжести, и скрылся в вонючем дыму. Это были последние зеленковские налимы. А последние зеленковские карпы, лини, красноперки, караси исчезли еще раньше, когда исчез мельничный пруд.

Правда, в самой Нахабинке я еще застал пескариков, а в Истре уклеек, ельцов и даже шересперов. Через двадцать лет, в последний год моего пребывания в Зеленково, в Истре остались одни уклейки. Река сильно обмелела, поскольку сильно поредели на ее берегах леса, сплошь застроенные дачами московского начальства и разного рода пансионатами и лагерями, и сильно похужела вода, бывшая недавно практически ключевой.

5

Сильно похужела и деревня. Начисто исчезли ночные гулянки, с гармошкой, частушками, плясками – все это ушло вместе с деревенской молодежью, подавшейся в Москву и подмосковные города. Исчезли коровы, лошади, овцы, из всего скота осталось только несколько коз.

Окончательно добила Зеленковское хозяйство Хрущевская кукуруза, когда на месте густых клеверов два года подряд торчали редкие бодылья не желавшей тут расти прихотливой чужестранки. Кормить скотину стало нечем. К тому же, начальство потребовало сдавать ее государству – надо же было очень быстро догнать по мясу и молоку Америку. Так что привозимым на лето внукам Зеленковские бабки могли предложить в лучшем случае козье молочко, а чаще всего московское пакетное из магазина в Павловской слободе.

Грибов-ягод не стало тоже. Все овраги наполнились ржавыми консервными банками, битым бутылочным стеклом, пластмассовыми ошметками. Не уместившийся в овраги мусор постепенно затопил и окружающие леса, к тому же изрядно вытоптанные временщиками-дачниками, оккупантами своей же собственной страны.

Если быть совсем точным, то надо отметить, что одна корова в тот год в Зеленково еще оставалась – у той самой мельничихи. И что спеша в Рождествено на автобус, я наткнулся в лесу на кучку чернушек и, уже спускаясь с холма, – на кустик земляники. Земляника всегда немножко горчит, но эти почти совсем сухие мелкие, сморщенные ягодки показались мне особенно горькими.

Руза
Яуза
Вазуза
Лебединые слова
Отчего распались узы, опустела ендова?
Отчего той дивной речи отзвенели бубенцы?
Словно кости после сечи, – слов забытых останцы

Руза
Яуза
Вазуза
Лебединая страна
Отчего распались узы, опустели стремена?
Где те люди, где те кони, где потомки тех коней?
В опустелые ладони льет потемки Водолей…

…Нет на свете горьше груза,
чем избытая до дна
Руза,
Яуза,
Вазуза –
Лебединая страна

www.pseudology.org