Валентин Исаакович Рабинович
Не свои голосом
Часть своих физических данных я унаследовал от матери - например, глаза, мимику. Часть от отца - например, голос. У отца был ярко выраженный лирический тенор, и я все свои детские годы пел очень высоким альтом. А когда перестал, отец уверил меня, что я слишком много кричал и сорвал голос, хотя, по всей вероятности, это был вполне закономерный период голосовой ломки. И когда меня в школе, потом в армии спрашивали, каким голосом я буду петь в хоре, то всегда отвечал – вторым. Так и пел.

Правда, при телефонных переговорах не знавшие меня люди часто сперва принимали меня за женщину. Да и сам я, слушая записи своих бесед и песенок, себя не узнавал – таким тонким, незнакомым казался мне звук собственного голоса. Обычно же я этого не замечал, привыкнув к мысли, что таким он был у меня только в детстве. Оказывается, заговаривать можно не только зубы. Не даром же автор одного из Евангелий считал, что в начале было слово.

Когда я потерял Иру и стал всеми способами выкарабкиваться из сильнейшей депрессии, то многие мои поступки были, если не вовсе ненормальными, то все же для меня необычными. И вот как-то раз я, вообразив себя отцом, принялся исполнять одну из его любимых песен - очень подходившую к моему тогдашнему настроению арию Каварадоси из оперы Пуччини «Тоска».
И вдруг заметил, что с легкостью беру самые высокие ноты. Попробовал арию Ленского – получается. Попробовал спеть первым голосом «Лучинушку», за ней – «Калинушку», которую пел вторым в нашем армейском самодеятельном хоре, организованном Теодором Стеркиным, окончившим Ленинградскую консерваторию другом Соловьева-Седова и аккомпаниатора Вертинского Брохеса.

Тоже получилось.

Теперь, в восемьдесят три года, я нет-нет да и устраиваю сам себе концерт из отцовского репертуара, дополняемого вещами из репертуара Козловского, Карузо, нынешних корифеев.
Как ни трудно в это поверить, но получается, что всю жизнь я пел не своим
голосом.
Оглавление

www.pseudology.org