| |
|
Валентин Исаакович Рабинович
|
Дуэль
Лермонтова
|
В 1941 году
столетие со дня смерти Лермонтова не отмечалось. Выстрел Мартынова
потонул в грохоте канонады Великой войны. В 1951 году тоже было не до
Лермонтова. Но к некруглой дате 115-летия лермонтоведение оживилось.
По-прежнему тайна дуэли и смерти будоражила умы, а поэзия Лермонтова
находила все больше и больше поклонников во всем мире. С далекого
Хоккайдо приезжали в Ленинград японские любители "Мцыри", в Ирландии он
вообще становился родным и любимым, как Пушкин в Эфиопии. Оживились и
отечественные лермонтоведы. В начале 1955 года появились публикации
белорусских исследователей, в которых прямая ответственность за смерть
поэта возлагалась на царя Николая I. Для царя это было не ново. Его и
раньше обвиняли в том, что он сослал Лермонтова на Кавказ, под пули
горцев, и в том, что он препятствовал его возвращению в Петербург и даже
лечению на водах в Пятигорске. Все это уже было, но в данной публикации
царя обвиняли как непосредственного организатора заказного убийства.
Исполнителем же якобы оказался какой-то анонимный казак, спрятанный в
кустах и стрелявший в Лермонтова из ружья. Основанием этой версии
послужили два обстоятельства. Во-первых, обследованная после дуэли рана
Лермонтова оказалась просто ужасной. Пуля пробила его снизу вверх и
буквально разорвала тело несчастного поэта. Если Дантеса спасла от
смерти пуговица или ладанка, то Лермонтова могла бы спасти только
танковая броня. Следовательно, оружием убийства не мог служить дуэльный
пистолет. Во-вторых, Мартынов до самой своей смерти и даже на исповеди
клялся, что не убивал Лермонтова. Но если не он и не из пистолета, то
кто же? И вот появилась версия о заказном политическом убийстве, умело
замаскированном под дуэль.
Когда Ираклий Андроников прочел эту статью и ряд других с таким же
контекстом, он пришел в бешенство. Для него, литературоведа, историка,
аристократа, жившего николаевской эпохой, дышавшего ее воздухом, было
совершенно очевидно, что русский император - первый дворянин великой
державы, да и всей Европы, никогда в жизни не унизил бы себя
организацией убийства какого-то поручика, неврастеника и скандалиста.
Раскрытие этого заговора оказалось бы губительным для репутации его и
всех его потомков. Николай I, как никто из Романовых ни до ни после
него, был особенно щепетилен в вопросах дворянской чести.
Император-джентльмен, рыцарь без страха и упрека, отец отечества,
спавший на простой солдатской койке, - вот образ, имидж, который он себе
создавал после восшествия на престол и кровавых событий 14 декабря. А
его милости семье погибшего Пушкина! Общество ждало от него этих
действий, и он не мог обмануть ожидания общества. И теперь одним
неосторожным поступком превратиться из безупречного монарха в заурядного
уголовника? Нет, это было невозможно. Особенно бесило Андроникова то,
что эти провинциальные литературоведы перенесли в высший свет прошлого
века ухватки и приемы века нынешнего. И Андроников решил встать на
защиту поруганной чести императора. Он задумал воспроизвести сцену
убийства Лермонтова с максимальной достоверностью или, проще говоря,
провести следственный эксперимент 115 лет спустя. Прежде всего оружие.
Кто сказал, что стрелялись из дуэльных пистолетов? Откуда в полувоенном
Пятигорске дуэльные пистолеты Лепажа? И особенно в то время, когда дуэли
были категорически запрещены? Детальное ознакомление с протоколами дуэли
показало, что оружием явились штатные седельные кавалерийские пистолеты.
И тут Андроников обратился к хранителю отдела оружия ленинградского
Эрмитажа - Леониду Ильичу Тарасюку. В распоряжении Тарасюка находился
весь огромный арсенал Эрмитажа, размещающийся в полукруглой башне
Зимнего дворца рядом с Зимней канавкой. Уже не один год он занимался
разбором и аттрибуцией громадной груды оружия, накопившейся за два с
половиной столетия, где наряду с драгоценными миланскими доспехами,
дамасскими саблями, испанскими аркебузами находились все образцы
русского холодного и огнестрельного оружия, начиная от времен Ивана
Грозного и до последнего царя.
К просьбе Андроникова - найти аутентичные пистолеты и использовать их в
следственном эксперименте - Тарасюк отнесся с энтузиазмом. Через
некоторое время несколько пистолетов были найдены. По сравнению с этими
"гаубицами" лепажевские дуэльные выглядели как детские игрушки. Тарасюк
дал мне их подержать и сказал: "Они должны стрелять на дуэли". Для того
чтобы музейный пистолет выстрелил, он должен иметь исправный механизм и
боевой заряд, состоящий из пули и пороха. Еще было бы хорошо, чтобы в
момент выстрела не разорвало бы дуло. "Наверняка металл подвергся
коррозии за сто лет и дуло разнесет вдребезги при первом же выстреле", -
предположил я. "В то время и слова-то такого не было - коррозия, -
возразил Тарасюк. - Разве мы не пробовали фехтовать рапирами эпохи
Людовика XVI? И что? Где ты видел хотя бы царапину на них?" Это было
правдой. В отличие от современных клинков, которые нещадно ломались на
тренировках, старинные толедские, золингеновские и демидовские
оставались целыми и невредимыми. Только искры летели, как и столетия
назад.Решив таким образом проблему коррозии, Тарасюк приступил к
восстановлению механизмов. По-моему, он приспособил для этого токарный
станок Нартова, сделанный для Петра I, но от прямого ответа он
уклонился, заметив, что действительно использовал некоторые подручные
средства, имеющиеся в Эрмитаже.
Я занялся порохом и пулями. Составные части пороха ХIХ века - селитра,
древесный уголь и сера - были выписаны со склада Физико-технического
института для исследований в области термоядерных реакций. Свинец для
пуль просто валялся повсюду в изобилии и научного обоснования для его
использования не требовал. Свинец расплавлялся в кофейнике и выливался в
пулелейку, составленную из двух разъемных полушарий. После застывания
свинца полушария, смазанные вазелином, размыкались, пули вынимались,
после чего их надо было зачищать от заусениц и шлифовать до нужного
калибра. Работа эта проходила в эрмитажном арсенале по субботам и
воскресеньям. Там же мы растирали порох в ступках и набивали его в
картузы. Через несколько недель, к концу мая, у нас были новенький
пистолет 1840 года, пороховые заряды и дюжина пуль. Были сложности с
кремнем, но помогли коллеги из геологического музея. При нажатии на
курок из-под него вылетал целый сноп искр. Пора было переходить к
полевым испытаниям.
В ближайшее воскресенье Тарасюк приехал ко мне в Солнечное, где я снимал
на лето сарай, и мы отправились в дюны. По дороге Тарасюк прихватил на
стройке обрезки трех досок. В дюнах мы нашли симпатичный окопчик. Кругом
росли сосны, тишина, покой - идеальное место для полевых испытаний.
Тарасюк развязал свой фронтовой сидор и достал пистолет, боеприпасы,
пиво, бутерброды. Еще я заметил у него индивидуальный перевязочный пакет
и бинты разной ширины. "Однако решил подстраховаться!" - подумал я и
слегка заволновался.
Мы укрепили веревками три доски, одну поверх другой, на ближайшей сосне,
нацепили мишень - "Лермонтов" готов. Тарасюк снарядил пистолет и встал
за другую сосну на расстоянии десяти шагов. Он поприцеливался в
"Лермонтова" и сказал: «Так будет хорошо.Ложись в окоп, спрячь голову и
не высовывайся! Можешь скомандовать: “Готовы? Сходитесь!” И сразу
падай»!
Я расположился в окопчике и прокричал команду. Он спокойно поднял
пистолет, тяжелый ствол не дрожал в его руке, палец медленно потянул
спусковой крючок. Раздался страшный грохот, из дула вырвался столб огня
вместе с клубами черного дыма. Леонид стоял на том же месте с
закопченной физиономией и морщился от боли, внятно ругаясь. При выстреле
сильная отдача ударила в его раненую руку. "Как это они тогда стреляли
из этих самопалов?" - подумал я. Мы подошли к "Лермонтову". Первая доска
была просто разможжена в щепки, вторая и третья пробиты, а пуля застряла
в сосне. Там мы ее и оставили и, захватив первую доску для Андроникова,
отправились домой. По дороге я взглянул на Тарасюка и заметил у него
слезы на глазах: "Ты чего? Так больно?" - "Нет, Лермонтова жалко. Как
его изувечило!" Полевые испытания были проведены, настала очередь
следственного эксперимента.
Андроников договорился с генералом патологоанатомом профессором П.О том,
что эксперимент будет проведен в морге Военно-медицинской академии, как
только там окажется бесхозный труп. Это сейчас бесхозных трупов сколько
угодно, а тогда это был большой дефицит. "Весь мир - анатомический
театр, все трупы - актеры,- мрачно пошутил генерал П. - Надо ждать
случая". И мы стали ждать.Через несколько недель Андроникову позвонили в
Москву из Академии и попросили срочно приехать. Он приехал. Экспертиза
была назначена на поздний вечер.
В морге был установлен бруствер из мешков с песком, за ним находился
стол экспертной комиссии. В нее входили генерал П., Тарасюк, Андроников
и судебный эксперт по баллистике Л. "Поручик Лермонтов" был установлен в
пол-оборота к "Мартынову". На нем были помечены входное и выходное
отверстия пули согласно медицинскому протоколу о дуэли. Судэксперт
провел директрису, и на расстоянии десяти шагов "от поручика" на стойке
был укреплен пистолет, через дуло которого и проходила директриса.
Положение пистолета оказалось удивительно низким, где-то на уровне бедра
стрелявшего человека, а дуло оказалось задранным вверх. Затем комиссия
села за стол, а Леонид в бронежилете и каске встал у стойки. Он потянул
за бечевку, привязанную к курку. Раздался выстрел. "Поручик Лермонтов"
был отброшен назад - в боку его зияла кошмарная рана, из которой сочился
формалин.
Всего этого я не видел, поскольку меня к проведению экспертизы не
допустили, и я ждал поблизости, на Пироговской набережной. Тарасюк вышел
часа в три ночи, неся в руках хорошо початую бутылку арманьяка, и,
подойдя ко мне, торжественно возвестил: "Его Величество Император
Николай Павлович в смерти поручика Лермонтова не повинен. Лермонтов
скончался от пистолетного выстрела Мартынова, а не от пули подосланного
убийцы. Помянем его, а заодно и государя". Мы помянули. Леонид сказал:
"Не пей все. Мы должны помянуть и душу майора Мартынова, который
убийства Лермонтова не замышлял. Он убил Лермонтова по роковой
неосторожности. Вместо того чтобы поднять пистолет вверх, он только
задрал дуло, держа пистолет у бедра, и выстрелил. Этот идиот не понимал,
что на таком расстоянии он все равно попадает. И попал! Несчастный
фанфарон и тупица, но не убийца! Пусть земля ему будет пухом". И мы
выпили остатки за упокой души майора Мартынова...
Арсений Березин. «Звезда», 2006, № 9
Оглавление
www.pseudology.org
|
|