Валентин Исаакович Рабинович
Дуэль Лермонтова
В 1941 году столетие со дня смерти Лермонтова не отмечалось. Выстрел Мартынова потонул в грохоте канонады Великой войны. В 1951 году тоже было не до Лермонтова. Но к некруглой дате 115-летия лермонтоведение оживилось. По-прежнему тайна дуэли и смерти будоражила умы, а поэзия Лермонтова находила все больше и больше поклонников во всем мире. С далекого Хоккайдо приезжали в Ленинград японские любители "Мцыри", в Ирландии он вообще становился родным и любимым, как Пушкин в Эфиопии. Оживились и отечественные лермонтоведы. В начале 1955 года появились публикации белорусских исследователей, в которых прямая ответственность за смерть поэта возлагалась на царя Николая I. Для царя это было не ново. Его и раньше обвиняли в том, что он сослал Лермонтова на Кавказ, под пули горцев, и в том, что он препятствовал его возвращению в Петербург и даже лечению на водах в Пятигорске. Все это уже было, но в данной публикации царя обвиняли как непосредственного организатора заказного убийства. Исполнителем же якобы оказался какой-то анонимный казак, спрятанный в кустах и стрелявший в Лермонтова из ружья. Основанием этой версии послужили два обстоятельства. Во-первых, обследованная после дуэли рана Лермонтова оказалась просто ужасной. Пуля пробила его снизу вверх и буквально разорвала тело несчастного поэта. Если Дантеса спасла от смерти пуговица или ладанка, то Лермонтова могла бы спасти только танковая броня. Следовательно, оружием убийства не мог служить дуэльный пистолет. Во-вторых, Мартынов до самой своей смерти и даже на исповеди клялся, что не убивал Лермонтова. Но если не он и не из пистолета, то кто же? И вот появилась версия о заказном политическом убийстве, умело замаскированном под дуэль.
Когда Ираклий Андроников прочел эту статью и ряд других с таким же контекстом, он пришел в бешенство. Для него, литературоведа, историка, аристократа, жившего николаевской эпохой, дышавшего ее воздухом, было совершенно очевидно, что русский император - первый дворянин великой державы, да и всей Европы, никогда в жизни не унизил бы себя организацией убийства какого-то поручика, неврастеника и скандалиста. Раскрытие этого заговора оказалось бы губительным для репутации его и всех его потомков. Николай I, как никто из Романовых ни до ни после него, был особенно щепетилен в вопросах дворянской чести. Император-джентльмен, рыцарь без страха и упрека, отец отечества, спавший на простой солдатской койке, - вот образ, имидж, который он себе создавал после восшествия на престол и кровавых событий 14 декабря. А его милости семье погибшего Пушкина! Общество ждало от него этих действий, и он не мог обмануть ожидания общества. И теперь одним неосторожным поступком превратиться из безупречного монарха в заурядного уголовника? Нет, это было невозможно. Особенно бесило Андроникова то, что эти провинциальные литературоведы перенесли в высший свет прошлого века ухватки и приемы века нынешнего. И Андроников решил встать на защиту поруганной чести императора. Он задумал воспроизвести сцену убийства Лермонтова с максимальной достоверностью или, проще говоря, провести следственный эксперимент 115 лет спустя. Прежде всего оружие. Кто сказал, что стрелялись из дуэльных пистолетов? Откуда в полувоенном Пятигорске дуэльные пистолеты Лепажа? И особенно в то время, когда дуэли были категорически запрещены? Детальное ознакомление с протоколами дуэли показало, что оружием явились штатные седельные кавалерийские пистолеты. И тут Андроников обратился к хранителю отдела оружия ленинградского Эрмитажа - Леониду Ильичу Тарасюку. В распоряжении Тарасюка находился весь огромный арсенал Эрмитажа, размещающийся в полукруглой башне Зимнего дворца рядом с Зимней канавкой. Уже не один год он занимался разбором и аттрибуцией громадной груды оружия, накопившейся за два с половиной столетия, где наряду с драгоценными миланскими доспехами, дамасскими саблями, испанскими аркебузами находились все образцы русского холодного и огнестрельного оружия, начиная от времен Ивана Грозного и до последнего царя.
К просьбе Андроникова - найти аутентичные пистолеты и использовать их в следственном эксперименте - Тарасюк отнесся с энтузиазмом. Через некоторое время несколько пистолетов были найдены. По сравнению с этими "гаубицами" лепажевские дуэльные выглядели как детские игрушки. Тарасюк дал мне их подержать и сказал: "Они должны стрелять на дуэли". Для того чтобы музейный пистолет выстрелил, он должен иметь исправный механизм и боевой заряд, состоящий из пули и пороха. Еще было бы хорошо, чтобы в момент выстрела не разорвало бы дуло. "Наверняка металл подвергся коррозии за сто лет и дуло разнесет вдребезги при первом же выстреле", - предположил я. "В то время и слова-то такого не было - коррозия, - возразил Тарасюк. - Разве мы не пробовали фехтовать рапирами эпохи Людовика XVI? И что? Где ты видел хотя бы царапину на них?" Это было правдой. В отличие от современных клинков, которые нещадно ломались на тренировках, старинные толедские, золингеновские и демидовские оставались целыми и невредимыми. Только искры летели, как и столетия назад.Решив таким образом проблему коррозии, Тарасюк приступил к восстановлению механизмов. По-моему, он приспособил для этого токарный станок Нартова, сделанный для Петра I, но от прямого ответа он уклонился, заметив, что действительно использовал некоторые подручные средства, имеющиеся в Эрмитаже.
Я занялся порохом и пулями. Составные части пороха ХIХ века - селитра, древесный уголь и сера - были выписаны со склада Физико-технического института для исследований в области термоядерных реакций. Свинец для пуль просто валялся повсюду в изобилии и научного обоснования для его использования не требовал. Свинец расплавлялся в кофейнике и выливался в пулелейку, составленную из двух разъемных полушарий. После застывания свинца полушария, смазанные вазелином, размыкались, пули вынимались, после чего их надо было зачищать от заусениц и шлифовать до нужного калибра. Работа эта проходила в эрмитажном арсенале по субботам и воскресеньям. Там же мы растирали порох в ступках и набивали его в картузы. Через несколько недель, к концу мая, у нас были новенький пистолет 1840 года, пороховые заряды и дюжина пуль. Были сложности с кремнем, но помогли коллеги из геологического музея. При нажатии на курок из-под него вылетал целый сноп искр. Пора было переходить к полевым испытаниям.
В ближайшее воскресенье Тарасюк приехал ко мне в Солнечное, где я снимал на лето сарай, и мы отправились в дюны. По дороге Тарасюк прихватил на стройке обрезки трех досок. В дюнах мы нашли симпатичный окопчик. Кругом росли сосны, тишина, покой - идеальное место для полевых испытаний. Тарасюк развязал свой фронтовой сидор и достал пистолет, боеприпасы, пиво, бутерброды. Еще я заметил у него индивидуальный перевязочный пакет и бинты разной ширины. "Однако решил подстраховаться!" - подумал я и слегка заволновался.
Мы укрепили веревками три доски, одну поверх другой, на ближайшей сосне, нацепили мишень - "Лермонтов" готов. Тарасюк снарядил пистолет и встал за другую сосну на расстоянии десяти шагов. Он поприцеливался в "Лермонтова" и сказал: «Так будет хорошо.Ложись в окоп, спрячь голову и не высовывайся! Можешь скомандовать: “Готовы? Сходитесь!” И сразу падай»!
Я расположился в окопчике и прокричал команду. Он спокойно поднял пистолет, тяжелый ствол не дрожал в его руке, палец медленно потянул спусковой крючок. Раздался страшный грохот, из дула вырвался столб огня вместе с клубами черного дыма. Леонид стоял на том же месте с закопченной физиономией и морщился от боли, внятно ругаясь. При выстреле сильная отдача ударила в его раненую руку. "Как это они тогда стреляли из этих самопалов?" - подумал я. Мы подошли к "Лермонтову". Первая доска была просто разможжена в щепки, вторая и третья пробиты, а пуля застряла в сосне. Там мы ее и оставили и, захватив первую доску для Андроникова, отправились домой. По дороге я взглянул на Тарасюка и заметил у него слезы на глазах: "Ты чего? Так больно?" - "Нет, Лермонтова жалко. Как его изувечило!" Полевые испытания были проведены, настала очередь следственного эксперимента.
Андроников договорился с генералом патологоанатомом профессором П.О том, что эксперимент будет проведен в морге Военно-медицинской академии, как только там окажется бесхозный труп. Это сейчас бесхозных трупов сколько угодно, а тогда это был большой дефицит. "Весь мир - анатомический театр, все трупы - актеры,- мрачно пошутил генерал П. - Надо ждать случая". И мы стали ждать.Через несколько недель Андроникову позвонили в Москву из Академии и попросили срочно приехать. Он приехал. Экспертиза была назначена на поздний вечер.
В морге был установлен бруствер из мешков с песком, за ним находился стол экспертной комиссии. В нее входили генерал П., Тарасюк, Андроников и судебный эксперт по баллистике Л. "Поручик Лермонтов" был установлен в пол-оборота к "Мартынову". На нем были помечены входное и выходное отверстия пули согласно медицинскому протоколу о дуэли. Судэксперт провел директрису, и на расстоянии десяти шагов "от поручика" на стойке был укреплен пистолет, через дуло которого и проходила директриса. Положение пистолета оказалось удивительно низким, где-то на уровне бедра стрелявшего человека, а дуло оказалось задранным вверх. Затем комиссия села за стол, а Леонид в бронежилете и каске встал у стойки. Он потянул за бечевку, привязанную к курку. Раздался выстрел. "Поручик Лермонтов" был отброшен назад - в боку его зияла кошмарная рана, из которой сочился формалин.
Всего этого я не видел, поскольку меня к проведению экспертизы не допустили, и я ждал поблизости, на Пироговской набережной. Тарасюк вышел часа в три ночи, неся в руках хорошо початую бутылку арманьяка, и, подойдя ко мне, торжественно возвестил: "Его Величество Император Николай Павлович в смерти поручика Лермонтова не повинен. Лермонтов скончался от пистолетного выстрела Мартынова, а не от пули подосланного убийцы. Помянем его, а заодно и государя". Мы помянули. Леонид сказал: "Не пей все. Мы должны помянуть и душу майора Мартынова, который убийства Лермонтова не замышлял. Он убил Лермонтова по роковой неосторожности. Вместо того чтобы поднять пистолет вверх, он только задрал дуло, держа пистолет у бедра, и выстрелил. Этот идиот не понимал, что на таком расстоянии он все равно попадает. И попал! Несчастный фанфарон и тупица, но не убийца! Пусть земля ему будет пухом". И мы выпили остатки за упокой души майора Мартынова...
Арсений Березин. «Звезда», 2006, № 9

Оглавление

www.pseudology.org