1.
Первый опыт
В декабре 1920 г. Фрейд
прислал ко мне на лечение студента, страдавшего навязчивыми мыслями и
счетом, навязчивыми анальными фантазиями, учащенным онанизмом в
сочетании с тяжелыми неврастеническими симптомами: болями в позвоночнике
и затылке, рассеянностью и тошнотой. Я лечил его много месяцев.
Навязчивые размышления быстро перешли в навязчивые ассоциации. Дело
казалось совсем безнадежным, но вдруг проявилась кровосмесительная
фантазия, и пациент в первый раз совершил онанистический акт,
закончившийся полным удовлетворением. Все симптомы внезапно исчезли, но
постепенно вновь вернулись. При повторной мастурбации с получением
удовлетворения симптомы опять исчезли, но вскоре проявились снова.
Это повторялось на
протяжении многих недель. В конце концов пациенту удалось обнаружить и
пережить чувство вины, вызванное онанизмом, и скорректировать некоторые
вызывающие страдания стереотипы поведения. После этого состояние
пациента стало заметно улучшаться и через девять месяцев он был вполне
здоров и работоспособен. Я был в курсе его состояния на протяжении шести
лет: мой пациент женился и был здоров.
Одновременно с этим случаем Я лечил кельнера, страдавшего полной
неспособностью к эрекции. Лечение шло очень гладко. На третий год мне
удалось безупречно точно реконструировать «изначальную сцену». Будучи
ребенком, он мог видеть из соседней комнаты, как его мать рожала. В
сознание глубоко врезалось впечатление от большого кровоточащего
отверстия между ногами. От этого у него осталось ощущение «пустоты» в
собственных гениталиях.
В соответствии с тогдашним уровнем психоаналитического знания Я,
несомненно, поступил правильно, связав отсутствие эрекции с тяжелым
травматическим впечатлением от «кастрированных» женских половых органов.
Лишь несколько лет назад Я начал принимать во внимание и понимать
«чувство пустоты в половых органах», которое испытывали мои пациенты.
Оно соответствует лишению биологической энергии. Тогда же Я неправильно
оценивал общую сущность моего больного. Он был очень спокоен, аккуратен,
«послушен» и делал все, что от него требовали. Он никогда не
возбуждался. На протяжении трех лет лечения он ни разу не пришел в
ярость и не высказал критических замечаний. В соответствии с обычными
понятиями этот больной имел, следовательно, вполне «упорядоченный»,
«приспособленный» характер с единственным тяжелым симптомом
(«моносимптоматический невроз»). Я сообщил об этом случае на заседании
Технического семинара и удостоился похвалы за правильное раскрытие
«изначальной сцены». Я дал полное теоретическое разъяснение симптома
отсутствия эрекции. Так как пациент был усерден и аккуратен — как
говорили, «приспособлен к реальности», — никому даже в голову не пришло,
что именно это спокойствие в аффективной жизни, эта непоколебимая
уравновешенность как раз и была той тяжело больной почвой в структуре
характера, на которой смогла сохраняться эректорная импотенция. Старшие
коллеги оценивали проведенную мной аналитическую работу как правильную и
полную.
С заседания Я ушел недовольным. Если все было настолько правильно, то
почему же ничего не изменилось к лучшему в состоянии пациента? Здесь
должен был существовать какой-то пробел, который никто из нас не
понимал. Через несколько месяцев Я выпустил больного, так и не добившись
успеха. Он принял этот результат с таким же стоическим спокойствием, с
каким переносил и все лечение. Из опыта работы с этим больным у меня в
памяти осталось важное понятие для анализа характера — «аффективный
барьер». Я натолкнулся на связь формирования человеческого характера,
которое происходит под воздействием эмоционального охлаждения, с
отмиранием генитальных ощущений.
Это было время, когда для психоаналитического лечения требовались все
более длительные сроки. Когда Я начал практиковать, шесть месяцев уже
считались чем-то само собой разумеющимся. Распространялось представление
о том, что два и более года лечения совсем неплохи. неврозы считались,
как известно, сложными и тяжелыми заболеваниями. Фрейд написал ставшую
знаменитой «Историю детского невроза» из опыта наблюдения над одним
больным, которого пришлось лечить целых пять лет. Конечно, Фрейд постиг
на этом опыте весь мир переживаний ребенка, но психоаналитики делали из
нужды добродетель. Абрахам утверждал, например, что понимание
хронической депрессии требует многих лет. «Пассивная» техника была, по
его словам, единственно правильной. Коллеги, иронизируя, подсмеивались
над своей потребностью впасть в сон во время лечения. Если у пациента
часами не возникали ассоциации, то аналитикам приходилось много курить,
чтобы не уснуть. Были аналитики, даже развивавшие на этой основе
великолепные теории. Если больной молчал, то часами или даже неделями
молчали и они — в соответствии с представлением о «реализованной
технике». Я чувствовал с самого начала принципиальную неправильность
такого подхода, но пытался сам следовать этой «технике», не достигая при
этом результатов.
Больные демонстрировали лишь глубокую беспомощность,
нечистую совесть и соответствующее этому упрямство
Остроты — например
об аналитике, очнувшемся во время сеанса и обнаружившем, что диван пуст,
— мало чему помогали. Столь же мало пользы приносили глубокомысленные
объяснения вроде тех, что аналитик может, мол, во время сеанса спокойно
задремать, так как его подсознание бодрствует в глубокой заботе о
пациенте. Более того, оно якобы обладает свойством продолжать
действовать при пробуждении во время сеанса там, где находилось
подсознание пациента. Все это производило угнетающее и безнадежное
впечатление. С другой стороны, Я понял предостережения Фрейда об
опасности терапевтического тщеславия. Много лет спустя Я понял и то, что
многие утверждения психоаналитиков были неправильны.
Сам Фрейд после
открытия бессознательных механизмов вначале питал надежду, что это
станет началом движения к каузальной психотерапии, позволяющей уверенно
лечить, но он обманулся, и велико же должно было быть его разочарование!
Его вывод о необходимости продолжения исследований был правилен,
безосновательные же и тщеславные надежды на терапевтические результаты
не способствовали познанию новых фактов. Я столь же мало, сколь и
другие, ощущал те пространства познания, в которые должны были привести
продолжающиеся исследования. Я не осознавал тогда также, что странное
поведение психоаналитиков при решении вопросов терапии вызывалось
страхом перед социальными последствиями психоанализа. Речь шла о
следующих вопросах:
1. Является ли полным фрейдовское учение о неврозах?
2. Возможна ли естественнонаучная теория терапии и техники?
3. Является ли правильным и полным фрейдовское учение о возникновении
инстинктов и каковы его недостатки?
4. Откуда проистекает необходимость вытеснения сексуальности, то есть
неврозы?
В этих вопросах в зародыше содержалось все то, что позже было названо
сексуальной экономикой. Эти систематизирующие вопросы Я могу ставить
сегодня, глядя назад, в то время, когда любой из них, будь он
сознательно сформулирован тогда, навсегда удержал бы меня от какого-либо
дальнейшего исследования. Я счастлив, что был тогда наивен, ничего не
знал о последствиях постановки такого рода вопросов, простодушно
занимался психоаналитической клинической работой, исполненный веры в то,
что действую во имя Фрейда и дела его жизни. Теперь, учитывая глубокую
связь прошлого с делом моей жизни, Я ни минуты не сожалею, что эта
позиция, не особенно проникнутая уверенностью в себе, позже принесла мне
немалые страдания. Ведь она была предпосылкой моих позднейших открытий.
2. Дополнение
фрейдовской теории невроза страха
Я напоминаю, что пришел к Фрейду от сексологии. Поэтому
неудивительно, что Я с гораздо большей симпатией воспринял его теорию
«актуальных неврозов», которые называл «неврозами застойной
сексуальности», чем «толкование смысла» симптомов при «психоневрозах».
Эта теория представлялась мне более естественнонаучной, чем «толкование
смысла». Фрейд называл актуальными неврозами заболевания, вызванные
непосредственными нарушениями половой жизни. невроз страха и неврастения
были, по его мнению, заболеваниями, у которых отсутствовала «психическая
этиология». Они, как полагал Фрейд, были непосредственным выражением
застойной накопленной сексуальности. Они действовали так же, как
токсические нарушения. Фрейд предполагал наличие «химических сексуальных
веществ», которые, неправильно «разлагаясь», вызывают нервное
сердцебиение, нарушение сердечного ритма, острые приступы страха,
обильный пот и другие расстройства в функционировании вегетативного
аппарата. Фрейд был далек от прямого связывания невроза страха с
вегетативной системой.
Он утверждал, основываясь на клиническом опыте,
что невроз страха возникает из-за полового воздержания или прерывания
полового акта. Его следовало отличать от неврастении, которая, в
противоположность сказанному, возникает из-за «сексуальных
злоупотреблений», то есть неупорядоченной сексуальности, например из-за
слишком частой мастурбации. Ее симптомами были боли в спине и крестце,
головные боли, общая возбудимость, нарушения памяти и внимания и т. д.
Таким образом, Фрейд подразделял болезненные состояния, не поддававшиеся
пониманию официальных неврологии и психиатрии, в зависимости от
имевшейся дисгармонии сексуального происхождения. Это привело к нападкам
на него со стороны психиатра Левенфельда, который, как и сотни других
его коллег, вообще отрицал сексуальную этиологию неврозов. Фрейд
опирался на официальную клиническую терминологию. Он полагал, что такие
термины, как психоневрозы, в особенности же истерия и невроз навязчивых
состояний, не раскрывали психического содержания. Он полагал, что в
симптомах этих заболеваний всегда проявлялось конкретно улавливаемое
содержание, в том числе всегда сексуальное, но это понятие должно
трактоваться более широко и разумно.
В центре каждого психоневроза стояли кровосмесительные фантазии, а также
страх повреждения гениталий. Заметим, что речь идет о детских и
бессознательных сексуальных представлениях, выразившихся в
психоневротическом симптоме. Фрейд очень резко различал актуальные
неврозы и психоневрозы. На переднем плане в клинической
психоаналитической работе стояли, разумеется, психоневрозы. Актуальные
неврозы следовало, по Фрейду, лечить, ликвидируя вредоносные сексуальные
манипуляции. В применении к неврозу страха это означало, например, отказ
от воздержания или прерывания полового акта, в применении к неврастении
— от чрезмерного онанизма. Напротив, психоневрозы Фрейд требовал лечить
с помощью психоанализа. Несмотря на это жесткое различие, он допускал
существование связи между двумя группами неврозов, полагая, что каждый
психоневроз группируется «вокруг актуально-невротического ядра». Я
опирался в своих исследованиях застойного страха на последнее, очень
убедительное, положение. Фрейд впоследствии больше ничего не публиковал
на эту тему.
Фрейдовский актуальный невроз означает биологически неверное направление
сексуальной энергии. Ей закрывается доступ к сознательности и моторике.
Актуальный страх и нервные симптомы, обусловленные непосредственно
биологическими причинами, представляют собой, так сказать,
злокачественные разрастания, питаемые сексуальным возбуждением, не
нашедшим выхода. Но и странные образования в душе, которыми являются
неврозы навязчивых состояний и истерии, также выглядели как
бессмысленные с биологической точки зрения злокачественные разрастания.
Откуда получают они свою энергию? Несомненно, из
«актуально-невротического ядра» накопленной застойной сексуальности.
Она, следовательно, Должна была быть и источником энергии для
психоневрозов.
Иной интерпретации указание Фрейда не поддавалось. Только эти данные и
могли быть правильными. Как помеха действовало возражение, которое
большинство психоаналитиков выдвигало против учения об актуальном
неврозе. Они утверждали, что актуальных неврозов вовсе не существует.
Нужно было доказать наличие душевного содержания и в так называемом
«свободно плавающем страхе». Такую аргументацию выдвигал Штеккель. По
его мнению, все виды страха и нервных нарушений были обусловлены
душевными, а не соматическими причинами, как утверждают, когда речь идет
об актуальных неврозах. Штеккель, как и другие, не видел
фундаментального различия между психосоматическим возбуждением и
душевным содержанием симптома. Фрейд не разъяснил противоречия, но он
придерживался этого различия. Напротив, Я в психоаналитической
амбулатории наблюдал множество органических симптомов. Правда, нельзя
было отрицать, что и симптомы актуального невроза имели психическую
надстройку. Чистые актуальные неврозы встречались редко. Граница между
разными видами неврозов была не столь четкой, как полагал Фрейд. Пусть
такие специальные научные вопросы покажутся дилетантам неважными, но на
деле окажется, что в них скрывались важнейшие проблемы человеческого
здоровья. Следовательно, в психоневрозе определенно имеется ядро
застойного невроза, а застойный невроз имеет психоневротическую
надстройку. Так имело ли различие вообще какой-нибудь смысл?
Не шла ли
речь только о количественных вопросах?
В то время как большинство аналитиков приписывало все психическому
содержанию невротических симптомов, ведущие психопатологи, как,
например, Ясперс в своей «Психопатологии», вообще отрицали
естественнонаучный характер психологического истолкования смысла, а тем
самым и психоанализа. «Смысл» душевной позиции или действия можно было,
по их мнению, постичь только с помощью «гуманитарных», а не естественных
наук. Утверждали, что естественные науки имеют дело только с душевными
количествами и энергиями, а гуманитарные науки — с душевными качествами.
Моста между количественными и качественными параметрами, как утверждали
эти люди, не было. Речь шла о решающем вопросе, о естественнонаучном
характере психоанализа и его методов. Иными словами, может ли вообще
существовать естественнонаучная психология в строгом смысле слова? Может
ли психоанализ претендовать на роль естественнонаучной психологии, или
он представляет собой только одну из многих отраслей гуманитарного
знания?
Фрейду не было дела до этих методических вопросов, и он беспечно
публиковал результаты своих клинических наблюдений. Он не любил
философских дискуссий, мне же, напротив, приходилось бороться против
такого рода аргументов. Нас хотели причислить к духовидцам и тем самым
разделаться с нами, а мы знали, что впервые в истории психологии
занимаемся естественной наукой, и хотели, чтобы нас воспринимали
всерьез. Только в тяжелой борьбе за выяснение этих вопросов с помощью
дискуссий оттачивалось то острое оружие, с помощью которого Я позже внес
свою лепту в защиту дела Фрейда. Я думал, что если «естественной наукой»
считать только экспериментальную психологию, представленную направлением
Вундта и занимающуюся количественным измерением реакций, то тогда
психоанализ, поскольку он не пользуется количественными методами
исследования, а только описывает и конструирует смысловые связи между
оторванными друг от друга психическими явлениями, нельзя причислить к
естественнонаучным методам. Но скорее так называемая естественная наука
является ложной. Ведь Вундт со своими учениками ничего не знал о
человеке в его живой реальности, оценивая человека лишь на основе
времени, которое ему необходимо потратить, чтобы ответить на
слово-раздражитель «собака». Они делают это еще и сегодня, а мы
оценивали человека в зависимости от того, как ему удается урегулировать
конфликты, возникающие в жизни, в соответствии с какими мотивами он
действует. Наша аргументация подразумевала необходимость конкретного
постижения фрейдовского термина «психическая энергия» или даже включение
его в общее понятие энергии.
Трудно против абстрактных философских аргументов привести факты. Венский
философ и физиолог Адлере отказывался заниматься вопросом о
несознательной душевной жизни, так как якобы допущение «несознательного»
было «в философском смысле неверным с самого начала». Я слышу подобные
возражения еще и сегодня. Когда Я утверждаю, что и после высокой степени
стерилизации вещества могут жить, мне говорят, что предметное стекло
было грязным и вообще там наблюдалось «броуновское движение». Тот факт,
что грязь на предметном стекле очень легко отличается от бионов, а
броуновское движение от вегетативного движения, не принимается во
внимание. Короче говоря, «объективная наука» сама по себе является
проблемой.
Выйти из этой неразберихи мне неожиданно помогли некоторые клинические
наблюдения над случаями, подобными тем двум больным, о которых шла речь
выше. Постепенно стало ясно, что сила психического представления зависит
от моментального телесного возбуждения, с которым оно связано. Аффект
возникает из инстинктов, а значит — в телесной сфере. Напротив,
представление является в высшей степени «психическим», нетелесным
образованием. Так как же «нетелесное» представление связано с «телесным»
возбуждением? При полном сексуальном возбуждении представление о половом
акте живо и настоятельно. Напротив, в течение некоторого времени после
удовлетворения оно не воспроизводится, будучи «мутным», бескрасочным и
как бы расплывчатым. Здесь должна скрываться загадка отношения
психогенного невроза страха к психогенному психоневрозу.
Мой пациент после сексуального удовлетворения мгновенно потерял все
психические симптомы невроза навязчивых состояний. С наступлением нового
возбуждения возвращались до повторного удовлетворения и симптомы.
Напротив, второй пациент все точно проработал в душевной сфере, что от
него и требовалось, но сексуальное возбуждение не наступало. Лечение не
повлияло на неосознанные представления, которые обусловливали его
неспособность к эрекции. Дело наполнялось жизнью.
Я понял теперь, что психическое представление, которому свойственна лишь
очень небольшая степень возбуждения, может спровоцировать нарастание
возбуждения. Это спровоцированное возбуждение, со своей стороны, делает
представление живым и настоятельным. При отсутствии возбуждения сходит
на нет и представление. При отсутствии осознанного представления о
половом акте, что имеет место, например, в случае застойного невроза
из-за морального торможения, возбуждение связывается с другими
представлениями, которые могут быть осмыслены более свободно. Отсюда Я
делал вывод: застойный невроз является физическим нарушением, которое
вызвано неудовлетворенным и потому неверно направленным половым
возбуждением. Без душевного же торможения половое возбуждение никогда не
могло бы быть неверно направлено. Меня удивляло, что Фрейд не обратил
внимание на данное обстоятельство. Если препятствие однажды породило
застой сексуальности, то может вполне случиться, что этот застой усилит
торможение и заново активизирует детские представления вместо
нормальных. Детские представления, сами по себе не болезненные, могут,
так сказать, вследствие актуального торможения содержать слишком много
сексуальной энергии.
Если это произошло, то такие представления становятся настойчивыми,
приходят в противоречие с душевной организацией взрослого и должны
подавляться с помощью вытеснения. Так на основе поначалу «безобидного»
сексуального торможения, обусловленного актуальной ситуацией, возникает
хронический психоневроз со свойственным ему инфантильным содержанием
сексуальных переживаний. В этом суть описанной Фрейдом «регрессии к
детским механизмам». Описанный механизм проявлялся во всех случаях, с
которыми Я имел дело. Если невроз существовал не с самого детства, а
проявлялся позже, то «нормальное» торможение сексуальности или трудности
половой жизни регулярно порождали рассеянность, и этот застой
активизировал кровосмесительные желания и сексуальные страхи.
Следующий вопрос звучал так: являются ли сексуальная заторможенность и
обычное отрицание сексуальности, стоящие у начала хронического
заболевания, «невротическими» или «нормальными»? Никто об этом не
говорил. сексуальная заторможенность благовоспитанной девушки из
буржуазной семьи казалась чем-то само собой разумеющимся. Я думал точно
так же. Это означало, что вначале Я вообще не размышлял об этом факте.
Если молодая жизнерадостная женщина, живущая в браке, не приносящем
удовлетворения, заболевала застойным неврозом, если у нее появлялся
сердечный страх, то никто не задавался вопросом о торможении, мешавшем
ей достичь сексуального удовлетворения. Со временем могли развиться
настоящие истерия или невроз навязчивых состояний. Первым поводом к их
возникновению было моральное торможение, движущей силой —
неудовлетворенная сексуальность.
В этой точке, разветвляясь, появлялись многочисленные возможности
решения проблемы, но было трудно взяться за их быстрое и энергичное
осуществление. Семь лет Я верил, что работаю в полном соответствии с
принципами фрейдовского направления. Никто не предчувствовал, что с
постановкой названных вопросов началось пагубное переплетение в принципе
несовместимых научных воззрений.
3.
Оргастическая потенция
Случай с неизлеченным официантом поставил под вопрос правильность
фрейдовской формулы терапии. Другой случай раскрыл механизм излечения
как таковой. Я долго пытался примирить эти противоречия. Фрейд сообщает
в своей «Истории психоаналитического движения» о том, как он однажды
услышал рассказ Шарко молодому коллеге о женщине, у которой отмечались
тяжелые симптомы. Ее муж был импотентом или очень грубым и неуклюжим при
половом акте. Так как коллега, очевидно, не понимал связи между
явлениями, Шарко вдруг с необыкновенной живостью воскликнул: «Mais, dans
des cos pareils, c'est tojours la chose genitale, tojours! tojours!
tojours!»
Фрейд пишет: «Помню, что меня на миг почти парализовало от изумления. Я
спросил себя: но если он это знает, почему он не говорит об этом?» Год
спустя после того, как Фрейд пережил этот эпизод, венский врач Хробак
прислал к нему пациентку. Она страдала тяжелыми приступами страха и,
восемнадцать лет назад выйдя замуж за импотента, все еще оставалась
девственницей. Хробак дал следующий комментарий: «Мы знаем только один
рецепт для таких случаев, но не можем прописать его. Он гласит: «Recipe.
Penis normalis, dosim. Repetatur!» Это означает, что истеричка болеет
из-за отсутствия гениталъного удовлетворения. Тем самым внимание Фрейда
было обращено на сексуальную этиологию истерии, но он избегал
последовательных выводов из слов Шарко. Это банально и больше похоже на
народную молву, чем на вывод ученого. Я тоже, вместо того чтобы
исследовать это явление, признать его существование и начать борьбу за
его устранение, десятилетиями запутывался в построении
психоаналитических теорий, отвлекавших от этой истины. Большинство
психоаналитических теорий, появившихся после выхода книги Фрейда «Я и
Оно», имели только одну функцию — обречь на забвение слова Шарко: «В
подобных случаях речь всегда идет о гениталиях, всегда! всегда! всегда!»
Тот факт, что ненормально функционирующие половые органы человека,
приводящие к невозможности достижения сексуального удовлетворения для
партнеров обоего пола, являются причиной появления большинства душевных
заболеваний и даже могут быть причиной возникновения рака, казался
слишком прост, чтобы его можно было воспринять.
Посмотрим, не впадаю ли Я в мономанические преувеличения. Факты
врачебного опыта всегда подтверждались там, где Я работал: в моей
частной практике, в психоаналитической амбулатории и в
психоневрологической клинике.
Тяжесть душевного заболевания любого рода прямо связана с тяжестью
гениталъного нарушения
Перспектива лечения и его успехи непосредственно зависят от возможности
достижения полного гениталъного удовлетворения.
Среди сотен пациентов, которых Я наблюдал и пытался вылечить в ходе
интенсивной и широкой работы, не было ни одной женщины, не испытывавшей
нарушений вагинального оргазма. Среди мужчин примерно 60—70% страдали
грубыми гениталъными нарушениями вроде неспособности к эрекции при акте
или преждевременным семяизвержением. Нарушение способности к
генитальному удовлетворению, то есть к самому естественному из
естественных свойств человека, оказалось болезненным симптомом, который
встречался у всех без исключения женщин и у только что названного
процента мужчин. Поначалу Я не размышлял об оставшихся 30—40% мужчин,
казавшихся здоровыми в генитальном отношении, но на деле являвшихся
невротиками. Небрежность в размышлениях над клиническими результатами
лежала вполне в русле психоаналитических воззрений, в соответствии с
которыми импотенция или фригидность — «только один симптом среди многих
других».
В ноябре 1922 г. Я предложил для обсуждения в Венском психоаналитическом
объединении доклад «Границы воспоминания в психоаналитическом лечении».
Большинство присутствующих поддержало мои выводы, так как все терапевты
мучились с основным правилом, которому больные не следовали, —
необходимости вспоминать, ибо больным надлежало вспоминать, но они не
вспоминали. Первоначальная сцена была в руках плохого аналитика
неубедительной реконструкцией произвольного акта. Я подчеркиваю, что не
приходится сомневаться в правильности фрейдовской формулы об изначальных
травматических переживаниях, испытанных детьми в возрасте от года до
четырех. Тем важнее было исследовать недостатки метода.
В январе 1923 г. Я рассказал об истории болезни пациентки с психогенным
тиком — пожилой женщины, страдавшей диафрагмальным тиком. Я излечил ее,
высвободив стремление к генитальной мастурбации. Выступление вызвало
похвалы и нашло согласие.
В октябре 1923 г. Я обрисовал на заседании объединения «Интроспекцию при
шизофрении». На протяжении полугода изучая случай шизофрении, когда
пациентка особенно ясно понимала механизм своих идей преследования, Я
нашел подтверждение открытию Тауска, касающемуся роли влияния
генитального аппарата.
28 ноября 1923 г. состоялся мой первый большой доклад «О генитальности с
точки зрения психоаналитического прогноза и терапии». Он появился в 1924
г. в «Цайтшрифт фюр психоанализе». Я вел наблюдения на протяжении трех
лет, результаты которых изложил коллегам в выступлении.
Во время доклада Я заметил, что атмосфера в зале становилась все более
недоброжелательной. Как правило, Я выступал хорошо, и меня всегда
слушали с интересом. Когда Я закончил, воцарилась мертвая тишина. Потом
после паузы началась дискуссия. Говорили, что мое утверждение о
генитальном нарушении как важном, возможно даже важнейшем, симптоме
невроза неверно, как и утверждение о том, что из оценки генитальности
вытекают прогностические и терапевтические возможности. Два аналитика
категорически заявляли, что у них было множество пациенток «с совершенно
здоровой генитальной жизнью». Они казались мне гораздо более
возбужденными, чем это допускалось их привычной сдержанностью ученых
мужей.
Моя позиция в разгоревшемся споре была невыгодной, ведь мне самому
пришлось признать, что среди больных-мужчин было много таких,
генитальность которых казалась ненарушенной. Напротив, ситуация с
женщинами не вызывала сомнений. Я искал источник энергии невроза, его
соматическое ядро. Этим ядром не могло быть ничего, кроме застойной
сексуальной энергии. Но Я был не в состоянии объяснить себе, откуда мог
взяться застой, если потенция оказывалась нормальной. В заблуждение
вводили два взгляда, господствовавшие в психоанализе. В соответствии с
одним о мужчине говорили, что он обладает потенцией, если он был в
состоянии совершить половой акт.
Очень сильным считался тот, кто
обнаруживал способность повторить его несколько раз за ночь
Мужчины
всех социальных кругов предпочитают разговоры о том, кто может чаще в
течение ночи переспать с женщиной. Психоаналитик Рохайм даже определил
потенцию как способность мужчины так обнять женщину, чтобы она
почувствовала «вспышку» во влагалище.
Второй взгляд, вводивший в заблуждение, заключался в том, что частичное
влечение, например влечение к сосанию материнской груди, само по себе
может застаиваться. Полагали, что таким образом можно объяснить
существование невротических симптомов при «совершенно ненарушенной
потенции». Этот взгляд вполне соответствовал представлению о
существовании независимых друг от друга зон тела. Кроме того,
психоаналитики выступали против моего утверждения о том, что нет ни
одной пациентки с нормальным состоянием гениталий. женщина считалась
здоровой, если она могла иметь клиторный оргазм.
Сексуально-экономическое различие между клиторным и вагинальным
возбуждением было неизвестно. Короче говоря, никто не имел и
представления о естественной функции оргазма. Оставалось лишь
сомнительное небольшое количество мужчин, здоровых в генитальном
отношении, и этот факт опрокидывал все предположения о прогностической и
терапевтической роли генитальности, ведь было ясно: при правильности
моего предположения о генитальных нарушениях как источнике энергии для
невротических симптомов нельзя найти ни одного случая невроза при
ненарушенной генитальности.
Я чувствовал себя при этом, как всегда бывает в случае завоевания новых
позиций в науке, когда из целого ряда клинических наблюдений выводится
далеко идущее предположение. Оно было в чем-то неполным, вызывало
возражения, казавшиеся правильными. Противники редко упускали
возможность выявить такие пробелы и сделать отсюда вывод о
несостоятельности целого. Дю Тайль сказал однажды: «Научная
объективность — не от мира сего и, возможно, вообще ни от какого».
Надеяться на деловое сотрудничество при работе над какой-либо проблемой
не приходится. Критики часто помогали мне, сами того не желая, как раз
«принципиальными» возражениями. Так было и при обсуждении моего первого
доклада. Возражение о существовании множества невротиков, здоровых в
гениталъном отношении, заставило меня пристальнее присмотреться к
«генитальному здоровью». Точный анализ генитального поведения, идущего
дальше слов: «Я спал с женщиной (Я спала с мужчиной)», — в психоанализе
строго осуждался. Это кажется невероятным, но это правда.
Чем точнее мои больные описывали свое поведение и переживания во время
полового акта, тем четче обрисовывалось клиническое убеждение в том, что
все без исключения страдают тяжелыми нарушениями. Это касалось прежде
всего мужчин, имевших обыкновение хвастливо заявлять об обладании
множеством женщин или завоевании их, о том, что они вновь и вновь
«могут» на протяжении одной ночи. Становилось ясно: они обладают очень
большой эрективной потенцией, но не переживают удовольствия при
семяизвержении или испытывают его в малой степени, а то и ощущают нечто
противоположное — отвращение. Точный анализ фантазий во время акта
показал в большинстве своем наличие садистской или тщеславной ориентации
у мужчин, страха, сдержанности или представлений о мужественности у
женщин. Для якобы сильных мужчин акт означал «просверливание» женщины,
ее покорение или завоевание. Они хотели именно доказать свою потенцию
или вызвать удивление длительностью эрекции. Эта «потенция» легко
разрушалась благодаря вскрытию мотивов. За ними обнаруживались серьезные
нарушения эрекции и эякуляции. Ни в одном из этих случаев не было и
следа непроизвольности или потери внимания при половом акте. Лишь
медленно и ощупью продвигаясь вперед, Я изучил признаки оргастической
импотенции. Прошло десять лет, прежде чем Я полностью понял это
нарушение, научился описывать и технически правильно устранять его.
Исследование оргастической импотенции было и остается центральной
клинической областью сексуальной экономики и далеко еще не завершено.
Оно играет для сексуальной экономики примерно такую же роль, как эдипов
комплекс для психоанализа. Тот, кто точно не понимает роли этого
явления, должен отказаться от признания в качестве специалиста по
сексуальной экономике. Он никогда не поймет на деле, каковы последствия
оргастической импотенции. Он не поймет ни различия между больным и
здоровым, ни страха человека перед удовольствием, ни патологической
природы конфликта ребенка с родителями, ни убожества брака. Возможно, он
будет заниматься сексуальной реформой, но никогда в действительности не
посягнет на сексуальное убожество. Такой человек будет восхищаться
экспериментами с бионами и, возможно, даже воспроизводить их, но никогда
не будет вести сексуально-экономического исследования жизни. Он никогда
не поймет религиозного экстаза и уж конечно — фашистского
иррационализма.
Он будет волей-неволей — так как у его построений отсутствует важнейшая
основа — придерживаться представления о противоположности природы и
культуры, влечения и морали, сексуальности и производительности. Он не
сможет решить по-настоящему ни одного вопроса педагогики. Он никогда не
постигнет идентичности сексуального и жизненного процессов и поэтому
столь же мало будет понимать сексуально-экономическую теорию ракового
заболевания. Он будет считать здоровым больного, а здорового — больным.
Наконец, такой исследователь неправильно истолкует стремление человека к
счастью и упустит из виду боязнь счастья. Короче говоря, он может быть
кем угодно, только не специалистом по сексуальной экономике, который
знает, что человек — единственный биологический вид, уничтоживший в себе
естественную сексуальную функцию и болеющий из-за этого.
Я должен представить теорию оргазма так, как она развивалась, то есть
несистематически
Благодаря этому можно будет легче постичь ее
внутреннюю логику. Будет видно, что никакой человеческий мозг не сможет
выдумать эти взаимосвязи. До 1923 г., когда родилась теория оргазма, в
сексологии и психоанализе были известны только эякулятивная и эрективная
потенция. Понятие сексуальной потенции не имеет смысла без учета
энергетического и экономического компонентов, а также того, который
характеризует переживания. Эрективная и эякулятивная потенция является
просто необходимым предварительным условием оргастической потенции. Она
представляет собой способность без какого-либо торможения предаться
потоку биологической энергии, способность к разрядке застоявшегося
сексуального возбуждения с помощью непроизвольной телесной конвульсии,
вызывающей наслаждение. Ни один невротик не обладает этой способностью,
и подавляющее большинство людей страдают неврозами характера.
При половом акте, не сопровождающемся страхом, отвращением и фантазией,
сила удовольствия в момент оргазма зависит от величины сексуального
напряжения, сконцентрированного на гениталъной сфере. Удовольствие тем
интенсивнее, чем больше и круче «перепад» возбуждения.
Следующее ниже описание полового акта, завершающегося оргастическим
удовлетворением, касается лишь хода некоторых типичных, определенных
законами природы, фаз и стереотипов поведения. Я не учитываю
биологические игры ради достижения возбуждения, которые определяются
различными индивидуальными потребностями и не характеризуются общими
закономерностями
А. Фаза произвольного контроля над нарастанием удовольствия
1) Эрекция не болезненна, а сама по себе приятна. Половые органы не
перевозбуждены, как после длительного воздержания или в случаях
преждевременной эякуляции. Гениталии женщины наполнены кровью и
увлажнены ввиду обильной секреции половых желез. Главную роль играет при
этом возбуждение слизистой оболочки влагалища. Важным признаком
оргастической потенции мужчины является стремление к проникновению в
тело женщины. Могут появиться эрекции без такого стремления. Это имеет
место у некоторых сильных в эрективном отношении мужчин с нарциссистским
характером и при сатириазе.
2) Мужчина и женщина становятся нежными, если отсутствуют побуждения,
противоречащие этому. В качестве патологических отклонений от такого
поведения следует рассматривать агрессивность, порождаемую садистскими
импульсами, имеющимися у некоторых больных неврозом навязчивых
состояний, обладающих сильной эрективной потенцией. В этом же ряду
бездействие лиц с пассивно-женственным характером. Нежность отсутствует
при «онанистическом половом акте» с нелюбимым объектом. Активность
женщины обычно ничем не отличается от мужской. Широко распространенная
пассивность женщины болезненна, будучи в большинстве случаев следствием
мазохистских фантазий об изнасиловании.
3) Удовольствие, которое во время акта предвкушения удерживалось
примерно на одном и том же уровне, внезапно возрастает и у мужчины, и у
женщины при введении члена. Ощущение «всасывания», испытываемое
мужчиной, соответствует ощущению женщины, которой кажется, что она
«всасывает» член.
4) Стремление мужчины войти действительно глубоко нарастает, не
принимая, однако, формы садистского «стремления просверлить»,
встречающегося в характерах, на которые воздействует невроз навязчивых
состояний. В результате двусторонней медленной, стихийной и
ненапряженной фрикции возбуждение концентрируется на поверхности члена и
его головке, а также на задних участках слизистой оболочки влагалища.
Характерное ощущение, возвещающее о продвижении семени и затем
сопровождающее семяизвержение, еще полностью отсутствует — в
противоположность тому, что имеет место при преждевременной эякуляции.
Тело возбуждено все еще меньше, чем половые органы. Сознание настроено
полностью на принятие ощущений удовольствия, «Я» постольку активно
участвует в этом, поскольку оно пытается вычерпать все возможности
получения удовольствия и до наступления оргазма достичь действительно
высокого напряжения. Само собой, это происходит не в результате
сознательных размышлений, а спонтанно, на основе прежнего опыта, и
индивидуально — в зависимости от изменения положения, характера фрикций,
их ритма и т. д. Согласно совпадающим сообщениям сильных мужчин и
женщин, ощущения удовольствия тем значительнее, чем медленнее и мягче
фрикции и чем лучше они приноровлены друг к другу. Это предполагает и
высокую степень способности к идентификации с партнером.
Патологическую противоположность представляют собой стремление к резким
фрикциям с анестезией члена, проявляющееся с особой силой у лиц с
садистским характером невротического типа, страдающих от невозможности
семяизвержения, и нервная спешка тех, кто страдает преждевременной
эякуляцией. Люди, обладающие оргастической потенцией, никогда не
разговаривают и не смеются во время полового акта. Я не говорю о нежных
словах. Как разговор, так и смех указывают на нарушение способности
отдаваться, которая является предпосылкой безраздельного погружения в
поток чувства удовольствия. Мужчины, воспринимающие самоотречение как
нечто «бабье», всегда страдают оргастическими нарушениями.
5) Прерывание фрикции на этой фазе приятно из-за особых ощущений
удовольствия, возникающих в состоянии покоя, и осуществимо без
напряжения душевных сил. Благодаря этому акт продлевается. В состоянии
покоя возбуждение несколько уменьшается, но не проходит совсем, как
бывает в патологических случаях. Прерывание полового акта посредством
извлечения члена не вызывает подчеркнуто неприятных ощущений, если это
происходит после отдыха. При продолжительной фрикции возбуждение
непрерывно нарастает, превосходя уровень, существовавший до прерывания,
и чем дальше, тем сильнее охватывает все тело, в то время как половые
органы остаются в состоянии более или менее равномерного возбуждения.
Наконец, вследствие нового, обычно внезапного возрастания генитального
возбуждения начинается
Б. Фаза непроизвольного мышечного сокращения
6) На этой фазе более невозможен произвольный контроль за ходом
возбуждения. Ее своеобразие заключается в следующем:
а) Нарастание возбуждения больше не может регулироваться, наоборот, оно
господствует над всей личностью, обусловливая ускорение пульса и
глубокий выдох.
б) Телесное возбуждение все более концентрируется на половом органе;
начинает чувствоваться «сладкое» ощущение, которое лучше всего можно
описать как отток возбуждения от полового органа.
в) Сначала это возбуждение обусловливает непроизвольные сокращения всех
генитальных мышц и мускулатуры дна таза. Они протекают волнообразно.
Пики волн совпадают с полным введением члена, их нижние точки — с его
извлечением. Но сразу же, как только извлечение перешло определенную
границу, начинаются спастические сокращения, ускоряющие семяизвержение.
У женщин сокращается гладкая мускулатура влагалища.
г) На этой стадии прерывание акта безусловно неприятно как для мужчины,
так и для женщины. Сокращения мышц, вызывающие у мужчины оргазм и
эякуляцию, происходят при прерывании судорожно, а не ритмично. Это
вызывает сильнейшие неприятные ощущения, а порой и боль в дне таза и
крестце. Кроме того, из-за судороги семяизвержение происходит раньше,
чем при ненарушенной ритмике. Произвольное продолжение первой фазы
полового акта до определенной степени безвредно и усиливает
удовольствие. Напротив, прерывание или произвольное изменение хода
возбуждения на второй фазе вредно потому, что в ней процесс происходит
уже рефлекторно.
7) Из-за дальнейшего усиления непроизвольных сокращений мышц и повышения
их частоты возбуждение резко и быстро нарастает, достигая фазы вершины,
как правило, совпадающей с первым сокращением мышц мужчины,
содействующим семяизвержению. Теперь начинается
8) более или менее сильное затемнение сознания. Фрикции после
кратковременной приостановки на высшей точке фазы вершины стихийно
усиливаются, и стремление войти «целиком» становится все интенсивнее с
каждым сокращением мышц, содействующим семяизвержению. Мышечные
сокращения у женщин происходят так же, как и у мужчин. Существует лишь
психическое различие, заключающееся в том, что здоровая женщина,
переживая фазу вершины, а также на протяжении краткого времени после нее
хочет «целиком вобрать» в себя член мужчины.
9) Оргастическое возбуждение сообщается всему телу и вызывает бурные
конвульсии всей мускулатуры тела. Самонаблюдения, которые проводили
здоровые лица обоего пола, а также анализ определенных нарушений оргазма
показывают: то, что мы называем ослаблением напряжения и ощущаем как
моторную разрядку (снижение оргазма), является преимущественно
результатом обратного течения возбуждения — его возврата на тело. Это
обратное течение ощущается как внезапное снижение напряжения.
Таким образом, вершина представляла собой поворотный пункт в ходе
возбуждения, когда оно меняет свое направление движения к гениталиям на
обратное. Только полный спад возбуждения и составляет удовлетворение,
означающее преобразование возбуждения в теле и разгрузку гениталъного
аппарата.
10) Прежде чем достигается нулевая точка, возбуждение спадает, причем
процесс спада представляет собой плавную кривую, и сменяется приятной
душевной и телесной разрядкой. В большинстве случаев проявляется сильная
потребность в сне. Чувственные отношения угасли, но продолжают
существовать «насыщенное» нежное отношение к партнеру, к которому
прибавляется чувство благодарности.
В противоположность этому те, кто страдает оргастической импотенцией,
испытывают свинцовую усталость, отвращение, досаду или равнодушие, а
подчас даже ненависть к партнеру. При сатириазе и нимфомании сексуальная
возбужденность не исчезает. Бессонница, обусловленная оргастической
импотенцией, является одним из существенных признаков
неудовлетворенности. Напротив, нельзя сделать безоговорочный вывод об
удовлетворении в том случае, если больной сообщает, что засыпает сразу
же после акта.
Если мы еще раз посмотрим на две фазы полового акта, то окажется, что
первая характеризуется преимущественно сенсорным, вторая преимущественно
моторным переживанием удовольствия.
Непроизвольная биогенетическая конвульсия всего организма и полный спад
возбуждения являются важнейшими признаками оргастической потенции.
Существуют частичные разрядки напряжения, подобные оргазму. До сих пор
их принимали за разрядку как таковую. Как учит клинический опыт, люди
потеряли вследствие общего сексуального угнетения способность к
непроизвольному в вегетативном смысле самоотречению. Под «оргастической
потенцией» Я понимаю как раз эту последнюю часть возбудимости и снятия
напряжения, остававшуюся до сих пор неизвестной. Оргастическая потенция
формирует первичную и основную биологическую функцию, общую у человека
со всем живым. Все естественные ощущения выводятся из этой функции или
стремления к ней.
Ход возбуждения женщины ничем не отличается от того, который свойствен
мужчине
И у мужчин, и у женщин оргазм оказывается сильнее при совпадении
кульминаций генитального возбуждения. Это очень часто встречается у
людей, которые могут сконцентрировать нежность и чувственность на одном
партнере, находя соответствующий отклик, и является правилом, если
любовные отношения не нарушены ни внутренне, ни внешне. В таких случаях,
по меньшей мере, полностью отсутствует сознательная фантазия. «Я»
охватывают приятные ощущения, на которые оно полностью сориентировано.
Способность настроиться на оргастическое переживание всей аффективной
личностью, несмотря на некоторые противоречия, представляет собой еще
одно свойство оргастической потенции.
Вопрос о том, успокаивается ли и неосознанная фантазия, не поддается
простому решению. Определенные признаки свидетельствуют об этом.
Фантазии, которые лишены возможности стать осознанными, могут только
мешать. Среди фантазий, сопровождающих половой акт, надо отличать такие,
которые совпадают с сексуальным переживанием, от противоречащих ему.
Если партнер был в состоянии по меньшей мере на миг привлечь к себе весь
сексуальный интерес, то неосознанная фантазия оказывается излишней, так
как она по сути своей противоречит реальному переживанию — ведь
фантазируют только о том, чем нельзя обладать в действительности.
Существует действительное перенесение представления с объекта фантазии
на партнера. Последний может заменить объект фантазии, в основных чертах
совпадая с ним.
Если же, напротив, перенесение сексуального интереса происходит,
несмотря на то, что партнер не совпадает в своих основных свойствах с
вымышленным образом, а только из-за невротического поиска изначального
объекта без внутренней способности к действительному перенесению, то
никакая иллюзия не сможет заглушить тихого чувства нереальности в
отношениях. Там нет разочарования после акта, здесь оно неизбежно;
здесь, как мы можем предположить, фантазия во время акта не успокоилась,
а, напротив, послужила сохранению иллюзии, там потерян интерес к
первоначальному объекту и, следовательно, присущая ему способность к
формированию фантазии, так как этот объект заново возник в партнере. При
действительном перенесении исчезает переоценка сексуального партнера,
свойства, не соответствующие образу первоначального объекта, оцениваются
правильно и вызывают терпимое отношение к себе. При ненастоящем
перенесении идеализация чрезмерна и преобладают иллюзии, отрицательные
свойства не принимаются и фантазия не может прекратиться, иначе иллюзии
будут утрачены.
Чем напряженнее должна работать фантазия, уподобляющая партнера идеалу,
тем больше интенсивности и сексуально-экономической ценности теряет
сексуальное наслаждение. Насколько разногласия, как правило
сопровождающие любые длительные отношения между людьми, снижают
интенсивность сексуального переживания и происходит ли это вообще —
всецело зависит от характера таких разногласий. Снижение тем вероятнее
превратится в болезненное нарушение, чем сильнее фиксация на
первоначальном объекте и неспособность к действительному перенесению и
чем больше, далее, затрата энергии, необходимой, чтобы преодолеть
неприятие партнера.
4.
Застойная сексуальность - источник энерги невроза
Работая в амбулатории, с 1920 г., когда начались первые клинические
наблюдения, Я тщательно собирал и фиксировал все случаи генитальных
нарушений. На протяжении примерно двух лет в моем распоряжении оказалось
достаточно материала, чтобы сделать вывод: нарушение гениталъности не
является, как полагали до сих пор, лишь одним из симптомов невроза среди
других, это — важнейший симптом. Постепенно накапливались аргументы,
свидетельствовавшие о том, что душевное заболевание не является только
следствием сексуального нарушения в соответствии с широко толкуемыми
представлениями Фрейда о сексуальности. Его следует воспринимать еще
более однозначно, то есть как следствие нарушения генитальной функции,
как оргастическую импотенцию в строгом смысле этого понятия.
Если бы Я снова свел сексуальность только к генитальной сфере, то впал
бы в старое ошибочное дофрейдовское представление о сексуальности, в
соответствии с которым сексуальным является только генитальное. Расширив
понятие генитальной функции с помощью понятия оргастической потенции и
дав ему энергетическое толкование, Я тем самым расширил
психоаналитическую теорию сексуальности и либидо в верном направлении.
Мои базовые предположения заключались в следующем:
1. Если в любом душевном страдании имеется в качестве ядра застойное
сексуальное возбуждение, то заболевание может обусловливаться только
нарушением способности к оргастическому удовлетворению. Тем самым
импотенция и фригидность представляют собой ключ к пониманию экономики
неврозов.
2. Источник энергии невроза создается различием между накоплением и
тратой сексуальной энергии.
Невротическое состояние отличается от здорового постоянным наличием
неудовлетворенного полового возбуждения. Это касается не только
застойных неврозов (актуальных неврозов Фрейда), но и всех душевных
заболеваний с формированием симптомов и без них.
3. Фрейдовская формула об излечении невроза верна, но не полна. Первой
предпосылкой излечения является осознание вытесненной сексуальности. Но
одно лишь такое осознание не должно, а может излечить. И излечивает оно
в случае устранения застойной сексуальности — источника энергии невроза.
Иными словами, исцеление происходит при том условии, что осознание
желаний, порождаемых влечением, создает и способность к полному
оргастическому удовлетворению. Благодаря этому источник энергии,
питающий болезненные душевные «разрастания», лишается энергии (принцип
лишения энергии).
4. Важнейшая цель каузальной аналитической терапии неврозов заключается,
несомненно, в формировании оргастической потенции — способности тратить
столько же сексуальной энергии, сколько ее было накоплено.
5. Половое возбуждение представляет собой чисто телесный процесс, а
невротические конфликты имеют душевную природу. Но даже незначительный
конфликт, сам по себе нормальный, приводит к некоторому нарушению
сексуального равновесия, декомпенсирует его, вызывая застой сексуальной
энергии. Этот образовавшийся небольшой застой усиливает конфликт, что
приводит вновь к увеличению застоя. Так психический конфликт и телесный
застой возбуждения взаимно увеличивают друг друга. Центральный
психический конфликт представляет собой сексуальные отношения между
ребенком и родителями. Он присутствует в любом неврозе и представляет
собой исторический материал для переживания, содержанием которого
считается невроз. Все невротические фантазии выводятся из ранних
детски-сексуальных связей с родителями. Но один только конфликт между
ребенком и родителями не мог бы вызвать Длительного нарушения душевного
равновесия, если бы он постоянно не подпитывался застойным возбуждением,
которое сам и породил в начале этого процесса. Тем самым застойное
возбуждение всегда представляет собой постоянно действующий Фактор
болезни, питающий невроз в энергетическом отношении. Болезненные
кровосмесительные привязанности к родителям, братьям и сестрам теряют
свою силу, если устраняется актуальный застой энергии, другими словами,
если в настоящем Переживается полное оргастическое удовлетворение.
Патогенность эдипова комплекса зависит от отвода сексуальной энергии.
Так актуальный невроз переплетается с психоневрозом. Они немыслимы друг
без друга.
6. Динамика прегенитальной (оральной, анальной, мышечной и т. д.)
сексуальности в принципе отличается от динамики сексуальности
генитальной. В случае закрепления негенитальных сексуальных манипуляций
нарушается генитальная функция. Это нарушение увеличивает прегенитальные
фантазии и манипуляции. Эти фантазии и манипуляции, наблюдаемые при
неврозах и извращениях, являются не только причиной генитального
нарушения, но и (по меньшей мере, в той же степени) его следствием.
Можно заметить, что при таком подходе подготавливалось сформулированное
в 1936 г. различие между естественными и вторичными влечениями.
Положение о том, что общее сексуальное нарушение есть следствие
гениталъного нарушения, имело важнейшее значение с точки зрения теории
влечения и теории культуры. Моя трактовка генитальной сексуальности и ее
функций не совпадала с обычными представлениями о сексуальных действиях
людей. Насколько мало «сексуальное» и «генитальное» являются одним и тем
же, настолько же мало совпадают по своему значению понятия
«генитального» в сексуально-экономическом смысле и в обычном
словоупотреблении.
7. В учении о неврозах вопрос, мучивший Фрейда на протяжении многих лет,
решается достаточно просто: душевные заболевания, проявляясь только
качественными характеристиками, всегда зависимы от так называемого
«количественного» фактора, от силы и интенсивности, от насыщения
душевных переживаний и действия энергией. На одном из заседаний своего
кружка, собравшегося в узком составе, Фрейд призывал к осторожности, к
готовности появления опасного конкурента аналитической терапии неврозов
— терапии органов. Никто тогда не мог предсказать, как она будет
выглядеть, — это было чисто фрейдовское ощущение. Слушая его слова, Я
понял, что без решения проблемы количественного фактора неврозов
дальнейший прогресс учения о них невозможен. Доступ к решению этой
проблемы могла открыть только работа над проблемой физиологического
сексуального застоя, и Я оказался на этом пути. Только пять лет назад
исследования в этом направлении принесли свои первые результаты,
позволявшие с позиции анализа характера разработать и утвердить первые
принципы техники вегетотерапии неврозов.
Между началом работы и этими
результатами лежали 15 лет трудной работы и тяжелой борьбы
В 1922-1926 гг. шаг за шагом формулировалась и закреплялась теория
оргазма, а в дополнение к ней — технические приемы анализа характера.
Последующий опыт, успехи и неудачи во врачебной работе подтверждали
теорию, которая формировалась как бы сама собой на основе первых важных
наблюдений. В моей работе достаточно быстро и ясно обозначилась своего
рода развилка в проблематике с двумя путями дальнейшего движения.
Клиническая работа с пациентами продолжала одно направление — доведение
непосредственно до нынешнего уровня сексуально-экономических
экспериментов.
Целью второго направления являлась необходимость постановки и поиска
ответа на вопрос: откуда происходит социальное подавление половой жизни
и какова его функция?
Из первого направления гораздо позже, только с 1933 г., возникла боковая
биологическая ветвь сексуальной экономики, которая представляла собой
исследование биона, сексуально-экономическое исследование рака и
исследования явлений оргонного излучения.
Второе направление примерно семь лет спустя «расщепилось» на собственно
сексуальную социологию, с одной стороны, и политическую психологию
— с другой.
Теория оргазма определяет границы и содержание психологического,
психотерапевтического, психолого-биологического и социологического
секторов сексуальной экономики. Я не возьму на себя смелость утверждать,
что это здание сексуальной экономики могло бы заменить
специализированные этажи, о которых речь шла выше. Но сегодня она
претендует на то, чтобы быть единой естественнонаучной теорией
сексуальности, от которой возможно ожидать обновления и оплодотворения
всех сторон человеческой жизни. Это обязывает к подробному объяснению
«каркаса» во всех смежных областях. Так как жизненный процесс является в
первую очередь сексуальным процессом, то во всем, что живет, проявляется
сексуальная, вегетативная энергия.
Это положение очень опасно как раз
потому, что оно просто и абсолютно верно. Чтобы его правильно применять,
следует помешать его превращению в глупую банальность или в схему.
Последователи какого-либо учения обычно упрощают дело. Они перенимают
материал, разработанный с большим трудом, и оперируют им так, чтобы было
максимально удобно. Они не берут на себя труд всегда по-новому применять
все методические тонкости, они застывают, а с ними костенеет и само
учение. Я надеюсь, что мне удастся отвести эту судьбу от сексуальной
экономики.
Содержание
Вильгельм Райх
www.pseudology.org
|