Если я вздумаю
утверждать, что осуществление желаний является смыслом каждого
сновидения, то есть что нет других сновидений,
кроме как "сновидений о
желаниях", то я заранее предвижу самые решительные возражения. Прежде
всего мне скажут: "То, что есть сновидения, в которых содержатся
осуществления желаний, – это не ново, об этом писали уже многие авторы.
(Ср. Радешток, с. 137–138, Фолькельт, с. 110–111, Пуркинье, с. 456,
Тиссье, с. 70, М. Симон, с. 42 о голодных сновидениях заключенного
барона Тренка и одно место у
Гризингера, с. 111). Уже
неоплатоник Плотин
сказал: "Когда пробуждается
желание, тогда приходит фантазия и
преподносит нам как бы объект этого желания" (Дю Прель, с. 276).
To,
однако, что нет других сновидений, кроме как означающих осуществление
желаний – это снова одно из тех неправильных обобщений, которое, к
счастью, легко может быть опровергнуто. Очень часто встречаются
сновидения с самым неприятным содержанием, весьма далекие от какого бы
то ни было осуществления желаний". Философ пессимист Эд. ф.
Гартманн
категорически восстает против теории осуществления желаний. В своей "Философии бессознательного" (П ч., стереотипное изд. с. 344) он
говорит:
"Что касается сновидения, то вместе с ним переносятся в состояние сна
все элементы бодрственной жизни. Не переносится лишь одно до некоторой
степени примиряющее культурного человека с жизнью: научный интерес и
эстетическое наслаждение…"
Но и менее недовольные наблюдатели заметили,
что сновидение чаще изображает недовольство, чем удовлетворение, как
например, Гольц (с. 33), Фолькельт (с. 80) и др. Даже женщины, Сара Уид
и Флоранс Галлам, дали цифровое выражение преобладанию в сновидениях
чувства недовольства. 58 % сновидений они называют неприятными и лишь
28,6 % – приятными. Помимо сновидений, воспроизводящих продолжение
разных неприятных ощущений бодрственной жизни, есть сновидения страха, в
которых нас преисполняет это самое тяжелое из всех неприятных ощущений;
таким сновидениям страха особенно подвержены дети (ср. у Дебакера Uber
den Pavor nocturnus), у которых мы утверждаем преобладающую наличность
сновидений о желаниях.
Сновидения о страхе как будто действительно исключают возможность
обобщения того заключения, которое мы вывели из примера предыдущей
главы, что сновидение является осуществлением желания; утверждение это
кажется чуть ли не абсурдом.
Тем не менее не так уж трудно опровергнуть эти мнимо справедливые
возражения. Необходимо принять лишь во внимание, что наше учение
покоится не на рассмотрении явного содержания сновидений, а касается
того внутреннего содержания, которое познается лишь после толкования.
Составим явное и скрытое содержание сновидения, Не подлежит никакому
сомнению, что есть сновидения, явное содержание которых носит самый
неприятный характер. Но попытался ли кто нибудь истолковать эти
сновидения, раскрыть их скрытое внутреннее содержание? Если нет, то оба
вышеупомянутых возражения сами собою отпадают. Ввиду этого мы можем
предположить, что и неприятные сновидения, и сновидения о страхе после
толкования их окажутся осуществлениями желаний.
Положительно невероятно,
с каким упорством читатели и критики не хотят принять этого во внимание
и пренебрегают существенным различием явного и скрытого содержания
сновидений. Ярким исключением из общего правила является одно место в
статье Дзк. Селли "Сны как откровения", ценность которой не должна быть
умалена от того, что я лишь здесь ссылаюсь на неё: "После всего можно
понять, что сны это не полная бессмыслица, каковой они должны были бы
быть согласно таким авторитетам, как Чосер, Шекспир и Мильтон.
Хаотическое нагромождение ночных грез обозначает и объединяется в новое
знание. Как некоторые письма, изорванные в клочья, "писания снов",
будучи тщательно исследованы, утрачивают первоначальную картину
галиматьи и предстают серьезной и осмысленной вестью. Это напоминает
изучение древнего пергамента, палимпсеста, при расчистке которого
открывается "нижний слой" под никчемным внешним текстом, и мы открываем
древнее драгоценное сообщение" (с. 364).
В научной работе очень целесообразно в тех случаях, когда разрешение
какой либо проблемы представляет чрезвычайные трудности, привлечь к
разрешению ещё и другую проблему, подобно тому, как легче расколоть два
ореха сразу. Ввиду этого перед нами стоит не только вопрос, каким
образом неприятные сновидения и сновидения о страхе могут быть
осуществлениями желаний, но на основании наших предыдущих соображений мы
можем задаться ещё и другим вопросом: почему сновидения с самым
индифферентным содержанием, оказывающиеся после толкования
осуществлениями желаний, не обнаруживают с очевидностью этого своего
смысла. Возьмем столь детально анализированное нами сновидение об Ирме.
Оно отнюдь не носит неприятного характера и после толкования оказывается
чрезвычайно ясным осуществлением желания. Для чего же вообще нужно
толкование? Почему сновидение не говорит прямо того, что оно означает?
Сновидение об Ирме также не показывает сразу, что оно изображает
осуществление желания спящего. Впечатления этого не получает читатель,
не получил и я сам до тех пор, пока не произвел анализа. Если мы назовем
это странное обращение сновидения с его материалом искажением в
сновидении, то тем самым мы зададимся вопросом: откуда проистекает такое
искажение в сновидении?
На этот вопрос можно ответить самым различным образом, например, можно
сказать, что во время сна человек не в состоянии дать соответствующего
выражения своим мыслям. Но анализ некоторых сновидений заставляет нас
дать искажению в сновидении другое объяснение. Я постараюсь показать это
на толковании второго сновидения, которое хотя опять таки требует
большой откровенности с моей стороны, но вознаграждает за эту жертву
чрезвычайно рельефным разъяснением проблемы.
Предварительное сообщение.
Весною 1897 года два профессора нашего университета внесли предложение о
назначении меня экстраординарным профессором. Известие это было
неожиданно и обрадовало меня, как выражение дружеского отношения со
стороны двух выдающихся ученых. Я подумал тотчас же, однако, что не имею
никакого основания связывать с этим каких либо надежд. Министерство
народного просвещения в последние годы не удовлетворило целый ряд таких
ходатайств, и несколько моих старших коллег, совершенно равных мне по
заслугам, уже много лет тщетно ожидают назначения. У меня не было
никаких причин думать, что меня ждет лучшая участь. Я решил, таким
образом, ни на что не надеяться. Насколько я сам могу судить, я не
честолюбив и успешно занимаюсь своей врачебной деятельностью, не обладая
громким титулом. Впрочем, речь шла вовсе не о том, нравился или не
нравился мне виноград, все равно он висел слишком высоко.
Однажды вечером меня навестил один мой коллега, один из тех, участь
которого заставила меня отказаться от надежд на назначение профессором.
Он уже долгое время состоит кандидатом в профессора, титул которого, как
известно, превращает врача в нашем обществе в полубога; он менее
скромен, чем я, и время от времени наведывается в министерство, стараясь
ускорить свое назначение. После одного из таких посещений он и явился ко
мне. Он сообщил, что на этот раз ему удалось припереть к стене очень
высокопоставленное лицо и предложить ему вопрос, правда ли, что его
назначению препятствуют исключительно вероисповедные соображения.
Ответ гласил, что конечно – при теперешнем настроении – его
превосходительство – в данное время не может и так далее "Теперь я, по
крайней мере, знаю в чем дело", – закончил мой друг свой рассказ. В
последнем для меня не было ничего нового, и он только укрепил мое
убеждение. Те же самые вероисповедные соображения стояли на дороге и у
меня.
Под утро после этого посещения я увидел следующее сновидение,
чрезвычайно интересное также и по своей форме; оно состояло из двух
мыслей и двух образов, так что одна мысль и один образ меняли друг
друга. Я привожу здесь, однако, лишь первую половину его, так как другая
не имеет ничего общего с той целью, ради которой я сообщаю здесь это
сновидение.
I. Коллега Р. – мой дядя. Я питаю к нему нежные чувства.
II. Он очень изменился. Лицо его вытянулось; мне бросается в глаза
большая рыжая борода.
Затем следуют две другие части, опять мысль и опять картина, которые я
опускаю.
Толкование этого сновидения я совершил следующим образом.
Когда, проснувшись, я вспомнил о сновидении, я только рассмеялся и
подумал: "Какая бессмыслица!" Но от сновидения я не мог отделаться, и
оно весь день преследовало меня, пока наконец вечером я себя на
упрекнул: "Если бы кто нибудь из твоих пациентов сказал про сновидение:
"Какая бессмыслица", то ты, наверное, рассердился бы на него или
подумал, что позади скрывается какая нибудь неприятная мысль, сознавать
которую он не хочет. Ты поступаешь совершенно так же; твое мнение, будто
сновидение бессмыслица, означает лишь твое внутреннее нежелание
истолковывать его. Это непоследовательно с точки зрения твоих
убеждений".
Я принялся за толкование
"Р. – мой дядя". Что это может означать? У меня ведь всего один только
дядя – дядя Иосиф. Удивительно, как здесь моя память – в бодрственном
состоянии – ограничивает самое себя в целях анализа. Я знал пятерых
своих дядей и одного из них любил и уважал. В тот момент, однако, когда
я преодолел нежелание истолковать свое сновидение, я сказал себе: ведь у
меня был всего лишь один дядя, тот, которого я видел в сновидении. С ним
произошла чрезвычайно печальная история. Однажды – теперь тому уже
больше тридцати лет – он, поддавшись искушению нажить крупную сумму,
совершил поступок, тяжело караемый законом, и после этого понес
заслуженную кару. Отец мой, поседевший в то время в несколько дней от
горя, говорил потом очень часто, что дядя Иосиф не дурной человек, а
просто "дурак", как он выражается. Если, таким образом, коллега Р. – мой
дядя Иосиф, то тем самым я хочу, наверное, сказать: Р. – дурак.
Маловероятно и очень неприятно. Но тут я вспоминаю лицо, виденное мною
во сне, вытянутое, с рыжей бородой. У дяди моего действительно такое
лицо, вытянутое, обрамленное густой белокурой бородой. Мой коллега Р.
был темным брюнетом, но когда брюнеты начинают седеть, то им приходится
поплатиться за красоту своей юности. Их черные волосы претерпевают
довольно некрасивую метаморфозу: они становятся сперва рыжими, желтовато
коричневыми и наконец седыми. В этой стадии находится и борода моего
коллеги Р.; впрочем, также и моя, что я недавно заметил, к своему
неудовольствию. Лицо, виденное во сне, принадлежит одновременно и
коллеге Р., и моему дяде. Оно, подобно смешанной фотографии
Гальтона,
который приказал сфотографировать несколько лиц на одной и той же
пластинке для того, чтобы установить семейные сходства. Не подлежит
поэтому никакому сомнению: я действительно думаю, что мой коллега Р. –
дурак, как и мой дядя.
Я не предполагаю ещё, с какой целью я произвел это сопоставление, против
которого решительно восстаю. Оно, однако, довольно поверхностно, так как
мой дядя был преступником, коллега же Р. никогда не имел касательства к
суду. Он привлекался к ответственности однажды за то, что велосипедом
сбил с ног какого то мальчика. Неужели же этот поступок послужил
причиной сопоставления? Но ведь это значило бы, что сновидение мое
действительно было бессмыслицей. Неожиданно мне приходит в голову другой
разговор на эту же тему, который я вел несколько дней назад с другим
моим коллегой Н. Я встретил Н. на улице; он – тоже кандидат в
профессора; он узнал о сделанном мне предложении и поздравил меня. Я
отклонил это поздравление. "Именно нам не следовало бы шутить, ведь вы
же сами знаете цену таких предложений".
Он ответил, по видимому, не
очень серьезно: "Нельзя знать. Против меня ведь имеется серьезное
возражение. Разве вы не знаете, что одна особа когда то возбудила против
меня судебное преследование. Мне нечего вам говорить, что дело не дошло
даже до разбирательства: это было самое низкое вымогательство, мне
пришлось потом выгораживать обвинительницу от привлечения к суду за
недобросовестное обвинение. Но, быть может, в министерстве знают об этом
и считаются с этим до некоторой степени. Вы же никогда ни в чем не были
замешаны". Вот передо мною и преступник, а вместо с тем и толкование
моего сновидения. Мой дядя Иосиф совмещает в своем лице двух не
назначенных профессорами коллег, одного в качестве "дурака", другого в
качестве "преступника". Я понимаю теперь также и то, какую цель имело
это совмещение. Если в отсрочке назначения моих коллег Р. и Н. играли
роль "вероисповедные" соображения, то и мое назначение подвержено
большому сомнению; если же неутверждение обоих обусловлено другими
причинами, не имеющими ко мне никакого отношения, то я все же могу
надеяться. Мое сновидение превращает одного из них. Р., в дурака,
другого, Н., в преступника; я же ни тот, ни другой; общность наших
интересов нарушена, я могу радоваться своему близкому утверждению, меня
не касается ответ, полученный коллегой Р. от высокопоставленного лица.
Я должен остановиться на толковании этого сновидения. Оно недостаточно
ещё исчерпано для моего чувства, я все ещё обеспокоен тем легкомыслием,
с которым я отношусь к двум своим уважаемым коллегам, имея лишь в виду
открыть себе путь к профессуре. Мое недовольство собственным поведением
понизилось, однако, с тех пор как я понял, что означает это мое
поведение. Я категорически отрицаю, что действительно считаю коллегу Р.
дураком, и не верю в грязную подкладку обвинения, предъявленного к
коллеге Н.Я. не верил ведь в то, что Ирма опасно заболела благодаря
инъекции препаратом пропила, сделанной ей Отто; здесь, как и там, мое
сновидение выражает лишь мое
желание, чтобы дело действительно обстояло
таким образом. Утверждение, в котором реализуется мое
желание, звучит во
втором сновидении абсурднее, нежели в первом; здесь оно вылилось в форму
более искусного использования физических исходных пунктов – в моих
мнениях о коллегах была частица правды – против коллеги Р. в свое время
высказался один выдающийся специалист, а коллега Н. сам дал мне материал
относительно своего обвинения. Тем не менее повторяю, сновидение
нуждается, на мой взгляд, в дальнейшем толковании.
Я вспоминаю, что сновидение содержит
ещё один элемент, на который толкование до сих пор не обращало внимания. В сновидении я питал нежные
чувства к своему дяде. К кому относится это чувство? К своему дяде
Иосифу я, конечно, нежных чувств никогда не питал. Коллега Р. мне очень
дорог, но если бы я пришел к нему и выразил словами свою симпатию,
которая бы приблизительно соответствовала нежному чувству в сновидении,
то он, наверное, очень бы удивился. Моя нежность по отношению к нему
кажется мне неискренней и преувеличенной, все равно как мое суждение
относительно его умственых способностей: но преувеличенной, конечно, в
обратном смысле. Я начинаю понимать суть дела. Нежные чувства в
сновидении относятся не к явному содержанию, а к мыслям, скрытым позади
сновидения; они находятся в противоречии с этим содержанием; они имеют,
вероятно, целью скрыть от меня истинный смысл сновидения. Я припоминаю,
с каким сопротивлением приступил к толкованию этого сновидения, как я
старался его откладывать и думал, что мое сновидение – чистейшая
бессмыслица. Мои психоаналитические занятия нередко показывали мне,
какое значение имеет такое нежелание истолковать сновидение.
Оно в
огромном большинстве случаев не относится к действительному положению
дела, а лишь выражает известное чувство. Когда моя маленькая дочурка не
хочет яблока, которым её угощают, то она утверждает, что яблоко горькое,
хотя на самом деле она даже его и не пробовала. Когда мои пациентки
ведут себя совсем как моя дочурка, то я знаю, что у них идет речь о
представлении, которое им хотелось бы вытеснить. То же самое следует
сказать о моем сновидении. Я не хотел его толковать, потому что
толкование его содержало нечто для меня неприятное. Теперь же после
этого толкования я знаю, что именно мне было так неприятно: утверждение,
будто коллега Р. "дурак". Нежные чувства, которые я питаю к коллеге Р.,
я не могу отнести к явному содержанию сновидения, а только к этому моему
нежеланию. Если мое сновидение по сравнению с его скрытым содержанием
производит в этом отношении искажение, то проявляющееся в сновидении
нежное чувство служит именно этому искажению, или, другими словами, –
искажение проявляется здесь умышленно, как средство замаскирования. Мои
мысли, скрытые в сновидении, содержат своего рода клевету на Р.; чтобы я
не заметил этого, сновидение изображает прямую противоположность –
нежные чувства к нему.
Это, безусловно, может быть общим правилом. Как показали примеры в
главе
III, есть много сновидений, представляющих собою явное осуществление
желания. Там, где это осуществление скрыто, замаскировано, там должна
быть на лицо тенденция, противоположная желанию, и вследствие этой
тенденции желание могло проявиться исключительно в искаженном виде. Мне
хочется сопоставить это явление с явлениями в жизни социальной. Где в
социальной жизни можно найти аналогичное искажение психического акта?
Лишь там, где имеется двое людей, из которых один обладает известной
силой, другой же принужден считаться с последней. Это второе лицо
искажает тогда свою психическую деятельность, или, как мы бы сказали в
обыденной жизни, "притворяется", наша вежливость отчасти не что иное,
как результат этого "притворства"; истолковывая для читателя свои
сновидения, я сам бываю вынужден производить такие искажения. На
необходимость такого искажения жалуется также и поэт:
"Das Beste, was du wiseen kannst, darfst du den Buden doch nicht saqen".
("Все лучшее, что мы знаем, ты тем не менее не смеешь сказать людям".) В
аналогичном положении находится и политический писатель, желающий
говорить в лицо сильным мира сего горькие истины.
Если он их
высказывает, то власть имущий подавит его мнение: если речь идет об
устном выступлении, то возмездие последует после него, если же речь идет
о печатном выступлении, то мнение политического писателя будет подавлено
предварительно. Писателю приходится бояться цензуры, он умеряет и
искажает поэтому выражение своего мнения. Смотря по силе и
чувствительности этой цензуры он бывает вынужден либо сохранять лишь
известные формы нападок, либо же выражаться намеками, либо же, наконец,
скрывать свои нападки под какой либо невинной маской. Он может,
например, рассказать о столкновении между двумя мандаринами в Срединной
Империи, но на самом деле иметь в виду отечественных чиновников. Чем
строже цензура, тем менее прозрачна эта маска, тем остроумнее средства,
которые приводят все же читателя на след истинного значения слова. Д р
Г. ф. ГугТелльмут. сообщила в 1915 году сновидение (Intern. Zeitschr. f.
arztl. Psychoanalyse III), которое пригодно, как, может быть, никакое
другое сновидение для того, чтобы оправдать мои термин
"искажение".
Искажение в сновидении прибегает в этом примере к тем же приемам, что и
цензура писем, вычеркивающая те места, которые кажутся ей неподходящими.
цензура писем зачеркивает эти места настолько, что их невозможно
прочесть, цензура сновидения заменяет их непонятным бормотаньем.
Для понимания сновидения следует сообщить, что сновидящая – уважаемая,
высокообразованная женщина, 50 ти лет, вдова штаб офицера, умершего
приблизительно 12 лет тому назад, мать взрослых сыновей, один из которых
к моменту этого сновидения был в походе.
Теперь я привожу это сновидение о
"любовном услужении". Она идет в
гарнизонный госпиталь № 1 и говорит привратнику, что она должна видеть
главного врача… (она называет при этом, неизвестную фамилию), так как
она хочет поступить в услужение в госпиталь. При этом она настолько
подчеркивает слово "услужение", что унтер офицер тотчас замечает, что
речь идет о "любовном" услужении. Ввиду того что она пожилая женщина, он
после некоторого промедления пропускает её в госпиталь.
Поразительное совпадение феноменов цензуры и феноменов искажения в
сновидении даёт нам право предполагать для тех и других одни и те же
условия. Мы имеем основание, таким образом, предполагать, что в
сновидении играют наиболее видную роль две психические силы (течения,
системы), из которых одна образует желания, проявляющиеся в сновидении,
другая же выполняет функции цензуры и, благодаря этой Но вместо того
чтобы пойти к главному врачу, она попадает в большую темную комнату, в
которой за длинным столом стоит и сидит много офицеров и военных врачей.
Она обращается со своим ходатайством к одному штабному врачу, который
понимает её с первых слов. Текст её речи в сновидении таков:
"Я и многие
другие женщины и молодые девушки венки готовы солдат и офицеров без
различия…" Здесь в сновидении следует бормотанье. Но отчасти смущенные,
отчасти лукавые мины офицеров свидетельствуют о том, что все
присутствующие правильно поняли это бормотанье. Дама продолжает: "Я
знаю, что наше решение весьма странно, но оно сделано всерьез. Солдата
на войне не спрашивают, хочет ли он умереть или нет".
В течение минуты
тянется мучительное молчание. Штабной врач кладет ей руку на грудь и
говорит: "Милая дама, пользуйтесь случаем, дело действительно дойдет до
того…" (бормотанье). Она отталкивает руку врача, думает при этом: "Один
как другой", и возражает: "Боже мой, я старая женщина и, может быть,
совсем не буду в состоянии. Впрочем, должно быть соблюдено условие:
считаться с возрастом, так, чтобы более пожилая женщина и молодой
человек не… (бормотанье); это было бы ужасно". Штабной врач: "Я вполне
вас понимаю". Некоторые офицеры, среди них один, который домогался
её в
молодости, громко смеются, и дама хочет, чтобы её повели к знакомому ей
главному врачу с тем, чтобы вывести все на чистую воду. При этом она, к
великому своему смущению, вспоминает, что она не знает его фамилии.
Несмотря на все, штабной врач вежливо и почтительно называет ей эту
фамилию и указывает ей дорогу ва второй этаж через узкую железную
винтовую лестницу, которая ведет непосредственно из комнаты на верхние
этажи. Подымаясь, ова слышит, как один офицер говорит: "Это колоссальное
решение: безразлично, молодой или старый, послушайте!" Она идет по
бесконечным ступеням вверх с таким чувством, как будто она просто
исполняет свой долг.
Это сновидение повторилось на протяжении двух трех недель
ещё два раза
и, как замечает дама, в нём были очень незначительные и совершенно
бессмысленные изменения цензуре, способствует искажению этого желания.
Спрашивается, однако, в чем же состоит полномочие этой второй силы,
проявляющейся в деятельности цензуры. Если мы вспомним о том, что
скрытые в сновидении мысли до анализа не сознаются человеком, между тем
как проистекающее из них явное содержание сновидения сознательно
вспоминается, то отсюда следует предположить, что функция второй
инстанции и заключается именно в допущении к сознанию. Из первой системы
ничто не может достичь сознания, не пройдя предварительно через вторую
инстанцию, а вторая инстанция не пропускает ничего, не осуществив своих
прав и не произведя желательных ей изменений в стремящемся к сознанию
материале. Мы обнаруживаем при этом совершенно особое понимание
"сущности" сознания; осознавание является для нас особым психическим
актом, отличным и независимым от процесса воспоминания или
представления, и сознание кажется нам органом чувства, воспринимающим
содержание, данное ему извне. Можно показать, что психопатология на
может обойтись без допущения этих основных предпосылок. Более подробно
мы коснемся их ниже.
Принимая во внимание роль обеих психических инстанций и их отношение к
сознанию, мы можем подметить аналогию между нежным чувством, проявленным
мною в сновидении к моему коллеге Р., получившему столь низкую оценку в
дальнейшем толковании, и политической жизнью человека. Я переношусь в
общественную жизнь, в которой властелин, чрезвычайно ревностно
относящийся к своей власти, борется с живым общественным мнением. Народ
восстает против нелюбимого администратора и требует его увольнения;
чтобы не показать, что он считается с народной волей, властелин должен
дать администратору повышение, к которому в противном случае не было бы
ни малейшего повода. Таким образом, моя вторая инстанция, властвующая
над входом в сознание, обращается к коллеге Р. с преувеличенно нежным
чувством, так как
желание первой системы на основании особого интереса,
с которым они именно и связаны, стараются назвать его дураком. Такие
лицемерные сновидения не являются редкостью ни у меня, ни у других. В то
же время, как я был занят разработкой одной научной проблемы, меня в
течение нескольких ночей подряд посещало несколько непонятное
сновидение, содержанием которого было мое примирение с одним моим
другом, с которым я давно разошелся. Когда это сновидение повторилось
раз пять, мне удалось наконец понять его смысл. Он заключается в желании
отказаться от последних остатков внимания, уделяемого данному лицу,
совершенно освободиться от него. Я сообщил слышанное от одного лица
"лицемерное эдиповское сновидение", в котором враждебные побуждения и
пожелания смерти в мыслях сновидения заменяются нежностью в явном
содержании. ("Типичный пример скрытого эдиповского сновидения".) Другой
вид лицемерных сновидений будет приведен в другом месте (см. ниже гл. VI
"Работа сновидения").
Здесь может возникнуть мысль, что толкование сновидения способно дать
нам разъяснение относительно структуры нашего душевного аппарата,
которого мы тщетно ждали от философии. Мы не пойдем, однако, по этому
пути, а, выяснив значение искажающей деятельности сновидения, вернемся к
нашей исходной проблеме. Мы задались вопросом, каким образом неприятные
сновидения могут означать все же лишь осуществление желаний. Мы видим
теперь, что это вполне возможно при наличности искажающей деятельности
сновидения, если неприятное содержание служит лишь для замаскирования
приятного и желательного. Учитывая наше предположение о второй
психической инстанции, мы можем теперь утверждать: неприятное сновидение
действительно содержит нечто, что неприятно для второй инстанции, но что
в то же время осуществляет
желание первой инстанции. Такие неприятные
сновидения постольку означают осуществление желания, поскольку каждое
сновидение исходит из первой инстанции, вторая же действует лишь
тормозящим образом. Если мы ограничимся лишь оценкой того, что вносит в
сновидение вторая инстанция, то мы никогда не поймем сновидения. Перед
нами останутся все те же тайны, которые казались столь неразрешимыми
большинству ученых.
Что сновидение имеет действительно тайный смысл, означающий всегда
осуществление желания, должно быть доказано для каждого отдельного
случая при помощи анализа. Я приведу несколько сновидений с неприятным
содержанием и постараюсь проанализировать. их. Это большей частью
сновидения истериков, требующие обстоятельного предварительного
сообщения, а иногда и проникновения в психические явления при истерии. Я
не могу, однако, избегнуть этого осложнения моего изложения.
Когда психоневротик подвергается моему аналитическому лечению, его
сновидения становятся тотчас же, как уже было упомянуто, одной из
главнейших тем наших бесед. Мне приходится давать ему при этом различные
психологические разъяснения, при помощи которых я сам достигаю понимания
его симптомов; в ответ на это я слышу от него почти всегда неумолимую
критику – такую, какую мне не приходится встречать и со стороны моих
заклятых противников. Пациенты постоянно восстают против того, что все
их сновидения содержат в себе осуществление желания. Вот несколько
примеров сновидений, сообщенных мне как бы в опровержение моей теории.
"Вы говорите всегда, что сновидение – осуществление желания, – говорит
одна остроумная пациентка. – Я вам расскажу сейчас одно сновидение,
которое, наоборот, доказывает, что мое
желание не осуществилось. Как
согласуете вы его со своей теорией? Мне приснилось следующее:
Я хочу устроить для гостей ужин, но у меня в доме нет ничего, кроме
копченой лососины. Я собираюсь пойти купить что нибудь, но вспоминаю,
что сегодня воскресенье и все магазины закрыты. Я звоню по телефону к
знакомому поставщику, но телефон, как на грех, испорчен. Мне приходится
отказаться от желания устроить ужино.
Я отвечаю, конечно, что лишь анализ может выяснить действительный смысл
сновидения, хотя и признаю, что сновидение это на первый взгляд вполне
разумно и связно, и действительно якобы противоречит теории
осуществления желаний. "Из какого же материала проистекает это
сновидение? Вы же знаете, что повод к сновидению дается каждый раз
переживаниями предыдущего дня".
Анализ: Муж пациентки, добросовестный и староватый оптовый торговец
мясом, заявил ей накануне, что он слишком пополнел и хочет поэтому
начать лечиться от тучности. Он будет рано вставать, делать моцион,
держать строгую диету и прежде всего не будет никогда принимать
приглашений на ужины. Смеясь, она рассказывает далее, что её муж
познакомился в ресторане с одним художником, который во что бы то ни
стало хотел написать с него портрет, потому что он, по его мнению, ещё
никогда не видел такой характерной головы. Её муж, однако, довольно
резко ответил, что он покорно благодарит и что он вполне уверен, что
часть задницы красивой молодой девушки будет художнику приятнее, чем все
его лицо. Dem Maler sitzen – быть натурщиком (натурщицей) Goethe: Und
wenn er keinen Hintern hat, wie kann der Edie sitzen? (Как может он,
благородный, сидеть, если у него нет задницы?). Моя пациентка очень
влюблена теперь в своего мужа и часто дразнит его. Она просила также его
не покупать ей икры. – Что это значит?
Дело в том, что ей уже давно хотелось есть каждое утро бутерброды с
икрой. Но она не решается на такой расход. Конечно, муж тотчас же купил
бы ей икры, если бы она только сказала ему об этом. Но она, наоборот,
просила его икры не покупать, чтобы потом иметь возможность упрекнуть
его этим.
(Это объяснение кажется мне довольно избитым. За такими
неудовлетворительными сведениями скрываются обычно какие либо задние
мысли. Достаточно вспомнить о пациентах Беренгейна: они производили
постгипнотические приказания и будучи спрошены о мотивах последних, не
отвечали: "Я не знаю, почему я это сделал", а изобретали чрезвычайно
неправдоподобные объяснения. Точно так же обстоит дело, по видимому, в
данном случае и с икрой. Я замечаю, что моя пациентка принуждена
создавать себе в жизни неосуществленное
желание. В сновидении же
действительно имеет место это неосуществленние желания?! Но для чего
нужно ей иметь неосуществленное
желание?) Всего этого недостаточно для
толкования сновидения. Я добиваюсь дальнейшего разъяснения. После
непродолжительного молчания, вполне соответствующего преодолению
нежелания быть откровенной, она сообщает, что вчера посетила одну свою
подругу, которую ревнует к мужу: он постоянно говорит ей комплименты. К
счастью, подруга эта худощава, а её мужу нравятся только полные. О чем
же говорила эта худощавая подруга? Конечно, о своем желании немного
пополнеть. Она спросила, кроме того, подругу: "Когда вы нас пригласите к
себе? Вы всегда так хорошо угощаете".
Смысл сновидения ясен. Я могу сказать пациентке:
"Это все равно, как если бы вы подумали при её словах:
"Ещё бы, конечно, я тебя позову, – чтобы ты у меня наелась, пополнела и
ещё больше понравилась моему мужу. Уж лучше я не буду устраивать ужина".
– И, действительно, сновидение говорит вам, что вы не можете устроить
ужина: оно, таким образом, осуществляет ваше
желание отнюдь не
способствовать округлению форм вашей подруги. Ведь о том, что человек
полнеет от угощений в чужом доме, говорил вам ваш муж, который, желая
похудеть, решил не принимать приглашений на ужины. Нам недостает только
ещё одного элемента, который подтвердил бы это толкование. Мы не
разъясняли, кроме того, значения копченой лососины". "Почему вам
приснилась лососина?" – "Копченая лососина – любимое кушанье этой
подруги", – отвечает она. Случайно я тоже знаком с этой дамой и могу
подтвердить, что она так же любит лососину, как моя пациентка икру.
Это же сновидение допускает
ещё одно более тонкое толкование, даже
необходимое ввиду одного побочного обстоятельства. Оба эти толкования не
противоречат друг другу, а совпадают и дают превосходный пример
чрезвычайно распространенной двусмысленности сновидений, как и всех
других психопатологических явлений. Мы слышали, что пациентка перед
сновидением думала о неосуществленном желании (бутерброды с икрой).
Подруга её тоже высказала
желание, а именно: пополнеть; и нас не должно
удивлять, если моей пациентке снилось, что
желание подруги не
осуществилось. Дело в том, что ей хочется, чтобы
желание подруги
(пополнеть) не нашло себе осуществления.
Вместе с тем, однако, ей
снится, что её собственное
желание не осуществляется. Сновидение
приобретает новое толкование, если она в этом сновидении видит не себя
самое, а подругу, если она заступает её место, или, как следовало бы
вернее сказать, отождествляет себя с нею.
По моему мнению, она действительно совершила такое отождествление, и в
доказательство его это сновидение изобразило неосуществленное
желание.
Какой же, однако, смысл имеет истерическое отождествление? Разъяснение
этого требует некоторого уклонения от нашей темы; отождествление
(идентификация) чрезвычайно важный момент для механизма истерических
симптомов. Этим путем больные выявляют в своих симптомах не только
собственные переживания, но и переживания других лиц: они как бы
страдают за других и исполняют единолично все роли большой жизненной
пьесы. Мне возразят, что это – общеизвестная истерическая имитация,
способность истериков подражать всем симптомам, наблюдаемым ими у
других, своего рода сострадание, повышенное до степени репродукции.
Однако этим характеризуется лишь путь, по которому протекает психический
процесс при истерической имитации; совершенно иной, однако, путь и тот
душевный акт, который протекает по этому пути.
Последний несколько
сложнее, чем обычная имитация истериков; он соответствует
бессознательному процессу. Я постараюсь иллюстрировать это примером.
Врач, у которого в больнице среди других больных, находящихся в одной
палате, имеется больная, страдающая характерными судорогами, не должен
удивляться, если он в один прекрасный день узнает, что этот истерический
симптом нашел себе подражание. Он попросту подумает: "Другие видели этот
симптом и стали ему подражать; это – психическая зараза". Да, но
психическая зараза передается приблизительно следующим образом. Больные
знают обычно больше друг про друга, чем врач про каждую из них в
отдельности, и очень интересуются болезнями окружающих, когда кончается
визитация врача. У одной из пациенток случается припадок; другие тотчас
же узнают, что причиной его послужило письмо из дому, воспоминание об
испытанном горе и т.п. Они сочувствуют ей, у них появляется следующая
мысль, не доходящая, впрочем, до сознания: если такая причина способна
вызвать припадок, то такие же припадки могут быть и у меня, потому что у
меня налицо те же причины. Если бы эта мысль дошла до сознания, то она,
по всей вероятности, вылилась бы в форму страха перед такого рода
припадком. Она возникает, однако, в другой психической сфере и
заканчивается реализацией данного симптома. идентификация не есть
поэтому простая имитация, а усвоение на почве одинакового
этиологического условия.
идентификация в истерии наиболее часто употребляется для выражения
сексуальной общности. Истеричка идентифицирует себя в симптомах своей
болезни наиболее часто – если не исключительно – с лицом, с которым она
находится в половой связи или которое находилось в половой связи с тем
же лицом, что и она. Практика языка тоже даёт выражение такому
пониманию: "zwei Liebende sind "Bines" (Двое любящих составляют одно
целое). Ср. В русском языке: "Муж да жена – одна сатана". (Я. К.).
Для идентификации в истерической фантазии и в сновидении достаточно
представления о сексуальных отношениях, которые не должны быть вовсе
реальными. Пациентка следует поэтому лишь законам истерического
мышления, когда даёт выражение своей ревности к подруге (впрочем, она
все же признает эту ревность неосновательной), ставит себя в сновидении
на её место и отождествляет себя при помощи создания симптома
(неосуществленного желания). Выражаясь точнее, процесс этот совершается
следующим образом: она занимает в сновидении место подруги, потому что
та занимает её место подле её мужа и потому что ей хотелось бы получить
в глазах мужа такую же оценку, какую он даёт её подруге. Я сожалею о
необходимости приводить такие отрывки из психологии истерии: они могут
объяснить лишь немногое, поскольку носят отрывочный характер и вырваны
из контекста. Эти отрывки выполнят ту цель, ради которой я привел их
здесь, если укажут читателю на тесную связь, существующую между
сновидением и психоневрозами. В более простой форме и все же согласно
той схеме, что неосуществление одного желания означает собою
осуществление другого, разрешается протест против моей теории и у другой
пациентки, самой остроумной среди всех моих сновидящих.
Однажды я
объяснил ей, что, на мой взгляд, сновидение представляет собою
осуществление желания; на следующий день она сообщила мне, что ей
снилось, будто она со своей свекровью поселилась на одной и той же даче.
Я между тем знал, что ей не хотелось провести лето со своей свекровью,
знал также и то, что она в последнее время счастливо избежала
нежелательного ей общества свекрови, сняв себе дачу далеко от обычного
места жительства последней. Сновидение же, однако, превратило
осуществленное
желание в неосуществленное; разве не служит оно ярким
опровержением моей теории. Конечно, достаточно было бы сделать только
вывод из этого сновидения, чтобы произвести его толкование. Сновидение
это доказывало мою неправоту; таким образом, её желанием было, что бы я
оказался неправ, и сновидение осуществило именно
её
желание. Желание,
чтобы я оказался неправ, касалось, однако, в действительности другого,
более серьезного вопроса. Дело в том, что материал, добытый к этому
времени анализом, давал право думать, что в её жизни произошло нечто,
послужившее непосредственной причиной её заболевания. Она отрицала это и
не могла вспомнить ничего подобного. Вскоре, однако, мы убедились, что я
был прав. Таким образом, её
желание, чтобы я оказался неправым,
проявившееся в её сновидении о совместной жизни со свекровью,
соответствовало вполне справедливому желанию, чтобы подозреваемое мною
событие никогда не имело места в действительности.
Без всякого анализа, исключительно при посредстве простого предположения
я разъяснил сновидение одного из моих приятелей, вместе со мной
окончившего гимназию. Однажды он слушал мою лекцию и узнал из неё, что,
на мой взгляд, сновидение представляет собою осуществление желания.
После лекции он отправился домой, и ему приснилось, что он проиграл все
свои процессы, – он был адвокатом. Он явился ко мне и сообщил мне об
этом. Я, желая отделаться от него, ответил: "Нельзя же все процессы
выигрывать", – про себя, однако, подумал: "если я в течение восьми лет
был в гимназии первым учеником, а он одним из средних, то разве не
удивительно, что у него с детских лет сохранилось
желание, чтобы я когда
нибудь основательно осрамился?" Другое сновидение более мрачного
характера было мне сообщено одной моей пациенткой тоже в виде протеста
против моей теории осуществления желаний. Пациентка моя, молодая
девушка, рассказала мне следующее сновидение:
"Вы, кажется, знаете, что
у моей сестры теперь всего один сын Карл; старший Отто умер, когда я ещё
жила у неё в доме. Отто был моим любимцем, я сама его воспитала.
Младшего я тоже очень любила, но во всяком случае далеко не так, как
покойного. Сегодня же ночью мне вдруг приснилось, что Карл умер. Он
лежит в маленьком гробу, сложив на груди руки; вокруг него горят свечи
все равно, как тогда вокруг Отто, смерть которого меня так потрясла.
Скажите же мне, что это значит? Вы ведь меня знаете, разве я уже такая
дурная, что могла пожелать смерти единственному ребенку своей сестры?
Или же мое сновидение означает, что мне бы хотелось, чтобы лучше умер
Карл, чем Отто, которого я гораздо больше любила?" Я уверил её, что это
последнее толкование исключается. Подумав немного, я дал правильное
толкование сновидения, которое она затем подтвердила. Мне это тоже было
нетрудно, потому что я знал историю жизни моей пациентки.
Рано осиротев, девушка воспитывалась в доме своей старшей сестры и
встретила там человека, который произвел неизгладимое впечатление на её
сердце. Одно время думали, что эти едва намечающиеся отношения
закончатся браком, но этому счастливому исходу помешала сестра. Мотивы
её поступка так и остались не выяснены. После разрыва господин, в
которого влюбилась моя пациентка, перестал бывать в доме её сестры. Сама
же моя пациентка после смерти маленького Отто, на которого она перенесла
тем временем всю свою нежность, ушла от сестры. Ей не удалось, однако,
освободиться от зависимости, а которую она попала вследствие своего
влечения к другу своей сестры. Гордость запрещала ей встречаться с ним;
но она была не в силах полюбить и другого. Когда любимый ею человек,
принадлежавший к кругу ученых, читал где нибудь лекцию, она постоянно
присутствовала на ней и вообще старалась видеть его, оставаясь в то же
время незамеченной. Я вспомнил, что на днях она мне рассказывала, что
профессор бывает на концертах, она тоже собирается пойти туда, чтобы
опять увидеть его.
Это было как раз накануне сновидения,
и концерт должен был состояться как раз в тот день, когда она пришла ко
мне. Мне было поэтому легко истолковать её сновидение, и я задал ей вопрос, не
помнит ли она о каком либо событии, тесно связанном со смертью
маленького Отто. Она ответила тотчас же: "Конечно, в тот день к нам в
дом пришел профессор, и я после долгого промежутка свиделась с ним у
гроба мальчика". – Это как раз соответствовало моему предположению, и я
истолковал её сновидение следующим образом:
"Если бы теперь умер второй
мальчик, то повторилось бы то же самое. Вы провели бы весь день у
сестры; к ней, наверное, пришел бы профессор, чтобы выразить свое
соболезнование, и вы бы увидели его совершенно в той же обстановке, что
и тогда. Сновидение означает не что иное, как ваше
желание снова
увидеться с ним,
желание, с которым вы внутренне боретесь. Я знаю, что у
вас в кармане билет на сегодняшний концерт. Ваше сновидение выражает
ваше нетерпение, оно предвосхитило ваше свидание с этим человеком,
которое должно произойти сегодня вечером".
Для сокрытия своего желания, она, очевидно, избрала ситуацию, в которой
такие желания наиболее легко подавляются: ситуацию, в которой человек
настолько преисполнен скорби, что забывает даже о любви. Тем не менее,
возможно, что и в реальной ситуации, которую правильно воспроизвело
сновидение, – у гроба первого любимого ею мальчика она не сумела
подавить нежного чувства к профессору, которого так давно не видала.
Иное толкование я дал аналогичному сновидению другой пациентки,
выделявшейся прежде своей находчивостью, остроумием и жизнерадостностью
и обнаружившей теперь все эти качества во время лечения. Этой даме
приснилось, что её единственная 15 летняя дочь умерла и лежит перед ней
в большой коробке. Она, по примеру других, воспользовалась этим
сновидением для опровержения моей теории осуществления желаний, хотя и
предчувствовала, что наличность коробки, наверное, укажет ей путь к
другому толкованию сновидения. (Подобно тому, как в сновидении о
неудавшемся ужине копченая лососина). При анализе ей пришло в голову,
что она накануне вечером была в обществе; там между прочим зашла речь об
английском слова "box", которое имеет столь различные значения: коробка,
ящик, жестянка, пощечина и так далее На основания других элементов того
же сновидения можно было констатировать, что она думала о созвучии
английского слова "box" с немецким "Buchse" (жестянка) и что затем ей
пришло в голову, что "Buchse" служит для вульгарного наименования
женских половых органов. Относясь снисходительно к её познаниям в
топографической анатомии, можно было предположить поэтому, что ребенок в
"коробке" означает плод в материнском чреве. Согласившись с этим, она не
стала отрицать, что сновидение действительно соответствует одному из
её
желаний. Как многие молодые женщины, она не особенно обрадовалась
беременности и не раз признавалась себе в желании, чтобы ребенок родился
мертвым. Однажды после ссоры с мужем она в припадке бешенства стала
колотить кулаками по животу, чтобы убить ребенка. Мертвый ребенок был
действительно осуществлением её желания, но желания, устраненного не
менее пятнадцати лет назад. Неудивительно поэтому, что осуществление
такого желания не сразу бросилось в глаза. За это время многое
изменилось.
Группа сновидений, к которой относятся два последних, имеющих своим
содержанием смерть близких людей, заслуживает более подробного
рассмотрения. Но я оставлю его до исследования типических сновидений:
там на многих других примерах я сумею показать, что, несмотря на
нежелательное содержание всех этих сновидений, они оказываются
осуществлениями желаний.
Не пациенту, а одному моему знакомому, чрезвычайно интеллигентному
юристу, я обязан сообщением нижеследующего сновидения, которое было мне
рассказано опять таки с намерением удержать меня от скороспелого
обобщения моей теории осуществления желаний. "Мне снилось, – сообщил мне
мой знакомый, – что я подхожу к моему дому под руку с одной дамой. Там
меня ждет закрытая карета, ко мне подходит какой то человек и говорит,
что он полицейский агент и приглашает меня следовать за ним. Я прошу
дать мне время привести в порядок дела. – Неужели, по вашему, мне
действительно так хочется быть арестованным?" – "Конечно нет", –
приходится мне с ним согласиться. – "Быть может, вы знаете, по какому
поводу вас хотели арестовать?" – "Да, кажется, за детоубийство". – "За
детоубийство? Вы же знаете, что это преступление совершает обычно лишь
мать, убивая новорожденного". – "Вы правы". – "А при каких
обстоятельствах произошло это сновидение? Что вы делали вчера вечером?"
– "Мне не хотелось бы вам рассказывать, это довольно щекотливый вопрос".
– "Как хотите, мне придется отказаться от толкования вашего сновидения".
– "Ну так слушайте, я ночевал не дома, а у одной дамы, с которой живу
уже довольно долгое время. Часто наблюдается, что сновидение
рассказывается субъектом не вполне, и лишь во время анализа в памяти
всплывают отдельные его элементы. Эти впоследствии вспоминаемые элементы
и дают обычно ключ к толкованию сновидения. См. ниже о забывании
сновидений.
Под утро я крепко заснул, и мне приснилось то, что вы уже
знаете".
– "Это замужняя женщина?"
– "Да".
– "А вам хотелось бы иметь от
неё ребенка?"
– "Нет, нет, это бы выдало тотчас же нашу тайну".
– "Вы
имеете, наверное ненормальный coitus?".
– "Да, мы применяем
coitus
interruptus".
– "Прав ли я буду, если предположу, что в эту ночь вы
имели несколько раз такой coitus и заснули, испытывая боязливое чувство,
что у вас может родиться ребенок?"
– "Пожалуй".
– "Тогда ваше сновидение
– несомнение осуществление желания, благодаря ему вы успокоились: у вас
нет ребенка, или, что почти то же самое, вы этого ребенка убили.
Вот вам
и посредствующие звенья. Вспомните: несколько дней тому назад мы с вами
говорили о том, что предохранительные средства от беременности вполне
дозволены, между тем как всякая искусственная мера, предпринятая после
того, как яйцо и семя встретились и образовался зародыш, считается
преступлением и карается законом. В связи с этим мы вспомнили об одном
средневековом споре, когда, в сущности, душа вселяется в зародыш, – от
этого зависит самое понятие убийства ребенка. Вы знаете, наверное,
стихотворение Ленау, который ставит на одну ступень детоубийство и
предотвращение беременности".
– "О
Ленау я почему то вспомнил сегодня
утром".
– "Это тоже отголосок вашего сновидения. Теперь же я постараюсь
найти в вашем сновидении
ещё одно побочное осуществление желания…
Вы
подходите к своему дому под руку с этой дамой. Вы её ведете, таким
образом, к себе вместо того, чтобы провести ночь у неё. То, что
осуществление желания, образующее центральный пункт вашего сновидения,
скрывается в столь неприятной форме, имеет, по видимому, не одно только
основание. Из моей статьи об этиологии невроза страха вы могли бы
судить, что coitus interruptus я считаю одной из важнейших причин
возникновения невротических страхов. Нет ничего удивительного, если
после такого coitus у вас появилось боязливое чувство, которое и
составило один из элементов вашего сновидения. Этим чувством вы
пользуетесь и для того, чтобы замаскировать осуществление желания.
Впрочем, детоубийство ведь этим не объясняется. Как вам пришло в голову
это специфически женское преступление?" – "Должен признаться вам, что
несколько лет тому назад я был причастен к аналогичному делу, был
виновником того, что одна девушка произвела вытравление плода, опасаясь
последствий связи со мной. Я, конечно, в сущности, не причастен к её
поступку, но долгое время находился во вполне понятном страхе, что дело
выйдет наружу". – "Вполне понятно, это воспоминание служит второй
причиной того, почему мысль о неудачном
coitus interruptus вселила в вас
столь неприятное чувство".
Один молодой врач, который слышал это сновидение на моей лекции, должно
быть, очень заинтересовался им, так как ему в ту же ночь приснилось
другое, аналогичное сновидение, имевшее, однако, своим объектом
совершенно другую область. Накануне он подал в магистрат сведения о
своих доходах; они были вполне правдивы, так как он действительно
зарабатывал немного. Ему приснилось, однако, что к нему приходит
знакомый, бывший на заседании податной комиссии, и рассказывает, что все
сведения были признаны правильными и лишь его сведения возбудили общее
недоверие. Он будто присужден к довольно значительному штрафу.
Сновидение это представляет собою плохо скрытое осуществление желания
прослыть за врача с большой доходной практикой. Оно напоминает, впрочем,
известную историю об одной молодой девушке, которой отсоветовали
выходить замуж, так как её жених очень вспыльчив и, наверное, в браке
будет её бить. Девушка ответила только: "Пусть он только попробует".
Её
желание выйти замуж было настолько сильным, что она примирилась даже с
печальной перспективой, связанной с её браком, и даже как бы желала его.
Окидывая взглядом эти довольно частые сновидения, по видимому, прямо
противоречащие моей теории, – все они имеют своим содержанием
неосуществление желания или же наступление нежелательного явления – я
вижу, что их можно свести к двум принципам, из которых один не был мною
ещё упомянут, хотя как в жизни, так и в сновидениях людей он играет
видную роль; одною из причин этих сновидений является
желание того,
чтобы я оказался неправ. Эти сновидения наблюдаются постоянно во время
моего лечения, когда пациент, так сказать, противится мне, и я почти
всегда могу вызвать искусственно такие сновидения, разъясняя подробно
пациенту свою теорию осуществления желаний. Аналогичные сновидения
неоднократно сообщались мне моими слушателями студентами: они
представляют собою несомненную реакцию на их знакомство с моей "теорией
осуществления желании".
Нет ничего удивительного, что мои читатели испытывают такие же
сновидения: они охотно откажутся в сновидении от какого либо желания,
лишь бы осуществить
желание, чтобы я оказался неправ. Приведу ещё один
пример такого сновидения, наблюдавшегося мною во время лечения одной
молодой девушки, которая лечится у меня вопреки желанию её близких и
советам домашних авторитетов; ей приснилось следующее сновидение:
"Дома
ей запрещают ходить ко мне. Она напоминает мне о данном ей мною обещании
лечить её в крайнем случае бесплатно, и я говорю ей, что в материальных
вопросах я не могу никому оказывать снисхождения".
В этом сновидении действительно трудно проследить осуществление желания,
но в таких случаях наряду с одной загадкой можно всегда найти и другую,
разрешение которой поможет разрешению первой. Откуда она взяла эти
слова, приписываемые мне ею? Я, понятно, не говорил никогда ничего
подобного, но один из её братьев, именно тот, который имеет на неё
наибольшее влияние, высказал ей про меня именно такое мнение.
Сновидение, таким образом, стремится доказать, что
её брат был прав;
считать своего брата справедливым она старается не только во сне. Это –
стремление всей её жизни и один из мотивов её болезни.
Один врач (Авг. Штерке) видел и истолковал сновидение, которое, на
первый взгляд, представляет особые трудности теории исполнения желаний.
"Я вижу у себя на левом указательном пальце первичную сифилитическую
язву на последней фаланге".
У нас, пожалуй, появится искушение отказаться от толкования этого
сновидения ввиду того, что оно кажется нам связанным и ясным по своему
содержанию, которое, конечно, нежелательно. Однако, если не побояться
трудностей анализа, то можно узнать, что "первичная язва"
("Primaraffekt") тождественна "prima affectio" (первой любви) и что
отвратительная язва оказывается, по словам Штерке, "заменой исполнения
желаний, связанных с сильным аффектом" (Zentralblatt für Psychoanalyse
11, 1911/12).
Другой мотив таких сновидений, рисующих осуществление нежелательных
фактов, настолько очевиден, что его чрезвычайно легко не заметить, как
это было и со мной в течение некоторого времени. В сексуальной
конституции очень многих людей есть немало мазохист ских компонентов,
возникающих благодаря превращению агрессивных садистических компонентов
в свою противоположность. Таких людей называют "идейными" мазохистами,
если они ищут наслаждения не в причиняемых им физических страданиях, а в
унижении и душевных мучениях.
Без дальнейших пояснений ясно, что эти
лица могут испытывать сновидения, имеющие своим содержанием
неосуществление желания, но кажущиеся, однако, им не чем иным, как
именно осуществлением желаний, удовлетворением их мазохистских
наклонностей. Я привожу здесь такое сновидение: молодой человек,
мучивший в ранние годы своего старшего брата, к которому он был
гомосексуально расположен, видит теперь, после того как у него в корне
изменился характер, следующее сновидение, состоящее из трех частей.
I. Его старший брат "надоедает" ему.
II. Двое взрослых любезничают друг с другом, преследуя при этом
гомосексуальные цели.
III. Брат продал предприятие, которым он, (пациент) намеревался
руководить в будущем.
После последней части сновидения он проснулся с мучительным чувством, и
тем не менее это – мазохистское сновидение, содержащее в себе
осуществление желания; перевод этого сновидения гласил бы: я получил бы
как раз по заслугам, если бы брат наказал меня своей продажей за все те
мучения, которые я причинил ему.
Я надеюсь, что предыдущих примеров и разъяснений достаточно, чтобы
считать правдоподобным – до следующего возражения, – что и сновидения с
неприятным содержанием оказываются все теми же осуществле ниями желаний:
впрочем, я в дальнейшем вернусь ещё к сновидениям, содержанием которых
являются переживания, связанные с неудовольствием. Никому не может
показаться, кроме того, случайностью, что при толковании этих сновидений
мы всякий раз отклонялись к вопросам, о которых не любят говорить и даже
не любят думать. Неприятное чувство, побуждаемое такими сновидениями,
наверное, попросту идентично с неприятным чувством, которое удерживает
нас – в большинстве случаев успешно – от обсуждения этих вопросов и даже
от размышления над ними и которое должно быть преодолено каждым из нас,
если мы все таки должны коснуться их.
Это повторяющееся таким образом в
сновидении неприятное чувство не исключает, однако, наличности желаний;
у каждого человека есть желания, которые он не сообщает другим, и
желания, в которых он не сознается даже себе самому. С другой стороны,
мы имеем полное основание привести в связь неприятный характер всех этих
сновидений с фактом искажающей деятельности последних и заключить
отсюда, что эти сновидения потому так искажены, и исполнение желания
потому так глубоко в них скрыто, что в них заложено недовольство
вопросом, трактуемым в сновидениях, и желаниями, изображенными в них.
Искажающая деятельность сновидения оказывается в действительности
деятельностью цензуры.
Мы учтем все, что дал нам анализ неприятных
сновидений, если следующим образом изменим нашу формулу, выражающую
сущность сновидения: Сновидение представляет собою (скрытое)
осуществление (подавленного, вытесненного) желания. Один великий поэт,
живущий в настоящее время, который – как мне сказала – ничего не знает о
психоанализе и о толковании сновидений, дошел самостоятельно до почти
тождественной формулы о сущности сновидения:
"Независящее от нас
появление подавленных страстных желаний под фальшивым обликом и
названием". С. Spitteler. Meine fruhesten Eriebnisse (Süddentsche
Monatshefte, Oktober 1913).
Забегая вперед, я привожу здесь мнение Отто Ранка,
который расширил и несколько видоизменил вышеприведенную основную
формулу: "Сновидение
всегда изображает, пользуясь вытесненным инфантильно сексуальным
материалом, исполнение актуальных и обычно в то же время
эротических
желаний в замаскированной и символической форме" ("Сновидение, которое
само себя толкует").
Нам остаются ещё сновидения страха; они представляют собою особую
разновидность сновидений с неприятным содержанием, и наличность в них
осуществления желаний должна встретить наибольшее сопротивление со
стороны многих противников.
Однако сновидения страха разъясняются
чрезвычайно легко, они не образуют собою новой стороны проблемы
сновидения, которая проявлялась бы в них: идет попросту речь о понимании
невротических страхов. Страх, ощущаемый нами в сновидении, лишь мнимо
объясняется содержанием последнего. Когда мы подвергаем толкованию это
содержание, то замечаем, что страх при какой либо фобии чрезвычайно мало
объясняется представлением, с которым связана эта фобия. Хотя, например,
и правильно, что человек может выпасть из окна и поэтому имеет основание
быть осторожным, подходя к окну, но совершенно невозможно понять, почему
при соответственной фобии страх настолько велик, что мешает больному
вообще подходить к окну. Одно и то же объяснение оказывается верным как
для фобий, так и для сновидений страха. Страх и тут и там лишь
присоединяется к сопутствующему представлению и проистекает из
совершенно иных источников.
Касаясь этой тесной связи страха в сновидении со страхом при неврозах, я
при рассмотрении первого должен сослаться на второй. В небольшой статье
относительно "невроза страха" (Neurolog. Zentralblatt, 1895) я в свое
время говорил, что невротический страх проистекает из сексуальной жизни
и соответствует подавленному, неудовлетворенному либидо. Забегая вперед,
я привожу здесь мнение Отто Ранка,
который расширил и несколько видоизменил вышеприведенную основную
формулу: "Сновидение
всегда изображает, пользуясь вытесненным инфантильно сексуальным
материалом, исполнение актуальных и обычно в то же время
эротических
желаний в замаскированной и символической форме" ("Сновидение, которое само себя
толкует").
Эта формула с тех пор всегда подтверждалась. Из неё же можно
заключить, что сновидения страха суть сновидения с сексуальным
содержанием: либидо превращается в них в страх. Ниже мы будем иметь
случай подтвердить это положение анализом некоторых сновидений у
невротиков. В дальнейших попытках приблизиться к теории сновидения я
коснусь ещё обсуждения этих сновидений и их отношения к теории
осуществления желаний.
Оглавление
www.pseudology.org
|