Сокращенный перевод с английского Рафаила Нудельмана Сигизмунд Фрейд Этот Человек Моисей Часть 2. Если бы Моисей был египтянином В первой части этого очерка я пытался найти новые доводы в пользу того, что этот Человек Моисей освободитель и законодатель еврейского народа был не евреем, а египтянином. То обстоятельство, что его имя принадлежит египетскому словарю было подмечено давно, хотя и не оценено по достоинству. Я добавил к этому, что анализ мифа о рождении с необходимостью приводит к выводу, что он был египтянином, в котором народ хотел видеть еврея. В заключение я указал, что такой вывод открывает важные и далеко идущие возможности, но я не был готов тогда их отстаивать.   Чем более решительны подобные умозаключения, тем более осторожным следует быть, излагая их, чтобы не выставить под удар здание без надежного фундамента, вроде колосса на глиняных ногах. Никакая вероятность, даже самая соблазнительная, не может гарантировать от ошибки. Даже если все элементы загадки кажутся сошедшимися как в сложившейся головоломке, нужно помнить, что кажимость - это еще не истина, а истина - не всегда то, что кажется таковой. И вообще, не так уж лестно оказаться в том же ряду, что схоластики и талмудисты, которые довольствуются изощренностью собственного ума, нисколько не заботясь, насколько их хитросплетения согласуются с истиной. Несмотря на то, что эти опасения тяготят меня сегодня не меньше, чем прежде, в борьбе моих противоречивых Желаний победило все же решение дополнить первую часть нижеследующим продолжением. Но и оно, само по себе, тоже является лишь частью целого - и далеко не самой важной его частью.   2 Допустив, что Моисей действительно был египтянином, мы поначалу выигрываем только то, что оказываемся перед очередной трудной загадкой. Можно ожидать, что когда некое племя готовится к какому-то великому свершению, кто-то из его членов становится (или избирается) вождем. Но трудно понять, что могло побудить знатного египтянина (возможно - принца жреца или аристократа) возглавить толпу культурно отсталых иммигрантов и покинуть вместе с ними свою родную страну. Хорошо известное презрение египтян к иноземцам делает такой поступок особенно невероятным. Я даже склонен думать, что именно поэтому историки, признавшие его имя египетским и приписавшие ему всю египетскую мудрость, не решились обсудить очевидную возможность, что он вообще был египтянином. За первой трудностью следует вторая. Не нужно забывать, что Моисей был не просто политическим вождем живших в Египте евреев, он был также их учителем и законодателем, а главное - Человеком, который заставил их принять новую религию, которая до сих пор называется «моисеевой». Но способен ли один Человек с такой легкостью создать новую религию? И если уж он хочет навязать какую то религию другому, не будет ли самым естественным навязывать ему свою собственную?   Евреи в Египте наверняка имели какую-то религию, и если Моисей, давший им взамен новую, был египтянином, то нельзя отвергнуть с порога возможность что эта новая, другая религия попросту была - египетской. Но тут то мы и наталкиваемся на трудность: резкое противоречие между еврейской религией, приписываемой Моисею, и религией Египта. Первая была невероятно жестким монотеизмом. Существует только один Бог - единственный всемогущий непостижимый. Созерцать Его невозможно, запрещено делать Его изображения, даже Имя Его нельзя произносить. Напротив, в египетской религии существовало невообразимое множество богов самого разного происхождения и значения. Некоторые из них были воплощениями натуральных стихий - неба Земли Солнца и луны.   Другие были абстракциями вроде Маат (Справедливость, истина), третьи - гротескными созданиями, вроде карликовой Бес. Но большинство из них составляли местные божки, напоминавшие о тех временах, когда страна еще была разделена на многочисленные провинции. Все они имели облик животных, словно еще не успели расстаться со своим прообразом - древним животным тотемом.   3   Между ними нет даже четкого различия по функциям. Гимны в их честь говорят о каждом одно и то же и беззаботно отождествляют их друг с другом, безнадежно запутывая весь пантеон. Имена одних сочетаются с именами других, превращаясь, порой в простые эпитеты. Так во времена расцвета так называемого "Нового царства" главный Бог города Фивы именовался Амон Ра; причем в этом сочетании первая часть означала бараноголовое городское божество.   А вторая - ястребиноголового солнечного Бога из провинции Он. В религиозных церемониях в честь всех этих богов (как и в повседневной жизни египтян) широко использовались магические заклинания формулы и амулеты. Некоторые из этих различий можно легко объяснить принципиальным отличием последовательного монотеизма от безграничного политеизма. Другие явно связаны с разницей в интеллектуальном уровне: одна религия близка к примитивной, другая воспаряет к вершинам утонченной абстракции. Возможно, именно поэтому кажется иногда, что противоположность моисеевой и египетской религий является чуть ли не сознательной и намеренно подчеркнутой: к примеру, там, где одна сурово осуждает всякую магию и колдовство, в другой они процветают в изобилии; а там где египтяне с ненасытным жаром создают все новые подобия своих богов в камне глине и металле, другая религия категорически запрещает творить любые подобия живых или даже воображаемых существ. Существует еще одно различие между этими двумя религиями, в объяснение которого не хотелось бы вдаваться. Ни один древний народ не посвятил так много сил преодолению смерти, не предпринимал таких тщательных приготовлений к загробной жизни, как египтяне: не случайно самым популярным и неоспоримым из египетских богов был именно Осирис, правитель иного мира.   Напротив, ранняя еврейская религия начисто отказывалась от бессмертия и даже не упоминала о возможности загробной жизни. Это тем более примечательно, что, как показало последующее развитие, вера в такую жизнь вполне согласуется с монотеизмом. Я надеялся, что, приняв египетское происхождение Моисея, покажу, какой это проливает свет и какие дальнейшие стимулы дает. И вот, первый же вывод из этого предположения о том, что религия, которую он дал евреям, была его собственной, египетской, - натолкнулся на различие, да где там! - на полную противоположность этих двух религий. II Но тут открывается новый подход, основанный на одном странном факте из Истории египетской религии, который был обнаружен и по достоинству оценен лишь сравнительно недавно. Оказывается, можно все-таки думать, что Моисей дал евреям некую свою тоже египетскую религию - хотя это не обязательно была господствующая религия Египта. Во времена великой Восемнадцатой династии, когда Египет впервые стал мировой державой примерно в 1375 году до н.э., на трон взошел некий молодой фараон, который поначалу взял себе имя Аменхотеп (IV), по примеру своего отца, а затем сменил это имя - да и не только одно имя. Этот фараон задался целью навязать своим подданным новую религию, которая отличалась от их древних традиций и всех знакомых обычаев.   То был последовательный монотеизм первый в своем роде, насколько нам известно, в Истории человечества, а из этой веры в единого Бога вытекала религиозная нетерпимость, неведомая древним ни до, ни после того. Однако правление Аменхотеп продолжалось всего семнадцать лет; вскоре после его смерти (в 1358 году) новая религия была отвергнута, а память о царе еретике предана проклятию. Развалины его новой столицы построенной в честь единого Бога, да надписи на могильных плитах - вот и все источники, из которых мы узнаем то немногое, что нам о нем известно.   Все связанное с этим необыкновенным, поистине уникальным Человеком вызывает величайший интерес. Новое всегда имеет корни в том, что уже было. Корни египетского монотеизма тоже можно с определенной уверенностью проследить на некоторое время вспять*. В жреческой школе Храма Солнца в Он (Гелиополис) издавна развивалась идея универсального божества и его нравственных законов.   Маат - богиня справедливости, правды и порядка - считалась дочерью солнечного Бога Ра. Уже при Аменхотепе III, Отце и предшественнике реформатора, поклонение солнечному Богу было на подъеме - вероятно, как оппозиция преклонению перед Амоном из Фив, который стал слишком могущественным. Было заново открыто древнее имя солнечного Бога - Атон (или Атум), и в этой религии Атона молодой фараон нашел учение, которое даже не надо было создавать - достаточно было к нему примкнуть. Здесь я следую за книгами Брестеда и соответствующими главами "Кембриджскои древней Истории".   2 Примерно в то же самое время возникли политические обстоятельства, которые оказали длительное воздействие на египетскую религию. Благодаря победоносным походам великого завоевателя Тутмоса III Египет стал мировой державой. Он подчинил себе Нубию на юге, Палестину, Сирию и часть Месопотамии на севере. Египет стал империей, и это отразилось в религии становлением универсальности и монотеизма.   Поскольку власть фараона теперь простиралась на Нубию и Сирию, боги тоже должны были выйти за национальные пределы, и новый Бог египтян должен был стать подобным фараону - единственным и всемогущим повелителем всего известного египтянам мира. Кроме того, было лишь естественным, что по мере расширения границ Египет открывался чужеземным влияниям - некоторые жены фараона были азиатскими принцессами (возможно, даже Нефертити, любимая жена Аменхотеп IV), и не исключено, что идеи монотеизма тоже пришли прямиком из Сирии. Аменхотеп никогда не отрицал своего вклада в культ Солнца. В двух гимнах Атону, которые сохранились на могильных плитах и были, вероятно, сочинены им самим, фараон восхваляет Солнце, как создателя и хранителя всего живого в Египте и вне его, с такой страстью, которую можно встретить разве что в написанных столетия спустя еврейских псалмах в честь Яхве.   Но Аменхотеп не ограничился этим поразительным предвосхищением наших нынешних познаний о благотворности солнечного света. Нет сомнений, что он пошел дальше: он поклонялся Солнцу не только как материальному объекту, но и как символу божества, всесилие которого проявляется в его сиянии*. Но мы принизили бы значение фараона, если бы видели в нем всего лишь поклонника и покровителя религии Атона, уже существовавшей до него. Его деятельность была куда более энергичной. Он добавил кое-что, превратившее доктрину универсального Бога в монотеизм: исключительность. В одном из его гимнов это выражено следующими словами: "О Ты, единственный Бог, нет других Богов, кроме Тебя".   3   А при оценке любой новой доктрины нельзя ограничиваться только тем, что она утверждает; не менее важно, что она отвергает. Было бы ошибкой думать также, будто новая религия возникла сразу во всем всеоружии, как Афина из головы Зевса. Напротив, все указывает, что во времена Аменхотеп она постепенно приобретала все большую ясность, последовательность, жесткость и нетерпимость. Возможно, это произошло под влиянием яростной оппозиции со стороны жрецов Амона, которые однако по-настоящему подняли голову только после смерти фараона. Во всяком случае на шестом году царствования Аменхотеп эта оппозиция так усилилась, что фараон решил поменять свое имя, в которое входило частью имя ныне опального Амона. Он стал называть себя Эхнатоном. (По Брестеду это означает примерно то же, что прежнее имя: "Бог доволен".) Он изгнал старого Бога не только из своего имени, но также изо всех надписей и даже из имени своего отца, Аменхотеп III. Вскоре после смены имени Эхнатон покинул старую столицу, Фивы, где главенствовал Бог Амон, и основал новую ниже по реке, назвав ее Ахетатон (Горизонт Атона). Развалины этого города известны сегодня как Тель-аль-Амарна. (Именно в этих развалинах была в 1887 году найдена переписка египетских царей с их азиатскими вассалами, которая дала неоценимые сведения о древней Истории.) Преследования коснулись прежде всего Амона - но отнюдь не его одного. Повсюду в Египте были закрыты старые Храмы, запрещены традиционные богослужения и конфискована собственность жрецов. В своем рвении фараон дошел до того, что учинил расследование древних надписей, дабы удалить из них слово "Бог", если оно употреблялось во множественном числе. Неудивительно, что все эти приказы породили фанатическую ненависть притесняемых жрецов и недовольного населения, которая вырвалась наружу сразу после смерти фараона. Культ Атона не привлекал людей; поклонение ему, вероятно, ограничивалось тесным кругом придворных.   Конец Эхнатона окутан тайной. Известно, что ему наследовало несколько членов его семьи, но все они правили очень недолго. Уже его сын Тутанхамон вынужден был вернуться в Фивы и заменить в своем имени слово "Атон" на "Амон". Затем наступил период всеобщей анархии, пока военачальник Харемхаб, захвативший трон в 1350 году, не восстановил порядок. Великая Восемнадцатая династия была истреблена; ее завоевания в Нубии и Азии были утрачены; и в эти же печальные времена была восстановлена старая религия. С культом Атона было покончено, столица Эхнатона была разрушена и разграблена, а сам он - предан проклятию как совратитель.   4 Отметим некоторые негативные особенности этого культа, которые будут важны нам для дальнейшего. Прежде всего, он отвергает всякую мифологию, магию и волшебство. Вейгал в книге "Жизнь и дни Эхнатона" говорит, что Эхнатон не признавал адских ужасов, от которых следует-де защищаться магическими заклинаниями. "Все эти заклинания он предал огню. Джины, духи, чудовища, полубоги и сам Осирис вспыхнули ярким пламенем и превратились в прах". Далее, интересен способ, которым представлялся Бог-Солнце, - не маленькой пирамидой с соколом над ней, как прежде, а почти продуманно - круглым диском, из которого исходят лучи, кончающиеся в человеческих руках. При всей любви к фигуративному искусству, характерной для периода Амарны, не сохранилось ни одного фигуративного изображения солнечного Бога Атона - да и не могло, скажем с уверенностью, сохраниться. (Вейгал: "Эхнатон запретил делать идолы и кумиры в честь нового Бога. Истинный Бог, говорил фараон, не имеет обличья: и этого мнения он придерживался всю жизнь"). Наконец мы видим полное молчание относительно Бога Осириса и его царства мертвых. Ни Гимны, ни могильные надписи Амарны ничего не упоминают о том, что было, вероятно, ближе всего египетскому сердцу. Вряд ли можно найти более яркое противоречие с массовой религией Египта*. III Я рискну сделать следующий вывод: если Моисей был египтянином и передал евреям свою религию, то религия эта была эхнатоновой, то есть культом Атона. Я уже сравнивал выше еврейскую религию с массовой религией Египта и показал, как отличны они друг от друга.   Теперь я сравню эту религию с культом Атона в надежде показать, что поначалу они были идентичны. Понятно, это нелегкая задача. О культе Атона мы знаем довольно мало - об этом позаботились мстительные жрецы Амона. Моисееву религию мы знаем только в ее окончательной форме, запечатленной еврейскими жрецами через восемь веков после Исхода. Если, несмотря на это, нам удастся найти подтверждения своей гипотезы, ценность их будет тем более высока. Кажется, самый простой способ доказать тождественности моисеевой религии культу Атона - это сравнить исповедания веры в обоих случаях. Боюсь, однако, что такой путь нам не подходит. Еврейское исповедание веры, как хорошо известно, гласит: "Шма Исраэль Адонай Элоэйну Адонай Эхад". Если сходство египетского имени Атон с еврейским Адонай (и сирийским божественным именем Адонис) не простая случайность, а следствие исходного тождества звучания и значения, то приведенную формулу можно перевести так: "Слушай, Израиль, наш Бог Атон (Адонай) - единственный Бог".   Увы, у меня нет нужных познаний в этом вопросе, и я ничего не мог найти в соответствующей литературе; да, пожалуй, нам и не стоит так облегчать себе задачу. Впрочем, мы еще вернемся к проблеме божественного имени. Как сходство, так и различия обеих религий легко обнаружить - но это мало что дает. Если ограничиться самым принципиальным совпадением, то оно состоит в том, что обе религии - это разновидности строгого монотеизма. В некоторых отношениях еврейский монотеизм даже бескомпромисснее - он, например, запрещает любые зримые изображения Бога.   Самое же существенное различие, если не считать имени Бога, состоит в том, что еврейская религия начисто отвергает поклонение Солнцу, которого придерживались египтяне. Если же сравнить еврейскую религию со старой, массовой египетской религией, то невозможно избежать впечатления, что кроме принципиальной противоположности тут еще есть элемент сознательного противопоставления. Это впечатление можно объяснить, если в нашем сравнении заменить еврейскую религию культом Атона, который Эхнатон и в самом деле намеренно противопоставлял массовой египетской религии.   Нас удивляло, и вполне законно, что еврейская религия ничего не говорит о загробном мире, хотя такое представление вполне согласуется с самым строгим монотеизмом. Но и это удивление исчезает, как только мы перейдем от еврейской религии к культу Атона и предположим, что эта особенность была заимствована евреями из него - ведь Эхнатон был вынужден бороться с массовыми верованиями, в которых Бог смерти Осирис играл большую роль, чем все другие боги. Совпадение культа Атона с еврейской религией в этом важном пункте - первый сильный довод в пользу нашей концепции. 2   Моисей не только дал евреям новую религию; совершенно несомненно, что он ввел также обычай обрезания. Это важное для наших рассуждений обстоятельство никто вообще, кажется, не учитывал. Следует, впрочем, сказать, что ему противоречит библейский текст. В этом тексте обычай обрезания возводится ко временам патриархов - как символ завета, заключенного между Богом и Авраамом.   С другой стороны, тот же текст в одном из особенно темных абзацев упоминает, что Бог взъярился на Моисея за то, что тот пренебрег этим священным обычаем, и даже обещал в наказание покарать его. Жена Моисея, мидианитка, спасла мужа от гнева Господня тем, что быстренько проделала необходимую операцию. Но все эти библейские детали - на самом деле - искажения исходного текста, которые не должны нас смущать; мы вскоре займемся их причинами.   Остается несомненным, что вопрос об обрезании имеет один-единственный ответ: оно пришло из Египта. Геродот, этот "отец Истории", рассказывает, что обычай обрезания давно практиковался в Египте, и его слова подтверждаются исследованием мумий и рисунков на саркофагах. Ни один другой народ восточного Средиземноморья, насколько нам известно, не имел такого обычая; можно с уверенностью сказать, что семиты, вавилоняне и шумеры не были обрезаны.   Сама Библия подтверждает это в отношении жителей Ханаана - в рассказе о дочери Яакова и царе Шхема*. Мысль о том, что евреи в Египте восприняли обычай обрезания каким-либо иным путем, не через религию, дарованную им Моисеем, можно отвергнуть как абсолютно несостоятельную.   Теперь, запомнив, что обрезание было широко распространено в Египте, попробуем на минуту предположить, что Моисей был в действительности евреем, который задумал освободить своих соотечественников от служения египетским властителям и вывести их из страны, чтобы они обрели независимое, самостоятельное существование, - чего он в конце концов и достиг. Какой смысл был одновременно навязывать им обременительный обычай, который превращал их, так сказать, в египтян и неизбежно подкреплял воспоминания о Египте, если его цель была прямо противоположной - оторвать свой народ от страны рабства, и преодолеть его тоску по египетским "мясным горшкам"?   Нет, то, с чего мы начали, и то, чем мы кончили, настолько несовместимо, что я осмелюсь предположить следующее: если Моисей дал евреям не только новую религию, но и обычай обрезания, то он наверняка был не евреем, а египтянином, а потому и моисеева религия была скорее всего египетской; учитывая же ее противоположность массовой религии Египта, она могла быть только религией Атона, с которой еврейская религия имеет несколько примечательных совпадений.   3 Как я уже отмечал, мое предположение, будто Моисей был не евреем, а египтянином, порождает новую загадку. То, что он сделал, вполне понятно, если это сделал еврей, но необъяснимо для египтянина. Однако если мы отнесем Моисея к временам Эхнатона и свяжем его с фараоном, загадка тотчас разрешается и возможные причины такого поступка напрашиваются сами собой, отвечая на все наши недоумения.   Предположим, что Моисей был знатным аристократом, возможно даже членом царской семьи, как и утверждает миф. Он несомненно был выдающимся, амбициозным и энергичным Человеком; быть может, в отдаленном будущем он даже видел себя на престоле фараона, вождем народа, правителем империи. Будучи тесно связан с фараоном, он стал убежденным сторонником новой религии, и ее основные принципы, которые он глубоко постиг, стали его жизненными убеждениями. После смерти фараона и наступившей реакции он увидел, что все его мечты и планы развеялись как дым. Если только он не готов был отречься от дорогих ему убеждений, ему нечего было делать в Египте - он потерял родину. В этот тяжелый час он пришел к поразительному решению.   Мечтатель Эхнатон оторвался от народа и позволил своей империи рухнуть. Активная натура Моисея изобрела план создания новой империи, с новым народом, которому можно даровать религию, отвергнутую египтянами. Это была, на мой взгляд, героическая попытка сразиться с судьбой, компенсировать себе - сразу в двух направлениях - утраченное в катастрофе Эхнатона. Возможно, во время этой катастрофы Моисей был правителем той пограничной провинции (Гошем), в которой (уже в "гиксосский период") поселились некоторые семитские племена. Их-то он и избрал на роль своего нового народа. Историческое решение! Моисей установил связь с ними, он стал их вождем и возглавил их Исход "мышцей простертой". В полном противоречии с библейской традицией мы можем смело предположить, что Исход проходил мирно и не вызвал преследования. Это оказалось возможным благодаря авторитету Моисея и отсутствию в тот момент центральной власти, которая могла бы его предотвратить. По нашей реконструкции Исход из Египта должен был произойти где-то между 1358 и 1350 годами до н. э. - иными словами, сразу после смерти Эхнатона, но еще до того, как Харемхаб восстановил государственную власть. Целью странствия мог быть только Ханаан. После того, как владычество Египта рухнуло, туда хлынули орды воинственных арамеев, которые разрушали и грабили все на своем пути и тем самым показали, где еще может найти себе место под Солнцем предприимчивый народ.   Мы знаем об этих завоевателях из корреспонденции, найденной в Амарне. Там они именуются "хабиру", и это имя неизвестными путями перешло на еврейских завоевателей, "ивриим", которые пришли позже и не могли еще упоминаться в текстах Амарны. Племена, наиболее близкие к египетским евреям, также жили на юге Палестины, в Ханаане.   4 Предположенные нами причины Исхода в целом объясняют также вопрос об обрезании. Мы знаем, как люди и народы относятся к этому древнему, почти непонятному сегодня обычаю. Те, кто его не практикует, видят в нем нечто странное и даже отвратительное; но те, кто придерживается этого обычая, гордятся им. Они чувствуют свое превосходство, аристократизм и смотрят сверху вниз на других, считая их нечистыми. Даже сегодня турок, когда он хочет оскорбить христианина, называет его "необрезанной собакой".   Вполне вероятно, что Моисей, прошедший обрезание как египтянин, относился к нему точно так же. Евреи, с которыми он покинул родную страну, должны были стать улучшенным суррогатом египтян, оставленных позади. Они не должны были ни в коем случае быть ниже их. Он хотел сделать из них "народ святых", - об этом прямо говорит нам библейский текст, - и в знак этого посвящения ввел обычай, который по меньшей мере уравнял их с египтянами.   Более того, ему было только на руку, что этот обычай отделял их от других и препятствовал смешиваться с прочими племенами, которые могли встретиться во время странствия - точно так же, как египтяне чурались всех чужеземцев*. Кажется, однако, что позже еврейская традиция вдруг начала ощущать гнет тех идей, что мы только что представили. Признать, что обрезание - это египетский обычай, введенный Моисеем, было бы почти равносильно признанию, что и религия, дарованная Моисеем, была египетской. А у евреев были серьезные причины отрицать это; в итоге, они стали замалчивать и правду об обрезании. IV Дойдя до сих пор, я готов услышать упрек, что построил всю свою конструкцию (которая относит Моисея-египтянина ко временам Эхнатона, приписывает политическому положению страны его решение возглавить еврейский народ и утверждает, что религия, которую он навалил на этот народ, была культом Атона, только что отвергнутым египтянами) - что я построил все это здание чересчур уверенных предположений без всяких подтверждений в историческом материале. Я не думаю, что такой упрек оправдан. Я уже во введении говорил о собственных сомнениях, поставил, так сказать, вопросительный знак перед скобками, и не считаю нужным каждый раз теперь повторять его внутри этих скобок. Я и сам могу подбросить несколько критических поленьев в огонь последующей дискуссии. Зависимость еврейского монотеизма от монотеистического эпизода египетской Истории, это основное ядро моей концепции, была подмечена и раньше некоторыми исследователями. Я не привожу тут их имен, потому что ни один из них не сумел объяснить, как стала возможной такая зависимость. Но даже, если она олицетворялась в Личности Моисея, как я предположил, нельзя исключить и другие возможности.   Нельзя, например, исключить, что и после низвержения официального культа Атона монотеистическая тенденция в Египте могла сохраниться. Школа жрецов в Он, откуда пошла эта традиция, могла пережить катастрофу и вовлечь целые поколения - уже после Эхнатона - в орбиту своей религиозной мысли. Вполне возможно поэтому, что Моисей участвовал в этом деле, даже если он и не жил во времена Эхнатона, и не находился под его личным влиянием, а просто был последователем или даже членом школы в Он.   Такое предположение могло бы отодвинуть дату Исхода и приблизить ее к общепринятой (XIII век до н. э.). Но во всем остальном оно не имеет никаких преимуществ. Зато нам пришлось бы отказаться от достигнутого понимания мотивов, которые руководили Моисеем, равно как и от мысли о том, что Исход был ускорен анархией, царившей тогда в Египте. Цари Девятнадцатой династии правили уже твердой рукой. Все внутренние и внешние условия, благоприятствовавшие Исходу, совпали только на короткий период после смерти еретического царя. "С узколобым высокомерием взирают они на всех прочих, считая их нечистыми и более далекими от богов, чем они сами". Разумеется, нельзя не вспомнить здесь также и обычаи жизни в Индии. Кстати, что могло навести еврейского поэта XIX века Гейне на мысль обозвать свою религию "заразой, что идет от берегов Нила, извращенными верованиями древних египтян"?   2 В еврейской апокрифической литературе можно найти многочисленные мифы и поверья, которые в течение веков окружили титаническую фигуру первого вождя евреев и основателя их религии и во многом затмили и затемнили его Личность. В этих источниках могут оказаться и те фрагменты здравой традиция, для которых не нашлось места в Пятикнижии. Одна из таких легенд увлекательно рассказывает, как амбиции нашего Человека Моисея проявлялись уже в раннем возрасте. Однажды, когда фараон подбрасывал его на руках, трехлетний Моисей ухитрился стащить с его головы корону и водрузить ее на свою собственную голову.   Фараон был поражен этим предзнаменованием и поспешил посоветоваться с мудрецами. (Аналогичную, хотя и несколько измененную Истории рассказывает Иосиф Флавий.) В другом месте рассказывается о победных войнах, которые Моисей вел в Эфиопии, как египетский военачальник, и о том, как он вынужден был бежать из страны, потому что опасался зависти придворных или даже самого фараона.   Сама библейская История наделяет Моисея некоторыми вызывающими доверие чертами. Она описывает его как вспыльчивого, темпераментного Человека - во время одной из таких вспышек гнева он убил жестокого надсмотрщика, который издевался над еврейским рабом, в другой раз, раздраженный изменой своего народа, в гневе разбил скрижали завета, полученные на горе Синай. Сам Господь в конце концов наказал его за нетерпение, - хотя нам не рассказывают, с чем оно было связано.   Поскольку раздражительность - не из тех свойств, которые стоило бы возвеличивать, можно думать, что тут есть зерно исторической правды. Нельзя исключить и такую возможность, что многие личные черты, которые евреи на первых порах приписали своему Богу, сделав его ревнивым, суровым и неумолимым, в действительности относятся к их воспоминаниям о Моисее, - ибо в действительности не этот незримый Бог, а этот Человек Моисей вывел их из Египта. Еще одна черта, приписываемая ему, представляет для нас особый интерес. Рассказывают, что Моисей был "косноязычен" - иными словами, заикался или с трудом говорил, - и поэтому для разговоров с фараоном ему приходилось призывать на помощь Аарона (которого называют моисеевым братом). Это опять-таки может быть исторически достоверным и кое-что добавлять к живому портрету нашего великого Человека.   Но с другой стороны, "косноязычие" Моисея может иметь иное, куда более примечательное объяснение. Здесь в слегка искаженном виде можно видеть следы воспоминаний о том, что Моисей говорил на другом языке и не мог общаться со своими семитскими "неоегиптянами" без помощи переводчика - во всяком случае, на первых порах. Тогда это было бы еще одним подтверждением нашего тезиса: Моисей - египтянин. Представляется, что теперь мы окончательно исчерпали последовательность наших рассуждений. Из предположения, что Моисей был египтянином, доказано оно или нет, на данном этапе больше ничего извлечь нельзя. Нет такого историка, который не согласился бы, что библейский рассказ о Моисее - это благочестивый миф, который в собственных интересах подменил собой былую традицию.   Но какова была эта исходная традиция, мы не знаем. Хотелось бы, конечно, узнать, и каковы были цели произведенных в ней изменений, но этому мешает полное отсутствие необходимых исторических данных. Нас не должно смущать, что наша реконструкция не включает многих очаровательных деталей библейского текста: десяти казней, перехода через море, торжественного дарования Закона на горе Синай.   3   Но гораздо хуже, что мы вошли в противоречие с некоторыми серьезными современными исследованиями. Эти современные историки, примером которых является Эдуард Мейер, принимают библейский текст в одном принципиальном пункте. Они согласны, что еврейские племена, которые позже стали народом Израиля, в какой-то определенный момент приняли новую религию. Но по их мнению это произошло не в Египте и не у подножья одной из гор Синайского полуострова, а в многоводном оазисе Мерибат-Кадеш в южной Палестине, между восточной оконечностью Синайского полуострова и западной Аравией. Здесь евреи стали поклоняться Богу Яхве, вероятно - племенному божеству живших поблизости мидианитов. Возможно, и другие соседние племена тоже поклонялись этому Богу.   Яхве был, по всей видимости, божеством вулкана. Но, как мы знаем, в Египте нет вулканов, а горы Синайского полуострова никогда не были вулканическими. С другой стороны, проявления вулканической активности вплоть до поздних времен имели место по западной границе Аравии. Один из тамошних вулканов и мог быть той горой Синай-Хорев, на которой по поверьям находилось убежище Яхве. Несмотря на все искажения, которые претерпел библейский текст, мы можем восстановить, по Мейеру, первоначальный характер этого Бога: то был жуткий, кровожадный демон, который выходил по ночам и избегал дневного света. Посредником между народом и этим Богом, акушером новой религии был некий Человек по имени Моисей. Он был зятем мидианиткого жреца Йетро и пас свои стада, когда услышал божественный зов. Йетро посетил его в Мерибат-Кадеш, чтобы преподать ему инструкции. Эдуард Мейер говорит, это верно, что он нисколько не сомневается в исторической правдивости рассказа о египетском рабстве и о катастрофе, постигшей египтян, - но он явно не знает, куда этот рассказ приткнуть и что с ним делать. Только обычай обрезания он готов считать заимствованием у египтян. Но он добавляет к нашим прежним рассуждениям два важных новых факта: во-первых, что Иошуа призывал народ принять обрезание, "чтобы избежать египетских попреков"; а во-вторых, что по Геродоту финикийцы (вероятно, те же евреи) и сирийцы в Палестине сами признавали, что заимствовали обрезание у египтян.   Однако идея Моисея-египтянина не увлекает Мейера. "Моисей, каким мы его знаем, это прародитель жрецов Кадеша; стало быть, он был связан с тамошним культом, он был героем генеалогического мифа, а не реальной исторической Личностью". Таким образом, ни один из тех,, кто принимает Моисея за историческую фигуру (за исключением таких, которые считают, что традиция в целом и есть историческая правда), не сумел заполнить его пустой контур конкретным содержанием, описать его как живую Личность, рассказать нам, чего он достиг и в чем состояла его миссия в Истории. Зато Мейер, не зная устали, готов еще и еще рассказывать о связи Моисея с Кадешем и мидианитами. "Личность Моисея так тесно связана с мидианитами и их священными местами в пустыне...". "Личность Моисея, неразрывно связана с Кадешем; его связь с мидианитким жрецом через брак с дочерью этого жреца дополняет всю картину. Напротив, его связь с Исходом и вообще вся История его юности оказываются абсолютно второстепенными и придуманы лишь для того, чтобы сделать Истории Моисея связной и последовательной".   Мейер отмечает также, что все детали, содержащиеся в Истории юности Моисея, позже попросту отбрасываются. "Моисей среди мидианитов - это уже не внук египетского фараона, а пастух, которому открылся Яхве. В рассказе о десяти казнях его родство с фараоном больше не упоминается, хотя оно могло быть весьма эффективно использовано, а приказ об убийстве израильских первенцев совершенно забыт. В рассказе об Исходе и гибели египтян Моисея вообще нет; он там не упоминается. Все те признаки героя, которые предполагает История его рождения и детства, совершенно отсутствуют во взрослом Моисее; теперь он только посланец Бога, чудотворец, которого Яхве наделил сверхъестественной силой". И действительно, невозможно отделаться от впечатления, что этот Моисей в Кадеше и у мидианитов (которому традиция приписывает даже сооружение медного змия в качестве идола-исцелителя) - совершенно другой Человек, чем тот "вычисленный" нами царственный египтянин, который открыл своему народу религию, сурово запрещающую всякую магию и волшебство.   Наш египетский Моисей отличается от мидианиткого Моисея не меньше, чем универсальный Бог Атон от демона Яхве на его божественном вулкане. И если мы допускаем, что в этих выводах современных историков есть хоть малейшая крупица истины, то мы должны признать, что нить, которую мы рассчитывали протянуть от предположения о Моисее-египтянине, порвалась вторично и на этот раз, кажется, без всякой надежды снова ее связать. V Тем не менее неожиданно, сам собой, открывается выход и из этого тупика. Попытки увидеть в Моисее историческую фигуру (а не просто жреца Кадеша) и вернуть ему его традиционную славу продолжались и после Мейера - Грессманом и другими историками. В 1922 году Эрнст Селлин ("Моисей и его значение") сделал открытие решающего значения. Он обнаружил в книге пророка Осии (вторая половина восьмого века до н.э.) безошибочные следы давнего предания, которое свидетельствовало, что основатель еврейской религии Моисей был свержен и убит во время восстания своим жестоковыйным и строптивым народом. Одновременно религия, которую он основал, была заброшена.   Это предание встречается не только у Осии; оно повторяется у большинства пророков; Селлин считает даже, что именно оно легло в основу всех последующих ожиданий Мессии. Ближе к концу вавилонского изгнания в еврейской среде возникла надежда, что этот жестоко замученный Человек, Моисей, вот-вот вернется из загробного мира и выведет свои раскаявшийся народ, - а возможно, не только этот народ, - в страну вечного блаженства. (Обсуждение буквально ощутимой здесь параллели с Основателем другой религии не входит в круг наших теперешних рассуждений). 2   Естественно, я не полномочен решать, правильно ли истолковал Селлин соответствующие места из пророков. Но если он прав, то обнаруженное им предание следует признать исторически достоверным, - ибо такую Истории не имеет смысла придумывать, для этого нет никаких очевидных причин. А если указанные события действительно произошли, легко понять, что их хотели бы предать забвению.   Мы вовсе не обязаны принимать на веру все детали предания. К примеру, Селлин полагает, что местом происшествия был Шиттим к востоку от Иордана; мы, однако, увидим, что это не согласуется с нашими рассуждениями. Примем предположение Селлина, что египтянин Моисей был убит евреями, а основанная им религия - заброшена. Это позволяет нам продолжить нить наших рассуждений, не вступая в противоречие с надежными результатами исторических исследований. Однако в других аспектах мы рискнем пойти независимым от историков путем. Нашим исходным пунктом остается Исход из Египта. По всей вероятности, вместе с Моисеем страну покинуло значительное число людей, - маленькая кучка не удовлетворила бы амбиции этого Человека с его грандиозными планами. Видимо, иммигранты пробыли в стране достаточно долго, чтобы превратиться в многочисленный народ.   Мы однако не очень удалимся от истины, если предположим, вслед за большинством исследователей, что в египетском рабстве находилась лишь часть тех племен, которые впоследствии составили еврейский народ. Иными словами, племя, вышедшее из Египта, объединилось затем с другими, родственными ему племенами, которые жили между Египтом и Ханааном. Этот союз, из которого родился народ Израиля, был скреплен принятием новой, общей для всех племен религии Яхве; согласно Мейеру, это произошло в Кадеше под влиянием мидианитов.   После этого народ почувствовал себя достаточно сильным, чтобы предпринять вторжение в Ханаан. Такая последовательность событий не согласуется с предположением, будто поражение Моисея и его религии произошло в Шиттиме, к востоку от Иордана - эта катастрофа должна была случиться задолго до объединения племен. Несомненно, еврейский народ образовался из множества весьма различных составных частей, но главное различие пролегало между теми, кто испытал египетское рабство и все последующие события, и всеми остальными. В этом плане можно сказать, что народ образовался из двух частей, и это согласуется с тем, что некоторое время спустя он распался именно на две части - царство Израиля и царство Иуды.   3   История любит такие повторения, в которых прежние союзы распадаются, а прежние различия снова выходят на первый план. Наиболее впечатляющий и хорошо известный пример тому дала Реформация, которая спустя тысячу лет снова выявила границу между той Германией, что была под властью римлян, и той, которая всегда оставалась независимой. В случае евреев мы не можем подтвердить столь же судьбоносное воспроизведение прежнего положения вещей. Наши сведения о тех временах слишком скудны, чтобы обосновать предположение, будто северное Царство состояло из давних жителей Палестины, а южное - из вернувшихся из Египта; но и в этом случае более поздний распад не мог не быть связанным с предшествующим объединением.   Выходцев из Египта было, видимо, меньше, чем остальных, но они стояли на более высоком культурном уровне. Они оказали более значительное влияние на последующую судьбу народа, потому что принесли с собой традицию, которой у тех не было. Вероятно, они принесли с собой кое-что еще, хоть и не столь ощутимое, как традиция.   Одна из величайших загадок древнееврейской Истории связана с появлением Левитов. Говорят, что они принадлежали к одному из двенадцати колен израилевых, колену Леви, но ни в одном предании нет и намека на то, где проживало это племя первоначально и какая часть завоеванного Ханаана была ему отведена. Левиты занимали самые важные посты и в то же время отличались от жрецов. Левит - не обязательно священник; но это и не название касты.   Наше толкование Моисея подсказывает нам объяснение. Нельзя поверить, что такой знатный Человек, как Моисей, пришел к чужому народу без свиты. Он должен был привести с собой своих ближайших людей, писцов, слуг. Это и были первые Левиты. По библейской традиция Моисей и сам Левит. Но тут в Библии ощущается явное искажение истинного положения дел: в действительности, это Левиты были людьми Моисея. Такое предположение подкрепляется фактом, на который я указывал в своем предыдущем эссе: в более поздние времена египетские имена встречаются только среди Левитов.   Можно предположить, что какое-то число этих моисеевых спутников избежало судьбы вождя и его религии. Впоследствии их численность возросла, и они смешались с народом, среди которого жили, но остались по-прежнему верны своему хозяину, чтили его память и сохраняли его учение. Ко времени союза с последователями Яхве они составляли влиятельное меньшинство, культурно превосходившее всех прочих. Я допускаю, - и это пока только допущение, - что за время от падения Моисея и до принятия религии в Кадеше миновало два поколения, то есть прошло около столетия. У меня нет возможности определить, когда произошла встреча "неоегиптян" (как я буду называть вышедших из Египта) с их кровными родственниками - до или после того, как те приняли религию Яхве. Это не влияет на конечный результат. То, что произошло в Кадеше, было компромиссом, в котором безошибочно угадывается роль, сыгранная племенем Моисея. 4   Здесь мы опять должны привлечь на помощь обычай обрезания, который уже сослужил нам немалую службу. В религии Яхве этот обычай превратился в Закон, и поскольку он неразрывно связан с Египтом, узаконение его означает некую уступку людям Моисея. Они - или Левиты среди них - не хотели отказаться от этого символа своей посвященности. Они хотели сохранить от своей религии хотя бы это и в обмен готовы были признать новое божество и все, что говорили о нем мидианитские жрецы.   Возможно, они сумели выторговать и другие уступки. Я уже упоминал, что еврейский ритуал предписывает определенную сдержанность в употреблении имени Бога. Вместо Яхве нужно говорить Адонай. Очень соблазнительно привлечь и эту заповедь как свидетельство, но это будет всего лишь догадка. запрет на произношение имени Бога, как известно, - древнее табу. Почему оно было возобновлено в еврейских заповедях, не вполне ясно; не исключено, что это случилось под влиянием нового фактора - памяти об Атоне.   Нет оснований думать, что эту заповедь выполняли очень уж строго: слово Яхве свободно употребляется при образовании множества богоподобных имен, вроде Иоханан, Йохи, Иошуа. Тем не менее есть нечто особенное в этом слове. Как известно, исследователи Библии различают два источника Шестикнижия - так называемых "Ягвиста" и "Элогиста", потому что первый употребляет священное имя Яхве, а второй - Элогим. Конечно, Элогим - это не Адонай, но мы позволим себе привести тут цитату из Хьюго Грессмана: "Различие имен - явное свидетельство первоначального различия богов". Мы приняли, что узаконение обряда обрезания является свидетельством компромисса при основании новой религии в Кадеше. В чем состояла эта религия, говорят нам оба источника, "Я" и "Э"; их свидетельства совпадают, а значит - восходят к какому-то одному общему источнику, письменному или устному. Ведущей задачей в Кадеше было утвердить величие и силу нового Бога Яхве. Поскольку люди Моисея приписывали такое огромное значение своему Исходу из Египта, заслуга освобождения их оттуда была тоже объявлена делом Яхве.   Новый Бог был наделен чертами, которые запечатлевали грозное величие вулканического божества: столб дыма, который по ночам превращался в огненный столп; буря, которая разделила воды так, что преследователи погибли, когда водные стены сошлись опять. Сам Исход и основание новой религии были таким образом сближены во времени, а разделявший их длительный период времени - выброшен. Дарование Десяти Заповедей тоже было отнесено не к Кадешу, а к подножию некой священной горы в Синае, окутанной дымом и огнем вулканического извержения. 5   Однако этот рассказ лишал славы Человека Моисея: ведь, в конце концов, это он, а не вулканический божок, вывел народ из Египта. Моисею надлежала какая-то компенсация, и в награду он был перенесен в Кадеш (или Синай-Хорев) и заместил собой мидианиткого пастуха. Мы еще увидим, что это решение удовлетворяло и другие, нестерпимо важные нужды. В результате было, так сказать, достигнуто равновесие.   Яхве получил возможность распространить свое могущество с безвестной мидианитской вершины на дальний Египет, а деятельность Моисея была перенесена в Кадеш и Земли к востоку от Иордана. Так он слился с образом Человека, который намного позже него основал религию Яхве, с зятем мидианиткого Йетро, дав этому Человеку свое имя Моисей.   Мы однако не знаем никаких личных особенностей этого второго Моисея, он полностью заслонен первым, египетским Моисеем и угадывается, разве что, по некоторым намекам, скрытым в противоречиях библейского текста, где этот текст описывает Личность Моисея. С одной стороны, Моисей характеризуется как властный, вспыльчивый, зачастую даже яростный Человек, а с другой - о нем же говорится, что он был самым терпеливым и "кротким" из людей.   Ясно, что два последних качества не укладываются в образ египетского Моисея, задумавшего столь величественный и трудный план для своего народа. Возможно, они как раз и принадлежали второму, мидианиткому. Но с нас, я думаю, достаточно того, что мы отделили их друг от друга и допустили, что египетский Моисей никогда не был в Кадеше и не слышал имени Яхве, тогда как мидианиткий Моисей никогда не бывал в Египте и ничего не знал об Атоне. Чтобы слить этих двух людей в одного, предание или легенда должны были привести египетского Моисея к мидианитам; и мы видели, что этому были даны разные объяснения. VI Я опять готов принять упреки, что развиваю свою реконструкцию древней Истории израильских племен с неоправданной и чрезмерной уверенностью. Такие упреки не кажутся мне даже чересчур суровыми, потому что они находят отклик в моей собственной душе. Я и сам знаю, что эта реконструкция имеет свои слабости, - но она имеет и сильные стороны тоже. В целом, однако, преобладают доводы за то, чтобы продолжать нашу работу в том же направлении.   Доступные нам библейские свидетельства содержат ценные - да что там! бесценные - исторические сведения. Они, однако, искажены намеренными воздействиями и дополнены плодами поэтического воображения. Мы уже сумели выделить одно из таких искажающих воздействий. Дадим этому открытию руководить нами и далее. Оно побуждает нас к поиску других аналогичных воздействий. Если мы найдем способ распознавать следы этих воздействий, мы сумеем пролить еще больше света на истинный ход событий. Начнем с того, что говорят нам критические библейские исследования о том, как было написано Шестикнижие (то есть пять книг Моисея и книга Иошуа Бин-Нуна), ибо только эти книги представляют для нас интерес. Древнейшим считается источник "Я" ("Ягвист"), в авторе которого современные исследователи видят священника Эбиатара, современника царя Давида. Несколько позже (неизвестно, когда именно) появился так называемый Элогист - автор из северного Царства. После гибели этого царства в 722 году до н.э. некий еврейский священник объединил оба текста и внес в них собственные дополнения. Его компиляция обозначается ЯЭ.   В седьмом веке была добавлена пятая книга, Второзаконие, причем было объявлено, что она, вся целиком, только что была найдена в Храме. Полностью переписанный текст Шестикнижия, который называется "священническим" (или "жреческим"), относят ко временам разрушения Храма (586 год до н. э.), изгнания и возвращения на родину. В пятом веке до н.э. текст подвергся окончательной ревизии и после этого он уже никогда существенно не менялся*. История царя Давида и его дней была, видимо, записана одним из его современников. Это первая настоящая историческая хроника, созданная за пять столетий до Геродота, этого "отца Истории". Можно по достоинству оценить это достижение, если предположить, как в моей гипотезе, влияние египтян. Некоторые исследователи допускают даже, что первые израильтяне, писцы Моисея, были и изобретателями алфавита. (Если им действительно запрещалось делать изображения, у них была причина отказаться от иероглифического письма и найти письменные знаки для звуков нового языка.)   2   Разумеется, мы не знаем, в какой мере хроники древних времен базировались на более ранних источниках или устных преданиях и какое время протекло между самими событиями и записью рассказа о них. Однако сам текст, каким мы его видим сегодня, достаточно говорит нам о своей Истории. В нем запечатлены следы противоборства двух различных, диаметрально противоположных сил. С одной стороны, в него были внесены определенные искажения, фальсифицирующие рассказ в угоду скрытым тенденциям, сокращающие и расширяющие его до тех пор, пока он не превращается в свою противоположность.   С другой стороны, в нем торжествовала набожная терпимость, которая диктовала сохранить все, как есть, и была равнодушна к тому, согласуются детали друг с другом или друг друга отрицают. Поэтому в Шестикнижии почти на каждом шагу можно встретить разительные пробелы, настораживающие повторы, очевидные противоречия, следы подробностей, о которых вовсе не хотели бы рассказывать.   Искажение текста не так уж отличается от убийства. Вся трудность - не в том, как это сделать, а в том, как скрыть следы. Даже само слово "искажение" может толковаться двояко, и такая трактовка вполне законна, хотя ныне уже не употребительна: искажение может означать не только "изменение внешнего вида", но и "изменение сути" - путем всевозможных перестановок и перекручиваний. Вот почему во многих случаях таких искажений можно рассчитывать найти скрытый или изъятый материал в каком-нибудь другом месте того же текста, хотя и в переработанном виде, да еще и оторванный от исходных связей. Но не всегда легко его распознать. Те искажающие воздействия, которые мы хотим обнаружить, наверняка повлияли на предания еще до того, как те были записаны. Одно из этих воздействий, вероятно - самое сильное, мы уже обнаружили. Я уже говорил, что когда в Кадеше был учрежден культ Бога Яхве, пришлось придумать что-то для его прославления. Точнее было бы сказать, что он был не столько "учрежден", сколько "утвержден", для него было расчищено место; а для этого нужно было уничтожить все остатки прежней религии. С религией давних жителей Палестины справились успешно: от нее действительно не осталось и следа. С вышедшими из Египта племенами было труднее: они решительно не хотели отказываться от воспоминаний об Исходе, от своего Человека Моисея и от обряда обрезания.   Полбеды, что они были в Египте - теперь они его снова покинули, и отныне все следы египетского влияния действительно могли быть уничтожены. Их Моисей был развенчан с помощью переброски его к мидианитам в Кадеш и превращения в пастуха, который основал религию Яхве. Обрезание, этот самый компрометирующий; признак египетского влияния, пришлось сохранить, но - вопреки самым очевидным фактам - его постарались всеми силами отделить, насколько возможно, от египетской почвы. Загадочный абзац в книге Исхода, где говорится, что Бог разгневался на Моисея, не сделавшего себе обрезания, и тогда жена-мидианитка спасла ему жизнь торопливой операцией, можно истолковать только как намеренное отрицание очень важного факта. Вскоре мы увидим еще один прием, с помощью которого ухитрились опорочить другое нежелательное свидетельство. 3   Конечно, мы не сочтем чем-то новым, скорее - продолжением той же тенденции, когда увидим попытку отрицать, что Яхве был для евреев совершенно новым, чужим Богом. С этой целью были привлечены мифы о праотцах Аврааме, Исааке и Иакове. Яхве утверждает, что он-то и был Богом этих праотцев; но совершенно бесспорно, - он и сам это признает, - что они не поклонялись ему под этим именем. (запрет произносить новое имя Бога нисколько не становится от этого более понятным, скорее уж - более подозрительным). Яхве не разъясняет, под каким же именем ему поклонялись прежде. И вот эта нарочитая путаница создала благодарную возможность нанести смертельный удар по сторонникам египетского происхождения обряда обрезания. Было заявлено, что Яхве уже раньше потребовал от Авраама принять этот обряд - как знак завета, заключенного между Богом и потомством Авраама. Это было особенно неуклюжее изобретение. Когда выбирают знак, отличающий кого-то от других, берут обычно то, чего у других нет, - уж наверняка не то, чем могут похвастаться миллионы.   Израильтянин, оказавшийся в Египте, обнаружил бы, что все египтяне - его братья по Яхве, связанные тем же заветом. Тем, кто создавал текст Библии, вряд ли был неизвестен тот факт, что обрезание - давний египетский обычай. Отрывок из Иошуа, приведенный Мейером, открыто это признает, - и тем не менее этот факт старались любой ценой отрицать. Трудно ожидать от религиозного мифа тщательного внимания к логическим связкам. В противном случае чувства народа могли бы по справедливости быть оскорблены поведением божества, которое сначала заключает союз с праотцами племени, включающий взаимные обязательства, а затем забывает своих партнеров-людей на целые века, пока ему вдруг не приходит в голову снова открыться их потомкам.   4   Еще более удивительна концепция Бога, внезапно "избирающего" себе некое племя и превращающего его в "свой народ", а себя - в его Бога. Я уверен, что это единственный такой случай в Истории человеческих религий. Во всех других случаях Бог и народ связаны безраздельно; они с самого начала заедино. Верно, порой случается, что народ избирает нового Бога, но никогда не бывает так, что Бог избирает себе народ.   Возможно, мы лучше поймем это уникальное происшествие, если задумаемся над отношением Моисея к евреям. Моисей спустился к еврейскому народу, это он сделал их своим племенем, это они были его "избранным народом"*. В более поздних добавлениях к библейскому тексту успешно проведена тенденция устранить всякое упоминание о Кадеше. Местом, где была основана новая религия, окончательно становится божественная вершина Синай-Хорев. Мотивы, которыми руководствовались при этом, не вполне ясны; возможно, хотели преуменьшить роль мидианитов. Но все эти более поздние добавления, особенно в "священническом кодексе", служат и другой цели.   Теперь уже не было причин целенаправленно менять описание отдаленных событий - такие изменения уже были сделаны давным-давно. Зато была предпринята попытка отнести к более ранним временам законы и учреждения нынешнего периода, объявить их частью моисеева Закона и на этом основании приписать им божественную и обязательную силу. Как бы ни была при этом фальсифицирована картина прошлого, сама такая попытка не лишена психологического оправдания.   Она была следствием того, что за восемь веков, прошедших от Исхода до канонизации библейского текста Эзрой и Нехемией, религия Яхве претерпела ретроградное развитие, которое завершилось ее слиянием (возможно - даже прямым отождествлением с исходной религией Моисея. И вот важнейший итог такого развития: судьбоносное содержание еврейской религиозной Истории. VII Среди всех прочих событий еврейской предыстории, воспетых поэтами, жрецами и хроникерами, было одно выдающееся событие, которое евреи нестерпимо хотели бы забыть - по самым понятным и благородным человеческим причинам. Этим событием было убийство их вождя и освободителя Моисея, о котором Селлин догадался из намеков, там и сям разбросанных у пророков. Догадку Селлина нельзя считать фантастической; она достаточно правдоподобна. Моисей, прошедший школу Эхнатона, действовал теми же методами, что фараон: он отдавал приказы и навязывал народу свою религию. (В те времена иных способов влияния и не было.)   Возможно, учение Моисея было еще более бескомпромиссным, чем религия его учителя; ведь у него не было нужды сохранять связь новой религии с культом Солнца, поскольку идеи школы Он были пустым звуком для его пришлого народа. Моисея ожидала та же судьба, что Эхнатона - судьба, которая ожидает всех просвещенных деспотов.   Еврейский народ Моисея был совершенно неспособен принять столь одухотворенную религию и найти в ней ответ на свои нужды - как, впрочем, и египтяне времен Восемнадцатой династии. В обоих случаях конец был одинаков: те, кто чувствовали себя насильно опекаемыми и лишенными прав, восстали и сбросили с себя иго навязанной им религии. Но если покорные египтяне ждали, пока судьба освободит их от священной персоны их властелина, жестоковыйные евреи взяли судьбу в собственные руки и сами расправились с тираном.   И нельзя сказать, что библейский текст, в дошедшем до наших дней виде, не подготавливает нас к такому обороту событий. Рассказ о "странствиях в пустыне" - которые могут обозначать период правления Моисея - упоминает о череде яростных восстаний против вождя, подавленных, по приказу Бога, с дикой жестокостью. Нетрудно вообразить, что одно из этих восстаний закончилось иначе, чем это утверждает текст. Упоминаются также, хотя и мельком, случаи отхода людей от новой религии - в эпизоде с золотым тельцом, который, благодаря хитроумному повороту рассказа (разбитые Моисеем скрижали, что символически означает: он сам "разбил", нарушил Закон), приписывается самому Моисею, вызывая этим его необузданный гнев. Затем наступают времена, когда народ начинает сожалеть об убийстве Моисея и пытается забыть об этом преступлении. Видимо это произошло к моменту прихода в Кадеш. Искусственно сблизив Исход и принятие новой религии во времени и объявив Моисея, а не другого основателя, ее провозвестником, в Кадеше сумели не только удовлетворить претензии людей Моисея, но и с не меньшим успехом изгладить из анналов неприятный факт его насильственного устранения. В действительности совершенно невероятно, чтобы Моисей участвовал в церемонии в Кадеше, даже если его жизнь и не была насильственно укорочена. 2   Здесь следует попытаться восстановить последовательность событий. Я отнес Исход из Египта ко временам гибели Восемнадцатой династии (1350 год до н. э.). Он мог произойти и несколько позже, потому что египетские хроники включают последующий период анархии в правление Харемхаба - фараона, который восстановил порядок и царствовал до 1315 года до н. э. Следующий - и единственный - опорный пункт нашей хронологии дает стела Мернепты (1225-1215 до н. э.), на которой прославляется победа над Израилем (Изирааль) и истребление его семени (!). К сожалению, ценность этой надписи сомнительна: она доказывает лишь, что израильские племена к тому времени уже осели в Ханаане. Ссылаясь на эту надпись, Мейер справедливо заключает, что Мернепта не мог быть фараоном времен Исхода, как это предполагалось ранее. Исход должен был произойти в более ранний период. Вопрос о том, кто был тогда фараоном, кажется мне несущественным. Тогда попросту не было никакого фараона, потому что Исход совпал с периодом междуцарствия.   Однако стела Мернепты не помогает нам установить дату братания племен и принятия новой религии в Кадеше. Мы можем сказать только, что это наверняка произошло между 1350 и 1215 годами. Взяв этот промежуток, предположим, что Исход имел место ближе к его началу, а события в Кадеше - ближе к концу. Основную же часть промежутка мы отведем тому, что случилось между этими двумя событиями. Потребовалось, разумеется, значительное время, чтобы страсти, вспыхнувшие после убийства Моисея, охладились и влияние людей Моисея, Левитов, возросло до той степени, на которую указывает компромисс в Кадеше. Это могло занять, как минимум, два поколения, шестьдесят лет. Тогда дата, указанная на стеле Мернепты, становится слишком близкой, а так как мы знаем, что в нашей гипотезе одно предположение базируется на другом, мы вынуждены признать, что тут в конструкции обнаруживается слабое место. К сожалению, все, что связано с заселением евреями Ханаана, очень запутано и неясно. Конечно, мы могли бы облегчить себе дело, допустив, что слово "Израиль" на стеле не относится к тем племенам, за судьбой которых мы следим и которые позже объединились под названием Израиля. В конце концов, на них ведь перешло и название "Хабиру" ("ивриим"), упомянутое в период Амарны. Впрочем, когда бы ни произошло упомянутое объединение племен в народ путем принятия общей религии, вполне допустимо, что это событие все равно прошло бы незамеченным в мировой Истории. Новая религия могла быть сметена историческим потоком, Яхве занял бы свое место в той длинной процессии умерших богов, которую так живо изобразил Флобер, а все двенадцать колен его народа могли "затеряться" - не только те десять, следы которых так настойчиво ищут англосаксы.   3   Бог Яхве, с которым мидианиткий Моисей связал новый народ, вряд ли был особенно примечательным божеством. Грубый, примитивный провинциальный божок, кровожадный и яростный, он обещал своим поклонникам "землю, текущую молоком и медом", и повелел изгнать ее обитателей "силой меча". Поистине поразительно, что, несмотря на все исправления библейского текста, в нем осталось так много примет первоначальной натуры Яхве. Нет уверенности даже, что его культ был подлинным монотеизмом и потому отрицал божественность других богов. Вполне достаточно было, что Яхве сильнее всех остальных.   И если последующие события пошли совсем иным путем, тому может быть только одно объяснение: некоторая часть народа получила от египетского Моисея совершенно иную и более одухотворенную концепцию Бога - единственного Бога, которому подчинен весь мир, столь же вселюбящего, сколь и всесильного. Бога, который не терпит магию и ритуал и провозглашает высшей задачей человечества жить по справедливости и не по лжи.   Ибо как бы скудны ни были наши сведения об этической стороне религии Атона, бесспорно существен тот факт, что Эхнатон неизменно характеризовал себя в надписях как "идущего путем Маат" (справедливости, правды). В дальнем плане не так уж важно, что евреи очень скоро отошли от учения Моисея и разделались с ним самим. Традиция осталась, и постепенно, в ходе веков, привела к тому, чего не дано было достичь самому Моисею.   Бог Яхве, которому, со времен Кадеша, приписывалась моисеева заслуга освобождения народа, присвоил себе незаслуженную славу; но этот узурпатор дорого поплатился. Тень Бога, место которого он захватил, оказалась сильнее живого Яхве, и в итоге исторического развития забытый было моисеев Бог окончательно вытеснил божество вулкана. Нет сомнений, что только вера в этого другого Бога позволила народу Израиля вынести все испытания и сохраниться до наших времен. Теперь уже невозможно определить, какую роль сыграли Левиты в окончательной победе моисеева Бога над Яхве. Когда заключался компромисс в Кадеше, они возвысили свой голос за Моисея, воспоминания о котором еще были свежи в их памяти. В последующие века Левиты слились с народом или со жрецами и их главной обязанностью стало соблюдать и осуществлять ритуал, хранить священные тексты и переписывать их в соответствии с надобностью.   4   Но разве жертвоприношения и церемонии не были по сути своей той самой черной магией, которую безоговорочно отвергало прежнее учение Моисея? И вот из толщи народа возникла нескончаемая череда людей, не всегда прямых потомков первых Левитов, - людей, увлеченных исподволь растущей, великой и мощной традицией, и именно эти люди, пророки, стали усердно проповедовать древнее моисеево учение: Бог отвергает все ритуалы и жертвоприношения, он требует только веры и жизни по справедливости и не по лжи (Маат).   Усилия пророков увенчались непреходящим успехом: проповедь, в которой они воскресили древнее учение, навечно стала содержанием еврейской религии. Таким образом, заслуга еврейского народа, сумевшего сохранить от гибели такую традицию и породить пророков, давших ей выражение, сама по себе достаточно велика, даже если первый толчок был дан извне, великим пришельцем. Вся эта трактовка событий могла бы породить разочарование, когда б не благодарная возможность сослаться на мнение других, более авторитетных исследователей, которые трактуют роль Моисея в Истории еврейской религии точно в том же плане, что и я, хотя и не признают его египетского происхождения.   Селлин, например, говорит: "Таким образом мы видим, что подлинная религия Моисея, его вера в единого этического Бога, отныне становится достоянием небольшого круга людей среди его народа. Нелепо сразу же искать ее следы в официальном культе, в религии жрецов, в общенародных верованиях. Все, чего можно ожидать, - это рассеянных там и сям искр зажженного им духовного пламени; его идеи не погибли, в исподволь продолжали влиять на убеждения и обычаи, пока наконец, раньше или позже, в результате подходящих событий или под воздействием какой-то Личности, глубоко уверовавшей в них, они не вышли наружу с еще большей силой и не восторжествовали в умах широких народных масс. Раннюю религиозную Истории давних израильтян следует рассматривать именно под таким углом зрения. Восстанавливать Моисееву религию по тем данным, которые имеются в исторических описаниях религии первых пяти ханаанских веков было бы величайшей методологической ошибкой".   Пауль Вольц высказывается еще более категорично: "Дерзновенный труд Моисея поначалу вряд ли был вообще понят, и его учение с трудом пробивало себе дорогу, с течением столетий все глубже и глубже проникая в души, пока, наконец, не воспламенило великих пророков, которые продолжили дело одинокого основателя". 5   И поскольку моей единственной целью было найти место египетского Моисея в схеме еврейской Истории, я могу на этом закончить. Теперь можно свести все наши выводы в одну кратчайшую формулу: хорошо известная дуальность этой Истории - слияние двух народов в один; два царства, на которые он потом разделяется; два имени Божества в библейских источниках, одно из которых сначала вытесняется другим, а затем победоносно возвращается; два основателя религии с одним и тем же именем Моисей, которых нужно отличать друг от друга, - все это является неизбежным следствием самой первой дуальности: одна часть народа прошла через событие, которое верно было бы назвать травматическим испытанием, тогда как другая была от него избавлена.   Конечно, многое еще нужно обсудить, объяснить и доказать. Только тогда мы могли бы надежно гарантировать интерес к этому чисто историческому исследованию. Было бы чрезвычайно соблазнительно воспользоваться частным случаем еврейской Истории, чтобы попытаться понять, в чем по существу состоит скрытая природа традиция и что обуславливает ее странную власть над умами, насколько нелепо отрицать личное влияние отдельных великих людей на ход исторических событий, каким упрощением грандиозного многообразия человеческой жизни было бы сводить все движущие мотивы людей исключительно к материальным потребностям, откуда берется сила, с которой определенные идеи, в особенности религиозные, подчиняют себе отдельных людей и целые народы.   Такое продолжение нашего очерка можно было бы связать с положениями, выдвинутыми четверть века назад в моей книге "Тотем и табу". Но я вряд ли могу и дальше рассчитывать на свои силы. Оглавление Философия и психология   www.pseudology.org