Alexander Werth - Александр Верт Россия в войне 1941-1945 Победа Три месяца мира. Потсдам Xотя всем было известно, что в эти летние месяцы на Дальний Восток перебрасывается большое количество войск, советский народ в целом очень мало думал о Японии. Для него война - настоящая война - закончилась с разгромом гитлеровской Германии. Описать общее настроение в то лето 1945 г. - дело не из легких. Это настроение складывалось из множества различных моментов. Главным, конечно, было чувство величайшего облегчения, что война кончилась. Но наряду с этим было и чувство огромной национальной гордости и ощущение грандиозности достигнутого: каждый солдат и почти каждый гражданин чувствовал, что и он внес свой вклад. Свое наиболее полное выражение это чувство стихийной радости, гордости и облегчения нашло, пожалуй, в тот незабываемый День Победы в Москве 9 мая. Армия пользовалась огромной популярностью. 24 мая Сталин устроил в Кремле большой прием в честь советских маршалов, генералов и других высших офицеров. Там он произнес речь, в которой с особой похвалой отозвался о русском народе, являющемся "наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза". Он сказал, что русский народ - это "руководящий народ", у которого "имеется ясный ум, стойкий характер и терпение". У Советского правительства, заявил Сталин, было немало ошибок, но даже в моменты отчаянного положения в 1941-1942 гг. русский народ не потребовал ухода правительства, не допускал и мысли о мире с Германией, проявил доверие к Советскому правительству и решил любой ценой воевать до победы. Затем, 24 июня, наступил черед великого апофеоза Красной Армии - на Красной площади состоялся знаменитый Парад Победы. Парад принимал маршал Жуков; Рокоссовский командовал парадом. Во время парада сотни немецких знамен были брошены под проливным дождем к подножию Мавзолея Ленина, к ногам победоносца Сталина. Из-за ливня демонстрация, которая должна была состояться после военного парада, была отменена. В тот же день вечером Сталин устроил в Кремле прием для 2500 генералов, офицеров и солдат. Здесь он произнес еще одну речь, в которой восхвалял "маленьких людей", "винтики" гигантской машины, без которых эта машина, со всеми её маршалами, генералами и руководителями промышленности, не могла бы работать. Прошло немного времени, и война стала делом прошлого. Вскоре после окончания войны с Японией вышла поэма Недогонова под названием "Флаг над сельсоветом", которая очень широко рекламировалась. Сущность её сводилась к тому, что если ты солдат, то не должен почивать на лаврах, а хорошо работать в колхозе. Все, что делалось, в общем было понятно. В 1945 г. экономическое положение Советского Союза было тяжелым; нужно было демобилизовать как можно больше солдат Красной Армии и приступить к суровому повседневному труду по восстановлению мирной экономики. Немцы разрушили полностью или частично сотни городов и десятки тысяч сел и деревень. Такие промышленные центры, как Харьков, Киев, Сталинград, Одесса, Ростов, Запорожье и Кривой Рог, район Донбасса, а также многие другие были разрушены. Миллионы русских, украинцев и белорусов были угнаны в Германию, и большинство из них вернулось больными или совершенно истощенными. Общие потери достигали 20 млн. человек, то есть одной десятой всего населения. Это был потрясающий процент потерь, равный которому знали только Польша и Югославия. Кроме того, насчитывалось несколько миллионов инвалидов войны. Гражданскому населению Советского Союза в годы войны пришлось не только недоедать, но и слишком много работать. Сельское хозяйство страны держалось исключительно на Женщинах, и они же обеспечивали работу промышленности во время войны, В 1945 г. Женщины составляли 51% всех промышленных рабочих в Советском Союзе. Среди остальной части рабочих было много подростков. Несмотря на все усилия советского народа, направленные на обеспечение работы военной промышленности (а без этих усилий масс СССР никогда не смог бы выиграть войну), к концу войны положение в промышленности в целом было очень тяжелым. После освобождения в 1943-1944 гг. некоторых промышленных районов и благодаря интенсификации производства на востоке и в центральных районах СССР производственные показатели за первые шесть месяцев 1945 г. несколько улучшились по сравнению с первым полугодием 1944 г. Но это было очень мало даже по сравнению с довоенными цифрами, тоже не слишком высокими. "В первом полугодии 1945 г. добыча угля составила по отношению к первому полугодию 1941 г. лишь 77%, нефти - 54%, выработка электроэнергии - 77%, выплавка чугуна - 46%, стали - 52%, выжиг кокса - 54%… производство металлорежущих станков - 65%"266. Почти все ресурсы направлялись в военную промышленность, которая в первом полугодии 1945 г. выпустила почти 21 тыс. самолетов, 29 тыс. авиационных двигателей, более 9 тыс. танков, более 6 тыс. самоходных артиллерийских установок, 62 тыс. орудий, 873 тыс. винтовок, автоматов и пулеметов, 82 млн. снарядов, авиационных бомб и мин, более 3 млрд. патронов и т.д. По сравнению с 1941 г. промышленный потенциал Советского Союза практически сократился вдвое. В 1945 г. СССР выплавлял в восемь раз меньше стали, чем США. Советскому Союзу предстояло решить гигант-скуку задачу восстановления и развития экономики. Сельское хозяйство необходимо было почти заново снабдить машинами и обеспечить химическими удобрениями. Увеличение производства сельскохозяйственных машин и удобрений было одной из первых неотложных задач после окончания войны в Европе. Поголовье скота, не такое уж большое в 1940 г., в 1945 г. стало еще меньше. В 1945 г. насчитывалось всего 47,4 млн. голов крупного рогатого скота (на 3,2 млн. больше, чем в 1944 г.). К концу 1945 г. общее поголовье крупного рогатого скота составляло по сравнению с 1940 г. всего 87%, в том числе коров - 82%, овец - 70%, свиней - 38%, лошадей - 51%. В освобожденных районах этот процент был еще ниже (крупный рогатый скот - 76 %, свиньи - 34 %, лошади - 44 %)267. Кроме того, в 1945 г. ощущалась нехватка высококачественных кормов. По этой и другим причинам государственные заготовки мяса составили по сравнению с 1940 г. 61,8%, а молока и молочных продуктов - 45%. Это означало, что населению, особенно городскому, приходилось по-прежнему довольствоваться скудными нормами. Принимались специальные меры, чтобы более или менее удовлетворить потребности промышленных рабочих и обеспечить дополнительным питанием школьников. Но большинству советских граждан все еще приходилось туго, и их рацион состоял почти исключительно из хлеба, картофеля и овощей с прибавлением очень небольшого количества сахара, жиров, мяса или рыбы. В 1945 г. я знал многие семьи, получавшие продовольственные карточки по категории служащих, которые хотя и не голодали в полном смысле слова, однако питались плохо и для которых кусок сахара к чаю был почти роскошью. Прекращение помощи по Ленд-лизу, за счет которой в значительной мере обеспечивалось снабжение армии продовольствием, привело к заметному снижению общего количества продуктов питания, потреблявшихся в СССР. На Украине и в Белоруссии некоторую помощь, хотя и не слишком щедрую, оказывала ЮНРРА. Населению остальной территории Советского Союза от ЮНРРА не поступало никакой помощи. Сильная засуха 1946 г. временно еще более ухудшила положение в очень обширных районах Советского Союза. Нельзя, однако, сказать, что эти лишения послевоенного периода, которые были в конечном счете лишь продолжением трудностей военного времени, снизили общий моральный дух советского народа, не считая того, что некоторое ослабление дисциплины в военное время нашло вскоре свое отражение в расширении "черного рынка" и в значительном росте преступности - обычном послевоенном явлении в большинстве стран. Однако летом 1945 г. настроение было по-прежнему приподнятое в связи с возвращением домой миллионов солдат. Во многих местах жизнь уже начала подниматься из руин. Быстро восстанавливались шахты Донбасса, приступил к выпуску тракторов Харьковский тракторный завод. В западных областях РСФСР и в Белоруссии быстро отстраивались заново деревни, хотя, как правило, строительство велось самыми примитивными методами. Сотни тысяч людей возвращались в Ленинград. Восстановление, начавшееся в освобожденных районах уже в 1944 г., пошло быстрее. Наряду с этим были и миллионы личных трагедий - трагедии Женщин, потерявших теперь всякую надежду на возвращение из плена своих мужей и сыновей, или трагедии бывших военнопленных, которые пережили войну, но теперь проходили проверку в НКВД, причем многим из них суждено было отправиться на много лет в лагеря, Эти три мирных месяца "между окончанием войны с Германией и началом войны с Японией" протекали в несколько тревожной международной обстановке. Однако время холодной войны еще не наступило и официальные отношения СССР с его западными союзниками оставались дружественными. В числе других дружественных жестов этого лета было вручение маршалом Жуковым орденов "Победа" Эйзенхауэру и Монтгомери. В порядке ответной любезности Монтгомери вручил высшие английские ордена маршалам Жукову и Рокоссовскому и генералам Соколовскому и Малинину. С другой стороны, было много и всяких неприятностей. Так, советская печать с возмущением писала о "наглом и оскорбительном поведении английского фельдмаршала Александера по отношению к югославам в Триесте"268. Кроме того, русские, как уже было сказано выше, гневно обвиняли Черчилля в "подозрительном покровительстве" "фленсбургскому правительству". Затем имели место энергичные протесты против временного ареста в Северной Италии Ненни и Тольятти и много упреков в связи с английской Политикой в Греции. Подчеркивалось, что коммунисты играли ведущую роль в итальянском и французском движении Сопротивления, но при всем том позиция русских по отношению к французской, итальянской и другим западным коммунистическим партиям оставалась весьма осторожной. Самой острой проблемой в отношениях между западными союзниками и СССР в начале лета 1945 г. продолжала оставаться Польша. Еще до вступления на собственно польскую территорию, то есть в Западной Белоруссии и Литве, Красная Армия столкнулась с известным вооруженным сопротивлением и диверсионными актами со стороны "лондонского" польского подполья, Армии Крайовой, а с вступлением Красной Армии в Польшу положение ухудшилось. Советская сторона утверждала, что поляки убили несколько сот солдат и офицеров, Армия Крайова была изобличена в совершении многих террористических актов против советских представителей и в саботаже вербовки поляков в Польскую армию, сражавшуюся бок о бок с Красной Армией. В Польше также велась усиленная антисоветская Пропаганда, проводившаяся как "лондонским" подпольем, так и церковью. В январе 1945 г. по указаниям из Лондона Армия Крайова официально самораспустилась, но была заменена тайной организацией НИЕ (от слова - "ниподлеглосць" - независимость), которую возглавил генерал Окулицкий. (После поражения Варшавского восстания Окулицкий был назначен командующим Армией Крайовой вместо генерала Бур-Коморовского.) Новое подполье, "унаследовавшее" военное снаряжение и радиопередатчики Армии Крайовой, продолжало свою деятельность и после освобождения Красной Армией всей Польши. Поэтому в марте Советское правительство приняло решительные меры против антисоветских элементов в польском движении Сопротивления. Окулицкий и ряд других поляков, в том числе три члена "польского подпольного правительства" (Ян Янковский, Адам Бен и Станислав Ясюкович) и председатель "подпольного парламента" Пужак, были арестованы и увезены в Москву. 28 апреля Черчилль обратился к Сталину с посланием, в котором с тревогой спрашивал относительно "пятнадцати поляков", которые, по Слухам, были "депортированы". 4 мая Сталин ответил, что он не намерен умалчивать об этих шестнадцати (а не пятнадцати) поляках. Все они или некоторые, в зависимости от результатов следствия, будут преданы суду. "[Они] обвиняются в подготовке и совершении диверсионных актов в тылу Красной Армии, жертвой которых оказалось свыше ста бойцов и офицеров Красной Армии, а также обвиняются в содержании нелегальных радиопередающих станций в тылу наших войск. Все они или часть из них, в зависимости от результатов следствия, будут преданы суду. Так приходится Красной Армии защищать свои части и свой тыл от диверсантов…" Он охарактеризовал Окулицкого как человека, отличающегося "особенной одиозностью"269. Арест этих поляков и весь польский вопрос был главной темой бесед Сталина и Гопкинса с 26 мая по 6 июня. Эти шесть встреч имели место во время "последней миссии", взятой на себя Гопкинсом (очень больным человеком, скончавшимся несколько месяцев спустя) по просьбе нового президента Гарри Трумэна. При первой же встрече со Сталиным Гопкинс припомнил, как на обратном пути из Ялты президент Рузвельт "часто отзывался о маршале Сталине с уважением и восхищением", но добавил, что "в последние шесть недель произошли такие глубокие изменения в общественном мнении, что это может неблагоприятно сказаться на отношениях между нашими двумя странами". "В такой стране, как наша, - сказал Гопкинс, - на общественное мнение влияют конкретные инциденты и что в данном случае ухудшение… вызвано нашей неспособностью провести в жизнь Ялтинское соглашение о Польше". Он неоднократно возвращался к этому вопросу, заявляя, что в глазах общественности Соединенных Штатов "Польша стала символом нашей способности разрешать проблемы с Советским Союзом". Гопкинс настаивал, чтобы Сталин ускорил формирование "нового" польского правительства, а также освободил находившихся под арестом руководителей польского подполья. Сталин не хотел уступать в этом вопросе: деятели этого подполья не только совершили тяжкие преступления против Красной Армии, но к тому же представляли столь дорогую сердцу Черчилля Политику "санитарного кордона". Английские консерваторы, говорил Сталин, не хотят, чтобы новая Польша была дружественной Советскому Союзу. В ответ на уговоры Гопкинса обеспечить в Польше все необходимые демократические свободы, как их понимала Америка, Сталин заявил, что 1) упомянутые Гопкинсом свободы могут быть введены лишь в мирное время, и то с некоторыми ограничениями; и что 2) например, фашистской партии, намеревающейся свергнуть демократическое правительство, нельзя разрешить полностью пользоваться этими свободами. Очевидно, по мысли Сталина, слово "фашистские" было применимо к Армии Крайовой и ко всем другим польским элементам, враждебно относившимся к СССР. Тем не менее было достигнуто фактическое соглашение о включении в состав польского правительства Миколайчика и еще нескольких человек, и после четвертой встречи со Сталиным Гопкинс имел возможность доложить Трумэну: "Кажется, Сталин намерен выполнить Крымское соглашение и разрешить представительной группе поляков приехать в Москву для консультации с комиссией" [Молотов - Гарриман - Керр]. Во время шести встреч Гопкинса и Сталина270 обсуждался, конечно, и ряд других вопросов. Гопкинс просил Сталина безотлагательно назначить члена Контрольного Совета для Германии от Советского Союза, так как от Америки уже назначен Эйзенхауэр. Сталин сказал, что в ближайшие дни назначит Жукова. Не возражая против прекращения поставок по Ленд-лизу, Сталин сказал, что это было сделано "оскорбительным и неожиданным образом". Он сказал, что они (русские) "намеревались выразить в соответствующей форме благодарность Соединенным Штатам за помощь по Ленд-лизу во время войны, но обстоятельства, какими сопровождалось прекращение выполнения этой программы, сделали это невозможным". Гопкинс выразил сожаление по поводу "технических неувязок", создавших такое положение, и сказал, что прекращение помощи по Ленд-лизу не было "средством давления" на Советский Союз, как это предположил Сталин. Он добавил, что "мы [американцы] никогда не считали, что наша помощь по Ленд-лизу является главным фактором в советской победе над Гитлером. Она была достигнута героизмом и кровью русской армии". Другой важный вопрос, обсуждавшийся Гопкинсом и Сталиным, касался вступления СССР в войну против Японии. Сталин заявил, что Красная Армия может занять позиции на маньчжурской границе к 8 августа. На этой части переговоров Гопкинса и Сталина мы остановимся далее. Суд над польским подпольем начался в Москве в Колонном зале Дома Союзов 18 июня и продолжался три дня. Главный обвиняемый, генерал Окулицкий, щеголеватый польский офицер, искусно и мужественно защищался; признав себя виновным по большинству пунктов обвинительного заключения (организация подполья после роспуска Армии Крайовой, игнорирование приказов Красной Армии о сдаче оружия и радиопередатчиков, секретная связь по радио с Лондоном, антисоветская Пропаганда среди населения и т.д.), он отрицал свою ответственность за убийство советских офицеров и солдат. С момента принятия им командования над Армией Крайовой он находился в той части Польши, которая была еще оккупирована немцами, и его власть не распространялась на территорию Восточной Польши и Литвы, где были убиты эти советские люди. А когда Красная Армия вступила в Западную Польшу, там якобы ничего подобного не происходило. После того как государственный обвинитель генерал Руденко спросил, с какой целью Окулицкий не сдал Красной Армии оружие, радиопередатчики и т.п., состоялся следующий диалог: "Окулицкий. С целью сохранения для будущего. Руденко. Против кого? Окулицкий. Против того, кто будет угрожать. Руденко. Назовите Государство, которое, как вы считали, будет угрожать. Окулицкий. - Советский Союз. Руденко. На кого вы ориентировались? Окулицкий. На блок Государств против СССР. Руденко. Из кого должен был, по-вашему, состоять этот блок - Польша, а еще какие Государства? Окулицкий. Англия… Руденко. Еще? Окулицкий. Еще - немцы. Руденко. Значит, блок с врагами всех свободолюбивых народов - немцами, известными всему миру своей жестокостью, варварством, истреблением мирных жителей? Окулицкий. Не с немцами, а с Европой. (Смех)"271. В последний день суда в своем "последнем слове" перед вынесением приговора Окулицкий признал, что он ошибался, не доверяя Советскому Союзу и доверяя польскому правительству в Лондоне. Это правительство не признало Ялтинское соглашение о Польше, и он сразу же понял, что это было ошибкой. Тем не менее он сохранил польское подполье со всеми его складами оружия и радиопередатчиками, ибо по-прежнему не доверял СССР. Он всегда помнил, что царская Россия угнетала Польшу 123 года, и не был убежден, что победившие русские станут уважать независимость Польши. В то время он не знал, какие изменения произошли в Советском Союзе. Он воевал с немцами, и, по его словам, из его директив Армии Крайовой не видно, что он приказывал совершать террористические акты против советских граждан, а если такие акты имели место без его ведома (а они имели место), то это весьма прискорбно. Что же касается его идей о союзе с Европой, включая Англию и Германию, то это относилось к будущему и носило чисто "гипотетический характер". Дальше этого Окулицкий не пошел. Но официальные советские круги были вполне удовлетворены: на суде было разоблачено действительное лицо лондонского правительства и косвенно Черчилля с его "санитарным кордоном". Как Сталин уже предсказывал Гопкинсу, приговоры были вынесены сравнительно мягкие. Государственный обвинитель не потребовал смертного приговора даже для Окулицкого, который был приговорён к 10 годам тюрьмы. Три члена "подпольного правительства" были приговорены к тюремному заключению на срок от 5 до 8 лет, некоторые - к гораздо меньшим срокам, а трое оправданы. Благодаря настойчивости Гарри Гопкинса комиссии в составе Молотова, Гарримана и Керра удалось наконец добиться сформирования польского "правительства национального единства". В него вошло лишь небольшое число "лондонских поляков", но среди них не было ни одного члена правительства Арцишевского в Лондоне. Наиболее видной фигурой был Миколайчик, за несколько месяцев до этого вышедший из состава лондонского правительства и, Правда, неохотно, но признавший Ялтинское соглашение о Польше. Несмотря на сильную враждебность к Миколайчику "люблинских поляков", Черчилль настоял, чтобы его включили в новое польское правительство. Заключительные переговоры, завершившиеся сформированием этого правительства, происходили в Москве с 17 по 24 июня, совпав, таким образом, с судом над Окулицким и другими руководителями польского антисоветского подполья. Сформированное наконец польское правительство, в честь которого Сталин (перед отъездом членов его в Варшаву) устроил роскошный прием в Кремле, было несколько однобоким, так как ключевые позиции в нем заняли просоветски настроенные поляки. Но это было лучшее, чего западные державы могли добиться в тех условиях, и потому они поспешили признать новое польское правительство. В тот вечер Сталин в своей речи в Кремле говорил о вреде, который Польша и Россия причинили друг другу в прошлом, и признал, что вина России больше, нежели вина Польши. Он даже высказал предположение, что, прежде чем исчезнут вся горечь и обиды прошлого, должно будет вырасти новое поколение поляков. Германия, сказал он, по-прежнему будет представлять собой угрозу для Польши и России, и их союз необходим, но сам по себе он недостаточен, и поэтому обеим странам нужен союз с Соединенными Штатами, Англией и Францией272. В это время в самой Польше шла острая борьба между Востоком и Западом. Проведя вскоре после сформирования нового правительства десять дней в Польше, я обнаружил там нечто вроде атмосферы Гражданской войны. Прибытие в Польшу необычайно большой группы западных корреспондентов послужило поводом для нескольких антисоветских выступлений. Одно из них носило особенно ужасный характер: в Кракове, чтобы показать нам, что "подполье" действует, возле нашей гостиницы были убиты два советских солдата. За неимением лучшего символом истинного польского патриотизма стал Миколайчик. Вскоре после его прибытия в Польшу в Кракове состоялась многотысячная демонстрация в честь него. Этот, город стал как бы столицей старой и прозападной Польши, оплотом крестьянской партии - ПСЛ, а также всех клерикальных и наиболее реакционных элементов в стране. Краков с его знаменитыми костелами в стиле барокко и могилой Пилсудского - этой "антирусской" святыней, которую каждый день посещали тысячи людей, - пострадал меньше, чем большинство польских городов. Но хотя именно русские спасли Краков от разрушения, здесь к ним относились враждебней, чем где-либо. Советские солдаты в Кракове со своей стороны держались особенно нервозно. В Варшаве обстановка была заметно лучше. Город, конечно, являл собой трагическое зрелище. Практически вся правительственная и другая деятельность была сосредоточена в предместье Варшавы - Праге, на другом берегу реки, и через Вислу можно было перейти только по временному деревянному мосту. В собственно Варшаве в числе немногих "живых" мест были гостиница "Полония" и несколько кварталов домов за ней: здесь до самого конца жили немцы, пока горела остальная Варшава. Вокруг на целые километры тянулась пустыня, на которой возвышались остовы сгоревших домов и целые горы обломков. Возле "Полонии" была табачная лавка, торговавшая главным образом сигаретами, полученными от ЮНРРА, а "четырнадцать цветочных ларьков" Варшавы рассматривались как маленькое робкое начало возрождения жизни. Советский Союз передал в дар Варшаве некоторое количество сборных домов, автобусов и трамвайных вагонов, и ходило много разговоров о том, что Россия намерена "восстановить половину Варшавы", но верно это было или нет, все это могло показать лишь будущее. Пока что большинство варшавских рабочих занимались расчисткой улиц и ремонтом тех зданий, которые еще как-то можно было приспособить для жилья. Но поразительнее всего была вера в то, что город будет восстановлен. Демократическое правительство объявило, что это будет сделано, и это было большим его козырем в психологическом отношении. Восстановление Варшавы и граница по Одеру - Нейсе являлись двумя пунктами, в отношении которых все поляки были согласны. Как-то во время моего пребывания в Варшаве в Краковском предместье, лежавшем в развалинах, состоялась большая демонстрация 20 тыс. рабочих и нескольких крестьянских делегаций; с балкона выгоревшего здания Оперного театра демонстрантов приветствовали все члены правительства, включая Миколайчика. Из рядов демонстрантов неслось много приветствий, но они не обязательно предназначались одному Миколайчику, Многие из этих рабочих, несших красные знамена, были члены ППР и ППС, то есть коммунисты и социалисты. "Поразительно, поразительно, - говорил Миколайчик, - видеть такую жизнеспособность в нашем народе, а ведь эти люди живут среди развалин и голодны, очень голодны…" В 1945 г. западные земли Польши представляли собой еще пустыню. Почти все немцы ушли, и деревни опустели. Урожай убирали польские и русские войска. Кое-где постепенно появились новоселы - частично из района Львова, а частично с крошечных "нерентабельных" ферм в центральной Польше. Некоторые приезжали без скота, и хотя им передали хорошие дома немецких фермеров, где они уже развесили свои распятия, жили они почти на одном картофеле. Кое-кто из поселившихся в районе между Одером и Западной Нейсе говорил: "Здесь нам дали больше земли, чем мы имели дома, но нам нечем её обрабатывать - у нас нет лошадей, и потом это все-таки не наша страна". Спустя два года и общая картина в этих районах, и настроение людей совершенно изменились. К 1947 г. они уже стали смотреть на эту землю как на свою страну. Ведущую роль в этом процессе сыграл тогдашний министр западных земель Гомулка. В 1945 г. там еще жило некоторое число немцев. Мне вспоминается сын местного мельника, дюжий, курносый, веснушчатый парень. Он выглядел растерянным. "Я не знаю, куда они нас пошлют. Нам некуда идти. Я прожил здесь всю жизнь". На дороге мы встретили несколько сот немцев - мужчин, Женщин и детей, которые везли свои пожитки. Старики сидели на телегах. Конвоировавшие их польские солдаты заорали на немцев, когда те остановились, чтобы поплакаться нам на свою судьбу. Немцы раньше не жалели поляков, а теперь и поляки не испытывали особой жалости к немцам. Разрушенный Данциг, ныне Гданьск, был ужасен. Здесь происходили очень тяжелые бои, и вдоль дороги, тянувшейся по побережью, между Гдыней и Данцигом, были десятки братских могил советских солдат. Под Данцигом мы видели фашистский экспериментальный завод по изготовлению мыла из человеческих трупов, которым руководил один немецкий профессор, по имени Шпаннер. Это было кошмарное зрелище: цистерны, полные человеческих голов и тел, плавающих в какой-то жидкости, лохани со слоистым веществом - мылом из людей. Туповатого вида молодой человек, который работал здесь лаборантом и выглядел теперь очень испуганным, сказал, что завод не пошел дальше экспериментальной стадии, но то мыло, какое успели изготовить, было хорошее. Оно плохо пахло, но потом стали добавлять какое-то химическое вещество, и оно придало мылу залах миндаля. Оно нравилось его матери. По его словам, профессор Шпаннер говорил ему, что после войны немцы построят мыловаренные заводы в каждом концентрационном лагере, так что производство сможет опираться на прочную сырьевую базу. Сейчас, когда евреи истреблены, говорил ему Шпаннер, можно приняться за миллионы славян. По возвращении в Варшаву я беседовал с советским полковником, который сказал: "Здесь повсюду множество террористов из Армии Крайовой и НСЗ (польские фашисты), особенно в таких местах, как Краков. Польским коммунистам приходится трудно. Сотни их работников убиты. Нужно большое мужество, чтобы быть польским коммунистом". Подспудно (и не так широко) в Польше шла в то время малая гражданская война. Конец ей был положен только в 1947 г. - при помощи широкой амнистии, но и не без содействия армии и сильной полиции. Миколайчик бежал в 1948 г., Осубку-Моравского сменил Циранкевич, а через несколько лет возникла новая Польша во главе с Гомулкой. Было бы, однако, ошибочно предполагать, что в 1945 г. в Польше не было настоящих социалистов или коммунистов или что все поляки обожали Запад. Подобно очень многим чехам, немало поляков очень хорошо понимали, что союз их страны с Западом не принес им пользы в 1939 г. Не только многие руководители рабочего класса, но и значительная часть Интеллигенции рассуждала так: "При такой разрушенной экономике, как наша, и при наличии западных земель, которые нужно заселить и устроить, со всеми этими задачами может справиться только централизованная социалистическая экономическая система". Это был "рациональный" подход. Будущее показало его справедливость. В конечном счете польский вопрос был как-то улажен на третьей и последней конференции Большой тройки - в Потсдаме. Советскую делегацию на открывшейся 17 июля Потсдамской конференции273 возглавляли Сталин и Молотов, американскую - новый президент Гарри Трумэн и новый государственный секретарь Джеймс Бирнс, английскую - сначала Черчилль и Иден, а с 28 июля, то есть после победы лейбористов на всеобщих выборах, Эттли и Бевин - новый премьер-министр и новый министр иностранных дел. По окончании конференции "Правда" писала 3 августа в передовой статье: "Итоги конференции свидетельствуют о дальнейшем укреплении и развитии сотрудничества между тремя великими державами, боевой союз которых обеспечил победу в войне против общего врага". В последующие дни "Правда" гневно клеймила как злонамеренную клевету всякого рода предположения, появившиеся, например, в шведской печати, о том, что "в Потсдаме были посеяны семена раскола Европы и Германии". К несчастью, однако, так оно и было, несмотря на пространное официальное коммюнике, создавшее видимость единства трех великих держав. Но даже этот документ показывал, что по ряду вопросов не было достигнуто соглашения, а решение многих проблем было отложено. Этот документ на 20 страницах состоял из следующих разделов: I. Преамбула. II. Учреждение Совета министров иностранных дел. III. О Германии. IV. Репарации с Германии. V. Германский флот и торговые суда. VI. Город Кенигсберг и прилегающий к нему район. VII. О военных преступниках. VIII. Об Австрии. IX. О Польше. X. О заключении мирных договоров и о допущении в Организацию Объединенных Наций. XI. О подопечных территориях. XII. О пересмотре процедуры Союзных контрольных комиссий в Румынии, Болгарии и Венгрии. XIII. Упорядоченное перемещение германского населения. XIV. Переговоры по военным вопросам. Из этого видно, какой широкий круг вопросов обсуждался на тринадцати пленарных заседаниях конференции, не говоря о заседаниях различных комиссий и подкомиссий. Но даже и этот перечень далеко не исчерпывающ. В нем, например, нет специального упоминания о Японии, а между тем она занимала очень важное место в ходе как политических, так и военных переговоров в Потсдаме. Не упомянуты в нем и такие второстепенные вопросы, как Триест и Югославия или франкистская Испания. Главы всех трех держав согласились, что Испанию не следует допускать в ООН, но ни Англия, ни Соединенные Штаты не захотели порвать с ней дипломатические отношения, несмотря на настояния советской делегации. Одним из важнейших достижений Потсдамской конференции явилось учреждение Совета министров иностранных дел, первоочередной задачей которого была подготовка проектов мирных договоров с Италией, Румынией, Болгарией, Венгрией и Финляндией. В свое время Совет должен был также заняться подготовкой мирного урегулирования для Германии. Большой раздел о Германии касался в основном многочисленных мер по демилитаризации, денацификации и демократизации, которые намечалось провести на её территории. Ни о каком разделе Германии не было и речи, но в коммюнике говорилось, что пока не будет учреждено никакого центрального германского правительства. Однако предполагалось создать ряд центральных германских административных департаментов, действующих под руководством Контрольного Совета. Вопрос о судьбе германского военно-морского флота и торговых судов был передан на рассмотрение комиссии экспертов. Англия и Соединенные Штаты согласились в принципе на передачу Советскому Союзу Кенигсберга и прилегающего к нему района. Было также достигнуто соглашение о процедуре, в результате которого был в конечном счете учрежден Нюрнбергский трибунал для суда над главными немецкими военными преступниками и другие суды для разбора аналогичных дел. Вопрос о признании правительства Реннера, сформированного в Австрии, был отложен до вступления в Вену английских и американских войск. Предложение русских, чтобы Советский Союз осуществлял опеку над одной из бывших итальянских колоний, не встретило поддержки со стороны Англии и Америки, и вопрос был передан на рассмотрение Совета министров иностранных дел, которому было поручено разработать мирный договор с Италией. Было решено, что впредь перемещение немцев, еще остававшихся в Польше, Чехословакии и Венгрии, будет осуществляться "организованным и гуманным способом". Официальный тезис советской печати сводился к тому, что в Потсдаме все шло хорошо. На деле же обстановка в Потсдаме в корне отличалась от обстановки в Тегеране и Ялте. По широкому кругу вопросов выдвигалось много резких взаимных обвинений. Так, англичане и американцы рассматривали советскую Политику в Болгарии и Румынии как нарушение ялтинской Декларации об освобожденной Европе. Советские представители парировали аналогичными обвинениями в отношении Политики англичан в Греции. Трумэн чинил большие препятствия признанию болгарского, венгерского и румынского правительств. Ряд обвинений против СССР вызвал также вопрос об английской и американской собственности в Румынии, в частности об оборудовании нефтепромыслов, которое было конфисковано немцами, а затем перешло к Советскому Союзу. Русские также обвинили западные державы в установлении в Триесте "итальянского фашистского режима". Но все это, хотя и явилось показательным, было не главное. Основные разногласия проявились в двух вопросах - о Германии и о Польше. Правда, на первый взгляд все меры по демилитаризации, денацификации и т.д. строго соответствовали предшествующим решениям. Казалось, что Германия также была поставлена под совместный контроль четырех держав. Косвенно был признан принцип политического и экономического единства Германии, и СССР впоследствии считал своей большой заслугой, что он еще в марте 1945 г. решительно возражал против всяких предложений западных держав относительно раздела Германии на западную часть (прилегающую к Руру и Рейнской области), южную часть (включая Австрию с Веной в качестве столицы) и восточную часть со столицей в Берлине. Но хотя такой раздел не был осуществлен, Потсдам, несомненно, заложил основу для раздела другого рода. Особенно наглядно о "зональном" разделе свидетельствовало достигнутое в конечном счете соглашение о репарациях - явно в обмен на принятие западными державами линии Одер - Нейсе, установленной в порядке свершившегося факта в качестве западной границы немецких земель, находившихся "под польским управлением" до окончательного мирного урегулирования с Германией. Эти земли не должны были рассматриваться как часть советской оккупационной зоны Германии. Если Стеттиниус жаловался, что в Ялте позиции Англии и Соединенных Штатов не были сильными, то Трумэн и Бирнс считали, что в Потсдаме они имели очень сильные позиции. Незадолго перед тем был успешно осуществлен испытательный взрыв атомной бомбы, и, по словам военного министра Генри Стимсона, Трумэн был этим "исключительно доволен и обрадован". Президент заявил, что "это придало ему уверенности" в переговорах с русскими. Черчилль был в восторге от нового президента и полностью поддерживал его "жесткую" линию в отношении СССР. Русские были рады расстаться с Черчиллем, но, когда после английских всеобщих выборов Черчилля и Идена сменили Эттли и Бевин, они обнаружили, что им нечему радоваться. По словам Бирнса, Бевин крайне "агрессивно и энергично возражал" против новых польских границ. Вскоре после Потсдамской конференции один из членов советской делегации заметил мне, что он находит Бевина "очень волевым человеком", то есть выразил в вежливой форме мысль, что, по его мнению, новый английский министр иностранных дел крайне груб и несговорчив. В Потсдаме было достигнуто соглашение о репарациях. Русские еще до Потсдамской конференции вывозили всякое оборудование из советской зоны, именовавшееся в то время "трофеями". Но они все еще надеялись, что в Потсдаме вопрос о репарациях будет поставлен на общегерманскую основу. Этому не суждено было случиться. 23 июля Бирнс заявил, что предложенная Сталиным сумма в 20 млрд. долларов (половина которой предназначалась для Советского Союза) является "нереальной", и отказался назвать какую-либо другую цифру. Он также повторил возражения правительства Соединенных Штатов против вмешательства СССР в осуществление контроля над промышленностью Рура и других районов Западной Германии. Затем произошел следующий разговор: "Молотов. Насколько я понимаю, вы имеете в виду, что каждая страна должна получить репарации со своей собственной зоны. Если мы не придем к соглашению, результат будет тот же. Бирнс. Да. Молотов. Не означает ли ваше предложение, что каждая страна будет иметь свободу рук в своей зоне и будет Действовать совершенно независимо от других? Бирнс. Это верно по существу"274. Советские представители больше недели противились принятию этого предложения, но в конечном счете согласились с ним на следующих условиях: им будет также дана возможность изъять германские активы во всей Восточной Европе; они получат дополнительно небольшой процент репараций, взимаемых с Западной Германии, и, наконец, западные державы "временно" признают линию Одер - Нейсе. В сущности, это означало полный отказ от подхода к решению вопроса о репарациях на общегерманской основе, за который СССР вел такую отчаянную борьбу. Даже те незначительные репарационные поставки для Советского Союза из Западной Германии, что сохраняли в какой-то мере видимость "общегерманского" подхода, были прекращены меньше чем через год, очевидно, под личную ответственность военного губернатора американской зоны генерала Люшьеса Клея… Такое урегулирование вопроса о репарациях имело кардинальное значение: оно положило начало Политике, направленной к тому, чтобы не допускать Советский Союз в Западную Германию, но в то же время укрепила его экономический, а тем самым и политический контроль над Восточной Германией и Восточной Европой в целом. Это очевидное проявление Политики "сфер влияния", конечно, полностью противоречило провозглашенной Трумэном "Политике открытых дверей", и американские эксперты продолжали спорить, в чем же подлинное значение этого явного противоречия. Между американской атомной бомбой и необычной сделкой насчет репараций, заключенной в Потсдаме, была прямая связь. В сущности, это был симптом временного (как думал Трумэн) раскола Германии и Европы на две части. Хотя в течение последующих двух-трех лет еще поддерживалась какая-то видимость "мира между Большой тройкой", в действительности Потсдам ознаменовал собой начало конца этого мира, главной основой которого, по мнению советских руководителей, был совместный контроль над Германией. Короткая советско-японская война. Хиросима В советско-германской войне было два периода, когда русские опасались, что японцы нападут на них: в первые месяцы войны - по существу, до самого нападения Японии на Пирл-Харбор - ив тяжелые лето и осень 1942 г. В качестве меры предосторожности против японского нападения Советский Союз был вынужден держать на Дальнем Востоке значительные силы - около сорока дивизий. Хотя в чрезвычайных обстоятельствах - во время битвы под Москвой и затем в период обороны Сталинграда - Советскому Верховному Главнокомандованию приходилось использовать часть дальневосточных сил и перебрасывать сибирские войска на советско-германский фронт, бесспорно, что в первые 18 месяцев войны Япония оказала Гитлеру очень большую услугу, сковав своей миллионной Квантунской армией крупные советские силы, которые очень пригодились бы для войны с Германией. После Сталинграда и в связи с тем что война на Тихом океане развивалась вовсе не так успешно, как ожидали японцы, нападение Японии на Советский Союз было "отложено". В советской "Истории войны" говорится: "Победа Красной Армии на Волге нанесла непоправимый удар по японским планам вторжения в Советский Союз. Дальневосточный агрессор, погрязший в войне против Китая, Соединенных Штатов Америки и Великобритании, имел все основания серьезно сомневаться в успехе военных действий, которые подготовлялись им против СССР… Японский посол в Берлине… 6 марта 1943 г. заявил Риббентропу: правительство Японии придерживается того мнения, что "не следует вступать в войну против России сейчас". Дальнейший ход Второй мировой войны не принес Японии благоприятных для неё изменений обстановки: в 1943 г. американские вооруженные силы на Тихом океане захватили в свои руки стратегическую инициативу… Весной 1945 г. японский Генеральный штаб впервые приступил к разработке оборонительных планов на случай войны с СССР"275. Имеются веские основания полагать, что даже если в то время советские руководители не знали, что точно сказал японский посол в Берлине после Сталинграда, то они полностью отдавали себе отчет в реальном положении дел: их разведка в Японии была поставлена исключительно хорошо. До 1942 г. они пользовались неоценимыми услугами Рихарда Зорге, снискавшего доверие самого германского посла Отта! У Советского Союза к тому времени накопилось немало обид на Японию. Он имел основания для подозрений, что на первой стадии войны японское посольство в Москве или Куйбышеве передавало немцам много ценной Информации; по крайней мере до Сталинграда японцы создавали также большие трудности советскому судоходству на Тихом океане, особенно судам, доставлявшим грузы из США. За период с начала войны до конца 1944 г. (главным образом в первое время) японцы задержали и обыскали 178 советских судов, а три грузовых судна были потоплены японскими подводными лодками276. Несмотря на все это, в 1943 и 1944 гг. дипломатические отношения между Советским Союзом и Японией оставались холодными, но корректными, и японского посла по-прежнему приглашали на официальные приемы. В Тегеране и неоднократно после него англичанам и американцам говорили, что не может быть и речи о вступлении Советского Союза в войну против Японии до разгрома Германии. Тем не менее только в Ялте в феврале 1945 г. советские руководители взяли на себя твердое обязательство вступить в войну с Японией. Советский Союз должен был получить Южный Сахалин, отданный в 1905 г. японцам, и Курильские острова277. Пункты Ялтинского соглашения о сохранении статус-кво (Внешней Монголии) и о советских привилегиях в Китае были поставлены в зависимость от "согласия" китайского правительства, то есть Чан Кайши. 5 апреля 1945 г. у советского народа осталось мало сомнений, что ему все же придется воевать с Японией. В этот день Советское правительство денонсировало пакт о нейтралитете с Японией. Молотов уведомил японское правительство, что со времени заключения пакта в 1941 г. обстановка "изменилась в корне": Германия напала на СССР, а Япония помогала Германии. Кроме того, Япония воюет с Англией и Соединенными Штатами, которые являются союзниками Советского Союза. "В соответствии со статьей 3-й… предусматривающей право денонсации за один год до истечения пятилетнего срока действия пакта, Советское Правительство настоящим заявляет Правительству Японии о своем желании денонсировать Пакт от 13 апреля 1941 года". 15 мая 1945 г. японское правительство аннулировало свой союз с отныне не существовавшим германским правительством и другими фашистскими правительствами. Советское правительство увидело в этом подготовку к новому ряду мирных зондажей, которые намеривались предпринять японцы. Ничто, однако, не показывало, что оно собиралось благоприятно реагировать на эти шаги. В конце мая Гарри Гопкинс обнаружил, что русские крайне неуступчивы в таких вопросах, как вопрос о Польше, но в то же время проявляли полную готовность сотрудничать в том, что касалось Японии. 28 мая он телеграфировал в Вашингтон, что, по словам Сталина, "к 8 августа Советская Армия займет уже позиции на маньчжурской границе"; что Сталин повторил свое заявление, сделанное в Ялте, что "русский народ должен иметь солидное основание для вступления в войну" и что это зависит от готовности китайцев согласиться на ялтинские предложения. Поэтому он просил Сун Цзывеня прибыть в Москву "не позже 1 июля" и настаивал, чтобы США (как это обещал Рузвельт) поставили этот вопрос перед Чан Кайши. В свете последующих событий представляют особый интерес взгляды Сталина на Китай, как о них сообщил Гопкинс. "Он [Сталин] категорически заявил, что сделает все возможное, чтобы способствовать объединению Китая под властью Чан Кайши. Его руководство сохранится и после войны, так как никто другой не обладает для этого достаточной силой. Он подчеркнул, что никто из коммунистических лидеров не является достаточно сильным, чтобы объединить Китай. Несмотря на имеющиеся у него оговорки в отношении Чан Кайши, он намерен поддерживать его"278. В другом послании в Вашингтон Гопкинс заявил, что Сталин целиком стоит за Политику "открытых дверей" для Соединенных Штатов в Китае, ибо только они в состоянии оказать этой стране широкую финансовую помощь, России же придется позаботиться о собственном восстановлении. Полная история событий, приведших к капитуляции Японии, - одна из самых сложных во всей Второй мировой войне. Ясно, что в Ялте как Рузвельт, так и Черчилль все еще очень хотели, чтобы Советский Союз как можно скорее вступил в войну против Японии. После того как президентом стал Трумэн, положение стало куда менее ясным. Судя по миссии Гопкинса в Москву в мае, Трумэн все еще желал, чтобы СССР вступил в войну, и это же было одной из главных причин, по которым новому президенту хотелось встретиться со Сталиным в Потсдаме. Теперь, однако, советские историки утверждают, что Трумэн еще до того, как он получил атомную бомбу, всеми силами стремился добиться безоговорочной капитуляции Японии или по крайней мере японских вооруженных сил до вступления СССР в войну. Возможно, русские подозревали об этом в то время на основании американских радиопередач на эту тему, начавшихся еще 8 мая, но отдавали себе отчет в том, что без разгрома Красной Армией Квантунской армии в Маньчжурии Японии нельзя нанести поражение, по крайней мере в короткий срок. В Ялте они узнали от Рузвельта, что без участия Советского Союза война против Японии затянулась бы до 1947 г. и стоила бы американцам и англичанам еще не меньше миллиона человек. Уже в феврале - марте японцы пытались заручиться посредничеством СССР, желая кончить войну с США и Англией. В советской "Истории войны" говорится о нескольких таких мирных зондажах: "В феврале - марте 1945 г. японское правительство через "частных" лиц - японского генерального консула в Харбине Миякава и крупного рыбопромышленника Танакамару - обратилось к СССР с просьбой о мирном посредничестве между Японией и США. В беседе с послом СССР в Японии Я.А. Маликом 4 марта Танакамару заявил, что "ни Америка, ни Япония не могут взять на себя смелость заговорить о мире. Должна прийти на помощь какая-то, так сказать, божественная сила извне и рекомендовать им помириться". Этой силой, по его мнению, является только Советский Союз. После сформирования кабинета Судзуки подобные визиты в советское посольство участились… Во время официального приема у Я.А. Малика 20 апреля 1945 г. Того заявил, что он хотел бы лично встретиться с министром иностранных дел СССР". Стремясь избежать безоговорочной капитуляции перед США, Того 3 июня направил к Малику бывшего премьер-министра Хиротака Хирота. Он подчеркнул желание Японии улучшить отношения с СССР. Вторая встреча состоялась на следующий день, а две другие - 24 июня279. В советской "Истории войны" все эти визиты Хирота к Малику и его предложения о широком советско-японском экономическом сотрудничестве характеризуются как наглость со стороны клики, виновной в стольких вероломных актах по отношению к Советскому Союзу. Тем не менее остается фактом, что Малик согласился четыре раза увидеться с Хирота. Несмотря на все это, миссия Хирота провалилась, и японское правительство теперь пыталось установить непосредственный контакт с Советским правительством в Москве. 12 июля император решил послать в Москву принца Коноэ, и японскому послу в Москве Сато было поручено уведомить Советское правительство о желании императора. Но все было напрасно. В советской "Истории войны" говорится: "Предложение японских правящих кругов осталось без ответа со стороны Советского правительства, которое в те дни готовилось к Берлинской конференции руководителей трех великих держав. На конференции советская делегация полностью проинформировала своих союзников о "мирных" маневрах Японии. Все попытки японских империалистов вызвать раскол антифашистской коалиции остались безуспешными"280. В Потсдаме американские военные поинтересовались, когда точно Красная Армия нанесет удар на Дальнем Востоке. Начальник советского Генштаба генерал Антонов подтвердил, что все будет готово к 8 августа, но что многое зависит от результатов советско-китайских переговоров, начавшихся в Москве незадолго до Потсдамской конференции. Как мы сейчас знаем, американцы в период Потсдамской конференции уже не были, в сущности, заинтересованы в участии СССР в войне с Японией. Вот что пишет Черчилль: "17 июля [в Потсдам] пришло известие, потрясшее весь мир… Это значит, сказал Стимсон, что опыт в пустыне Нью-Мексико удался. Атомная бомба создана". Первой же мыслью Черчилля было, что теперь в войне против Японии можно обойтись без Советского Союза. "Нам не нужны будут русские. Окончание войны с Японией больше не зависело от участия их многочисленных армий… Нам не нужно было просить у них одолжений… Я сообщил Идену: "Совершенно ясно, что Соединенные Штаты в настоящее время не желают участия русских в войне против Японии". Не было никакого сомнения, писал он, что атомная бомба будет использована. "Сложнее был вопрос о том, что сказать Сталину. Президент и я больше не считали, что нам нужна его помощь для победы над Японией… Мы считали, что эти войска [советские войска на Дальнем Востоке] едва ли понадобятся и что поэтому козырь Сталина в переговорах, которым он так успешно пользовался против американцев в Ялте, исчез". А далее следовало любопытное признание: "Но все же он был замечательным союзником в войне против Гитлера, и мы оба [Черчилль и Трумэн] считали, что его нужно информировать о новом великом факте, который сейчас определял положение, не излагая подробностей"281. В конечном счете был избран следующий образ действий. Решено было ничего не писать. Взамен этого Трумэн предложил: "Я думаю, что мне следует просто сказать ему после одного из наших заседаний, что у нас есть совершенно новый тип бомбы, нечто совсем из ряда вон выходящее, способное, по нашему мнению, оказать решающее воздействие на волю японцев продолжать войну". Черчилль согласился с этим "планом"282. И вот как это было сделано: "24 июля, после окончания пленарного заседания… я увидел, как президент подошел к Сталину, и они начали разговаривать одни при участии только своих переводчиков. Я стоял рядах в пяти от них и внимательно наблюдал эту важнейшую беседу. Я знал, что собирается сказать президент. Важно было, какое впечатление это произведет на Сталина. Я сейчас представляю себе всю эту сцену настолько отчетливо, как будто это было только вчера. Казалось, что он был в восторге. Новая бомба! Исключительной силы!… Какая удача!… Я был уверен, что он не представляет всего значения того, о чем ему рассказывали… Если он имел хоть малейшее представление… то это сразу было бы заметно… Ничто не помешало бы ему сказать: "…могу я направить своего эксперта… для встречи с вашим экспертом завтра утром?" Но на его лице сохранилось веселое и благодушное выражение… "Ну, как сошло?" - спросил я [Трумэна]. "Он не задал мне ни одного вопроса", - ответил президент"283. Здесь я должен добавить один очень важный исторический момент, который превосходным образом ставит точки над "i"› в рассказе Черчилля. Когда в 1946 г. я в частной беседе спросил Молотова, было ли Советское правительство информировано в Потсдаме, что на Японию будет сброшена атомная бомба, он, казалось, удивился, подумал с минуту и затем сказал: "Это сложное дело, и на ваш вопрос следует одновременно ответить и "да" и "нет". Нам говорили о "сверхбомбе", о бомбе, подобной которой еще не было, но слово "атомная" не употреблялось". Впоследствии я часто думал, был ли ответ Молотова совершенной Правдой, и полагаю, что это так. Если бы Трумэн действительно сказал Сталину, что новое оружие представляло собой не просто "сверхбомбу", но атомную бомбу, то почти немыслимо, чтобы Сталин принял это известие так спокойно и весело, как рассказывает Черчилль, и ничего не предпринял в этой связи. Несомненно, ничто в поведении Сталина или других советских представителей в Потсдаме, после того как им сообщили о новом оружии, не давало понять, что случилось что-то совершенно необычное. Их планы в отношении Японии не изменились ни на йоту. Переговоры с китайцами возобновились в Москве после возвращения Сталина из Потсдама. Не было никакого намека на то, что советские руководители стали проявлять большую нервозность, чем раньше. Если в этих переговорах с китайцами по вопросу, уже заранее одобренному как Рузвельтом, так и Черчиллем, и было что-то странное, так это то, что китайцы старались затянуть переговоры. Бирнс впоследствии объяснил, что скрывалось за этой тактикой проволочек: "Если бы Сталин и Чан Кайши еще продолжали вести переговоры, это могло бы задержать вступление Советского Союза в войну, и японцы за эти время могли бы капитулировать"284. А 23 июля Вашингтон как раз и попросил Чан Кайши затянуть московские переговоры. На первый взгляд эти советско-китайские переговоры, продолжавшиеся две недели до Потсдамской конференции (с 30 июня по 14 июля) и еще неделю после Потсдама (7-14 августа), представляли собой простую формальность. Правда, Ялтинское соглашение гласило, что "соглашение относительно Внешней Монголии… портов и железных дорог требует согласия генералиссимуса Чан Кайши", но, с другой стороны, в нем говорилось: "Президент [Рузвельт] примет меры к тому, чтобы было получено такое согласие… Главы правительств Трех Великих Держав согласились в том, что эти претензии Советского Союза должны быть безусловно удовлетворены после победы над Японией". Тем не менее переговоры по упомянутым выше вопросам и относительно договора о дружбе и союзе с Китаем, также предусмотренного в Ялтинском соглашении, не закончились, как это ожидалось, до вступления Советского Союза в войну 8 августа, то есть через два дня после того, как на Хиросиму была брошена атомная бомба. Несомненно, что после этого события Чан Кайши хотел бы уклониться от соглашения с СССР, но это вряд ли представлялось возможным, учитывая твердые обязательства, взятые Рузвельтом и Черчиллем в Ялте, а главное, пожалуй, из-за того, что в этот момент в Маньчжурию вступили мощные советские вооруженные силы. В Потсдаме русские были раздражены не туманными сообщениями о какой-то американской "сверхбомбе", а потсдамским ультиматумом", предъявленным Японии 26 июля и требовавшим её безоговорочной капитуляции. Они утверждают, что с ними не консультировались по поводу этого англо-американо-китайского ультиматума, а когда они попросили отложить его опубликование на два дня, им было сказано, что текст ультиматума уже передан в газеты. Возможно, это навело русских на мысль, не хотят ли США и Англия добиться капитуляции Японии до вступления Советского Союза в войну. Быть может, у них и была такая мысль, но они тем не менее ничего не предприняли в связи с этим, по-прежнему полагая, что без их участия войну не удастся выиграть в короткий срок. А они, несомненно, намеревались принять в ней участие в точном соответствии с обязательствами, принятыми ими на себя в Ялте. Существует много противоречивых сведений относительно ответа японцев на потсдамский ультиматум. Согласно как американской, так и советской официальным версиям (советская версия повторена в "Истории войны"), японцы отклонили его. Согласно некоторым японским источникам, японское правительство "фактически" приняло ультиматум, хотя и попросило дальнейших разъяснений285. Как бы то ни было, точно известно, что 2 августа посол Сато нанес срочный визит Молотову в связи с потсдамским ультиматумом. Он добивался немедленного прекращения военных действий и надеялся, что при посредничестве СССР самый трудный вопрос об императоре (не упомянутый в потсдамском ультиматуме) будет урегулирован приемлемым образом. Молотов не проявил ни малейшей склонности пойти ему навстречу. Когда спустя шесть дней он пригласил к себе Сато, то лишь затем, чтобы информировать его об объявлении Советским Союзом войны Японии. Это была именно та дата, которую назвал генерал Антонов в Потсдаме. В советском заявлении об объявлении войны Японии говорилось, что после капитуляции Германии она осталась единственной великой державой, которая все еще стоит за продолжение войны. Поскольку Япония отклонила потсдамский ультиматум, предложение японского правительства, чтобы Советское правительство взяло на себя роль посредника, "теряет всякую почву". Так как Япония отказалась капитулировать, то союзники просили Советский Союз вступить в войну против Японии и тем сократить сроки окончания войны. "Советское Правительство считает, что такая его Политика является единственным средством, способным приблизить наступление мира, освободить народы от дальнейших жертв и страданий и дать возможность японскому народу избавиться от тех опасностей и разрушений, которые были пережиты Германией после её отказа от безоговорочной капитуляции". Начиная с 9 августа Советский Союз стал считать себя в состоянии войны с Японией. Вечером 8 августа Молотов принял представителей печати, чтобы передать им текст заявления Советского правительства об объявлении войны Японии. Лицо у него было еще более непроницаемое, чем всегда, и, ответив всего на несколько совершенно безобидных вопросов, он поспешил закончить эту "пресс-конференцию". Ни Молотов, ни кто-либо другой не упомянул об атомной бомбе, сброшенной на Хиросиму. Однако весь этот день в Москве только и говорили что об атомной бомбе. Бомба была сброшена на Хиросиму утром 6 августа, и утром 8 августа советские газеты поместили короткую заметку (одну треть столбца, если уж быть точным), представлявшую собой выдержку из заявления Трумэна о Хиросиме. Мощность бомбы, говорилось в этом заявлении, равнялась 20 тыс. т. тринитротолуола. Хотя в советской печати глухо сообщалось о хиросимской бомбе, а о бомбе, сброшенной на Нагасаки, было упомянуто лишь много позже, от народных масс не укрылось значение события в Хиросиме. Это событие произвело на всех угнетающее впечатление. Люди ясно сознавали, что это был новый фактор в мировой Политике силы. Опубликованное в тот же день сообщение о том, что Советский Союз объявил войну Японии, не вызвало ни малейшего энтузиазма. Мысль о новой войне после всех потерь, понесенных еще так недавно в войне с Германией, естественно, никого не могла радовать. Конечно, было давно известно, что крупные военные силы перебрасываются на Дальний Восток, и объявление войны не являлось полной неожиданностью. Что же касается атомного оружия, то Советский Союз сделал все возможное для того, чтобы в минимальный срок догнать США. Вопреки расчетам американцев первая советская атомная бомба была взорвана 10 июля 1949 г. Советская водородная бомба появилась спустя четыре года. Но все это произошло лишь впоследствии, а пока сознание того, что американцы обладают монополией на атомную бомбу, тревожило советское общественное мнение. Печать продолжала хранить молчание на этот счет, и номер английского еженедельника "Британский союзник", который был первым периодическим изданием в СССР, поместившим кое-какие подробности о Хиросиме и Нагасаки, был молниеносно распродан. Чувство возмущения теми, кто сбросил атомную бомбу, было таким сильным, что всякая враждебность по отношению к Японии совершенно пропала. Я прекрасно помню вечер 8 августа. Японцы, которых много жило в гостинице "Метрополь" в Москве, были охвачены лихорадочной деятельностью. Они упаковывали свои чемоданы, чтобы до полуночи доставить их в японское посольство. Японцы были угрюмы, но держались с достоинством. Персонал гостиницы внимательно им помогал. Не проявляли злорадства и другие. Незадолго до полуночи, когда они грузили на машины последние чемоданы, вокруг собралась толпа, но никто не высказывал враждебности. На следующий день газеты лишь изложили ноту об объявлении войны Японии и напомнили о всем том зле, которое Япония причинила России и Советскому Союзу в прошлом, начиная с русско-японской войны 1904-1905 гг. и интервенции 1919 г. и кончая событиями на озере Хасан, на реке Халхин-Гол и всякого рода помощью, которую Япония оказывала Гитлеру. В последующие несколько дней печать сообщила о массовых митингах на многих предприятиях, где единодушно одобрялось объявление войны "японским милитаристам и империалистам". Существенный плюс этой войны состоял в том, что она продолжалась недолго. С самого начала было ясно, что три советских фронта - Забайкальский фронт под командованием маршала Малиновского, 1-й Дальневосточный фронт под командованием маршала Мерецкова и 2-й Дальневосточный фронт под командованием генерала Пуркаева (главнокомандующим был маршал Василевский) - имели подавляющее превосходство над хваленой Квантунской армией. Сильные и зачастую фанатичные контратаки японцев мало что дали. У Красной Армии было больше людей и несравненно больше орудий, танков и самолетов, чем у японцев. 16 августа начальник советского Генерального штаба генерал Антонов разъяснил, что заявление императора от 14 августа было "только общей декларацией о безоговорочной капитуляции" Японии и, что японским войскам, сражавшимся с русскими, еще не отдан приказ о прекращении огня. А поскольку действительная капитуляция японских вооруженных сил еще не наступила, "вооруженные силы Советского Союза на Дальнем Востоке будут продолжать свои наступательные операции против Японии". 17 августа маршал Василевский направил ультиматум командующему Квантунской армией, требуя капитуляции к полудню 20 августа. О капитуляции этой армии было объявлено в приказе Сталина от 22 августа. Советское командование широко использовало в Маньчжурии воздушно-десантные войска, в частности при занятии портов Дайрен и Порт-Артур. Оно ввело свои войска также в Северную Корею. Советский Тихоокеанский флот сыграл важную роль в комбинированных операциях, в результате которых были заняты Южный Сахалин и Курильские острова - здесь советские десанты столкнулись с особенно упорным сопротивлением японцев, продолжавшимся долгое время после официальной капитуляции. В Маньчжурии многие японские части также продолжали вести бои даже после официальной капитуляции Квантунской армии, и окончательные итоги войны с Японией были опубликованы в специальной сводке Совинформбюро только 12 сентября. В ней говорилось, что потери японцев с 9 августа но 9 сентября составили 925 самолетов, 369 танков, 1226 орудий, 4836 пулеметов, 300 тыс. винтовок. Эти цифры в сопоставлении с числом военнопленных свидетельствовали о том, что многочисленная Квантунская армия была недостаточно хорошо вооружена. Было захвачено в плен 594 тыс. японцев, включая 20 тыс. раненых. Среди военнопленных было 148 генералов. Потери японцев убитыми составили 80 тыс. человек. По сравнению с этим, говорилось в сводке, потери Красной Армии были крайне незначительными - 8 тыс. убитыми и 22 тыс. ранеными286. 2 сентября на борту американского линкора "Миссури" был подписан акт об окончательной капитуляции Японии. От Советского Союза акт подписал генерал Деревянко. В тот же день по радио выступил Сталин. Он пространно говорил о том, что победа над Японией является реваншем России за её поражение в войне 1904-1905 гг. Он напомнил, что, воспользовавшись слабостью царского правительства, Япония вероломно напала на русский флот в Порт-Артуре почти так же, как через 37 лет она напала на американский флот в Пирл-Харборе. В заключение он заявил, что мир наконец достигнут, что Советскому Союзу больше не угрожают ни Германия, ни Япония, и отметил заслуги вооруженных сил Советского Союза, Соединенных Штатов Америки, Китая и Великобритании, одержавших победу над Японией. Вечером победа над Японией была отмечена салютом, но на Красной площади была едва ли десятая часть той толпы, какая собралась там 9 мая, чтобы отпраздновать разгром Германии. Советская историография Второй мировой войны подчеркивала, что Япония капитулировала в результате вступления в войну Советского Союза: если бы сильная Квантунская армия не была разгромлена, сопротивление Японии Америке и Англии продолжалось бы еще долго и стоило бы им миллиона жизней или даже больше. В сущности, тот же довод Трумэн, Черчилль и другие приводили, говоря об атомных бомбах, которые, по их словам, ускорили безоговорочную капитуляцию Японии и спасли, таким образом, огромное число жизней англичан и американцев. Действительные же факты показывают, что никакой необходимости в применении атомной бомбы накануне вступления СССР в войну не было. Если даже допустить, что японцы продолжали бы сопротивление и что все дело было в спасении жизни американцев, то и тогда атомную бомбардировку можно было бы отложить до сентября, то есть сбросить бомбу перед самым вторжением на остров Кюсю, которое иначе действительно стоило бы американцам огромных потерь. Поскольку же бомба была сброшена в отчаянной спешке 6 августа, это следует объяснить тем, что Трумэн решил её сбросить до вступления СССР в войну, которое в соответствии с Ялтинским соглашением должно было последовать 8 августа или несколько позже287. Но и это было еще не все: судя по недвусмысленным намекам Трумэна, Бирнса, Стимсона и других, атомная бомба была сброшена в значительной мере в расчете на то, чтобы поразить СССР колоссальной мощью Америки. Окончание войны с Японией было делом второстепенным (оно и так было не за горами), главным же было остановить русских в Азии и сдержать их в Восточной Европе. "Новый стиль" американской Политики после атомной бомбардировки скоро стал очевидным. 16 августа Трумэн заявил, что в отличие от Германии Япония не будет разделена на оккупационные зоны. Трумэн решительно отклонил предложение СССР, чтобы в северной части острова Хоккайдо японцы капитулировали перед войсками Красной Армии. Русские также не должны были участвовать в оккупации Японии. Трумэн пошел даже дальше: 18 августа он попросил, чтобы Советский Союз разрешил американцам использовать один из Курильских островов в качестве авиационной базы, - предложение, которое Сталин категорически отклонил288. Если не считать какого-то периода опасений и замешательства, то единственным, что дало применение атомных бомб, было возникновение у советских людей гнева и крайнего недоверия к Западу. Отнюдь не став более сговорчивым, Советское правительство, наоборот, заняло более упорную позицию. Все в СССР хорошо понимали, что атомная бомба стала колоссальным фактором в Политике мировых держав, и считали, что, хотя обе сброшенные бомбы уничтожили или изувечили несколько сот тысяч японцев, тем не менее истинная цель их применения заключалась в том, чтобы в первую очередь и главным образом запугать Советский Союз. За окончанием войны последовали годы внешнеполитических трудностей и разочарований для советского народа. Надежды военного времени на мир между Большой тройкой уступили место реальности холодной войны и "железного занавеса". Радужные иллюзии 1944 г., что после войны жизнь станет более легкой и обеспеченной, вскоре тоже не оправдались. Ибо, во-первых, советское народное хозяйство было в большой мере разрушено и, чтобы восстановить его, требовалась гигантская программа экономии и напряженного труда. А во-вторых, Политика возможно более быстрого восстановления тяжелой промышленности означала, что потребительские товары еще долгое время будут дефицитными. Жилищные условия были плохие, продовольствия не хватало. И все же, несмотря на разочарования, наступившие за жестокой, но героической национальной войной 1941-1945 гг., эта война остается хоть и самым страшным, но и самым гордым воспоминанием советского народа; это была война, которая при всех её жертвах превратила СССР в величайшую державу Старого Света. Оглавление   www.pseudology.org