1963 Илья Григорьевич Старинов Мины ждут своего часа Часть 4-6. Пройди незримым. "Дайте взрывчатку!" Глава 31. "Дайте взрывчатку!" Хотя Сталин и его подручные и уничтожили в тридцатые годы хорошо подготовленные кадры специалистов по ведению боевых действий в тылу врага, хотя и игнорировали ленинские положения о партизанских действиях, наши партизанские отряды и соединения к лету 1943 года представляли грозную силу, наносили фашистским армиям ощутимые удары. Более того. При умном и тщательном планировании партизанских операций, при должном обеспечении партизан материальными средствами командование Красной Армии уже летом 43-го года могло отсечь вражеские войска от источников снабжения, поставить противника в катастрофическое положение.   Ведь даже при огромных недостатках в обеспечении взрывчаткой и минами одни только украинские партизаны подорвали во второй половине 43-го года 3143 вражеских поезда, почти в два раза больше, чем за два минувших года войны! Увы, единого плана ведения партизанской борьбы не существовало, да и разрабатывать его никто не собирался, а минновзрывных средств партизанам доставляли очень мало. Партизаны же требовали взрывчатку постоянно! Особенно настойчив был А. Ф. Федоров. Его тогдашние радиограммы - настоящий крик души. Он прямо радировал, что нет сил смотреть, как безнаказанно идут к фронту фашистские поезда, и ежедневно требовал тола и мин замедленного действия. Тола и мин! В штабе хорошо понимали Федорова. Подорвать в августе 209 эшелонов, а в сентябре всего 28, и лишь потому, что не снабдили взрывчаткой - тут не то что каждый день, тут каждый час начнешь теребить вышестоящее начальство! А взрывчатки и мин мало сбрасывали и Ковпаку, и Бегме, и Грабчаку, и Мельнику, и Наумову... Строкач обращался в ЦК КП(б) Украины, в военные советы Украинских фронтов, мы связывались по его указанию с Москвой, с Генеральным штабом, с командованием Военно-Воздушных Сил, объясняли, просили, но положение стало выправляться лишь к концу октября. Зато едва нам начали выделять больше самолетов, число диверсий на железных дорогах в тылу врага выросло: Федоров подорвал в октябре уже 75 эшелонов, а Бегма, Андреев, Кто и Скубко - 135! Однако мы считали, что этого мало, настаивали на увеличении числа самолето-вылетов, а это отнимало силы и время, прежде всего - время, которого и так-то было в обрез. Разумеется, партизаны сами делали все возможное, чтобы восполнить дефицит мин и взрывчатки: уменьшали вес заряда в минах, применяли механические способы крушений, выплавляли взрывчатку из неразорвавшихся вражеских бомб и снарядов. Их изобретательность поражала! Но сильнее всех удивили партизаны A. M. Грабчака, сумевшие без потерь и совершенно неожиданно для врага подорвать железнодорожный мост через реку Уборть. Железнодорожная торпеда Произошло так. Несколько попыток партизан подобраться к мосту окончилось неудачей. Мост охраняли четыре дзота, пулеметчики, три полковых миномета и батарея зенитных орудий. Открытая местность и высокая железнодорожная насыпь, на которой располагалась охрана, позволяли фашистам вести круговой обстрел. Берега Уборти враг густо заминировал, минные поля обнес колючей проволокой в четыре ряда, а путь при въезде на мост с обеих сторон перекрыл металлическими воротами. Как говорится, мышь не проскочит. А партизаны проскочили! Разведка Грабчака установила, что дважды в неделю к мосту приезжает на дрезине местный фашистский комендант, проверяет, как несут службу подчиненные. Это и натолкнуло на мысль провести неординарную диверсию... Работа шла две недели. Из двух колесных вагонеточных скатов партизаны соорудили платформу дрезины, установили на ней мотор, нагрузили дрезину пятью неразорвавшимися авиабомбами и укрепили среди бомб длинную жердь, чей нижний конец соединили проволокой с чекой взрывателя в подрывном заряде. Коснувшись верхним концом мостового пролета, жердь неминуемо отклонилась бы, и натянувшаяся проволока вырвала бы чеку... Затем на авиабомбы усадили "коменданта" и "моториста" - набитые травой и ветками трофейные вражеские мундиры. К четырем часам 31 октября дрезину-торпеду установили на рельсы вблизи деревни Тепеницы, примерно в километре от моста, завели мотор и подтолкнули. Охрана моста не сделала по приближающейся дрезине-торпеде ни единого выстрела и не закрыла металлические ворота. Грянул мощнейший взрыв! Несколько раскосов и ветровых связей ближней мостовой фермы, нижние и верхние пояса других ферм были смяты или пробиты. Ошарашенные гитлеровцы открыли бешенный огонь лишь десять минут спустя после диверсии. Исключительно для очистки совести или от страха. А для того чтобы кое-как отремонтировать мост и с великими предосторожностями, медленно пропихнуть к нему очередной состав, им понадобилось целых четверо суток! Оскандалившиеся оккупанты сочинили легенду о некоей сверхсложной торпеде, доставленной на Уборть якобы "из самой Москвы" и управлявшейся "красными камикадзе" - советскими офицерами-смертниками, которые-де и погибли, ворвавшись с "торпедой" на мост... В УШПД мимо изобретения Грабчака не прошли. Собрали небольшую конференцию по технике, обсудили возможность создания более портативных и надежных торпед для разрушения крупных искусственных сооружений. Группа энтузиастов во главе с капитаном М. М. Тихомировым вскоре разработали опытный образец, его испробовали, внесли улучшения и стали изготовлять торпеды на предприятиях Харькова. В конце ноября на вооружении партизан поступили первые десять таких устройств; (Современные портативные железнодорожные "торпеды", оснащенные реактивным двигателем, умещаются в рюкзаке и переносится одним человеком. Прим. ред. А. Э.) Коль скоро речь пошла о технике, надо обязательно сказать о наших поисках в области усовершенствования различных типов МЗД; некоторые взрыватели при понижении температуры капризничали, давали отклонения в сроках замедления, а зимой, в мороз, могли отказать вообще. Мы добивались работы взрывателей - и работы надежной! - при любых погодных условиях. Крайне напряженной и сложной стала с октября и работа по сохранению и направлению в глубокий вражеский тыл наиболее боеспособных партизанских формирований. Сама обстановка обуславливала иногда ведение партизанами боевых действий в зоне тактического воздействия войск противника, нередко - совместно с частями Красной Армии, и при стремительном продвижении Красной Армии немалое число партизанских соединений оказывалось... в нашем тылу.   Мы же стремились к тому, чтобы численность партизанских соединений в тылу врага не уменьшалась, а возрастала, чтобы закаленные в боях, обладающие прекрасным опытом партизанской борьбы отряды и соединения сохранялись для дальнейших действий. Поэтому, не ограничиваясь приказами по рациям, штаб направлял во многие соединения своих представителей, добивавшихся, чтобы эти соединения, выполнив задачу по оказанию помощи наступающей Красной Армии, немедленно уходили на запад, в глубокий тыл врага, вели разведку и боевые действия там, а не вблизи линии фронта. ЦК КП(б) Украины целиком и полностью поддерживал Украинский штаб партизанского движения в этом вопросе.   В частности, всех опытных партизан, соединившихся с наступающими войсками, ЦК направлял либо снова в глубокий вражеский тыл, либо в школу УШПД для повышения их боевой квалификации. Однако, несмотря на принятые штабом меры, некоторые отряды и соединения так и не смогли выйти в тыл противника, очутились на освобожденной территории и были расформированы. Часть их личного состава направили в армию, часть - на партийную, советскую или хозяйственную работу в освобожденных районах. Вершигора: "Желаю совершить рейд по Германии!" Закончился в октябре и знаменитый карпатский рейд соединения С. А. Ковпака. Самого Ковпака повидать не удалось, но в Харьков приехал П. П. Вершигора. Командуя группой отрядов, он вышел из рейда наиболее организованно. На беседу с ним Т. А. Строкач меня и пригласил. Четыре месяца назад, в июне, я видел Петра Петровича, слышал отзывы о нем Руднева, и у меня сложился вполне законченный образ Вершигоры - образ отчаянно смелого, хитрого, прямо-таки рожденного для приключений человека. Я и рассказов от него ожидал соответствующих. Однако, докладывая Строкачу о рейде, Петр Петрович неожиданно предстал передо мной совсем в ином свете. Я увидел хладнокровного, расчетливого, прекрасно понимающего специфику партизанской борьбы военачальника. Напомню читателю, что рейд оказался тяжелым. Дойдя до Карпат, партизаны столкнулись с многократно превосходящими силами противника. Неравные бои пришлось вести, не имея опыта боев в горных условиях и удобного снаряжения. Соединение вынуждено было взорвать и бросить тяжелую технику, отрываться от врага, выходить в партизанский край отдельными отрядами и группами... Вершигора случившееся не драматизировал, но и правды не скрывал и свою точку зрения на причины неудач изложил откровенно. Вывод же сделал на первый взгляд неожиданный, но совершенно верный: партизанские рейды следует продолжать, не медля с ними, и совершать рейды не только по территории Советского Союза, но и за его пределами, вступая во взаимодействие с партизанами Польши, Чехословакии, Болгарии, Румынии и Югославии. Вершигора предложил даже при соответствующих условиях совершить рейд по самой фашистской Германии! Говорил Петр Петрович громко, живо, доводы приводил убедительные, и Строкач лишь изредка взглядывал на меня, но собеседнику не возражал. Я же слушал Вершигору с удовольствием. На следующий день Тимофей Амвросиевич и Вершигора ездили в Военный совет 2-го Украинского фронта; по словам Строкача, Вершигора и там настаивал на проведении глубоких рейдов. Вскоре стало известно, что Сидор Артемьевич Ковпак по возрасту и состоянию здоровья от командования соединением освобожден, уходит на советскую работу. Соединению, которым он командовал, присваивается наименование партизанского соединения имени дважды Героя Советского Союза С. А. Ковпака. Командиром соединения назначен П. П. Вершигора. Он готовится к новому рейду. x x x В конце ноября штаб передислоцировался в Киев. Ехали машинами. Ночевали в сильно разоренном, полусожженном гитлеровцами Конотопе. Киев выглядел опустевшим, Крещатик и Прорезная лежали в развалинах, на них не осталось ни одного целого здания. Но город моей командирской молодости был наконец освобожден и начинал новую жизнь! Глава 32. Снова в тылу врага "Овручский коридор" Высокое бледное декабрьское небо нехотя роняет редкий сухой снежок на черный радиатор "эмки", на бесконечные поля и болота, на оступившиеся в глубокий снег придорожные кусты и неподвижную синеву лесов вдоль окоема. В машине пятеро: представитель разведывательного отдела УШПД капитан Я. Т. Кравчук, командир соединения А. З. Одуха, шофер Володин, ординарец Валуйкин и я. Нас то и дело подбрасывает на мелких выбоинах, клонит то в одну, то в другую сторону: гравийное шоссе на Овруч порядком разъезжено, а мы то обгоняем попутные грузовики и обозы, то уступаем дорогу встречным машинам, норовящим проскочить по осевой... Форсировав Днепр, советские войска подошли к границе партизанского края, раскинувшегося до западных рубежей государства. Отряды и соединения партизан, находящиеся в северных районах Правобережной Украины, непрерывно взаимодействуют с Красной Армией. Уже 17 ноября Житомирское соединение под командованием А. С. Сабурова и войска 13-й армии освободили город и железнодорожный узел Овруч, прервав связь между центральной и южной группировками немецко-фашистских войск. Во вражеской линии фронта образовался разрыв шириной в восемьдесят и протяженностью около двухсот километров, прозванный "овручским коридором". Через него днем и ночью движутся на запад партизанские отряды, обозы с минновзрывными средствами, оружием и боеприпасами, а на восток - транспорты с ранеными, разведчики и связные. В ноябре враг попытался, сосредоточив значительные силы в районе Коростеня, нанести контрудар. Однако войска 60-й армии генерал-лейтенанта Черняховского, отряды партизан М. Г. Салая, А. Н. Сабурова, С. Ф. Маликова и отвлекавшие на себя значительные силы врага отряды под общим командованием М. И. Наусова сорвали вражеский замысел, хотя гитлеровцам и удалось на время захватить Житомир. Продолжая бои, 1-й Украинский фронт ведет подготовку к Житомирско-Бердичевской операции, чтобы разгромить 4-ю танковую армию врага и выйти на рубеж Любар - Винница - Липовая. Украинские партизаны, как всегда, должны оказать помощь войскам Красной Армии и непосредственным участием в операции, и мощными ударами по коммуникациям врага в его глубоком тылу. Поздним вечером 14 декабря Тимофей Амвросиевич Строкач приглашает в кабинет своих заместителей. На коротком совещании решено проверить подготовку партизанских соединений к новым рейдам по глубоким тылам противника, а заодно обследовать состояние дороги Овруч - Словечно - Собычин - Сновидовичи, убедиться, что она пригодна для прохождения наших тяжелых танков. Строкач глядит на меня: - Не соскучились по партизанским краям, Илья Григорьевич? - Сильно соскучился! - Вот и отлично. Поедете с капитаном Кравчуком в Овруч, выполните эти задания штаба. Выезжать нужно немедля. Завтра с утра в путь! К утру мы с Кравчуком готовы. Я прихватываю в дорогу несколько улучшеных техническим отделом взрывателей, чтобы проверить их действие на морозе в боевых условиях. Овруч встретил деловитым многолюдьем, непрерывным движением транспорта по заснеженным улицам. Колеи побурели от навоза и тавота. В уцелевших домах штабы, госпитали, склады, от дома к дому - провода телефонной связи, там полощется белый флаг с крестом, там горой навалены ящики, мешки, бочки, цистерны и притопывает возле добра часовой в тяжеленном тулупе. Рычат моторы, громыхают на выбоинах кузова грузовиков, цокают копыта закуржавленных лошадок, полозья саней скрипят... Разыскали штаб Сабурова. Командир соединения встретил без особой приветливости. В боях за Овруч его отряды понесли потери, но передышки не получили, были двинуты на север, под Ельск, и держали оборону по северной границе "овручского коридора". Задерживаться у Сабурова не имело смысла, простились с ним и А. З. Одухой, двинулись к южной границе "овручского коридора", в соединение С. Ф. Маликова. Маликова застали в штабе неподалеку от Гамарни, в лесу. Он казался похудевшим, лицо стало темным от "зимнего загара" - холодов и ветра. - Указание готовиться к рейду мы получили и все возможное для этого делаем, - доложил командир соединения. - Лошадей и волов собираем, повозки ремонтируем. Правда, дело идет не так быстро, как хотелось бы. Мы же сейчас вроде стрелковой части. Действуем вместе с 77-м стрелковым корпусом 60-й армии. Маликов нас не отпустил, оставил ночевать. За ужином много и подробно рассказывал о недавних боях, о мужестве людей, а под конец спохватился: - Вы послушайте, послушайте, да и решите, чего доброго, что мы стрелками заделались! Нет. Спим и видим, как скорее вырваться немцу в тыл, на простор выйти. Партизанское место там. Там! И попросил передать Строкачу просьбу освободить соединение от обязанности держать оборону на южной границе "овручского коридора", дать возможность скорее уйти в рейд. У полещуков На следующий день поехали к Вершигоре. Ехать предстояло по партизанской магистрали, ведущей на Словечно и Пергу. Именно состояние этой магистрали и состояние мостов через Уборть беспокоило и Украинский штаб партизанского движения, и Военный совет 1-го Украинского фронта. Край западнее Овруча, раскинувшийся на площади более тысячи квадратных километров, давно находился под контролем партизан. Органы Советской власти работу здесь не прекращали. Здесь даже школы работали всю войну. А колхозники минувшей весной провели сев, осенью убрали урожай, и оккупантам не досталось из него ни зернышка. Сейчас, в зимнюю непогодь, население вышло к партизанской магистрали, засыпало воронки, колдобины, ремонтировало мостики, устраивало из бревен объезды в узких местах дороги, чтобы могли разминуться встречные транспортные потоки, не возникло "пробок". Раза три Володин останавливал машину, мы с Кравчуком выходили и проверяли, как ведется засыпка ям, укладка и крепление бревен. Нужно сказать, что капитан Кравчук в мирное время был архитектором, строительство являлось для него знакомой областью, а за годы войны он вообще во многих вопросах поднаторел, стал и в прокладке дорог хорошо разбираться. Наблюдали мы за работой населения придирчиво, но промахов и недочетов не обнаружили. Чувствовалось, дело направляется опытной рукой. К Уборти подъехали вечером, обгоняя конные упряжки, волокущие к реке сосновые хлысты и бревна. По берегам Уборти, соединенным временным мостиком, ало-желтыми пятнами светились костры. Человек пятьдесят партизан и колхозников дружно забивали сваи под предназначавшийся для тяжелых танков мост. Картина была слишком необычной, чтобы не врезаться в память: как партизаны взрывают мосты, я видел неоднократно, но как они строят мосты в тылу противника - не наблюдал никогда и предполагать не мог, что увижу. Заметив остановившуюся "эмку" с красным флажком на радиаторе, работавшие стали подходить к дороге. Нас окружили, начались расспросы: откуда мы, что слышно о положении на фронтах, как жизнь на Большой земле. В тыл врага без свежих советских газет и журналов ни один человек не ездил, мы запаслись целой кипой номеров "Правды" и октябрьскими номерами "Крокодила". К газетам и журналам сразу потянулись десятки темных от холода, заскорузлых от тяжкой работы рук. Партизаны не советовали ехать ночью, да и в наши расчеты не входило переутомляться, искать в темени поворот на Собычин. - Деревню-то, Пергу-то, немец сжег, но можно у людей в лесу заночевать, - сказали нам. - Эй, Данилыч! Слышь? Поди-ка! Приблизился немолодой, в потертом кожушке и овчинной шапке конусом колхозник, помигал красными от дыма веками: - Проводить-то? Могу. Он привел в просторную землянку, где жил председатель колхоза и размещалось колхозное правление: у стен топчаны с пестрыми одеялами, в углу жестяная печка, на широком столе большая лампа из обрезанной снарядной гильзы, конторские счеты, вокруг стола лавки. Председатель, выслушав доклад Данилыча, подал нам руку. Был он невысок, сух, сед, бородат. Повесил счеты на стену, на гвоздик, кивнул жене, тоже не молодой, рыхлой и пригласил к столу. Шаркая валенками, председателева жена поставила возле лампы чугунок остывшей картошки в мундире, соль, крынку молока, нарезала черного хлеба. В землянку набивался народ. Пристраивались на лавках, топчанах, у порога. И как убрали со стола - пошли расспросы: далеко ли Красная Армия, когда она сюда, чего союзники так долго телились, да и нынче не больно торопятся, ай хотят на чужом горбу в рай въехать? Обида людей была понятна. Сами они не выжидали, когда будет сподручнее начать, а как пришел фашист, так и стали против. Сначала и винтовок всего несколько было, какие подобрать удалось. А потом пошло пошло! Отряд "Бати" (Речь идет об отряде Г. М. Линькова) поблизости объявился, Сидор Артемьевич Ковпак пришел, "Буйный" (Буйный - партизанский псевдоним A. M. Грабчака.) страху на фрицев нагнал. Молодежь, окруженцы, мужики, какие покрепче, сразу к партизанам подались, обучились минному делу, стали вражьи эшелоны под откос пускать, а деды, хлопцы и бабенки побойчее - те свой, пергинский отряд организовали. Поначалу для обороны, а как переняли у партизан науку, начали и сами на "железку" захаживать, три фашистских состава на свой счет записали. Люди говорили об этом не кичась, просто чтоб показать, что даже не прошедшие армейской подготовки селяне и те могут воевать с врагом не без успеха, стало быть, английским и американским войскам сам бог велел! Мы с Кравчуком лучше пергинцев знали, каким в действительности был вклад полещуков в борьбу с оккупантами. Еще весной попал в руки наших разведчиков документ, свидетельствующий о беспокойстве врага за ту самую железную дорогу Олевск - Коростень, где действовали и пергинцы. Фашистское командование доносило по инстанции, что здешние партизаны хорошо вооружены, совершенно затерроризировали немецкую администрацию, уже в пяти-семи километрах от железной дороги появляться опасно, а взрывы мин продолжаются. И это было написано до летних ударов! Теперь же оккупанты даже на версту от железной дороги не рисковали отходить, засели на станциях, как в крепостях, окружив каждую деревню земляными валами, десятками огневых точек, усилив оборону артиллерией и пропуская составы крайне редко... Колхозники жили в землянках. Вместо дверей - маты из прутьев и соломы, окна - махонькие прорубы, заделанные кусками стекла, бычьими пузырями, бутылками. Скот стоял в утепленных лапником и снегом жердевых загонах, рядом с загонами высились стога сена. Тянуло запахом навоза, сухой травы, животных. Возле каких-то щитов председатель остановился: - А это стенды. Завтра с утра газеты вывесим, почитают люди. И провел рукой по доскам: - Может, скоро уж и радио слушать будем, как до войны. Коли мост-то для своих строим... Особенно бабы радуются. У каждой ведь там либо муж, либо сынок. Чем скорей кончится, тем надежды больше, что возвернутся... Когда проснулись, в жестяной печке гудел огонь, опахивало теплом. Попив чаю, простились с председателем и его женой, с оказавшимся поблизости от землянки колхозником, вернулись к Уборти. Работа шла своим ходом, клали настил. А нас ожидал стройный, в длинной шинели офицер - заместитель Вершигоры по диверсиям инженер-майор Сергей Владимирович Кальницкий. Он был предупрежден радиограммой. - Решил встретить на полдороге, чтобы время не тратили, - сказал Кальницкий, - Участок для испытаний подобрали между Олевским и Белокоровичами, отсюда поближе будет. - А диверсионная группа? - В Замысловичах ждут. Мы оставались у моста, пока партизаны не забили в настил последний гвоздь и не замаскировали сооружение. Убедившись, что теперь мост невозможно будет обнаружить даже с низко летящего самолета, я дал знак Володину: заводи! x x x Дорога от Уборти до Юрлова, где предстояло свернуть на проселок, шла местами летних боев. По обочинам валялись помятые, разбитые или сгоревшие вражеские грузовики и легковые машины. На капотах и на бортах "круппов", "опелей" и "даймлер-бенцев" чернели еще не смытые дождями партизанские эпитафии: "Партизанская мина угробила сукина сына!", "Подарунок от диверсанта Ковпака поломав гитлеровцам бока!" и другие, невоспроизводимые, но хлесткие. Добравшись до Замысловичей, попали на ужин. - Не опоздаем с хлебосольством вашим? - спросил я Кальницкого. - Ничего, время не позднее, а лошадки сытые, домчат живо! Учебно-боевая диверсия. Испытания новой МЗД Перед выездом я сам установил в минах замедленного действия улучшенные электромеханические взрыватели, предупредил минеров, которым предстояло работать на железной дороге, что эксперимент крайне важен, нужна осторожность. В путь двинулись на двух парных конях и кошевке. Кальницкий не ошибся: лошадки бежали дружно, и близко к двадцати двум часам доставили на опушку старого леса. До железной дороги оставалось всего ничего - километра полтора, противник сам обозначал ее, пуская осветительные и сигнальные ракеты. Далеко слева глухо, отрывисто простучал пулемет. Мы с Кальницким и двумя разведчиками остались на опушке, а партизаны, разбившись на две группы, двинулись в поле. Вскоре их маскхалаты слились со снегом и темнотой. Одна группа должна была отвлечь внимание врага, другая - установить мины замедленного действия. Прошло минут двадцать. Внезапно на железной дороге, прямо перед нами, ракеты стали взлетать одна за другой, раздался лай собак, тут же заглушенный пулеметным грохотом. Я взглянул на Кальницкого. Инженер-майор оставался спокоен. Да и партизаны врагу не отвечали. А ракеты взлетали уже и справа, и слева, и пулеметы гремели на километр в обе стороны. Неужели обнаружил наших? Я хотел заговорить с Кальницким, но пулеметы стали бить реже, иллюминация потускнела, а потом и вовсе наступила полная тишина. Прошло еще десять или двенадцать томительных, выматывающих душу минут. И вдруг там, откуда взлетели первые осветительные ракеты и вгрызались в ночь первые вражеские пулеметы, сверкнуло, будто дальняя зарница вздрогнула, и через секунду-другую ударил взрыв. Сработала, как мы знали, первая граната замедленного действия. И уж тут враг запаниковал! Ракета одна за другой, пулеметы взахлеб, наперегонки, осатенело. А на дороге еще два взрыва. И ракеты догоняют друг друга, пулеметы опять колотит непрерывная дрожь, они снова пытаются отыскать и не могут отыскать партизан. - Так. Первая группа задание выполнила, - удовлетворенно констатирует Кальницкий. Подтверждая его слова, над железной дорогой вспыхивает еще одна зарница и слышен еще один взрыв, вызывающий новый прилив ракетного неистовства и пулеметной трескотни. А новая зарница - в другом месте... Взрывы гранат замедленного действия продолжались с разными интервалами еще минут тридцать-сорок. На каждый взрыв враг отвечал десятками ракет и ливнями пулеметного свинца. Возвратилась группа отвлечения. Ее командир, невысокий минер, доложил, что задание выполнено, заброшены тринадцать гранат. Мы насчитали до этого только девять взрывов, но как раз грянул десятый. Но вот - стихло. Даже собак не слышно. Лишь изредка вспорет морозную тишину выпущенная фашистами для собственного успокоения пулеметная очередь. Вторая группа возвратилась ровно через час двадцать минут. Она установила обе МЗД, сделав все, что требовалось. Усаживаясь в кошевку, услышали взрыв одиннадцатой гранаты. Оставались еще две. Заниматься с ними гитлеровцам предстояло, пожалуй, еще долго. В Замысловичах нас отвели в просторную теплую землянку. - Поспим, разбудят, - сказал Кальницкий. Разбудили затемно, принесли чаю, и едва забрезжило, мы снова поехали на давешнюю опушку. При дневном свете лес оказался не таким густым, плотным, как чудилось ночью, а до железной дороги с нашлепками бункеров и пулеметных гнезд и вовсе было рукой подать. Свистел утренний ветерок, колыхал в поле одинокие сухие стебли бурьяна, заносил партизанские следы. - Глядите, - сказал Кальницкий. Я поднял бинокль, подкрутил окуляры. Мощные линзы придвинули высокую насыпь с запорошенным гарью снегом, пухлую нашлепку бункера и троих умывающихся снегом немецких солдат. - Даже не догадываются, какой сюрприз им приготовлен! - усмехнулся Кальницкий. Окончательно рассвело. День настал пасмурный, унылый. Ладно еще снег с дождем не сыпал. Гул идущего поезда донесся со стороны Олевска. Повернули бинокли направо. Долго ждать не пришлось. Показалось восемь фашистских солдат с двумя ищейками и катящиеся за солдатами под уклон две железнодорожные платформы с балластом. В первую минуту я даже удивился: а если платформы возьмут разгон, что тогда? Но тут в поле зрения появился тянущийся за платформой канат, а там и бронепоезд показался, удерживающий платформу на канате. Вот оно что! Сначала, значит, пускают собак, чтобы вынюхивали тол, и если собаки идут спокойно, то пропускают платформы (они потяжелей, под солдатами мина могла не взорваться, а уж под платформой-то рванет наверняка!), и лишь в случае полной безопасности движется вперед бронепоезд... Солдаты и собаки остановились внезапно. Тут же и платформы замерли, удержанные бронепоездом. Донесся лай: ищейка обнаружила "мину", которой, разумеется, на этом месте не было: заменяли ее несколько неприметных для человеческого глаза крошек тола. Гитлеровцы засуетились, принялись устанавливать заряд взрывчатки. Расчет был прост: подорвать заряд, уничтожив коварную русскую мину. Заряд установлен, солдаты разбегаются, валятся в снег. Двадцать, тридцать, сорок секунд - взрыв! Выбит кусок рельса. Солдаты бредут к насыпи, поднимаются на нее, продолжают путь. Еще три раза ищейка предупреждала об опасности, и еще три раза гитлеровцы подрывали рельсы и убеждались, что мин нет. Тогда вражеские саперы решили, видимо, что пройденный участок уже не опасен, сняли с привезенных ими платформ и положили на выбитые участки дороги так называемые "рельсовые мостики", и махнули машинисту бронепоезда: можно! Бронепоезд тяжело, уверенно прополз над нашими минами замедленного действия в сторону Коростеня, где шел напряженный бой... Первая не обнаруженная противником мина должна была стать на боевой взвод примерно в четырнадцать часов, а первый вражеский состав появился со стороны Коростеня в 11 часов 40 минут. Волочил платформы с подбитыми танками и орудиями. Через рельсовые мостики состав еле полз. За ним, через двадцать минут, проследовал к Олевску поезд с классными вагонами и теплушками. Наверное, везли раненых.   За поездом с ранеными появилась вагонетка: гитлеровцы привезли куски рельсов, сняли "рельсовые мостики" и залатали поврежденные участки полотна. Следующие поезда, один за другим, бодро проследовали к Коростеню из Олевска около 13 часов. Потом так же уверенно, уже на хорошей скорости, проследовали еще три состава: два из Коростеня и один из Олевска. Противник осмелел. Урочный же час приблизился. Вот и четырнадцать часов. Первая мина "проснулась". Очередной вражеский состав, появившийся со стороны Коростеня, толкая перед собой две платформы с балластом, идет со скоростью не менее пятидесяти километров в час. Спешит засветло добраться до Сарн. И все вагоны в составе - классные, офицерские! Ну!!! Мощный взрыв разметал снег, гравий, песок, шпалы и рельсы. Обе платформы и паровоз, увлекая за собой вагоны, поползли и рухнули под откос. Скрежет рвущегося железа, треск дерева, пламя... Из неупавших еще вагонов стали выпрыгивать на нашу сторону гитлеровцы: с противоположной стороны близко к дороге подходил лес, оккупанты боялись обстрела. - Все в порядке. Поехали, товарищ полковник? - спросил Кальницкий. - Поехали, товарищ инженер-майор! Беспорядочную стрельбу возле места крушения мы слышали еще долго: оккупанты отчаянно воевали с пустым придорожным лесом. Пограничная застава... в тылу врага Часа через два, воротившись к Перге, мы свернули на юго-запад и поехали вдоль Уборти к Собычину, где размещался штаб П. П. Вершигоры. Кальницкий с нами не поехал, у него имелись дела под Юрловом и Белокоровичами, приходилосьруководствоваться картой. На шестом километре пути раздался негромкий хлопок, и машину повело влево. Володин затормозил, вышел на дорогу, почесал в затылке: - Придется менять скат, товарищи! Пока он возился возле левого переднего колеса, вышли из леса два парнишки лет шестнадцати-семнадцати. Из-под облезлых шапок ушанок - длинные, давно не стриженные льняные волосы, жидкие ватнички стянуты немецкими ремнями с металлическими пряжками, с готическими надписями "Готт мит унс". Ребята подтвердили, что едем мы правильно, спросили, не Буйного ли ищем. - А вы откуда его знаете? - Мы-то?! И парнишки наперебой пустились рассказывать, как почти год назад, в марте, кто-то свалил недалеко от Олевска под откос два железнодорожных фашистских состава, а потом появился в их деревне партизанский отряд, а в нем командир и комиссар - пограничники, и среди бойцов много пограничников, а комиссар речь говорил, сказал, что это они два эшелона взорвали и что теперь все время будут рвать, а уйти - никуда не уйдут, а снова будет вроде погранзаставы. И еще сказал, чтобы люди от немцев не скрывали, если те спрашивать станут, какой отряд здесь действует, кто в нем командир, сколько людей, как вооружены и куда ушли. Мол, советские партизаны детками и матками прикрываться не станут. И еще сказал, чтобы к ним на заставу по всем вопросам обращались, чтобы всех туда направляли, хотя бы полицейских переодетых: партизаны разберутся... - И комиссар действительно сказал, где будет стоять застава? - не поверил я. - А сказал! В Перге. Да там она и стояла. Володин сменил скат, мы попрощались с ребятами и двинулись дальше, но странный рассказ их не выходил из головы. Ехали медленно: Володин опасался повредить еще один скат. Дорога свернула в лес. Лапы елей под тяжестью снега опустились до наста, тонкие березки то тут, то там сгибало дугой. Миновали чащобу, когда до Собычина оставалось, по нашим подсчетам, не более семи километров. И вдруг... - Остановите машину! - приказал я Володину. Мотор перешел на тихое урчание, мы распахнули дверцы. Так и есть: слух не подвел: со стороны Собычина доносились глухие разрывы снарядов и мин. Проехав еще три километра, снова остановились. На этот раз редкая артиллерийская стрельба и минометы слышались совершенно отчетливо, резко. А тут еще отрывистые пулеметные и автоматные очереди. И теперь определенно в самом Собычине, в расположении штаба Вершигоры. Мы не знали, что и подумать. Неужели бой? - Конные! - крикнул Валуйкин. Верно, из сероватой мглы, затягивающей собычинскую дорогу, вытемнились, с каждой минутой обретая более четкие контуры, трое всадников. За ними - санная колонна. В бинокль я разглядел на шапках всадников кумачовые полосы. Свои! Вышли на дорогу. Конные оказались походным охранением обоза с ранеными из Ровенского соединения партизан, которое возглавляли И. Ф. Федоров и Л. Е. Кизя. - Что за стрельба в Собычине? - спросил кавалеристов Кравчук. - Это-то? - Старший из всадников оглянулся. - Так ковпаковцы к рейду ж готовятся, оружие проверяют. Он произнес эту фразу равнодушно, его, видимо, не удивляло, что партизаны проверяют тяжелое вооружение всего в двенадцати километрах от Олевска, где противник держит крупный гарнизон. А ведь всего месяц назад Ковпак нанес по скоплению вражеских эшелонов в Олевске мощнейший удар, уничтожил все застрявшие на станции составы. Диверсанты-ковпаковцы и после этого чуть ли не каждый день пускали под откос фашистские поезда!   Казалось бы, враг должен ответить карательными мерами, бросить против партизан большие силы, оттеснить их от железной дороги, уничтожить партизанский лагерь в Собычине. Не тут-то было! Нынче не партизаны, а оккупанты чувствовали себя находящимися в окружении и держали вокруг Олевска оборону, не помышляя ни о чем ином. Как жаль, что два года назад было иначе. Глава 33. В отрядах В селе Собычин, у Петра Петровича Вершигоры, мы оставались до утра 5 января нового, 1944 года. Тут и праздник встречали. Соединение Вершигоры первым из партизанских соединений уходило в дальний рейд. Затем должны были двинуться М. И. Наумов, С. А. Олексенко, А. З. Одуха, С. Ф. Маликов, Н. И. Мельник, A. M. Грабчак, И. Ф. Федоров, В. М. Яремчук, В. П. Чепига и другие прославленные партизанские командиры.   Им предстояло взять под контроль железнодорожные коммуникации Станиславской, Львовской, Тернопольской, Черновицкой, Волынской, Ровенской и Дрогобычской областей. Для противника эти коммуникации имели первостепенное значение: на Юго-западном направлении, в группе немецко-фашистской армии "Юг" и "А", находилось более половины пехотных дивизий, сражавшихся на советско-германском фронте. В Украинском штабе партизанского движения не сомневались, что наши отряды и соединения нанесут по железным дорогам противника на территории западных областей Украины удар, не уступающий по силе удару прошлого лета... Штаб Вершигоры дислоцировался в Собычине, а другие части были разбросаны по округе. И Вершигора, и его помощники в последние дни декабря и первые дни января надолго покидали "главную квартиру", проверяя обеспеченность батальонов всем необходимым для предстоящего марша, их вооружение, состояние боевой техники, выучку бойцов и командиров. В освобожденных партизанами населенных пунктах Олевского, Ракитянского и других районах ковпаковцы провели огромную работу по мобилизации населения в Советскую Армию. По призыву ковпаковцев в Собычин повалили толпы призывников с котомками. Напряженно работала партизанская призывная комиссия, производилось медицинское обследование призывников, из них формировались отделения, взводы, роты и батальоны. Они проходили строевую и даже огневую подготовку, занимались с ними и по тактике. Подготовленную пятитысячную колонну пополнения направили в Овруч. Вся эта мобилизация и подготовка пополнения производилась ковпаковцами буквально под носом у оккупантов, скованных действиями партизан на вражеских коммуникациях, В Собычине встретился я с Платоном Воронько. Бывший командир диверсионной группы командовал пятым батальоном соединения. Служебный рост был налицо, подчиненные (это и невооруженным глазом мы видели!) уважали своего командира, да и сам Воронько держался уверенно. Воронько полагал, что новая должность не помеха для диверсионного призвания. Мы разговорились о карпатском рейде. Воронько потерял в нем четырех людей. Одной из первых погибла задорная, золотокосая Лира Никольская. При минометном обстреле. Вспомнив товарищей, Платон отошел к оконцу, надолго замолчал... Провожали ковпаковцев в рейд ранним утром 5 января. Штабная колонна - кавалеристы головного дозора, боевое охранение, повозки со штабным имуществом, рота охраны, артиллеристы и минометчики - проходила мимо избы, где еще вчера размещался штаб. Над крыльцом уже не бился на зимнем ветру красный флаг. Местные жители стояли вдоль улицы, иные шагали обочь колонны. Партизаны весело перекликались с провожающими. Вершигора вскочил в седло, поскакал догонять своих. Вовремя успел уйти Вершигора, и не зря спешил. Каждый день- приносил новые известия об успехах партизан и Красной Армии. Вал наступления катился по пятам движущихся на запад партизанских соединений. Были освобождены Коростень и Олевск, настал черед городов и сел на Случи и Горыни. Из Киева, от Строкача, пришел приказ обследовать результаты действий партизанских отрядов на железной дороге Коростень - Сарны. Мы приступили к обследованию: объезжали дорогу, опрашивали местных жителей, железнодорожников. Приехав 10 января в Олевск, узнал уж и не помню от кого, что соединение Вершигоры три дня назад пыталось с ходу форсировать Случь, застать врасплох и истребить вражеский гарнизон города Столина, но потерпело неудачу, вынуждено было отойти и форсировать Случь севернее. - Вы, кажется, хорошо знали комбата Воронько? - спросили меня, - В бою за Столин его ранило. - В каком он госпитале? - Кажется, отвезли в Собычин. - Да какой же там госпиталь?! Минут через двадцать мы с Володиным и Валуйкиным уже катили в Собычин. По той самой дороге, которую еще не так давно прочно блокировали ковпаковцы. Платона Воронько разыскали в одной из собычинских изб. Военфельдшер расположившейся тут тыловой части делала ему перевязку. Открытая рана кровоточила. Губы у Воронько были бледные, глаза усталые-усталые. - Вы? Здравствуйте, - сказал он. - Вот, не повезло... В самом начале... - Лежите спокойно. Все будет хорошо... Выйдя с военфельдшером в сени, я шепотом спросил, выдержит ли Воронько перевозку. - Рана нехорошая, еще бы миллиметр-другой, и конец, - сказала военфельдшер. - Но везти можно. А кто вы? Служебное удостоверение успокоило девушку. Я попросил еще несколько часов позаботиться о поэте-диверсанте, лично взорвавшем четыре эшелона, три вражеских танка, пять автомашин и одиннадцать мостов. - Мне нужно связаться с железнодорожниками, товарищ военфельдшер, организовать немедленную эвакуацию Воронько в Киев. - Все сделаю, товарищ полковник! Все! Она неотлучно просидела возле постели Платона до моего возвращения. Воронько со всеми предосторожностями перенесли в сани, доставили в Олевск и оттуда первым же составом повезли в Киев. Обидно было, что соединение Вершигоры лишилось такого замечательного диверсанта. Очень обидно! В соединении Грабчака Заканчивая обследование действий партизан на дороге Коростень - Сарны, я получил известие об окончательной ликвидации Центрального штаба партизанского движения и новый приказ Строкача: выехать под город Городницы, в соединение A. M. Грабчака, установить боевые качества соединения, изложить соображения о возможности его дальнейшего использования. - Стой! Пропуск! - раздался громкий оклик. Повозочный остановил лошадь. Я откинул тяжелый ворот тулупа. Слева от саней - нетронутая, сверкающая белизна зимнего поля, справа - неподвижный, склонивший до сугробов отягченные снежными пластами зеленые лапы еловый лес. От елей отделились две фигуры в белых маскхалатах с автоматами. Из-под капюшонов маскхалатов виднелись козырьки зимних шапок. Такие шапки с козырьками, по рассказам, носили бойцы Грабчака. Я назвал пароль, услышав отзыв, сказал, что ищу штаб. Один из партизан сел боком на сани рядом с повозочным; - Вон за той елочкой сворачивай, и в лес! За "той елочкой" обнаружилась дорога не дорога, но довольно ровная просека, и этой просекой сани медленно поползли в глубь чащи... Провожатый доставил прямехонько к большой землянке командира соединения. В землянке находилось пять или шесть человек, все в военном, в меховых безрукавках, не разберешь, кто же из них Грабчак. Заметив, что я перевожу взгляд с одного командира на другого, один из военных, среднего роста, сухощавый, с глубокими складками возле губ, настороженный, представился: - Майор Грабчак. С кем имею честь?.. Я назвал себя. Выражение настороженности исчезло с обветренного лица командира соединения: - Проходите, проходите, товарищ полковник! Давно ждем. Из Киева сообщили, что едете. ...17 января 1943 года два транспортных самолета полка Гризодубова поднялись с подмосковного аэродрома и взяли курс на озеро Червоное в лесах Белоруссии. На борту самолета находились хорошо подготовленные для действий в тылу врага десантники, в основном бывшие пограничники. Командир группы, ее комиссар и начальник штаба тоже были пограничниками. Группа приземлилась на костры Ковпака на льду озера Червоного. С этого и начинается история партизанского соединения Андрея Михайловича Грабчака, известного в народе под именем Буйного: таким псевдонимом Андрей Михайлович подписывал листовки, которые разбрасывались и расклеивались в оккупированных городах и селах. Первое пополнение в группу поступило из приозерского села Ляховичи: жители провели добровольную мобилизацию и привели к десантникам семнадцатилетних и восемнадцатилетних парнишек. Во главе "депутации" стоял древний ляховичский дед. - Ты, командир, не гляди на наши лапти! - сказал дед Грабчаку. - Ты в глаза ребят гляди! Они, внуки мои, не подведут. Только дай им, чем фашиста бить! "Новобранцам" велели нарезать из парашютного шелка портянки, обернуть как следует ноги, и выдали автоматы: - Пройдете обучение - примете присягу! Потом в отряд влилась группа диверсантов под командой старшего сержанта Вячеслава Антоновича Квитинского. Квитинский был артиллеристом, в начале войны попал в окружение, с такими же смельчаками, как сам, ушел в белорусские леса, участвовал в засадах на гитлеровцев, вступил в один из партизанских отрядов, а когда тот был разбит в бою, возглавил группу уцелевших бойцов и действовал самостоятельно. В начале марта отряд Грабчака появился под Олевском, пустил под откос два фашистских эшелона. В отместку гитлеровцы налетели на село Юрлово, подожгли его, убили несколько жителей, а остальных собрались угонять в Германию. Крестьяне сообщили о беде Грабчаку. Партизаны устроили засаду, часть карателей перебили, часть обратили в бегство, захваченное у врага оружие раздали освобожденным юрловчанам, посоветовали им создать собственный партизанский отряд. Крестьяне так и поступили. Юрловский отряд постепенно окреп, принимал участие в боях с гитлеровцами, совершили две диверсии. Эхо взрывов на железных дорогах и пулеметных партизанских очередей расходилось далеко в лесу, к Грабчаку тянулись и тянулись люди... К моменту нашего приезда соединение состояло из пяти отдельных отрядов, организованных наподобие погранзастав, и кавалерийского эскадрона, державшего под седлом отбитых у гитлеровцев чистокровных скакунов. В отрядах и эскадроне служили и русские, и узбеки, и белорусы, и туркмены, и казахи, словом, оно оказалось многонациональным. На счету соединения было 106 пущенных под откос вражеских эшелонов, бронепоезд, немало автомашин противника с солдатней и грузами, подорванные мосты, в том числе уже упоминавшийся мост вблизи Олевска, уничтоженный с помощью торпеды. Я вспомнил пареньков, встреченных по дороге к Перге. - Скажите, верно, будто вы советовали жителям Юрлова не скрывать ни численности вашего отряда, ни путей вашего отхода? - спросил я Грабчака и его комиссара Н. М. Подкорытова. Командир и комиссар переглянулись: - Да, было такое... - весело ответил Подкорытов - Понимаете, важно было показать людям, что мы сюда пришли надолго и будем хозяевами. Мы ж себя даже не отрядом, а погранзаставой называли. - Тоже не случайно, - вставил Грабчак - Народ по традиции привык пограничникам во всем помогать! - Точно! - продолжил комиссар. - Эту традицию мы и хотели воскресить! А еще - хотели показать, что приковали врага к коммуникациям и не боимся его. Пусть идет по следу. Ему же хуже: в засаду попадет. - И все же вы рисковали... - Ничуть, товарищ полковник! - живо возразил Грабчак. - Охраняя дороги да поднимая паровозы, противник не может бросить против партизан крупные силы. А мелкие подразделения уничтожать не трудно. Мы ж не сидели и не ждали, когда догонят, мы кое-какие меры предпринимали: профессионалы все-таки! - Значит?.. - Значит, били немца там, где не ждал. И на мины враг нарывался, и на засады напарывался, быстро отучился наши следы вынюхивать. Но у нас претензии к штабу есть, товарищ полковник! - В чем? - Мало даете тола и мин. Приходится очень много времени и сил тратить на добывание взрывчатки. Больше, чем на использование! А между прочим, чем больше мин мы ставим и подрываем эшелонов, тем меньше у фрицев возможностей для проведения карательных операций! Они тогда дни и ночи, как псы, у железных дорог сидят, подступы к ним охраняют да завалы из вагонов и платформ растаскивают. Зато чуть снизишь диверсионную активность - наглеют, даже прочесами занимаются! Николай Михайлович Подкорытов поддержал командира: - Без мин и взрывчатки - беда! Ведь их широко использовать можно! И, смеясь, рассказал, как применяли они минно-подрывную технику для устройства разного рода сюрпризов: то денежный ящик заминируют, то "посылку" пошлют, то, зная пристрастие оккупантов к куриному мясу, пожертвуют каким-нибудь курятником... Особенно отличался смелостью и умением применять минную технику командир отряда "Красный фугас" В. А. Квитинский. В городе Городница располагался гарнизон немцев, который часто беспокоил партизан. Было решено уничтожить этот гарнизон не вступая с ним в бой. Нашли двух крестьян, которые согласились на площади напротив школы, превращенной в казармы, продавать кур. Один крестьянин испугался, а второй поехал. Он с подводой остановился напротив нужного здания. Солдаты, увидев товар, бросились к подводе. Крестьянин, сказав, что у него важный заказ, взял несколько клушек и поспешил скрыться. Немцы набросились на кур. К ноге одной из них была привязана чека взрывателя. Сработал 50-килограммовый заряд, от которого пострадало много солдат. Гарнизон решено было эвакуировать, но пути эвакуации партизаны также успели заминировать. Таким образом вывозить гарнизон пришлось самолетами. Рассказали и о подпольной работе в Олевске, где смело действовал партизан-пограничник Семей Андреевич Апарнев. Гибель Вали Котика Кроме соединения A. M. Грабчака, мы посетили в то время и соединения Каменец-Подольской области, которыми командовали С. А. Олексенко, А. З. Одуха и Ф. С. Кот. Это происходило уже в середине февраля. Действовали названные соединения в основном в тактической зоне обороны противника, оказывали непосредственную помощь частям наступающей Красной Армии, а до этого удачно проводили операции на железной дороге Шепетовка - Тарнополь, которая приобрела исключительно важное значение после того, как гитлеровцев вышибли из Киева. Разрушая небольшие мосты, широко применяя мины замедленного действия, партизаны с сентября сорок третьего года не позволяли гитлеровцам осуществлять по этой дороге сквозное движение, а при отступлении не дали оккупантам возможности сильно разрушить ее. После отступления противника на участке Шепетовка - Тарнополь остались неподорванными все рельсы, сохранился ряд мостов и станций. Оккупанты не сумели вывезти, бросили на станциях горы зерна, сахарной свеклы и других продуктов. Начиная с лета, партизаны нанесли противнику огромный урон, главным образом в паровозах, вагонах, платформах, боевой технике и выведенных из строя во время перевозки солдатах и офицерах. Сами партизаны потерь при этом почти не понесли. Зато очень тяжело пришлось партизанским соединениям в открытых боях с врагом. Мне пришлось стать свидетелем одного такого боя - за Изяславль. Утром 16 февраля, когда мы подъезжали к Изяславлю, партизаны двенадцати отрядов численностью около двух тысяч трехсот человек, действуя совместно со стрелковым полком Красной Армии, ворвались после артподготовки в город и вели бой на улицах. Противник дрался ожесточенно Узнал от раненых, где ближайший командный пункт. Добрался до окраины города, до полуразрушенной хаты, среди командиров сразу узнал Степана Антоновича Олексенко. Замечательный это был человек, скромный, мужественный командир и опытный партийный вожак, возглавлявший подпольный Каменец-Подольский обком партии, обком, который нигде и никогда не конспирировался, а стоял во главе вооруженной партизанской борьбы и вынуждал конспирироваться оккупантов и их прислужников. Не виделись мы месяцев восемь. Олексенко, как мне показалось, осунулся, загорел. - Сидайте, сидайте, будь ласка! - пожал руку Степан Антонович. - Почекайте одну хвилину. Это ж ни диверсии. Ни! Разобрался с чем-то на карте, отправил связного к Одухе, поднял глаза: - Як армия працуемо! Вот тильки без пушек и танков! Часа через три противник был выбит из города, но из отрядов донесли о больших потерях, и Олексенко помрачнел. Тем более что дальнейшее продвижение стрелкового полка и партизан противник задержал. - Почнет контратаковати! - беспокоился Степан Антонович, - Непременно почнет! А у нас же одни автоматы да винтовки с пулеметами! Он отдал приказ окапываться, беречь боеприпасы, по возможности минировать подступы к передней линии обороны. Противник действительно предпринял несколько контратак. Они были отбиты, но с новыми тяжелыми потерями среди партизан. Гибель людей Олексенко переживал мучительно. Особенно потрясла его смерть четырнадцатилетнего Вали Котика, пионера из села Хмелевка Шепетовского района Каменец-Подольской области. Валя Котик выполнял задания подпольщиков и партизан с сорок первого года, при выполнении заданий был дважды ранен, и Степан Антонович втайне от мальчика приказал беречь его, но Валя принял участие в бою. - Як сына ридного жаль! Як сына! - восклицал Олексенко. - Такой хлопец, а загинув, колы и война закинчуется! Э-эх! Возвратившись через два дня в Киев, я доложил Т. А. Строкачу, что все проинспектированные отряды боеспособны, рекомендовал не использовать их в открытом бою, а довооружить, снабдить в достаточном количестве взрывчаткой и минами замедленного действия и как можно скорее направить в глубокий вражеский тыл. Рекомендации были приняты. Тогда же штаб отклонил ходатайство командиров некоторых партизанских соединений о передаче их в состав Красной Армии и преобразовании в стрелковые дивизии: война во вражеском тылу продолжалась. А самым приятным было, что начальник УШПД, и ранее высоко ценивший деятельность A. M. Грабчака, представил его к званию Героя Советского Союза. Представление было поддержано ЦК КП(б) Украины, и звание Героя Советского Союза A. M. Грабчаку вскоре присвоили. Глава 34. Весна 1944 года Вскоре после нашего возвращения в Киев Строкач приказал создать группы для обследования действий партизан на освобожденной территории Украины, прежде всего - на железных дорогах в тылу врага - Обследование по горячим следам необходимо для правильного выбора средств и способов дальнейшей партизанской борьбы, - сказал Тимофей Амвросиевич. - В нашем штабе сомнений на счет этих средств и способов, кажется, нет, товарищ генерал! - В нашем - нет. Но у других товарищей могут появиться. Отстаивать же свою точку зрения надо с фактами в руках. Тем более что предстоит оказывать помощь зарубежным партизанам: граница близко! Руководить обследованием Строкач приказал мне. Работа предстояла огромная. Мы смогли завершить ее в относительно короткие сроки лишь благодаря помощи воссозданных на освобожденной территории партийных и советских органов. Группы технического отдела УШПД осмотрели в общей сложности 15 800 километров железнодорожных участков. Опрашивали оказавшихся в оккупации путевых обходчиков, стрелочников, машинистов поездов, кочегаров, жителей расположенных вблизи магистралей населенных пунктов, изучали захваченные у врага документы. Наибольший интерес представляли журналы немецких восстановительных поездов. В этих журналах скрупулезно записывалось время совершения диверсии, время вызова восстановительного поезда, время его выхода на линию и прибытия к месту диверсии, время окончания восстановительных работ и начала движения поездов, данные о характере повреждений пути и подвижного состава, а также сведения о раненых и убитых во время диверсии немецких солдатах и офицерах. Свидетельства очевидцев и данные документов противника показывают высокую эффективность действий партизан на коммуникациях. Несмотря на сильную и все возрастающую охрану, диверсионные группы продолжали пускать под откос поезда и подрывали автомашины с живой силой и боевой техникой врага. Уже зимой 1941/42 года небольшая молодежная группа К. С. Заслонова и А. Е. Андреева пустила под откос 6 вражеских поездов и вывела из строя 170 паровозов, умело применив угольные мины, созданные еще до войны. Удары партизан по коммуникациям оккупантов нарастали и летом 1943 года достигли своего апогея. Действиями на коммуникациях оккупантов советские партизаны нанесли им урон, в десять раз превышающий тот, который нанесла нашим путям сообщений фашистская авиация, сбросив свыше 100 тысяч авиационных бомб. Изучив доклады групп обследования, Строкач сказал: - Теперь есть неопровержимые факты, подтверждающие правильность позиций штаба в вопросах войны на вражеских коммуникациях. Это очень хорошо. Очень! В боевых операциях на коммуникациях оккупантов отличились тысячи советских патриотов. Многих наградили орденами и медалями, а лучших удостоили звания Героя Советского Союза: А. Азончика, В. Бондаренко, В. Квитинского, Ф. Кухарева, В. Клокова, А. Исаченко, Э. Лавриновича, Г. Линькова, Ф. Малышева, В. Парханевича, Г. Токуева, Д. Резуто, В. Павлова, М. Петрова, В. Яремчука и других. Удлинялись дни, дули теплые южные ветры, окутывались зеленым дымом листвы леса, чернели отваленные плугом пласты чернозема, армия сбрасывала шинели - наступала весна. Войска 2-го Украинского фронта 8 апреля перешли границу с Румынией, часть войск 1-го Украинского фронта вышла на границу с Румынией и Чехословакией, а другая часть войск 1-го Украинского фронта и войска левого крыла 1-го Белорусского фронта вплотную приблизились к границе с Польшей. В мире веяло новой весной - весной грядущей Победы. Оглавление   www.pseudology.org