Михаил Сергеевич Восленский
Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза
Глава 8. Класс - паразит. Часть 1
Мы землю долбили,
Мы грызли, железо,
Мы грудь подставляли под дуло обреза.
А вы, проезжая в машине «Победе»,
В окно нам кричали:
— Достройте!.. Добейте!..
И мы забывали,
О сне и обеде,
И вы нас вели
От победы к победе!

А вы: «Победы» меняли на «Волги»,
А после: «Волги» меняли на «ЗИМы»,
А после: «ЗИМы» меняли на «Чайки»
А после: «Чайки» меняли на «ЗИЛы»...

А мы надрывались,
Долбили, грузили!

А вы нас вели
От победы к победе.
И тосты кричали
Во славу победы...

А. Галич. «Когда я вернусь».
Франкфурт / М. 1977, с. 121-122.

Заключительную главу книги «Империализм как последняя стадия капитализма» Ленин посвящает теме о паразитизме и загнивании. Посвятим и мы эту главу настоящей работы той же проблеме — применительно к реальному социализму.
В чем видит Ленин коренную причину паразитизма и загнивания господствующего класса в современном ему капиталистическом обществе? В том, что общество капиталистическое? Нет, в том, что, по его мнению, в этом обществе стали господствовать монополии.
Ленин справедливо видит в любой монополии главную причину паразитизма обладающего ею класса. Паразитизм класса и связанное с ним загнивание установленного этим классом общественного строя ограничивается масштабом монополии: чем более всеобъемлюща эта монополия, чем больше защищена она от конкуренции — экономической, политической, идеологической,— тем больше возможности для паразитарного перерождения господствующего класса, для его превращения в окостеневшую касту, сидящую у общества на шее, сосущую его соки и ничего ему не дающую.
Существуют ли явления паразитизма при капитализме?
Да, существуют. Но ведь подлинных монополий при капитализме нет. То, что в марксиствующей литературе именуют «монополиями», в действительности — всего лишь крупные концерны, ни один из них не в состоянии монополизировать рынок. Поэтому, как правильно отметил Ленин, феномен паразитизма проявляется в современном капиталистическом обществе лишь как тенденция к застою и загниванию [1].
Иное дело — при реальном социализме, где монополия класса номенклатуры всеобъемлюща. Всякая конкуренция с номенклатурными монополистами свирепо пресекается диктатурой этого класса, и в искусственно созданном таким образом стоячем болоте полной монополии ничто не мешает паразитированию и загниванию. Особой интенсивностью такого процесса и объясняется тот факт, что класс номенклатуры, появившись на исторической арене позже класса капиталистов, уже намного обогнал его по степени своего паразитического перерождения.

1. РАБОТАЕТ ЛИ НОМЕНКЛАТУРА?
Номенклатура — типичный служилый класс. Такой класс представляло собой в свое время в феодальном обществе сначала боярство, а затем — дворянство. Все члены класса номенклатуры являются формально служащими. Они занимают определенные — неизменно руководящие — посты в партийном и государственном аппарате. То, что они выглядят службистами, и позволяет номенклатурщикам маскироваться под служащих.
Номенклатура служит. Но работает ли она?
За годы правления номенклатуры в Советском Союзе произошло любопытное смысловое расхождение между словами «служить» и «работать». В начале 30-х годов о служащем говорили: «Он ходит на службу». Теперь так говорить не принято, говорят: «Ходит на работу». Это не значит, что слово «служба» предано официальной анафеме. Наоборот, говорится о воинской службе, о «службе делу мира», о «службе (или даже «служении») социалистической Родине». Короче говоря, официально слову «служба» стараются придать оттенок возвышенности. Но в то же время о человеке можно сказать: «Он не работает, а служит». Это значит, что штатное место он занимает, зарплату получает, а ощутимых результатов от его деятельности нет. Любопытный психологический штрих в языке — этом сгустке мыслей и чувств народа!
Сама номенклатура как служилый класс любит в мифотворчестве о себе рисовать номенклатурного чина этаким неутомимым работягой. Возьмите кинофильм сталинских времен «Великий гражданин», или роман В. Кочетова «Секретарь обкома», или наконец-то опубликованную и в Советском Союзе книгу Александра Бека «Новое назначение»: всюду номенклатурный герой представлен человеком хотя, конечно, и вознесенным волей партии над толпой, но с утра до поздней ночи работающим, отдающим все свои силы на благо народа. Таким любит видеть свое отражение номенклатурная знать. Главное же — она старается внушить народу, видящему ее только в автомобилях, мчащихся по осевой линии, что члены номенклатуры несут на своих плечах огромную тяжесть работы и бремя государственных забот, осчастливив тем самым простых советских людей.
Миф этот расползается, словно дым, когда вы получаете возможность сами наблюдать за деятельностью номенклатурщиков и с удивлением знакомиться с тем, как они эту деятельность организуют.
Дело тут не в лени номенклатурщиков — это люди активные, не ленивые, а в функционировании системы реального социализма. В условиях абсолютной монополии нет нужды стараться и работать.
А правда, зачем номенклатуре работать? Она эксплуататорский класс, следовательно, ее высокий жизненный уровень обеспечивается трудом других, подчиненных ей людей. Людей этих — миллионы, так как номенклатура — единственный работодатель в стране. Среди этих людей вполне достаточно специалистов, на которых номенклатура начальственно покрикивает, а они руководят за нее производственным процессом. При таком методе производят меньше, чем можно было бы? Тем хуже для подчиненных, а самой номенклатуры это не коснется, она свое возьмет. Нет для номенклатуры причины работать. Ее работа — залезть повыше, а путь наверх пролегает для нее не через труд, а через интриги против соперников и приобретение сильных покровителей.
Нет, номенклатурщики не бездельничают, они занятые люди. Только занятие их — делание карьеры, а не работа для общества. Своей полной монополией в политике, экономике и идеологии, своим диктаторским режимом номенклатура так себя застраховала и так обособилась от населения, что ей просто теперь не нужно что-либо делать для общества, и все же ей гарантировано место у руля.
Любой класс преследует свои цели, ни один из них не руководствуется любовью к человечеству. Но класс, не имеющий полной монополии на господство, вынужден оплачивать свою руководящую позицию работой в интересах общества.
А классу-монополисту — номенклатуре этого не нужно, и здесь находится корень его быстрого паразитического перерождения.
Где бы вы ни попали в номенклатурную среду, вы попадаете не в атмосферу творчества и работы, а в атмосферу карьеризма, подхалимства, ханжества и интриганства. «Мастера интриги» — так говорят в Советском Союзе о номенклатурщиках, ибо знают, что никакими талантами в работе они обычно но обладают, но зато в интриганстве не знают себе равных.
Паразитизм поражает любой господствующий, эксплуататорский и привилегированный класс. Но класс, подобно номенклатуре, господствующий в условиях абсолютной монополии, особенно подвержен паразитическому перерождению.

2. ПАРАЗИТИЗМ НОМЕНКЛАТУРЫ КАК КЛАССА
Что означает понятие «паразитизм класса»?
Не следует понимать его по-плакатному буквально: что класс этот, выражаясь словами Маяковского, только ест ананасы и жует рябчиков. Правящий класс правит, а уж это — занятие, отличное от смакования деликатесов. Вопрос в том, как он правит.
Хорошо ли руководит обществом правящий класс, означает: хорошо ли материально и духовно живется людям в управляемом им обществе, высок ли их жизненный уровень, свободны ли они, а также действует ли правящий класс в интересах общества или правит он для удовлетворения собственного властолюбия и тщеславия, наперекор этим интересам.
Ответ на эти вопросы служит диагнозом, подвергся ли правящий класс паразитическому перерождению.
Если людям живется плохо, если они несвободны, если господствующий класс правит ради наслаждения своей властью и привилегиями, то никакие многочасовые бдения правителей в кабинетах и залах заседаний не могут скрыть: они — паразиты на теле общества. Больше того, паразитизм едока ананасов безобиден в сравнении с паразитизмом лакомок власти, правящих ради садистского наслаждения своим господством над другими людьми.
Паразитическое перерождение любого господствующего класса состоит в падении его исторической рентабельности. Она может быть определена по обычной формуле: рентабельность равна полученной пользе за вычетом производственных издержек. Исторический опыт показывает, что с течением времени польза, получаемая обществом от деятельности господствующего класса, постепенно уменьшается, а цена, которую общество уплачивает за эту деятельность, возрастает. Пока рентабельность хотя и сокращается, но все же остается положительной величиной, можно говорить о тенденции к паразитизму господствующего класса. Однако наступает момент, когда рентабельность становится нулем, а затем отрицательной величиной: издержки общества на господствующий класс начинают превышать его взнос в благосостояние общества. С этого момента нужно говорить уже не о тенденции к паразитизму, а о паразитизме господствующего класса. Он стал классом-паразитом, наносящим обществу ущерб. История свидетельствует, что в таком случае общество начинает все более активно бороться за освобождение от господствующего класса-паразита и в конечном счете непременно добивается успеха.
Цена правления класса номенклатуры в СССР велика и тягостна.
Первая и наиболее мрачная часть этой цены — десятки миллионов человеческих жизней, загубленных номенклатурой. Здесь и миллионы истребленных номенклатурными органами госбезопасности; и миллионы умерших от голода по вине номенклатуры; и миллионы погибших в борьбе за ее власть. Здесь многие миллионы человеческих судеб, искалеченных диктатурой номенклатуры. Если бы удалось подсчитать все эти миллионы, цифра оказалась бы ужасающей. Известна пока только часть этой цифры. Русский профессор И.А.Курганов подсчитал разницу между численностью населения, которое должно было бы проживать к 1959 году в границах СССР при нормальном демографическом развитии с 1917 года, и фактической численностью. Разница оказалась в 110 миллионов человек [2].
Немалая доля в этой части цены — военные жертвы. Знаете, сколько человек потерял за 5 лет 8 месяцев войны 1939 — 1945 годов германский вермахт? 3 миллиона солдат, то есть 4,3% населения страны. А Советский Союз потерял за 3 года 10 месяцев той же войны (1941 — 1945 годы) 22 миллиона солдат, то есть 12% населения СССР. При этом на Восточном фронте (против Польши и СССР) вермахт потерял 1,5 миллиона солдат, а у Советского Союза был только этот фронт. Это как же надо было номенклатуре во главе с «величайшим полководцем всех времен и народов» ухитриться так воевать, чтобы потерять солдат почти в 15 раз больше, чем противник? Причем противником было не какое-нибудь либеральное государство, трясущееся над жизнями своих граждан, а разбойный нацистский режим во главе тоже вот с таким «величайшим полководцем», для которого смерть миллионов ничего не значила, Если же сравнить общие потери (армии и мирного населения), то цифры такие: Германия потеряла 6 миллионов человек, то есть 8,5% своего населения, а СССР — 46 миллионов человек, то есть одну четверть всего населения страны [3].
Вторая часть цены — бедность населения в результате эксплуатации его классом номенклатуры, неумения и неспособности номенклатуры развивать экономику в соответствии с запросами народа, а не в своих эгоистических классовых интересах.
Третья часть — безудержный рост потребления класса номенклатуры. Речь идет не только о съедаемых номенклатурой деликатесах и возводимых госдачах, не только о системе ее привилегий, но прежде всего об огромных материальных и людских богатствах, расточаемых на ее классовое потребление: на гигантские военную, карательную и идеологическую машины, на политику экспансии за пределами страны.
Четвертая часть — ликвидация номенклатурой свободы, удушение самостоятельной мысли, лишение членов общества нормальных интеллектуальных контактов между собой и с другими обществами. Все это, казалось бы, неосязаемое нанесло Советскому Союзу не только огромный моральный, но и колоссальный материальный ущерб, особенно очевидный в области науки, техники и культуры.
Все вместе привело к тому, что после падения царизма Россия так и не стала современной развитой страной. Не могли затушевать этого пропагандистские рассуждения о том, что-де СССР — самая передовая страна в мире, единственная страна развитого (или зрелого) социализма: это переиначенные старые словеса о «Москве — третьем Риме» («а четвертому не быти»). Не затушевывает отсталости и мощь созданной номенклатурой военной машины: орды Чингисхана были для своего времени тоже отлично организованы и вооружены, но монгольская империя была не передовым, а отсталым обществом.
Мы перечислили, вероятно, не все части цены, которую общество в СССР вынуждено платить за господство там класса номенклатуры. Но и названного достаточно, чтобы убедиться: цена непомерно велика.
В самом деле: что получило общество взамен?
Неверно думать, что господство номенклатуры не принесло обществу в Советском Союзе ровно ничего положительного. Но столь же неверно вслед за советской пропагандой ставить в заслугу номенклатуре любую черту, положительно отличающую Советский Союз 80-х годов от царской России 1913 года. Номенклатурная пропаганда пытается подсунуть всем как само собой разумеющуюся мысль, что, не будь власти номенклатуры, Россия и сегодня была бы точно такой же, как 75 лет назад. Но ведь это неумная ложь. С 1913 года все страны мира без исключения изменились, и особенно как раз те, где нет класса номенклатуры. Кто поверит, что, если за это время без всякой номенклатуры даже такие экзотические страны, как Тайвань, Южная Корея, Сингапур, Гонконг, не говоря уж о Японии, изменились до неузнаваемости, Россия оставалась бы и сегодня такой же, какой была в 1913 году, не осыпь ее номенклатура благодеяниями своего правления!
А между тем Россия в 1913 году была намного более развитой и современной, чем названные страны. Вслед за большевистской пропагандой предреволюционных лет советская историческая наука пытается, говоря о царской России того времени, совместить несовместимое: с одной стороны, Россия — полуколония и сырьевой придаток империалистических стран Запада, с другой стороны, она сама империалистическая страна с развитой тяжелой промышленностью и мощным пролетариатом, готовым к социалистической революции. Эта абракадабра нашла свое краткое выражение в ленинской формуле, перенятой затем Сталиным: «Военно-феодальный империализм».
Именно с ленинской точки зрения эта формула бессмысленна: феодализм — строй, предшествующий даже раннему капитализму, а империализм, по Ленину,— высшая и последняя стадия капитализма. Если это так, то «феодальный империализм» — такая же бессмыслица, как «ледяной кипяток».
Сравнивать надо не с Россией 1913 года, а с сегодняшними странами — теми, где нет господствующего класса номенклатуры. Вот тогда можно будет объективно судить, каковы были положительные итоги номенклатурного хозяйничанья в Советском Союзе.
Такие итоги были. Возможно, что, не будь номенклатуры, тяжелая промышленность в России оказалась бы менее развитой, нежели сейчас. Зато были бы развиты несравненно лучше, чем теперь, производство товаров народного потребления, легкая промышленность, пищевая промышленность. Но об этом мы уже сказали, касаясь вопроса о высокой цепе, заплаченной обществом в СССР за господство номенклатуры. Само же по себе развитие тяжелой промышленности — факт положительный.
Развитие тяжелой промышленности, как мы уже говорили, было для номенклатуры не самоцелью, а необходимой предпосылкой для развития военного производства. Военная промышленность и военная техника развиты в Советском Союзе, несомненно, намного больше, чем если бы не было октябрьского переворота. Военная мощь Советского Союза в нынешних ее масштабах — безусловно плод труда номенклатуры. Хорошо это или плохо? Если бы Советскому Союзу угрожала агрессия извне,— было бы хорошо. Если же СССР, опираясь на свою военную силу, угрожает другим странам,— это плохо.
Положительно следует оценить то, что в Советском Союзе низка плата за жилье, за пользование транспортом, что бесплатно медицинское обслуживание, что существует немало домов отдыха и санаториев, что относительно недороги книги, билеты в театры и кино. Конечно, все это, как мы уже говорили,— оборотная сторона низкого уровня заработной платы. Но само по себе это хорошо.
В Советском Союзе номенклатура неплохо организовала научно-исследовательскую работу. Советские школы — начальная, средняя и высшая — находятся в хорошем состоянии. Разумеется, студентам в СССР живется несравненно труднее, чем на Западе: и общежития намного хуже, и стипендии гораздо ниже. Но учебный процесс организован разумно (если не говорить о преподавании общественных наук с позиций идеологии КПСС), и выпускаемые в Советском Союзе специалисты обладают вполне удовлетворительной квалификацией.
На Западе распространено мнение, что в Советском Союзе наведен порядок: полицейский, но порядок. Это совсем не так. В действительности уголовных преступлений в Советском Союзе много, а советские города и особенно их окрестности отнюдь не безопасны. Удивляться этому не приходится: советская милиция, занимающаяся борьбой против уголовников,— маломощная и плохо экипированная организация по сравнению с колоссальной, четко работающей машиной КГБ. Таким образом, в этом пункте обнаружить какую-либо заслугу номенклатуры, видимо, нс удастся.
Вот, собственно, все то положительное, что можно записать на счет номенклатуры.
Стоило все это многих миллионов человеческих жертв, бедности населения, удушения свободы? Нет, не стоило. Номенклатура это отлично сознает: недаром она такой глухой стеной отгораживает Советский Союз от стран Запада, где жилье и транспорт дороже и медицинская помощь не бесплатная, а люди живут лучше. И живут они лучше потому, что нет на Западе правящего класса номенклатуры.
Конечно, в Советском Союзе, как и в любой другой стране, были свои объективные трудности. Но неверно было бы их преувеличивать.
Часто приходится слышать: «Как же можно сравнивать Россию с Западом? Ведь Россия — бедная страна!» Я и сам так думал, пока не увидел Запада. А увидев эти малые страны, почти лишенные природных богатств, с такой цветущей экономикой, я понял: Россия — сказочно богатая страна. Только веками управляется она безобразно. Безобразно управляли ею князья и бояре, цари и дворяне, безобразно управляют ею генеральные секретари и номенклатура.
Послушайте номенклатурщиков, как они скулят: «В Советском Союзе не хватает людей!» А какой вывод сделала номенклатура? В стране не хватает людей — так давайте же их истреблять миллионами, под разными предлогами: как белогвардейцев, как кулаков, как троцкистов, как изменников Родины! В стране не хватает людей для работы — давайте загоним миллионы в армию, в органы госбезопасности, в государственный аппарат! Номенклатурщики хнычут: «Страна велика, отсюда трудности!» А какой вывод они делают? Страна велика — давайте сосредоточим всю нашу политику на том, чтобы ни одна республика из нее не вышла и чтобы по возможности подчинять все новые страны!
В этих вывертах за счет жизни десятков и качества жизни сотен миллионов людей и проявляется с особенной яркостью паразитический характер класса номенклатуры. И когда номенклатурная пропаганда воспевает эти выверты как «марксистско-ленинскую научную политику партии», как не вспомнить с сочувствием Ленина, признавшегося, насколько «тошнехонько» бывает ему от «сладенького» коммунистического вранья, «комвранья» [4].

3. ПАРАЗИТИЗМ ПРИНИМАЕТ ОРГАНИЗАЦИОННЫЕ ФОРМЫ

В книге «Империализм как высшая стадия капитализма» Ленин, стараясь отыскать какие-либо осязаемые признаки прогрессирующего паразитизма класса капиталистов, объявил таким признаком рост числа рантье, живущих на проценты с капитала. Утверждение странное, оно недостойно ленинского интеллекта. Видимо, сделал его Ленин в спешке (книжка была написана в течение 6 месяцев) под влиянием каких-то случайных наблюдений в Швейцарии 1914—1916 годов — на этом островке мира, где немало зажиточных людей из разных стран Европы пережидали первую мировую войну. Как понятно каждому читателю, покупка ценных бумаг — не паразитизм, а одна из форм хранения денежных сбережений. Тот факт, что люди не растрачивали свои сбережения, а инвестировали их в развитие экономики, ничего общего с паразитизмом иметь не может.
Кстати, при Сталине все советские трудящиеся принуждались ежегодно приобретать облигации государственных займов на сумму не менее месячной зарплаты. Что же, это было проявлением паразитизма советских трудящихся? Конечно, нет, это был дополнительный налог на них. Паразитизмом было другое: то, что из выжатых таким образом миллиардов рублей немало денег было использовано на привилегии номенклатуры, на строительство госдач, на дальнейший рост аппарата НКВД.
Детище Ленина и Сталина, класс номенклатуры проявляет свой паразитизм действительно вполне осязаемым образом. Паразитизм номенклатуры принял даже организационные формы.
Главной формой является дублирование партийными органами работы государственных органов.
Мы уже подробно говорили о том, что руководящие органы класса номенклатуры — Политбюро и Секретариат ЦК КПСС, бюро ЦК компартий союзных республик, крайкомов, обкомов, горкомов и райкомов КПСС монополизировали — каждый на своем уровне — принятие всех решений, имеющих сколько-нибудь политический характер. Мы говорили, что именно Политбюро и Секретариат ЦК КПСС являются подлинным правительством Советского Союза, а Кабинет министров СССР — всего лишь высокопоставленный административный орган для выполнения решений этого правительства. Аналогично положение в каждой республике, крае, области, в каждом городе и районе. Когда наблюдаешь за тем, как Советы Министров или исполнительные комитеты Советов народных депутатов просто переписывают присылаемые им руководящими органами номенклатуры решения, называя их затем своими постановлениями и ставя соответствующий номер и дату, трудно не задать вопрос: зачем вообще нужно все это переписывание? Один из двух органов является лишним: или партийный, или государственный.
Дублирование — не только в переписывании партийных решений в советские постановления, оно пронизывает всю деятельность партийного и государственного аппаратов и находит яркое выражение в параллелизме их структур.
На протяжении десятилетий каждому министерству в СССР или по крайней мере группе смежных министерств соответствовал отдел ЦК КПСС. По официальной табели о рангах заведующий отделом ЦК считается стоящим выше министра СССР, соответственно первый заместитель заведующего отделом — выше первого заместителя министра, а заместители заведующего отделом ЦК — выше заместителей министра. Вся деятельность министерства контролировалась и направлялась этим отделом. И опять возникает вопрос: что-то одно не нужно — или отдел, или министерство?
Ответ номенклатуры на этот вопрос гласит: партийные органы не дублируют работу государственных органов, а осуществляют партийное руководство. Партия была провозглашена в Конституции СССР руководящей и направляющей силой советского общества. Хотя эту статью из Конституции с большим трудом вычеркнули, КПСС продолжает рассматривать себя именно так.
Значит, партийные органы выступают как бы в роли политкомиссаров при государственных органах? Нет. Роль политкомиссаров исполняют секретари парткомов государственных организаций. Можно сколько угодно говорить, что партийные органы рассматривают вопросы в партийном порядке, а государственные рассматривают те же вопросы в государственном порядке, но в действительности речь идет о дублировании одной и той же работы.
Практически это означает, что вместо одного человека — скажем, министра — ту же работу сделают два человека: партаппаратный шеф в ЦК и министр.
А делают ли они ее? Тут мы подходим ко второй организационной форме паразитизма номенклатуры. Эта форма состоит в том, что у каждого номенклатурщика непременно есть заместители, и чем выше номенклатурщик, тем их больше.
Даже в научно-исследовательских институтах у единственного имеющегося там номенклатурщика - директора института - бывает несколько заместителей; если заместитель только один, то или институт ничтожно маленький, или директор — вольнодумец.
Помню, как однажды, приехав из Москвы читать лекции в Вену, я беседовал с одним высокопоставленным австрийским чиновником. «Кто у вас заместитель министра?» — спросил я. Пожав плечами, мой собеседник ответил, что заместителя вообще нет. «Кто же тогда работает за вашего министра?» — с недоумением спросил я. «Министр работает сам!» — с недоумением ответил он. Вышедшие из двух различных миров, мы недоумевали оба: для меня было очевидно, что министр не должен сам работать, кто-то работает за него; для моего собеседника было столь же очевидно, что министр, пока он не ушел в отставку, сам делает свою работу.
Правда: что делает советский министр? Официальный ответ гласит: осуществляет общее руководство.
«Общее руководство» — такой же термин из номенклатурного жаргона, как «партийное руководство». По своему значению он приближается к понятию «почетное председательство». Министр восседает в своем величественном кабинете, ездит в «Чайке» или как минимум в черной правительственной «Волге», сидит на пленумах ЦК, сессиях Верховного Совета, в президиумах различных торжественных заседаний. Он председательствует на коллегии министерства, ставит свою подпись под подготовленными аппаратом наиболее важными или торжественными приказами по министерству, ездит на заседания Кабинета Минист-ров СССР и робко ходит, когда его вызывают, поприсутствовать на обсуждении соответствующего вопроса в Политбюро или в Секретариате ЦК КПСС. Он появляется на приемах и банкетах, ездит в составе делегаций за границу, изредка совершает парадную инспекционную поездку по предприятиям своего министерства в различных районах страны. Его, пожалуй, самая главная деловая функция состоит в том, чтобы поддерживать систематический контакт — по мере возможности и личное дружественное знакомство — с соответствующим заведующим отделом ЦК и его первым заместителем, а также с заместителем Председателя Кабинета Министров, который, как принято говорить, «курирует» министерство.
«Курировать» — тоже номенклатурный термин, получивший распространение в середине 50-х годов. «Куратор» осуществляет общий надзор за деятельностью «курируемого» им министерства, главка и т. п. «Курирование» — ступенька пониже, нежели «общее руководство». Соответственно «курируют» не заведующие отделами и их первые заместители, не Председатель Кабинета Министров и его первый заместитель, не министры и их первые заместители, а просто заместители. Заместителей этих, как мы уже говорили, много, и между ними распределяются объекты «курирования». Министерства «курируют» заместители Председателя Кабинета Министров, главки — заместители министров, управления — заместители начальников главков, предприятия министерства — заместители начальников управления.
Партийное руководство, общее руководство, курирование — так кто же наконец работает?
Практика показывает: работа начинается там, где кончается номенклатура. Конечно, из этого правила бывают исключения, мне приходилось их видеть, но в целом дело обстоит именно так: там, где номенклатура, происходит начальствование, работает же неноменклатурный аппарат.
Летом 1957 года Институт мировой экономики и международных отношений Академии наук СССР, где я тогда работал, получил помещение только что расформированного Хрущевым Министерства строительства электростанций СССР.Находилось оно в большом здании в Китайском проезде, там, где потом разместились советская цензура — Главлит и Госкомитет по электронике. Мы с любопытством ходили по внезапно, как бы при приближении врага, покинутому министерству. Огромный, облицованный деревянными панелями (под Кремль) кабинет министра — с комнатой отдыха, туалетом, большой приемной; просторные, тоже облицованные деревом кабинеты заместителей министра, с приемными поменьше. Солидные кабинеты начальства пониже. Облезлые комнатенки, где впритык были поставлены плохонькие канцелярские столы и шаткие стулья для служащих. Налюбовавшись на эту социальную анатомию советского министерства, мы с интересом погрузились в чтение оставшихся в секретариатах книг регистрации входящей и исходящей переписки. Как велено в советских учреждениях, секретарши старательно переписывали в книги резолюции, наложенные высшим начальством. Министр писал коротко: просто ставил фамилию своего соответствующего заместителя, «курировавшего» данный вопрос. Заместитель отписывал бумагу начальнику управления, давая ценное указание: «Рассмотрите и примите меры». Начальник управления отсылал своему заместителю, а тот уже направлял бумагу в соответствующий отдел с резолюцией: «На исполнение». Дальше номенклатура кончалась, начиналась работа. Ликвидация министерства смела с постов всех этих номенклатурных накладывателей резолюций, но ток в стране продолжал подаваться.
Вероятно, тогда мне впервые пришла в голову робкая мысль: а не паразиты ли — все эти номенклатурные начальники? Теперь я могу ответить на этот вопрос.

4. НОМЕНКЛАТУРЩИКИ-ПАРАЗИТЫ
На протяжении почти четверти века имея дело с номенклатурой, я познакомился со многими членами этого класса. Были среди них разные: и хорошие, и плохие, и так себе; были глупые и умные, ленивые и прилежные, были махровые негодяи и были честные, милые люди, к которым я до сих пор глубоко привязан.
Некоторые из них прочитают эту книгу и, возможно, в глубине души согласившись с многим, здесь сказанным, огорченно нахмурят брови, раскрыв эти страницы. Они будут по-человечески обижены, ибо человеку, каждый день с девяти утра аккуратно являющемуся на работу, которую он считает весьма ответственной, горько прочитать вдруг, что он паразит. И я хочу поговорить с ними по-человечески, а не бросать в них грязью из-за кордона.
Да, они ходят на работу и принимают как должное свои привилегии, свою власть и возможность распоряжаться Чужими судьбами. Они отлично сознают, что никакие они не революционеры и никакого бесклассового коммунистического общества не строят, но считают, что они управляют великой страной, и в этом их заслуга и их право на власть и привилегии.
Хорошо ли они управляют ею? В ответ на этот вопрос честные из них — а только к таким я и обращаюсь — пожмут плечами: они управляют так, как решило руководство, во всяком случае лучше, чем управляли их предшественники при Сталине. И это правда.
Но не вся правда.
Мне довелось в свое время быть на Нюрнбергском процессе. Подсудимые — самые высокопоставленные чины в третьем рейхе — так же пожимали плечами: они делали то, что приказывал фюрер. И никто из них — во всяком случае во всеуслышание — не признал, что раз они это делали, то фюрер приказывал им лишь то, что они готовы были делать.
К тому же теперь и в Советском Союзе миновали времена самовластных фюреров. Политбюро и Секретариат ЦК принимают лишь те решения, которые вызревают и подготовляются в номенклатуре. Да, отдельный номенклатурщик, если он не член этой правящей верхушки, не в состоянии повлиять на решения. Но пусть он и не открещивается — ведь выражает это решение в конечном счете и его желание: сохранить свою власть и привилегии независимо от того, хороша или плоха политика, которую нужно ради этого проводить. Да, не все члены класса номенклатуры согласны с курсом, проводимым руководством этого класса. Но какие выводы они сделали?
Не будем говорить об открытой критике этого курса: нельзя требовать от обычного человека героизма академика Сахарова. Но кто из несогласных покинул номенклатуру. добровольно перешел на неноменклатурную работу по специальности, отказался от благ, связанных с пребыванием в правящем классе? Назовите таких!
Конечно, как и в нацистском рейхе в аналогичном случае, существует удобный аргумент: порядочные люди в номенклатуре могут все-таки делать что-то хорошее, а если они уйдут, в номенклатуре останутся только проходимцы, и будет еще хуже. Это верно, если порядочные номенклатурщики действительно делают что-то положительное. Но вот при мне один симпатичный сотрудник ЦК КПСС деликатно и любезно убеждал по телефону академика Капицу написать лживое письмо в газету «Таймс» о том, что он, Капица, отнюдь не протестовал против заключения Жореса Медведева в сумасшедший дом — и не протестовал-де потому, что Медведев действительно психически болен. В том-то и беда, что честный человек в классе номенклатуры вынужден, если он больше всего на свете хочет там остаться, проводить линию своего класса-паразита. Паразитами номенклатурщиков делает не их индивидуальность, а сама система реального социализма.
Еще не осознав смысл этого процесса, я столкнулся с ним сразу же, как только соприкоснулся с миром номенклатуры. В январе 1947 года в Берлине меня направили в Союзный контрольный совет в Советскую секцию отдела протокола и связи (Soviet Еlеmепt, Ргоtосоl and Liаison Section). Раньше начальник секции, подполковник Мартынов, сам вынужден был писать бумаги; хотя было их немного, он остро ощущал, что не номенклатурное это дело, и добился моего прикомандирования. Отныне писал бумаги я, а подполковник их подписывал и ездил на приемы. Однако как начальнику ему стало стыдно не иметь заместителя. Он добился, что ему был прислан заместитель — майор Краинский. С тех пор веселый майор рассказывал анекдоты и бесконечно острил, подполковник покровительственно ржал, а я писал бумаги и еще имел достаточно свободного времени.
Позже я привык, что номенклатурщик, если только он не рядовой сотрудник номенклатурного аппарата, а какой-нибудь начальник, непременно требует себе заместителя, если можно — нескольких заместителей, чтобы самому осуществлять «общее руководство».
Номенклатурному начальнику совестно самому работать. Один мой знакомый — бывший радиожурналист с бойким пером — стал директором научного института, то есть вошел в номенклатуру Секретариата ЦК КПСС. С тех пор за него пишут не только доклады и статьи, но даже самые несложные письма. Когда ответственный секретарь Советского комитета защиты мира Котов попросил меня написать, как принято говорить, «проект» статьи председателя комитета И.С.Тихонова, я смущенно пробормотал, что Тихонов — известный писатель. «Николай Семенович не просто писатель,— наставительно сказал Котов.— Он секретарь Союза писателей СССР и председатель Советского комитета защиты мира». Этим было все сказано: номенклатурный писатель был слишком важен для того, чтобы писать.
Дух номенклатуры — это дух паразитизма. Подобно тому, как госпожа Простакова в фонвизинском «Недоросле» говорила, что не дворянское дело — знать географию, на то кучера есть, в номенклатуре считается, что не номенклатурное дело — работать, на то есть подчиненный аппарат.

5. БЫТИЕ НОМЕНКЛАТУРЫ ОПРЕДЕЛЯЕТ ЕЕ СОЗНАНИЕ

Маркс дал ставшую общеизвестной формулу: «Не сознание людей определяет их бытие, а, напротив, их общественное бытие определяет их сознание» [5]. Общественное бытие номенклатуры как диктаторски господствующего, эксплуататорского, привилегированного и паразитического класса полностью определяет ее сознание.
Мораль номенклатуры сформирована ее «отцами» — Лениным и Сталиным. Ленин поучал комсомольцев: «Всякую такую нравственность, взятую из внечеловеческого, внеклассового понятия, мы отрицаем», «нравственность — это то, что служит разрушению старого эксплуататорского общества и объединению всех трудящихся вокруг пролетариата» [6], то есть борьбе за установление диктатуры номенклатуры.
«...Наша нравственность подчинена вполне интересам классовой борьбы пролетариата», то есть созданию нового эксплуататорского общества во главе с самозваным «авангардом пролетариата» — номенклатурой. Сталин теоретизировал меньше, зато он выразительно показал миру, что означает эта новая мораль.
Из советских библиотек давно уже были изъяты исследования советских социологов 20-х годов. Изъяты они неспроста: в исследованиях констатировалось быстрое возрастание среди населения черствости, жестокости, циничного эгоизма и карьеризма. Особенно четко проявлялась эта тенденция среди молодежи. Таким образом, речь шла явно не о «пережитках капитализма», а о новом явлении. Дальнейшие исследования были запрещены, вместо этого начались нудные декламации о «новом советском человеке», который безгранично любит партию и ее ленинский ЦК и самоотверженно трудится на благо социалистической Родины.
А ведь отмеченное социологами явление легко объясняется именно с марксистской точки зрения. Маркс и Энгельс писали: «Мысли господствующего класса являются в каждую эпоху господствующими мыслями. Это значит, что тот класс, который представляет собой господствующую материальную силу общества, есть в то же время и его господствующая духовная сила» [7].
Классовая мораль номенклатуры распространилась в подвластном ей обществе. Но как бы сильно ни были заражены различные группы общества этой моралью, концентрированное свое выражение она находит в рядах самой номенклатуры.
Мы уже говорили: номенклатурщик пользуется властью и привилегиями не потому, что он работает, а потому, что они причитаются ему по занимаемому им посту. Пост .же оп получает по решению руководящего партийного органа. Чтобы добиться такого решения, человек должен быть удачливым карьеристом. Вот почему в среде номенклатуры царит дух карьеризма.
Карьеризм — основной признак классового мышления номенклатуры. Все помыслы номенклатурщика вертятся вокруг его карьеры. Он непрестанно продумывает свои маневры с целью взобраться еще выше — «вырасти», как выразительно говорят на номенклатурном жаргоне. Номенклатурщики знают неписаное правило: только тот может удержать свой пост в номенклатуре, кто старается вырасти; тот, кто старается только удержать пост, потеряет его, так как будет вытеснен лезущим снизу. Для того же, чтобы действительно вырасти, надо приложить исключительные усилия.
Неудивительно, что в этой постоянной скачке с препятствиями номенклатурщики готовы использовать любые средства, только бы они обеспечивали успех. Ни в какой другой среде не видел я столько интриг, как в номенклатурной, и столько ханжества с целью представить интриганство «партийной принципиальностью». Даже порядочные, симпатичные члены класса номенклатуры прибегают к этим интригам — иначе они лишатся своей принадлежности к номенклатуре, а это для каждого номенклатурщика — главная радость в жизни.
Со смелой откровенностью написала «Литературная газета» еще в 1986 году: «Номенклатурные единицы, для которых этот их статус единственно важен, а все остальное — долг, любовь, дружба, верность, семья — имеет значение лишь с точки зрения полезности. Собственного «я» нет, они давно отказались от него. Отказались от своих привычек, от своих убеждений (если они когда-нибудь были), от своего голоса.
Мудрено ли, что они так держатся друг за дружку? Мудрено ли, что они панически боятся всего нового — и новых людей, и новых идей? Жизни боятся, живой жизни, но та все же берет свое. Вот и корчатся от страха.
Давайте не забывать, что они сильны и опасны, особенно сейчас, когда объяты страхом потерять место под солнцем» [8].
Выше отмечались классовая спайка номенклатуры, сплоченность номенклатурщиков в отношении всех других. Скажем теперь и об оборотной стороне этого явления — о постоянном ощущении одиночества, свойственном каждому члену класса номенклатуры. Каждый из них отдает себе отчет в том, что именно его собратья по классу и являются самыми опасными его соперниками. Они поддерживают его лишь до тех пор, пока это в их интересах, и с превеликим удовольствием вышвырнут его, как только он перестанет быть им нужен. Номенклатурщик, привычно разглагольствующий о «волчьих законах капитализма», ощущает себя волком в стае волков — хотя и среди своих, но одиноким и в постоянной опасности. Вероятно, это неизбежно в «новом классе» деклассированных выскочек.
Такое мироощущение номенклатуры выразительно описал Эдуард Багрицкий, считающийся классиком советской поэзии:

Твое одиночество веку под стать.
Оглянешься — а вокруг враги;
Руки протянешь — и нет друзей;
Но если он скажет: «Солги»,— солги,
Но если он скажет: «Убей»,— убей [9].


6. РАЗГОВОР С НОМЕНКЛАТУРНЫМ РАБОТНИКОМ
Что говорят в оправдание своей жизненной позиции те умные и честные номенклатурщики, о которых упоминалось выше?
Из многих бесед, свидетелем или участником которых мне довелось быть, можно выкристаллизовать следующую схему их аргументации — пусть не в таких словах, но такую по смыслу.
«Да, мы установили свою диктатуру. Мы не верим в демократию: она ведет лишь к слабости и разболтанности, а мы хотим, чтобы страна была сильной и по-военному подтянутой. Да, мы истребили миллионы людей, мы и сегодня действуем методами полицейского террора и наблюдения — но это необходимо для того, чтобы поддерживать в стране порядок. Да, мы пресекаем любую оппозицию, потому что она может увлечь за собой народ, и снова восторжествует стихия разболтанности. Да, народ нас не выбирал — но он нас боится и терпит. Мы же не считаем, что в историческом масштабе мы заслужили его ненависть. Пусть под нашей властью жить не так приятно, как в западных демократиях, зато мы сделали страну могучей в военном отношении и эти же хваленые демократии перед нами трясутся. Пусть не существует законов истории, которые пророчили бы нам победу, но мы рассчитываем, что демократиям с нами не справиться, а это и означает, что будущее принадлежит нам. Наши привилегии — справедливая награда за жесткое, но правильное руководство обществом. Мы не верим в слюнтяйские рассуждения о всеобщем равенстве — его не было и не будет. Никакого бесклассового общества мы не строим, а стараемся увековечить свое господство. Однако это хорошо и для всей страны — мы считаем, что не только она нужна нам, чтобы ею править, но и мы ей нужны как твердые и уверенные правители. Пусть наша власть тягостна для подданных — она гораздо лучше той анархии, которая наступит, если нас не станет».
Давайте ответим на эту, видимо, искреннюю аргументацию номенклатурщиков, или номенклатурных работников, как они себя называют.
«Вы стращаете нас анархией и восхваляете свое «жесткое» руководство. А где доказательства того, что без вашей диктатуры в Советском Союзе была бы анархия? В мире много стран, где нет ни номенклатуры, ни анархии. Результат вашей монопольной власти — это постоянное недопроизводство, низкий жизненный уровень населения. Строить ядерные ракеты — еще не значит развить страну. От западной границы России до Тихого океана люди живут на севере — в избах, а на юге — в мазанках, как тысячу лет назад. Приезжающие из Советского Союза па Запад не верят, что поселки с комфортабельными каменными домами, улицами, магазинами и ресторанами — это деревни и живут там крестьяне. Им не верится, что крестьянство в западных странах составляет всего 3—6% населения, и все же оно прокармливает весь народ да еще продает излишки за границу — не в последнюю очередь в Советский Союз, где в деревне работает каждый шестой житель страны. Эмигранты из СССР, попав в Вену — первую их станцию на свободной от вас земле,— рвутся покупать себе вещи на последние деньги, боясь, что иначе не достанется: так вы приучили своих подданных к постоянному дефициту. Вы не развили страну, а задержали ее развитие. Так что же хвалиться своим руководством?
Вы гордитесь военной силой своего государства. А нужна она народу? Что ему от того, что другие страны вас .боятся? Вооруженного бандита люди тоже боятся — значит, надо быть бандитом?
Ваша пропаганда пытается прикрыть все это словами о «развитом социализме», «социалистических завоеваниях» и «победах», миролюбии и «неуклонном росте материального благосостояния». Кого вы обманываете? Самих себя. Ведь созданная вашим хозяйничаньем нищета отражается и иа вас, номенклатурных работниках. Вы прорвались к привилегиям, которые вам кажутся великолепными. Вы, ответственный сотрудник ЦК КПСС, горды тем, что занимаете с женой и двумя детьми трехкомнатную квартиру. А на Западе рядовая семья из четырех человек занимает как минимум такую же, а скорее всего — большую. Вы счастливы тем, что были посланы в прошлом году решением Секретариата ЦК на неделю в командировку в Италию — а в Западной Европе любой рабочий паренек или студент берет свой мотоцикл и катит на весь отпуск путешествовать по Италии. Вы с тщательно скрываемым торжеством получаете дефицитные продукты в спецбуфете ЦК — а на Западе в любом магазине каждый может их купить да в гораздо большем выборе. Вы перехитрили самих себя: установили систему, при которой вам же живется хуже, чем жилось бы без нее. Диктаторски правящие в подчиненных вам странах, вы сами не свободны по сравнению с людьми, живущими на Западе да и в третьем мире. Вам живется хорошо только в сравнении с вашими же подданными. Подумайте: ведь это патология -жить хуже, чем вы могли бы, ради того только, чтобы всем другим в стране было еще хуже!
Что же удивляться, что люди от вас бегут! Сколько уже ушло их на Запад — номенклатурных работников! Ушел советский заместитель генерального секретаря ООН Шевченко; ушел Сташинский, предпочтя вашим наградам за убийства 8 лет тюрьмы на Западе. Ежегодно уходят то в одной, то в другой стране дипломаты и разведчики, музыканты, танцоры, спортсмены. Люди бросают ваши привилегии и уходят жить в нормальный мир, который настолько щедрее вашего — и духовно, и материально!»
Может быть, задумается номенклатурный работник над своей жизнью, своими ценностями, своей системой? Может быть, задумается он всерьез и над тем, чем кончится диктатура номенклатуры, так бездумно множащая с каждым днем число своих врагов?

7. КЛАСС-ТАРТЮФ
А пока, чтобы не думать и других отучить, номенклатура ведет шумную пропаганду. Она старается всем навязать представление, будто номенклатурщики — самоотверженные герои, слуги народа, мученики во имя его блага.
Почитайте эту саморекламу номенклатуры: как они неразрывно связаны с народом, плоть от его плоти и кость от его кости; как они день и ночь только и живут думами о счастье народном; как не стремятся они ни к каким привилегиям, кроме одной — послужить народу; и все помыслы свои отдают этому служению, и нет для них важнее цели, чем благоденствие народа и его свобода, и ради этого они, не щадя своих сил, строят бесклассовое коммунистическое общество. И так далее, и тому подобное.
Водопад елейной лжи сплошным потоком низвергается в выпускаемых по социальному заказу номенклатуры газетах, книгах, по радио и телевидению, в театрах и кино, в речах и докладах. Да и каждый номенклатурщик в отдельности — то с наигранным пафосом, то с наигранной же задушевностью, а то и просто со скукой — повторяет эту ложь.
Мольеровский Тартюф и щедринский Иудушка Головлев, собственно, ничего из ряда вон выходящего не совершили. Но именно разница между их подленьким поведением и благородной маской святости, которую они напяливали, сделала этих святош отрицательными типами мировой литературы. Так и номенклатура — класс-Иудушка, класс-Тартюф — своим ханжеством заслужила суровую оценку.
Между тем номенклатура не только приписывает себе качества, прямо противоположные ее истинной природе,— она требует от всех признавать за ней такие качества. Номенклатура негодует и обвиняет в антикоммунизме и антисоветчине тех, кто даже в свободных от нее странах решается усомниться в ее моральных доблестях. А уж там, где номенклатура властвует,— горе усомнившемуся!
Следствие того, что правящая номенклатура паразитирует на моральных категориях, которые ей внутренне чужды,— это воцарившееся в советском обществе «двоемыслие», как назвал это явление Оруэлл в романе «1984». Все общество опутано клейкими тенетами номенклатурной лжи, разорвать их хоть где-нибудь нельзя — на вас сразу же, как гигантский паук, набросится номенклатура. Все от яслей до гроба должны повторять казенную неправду и восхвалять «партию», как именуется в официальной пропаганде класс номенклатуры.
Да, годы «гласности» и лозунги «перестройки» приоткрыли шлюзы, люди стали говорить и писать свободнее — хотя все равно не так свободно, как на Западе. И потом: надолго ли это?
Ложь, насильственно распространяемая паразитирующей номенклатурой, настолько переполнила все поры советского общества, что в нем как элементарная гигиеническая реакция самосохранения возник сформулированный Солженицыным лозунг; «Жить не по лжи».
Вот и я ему следую: пишу о советском обществе не то, что, бывало, повторял — сталинскую схему о двух дружественных классах и прослойке интеллигенции. Пишу то, что вы сейчас читаете. Пишу правду.
И главу эту я завершу двумя портретами номенклатурщиков — тоже написанными с натуры: первый из сравнительно отдаленного прошлого, по материалам секретного архива; второй из недавнего, по собственным наблюдениям.
Оглавление
 
www.pseudology.org