Альберт Ненароков

Overcoming of established stereotypes and notions related to evaluation of the past events is a very complicated undertaking. It requires the same sensitivity and creative effort as the work of restoration master. Only by removing all attempts to the past smooth and depositions in characterization of actual and chronological sequence of events and their actors one may escape that impersonal «resultant» against which Boris Nikolaevski, one of the leading investigators of the Russian political history, protested so vigorously.

Весной 1923 года Л.О.Дан[1][1] и А.А.Югов[2][2] образовали в Берлине социал-демократическое издательство, «ставящее себе целью издание всякого рода материалов» по истории революционного движения в России, «окрестив» его «Русский Революционный Архив»[3][3]. Публикаторами, редакторами и комментаторами выступали П.А.Берлин[4][4], В.С.Войтинский[5][5], Л.О.и Ф.И.Даны, Б.И.Николаевский[6][6].

Любопытно, что одними из заказчиков и потребителей готовящихся сборников выступали большевики. Те, по воле которых были высланы из страны и помянутые организаторы, и сотрудники «Русского Революционного Архива», и другие видные деятели меньшевизма.

Да и сама партия, которую они представляли, честно пытавшаяся с момента октябрьских событий 1917-го играть роль официальной оппозиции в системе ленинской «пролетарской диктатуры», осенью 1922 г. вынуждена будет принять решение о переходе на нелегальное положение и начале подпольной борьбы с антидемократическим однопартийным режимом в России.

Заинтересованность весьма весомых, хотя и очень разнородных, групп среди большевиков в поддержании контактов со своими бывшими коллегами-оппонентами по РСДРП диктовалась рядом чисто утилитарных обстоятельств.

С одной стороны, это было необходимо руководству Института Маркса и Энгельса (Д.Б.Рязанов[7][7]), Института Ленина и Комиссии по истории Октябрьской революции и РКП(б) (т. н. Истпарт, Л.Б.Каме-нев[8][8]), которое прекрасно понимало, что без подобных контактов им не удастся решить главных задач, поставленных перед ними. А именно: обеспечить сбор и публикацию творческого наследия К.Маркса, Ф.Энгельса и В.И.Ленина, а также документов, касающихся начальных этапов революционного движения в России.

Дело было не только в том, что значительная часть последних, включая ленинские письма, находилась на руках у известных деятелей меньшевизма. Основная трудность заключалась в том, что немецкая социал-демократия, в партийном архиве которой, равно как и во многих т. н. частных коллекциях, хранились документы и рукописи Маркса и Энгельса, не желала идти на прямое сотрудничество непосредственно с большевистскими архивно-научными и публикаторскими центрами.

С другой стороны, в контактах с меньшевиками, образовавшими в Берлине Заграничную делегацию (второй, наряду с вновь избранным на сентябрьском (1922) партийном совещании ЦК, общепартийный центр) нуждалось и высшее политическое руководство российских коммунистов.

Оно стремилось подобным образом установить контроль за деятельностью РСДРП, перешедшей с осени 1922 г. на нелегальное положение и сохранить определенное влияние хотя бы на ту ее часть, которая все еще не теряла надежд на всемирную революцию и возможность совместного выступления за демократизацию политического строя Советской России с одной из групп и объединений РКП(б), уже втягивавшихся в ожесточенную внутрипартийную борьбу.

Немаловажное значение имело и то, что, сосредоточивая в своих руках необходимый документальный материал, влияя на подготовку и план изданий «Русского Революционного Архива», коммунистические лидеры стремились обеспечить таким образом и возможность сохранения влияния на формирование таких представлений по истории революционного и освободительного движения в России, что обосновывали их претензии на особую роль в нем большевизма и прежде всего В.И.Ленина.

Первый зондаж в поиске нужных связей сделал Каменев. Именно по его поручению в 1923 г. начинались переговоры о возвращении в Россию ленинских писем, адресованных П.Б.Аксельроду[9][9], Г.В.Плеханову[10][10], Ю.О.Мартову[11][11]. Специальный представитель Института Ленина за рубежом, правда без каких-либо официальных мандатов, Н.С.Ангарский[12][12] вел их с членом Заграничной делегации РСДРП Б.И.Николаевским, некогда, в первые годы своей революционной юности, большевиком, затем одним из активнейших деятелей меньшевизма.

В годы Первой мировой войны он входил в группу т.н. «сибирских циммервальдистов», группировавшихся вокруг И.Г.Церетели[13][13]. В 1917-м перешел на позиции меньшевиков-интернационалистов, сторонников Ю.О.Мартова, стал членом ЦК, выполнявшим в годы революции и гражданской войны тяжелейшую миссию по приему и транспортировке в центр денег в партийную кассу из самых отдаленных регионов, находящихся нередко далеко за линиями регулярных фронтов: в Поволжье, Сибири, Приморье, Грузии и др. В 1921 г. Николаевского в числе других членов ЦК арестовали. Через год, одиннадцать месяцев из которого он провел на Лубянке и в Бутырке, его выслали за границу.

Каменев выбрал для переговоров Николаевского не только потому, что хорошо знал лично, а еще и по просьбе А.И.Рыкова[14][14], чья сестра была замужем за одним из братьев Николаевского – Владимиром[15][15]. И сделал это тем более охотно, что и к тому времени вклад Бориса Ивановича Николаевского в создание архива РСДРП, собирание самых разномасштабных и разнохарактерных исторических документов, да и в сохранение архивных ценностей на государственном уровне в годы российской революции был уже значителен и хорошо известен.

Почти в одно время с Ангарским на связь с Николаевским вышел и Д.Б.Рязанов. Он сделал это сам во время одной из своих многочисленных зарубежных командировок, не доверяя никому. Дело в том, что на переговорах с немецкими социал-демократами по поводу научного издания сочинений Маркса и Энгельса ему дали ясно понять, что хотели бы видеть представителем Института кого-либо не связанного с правящей в России партией.

Кроме того, согласно решениям XI съезда РКП(б), на Институт Маркса и Энгельса было возложено издание трудов Г.В.Плеханова и т. н. «Библиотечки марксиста», которую Рязанов не представлял себе без трудов основоположников российской социал-демократии. Во всем этом он, человек прагматичный, не привыкший решать никаких сложных вопросов исключительно с узко партийных позиций, искренне рассчитывал на помощь Николаевского, предложив тому взять на себя представительство Института за рубежом.

Впрочем, состоявшиеся ранее переговоры с Ангарским позволяют предположить, что подобное весьма рискованное для него предложение даже независимый и самостоятельный Рязанов, вероятно, согласовал предварительно с тем же Каменевым. Ни тот, ни другой, естественно, и представить себе не могли, как изменится внутрипартийная обстановка в ближайшее время и какую мину замедленного действия они себе подкладывают.

Между тем Николаевский принял оба предложения, как только они поступили, смекнув, что они облегчат не только его личное положение, но и послужат реализации задуманных «Русским Революционным Архивом» издательских проектов: переписки П.Б.Аксельрода и Ю.О.Мартова за 1901–1916 гг. и документов из архива П.Б.Аксельрода за 1881–1896 гг.

Он надеялся и на предоставление издателям необходимых документов в обмен на ленинские письма, и на выделение средств для выявления и копирования работ Плеханова, пропущенных в уже подготовленных и вышедших томах, и на согласие включить в план работ Института Маркса и Энгельса подготовку и издание сочинений В.И.Засулич[16][16] и П.Б.Аксельрода и т. д. Вот почему Николаевский, не раздумывая, ответил Рязанову вскоре после отъезда того в Москву:

В закрепление наших с Вами личных разговоров настоящим я сообщаю, что в принципе я вполне согласен занять место представителя «Института Маркса и Энгельса». В мои задачи должно войти отыскание и собирание всех материалов, имеющих тот или иной интерес с точки зрения изучения жизни и деятельности К.Маркса и Ф.Энгельса, равно как и основоположников российской с[оциал]-д[емократ]ии, Г.В.Плеханова, В.И.Засулич и П.Б. Аксельрода.

В качестве ближайших, конкретно мыслимых работ я представляю сейчас работы в Берлине в архиве Vorstand’a герм. С[оциал]-д[емократической] партии, а также в частных архивах ряда деятелей германского социалистического движения.

Кроме того, мне кажутся крайне желательными поездки в ряд других пунктов Европы для приобретения тех интересных для Института архивов, сведения о которых у меня имеются; из их числа я здесь могу упомянуть:

Поездки для розыска этих архивов я охотно готов взять на себя.

Едва ли нужно оговаривать, что все приобретенные мною в качестве уполномоченного Института материалы будут мною отсылаемы в распоряжение Института. В тех случаях, когда для приобретения материалов встретятся неодолимые препятствия, я буду стремиться получить возможность фотографировать интересные Институту документы.

Вопрос о вознаграждении я оставляю на Ваше усмотрение, но хочу лишь обратить Ваше внимание на теперешнюю дороговизну жизни в Берлине; как Вы знаете, представительством СССР в Берлине оклады напр. для делопроизводителей и старших машинисток установлены в размере 110 дол. Мне кажется, что от меня будет требоваться работа не менее интенсивная и квалифицированная.

Николаевский действительно был надежным и наиболее подходящим партнером для налаживания обоюдовыгодных совместных публикаций и поиска новых документов по истории революционного движения в России. Все знали его как страстного собирателя всевозможных документов по данной проблематике и открывали перед ним то, что не решались, по разным причинам, показывать другим.

Только Николаевскому удалось уговорить П.Б.Аксельрода перевезти из Цюриха в Берлин свой архив. Больше того, именно он, выделив из этого архива письма Ленина к Аксельроду, получит в обмен на них от Института Ленина необходимые материалы и осуществит великолепное издание серии документальных публикаций по значительно пополненным и приобретшим большую значимость документам аксельродовского архива[24][24].

С того же самого времени он начнет и свою плодотворную работу в качестве представителя Института Маркса по выявлению и приобретению либо фотокопированию для Института рукописей Маркса и Энгельса[25][25].

Публикуемое ниже письмо Николаевского Ангарскому было написано зимой 1924 г., почти тут же после выхода в свет сборника писем Аксельрода и Мартова за 1901–1916 гг. Оно интересно тем, что определяет некие расхождения между большевистскими и меньшевистскими участниками в подходах к важнейшим принципам подготовки публикации эпистолярного наследия российских социал-демократов и свидетельствует о нарушении со стороны первых неких четких предварительных договоренностей.

Свое представление об особой значимости «партийно-политической переписки» между различными деятелями российского социал-демократического движения Николаевский раскрыл в предисловии «От редакции», написанном к сборнику «Социал-демократическое движение в России. Материалы».

Он писал: «Такого рода переписка является в высшей степени ценным и важным источником, не только давая основной материал для точного установления фактической и хронологической канвы событий, но знакомя нас с действительным, но часто не высказанным нигде в печати отношением этих деятелей к тем событиям, участниками которых им быть приходилось, – с теми внутренними разногласиями и спорами, которые позднее, при вынесении вопросов в литературу, были сглажены и стерты, но точное выяснение которых чрезвычайно важно для историка, пытающегося разложить эту выявившуюся в печати равнодействующую на ее составные части, выяснить индивидуальную роль каждого деятеля»[26][26].

Различия в подходах к тому, что является первостепенным, а что второстепенным, в такого рода публикациях, проявившиеся у Ангарского и Николаевского, были далеко не личного характера. Они отражали прежде всего различия в оценках принципиальных моментов истории российской социал-демократии и характеристиках ее деятелей, которые имелись у большевиков и меньшевиков.

Так, в своем предисловии к упомянутому выше сборнику известный деятель российского революционного движения большевик П.Н.Лепешинский[27][27], один из организаторов и руководителей (1921–1924) Истпарта, соглашаясь с оценкой Николаевского данной группы документов[28][28], в то же время подчеркивал: «...Разговоры pro domo sua (домашние) между П.Б.Аксельродом, В.И.Засулич, Ю.О.Мартовым и А.Н.Потресовым, характеризующие на 3/4 их личные настроения и захватывающие вопросы их частной жизни, не смогут, конечно, вызвать очень жгучего интереса к ним со стороны читателя, который склонен главную дань своего внимания отдавать интересам из истории ВКП(б)»[29][29].

Действительно, в России скоро наступили времена, когда вся история РСДРП сведется к победоносной истории большевизма, а источники, не поддерживающие данного мифа, перестанут представлять «жгучий интерес» и для абстрактного читателя, помянутого Лепешинским, и для историка-профессионала, призванного обслуживать и утверждать официоз.

Вскоре время похоронило и надежды Николаевского и других издателей на широкое распространение в России сборников, выходивших под эгидой «Русского Революционного Архива». Бóльшая часть закупленного советской стороной тиража[30][30] была уничтожена, и лишь считанное число экземпляров оказалось надежно запрятанным в спецхраны крупнейших книгохранилищ России.

А.М., упоминаемая в первой же строке письма Николаевского, – Анна Михайловна Бургина[31][31], двадцатипятилетняя девушка, за два года до того бежавшая в Берлин из Киева. Это юное взбалмошное существо никак не могло приспособиться к эмигрантской среде, а тем более найти себе занятия по силам.

Симпатизировавший ей Николаевский попытался использовать ее в качестве секретаря, но все возраставший объем работ, необходимость постоянных контактов и даже самостоятельных переговоров с его обширными корреспондентами не оставляли Бургиной времени для учебы. Тогда Николаевский обратился к И.Г.Церетели, намеревавшемуся в это время писать воспоминания, порекомендовав взять ее в помощницы, учитывая, что та не так уж плохо печатала на пишущей машинке.

Предполагалось также, что после переезда и обустройства в Париже Бургина начнет и более систематические занятия. С тех пор в переписке Николаевского и Церетели имя Бургиной начинает появляться все чаще и чаще. К тому же и в Париже она продолжала выполнять отдельные поручения Николаевского, в частности, контактировала с жившим тогда там Ангарским.

Именно ей Ангарский, когда ему пришлось в начале 1924 г. выехать по своим делам в командировку в Лондон, развернуто изложил все свои замечания по поводу только что вышедшего тома переписки Аксельрода с Мартовым, где его не устроили сохранившиеся в мартовских письмах выпады против Г.Е.Зиновьева и нелицеприятные характеристики его.

Письмо Церетели Николаевскому от 9 августа 1924 г., с которым он переслал и очередную информацию от Бургиной, содержит также сообщение о поддержке им нового николаевского замысла опубликовать материалы из архива Аксельрода совместно с Д.Б.Рязановым. Письмо интересно и шутливой характеристикой Бургиной: «...Гром и молния, как говорят французы. Клянусь, я не выдумываю – появилась Lens ex machina моих писем – Анна Михайловна, да и еще с огромной эпистолой для Вас в руках. Нечего делать, надо кончать»[32][32].

Впрочем, шутливое сообщение Церетели о Бургиной на этом не заканчивалось. «...Не могу удержаться – продолжил он, чтобы не рассказать Вам о последнем нашем конфликте, закончившемся одним гениальным изречением. Мы шли по улице, где было много французов. А.М., по обыкновению, разглагольствовала без умолку, очень громко.

Я попросил ее помолчать, хоть на время, пока мы пройдем мимо публики, которую поражала русская речь. А.М. промолчала секунд пять и опять заговорила. Я опять повторил просьбу, и тогда она, с мимикой, Вам знакомой, выражающей, что посягнули на самые священные ее права, сказала: «Что Вы мне все мешаете. Никто не обращает на нас внимания: что же я буду зря молчать!»

Слышал я на своем веку выражение «зря говорить», но чтобы это «зря» прибавляли к глаголу «молчать» – в первый раз довелось узнать.Напишите Ваше мнение – у меня все понятия перевернулись». И тут же еще: «... Вы спрашиваете о здоровье А.М. Боюсь ее рассердить, но, по-моему, она здорова». Далее следовала приписка Бургиной: «Не могу молчать!» – должна я воскликнуть вслед за нашим великим моралистом. Ир[аклий] Георг[иевич] настолько искажает истину, что трудно в письме определить границы его фантазии.

Об одном предупреждаю: не верьте, хотя фраза эта и была произнесена, но тон был совершенно иной. Всего хорошего»[33][33]. В последующей переписке Николаевского и Церетели Бургиной будет уделяться все больше и больше внимания, но это уже совсем другой сюжет.

Кроме проблем, связанных с подходами к публикации частных писем партийных функционеров, интерес представляют и замечания Николаевского о перспективных планах издательства «Русский Революционный Архив», его предложениях о подготовке хрестоматий по истории революционного движения в России для московско-ленинградских издательств, о сомнениях по поводу ленинского авторства некролога, посвященного Энгельсу, напечатанного в сборнике «Работник» (1896. №1, 2), о необходимости использования при подготовке собрания сочинений В.И.Ленина комплекта «Искры», размеченного Ю.О.Мартовым, с ехидным примечанием: «...Он в России и запрятан далеко, так что без меня его не найти».

Данное письмо дает представление о том, каким самостоятельным и чрезвычайно важным источником является переписка Николаевского с дирекциями Институтов Маркса и Энгельса и Ленина. Представляется, что при хорошем отборе и комментировании она могла бы заинтересовать не только специалистов, но и самые широкие группы читателей.

В подготовке публикации приняли участие Г.Д.Головина, М.Д.Дворкина

Крайне удивили меня переданные мне А.М. ваши замечания о «Письмах»[34][34]. Мне трудно даже понять, на чем они основаны. Если вспомните наши с Вами разговоры, то Вы должны будете вспомнить, что я Вам тогда говорил: я указывал, что письма – исторический документ; что их нужно печатать как таковые, но возможно ближе к оригиналу, избегая всех сокращений, кроме самых необходимых; я указывал, что эти сокращения совершенно недопустимы там, где речь идет об оценке политической деятельности фракций или отдельных лиц; что только там, где затрагивается человек как человек, – только там возможно (и то сугубо осторожное[35][35]) сокращение текста.

Говорили мы с Вами и о том, что в письмах Мартова[36][36], так долго боровшегося с больш[евиками], будет много неприятного для последних; если вспомните, Вас это беспокоило, но Вы в конце концов согласились с моими доводами, что КАМЕНЕВ, давая согласие на заказ и зная, что мы на цензуру в этом отношении не пойдем, – не мог не понимать, что такие неприятные для больш[евиков] места останутся, что он, очевидно, считался с тем, что книга эта будет изданием – академическим, сухим, доступным для историков и старых партийных деятелей, а не для широких читательских кругов и что для этой категории книги и в «доброе старое время» существовали иные правила, чем для мелких брошюр (помните: книга, размером свыше 20 п.[37][37][ечатных] листов и т. д.).

Мне казалось, что мы на этом сошлись, именно так я редактировал свое письмо к Вам[38][38] (прочтите его), перенеся центр тяжести на примечания, требуя от них «объективизма» и «академизма». Насколько мне передала А.М., в своем письме Вы о примечаниях не говорили, очевидно, они Вам кажутся удовлетворительными с этой стороны.

Таким образом, с точки зрения формальной[39][39] я ни в коем случае не могу принять Вашего упрека. Еще меньше могу я принять его по существу, как один из редакторов сборника исторических материалов. В качестве последнего я признал бы Вас правым – независимо от формальной правильности или неправильности Ваших замечаний, – если бы мы дали письма односторонне[40][40] ретушированными, т[о] е[сть] если бы мы оставили в них все неприятное для большевиков, выкинули бы места, неприятные для меньшевиков.

Если Вы внимательно читали книгу, Вы знаете, что дело обстоит не так: из писем Мартова не выкинуто ни одного места, содержавшего что-либо неприятное для меньшевиков вообще или к[ого]-л[ибо] из них в частности. Все пропуски касаются семейных дел; только одно является исключением: редакция устранила две–три строки, где Ю.О.[41][41] коснулся личной жизни двух с[оциал]-д[емократических] деятелей (теперь один из них в рядах большевиков, другой – вне с[оциал]-д[емократии] вообще).

Больше, если Вы будете внимательным читателем, Вы должны будете признать, что в письмах М[артова] (об Акс[ельроде] я не говорю, – он пожелал, и имел н[а то][42][42] все права, проредактировать свои письма, но эта редакция отнюдь не носила[43][43], т[ак] ск[азать], «историко-фракционного характера») резких отзывов о меньшевиках, или быв[ших] тогда меньшев[иках] более, чем о большевиках. Я не говорю уже о репликах Ю.О. по поводу ПЛЕХАНОВА (кстати сказать, Р.М.ПЛЕХАНОВА очень недовольна письмами за это) –т[ак] что Вы не один в этом вопросе) и ТРОЦКОГО, – возьмите более частные замечания – об ЕРМАНСКОМ, ПАНИНЕ и др.

Их Ю.О. по-настоящему бранит, а из большевиков даже о ЗИНОВЬЕВЕ, котор[ый], по вполне понятным причинам, все время принадлежал к числу наименее любимых Ю.О. фигур, – даже [о] Зиновьеве, говорю я, у Ю.О. ни разу не срывается ни одного «не парламентарного» возражения. Я сейчас просмотрел все страницы, где фигурирует его имя, вот они:

Вот все упоминания ЗИНОВЬЕВА, кот[орые] носят, т[ак] с[казать], «криминальный» характер. Если считать это «недопустимым», то вообще нельзя печатать никаких документов той эпохи. Я уверен, что если Вы будет печатать письма Ленина, то и в них Вы найдете о ЗИНОВЬЕВЕ даже более нелестные места, – неужели же Вы за это подвергнете Ленина цензуре.

Впрочем, что гадать о письмах Ленина, – возьмите его сочинения, и Вы найдете в них гораздо более злую, чем отзывы М[артова], фразу: «...я никогда не был особенно высокого мнения о храбрости этого тов[арища]» (цит[ирую] на память – в связи с выступлением 25/X – 1917 г.).

Довольно на эту тему. Повторяю, по моему глубокому убеждению, я прав и формально и по существу. Думаю, что и Вам не трудно будет отговориться, если к[то]-л[ибо] будет выражать за это недовольство книгой.

Теперь другое: А.М. передала, что Вы хотели получить корректуру[44][44]. Из ее слов (она мне звонила по телефону) я не вполне понял, в каком порядке Вы хотите ее получить: для к[акого]-л[ибо] просмотра, хотя бы отдаленно напоминающего цензуру, или просто для того, чтобы прочесть первому и дать прочесть кое-кому еще. О первом мы ведь уже говорили при заключении договора, и тогда же мы это Ваше желание отвели. Т[ак] ч[то] если Вы поднимаете вопрос в этой плоскости, то нам придется дать тот же ответ.

И это вовсе не потому, что мы в к[акой]-л[ибо] степени считаем этот том «рискованным» в отношении цензурном, – как раз наоборот, – в нем нет ни одного документа позже 1896 г., с этой стороны самый строгий цензор ничего не найдет. И о ЗИНОВЬЕВЕ в нем нет упоминаний. Но лучше будем держаться договора. Если же Вам просто хочется первому прочесть книгу, то мы, конечно, готовы дать Вам корректурные оттиски.

Она у нас несколько запоздала, т[ак] ч[то] сейчас прислать ничего не могу, но к тому времени, когда придет Ваш ответ, наверное, будет в значительной части уже набрана, и тогда мы сможем послать ее Вам.

Неделю тому назад я послал Вам письмо о дальнейших издательских планах[45][45]. Я очень рад, что написал его до звонка А.М. о Ваших замечаниях, – после них мне было бы труднее говорить на эту тему. Но теперь Вы знаете, что мы еще до Вашего письма пришли к выводу о необходимости от «покупки кота в мешке» перейти к разговорам о конкретных представляемых Вам на ознакомление рукописях. М. б., это изменит «ситуацию», которая, по-видимому, складывается пока для Рус[ского] Рев[олюционного] Арх[ива] неблагоприятно.

А.М. звонила мне еще по поводу некролога ЭНГЕЛЬСА в т. I «Работника». Я говорил с Акс[ельродом], он не помнит точно, кто был автором, но утверждает категорически, что им не был Ленин[46][46]. У меня почему-то сохранилось смутное воспоминание, что этот некролог написан КОЛЬЦОВЫМ[47][47], но я не могу припомнить, на чем это воспоминание основано.

Прочел в газетах о подготовке нового научного издания сочинений Ленина. В тех томах старого издания, кот[орые] я видел, есть кое-какие пропуски, из «Искры», напр[имер], не взято ни одной заметки из отдела «Из партии» и др., а там кое-что есть любопытное, напр[имер], в том же №1. Вообще для «Искры» у меня была великолепная вещь, без которой по существу нельзя составлять библиографию этого органа: комплект «И[скры]», подробно со всеми мелочами размеченный Мартовым.

Память Мартова Вы ведь знаете, поэтому поверите, что в этом комплекте имеется немало ценных указаний, не использованных в «Указателе» КАМЕНЕВА. К сожалению, пользоваться этим комплектом я сейчас лишен возможности, он в России и далеко запрятан, так что без меня его не найти. А он был бы нужен и Вам для сочинений Ленина, и нам для сочинений Мартова.

P.S. Не подошли ли бы для Вашего издательства сборники-хрестоматии по истории русск[ого] револ[юционного] движения. Я наметил составление целой серии их, по эпохам, – от декабристов до «первых шагов с[оциал]-д[емократического] движения». Если бы заинтересовала идея (я думаю, читатель будет, декабристы, напр[имер], поспеют как раз к юбилею), я мог бы прислать более подробный план. Задача: дать широкому читателю сборник наиболее редких отрывков из воспоминаний, документов и исследований, рисующих разные стороны революцион[ного] движения за соответ[ствующий] период.

Российский государственный архив социально-политической истории.

[1][1] Дан (Цедербаум) Лидия Осиповна (1878–1963) – сестра одного из основателей российской социал-демократии Л.Мартова (Цедербаума Юлия Осиповича) (1873–1923) и жена одного из его соратников Дана (Гурвича) Федора Ильича (1871–1947).

[2][2] Югов (Фрумсон) Арон Абрамович (1886–1954) – социал-демократ, меньшевик с 1903 г., работал нелегально в Ростове-на-Дону, Мариуполе, Одессе, Севастополе, Петрограде, Москве. За революционную деятельность четыре раза был арестован, более года провел в тюрьмах, затем подчинен гласному надзору и выслан последовательно в Ригу, Харьков, Саратов. С мая 1917 г. – член Бюро Комитета Московской организации РСДРП. Делегат августовского (объединительного) и декабрьского (чрезвычайного) 1917 года съездов РСДРП(о). Секретарь ЦК после майского (1918) Всероссийского партийного совещания. В 1921 г. выслан из большевистской России, секретарь Заграничной делегации, сторонник Ф.И.Дана. Автор книг и статей об экономике СССР. С конца 40-х гг. – сотрудник большевистской прессы в Канаде.

[3][3] International Institute of Social History (Amsterdam) (далее – IISH). Pavel B. Axelrod Collection. Folder 15. Письмо Л.О.Дан П.Б.Аксельроду от 16 августа 1923 г. Оригинал, машинопись с автографом.

[4][4] Берлин Павел Абрамович (1877–1962) – исследователь общественного движения в России, стоявший близко к российской социал-демократии.

[5][5] Войтинский Владимир Савельевич (1885–1960) – социал-демократ, с 1903 г. большевик, в 1906 г. председатель Совета старост российских университетов, с 1908 г. работал в Екатеринославле, где и был арестован. Приговорен к 4 годам каторжных работ, сослан в Сибирь. В 1912–1916 гг. участвовал в литературных начинаниях («Сибирское обозрение» и др.) группы т.н. «сибирских циммервальдистов» во главе с Церетели. С февраля 1917 г. – меньшевик , входил в редакцию Известий ЦИК, являлся членом ВЦИК и комиссаром Северного фронта. После октября 1917 г. – арестован. В 1918 г. уехал в Грузию, затем представлял Грузинскую республику в дипломатических организациях за рубежом. Известный статистик. В 1929–1933 гг. вел исследовательскую работу в Союзе тредюнионов Германии, в 1933–1935 гг. работал в Международном отделе труда при Лиге Наций. В 1935 г. эмигрировал в США, где работал в Вашингтоне (1936–1947) с учреждениями по социальной политике, до 1955 г. состоял директором ряда научных исследований.

[6][6] Николаевский Борис Иванович (1887–1966) – в социал-демократическом движении с 1901 г., в 1903–1904 гг. – большевик, затем меньшевик. Исследователь политической истории России, основатель партийного архива РСДРП, видный знаток, собиратель и публикатор исторических документов.

[7][7] Рязанов (Гольдендах) Давид Борисович (1870–1938) – в революционном движении с 1889 г., организатор и руководитель группы «Борьба», выступавшей накануне II съезда партии (1903) за объединение всех направлений российской социал-демократии. В последующем находился вне фракций и группировок, один из крупнейших исследователей литературного наследия К.Маркса и Ф.Энгельса. В 1917 г. с группой межрайонцев вступил в большевистскую партию. В марте 1918 г. – комиссар по реорганизации и ликвидации архивов в связи с эвакуацией правительства из Петрограда в Москву, затем председатель Центрального комитета по управлению архивами (ЦУКА), который возглавлял до 1920 г. Директор Института Маркса и Энгельса (1921–1931). Лауреат Ленинской премии (1927) за научную деятельность по истории общественной жизни и участие в подготовке к изданию первых томов сочинений Маркса и Энгельса. Академик (1929).

[8][8] Каменев (Розенфельд) Лев Борисович (1883–1936) – один из лидеров большевизма. С весны и до конца 1917 г. занимал по ряду важнейших вопросов, определявших перспективы российской революции, отличную от ленинской позицию: отстаивал необходимость поддержки Временного правительства, «пока оно борется с остатками старого режима», оказывая на него необходимое давление и контролируя его действия; склонялся к революционному оборончеству, объявив лозунг «долой войну» бессодержательным, а призыв к социалистической революции неприемлемым для партии, если она хочет «до конца остаться партией революционных масс пролетариата, а не превратиться в группу пропагандистов-коммунистов». На Демократическом совещании выступил за создание власти, ответственной перед Советами, когда же Ленин, выразив недовольство этим выступлением, предложил начать немедленную подготовку к вооруженному восстанию, добился того, что ЦК РСДРП(б) отверг это предложение. На расширенном заседании президиума Демократического совещания с представителями групп, фракций и ЦК политических партий 20 сентября поддержал идею создания однородного демократического правительства и призвал большевистскую фракцию покинуть совещание лишь после того, как стало ясно, что наметившееся соглашение о порядке конституирования предпарламента (Временного Демократического Совета Российской Республики) сорвано. Однако и после этого на заседании ЦК большевистской партии 5 октября голосовал против решения уйти из предпарламента. 10 и 16 октября на проходивших нелегально заседаниях ЦК РСДРП(б) вместе с Зиновьевым открыто выступил против курса на вооруженное восстание. 18 октября, от своего имени и имени Зиновьева, изложил свои доводы в газете «Новая Жизнь». Во время восстания по собственной инициативе добивается поручения ЦК вести переговоры с левыми эсерами о совместных действиях. II съезд Советов, зная его желание расширить партийный состав правительства за счет других советских партий, избирает его председателем ВЦИК нового созыва. Участник совещания представителей восьми партий и нескольких межпартийных организаций, проходившего в конце ноября – начале декабря под патронажем Викжеля (Исполнительный Комитет Всероссийского союза железнодорожников), основной целью которого являлось создание однородного социалистического правительства. В знак протеста против ленинской решимости не допустить реализации данной идеи, вместе с пятью другими членами ЦК подает в отставку со всех партийных и государственных постов. С сентября 1918 г. – член Президиума ВЦИК, с октября – председатель Московского Совета. VIII съезд большевистской партии (1919) вновь вводит его в состав ЦК, избирает членом Политбюро и Оргбюро ЦК. С 1922 г. – заместитель председателя правительства (Совнарком) РСФСР, с июля 1923 г. – и СТО (Совет Труда и Обороны). Короткое время (1924–1926) – председатель СТО СССР. С 1923 по 1926 гг. – директор Института Ленина, редактор его первого собрания сочинений. На процессе, сфабрикованном по делу об «объединенном троцкистско-зиновьевском террористическом центре», согласился дать лживые показания на себя и других. Вопреки обещаниям, казнен. Реабилитирован в 1988 г.

[9][9] Аксельрод Павел Борисович (около 1850–1928) – один из основоположников российской социал-демократии, признанный идеолог меньшевизма.

[10][10] Плеханов Георгий Валентинович (1856–1918) – видный деятель российского и международного социал-демократического движения. С 1875 г. – народник, один из руководителей «Земли и Воли», затем «Черного передела». С 1880 г. – в эмиграции, один из инициаторов создания группы «Освобождение труда». После II съезда РСДРП – один из лидеров меньшевизма. В Первую мировую войну – оборонец, один из руководителей группы «Единство».

[11][11] См. подробнее: Корреспондент Института Ленина / Публикация И.А.Кондаковой и Н.А.Сидорова // Советские архивы. 1990. №5. С.52–62.

[12][12] Ангарский (Клестов) Николай Семенович (1873–1941) – в социал-демократическом движении с 1902 г., член парижской группы содействия «Искре», большевик, сотрудник газеты «Донская Речь» (1904–1905), с января по декабрь 1905 г. на нелегальной партийной работе в Харькове, с января по апрель 1906 г. – арест и ссылка в Омск, после побега по август 1909 г. на нелегальной работе в Москве, затем повторный арест и ссылка в село Богучаны Енисейской губернии, где пробыл до декабря 1911 г. С января 1912 г. в Москве – редактор Издательства писателей, с февраля 1917 и до конца 1922 г. – член Московского Совета, в разное время заведовал финансовым отделом, отделом печати и социального обеспечения. С декабря 1922 г. – председатель правления Московской Центральной рабочей кооперации, член президиума Московского Союза потребителей, с февраля 1923 г. на дипломатической и хозяйственной работе в системе внешней торговли, одновременно выступал в роли первого заграничного корреспондента, а затем и официального представителя Института Ленина, а затем и Института Маркса, за границей. С марта 1935 г. – председатель Всесоюзного объединения «Международная книга», затем старший научный сотрудник Института Маркса–Ленина. Арестован 12 мая 1940 г. Обвинен в том, что являлся агентом царской охранки и немецкой разведки, а также участником контрреволюционной вредительской организации. Расстрелян 27 июля 1941 г. по приговору Военной Коллегии Верховного суда СССР. Реабилитирован 12 декабря 1956 г.

[13][13] Церетели Ираклий Георгиевич (1881–1959) – социал-демократ, меньшевик, лидер социал-демократической фракции Второй Государственной Думы, отбывал каторгу, после Февральской революции 1917 года один из руководителей Совета рабочих депутатов, министр Временного правительства, главный разработчик и инициатор реализации идеи «единения живых сил страны».

[14][14] Рыков Алексей Иванович (1881–1938) – в революционном движении с 1898 г., большевик, с 1905 г. член ЦК РСДРП, затем РСДРП(б), РКП(б), ВКП(б). После октября 1917 г. – нарком по внутренним делам, председатель ВСНХ, заместитель председателя Совнаркома и Совета Труда и Обороны, председатель Совнаркома СССР и РСФСР, член Политбюро.

[15][15] Николаевский Владимир Иванович (1899–1938) – в социал-демократическом движении с 1904 г., несколько раз арестовывался, в ссылке женился на сестре Рыкова. После Февральской революции от партийной работы отошел, занимался вопросами кооперативного строительства.

[16][16] Засулич Вера Ивановна (1849–1919) – член революционного движения в России с 60-х гг. XIX в., член группы «Освобождение труда», после 1903 г. – меньшевичка, в феврале 1917 г. – член плехановской группы «Единство».

[17][17] Драгоманов Михаил Петрович (1841–1895) – украинский историк, фольклорист, либерал, с 1876 г. – эмигрант. Издатель и редактор журнала «Громада».

[18][18] Бакунин Михаил Александрович (1814–1876) – идеолог революционного народничества, теоретик анархизма.

[19][19] Герцен Александр Иванович (1812–1870) – революционер, писатель, философ.

[20][20] Степняк-Кравчинский Сергей Михайлович (1851–1896) – революционный народник, писатель.

[21][21] Кропоткин Петр Алексеевич (1842–1921) – князь, географ и геолог, теоретик анархизма. В 1872–1874 гг. член кружка «чайковцев». В 1876–1917 гг. – в эмиграции, участник анархических организаций, член научных обществ.

[22][22] Турский Каспар Михайлович (1847–1926) – деятель русского и польского революционного движения.

[23][23] Российский государственный архив социально-политической истории (далее – РГАСПИ). Ф.71. Оп.50. Д.103. Л.13–14. Рукопись, оригинал, чернила.

[24][24] Из архива П.Б.Аксельрода (1881–1896). Берлин, 1924; Письма П.Б.Аксельрода и Ю.О.Мартова. 1901–1916. Берлин, 1924; Переписка Г.В.Плеханова и П.Б.Аксельрода. Т.1–2. М., 1925; Письма Аксельрода // Ленинский сборник II, III, IV; Письма Аксельрода к Дейчу, Засулич, Ленину, Мартову и Потресову // Социал-демократическое движение в России. Материалы. М.; Л., 1928; Переписка Плеханова, Аксельрода и Засулич с Лео Иогихесом (Грозовским, Тышкой) // Пролетарская революция. 1928. №82–83.

[25][25] См. подробнее: Крылов В.В. Д.Б.Рязанов и Б.И.Николаевский // Д.Б.Рязанов – ученый, государственный и общественный деятель. М., 2000. С.89–97.

[26][26] Социал-демократическое движение. Материалы. С.5. Любопытно, что инициатором подготовки и издания данного сборника также выступил Б.И.Николаевский. В его письме в Институт Маркса и Энгельса от 6 июня 1925 г. под пунктом 6 отмечено: «Очень интересные материалы оказались у А.Н.Потресова, – много писем Плеханова, Засулич, Парвуса, Р.Люксембург, Ленина и др. Потресов предполагает их издать отдельной книгой, – я с ним говорил о передаче по напечатании писем Плеханова и Засулич в Институт. Потресов против этого не возражал» (РГАСПИ. Ф.71. Оп.50. Д.113. Л.66. Рукопись, оригинал, карандаш). Данный пункт отмечен с двух сторон синим карандашом и имеет отметку красным: R, что означало, что этот пункт готовился на доклад Рязанову. После разговора с последним было принято решение о подготовке данной рукописи для Госиздата, где она и вышла в 1928 г. с указанием – т.1. Второй том, содержащий переписку Потресова и Мартова, был своевременно подготовлен Николаевским и Потресовым к печати, но так до сих и не опубликован.

[27][27] Лепешинский Пантелеймон Николаевич (1868–1944) – в революционном движении с 1898 г., агент «Искры», большевик, активный участник всех российских революций, с 1927 г. – директор Музея революции, доктор исторических наук.

[28][28] Социал-демократическое движение. Материалы. С.9.

[29][29] Там же. С.10.

[30][30] Согласно договору от 8 октября 1923 г., подписанному между Госиздатом РСФСР (его представлял Зиновий Григорьевич Гринберг) и «Русским Революционным Архивом» (Л.О.Дан и А.А.Югов), издатели продавали, а Госиздат покупал для распространения и «Письма Аксельрода и Мартова 1901–1916», и «Из архива Аксельрода». Из выпускаемых 5325 экз. Госиздату, за 3 тыс. 700 долларов, переходил практически весь тираж – 5 тыс. экземпляров. – См.: Hoover Institution Archives. Boris I.Nikolaevsky Collection. Series 279. Box 833. Folder 29.

[31][31] Бургина Анна Михайловна (1899–1982) – эмигрировала в 1922 , была помощницей И.Г.Церетели, а затем ассистентом Б.И.Николаевского.

[32][32] Hoover Institution Archives. Boris I.Nikolaevsky collection. Series 284. Box 504. Folder 40. Рукопись, чернила.

[33][33] Там же.

[34][34] Речь идет о сборнике: Письма П.Б.Аксельрода и Ю.О.Мартова (1901–1916). Берлин, 1924.

[35][35] В оригинале – «усторожное».

[36][36] Здесь и далее фамилии даны строчными буквами в оригинале.

[37][37] В оригинале ошибочно вместо буквы «п» стоит «т».

[38][38] Данное письмо не найдено.

[39][39] Здесь и далее все подчеркивания в тексте сделаны Б.И.Николаевским.

[40][40] В оригинале ошибочно «односторонние».

[41][41] В оригинале ошибочно – «П.О.»

[42][42] В оригинале «не», что явно не соответствует тексту.

[43][43] В оригинале – «не нашла».

[44][44] Речь идет об еще одном, готовящемся по совместным планам, томе: Из архива П.Б.Аксельрода (1881–1896). Берлин, 1924.

[45][45] Данное письмо пока не обнаружено.

[46][46] См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т.2. С.5–14.

[47][47] Кольцов Д. (псевдоним Гинзбурга Бориса Абрамовича) (1863–1920) – народоволец, затем социал-демократ, играл видную роль в российской социалистической эмиграции 1890-х – начала 1900-х гг. С 1903 г. – меньшевик .

[48][48] Это было одно из первых писем, напечатанных Б.И.Николаевским на пишущей машинке, которую, по сообщению М.Д.Дворкиной, он в это время приобрел у вдовы Е.Азефа. Почти тут же он передал ее Бургиной, и она печатала на ней свои переводы и некоторые письма и статьи Церетели. Во время поспешной эвакуации из Марселя в Нью-Йорк (1940) Бургина бросила машинку, как и многое другое, в Париже.

И по окончании войны Церетели почти два года пытался, наряду с библиотекой, частью архива Б.И.Николаевского и личными вещами Бургиной, отыскать и машинку. Наконец, 3 марта 1947 г. он сообщил: «Нашлась и Ваша русская машинка». (Hoover Institution Archives. Boris I.Nikolaevsky Collection. Series 253. Box 550. Folder 33. Оригинал, рукопись, чернила).

Именно на этой пишущей машинке, некогда принадлежавшей Азефу и пережившей немецкую оккупацию Франции, причинившей столько хлопот Церетели и благополучно пересекшей в конце 40-х гг. океан, Анна Михайловна и подготовит к печати оба тома известных воспоминаний Ираклия Георгиевича о Февральской революции.

Они выйдут в свет в Париже через четыре года после смерти их автора, перебравшегося в 1948-м к друзьям, Бургиной и Николаевскому, в Нью-Йорк. Получив сигнальный экземпляр издания, Анна Михайловна и Николай Иванович отметят это столь важное для них событие, спустив большой венок из роз в волны Атлантического океана, над которым после кремации развеяли прах друга.

А через год после этого оба покинут Нью-Йорк навсегда, переехав в Калифорнию. И машинка Азефа переедет вместе с ними. Следы ее затеряются лишь после кончины Бургиной. Куда подевался этот раритет, никто из сотрудников Гуверского архива не знает

«Россия XXI» 2002. № 6. С. 146

Меньшевики