Гусева А.Ю. Александр Петрович Извольский Выходец из старинного дворянского рода, Александр Петрович Извольский родился 6 марта 1856 г. в фамильном имении во Владимирской губернии, в семье провинциального чиновника, будущего губернатора. А.П. Извольский получил образование в привилегированном Императорском Александровском лицее. Это открыло перед ним благоприятные возможности для прохождения государственной службы, а при помощи связей жены, “дочери Гофмейстера Высочайшего Двора Графа Толя, Фрейлины ея императорского Величества, Графини Маргариты Карловны Толь”, — и путь ко двору.   В 1875 году, блестяще окончив лицей, — с первой золотой медалью и занесением фамилии на почетную мраморную доску — он поступил на государственную службу в Министерство иностранных дел. “По окончании полнаго курса наук в Императорском Александровском Лицее, выпущен из онаго с чином IX-го класса, в котором Высочайше утвержден 20-го декабря 1875 года, как видно из выданнаго советом Лицея аттестата от 20-го декабря 1875 года за № 687”. Дипломатическая деятельность А.П. Извольского заслуживает неоднозначной оценки   В ней были высокие взлеты и болезненные падения. Она отчетливо делится на три периода: ранней заграничной службы, руководства министерством иностранных дел и пребывания на ключевом зарубежном посту посла в Париже. Дипломатическая карьера А.П. Извольского протекала неровно, хотя вначале довольно успешно: он служил в Канцелярии МИД, затем на Балканах под началом посла в Турции князя А. Б. Лобанова-Ростовского, которого считал своим учителем. После Турции молодой А.П. Извольский набирался опыта, служа в Болгарии, Румынии и США. Сравнительно самостоятельное положение он приобрел не ранее 1894 года, когда был назначен министром-резидентом в Ватикане. В следующем году, после 20 лет службы, А.П. Извольский был произведен в действительные статские советники, что отвечало общепринятым представлениям об успешной, но не блестящей карьере. Прослужив три года в Риме, он был переведен на Балканы — посланником в Сербию, а еще через три года — при баварском королевском дворе в Германии. Оказывать сколько-нибудь заметное влияние на российскую внешнюю политику стал позднее, заняв пост посланника в Токио (1899—1902 гг.). Среди представителей нового поколения российских дипломатов, призванных в начале XX века на высшие дипломатические посты, А.П. Извольский, бесспорно, выделялся своими способностями и широтой политических взглядов. “Это был хорошо образованный лингвист, порывистого характера, любил распутывать разные сложные деловые положения, а поставив себе какую-либо точно определенную задачу, он с большой настойчивостью и непоколебимой энергией добивался ее разрешения, пользуясь весьма разнообразными средствами”.   Честолюбивый и целеустремленный, всецело поглощенный работой — политикой в широком плане, вне которой у него был лишь интерес к истории и юриспруденции; строгий и требовательный начальник, держащий все нити управления в твердых руках; в человеческом общении официально сухой, “нелюбезный” и нередко язвительный, что, естественно, не вызывало к нему личных симпатий. Лишь в общении с царской семьей и влиятельными особами он преображался. Назначение в ноябре 1899 года посланником в Японию не только поставило его в эпицентр внешней политики России, переместившейся во второй половине 90-х годов XIX века на Дальний Восток, но и ввело в область интересов мировой политики в этом регионе, где шла борьба великих держав за сферы влияния и раздел Китая. Пребывание А.П. Извольского в Японии совпало с заключением англо-японского союза против России и быстрым нарастанием угрозы дальневосточной войны. К чести посланника следует сказать, что в назревавшем военном конфликте с Японией А.П. Извольский реально оценивал ситуацию и выступал последовательным сторонником мирного урегулирования спорных вопросов путем компромисса, раздела сфер влияния, в частности отказа России от сферы влияния в Корее в качестве компенсации за сохранение таковой в Маньчжурии. Предлагаемая линия, сторонниками которой являлись С.Ю. Витте и В.Н. Ламздорф, вошла в противоречие с “твердым” курсом, возобладавшим в Петербурге под влиянием крайне националистически настроенной группы деятелей — “безобразовцев”. А.П. Извольскому пришлось покинуть пост в Токио.   Придворные связи помогли ему, однако, получить новое довольно выгодное назначение в Копенгаген Пост посланника в Дании, на который он был назначен в октябре 1902 года, стал для А.П. Извольского трамплином: именно оттуда он, как и некоторые из его предшественников, поднялся на самую вершину. Несмотря на “провинциальное” значение Дании в европейской политике, этот пост рассматривался как весьма желанный вследствие тесных родственных связей датской королевской семьи с Романовыми (вдовствующая императрица Мария Федоровна, мать Николая II, была датской принцессой). Русские посланники как бы оказывались в кругу царской семьи и имели шанс завоевать доверие вдовствующей императрицы и царя, для чего требовались таланты не столько дипломата, сколько царедворца. Обязанный назначением в Копенгаген придворным связям своей жены, А.П. Извольский этот шанс не упустил. Деятельность А.П. Извольского на посту посланника в Дании не была связана со сколько-нибудь значительными событиями международной жизни или дипломатическими акциями, за исключением его инициативы в установлении благоприятного для России статуса датских проливов Зунда и Бельта, оставшейся нереализованной, и обеспечения прохода через них эскадры адмирала З.П. Рожественского. В воспоминаниях он весьма подробно описывает два эпизода своей службы в Копенгагене — беседы с английским королем и германским кайзером, которые позволили ему из первых уст получить представление о политических намерениях руководства обеих стран и основных тенденциях развития европейской политики. Формирование в Европе двух противостоящих блоков государств во главе с Англией и Германией поставило Россию в особое положение: несмотря на ее военное ослабление в результате поражения в войне с Японией и революции, за ней, обладавшей самой многочисленной армией в мире, как за невестой, “ухаживали” обе державы, стремясь перетянуть на свою сторону. Проблема внешнеполитической ориентации России в условиях нарастающего антагонизма между Германией и Великобританией, с которой А.П. Извольский впервые столкнулся в качестве царского посланника в Дании, стала центральной в его деятельности на посту министра иностранных дел России. В марте 1906 года Николай II предоставил своему посланнику в Дании трехнедельный отпуск для поездки по европейским странам с целью ознакомления и согласования основных контуров будущего внешнеполитического курса тремя наиболее авторитетными послами России — во Франции, Англии и Италии. В своих воспоминаниях А.П. Извольский утверждает, что с ними было достигнуто “полное единомыслие” во взглядах в отношении политической линии, которая привела в дальнейшем к Тройственному согласию России, Англии и Франции. В апреле 1906 года 50-летний А.П. Извольский был назначен министром иностранных дел   “Именным Высочайшим Указом, данным 28 апреля 1906 г. Правительствующему Сенату, Всемилостивейше повелено быть Министром иностранных дел, с оставлением в придворном звании”. Первые практические шаги А.П. Извольского на посту министра иностранных дел были связаны с неотложной задачей стабилизировать международное положение России, обеспечить государству длительную мирную передышку. В отчете по министерству за 1906 год он писал: “На очереди стояла настоятельная необходимость обеспечить безопасность России на всем громадном протяжении от ее дальневосточных окраин вплоть до ее европейских границ путем целого ряда соглашений. Среди них, бесспорно, важнейшим являлось соглашение с Англией, могущее в связи с другими отдалить на более или менее значительный промежуток времени опасности, грозившие России ввиду тяжелого положения, в котором она очутилась, и, следовательно, дать ей возможность спокойно оправиться и вполне восстановить свои силы”.   Требовались неотложные меры по предотвращению угрозы новой войны со стороны Японии, по устранению опасной напряженности в отношениях с Германией после отказа России от Бьеркского договора и совместного выступления ее с Францией и Англией на Альхесирасской конференции 1906 года. Рост германской экспансии в Турции и на Среднем Востоке, а также пробуждение к политической активности на Балканах Австро-Венгрии, едва сдерживаемой Мюрцштегским соглашением с Россией, еще более увеличивали вероятность войны с германским блоком, и А.П. Извольский это прекрасно понимал. Наконец, необходимо было остановить Англию в ее продолжающемся наступлении на позиции России в сопредельных с ней азиатских странах, прежде всего в Персии. Начатые уже в мае — июне 1906 года по указанию министра переговоры с Японией, Англией и Германией по урегулированию вначале сравнительно второстепенных спорных вопросов очень скоро показали, что решение их упирается в принципиальные проблемы взаимоотношений держав и расстановки сил на международной арене. В то же время поиски путей предотвращения грозивших со всех сторон опасностей все более убеждали А.П. Извольского в необходимости существенного изменения в общей ориентации внешней политики страны, переоценки приоритетов ее отдельных направлений; он все яснее сознавал, что Россия была неспособна проводить активную политику одновременно на Дальнем Востоке, в Средней Азии и в Европе. А.П. Извольский выступал убежденным сторонником европейской ориентации России. По его мнению, ее дальневосточная политика “лет на 50 опережала время”. Поэтому в первую очередь он наметил ликвидировать “наследие графа Ламздорфа в Азии” и повернуть Россию “лицом к Европе”, где, как он считал, были сосредоточены ее основные интересы и назревали серьезные международные конфликты. В основе его кредо было стремление восстановить великодержавный престиж страны. С другой стороны, А.П. Извольский опасался, что в Европе могут произойти осложнения, в которых Россия, не обладающая сильным внутренним потенциалом, дабы не потерять авторитета, должна быть готова принять участие. В соответствии с основными задачами система А.П. Извольского предусматривала: поддержку и укрепление франко-русского союза как основы политики петербургского кабинета; постепенную ликвидацию напряженности в Азии путем урегулирования отношений с Японией и Англией и восстановления близких связей с Китаем; восстановление и поддержание возможно лучших отношений с Германией, не следуя по пути соглашения в Бьерке, но и не жертвуя этими отношениями ради сближения с Англией; продолжение и развитие согласия с Австро-Венгрией на Балканах с использованием для активизации македонских реформ западных держав. А.П. Извольский считал важным сконцентрировать усилия для отстаивания наиболее существенных интересов России.   Он полагал, что эти традиционные интересы лежат, прежде всего, в Европе и Балканско-Ближневосточном регионе   Честолюбивого министра увлекала, в частности, идея избавления от печального наследия Парижского мира на Балтике1), которую ему удалось осуществить лишь частично. Наконец, он задумал и приступил к осуществлению давно назревшей реформы дипломатического ведомства. Предполагалось изменить структуру аппарата, уравнять условия заграничной службы с министерской, улучшить подбор кадров, заняться поисками путей сотрудничества с Государственной думой, более широко использовать печать, расширить осведомление заграничных представительств России. В соответствии с изменившейся международной и внутрипоитической обстановкой внешнеполитическая программа А.П. Извольского претерпела значительную эволюцию — от выработки начатых еще при его преемнике мер по скорейшему выводу страны из кризиса и обеспечения ее национальной безопасности до формулирования “большой национальной программы”, рассчитанной на расширение социальной базы внешней политики царской России. Главным постулатом этой программы, особенно в первые два года, было безусловное признание необходимости обеспечить стране длительную мирную передышку, продолжительность которой П.А. Столыпин определял в 20—25 лет, а А.П. Извольский — всего в 10 лет. Практическая реализация этой задачи представлялась А.П. Извольскому в виде политики неприсоединения к двум противостоящим в Европе блокам государств и стабилизации отношений с ними путем заключения соглашений по спорным вопросам, а также разрешения противоречий с Японией на Дальнем Востоке и продолжения линии на совместные согласованные действия с Австро-Венгрией на Балканах.   Краеугольным камнем внешнеполитической системы России и основой европейского равновесия оставался союз с Францией, который предполагалось укреплять на основах равноправного партнерства. В формировавшейся политике “равноудаленности” России от Берлина и Лондона А.П. Извольский видел возможность с помощью активной дипломатии, опираясь на поддержку тех и других, быстрее восстановить внешнюю безопасность и великодержавные позиции империи и, по возможности, перейти к решению стоявших на очереди внешнеполитических задач. В этой внешне логично выстроенной программе А.П. Извольский не мог не видеть и серьезно уязвимые места: прежде всего, отсутствие “точки опоры” в проведении достаточно самостоятельного курса внешней политики России ввиду социальной и политической неустойчивости внутри страны, подорванной военной мощи и финансовой зависимости от заграницы. Во внешнеполитической системе России, основанной на союзе с Францией, возникли серьезные противоречия в связи с образованием англо-французской Антанты и стремлением западных держав преобразовать ее в Тройственное согласие. Перед русской дипломатией вставала трудная проблема баланса отношений между своей союзницей и недавним непримиримым врагом — Англией. Свобода внешнеполитического маневрирования А.П. Извольского ограничивалась ролью, которую он отводил Англии в планируемом им пересмотре всей азиатской политики России для обеспечения безопасности и защиты интересов империи в этом обширном регионе. Необходимы были соглашения с ней по всему комплексу противоречий на Среднем Востоке, а также ее поддержка для стабилизации положения на Дальнем Востоке: еще будучи посланником в Японии, А.П. Извольский пришел к твердому убеждению, что ключ к взаимопониманию между Петербургом и Токио лежит в Лондоне2). Курс на соглашение с Англией означал поворот во внешней политике страны   Требовалась решительная ломка стереотипов, причем не только в переговорных процессах, но и в общественно-политическом сознании правящих кругов и целых социальных групп населения. Политика англо-русского сотрудничества требовала аналогичных перемен и в Англии. В июне 1906 года, едва освоившись с обязанностями министра, А.П. Извольский был вынужден включиться в ликвидацию правительственного кризиса, возникшего в связи с разгоном Думы и отставкой правительства И. Л. Горемыкина. Переговоры с Англией были приостановлены. А.П. Извольский выступил с предложением о создании “ответственного министерства” с участием либеральной оппозиции, а также предпринимал усилия по наведению мостов с октябристами и кадетами, но в этой сфере активность его не увенчалась успехом. Деятельное участие А.П. Извольского в обсуждении на заседаниях правительства внутриполитических проблем, где он, как правило, выступал с либеральных позиций, в значительной мере было связано с желанием не давать лишних оснований для протестов демократической общественности за границей, осложнявших переговоры России прежде всего с Англией. Но самым трудным для А.П. Извольского стало преодоление сопротивления в правящих кругах России своему новому курсу при выработке условий соглашений с Англией и Японией.   Помимо влиятельных сторонников Германии в царской семье, при дворе, в правительстве, в Государственном совете и Думе, наконец, в самом МИД самыми серьезными его противниками были военные круги — Генштаб и Совет государственной обороны (СГО). Николай II и П.А. Столыпин не были склонны торопиться с соглашением с Англией, считая приоритетным соглашение с Германией, как самым опасным противником.   При обсуждении условий договора с Англией о разграничении сфер влияния в Персии и об Афганистане главным оппонентом министра иностранных дел выступал начальник Генштаб Ф.Ф. Палицын, выдвигавший нереалистические требования о расширении “русской зоны” в Персии. В СГО министр иностранных дел вынужден был бороться против планов новой войны с Японией. При выработке и обсуждении условий соглашений с Японией и Англией А.П. Извольский проявил гибкость, терпение, настойчивость, даже напористость и особенно умение убеждать. Впоследствии он признавался: “Вы не можете себе представить всей той борьбы, которую мне пришлось выдержать за 1907 год. Со всеми, вплоть до моих сотрудников по министерству”3). В начале 1907 года А.П. Извольскому удалось завоевать на свою сторону П.А. Столыпина и с помощью В.Н. Коковцова переломить настроения членов особого совещания, а также сломить сопротивление военных в СГО. Он искусно использовал прессу, ориентируя общественное мнение в пользу сближения с Англией и Японией. Заключительный этап переговоров с этими державами охватывает период приблизительно с начала 1907 года и до подписания конвенций в июне — августе того же года. Во время этого решающего этапа переговоров выявились широта политического подхода А.П. Извольского, его тактика и методы.   Впервые во внешней политике России в таких масштабах и с такой последовательностью был реализован принцип политического компромисса, входивший в практику “новой дипломатии” с конца XIX века, — разграничение интересов, выделение сфер влияния, “уступки” и “обмен” территорий третьих держав и т. д. Все это мало соответствовало высокомерно-великодержавной формуле его предшественников, гласившей, что Россия не должна идти на разграничительные линии, поскольку “она может распространить свое влияние далеко за пределы всяких сфер”. Подход А.П. Извольского к выработке условий соглашений отличался реализмом, не связанным ни с какими политическими традициями или идеологическими догмами   Отдавая себе ясный отчет в ослаблении экономических и военно-политических позиций России в Средней Азии, необходимости отказа, хотя бы временного, от активной политики в этом регионе, но в то же время и защиты уже сделанных завоеваний, он согласился на английское предложение о разделе Персии на три зоны: северную (“русскую”), южную (“английскую”) и нейтральную, с равными возможностями для двух стран. Тем самым закреплялось реально сложившееся положение во всем комплексе отношений между двумя соперниками в Персии. Принцип закрепления статус-кво был применен и в отношении Тибета, территориальную неприкосновенность которого под верховным суверенитетом Китая признали Россия и Англия. Самые серьезные споры были связаны с Афганистаном, который Россия впервые признала лежащим вне сферы своих интересов, что в конце концов также отвечало сложившемуся фактическому положению. Правда, за уступки в Иране и Афганистане А.П. Извольский не преминул получить от британской дипломатии важную для его будущей политики на Ближнем Востоке компенсацию: обещание поддержать Россию в решении вопроса о проливах. При определении условий политического разграничения с Японией А.П. Извольский также исходил из реалистического принципа сохранения сложившегося в результате войны и после нее положения и внешнеполитической обстановки, отвергнув японские требования, значительно выходившие за рамки Портсмутского договора, и в то же время во имя достижения прочного соглашения заплатив за него значительными уступками, главным образом в экономических вопросах. В большом количестве сложных проблем А.П. Извольский умел выделить главные, подчинить второстепенные вопросы основным — политическим. Так, зашедшие к концу 1906 года в тупик переговоры с Японией по реализации условий Портсмутского договора он предложил поднять на более высокий уровень и вести речь о заключении общеполитической конвенции. В проведении “политики соглашений” А.П. Извольский довольно успешно применял тактику активного внешнеполитического лавирования, используя заинтересованность в России обоих блоков держав, что до известной степени компенсировало слабость ее позиций на переговорах. Практически это выражалось в том, чтобы не форсировать переговоры с Англией, не улучшив вначале отношений с Германией, причем ровно настолько, насколько необходимо, чтобы не посеять иллюзий в Германии о возможности возрождения монархического Союза трех императоров и в то же время не возбудить подозрений Антанты. Одновременно предполагалось не допустить антигерманской направленности соглашения с Англией.   В переговорах с Японией и Англией ставилась цель использовать зависимость Токио от Лондона и Парижа, заинтересованность Антанты в скорейшем возвращении России в Европу; поэтому нужно было координировать переговоры с обеими странами, придав им определенную синхронность, отдавая приоритет соглашению с Британией, ибо это, как мыслилось, продвинет и заключение русско-японского соглашения. Однако имелась в виду и обратная связь: в переговорах с Японией рассчитывали использовать американскую карту. Не возбранялось при случае и оказать нажим на партнеров аргументами внутриполитической ситуации, в частности подчеркивая активизацию после контрреволюционного переворота 3 июня 1907 г. “германофильской партии”, организовавшей настоящую атаку на близившееся к завершению соглашение с Англией, и т. д. И все же эта разнообразная гамма принципов дипломатических средств, с профессиональным искусством применяемая А.П. Извольским, “не сработала” в переговорах с Германией. Масштабы и острота противоречий между двумя державами, узкие пределы политического сближения, диктуемые их постепенным включением в два противостоящих блока в Европе, а главное — союз с Францией и курс на политическое сближение с Англией ограничивали применяемую царским министром “тактику возможного”. Ввиду кардинальных разногласий по главным вопросам (балканскому и ближневосточному)   А.П. Извольскому пришлось удовлетвориться заключением так называемого Балтийского протокола (октябрь 1907 г.) о поддержании статус-кво в районе Балтики, не имевшего принципиального значения для взаимоотношений России и Германии. Этим протоколом создавалась лишь видимость восстановления баланса между Россией и германским блоком, поскольку реально крен России в сторону Антанты увеличивался. В цепи заключенных А.П. Извольским соглашений англо-русская конвенция 1907 года занимала ключевое положение   Объективное общеполитическое значение ее, как и англо-французского соглашения 1904 года по разграничению в Африке, состояло в том, что она заложила фундамент в становление Тройственного согласия. Так ее и оценили современники, особенно в Германии и Англии. Британская дипломатия рассчитывала на то, что первый же серьезный кризис в отношениях России с центральными державами приведет к дальнейшей консолидации Тройственного согласия. Однако ее восприятие в правящих кругах России, в том числе и самим А.П. Извольским, было иным, более субъективным, поскольку она рассматривалась главным образом с точки зрения внешней политики собственной страны, укрепления ее внешнеполитических позиций и повышения великодержавного престижа, а также — что не менее важно — политики неприсоединения и лавирования между двумя блоками держав. Как бы подводя черту под несчастливым периодом военных поражений и революции, А.П. Извольский в октябре 1907 года в докладе Николаю II выражал уверенность, что Россия отныне получила “полную свободу действий” и “вернула себе место, подобающее ей в ряде великих Европейских держав”. Новые и более сложные проблемы, чем те, с которыми сталкивались его предшественники, встали перед А.П. Извольским внутри страны. Первой из них стала задача модернизации собственного ведомства, функционировавшего по бюрократическим нормам середины прошедшего века. В нем, по словам министра, царили “застой и разложение”. Перемены, происшедшие с приходом А.П. Извольского, по свидетельству одного из видных чиновников МИД, “были весьма значительны” и “вызвали большие надежды”.   Под руководством министра был разработан проект коренной реорганизации центрального аппарата МИД и намечена реформа заграничной службы, которые предусматривали обновление структуры ведомства, повышение профессионального уровня кадров, уравнение условий министерской службы с заграничной и т. Д.А.П. Извольский поставил на современный уровень информационную службу министерства, ввел в практику систематическую рассылку копий основных дипломатических документов в заграничные представительства, а также главе правительства и некоторым министрам, что имело положительное значение для согласования деятельности ведомств и принятия совместных решений. Ему удалось сменить всю министерскую верхушку, однако заменить послов и посланников, многие из которых достигли “геронтологического” возраста, он не сумел.   Новый министр сократил число дипломатических миссий в Германии и увеличил количество штатных консульств за границей. В итоге он осуществил ряд назревших административных мер и начал борьбу “с затхлостью и пассивностью, царившими в ведомстве”. Это повысило эффективность работы МИД, но все же принципиальных перемен в его деятельность так и не внесло. Осуществление реформы затянулось до июня 1914 года. Одной из первых забот А.П. Извольского стало установление деловых отношений с царем, самодержавная власть которого в области внешних сношений, как и в военной, осталась неизменной по Основным законам Российской империи 1906 года. Печальный опыт графа В.Н. Ламздорфа подсказывал ему необходимость более активного прямого воздействия на царя, а также нейтрализации влияния придворной партии. Для этого помимо таких традиционных способов, как еженедельные личные доклады министра, отчеты и записки по текущим делам, А.П. Извольский распорядился составлять для царя специально целенаправленную информацию в виде обзоров печати, надеясь, в частности, постепенно “привить Николаю II конституционный образ мысли”4). По свидетельству русских и иностранных дипломатов, А.П. Извольский приобрел большой авторитет и доверие Николая II, ему удавалось “часто навязывать царю свою волю”, разумеется, в делах своего ведомства5). Проявление новых элементов в системе формирования и принятия внешнеполитических решений усложнило и несколько видоизменило ее механизм   И хотя официально внешняя политика продолжала оставаться прерогативой царя, в нормативных актах Основных законов оставались лазейки, которые позволяли вновь созданным в России постоянно действующему правительству, — Совету министров, Совету государственной обороны и в меньшей степени законодательным учреждениям, — Государственной думе и Государственному совету — добиваться возможности влиять на действия министра иностранных дел и даже отчасти контролировать их. Наиболее преуспел в этом Председатель Совета министров П.А. Столыпин. В ином ключе строил глава внешнеполитического ведомства взаимоотношения с законодательными учреждениями, прежде всего с наиболее представительной нижней палатой — Государственной думой. Он решительно пресекал малейшие поползновения лидеров думских фракций, членов законодательной и бюджетной комиссий на участие в выработке внешнеполитического курса, на контроль за деятельностью МИД путем оказания финансового давления (бюджет ведомств утверждался в Думе), попытки развернуть по собственной инициативе дебаты в Думе по вопросам международной политики и т.п. И еще с одним, по существу, новым фактором политической жизни России должен был считаться глава внешнеполитического ведомства — стремительно возраставшей в условиях политических свобод ролью прессы в формировании общественного мнения страны.   В противоположность графу В.Н. Ламздорфу, полагавшему “всякое обсуждение печатью вопросов внешней политики безусловно вредным”, А.П. Извольский относился к прессе как к одному из существенных элементов внешнеполитического процесса. Его понимание значения прессы в политической жизни проявилось в одной из первых циркулярных телеграмм российским послам и посланникам. “Вступив в управление министерством, — говорилось в ней, — я счел необходимым, не откладывая, озаботиться организацией той части его деятельности, которая имеет предметом наблюдение за печатью, как русскою, так и иностранною, а равно непосредственные сношения ведомства с представителями ее”. Министр просил сообщать сведения о главнейших органах печати страны пребывания с указанием их значения, связей с официальным миром, данных о руководящем составе и т. д. Роль связующего звена между МИД и общественным мнением должен был сыграть Отдел печати, который планировалось создать на базе уже существовавшей Газетной экспедиции при Канцелярии министра иностранных дел. Можно с уверенностью сказать, что ни одна публикация, касавшаяся деятельности МИД, не оставлялась без внимания. Сотрудники второй (газетной) экспедиции ежедневно просматривали множество русских и иностранных газет и подготавливали обзоры, которые давались затем на просмотр министру иностранных дел и царю. Работе Газетной экспедиции А.П. Извольский придавал большое значение.   С нее в свое время он начал карьеру, и она оставалась “излюбленным детищем нового министра”   Преобразование Газетной экспедиции в Отдел печати проводилось в рамках задуманной А.П. Извольским реформы МИД и затянулось, как и вся реформа, на долгие годы. Оно началось в 1906 го-ду, но лишь в марте 1910 года законопроект об изменении штатов МИД, который касался Отдела печати, был поставлен на обсуждение Государственной думы. Законодательно реорганизация отдела была оформлена только в июне 1914 года. Заведующим Отделом печати был назначен А.А. Гирс. А.П. Извольский решил, что новому руководителю Отдела будет полезно изучить опыт его коллег в европейских столицах, для чего в январе 1907 года А. А Гирс был командирован в Париж, Берлин, Вену и Лондон. Ему предстояло завязать личные контакты с издателями и редакторами ведущих органов печати, а также ознакомиться с технической стороной дела. В Берлине и Вене А.А. Гирс встретился с главными редакторами официозов. Более щекотливой и трудно осуществимой была задача войти в контакт с независимыми органами европейской прессы, критически и недружелюбно относившимися к событиям в России и политике русского правительства.   Однако при содействии Мантлера, директора агентства Вольф, и бывшего директора С.-Петербургского телеграфного агентства Миллера удалось организовать неофициальную встречу с главными редакторами и корреспондентами таких газет, как “Frankfurter Zeitung”, “KЦlnische Zeitung”, венской “Neue Freie Presse”, и других. Что касается французской прессы, то общение с ней, по мнению А.А. Гирса, не представляло особого интереса из-за готовности большинства печатных органов к служению, не безвозмездному, и местным, и международным финансовым предприятиям.   Эти всем известные особенности, по выражению А.А. Гирса, “исключают представление о французской журналистике, как о самостоятельном глашатае общественного мнения Франции по вопросам политики иностранных государств”. Помимо посещения редакций газет посланец А.П. Извольского ознакомился с деятельностью главных европейских телеграфных агентств: Вольф, Рейтер, Гавас и Корреспонденц-бюро. По результатам поездки был подготовлен отчет, представленный министром иностранных дел царю. Предварительные соображения А.А. Гирса и А.П. Извольского, дополненные результатами поездки в Европу, легли в основу проекта преобразования Газетной экспедиции в Отдел печати. Цель, таким образом, заключалась в том, чтобы расширить контакты МИД с прессой и одновременно усовершенствовать наблюдение за печатью. Сыграв заметную роль в становлении отдела, А.А. Гирс довольно скоро, в конце 1907 года, оставил этот пост, сосредоточившись на руководстве С.-Петербургским телеграфным агентством (СПА), что позволяло ему по-прежнему активно посредничать между МИД и общественным мнением. На смену А.А. Гирсу в Отдел печати был назначен Ю.Я. Соловьев.   При нем штат сотрудников был расширен с 5 до 12 человек   Обязанности распределялись следующим образом: начальник отдела и его помощник отвечали за сношения с печатью, отечественной и иностранной, “как требующие большого служебного опыта, испытанных дипломатических способностей и известного рода связей в политическом и журнальном мире”. Чиновники рангом пониже осуществляли сотрудничество в официозах: писали передовые статьи, опровержения, сообщения официального характера. Остальные готовили ежедневные обзоры прессы. Обзор по каждой стране составлял чиновник МИД, работавший в ней ранее и знакомый с ее экономической и политической жизнью. Для того чтобы точно установить направление каждой из иностранных газет, Ю.Я. Соловьев завел картотеку, в которую заносились сведения с характеристикой наиболее важных иностранных органов печати, доставлявшиеся посольствами и миссиями. При подготовке обзоров русской печати не оставлялись без внимания нападки на А.П. Извольского. Делалось это по распоряжению самого министра, который не хотел, чтобы о той или другой статье царь узнал бы из другого источника. Ю.Я. Соловьев вспоминал случаи, когда перед отъездом министра к царю впопыхах готовились специальные выдержки или посылались вырезки из русских газет 6). В четыре часа ежедневный обзор печати вместе с распределенными по заранее установленной системе наклейками газетных статей с подчеркнутыми наиболее значительными местами передавался Ю.Я. Соловьевым А.П. Извольскому и тот изучал их весьма основательно. Иногда получалось так, что нужные сведения таким путем доходили до министра иностранных дел раньше, чем ему успевали доложить о них начальники политических отделов 7). Ю.Я. Соловьев настаивал на том, что успешная деятельность отдела невозможна без определенной свободы действий его начальника. А это означало, что им должно было быть лицо, наделенное известными полномочиями и пользующееся полным доверием министра. Но именно этого доверия Ю.Я. Соловьев не смог оправдать. При общении с представителями прессы требовалась известная осторожность. Ю.Я. Соловьев, который на протяжении всей своей карьеры дипломата почти постоянно находился за границей, не был искушен в приемах, применявшихся ловкими журналистами, и очень скоро стал жертвой сотрудника “Нового времени” А.А. Пиленко. Будучи знаком с ним ранее и посчитав его приход простым дружеским визитом, Ю.Я. Соловьев побеседовал с ним слишком откровенно. Интервью лишь чудом не попало в газеты: А.А. Гирс в последний момент сумел перехватить гранки в редакции. Ю.Я. Соловьев был срочно вызван к министру, где ему пришлось “выдержать тяжелую сцену”. А.П. Извольский объяснил ему, что в изложении своих взглядов он совершенно разошелся с политикой министра и скомпрометировал ее. Допускал Ю.Я. Соловьев и другие подобные промахи. А.А. Гирс жаловался директору Канцелярии МИД А.А. Савинскому: “Новый подвиг моего протеже! Мне кажется, нельзя откладывать какой-либо решительной меры, которая обезвредила бы его выступления в печати”. Ю.Я. Соловьев продержался во главе отдела недолго, его сменил Ю.А. Нелидов, остававшийся на этом посту до 1916 года. Уход А.А. Гирса с поста заведующего Отделом печати в конце 1907 года не помешал ему продолжить усилия по расширению социальной базы внешней политики правительства. В начале 1908 года им были предприняты шаги по сближению с теми общественными силами, чья поддержка могла быть полезной. Немалую помощь А.А. Гирсу оказал известный лидер октябристов Г.Н. Трубецкой — человек, с одной стороны, хорошо известный в МИД и даже одно время работавший в его структурах, а с другой — занимавший видное положение в среде либеральной интеллигенции. По поручению А.П. Извольского А.А. Гирс в феврале 1908 года посетил Москву “в целях дополнительного осведомления представителей московских политических и общественных кругов, а также крупнейших органов печати о положении дел на Ближнем Востоке”. Г.Н. Трубецкой взял на себя хлопоты по организации этой поездки. Совещание состоялось 10 февраля 1908 г. на квартире графа Хрептовича-Бутенева. В нем приняли участие представители различных политических объединений, журналисты, предприниматели. Предметом обсуждения была ситуация на Ближнем Востоке и Балканах. Именно в это время русской дипломатией был взят курс на активизацию ближневосточной политики   Необходимо было заручиться поддержкой общественности   В результате продолжительного и бурного обмена мнениями был сделан вывод о необходимости возвращения России свободы действий в этом регионе “в связи с обеспечением ее от всяких случайностей, могущих вовлечь ныне государство в вооруженное столкновение с кем бы то ни было”. В своем отчете А.П. Извольскому А.А. Гирс тезисно изложил основные итоги обсуждения. Господствующей нотой была резкая враждебность по отношению к Германии, которой приписывалось прямое воздействие на все, что происходит на Турецком Востоке, и желание вовлечь Россию в возможный конфликт. А.А. Гирс предостерег собеседников от неосторожных высказываний в печати в адрес державы, “нарушать добрососедские отношения с которой в расчет наш входить не может”. В целом посланнику МИД удалось выполнить поручение; встреча, видимо, принесла свои плоды.   Выступление А.П. Извольского в Думе 27 февраля было встречено вполне доброжелательно и такими же были отклики в прессе. А.А. Гирс на следующий день писал с воодушевлением А.И. Нелидову: “Вчера был крупный день для нашего ведомства. Александр Петрович стал первым русским министром иностранных дел ex cathedra, ознакомившим народных представителей с вопросами внешней политики. Его слушала Дума с напряженным вниманием и проводила единодушными аплодисментами. Кроме того — редчайшее ныне явление! — вся печать в один голос приветствовала его вчерашнее выступление, в самых лестных выражениях обсуждая его сообщение и аргументацию. В добрый час! — скажете Вы со всеми нами. Отныне мы смело можем рассчитывать на общественное мнение в состязании с Европой по дальневосточным, балканским и иным вопросам”.   Проблема “управляемости” прессы, использования ее в интересах государственной политики решалась А.П. Извольским различными методами. Добившись назначения заведующего Бюро одновременно директором Петербургского телеграфного агентства, он тем самым связал главную информационную службу государства с министерской. А.П. Извольский добивался, чтобы МИД стал главным источником внешнеполитической информации в стране, и это в конечном счете ему удалось сделать в отношении периферийной прессы, но в меньшей мере в отношении столичной, имевшей собственные источники информации.   Он ввел в практику МИД инструктажи редакторов иностранных отделов ведущих газет, предварительную подготовку и обеспечение внешнеполитических акций инспирированными им газетными выступлениями, использовал личные контакты с владельцами и редакторами влиятельных органов печати (например, с владельцем “Нового времени” А.С. Сувориным), наконец, применял прямой и скрытый подкуп авторитетных журналистов и даже отдельных органов печати как в России, так и за границей. Будучи современно мыслящим политиком, А.П. Извольский использовал прессу не только в текущих интересах своего ведомства. Он стремился влиять и на развернувшийся после революции процесс выработки внешнеполитических взглядов и программ буржуазных и помещичьих партий, направляя его в русло “общенациональных” задач. А.П. Извольский вошел в историю как творец решительной перестройки внешней политики России накануне мировой войны, как один из главных создателей англо-русской конвенции 1907 года — фактически общеполитического соглашения, осуществившего коренной поворот политики обеих стран после почти столетней конфронтации к взаимному сотрудничеству, а затем, в сентябре 1914 года, к союзным отношениям. В целом можно сказать, что А.П. Извольский, по существу, открыл новый этап во внешней политике России, к которой европейские страны перешли еще в начале 90-х годов XIX века. Однако основная внешнеполитическая задача А.П. Извольского — обеспечение России длительного мирного периода для внутренней консолидации и подъема страны — базировалась на ложной посылке о возможности остаться в стороне от надвигавшегося общеевропейского конфликта и потому была невыполнима. Впрочем, очень скоро, в результате боснийского кризиса, который значительно подорвал его престиж, А.П. Извольский осознал свои заблуждения. В 1910 году он должен был оставить пост министра иностранных дел. Через год после отставки, в июле 1911 года, он весьма реалистически оценивал итоги своей пятилетней деятельности и создавшуюся обстановку в Европе, когда писал П.А. Столыпину: “…я могу по совести сказать, что поставил Россию в более выгодные условия по сравнению с теми, в которых она была до меня, дал ей все те точки опоры, которые возможно было найти, и оградил ее от всяких случайностей на Дальнем и Среднем Востоке”. Такими точками опоры он считал соглашения с Англией и Японией: “Раз мы сохранили союз с Францией, надлежало этот союз всемерно закрепить, дополняя его соглашениями с теми державами, которые находились с нею в одной орбите”8). Указывая на опасность возникновения общеевропейской войны, А.П. Извольский видел два ее основных очага: один — на Балканах, другой — в антагонизме Франции и Германии в Европе, за которым стояло англо-германское колониальное соперничество. По его мнению, России не удастся избежать участия в этом “грандиозном конфликте”. К возможности предотвращения общеевропейской войны А.П. Извольский относился с фатальным пессимизмом, считая, что все будет зависеть от Германии: “Если она ее желает, то война будет”.   Это понимание обстановки в Европе стало программой его деятельности на посту посла России во Франции “Именным Высочайшим Указом, данным 14 сентября 1910 г. Правительствующему Сенату, — Всемилостивейше повелено быть чрезвычайным и полномочным послом при Французском Правительстве, с оставлением его членом Государственаго Совета и Гофмейстером”. “Высочайший рескрипт. Александр Петрович. Ваши блестящие дарования и обширная опытность, приобретенная вами во время двенадцатилетнего служения на должностях посланника при Его Святейшестве Папе, в Белграде, Мюнхене, Токио и Копенгагене, побудили Меня назначить вас в 1906 году на ответственный пост Министра иностранных дел. Вступив в эту должность при трудных политических обстоятельствах, вы, следуя Моим предначертаниям, с неослабной энергией и знанием истинных интересов России, посвятили свои силы и способности делу упрочения мирной политики Империи, нашедшему себе выражение в успешно достигнутых соглашениях с Великобританией и Японией. Признав ныне за благо назначить вас Моим послом при Правительстве дружественной и союзной Франции, я считаю справедливым, в изъявлении Моей искренней признательности за ваши плодотворные труды на пользу дорогой Родины, пожаловать вас кавалером ордена Белаго Орла, знаки коего при сем препровождаются. Пребываю к вам неизменно благосклонный. На подлинной Собственною Его Императорскаго Величества рукою начертано. И искренно благодарный Николай 14 сентября 1910 г.” 9) На посту посла в Париже А.П. Извольский способствовал более осторожной позиции союзницы в период агадирского кризиса 1911 года 10). В беседе с председателем Совета министров Ж. Кайо он подчеркнул оборонительный характер русско-французской военной конвенции 1892 года и не преминул напомнить о поведении самой Франции в сходных обстоятельствах боснийского кризиса. За дипломатическую поддержку, оказанную Россией, он сумел выторговать у союзницы обещание содействия русской политике в Турции и Китае. В напряженной обстановке 1912—1914 годов, когда царская дипломатия встала на путь укрепления тройственной Антанты, А.П. Извольский сыграл активную роль в развитии русско-французского союза и установлении отношений согласия с Англией. В годы мировой войны посол в Париже принимал участие в переговорах держав Антанты о координации их военных усилий и согласовании целей борьбы. Правда, секретные договоры о предполагаемом переделе мира заключались главным образом в Лондоне и Петрограде. Но к подготовке и оформлению одного из них — соглашения России и Франции начала 1917 года о взаимной свободе определения европейских границ — А.П. Извольский имел самое прямое отношение.   После Февральской революции он выразил готовность сотрудничать с Временным правительством, однако, когда в мае 1917 года состав его изменился, А.П. Извольский должен был выйти в отставку, предпочтя остаться во Франции. К социалистической революции в России А.П. Извольский, как и подавляющее большинство бывших царских дипломатов, отнесся враждебно. Он пережил ее всего на два года. Умер 16 августа 1919 г. в Париже. Ниже публикуются отрывки из воспоминаний А.П. Извольского, а также некоторые документы 11) После смерти императора Александра III и королевы Луизы, которая получила прозвище “теща Европы”, Копенгаген утерял несколько свою значительность, но тем не менее оставался хорошим пунктом для наблюдений, и время от времени, хотя и с менее частыми промежутками, посещения то одного, то другого королевского родственника сообщали этому городу значительность былых дней. …   Я получил возможность в один из визитов короля Эдуарда после долгих собеседований с ним подготовить базу для соглашения, заключенного в 1907 году между Россией и Англией, которое оказало столь большое влияние на последующие события в Европе. Лично я, однако, имел основания рассматривать свое назначение в Копенгаген как проявление известной немилости, потому что в то время, когда я находился в Токио, я являлся решительным противником той “твердой” политики, которая была принята Россией по отношению к Японии и инспирировалась безответственной камарильей, имевшей большое влияние на императора. Не исчерпывая до конца объяснения тех событий, которые вызвали русско-японскую войну, достаточно сказать, что в качестве представителя России в Токио я настойчиво рекомендовал принять примирительную позицию по отношению к Японии и заключить соглашение с этой страной по вопросам, касающимся Маньчжурии и Кореи. Мои усилия в этом направлении имели своим последствием посылку в Европу такого достойного государственного деятеля, как маркиз Ито, в целях создать возможность сближения между Россией и Японией.   Эта миссия, если бы она увенчалась успехом, была бы способна изменить весь ход событий и исключила бы возможность войны, но холодный прием, оказанный японским представителям в Петербурге, и медлительные ответы, которые давались им русским правительством, к несчастью, определили полный неуспех этого предприятия. Дальновидный представитель Японии в Лондоне счел необходимым поспешить с заключением англо-японского союза. * * * Мне предстояло встать во главе министерства иностранных дел. Это назначение, приемлемое для меня при других условиях, если бы кабинет мог образоваться из людей, близких мне по своим политическим воззрениям, не являлось в то время для меня желательным, особенно потому, что мне пришлось бы работать с группой бюрократов, которые неизбежно должны были прийти в столкновение с Думой. Кроме того, будучи в течение трех лет в стороне от активной дипломатической деятельности, я чувствовал себя недостаточно подготовленным для работы по управлению внешними делами моей родины, в особенности в столь Смутное и критическое время. Я решил тогда же попытаться убедить императора поставить во главе министерства иностранных дел более опытного дипломата, каким, например, являлся Нелидов, и назначить меня, как то было предположено раньше, в одно из ответственных посольств, с тем чтобы я имел возможность войти в курс вопросов европейской политики. * * * Вскоре по моем возвращении в Копенгаген я был вызван императором в Петербург, чтобы заменить графа Ламздорфа. Мне ничего не оставалось, как только повиноваться, и я прибыл в Петербург в самый день открытия Думы, как раз вовремя, чтобы присутствовать на известной церемонии в Зимнем дворце. Император в этот день принял отставку графа Витте и назначил премьер-министром Горемыкина. Затем последовало полное изменение состава кабинета. Я имел твердое намерение остаться в стороне, но император воззвал к моей лояльности в таких выражениях, которые исключали всякую возможность настаивать на отказе, и несколько позже извещение о моем назначении на пост министра иностранных дел было опубликовано. * * * …когда я принял управление иностранной политикой России. Это был момент величайшего испытания для русской империи, потрясенной ударами, полученными ею в течение войны и вследствие революционных беспорядков, и стоящей в то время перед разрешением тягчайших проблем дома и за границей. Как министр иностранных дел, я был призван выбрать окончательную линию поведения в вопросе о политике, которую русское правительство намеревалось проводить в его отношениях с другими странами. Позиция России в Европе определялась тем фактом, что за истекшие пятнадцать лет она была связана формальным союзным договором с Францией. Правда, царь временно уступил настойчивым усилиям германского императора вовлечь Россию в политику, которая, может быть, не вызвала бы полного разрыва с Францией, но поставила бы ее в положение, бесконечно более сложное и неопределенное. К счастью, ошибка императора Николая была вовремя исправлена с помощью графа Ламздорфа, и союз с Францией остался ненарушенным.   Но мы видели, что за прошедшие два года произошли большие перемены в области европейской политики. Франция и Англия забыли прежние ссоры, и эра взаимного доверия и дружбы началась для этих двух держав. Россия, уже получившая большую выгоду благодаря англо-французскому соглашению, во время войны с Японией не могла легко устранить те многочисленные затруднения, которые отделяли ее от Англии. Кроме того, сближения с этой державой было недостаточно; неизбежным выводом из этого являлось искреннее примирение с Японией. Принятие такой политики не только укрепило бы позиции России как союзника Франции, но заложило бы новое и более прочное основание для всего здания двойного союза.   Если бы, наоборот, Россия не сделала логических заключений из новейших факторов развития международного положения и поддерживала враждебные отношения с Англией и Японией, она оказалась бы рано или поздно в ложном положении между своим союзником — Францией и этими двумя державами; Германия могла бы использовать этот случай и возобновить усилия, чтобы отдалить Россию от Франции и направить ее энергию в Азию, и, может быть, смогла бы даже привлечь ее к образованию особой коалиции. В настоящее время ничто не было столь опасно для будущего России и мира во всем мире, как такое renversement des alliances (распад союзов), если воспользоваться этим термином, обычно характеризующим ту радикальную перемену, которая имела место в Европе в середине XVIII века и которая сопровождалась Семилетней войной. Если бы Россия повернулась спиной к Франции и Англии и пошла по пути завоевания гегемонии в Азии, она оказалась бы вынужденной отказаться не только от своей исторической роли в Европе, но также и от своей экономической и моральной независимости vis-а-vis с Германией, становясь вассалом Германской империи, а Германия, почувствовав себя свободной от всякой опасности со стороны восточного соседа, выбирала бы только час для решительного нападения на Англию и Францию, чтобы реализовать свою мечту о мировом господстве. Такова была труднейшая дилемма, которая стояла перед русским министром иностранных дел и требовала быстрого и бесповоротного решения. Следует напомнить, что этот вопрос внимательно обсуждался с Нелидовым, графом Бенкендорфом и Муравьевым во время моего посещения Парижа и Лондона, и мы пришли к единодушному решению, что иностранная политика России должна неизменно строиться на основе ее союза с Францией, но этот союз должен быть укреплен и расширен соглашениями с Англией и Японией. Такова была программа, которая была предложена мною императору, прежде чем принять новый пост, причем я уже заранее решил для себя обязательным не принимать обязанностей руководителя внешней политики России до тех пор, пока не получу полного согласия императора. * * * 08 июля, после того как я закончил доклад по иностранным делам, который обыкновенно делал императору раз в неделю в Петергофском дворце, я решительно приступил к теме о внутреннем положении России. Император выслушал с большой благосклонностью то, о чем я ему говорил, принял докладную записку, которую я достал из моего портфеля, и обещал внимательно ознакомиться с ней. Это казалось мне успехом, и я возвратился в город, полный надежд, что доклад, написанный Львовым, произведет желаемое впечатление на императора, который, как казалось, был в общем расположен к соглашению с Думой. Через несколько дней после представления докладной записки я был призван императором, который сказал мне, что он прочел ее с большим интересом и был поражен силой и справедливостью аргументов, содержащихся в ней. Я воспользовался этим случаем, чтобы разъяснить со всем тем красноречием, на которое я только способен, главные положения документа и пытаться убедить императора в необходимости срочно провести их в жизнь, заменив кабинет Горемыкина коалиционным министерством, в котором были бы широко представлены члены Думы и Государственного совета. Я просил его выйти из того узкого круга, которым он ограничивал себя в выборе своих министров. Принадлежа к кругам поместного дворянства и земства, я гарантировал, что этот класс не менее лоялен к монархии, чем бюрократия, которая создала непроницаемую стену между царем и народом. “Единственной целью, которую я и мои политические друзья имеют в виду, — сказал я, — является укрепление исполнительной власти, угрожающе потрясенной революционным движением и ошибками, совершенными кабинетом. Не бойтесь доверять нам даже если мы покажемся вам сторонниками слишком либеральных идей. Ничто так не умеряет радикализм, как ответственность, связанная с властью. В течение моей долгой дипломатической службы, проходившей в разных странах, среди разных народов, я видел много общественных деятелей, которые были известны своим радикализмом, пока они оставались в оппозиции, и которые становились ярыми сторонниками порядка, как только призывались к власти. Разве не правильно сказано, что наилучшая полиция рекрутируется из контрабандистов?   Разве можно серьезно поверить тому, что люди вроде Муромцева, Шипова и князя Львова, которые являются крупными землевладельцами и столь жизненно заинтересованы в поддержании спокойствия и в мирном разрешении аграрного вопроса, были бы менее преданными и менее консервативными, чем бюрократы категории шванебахов, которые не имеют связи с землей и все благополучие которых состоит в получении жалованья двадцатого числа каждого месяца?” * * * Несмотря на значительную занятость в министерстве — я только что начал трудные переговоры, которые привели через год к заключению соглашения с Англией и Японией, — я принял активное участие в заседаниях Совета министров, во время которых обсуждались различные законы в процессе их создания. По закоренелой привычке русской бюрократии работать по вечерам — хорошо известно, что в России и Испании поздний час работы считается модным, — эти заседания происходили очень поздно и затягивались до трех или четырех часов утра. Приобретя за границей привычку рано вставать, я имел обыкновение принимать до полудня доклады различных начальников моего ведомства. Таким образом, мне не удавалось спать более четырех или пяти часов в сутки за весь период этой интенсивной деятельности. Если к этому прибавить чрезвычайную напряженность, которой требовали текущие события, увеличившуюся вскоре ввиду бесконечных выступлений террористов, каждому легко понять ту степень физического и нервного напряжения, которые были необходимы для отправления моих обязанностей 12). Всеподданнейшая записка министра иностранных дел А.П. Извольского от 12 июнЯ 1906 г. Посетивший меня вчера посол Североамериканских Соединенных Штатов сделал попытку заговорить со мною о Белостокском событии 13). Он хотел прочесть мне телеграмму, полученную им по этому поводу от Президента Рузвельта, но я с первой же строки остановил его и в вежливых, но весьма твердых выражениях заявил ему, что мы считаем этот вопрос нашим внутренним делом и принуждены отклонять всякие о нем объяснения с иностранными государствами, не допуская никакого вмешательства в наши домашние дела, присовокупил я.   Мы сами никогда не делаем никаких запросов, например, когда в Североамериканских Соединенных Штатах бывают случаи народной расправы с неграми и преступниками. Г. Фон-Ленгерке Мейер поспешил уверить меня, что Президент отнюдь не имеет намерения делать нам какие-либо запросы и что единственное желание его состоит в том, чтобы получить от нас достоверные сведения, дабы иметь возможность опровергнуть распространяемые ложные и преувеличенные сведения о случившемся в Белостоке.   Я ответил на это, что могу лишь указать ему на обнародованные Правительственные сообщения, которые вероятно будут дополнены еще другими официальными сведениями, к которым, со своей стороны, я не могу ничего прибавить. Североамериканский посол пытался затем добиться от меня присылки ему номеров Правительственного Вестника с вышесказанными официальными сообщениями, но и то было мною безусловно отклонено. О вышеизложенном приемлю смелость доложить Вашему Императорскому Величеству АВПРИ, ф. 470, 1906, д. 52, л. 109—110. Всеподданнейшая записка министра иностранных дел А.П. Извольского от 27 маЯ 1906 г. Посетивший меня в четверг новый великобританский посол заявил мне, что ему поручено вступить с Императорским правительством в переговоры с целью прийти к формальному соглашению по ряду вопросов, одинаково интересующих как Англию, так и Россию. В случае, если на это последует с нашей стороны согласие, то он предложил бы принять ту же систему, которая в свое время привела к заключению англо-французского соглашения. А именно, рассмотреть вышесказанные вопросы один за другим и постараться по каждому из них установить общую точку зрения, не приходя однако по ним в отдельности к окончательному решению. Засим, когда выяснится возможность полного единодушия, могло бы состояться общее соглашение по всем вопросам в их совокупности. Я ответил послу, что лично не встречаю никаких затруднений приступить к делу на указанных им основаниях. Сэр Артур Никольсон высказал засим готовность приступить прежде всего к обсуждению вопроса о Тибете и, изложив вкратце последний фазис отношений Англии к этой стране, вручил мне повергаемый при сем на Высочайшее благовоззрение текст заключенной недавно по этому вопросу конвенции с Китаем, присовокупив, что текст этот может оказаться дословно не вполне точным, так как подлинная конвенция в Лондон еще не получена, а потому он предоставляет себе в свое время исправить и дополнить свое сообщение. Вслед за сим Сэр Артур Никольсон приступил к изложению пунктов предполагаемого соглашения между Россией и Англией по тому же предмету. Пункты эти только что доставлены мне послом в письменной форме и повергаются при сем на Высочайшее благовоззрение Вашего Императорского Величества. Со своей стороны я ограничился тем, что принял предложение Великобританского посла к сведению и обещал ему подвергнуть их всестороннему обсуждению. Последовавший за сим довольно длинный разговор коснулся обратного прибытия Далай-Ламы в Тибет, а также отчасти положения дел в Монголии. Подробности этого разговора я испрашиваю разрешение доложить Вашему Императорскому Величеству при личном моем всеподданнейшем докладе. АВПРИ, ф. Канцелярия, оп. 470, д. 52, л. 96, 96 об. Циркулярная телеграмма министерства иностранных дел от 7 августа (25 июлЯ) 1908 г. Я отправляю сегодня нашим представителям в Берлине, Вене, Лондоне, Париже и Риме циркулярную депешу с приложением проекта македонских реформ, выработанного с.-петербургским кабинетом, к каковому проекту вполне присоединился лондонский кабинет. Этот проект сообщается однако кабинетам только для сведения, причем в упомянутой депеше я высказываю мнение, что, ввиду новейших событий в Турции, державам следует воздержаться покуда от всяких действий, в которых можно было бы усмотреть недоверие к принятому султаном и турецким правительством решению осуществить объявленные ими преобразования.   Далее я заявляю, что мы будем с живым сочувствием и интересом следить за стараниями Турции обеспечить осуществление предпринятых ею реформ и будем избегать всякого вмешательства, которое могло бы затруднить достижение этой цели. В заключение я заявляю, что Россия, верная своим историческим традициям и опираясь на права, вытекающие из трактатов, лишь тогда сочтет лежащую на ней, как и на других великих державах, задачу по отношению к Македонии оконченною, когда меры, принимаемые в Турции, приведут к действительному улучшению положения этой области. В противном же случае российское правительство сочтет своим долгом указать державам на необходимость возобновить прерываемую ныне их совместную преобразовательную деятельность. Послам: Благоволите предупредить о вышеизложенном министра иностранных дел. Посланникам: Благоволите руководствоваться вышеизложенным при разговорах ваших с министром иностранных дел. Полный текст циркулярной депеши высылается вам для сведения по почте. Красный архив, 1930, т. 6, с. 51. Посол в Париже А.П. Извольский министру иностранных дел С.Д. Сазонову 20/7 декабрЯ 1911 г. М. г. Сергей Дмитриевич, Ныне, после речей, произнесенных руководителями внешней политики в Берлине, Лондоне и Париже, представляется желательным подвести общий итог событиям последних месяцев и определить взаимное положение участников недавнего кризиса14). Теперь уже не остается сомнения в том, что в течение минувшего лета кризис этот несколько раз принимал чрезвычайно острый характер и серьезно угрожал всеобщему миру. При этом весьма рельефно выступили наружу свойства существующих политических группировок и особенности внутреннего положения в каждой из заинтересованных стран. Во Франции, где я имел возможность наблюдать за ходом событий изо дня в день, дело прошло через два фазиса: минутное увлечение мароккской авантюрой со стороны гг. Мониса, Берто и Круппи и затем упорное отстаивание французских интересов и дипломатическая борьба против Германии дружными усилиями гг. Кайо, де Сельва и Камбона. Вы изволили вспомнить, что, решившись послать военную экспедицию в Фец, г. Круппи, совершенно незнакомый с политической обстановкой Европы, вполне искренне и наивно рассчитывал на крепость франко-германского соглашения 1909 года и на все мои предостережения отвечал в самом оптимистическом тоне.   Когда же в момент падения кабинета г. Мониса разразился агадирский инцидент, здесь наступила сперва минута крайней тревоги, а вскоре затем обнаружилось в высшей степени приподнятое, чтобы не сказать, воинственное настроение. При этом нельзя не отдать полной справедливости хладнокровию, спокойной решимости и даже искусству, с которыми велись трудные и запутанные переговоры такими новичками в дипломатическом деле, как гг. Кайо и де Сельва, правда, при помощи старого и опытного дипломата — Ж. Камбона. Если сравнить обе версии последовательного хода событий — германскую и французскую, — следует прежде всего заметить, что первая, изложенная в известном сообщении г. Кидерлена комиссии рейхстага и печати, содержит несомненно неточности и даже искажение истины. Нельзя, конечно, с полной уверенностью сказать, что именно имело в виду германское правительство, когда оно послало военное судно в Агадир; несомненно, однако, одно, а именно, что во Франции в течение нескольких недель господствовало полное недоумение относительно истинного значения этого “жеста”. К этому именно периоду относится сделанное мне г. Кайо заявление, что Франция не может допустить утверждения Германии на территории Марокко и что скорее, чем допустить подобное утверждение, она решится на войну. Опасения французского правительства еще усиливались сведениями о том, что германский Генеральный штаб изучал операцию высадки в Агадире.   Затем, когда, наконец, г. Кидерлен формально согласился на территориальную компенсацию в пределах экваториальной Африки и когда в Берлине начались нескончаемые переговоры, — постоянные проволочки и придирки со стороны берлинского кабинета опять-таки внушили французским министрам мысль, что Германия ищет лишь предлога порвать переговоры и довести дело до столкновения. Германская версия о мирном и безобидном характере посылки судна в Агадир опровергается еще одним обстоятельством: а именно — здесь всем известно, что еще до этой посылки г. Кайо, в то время занимавший в кабинете г. Мониса пост министра финансов, не разделяя оптимизма г. Круппи, первый подал в Берлине через посредство некоторых французских и немецких финансистов мысль о территориальной компенсации.   О подобной компенсации шла также речь в Киссингене между гг. Камбоном и Кидерленом, и можно с уверенностью сказать, если бы Германия продолжала спокойно вести переговоры в этом смысле, она достигла бы более значительных результатов; ибо в то время во Франции мало кто заботился о колонии Конго, считавшейся совершено непроизводительной и почти необитаемой. Возбуждение против уступки этой колонии обнаружилось лишь мало-помалу, по мере затяжки переговоров; еще в августе г. Кайо заявлял барону Шену о готовности уступить весь берег реки Убанги и провести южную границу по реке Алима, а в сентябре, под давлением проснувшегося общественного мнения, эти уступки оказались невозможными. Таким образом оказывается весьма правдоподобным, что первоначальная мысль г. Кидерлена заключалась вовсе не в том, чтобы путем агадирской демонстрации принудить Францию к переговорам о компенсации; как во Франции, так и в самой Германии его “жест” был понят как первый шаг по пути к завладению частью Марокко, а последовавшее вслед за сим его согласие на переговоры о компенсации — как последствие вмешательства Англии и твердости, проявленной не только Францией, но и всеми державами Тройственного согласия. Речь г. де Сельва обнаружила перед европейской публикой, что германская дипломатия была вынуждена не только к этому отступлению, но и к отказу от двух других позиций; г. Кидерлен начал с того, что потребовал уступки всей колонии Конго с морским побережьем, портами и городами; затем, несмотря на официальное опровержение с немецкой стороны, несомненно, что он пытался получить в Марокко в пользу Германии особые экономические привилегии, с разделением страны на две сферы экономического влияния — французскую и германскую. От этих двух требований г. Кидерлен был принужден отказаться. Из всего вышесказанного нельзя не вывести заключения, что г. Кидерлен вел дело весьма неосторожно и неискусно и облегчил Франции несомненный дипломатский успех. Образ действия германского правительства привел, однако, не только к технической победе французской дипломатии: он имел еще и другие, несравненно более серьезные последствия. До агадирского инцидента в широких слоях французской демократии, зараженной иллюзиями международного пацифизма, несомненно, существовало течение в пользу соглашения с Германией. Это течение и находившаяся с ним в связи идея антимилитаризма громко проповедовались не только в печати и парламенте, но и во всей стране. Шесть лет тому назад первое столкновение с Германией на почве марокканского вопроса вызвало всеобщий панический страх перед войной и сознание в полной военной неподготовленности. В этом году картина была совершенно иная: германская угроза произвела противоположный результат. Французская нация не только не растерялась, но обнаружила, может быть, сверх ожидания, необыкновенное единение, спокойную решимость и патриотический подъем, при полном отсутствии вызывающего шовинизма или театральной воинственности. В этом отношении можно смело сказать, что г. Кидерлен оказал Франции неоценимую услугу и достиг в несколько недель результата, к которому в течение последних лет тщетно стремились лучшие силы Франции. Наконец, рассматриваемые события обнаружили еще некоторые политические истины, в которых до сих пор, казалось, можно было сомневаться. Кризис 1908 года по поводу боснийской аннексии оставил в общественном сознании Европы некоторое недоверие к прочности и действительности Тройственного согласия. Ныне комбинация эта, сложившаяся под давлением исторической необходимости, показала не только всю свою внутреннюю солидарность, но и способность свою оказать решающее действие на пользу всеобщего мира. В этом отношении в высшей степени знаменателен факт, что во время тревожных дней минувшего лета Англия, не будучи связана с Францией никаким формальным обязательством, была готова выдвинуть против Германии не только весь свой флот, но и всю свою экспедиционную армию. Не эта ли решимость держав Тройственного согласия внушила германской дипломатии тот дух уступчивости, который в конце концов привел к подписанию соглашения 4 ноября. Приписывая дружным действиям держав Тройственного согласия заслугу поддержания мира при настоящих обстоятельствах, я отнюдь не желаю предаваться оптимизму относительно будущего. После только что минувшего кризиса политическое положение в Европе сделалось еще менее устойчивым; несомненно, что всякое частное столкновение между двумя державами должно неминуемо обратиться в общеевропейский конфликт, от участия в коем ни Россия, ни другая европейская держава уклониться не может. С Божьей помощью момент этого конфликта может быть отдален, но о возможности его наступления мы должны думать ежечасно и ежечасно к нему готовиться. Примите и пр. Международные отношения в эпоху империализма. Документы из архивов царского и Временного правительств. 1878—1917. Серия II, том 19, с. 218—220 __________________________ 1) Речь шла об отмене конвенции о демилитаризации Аландских островов и аннулировании антирусского договора Англии и Франции со Шведско-Норвежским королевством 2) См. Гальперин А. Англо-японский союз. 1902-1921. М.,1947, с.258 3) Российская дипломатия в портретах. М., 1992, с.350 4) Соловьев Ю.Я. Воспоминания дипломата. 1893-1922. М., 1959, с.215 5) Бестужев И.В. Борьба в России по вопросам внешней политики. 1906-1910. М., 1961, с.75 6) См. Соловьев Ю.Я. Указ соч., с. 173 7) Там же, с.173 8) Российская дипломатия в портретах, с. 354 9) АВПРИ, ф. ДЛС и ХД, оп. 464, д.1535 л. 12,13 10) Французская дипломатия в июне 1911 года предложила Германии часть своих колониальных владений в Конго в обмен за отказ от притязаний Германии на Морокко. Стремясь получить большую компенсацию, германское правительство направило (1 июля 1911 г.) в атлантический порт Марокко Агадир канонерскую лодку "Пантера"(т.н. "прыжок Пантеры"). Возник острый международный конфликт, который вновь привел франко-германские отношения на грань войны. 11) Орфография, пунктуация и синтаксис оригинала сохранены. 12) А.П. Извольский. Воспоминания. М., 1989 13) Речь идет о Белостокской политической стачке польских рабочих, сопровождавшейся столкновениями с войсками 14) Речь идет об агадирском кризисе 1911 года, связанном с соперничеством Германии и Франции в Марокко МИД   www.pseudology.org