Валерий Леонидович Сердюченко Еще раз о Пирамиде Леонида Леонова Великий Исламский проект бен Ладена способствует возрождению интереса к таким же масштабным литературным проектам. Недавно автор сего перечитал "Пирамиду" Л. Леонова. Нет слов. Перед нами некий "параллельный" Апокалипсис, архикнига, роман-наваждение - именно так обозначил писатель жанр своего произведения. По слухам, Леонов работал над ним сорок лет, закончив его в девяностопятилетнем возрасте. Между прочим, именно на эти десятилетия он исчез из литературы, что само по себе есть тема для романа: осыпанный всеми возможными милостями и наградами художник, живой классик, как бы священная корова советского искусства, внезапно покидает литературный Олимп, чтобы предаться многолетнему, почти катакомбному молчанию. Я бы назвал Леонова философом советской эпохи или даже советским философом эпохи. Начиная с "Барсуков" и кончая "Русским лесом", он создавал интеллектуальное обеспечение Октябрьской революции, но делал это в таком изощренном художественно-философском режиме, что морщились даже его кремлевские покровители: им столь тонких обоснований своей правоты не требовалось. Леонов был советским, но не придворным философом.   Одной из причин "ухода" Леонова было, как мне кажется, глубочайшее, онтологическое разочарование в послесталинской социалистической действительности. Обещанное продвижение к социетарным вершинам сменилось бюрократической прагматикой, дорога на Океан обернулась недостроенным и заброшенным БАМом, русский лес оказался предметом валютной распродажи. Этого не мог перенести Леонов, воспринявший в свое время социальный большевистский эксперимент едва ли не как земную волю Бога. Перечитайте футурологические главы из "Дороги на Океан" и вы почувствуете, в каком интеллектуальном возбуждении написаны эти страницы, повествующие, в сущности, о переделке человечества по новому штату. Промолчав сорок лет и уже ступив одной ногой в ладью Харона, Леонов решил еще раз высказаться о сталинском времени. Было бы наивным ожидать, что он, укреплявший морально-философские доктрины русского коммунизма, бросится посыпать голову пеплом под влиянием разоблачительных статей в "Огоньке" и лекций ведущего философа Би-Би-Си Анатолия Максимовича Гольберга. Выходец из старообрядческой московской семьи, Леонов всегда оставался крепким орешком в русской литературе.   Единственное, что можно заключить (перечитав "Пирамиду" несколько раз), - это то, что утвердительный знак сменился в ней на знак вопросительный. Если коммунизм - заблуждение, то это во всяком случае великое заблуждение из числа тех, что вечно будут преследовать коллективный разум человечества, - вот как приблизительно можно изложить не сформулированный самим автором тезис романа. Он не случайно заключается знаменитым парафразом "Великого инквизитора". "Я обрек себя на труд и проклятие б л и ж а й ш е г о поколения (разрядка моя - В. С.)", - начинает Сталин свое объяснение с Дымковым, посланником небес. Его дальнейшие объяснения продолжают передоверенную Достоевским Инквизитору мысль о слабости человеческой природы, взыскующей непременного чуда, тайны и авторитета. Но в отличие от своего бескомпромиссного предшественника, усатый властелин полувселенной сомневается в достижении безрелигиозного рая на земле. Теологические науки в своей тифлисской семинарии он проходил не формально; так вот, не согласится ли его конфидент передать туда, "наверх", что необходима некоторая коррекция божественного замысла в сторону насильственного приведения человечества к гармоническому абсолюту, без чего оно до конца дней своих будет гваздаться в грехе и бессмысленной анархической скверне? Вполне допускаем, что в результате подобных сцен и размышлений автору "Пирамиды" грозит посмертная репутация выжившего из ума обскурантиста, взявшегося реанимировать то, что давно предано единодушному осмеянию и разоблачению духовными вождями из "Общей газеты". Но согласимся по крайней мере, что историософская напряженность сталинской эпохи не идет ни в какое сравнение с нынешним мозгляческим безвременьем, а Леонов первым из мыслящей части постсоветской интеллигенции взялся оценить ту эпоху в координатах Большого Исторического Времени. В малом историческом времени сталинская власть ужасна и безжалостна. В большом историческом времени имманентно жестока любая власть, потому что иною она быть не может. В малом историческом времени Сталин есть изверг и мучитель народа. В большом историческом времени он - кесарь, который неизбежен и даже необходим. Малое историческое время - это микрокосм частных человеческих существований, большое - их summa summarum, людской космос. Обитатели Большого Исторического Времени - стоики, фаталисты и, следовательно, мудрецы; обитатели малого - его психологические жертвы, следовательно, несчастны, глупы и близоруки. Так вот, все без исключения персонажи "Пирамиды" являются обитателями исторического макрокосма, Хроноса. Для себя им ничего не надобно, главное - "мысль разрешить". Власть, конечно, жестока, но насколько вынуждена эта жестокость, есть ли в ней некая гуманистическая педагогика, или Творец изначально использовал глину не того замеса, и человеческий род генетически поражен вирусом идиотизма, вылечить от которого можно только социальной хирургией, - так приблизительно размышляют старофедосеевский батюшка, комиссар Скуднов, хозяин Кремля и, что самое поразительное и дерзкое в "Пирамиде", в том же сомневается сам Творец, делегировавший на землю ангела Дымкова для внятного отчета о том, что же в конце концов там затеяли эти большевики. В ответ на это персонаж по имени Сталин, отнюдь, кстати, не юродствуя, просит передать туда, в небесные инстанции, что Октябрьская революция началась задолго до первых веков христианства, и не Христос, но фракийский раб, Спартак, первым преодолел, так сказать, недоброкачественность замеса. Однако в массе своей люди остались пролами, бессмысленными бунтовщиками, поэтому нужны санкции, точнее, индульгенция на приведение исходного замысла Бога к окончательному и бесповоротному результату. Подобной гиперфилософией заполнены 1432 страницы романа. Изнемогший от нее автор предисловия пригласил читателей "Пирамиды" увидеть главный ее интерес в другом - в образах, фабуле, языковом совершенстве. Согласны, писательское мастерство мэтра не покинуло его с годами. А все-таки "Пирамиду" нужно читать, как философский трактат; либо не читать ее вовсе. Роман до сих пор достойно не отрецензирован, для этого пришлось бы ввести в критический оборот всю мировую литературу, начиная от Ветхого Завета и кончая Оруэллом. Увы, в силу интеллектуального переизбытка "Пирамида" обречена остаться "вещью в себе", но кто знает, насколько беспокоило это автора и беспокоило ли это его вообще. Он ведь сам, в собственном предисловии к книге сочувственно упоминает прочитанный лишь через тысячелетия апокриф Еноха... Редкий случай, странная книга и почти мефистофельская ситуация, с трудом поддающаяся критическому осмыслению. Будет ли востребована "Пирамида" в ближайшее время? Читатель, приготовься к парадоксальному суждению: если бен Ладен нанесет еще пару ударов по небоскребам - то да. Источник Сердюченко   www.pseudology.org