Валерий Леонидович Сердюченко Афганистан, водохранилище Наглу, +40 Приглашаю читателя в Афганистан далеких восьмидесятых годов, когда он был еще не ареной всеазиатского побоища, а мирной благополучной страной, затерянной в отрогах Гиндукуш. Тогда ею безраздельно правил Мохамед Захир Шах. Звучит довольно грозно, но на самом деле это был добрейшей души человек, с профилем римлянина времен упадка и с головой, лысой, как поднос. Советские специалисты звали его между собой не иначе, как Михаилом Захаровичем. Хотите знать, почему? В другой раз. Автор сего прожил и проработал в этом благословенном уголке без малого четыре года. Когда слышишь и читаешь, что происходит там сейчас, невозможно поверить собственным ушам и глазам. Но таковы все истории мира: народы не хотят слишком долго находиться в состоянии райского анабиоза; процветать им хочется не меньше, чем биться; например, народ Обломовых и мужиков Мареев учинил однажды такой междуусобный холокост, что содрогнулся порядок полумира. Пишущий эти строки был тогда преподавателем Кабульского Политехнического Института ("Полихешити"), построенного, как и все в этой стране, на советские деньги и с помощью, разумеется, Jouli Андреева. Перед каждой пятницей в нашем коллективе начинались треволнения: разрешат или не разрешат рыбалку на Наглу? Поскольку афганцы к рыбной ловле равнодушны, это высокогорное водохранилище было буквально набито рыбой всех сортов и мастей, в том числе "маринкой" (слегка ухудшенной разновидностью форели), но также местными судаками, подустами, карпами, лещами, карасями - все это совершенно мичуринских размеров. Автор потратил лучшие годы своей жизни на рыбалки в Зауралье, Прибалтике, Чукотке, Псковщине, Вьетнаме, но таких рыболовных восторгов, как в Афганистане, не познал никогда. Приготовления начинались загодя. Собственно, они длились всю неделю и для многих совспециалистов превращались в основной смысл пребывания в Афганистане, точнее - в вечно бастующем Полихешити. Спининги, закидушки, "резинки", садки, подсекатели, колокольчики, сторожки - все это изготовлялось в инженерно-технических лабораториях института и достигало немыслимого совершенства. Когда группа грузилась в автобус, некоторые представляли и из себя ходячую рыболовную фабрику; до 120 крючков доходили их рыболовные мощности. За право сопровождать наш "бурубахайр" соревновались жандармы из местного полицейского участка. Дело в том, что у абсолютного большинства "шурави" плескался во фляжках ароматный шароп. "Шар" по-афгански - "грех", "оп" - вода, то есть виноградная самогонка, изготовлявшаяся советскими кафирами все в тех же институтских лабораториях - и в таких же промышленных количествах. Жандармы грузились на крышу автобуса и, как только он втягивался в горные серпантины, начинали палить по окрестным скалам, после чего просили немедленно налить. Но вот и Наглу, гигантская водная чаша в гранитном плато Гиндукуш. Пейзаж совершенно марсианский. Небо бездонно. Солнце лупит ультрафиолетовой пушкой. На страшной высоте парит беркут. Безветрие, безмолвие и безлюдье. До сих пор стоит перед глазами эта фантастическая картина. Таким, наверное, был мир на второй день от его Сотворения. Вечереет. Основной клев - ночью. Мы начинаем дислоцироваться на шестидесятиметровых отрезках побережья: во-первых, у каждого до 12 единиц всевозможных снастей, а, во-вторых, строгая посольская инструкция предписывает держать друг друга в поле постоянного видения. Боже, какой клев начинался с заходом солнца! Поверь, читатель, улов в 15 килограммов не считался среди нас особым рыболовным подвигом. Но автор затеял этот мемуар не ради рыбацких самовосхвалений. Он хотел бы рассказать об одном совспециалисте, который едва не распрощался в результате одной такой рыбалки со всей своей прошлой жизнью... В поисках лучшего места он забрался однажды в такие прибрежные лабиринты, откуда его стало не слышно и не видно. Азарт, азарт влек этого самолюбивого добытчика. Оказавшись в абсолютном одиночестве под сенью звезд, он приступил к делу. Его ожиданимя оправдывались. К утру его садки ломились от добычи. Он предвкушал завистливые чмоканья коллег и славу чемпиона Полихешити. Как вдруг над его головой, из предрассветного тумана, начали материализоваться бесшумные мужские фигуры. За плечами у каждой высился ствол винтовки. Наш робинзон почувствовал себя неуютно. Откуда они могли взяться в этом заоблачном безлюдье? Неужели это были те самые горные разбойники, "джавана", о которых толковали разные местные фольклористы? Некоторое время незнакомцы наблюдали со скалы за происходящим, а затем приступили к нему с вопросами примерно следующего содержания: - О, чужеземец, что ты там делаешь с этими дурацкими железными закорючками? Не проще ли добывать рыбу вот так? И водную гладь вспороли пулевые фонтанчики. Стоявший по колено в воде подпрыгнул и упустил все свои "резинки". У белозубых башибузуков это вызвало жизнерадостный смех. Они начали навскидку обкладывать его выстрелами, приглашая присоединиться к молодецкой забаве. А затем, заставив его вдоволь напрыгаться, двинулись по побережью в поисках новых развлечений. На противоположном берегу лагуны виднелось какое-то селение. Через некоторое время там тоже началась пальба. "Кучи, кучи! - неслось оттуда. - Спасайся, кто может !" Итак, это были "кучи"! Легендарные кочевники, дети пустыни, не признающие ни границ, ни государственных владений, ни афганского Михаила Захаровича, ни самого черта. Когда в голове у нашего рыболова прояснилось и мочеиспускательные рефлексы были подавлены, он сообразил, что столкнулся с живыми фигурантами древнейшей цивилизации: с людьми, продолжающими считать, что мир есть пастбище для их стад. Оседлые афганские племена засевали эти пастбища собственными агрокультурами и обносили их изгородями. В результате между кочевниками и земледельцами вспыхивали кровавые стычки. Вечный сюжет ранней истории, и один из ее эпизодов разыгрался у нашего специалиста на глазах. Но были и другие эпизоды. Каждую весну и осень караваны этих "кучи" пересекали Кабул с запада на восток и с востока на запад. О, это было незабываемое зрелище. Вначале, разрезая уличную суету, появлялся строй верблюдов, увешанных по бокам всевозможным оружием вплоть до пулеметов и базук. За ними чеканили шаг меднолицые амазонки в кованых сапогах и тоже с карабинами. Затем показывался немыслимый серебристый "Мерседес" с открытым верхом. В нем возлежал сам шейх. Колонну замыкали клубящиеся стада баранов. Всякое городское движение прерывалось. Кабульский люд высыпал на тротуары, с завистью и восторгом наблюдая за шествием гордых сынов пустыни. Полицейские благоразумно убирались с уличных постов. Продав сотню-другую баранов в бесчисленные городские дуканы, "кучи" исчезали так же внезапно, как появились. Кабульские власти облегченно вздыхали, городская жизнь возвращалась в свои берега. Но вернемся к нашему специалисту. Он был молод и любопытен. Придя в себя от страху, он вздумал поинтересоваться, откуда все-таки взялись эти фантастические пришельцы, и полез по отвесной скале наверх. И, поднявшись на ее обрезом, увидел вот что: Уютная площадка, застеленная коврами и уставленная дымящимися жаровнями на манер шашлычниц. Палатка из японского нейлона, а перед ней переносной магнитофон размером с чемодан, исторгающий мелодии великого Наш-Наза. На заднем плане несколько кинематографических белых верблюдов, а на переднем - восседающие и возлежащие патриции в белоснежных хламидах. От такого зрелища наш скалолаз снова превратился в изваяние. Но его появлению на фоне неба никто не удивился! Глава застолья дружеским жестом пригласил его подойти. Ему тоже было предложено опуститься на ковры и подушки. В руках у него сама собою очутилась пиала с дорогим американским "Бондом". Наш-Наз продолжал свою песню. Жаровницы струили дым. Пиалы опустошались и наполнялись снова. На горизонте сверкали снежные пятитысячники. Мир был недвижим, прекрасен и вечен. - Шурави, русский? Никогда не встречал людей вашего племени. Впрочем, что за дело? Недавно я побывал в Лондоне и еще в каких-то ваших городах. Э-э, пустое, грохочущая скука, невежество и суета. Выяснилось, что Главный возлежащий является одновременно и вождем кочевого племени карабзаев, ежегодно пересекающих азиатскую ойкумену от Пакистана до Нижнего Египта. Они граждане мира, они ничьи. Куда они направляются сейчас? Может быть, на запад, а, может, на юг; какая разница? Вот они проучат этих гречкосеев, возвратят их поля в первичное состояние, а потом решат. Но, скорее всего, на юг, в устья благословенного Евфрата. Там находится одна из резиденций шейха. Вот ее фотография. Наш герой увидел трехэтажную виллу с мощной телевизионной тарелкой на крыше - А вот другие. Это Тегеран. Это Эль-Рияд. А это ваш Лондон. Но туда, сам понимаешь, не добраться на верблюдах. А теперь расскажи нам о себе, чужеземец. Что мог рассказать о себе девственный советский простак, для которого заграница исчерпывалась территорией кабульского Политехника и поездками в клуб совпосольства?.. Старшее поколение не даст соврать: за малейшее нарушение режима можно было в двадцать четыре часа вылететь из любой загранстраны с потерей партбилета, работы и средств к существованию. О чем он и сообщил своему собеседнику, нарушив тем самым массу инструкций и служебных тайн. - Нет проблем, дорогой иностранец. Ты молод, здоров, умеешь объясняться на одном из наших языков. Забудь о своем унылом прошлом. Завтра мы покидаем этот лагерь и через пару дней будем далеко отсюда. Хочешь с нами? На лице у шейха, между прочим, тоже молодом и красивом, сияла открытая улыбка. Искренность его предложения не вызывала малейших сомнений. Его богатство - тоже. Это был шанс, сумасшедший и единственный. Прожить вторую судьбу, увидеть мир, стать новым Марко Поло, купцом Никитиным, Али-Бабою, увидеть другие берега и другие страны - разве не стоило это пожизненного прозябания в областном советском городе и в качестве советского Башмачкина? Вот ты, читатель, как бы ты поступил, если бы оказался на месте нашего героя? Ты согласился бы? Конечно, нет. Ибо ты, как и все мы, труслив и ординарен. Возникни перед нами подобный ослепительный посланец с предложением завтра же отправиться на Марс, в Антарктиду, к Бен-Ладену и его талибам, к черту на рога, мы вытаращим глаза и станем бормотать: "Во, дает дядя. С вечера, наверное, перебрал, дядя". Наш герой тоже не согласился. Недавно мы встретились. В глазах у него собачья тоска, в кармане фига, он как был, так и остался советским Башмачкиным из областного города Кугуева. Источник Сердюченко   www.pseudology.org