ТАЙНАЯ КАНЦЕЛЯРИЯ (1718-1726)
     
      ТОЛСТОЙ Петр Андреевич (1654 (по другим данным 1653) г. - 30 января (10 февраля) (по другим данным 7(18) февраля) 1729 г., Соловецкий монастырь).
      В 1718-1726 гг. "министр" Тайной канцелярии.
      Этот знаменитый дворянский род ведет свое начало от "мужа честна" Инд-роса, выехавшего в 1353 г. в Чернигов "из немецкой земли" с двумя сыновьями и дружиною. Крестившись на Руси, он получает имя Леонтия. Его правнук Андрей Харитонович переселяется из Чернигова в Москву при великом князе Василии II (по другим данным - при Иване III) и получает от нового сюзерена прозвище Толстого, ставшее фамилией для всех его потомков. Начало возвышения этого рода приходится на царствование Алексея Михайловича. Умерший в 1690 г. отец Петра Андреевича Андрей Васильевич Толстой в 1665- 1669 гг. был воеводой в Чернигове, за оборону этого города был пожалован в думные дворяне, а в 1682 г., уже при Софье, получает чин окольничего и носит его до самой смерти, так и не получив высшего чина боярина. Он был женат на Марии Ильиничне Милославской, сестре первой жены царя Алексея Михайловича, что и предопределило позицию его сына в начавшейся схватке за власть. Родившийся в год воцарения Алексея Михайловича и в 1676 г. получивший "по отчеству" чин стольника, Петр Андреевич Толстой вместе со своим покровителем Иваном Милославским активно подготавливал стрелецкий бунт 1682 г., отнявший власть у малолетнего Петра и клана Нарышкиных и передавший ее царевне Софье и клану Милославских. Видевший его в эти дни Матвеев отозвался о Петре Андреевиче и его брате Иване Андреевиче Толстых как о людях, "в уме зело острых и великого пронырства и мрачного зла втайне исполненных". Спустя много лет похожую характеристику П. А. Толстому дал и сам Петр I: "Он очень способный человек, но, ведя с ним дело, надо держать за пазухой камень, чтобы выбить ему зубы, если он вздумает укусить". Не ограничиваясь участием в тайных ночных совещаниях со стрелецкими головами в те майские дни 1682 г., П. А. Толстой лично дал сигнал к началу стрелецкого бунта, проскакав верхом вместе с племянником Милославского по Стрелецкой слободе, громко крича, что Нарышкины задушили царевича Ивана Алексеевича. Как и было условлено, стрельцы, уже заранее подготовившиеся и вооружившиеся, после этого сигнала бросились в Кремль и учинили там кровавую расправу над сторонниками Петра. Лично для себя от этого переворота П. А. Толстой ничего не получил и после смерти своего покровителя Милославского в 1685 г. отдаляется от сторонников Софьи. Этим, сам того не подозревая, он предохраняется от последствий падения регентши через четыре года.
      Хотя будущий руководитель Тайной канцелярии и не пострадал при очередном перевороте 1698 г., давшем всю полноту власти молодому Петру, он практически не имел никаких шансов сделать служебную карьеру при новом правителе. Мало того, что он принадлежал к столь ненавистному для сына Натальи Нарышкиной "семени Милославских", так еще и своей ложью в 1682 г. положил начало восстанию стрельцов, нанесшему неизгладимую психическую травму маленькому Петру. Этого царь не забыл ему никогда. В этой связи весьма показателен эпизод, произошедший на одной из придворных попоек. П. А. Толстой снял с головы парик, притворился пьяным и стал подслушивать речи собутыльников. Заметивший это Петр шлепнул его рукой по лысому черепу и сказал:
      — Притворство, господин Толстой.
      Вслед за этим, обращаясь к окружающим, царь произнес:
      - Эта голова ходила прежде за иною головою (Иваном Милославским), повисла - боюсь, чтоб не свалилась с плеч.
      Находчивый Толстой тотчас ответил своему повелителю:
      - Не опасайтесь, ваше величество, она вам верна и на мне тверда; что было прежде - не то после, теперь и впредь.
      Рассмеявшийся Петр приказал налить Толстому большой штрафной кубок. В другой раз император так похвалил своего посла: "Голова, голова, кабы ты не была так умна, я давно бы отрубить тебя велел". Как видим, Петр никогда не забывал о роли Толстого в страшных для себя событиях 1682 г. При подобном изначальном отношении монарха к себе для любого другого человека сделать в его царствование карьеру было бы попросту невозможно - но не для П. А. Толстого. Через другого своего родственника Апраксина он постепенно сближается со сторонниками Петра I и в 1693 г. добивается своего назначения воеводой в Великий Устюг, управление которым он осуществлял два года. Когда в июле 1693 г. двадцатилетний царь проезжал через Устюг в Архангельск, П. А. Толстой устроил ему такую торжественную встречу, какую только мог, однако этого оказалось явно мало, чтобы победить предубеждение против себя Петра. Стоит отметить, что свои первые навыки ведения розыска будущий руководитель Тайной канцелярии получил во время своего воеводства в Устюге, где в 1693 г. "расспрашивал с пристрастием" церковного татя Москалева: вздергивал его на дыбу, жег огнем и пытал раскаленными клещами. В 1696 г. бывший воевода участвует во втором Азовском походе, однако и там ему не подворачивается возможность обратить на себя благосклонное внимание Петра.
      Между тем последний, отвоевав для России выход в Черное море, активно начинает строить флот. Однако без опытных командиров закладывающиеся суда были бесполезными сооружениями, и уже в ноябре 1696 г. Петр своим указом отправляет 61 стольника учиться навигаторскому искусству, то есть уметь "владеть судном как в бою, так и в простом шествии. Тот, кто желал заслужить особую царскую милость, должен был сверх того овладеть искусством кораблестроения. По понятиям старой Московской Руси подобного рода путешествия считались делом исключительно трудным и опасным, не говоря уже про изучение неведомых наук, а длительная жизнь среди западных еретиков - явно незаслуженным наказанием. Поэтому подавляющее большинство будущих судовых мастеров были посланы на Запад насильно, ибо за ослушание царский указ грозил лишением всех прав, земель и всего имущества. В отличие от них, 52-летний П. А. Толстой, бывший гораздо старше других учеников, понимал, что лишь изъявление желания изучать столь любимое Петром морское дело может в перспективе привести к прощению и царской милости. 28 февраля 1697 г. вместе с 38 стольниками он выехал на учебу в Венецию (остальные 22 человека направились в Англию). Путешествовал бывший устюжский воевода с комфортом, на своих лошадях и с большим числом дворовых. В Венеции он учился математике и морскому делу и даже несколько месяцев плавал по Адриатическому морю. Однако на ниве морского дела П. А. Толстой так и не преуспел, посвящая гораздо больше времени поездкам по Италии с целью осмотра местных достопримечательностей, в первую очередь церковных, чем учебе. За время своего проживания в стране он достаточно хорошо выучил итальянский язык, и гораздо позднее камер-юнкер Берхгольц отзывался о нем так: "...это человек приветливый, приятный, хорошо говорит по-итальянски". Попутно у П. А. Толстого, бывшего пращуром великого русского писателя Льва Толстого, у первого в их роду прорезался литературный талант и он составил дневник своего путешествия по Италии, перевел на русский язык "Метаморфозы" Овидия, а впоследствии создал и обширное описание Турции. Хотя настоящим моряком П. А. Толстой так и не стал, однако близкое знакомство с итальянской жизнью сделало из него западника и убежденного сторонника петровских реформ. В этом плане предпринятое путешествие, значительно расширившее его кругозор, не пропало для стольника даром. Прожив в Италии полтора года, П. А. Толстой 25 октября 1698 г. получает предписание вернуться, и уже 27 января 1699 г. он ступил на родную землю.
      Поскольку судостроения он так и не изучил, да и кораблевождение знал отнюдь не блестяще, по возвращении бывший устюжский воевода на целых три года оказался не у дел - одного знакомства с западным образом жизни оказалось недостаточно, чтобы заслужить милость недолюбливающего его царя. Положение круто меняется, когда в апреле 1702 г. уже немолодой тогда П. А. Толстой назначается первым постоянным русским послом в Константинополе, столице Турецкой империи. Пожалуй что в тот момент это был самый тяжелый и ответственный пост всей дипломатической службы нашего Государства. Вступив в 1700 г. ради выхода к Балтийскому морю в исключительно опасную и затяжную войну со Швецией, Петр I жизненно нуждался в стабильном мире на южных границах России, поскольку войны на два фронта страна могла и не выдержать. Задача эта была исключительно непростая, поскольку за несколько лет до этого Петр I отвоевал у турок Азов и выход к Черному морю, считавшийся Константинополем своим заповедным озером. Султан в конце концов смирился с этой потерей и по Константинопольскому договору 1700 г. признал переход крепости к России и отказ Москвы от ежегодных выплат крымскому хану. Однако тогда с турецким правительством был заключен не вечный мир, а всего лишь 30-летнее перемирие, которое могло быть нарушено в любой момент "партией войны" в Константинополе, непрестанно подстрекаемой к этому лишившимся русской дани крымским ханом. Предотвращать нападение Турции на Русь и был послан П. А. Толстой, "зело острый" ум которого и явную способность к интригам были вынуждены признать даже его враги. 29 августа 1702 г. новый посол прибыл в Адрианополь, где в то время находился султан Мустафа II, и приступил к своим обязанностям.
      Поскольку продажность и крайняя корыстолюбивость турецкой администрации была великолепно известна всему свету, то на подкуп султанских сановников П. А. Толстому из казны выделяли двести тысяч червонцев. Недоброжелатели впоследствии утверждали, что значительную часть этой суммы посол присвоил, а узнав, что посольский секретарь собирается написать на него донос в Москву, отравил последнего, обвинив его в измене и секретных сношениях с визирем. Признавая факт убийства, сам П. А. Толстой в своем донесении писал, что лично налил яд в рюмку вина подьячему, чтобы предотвратить его переход в мусульманство. Так или иначе, но новому послу сразу же по прибытии на место пришлось пускать деньги в ход. Хитрый П. А. Толстой решил начать свою дипломатическую миссию с добровольной уплаты Турции денежной компенсации за ограбленных запорожскими казаками турецких купцов, проявляя и во всех других вопросах максимальную предупредительность. Дело существенно осложнялось тем, что возглавлявшие константинопольское правительство визири менялись в ходе придворных интриг крайне часто и только в 1702-1705 гг. на этом посту сменилось семь человек. Не успевал русский посол с помощью червонцев и соболей наладить даже не хорошие, а хотя бы менее враждебные отношения с главой правительства, как его смещали и все приходилось начинать заново. Задача еще более затруднялась крайне подозрительным отношением турок к первому постоянному послу Руси, которого они постарались максимально изолировать от внешнего мира, установив для этого за ним непрерывный надзор. "На двор ко мне, - описывал П. А. Толстой сложившуюся в апреле 1703 г. ситуацию, - ни одному человеку пройти нельзя, потому что отовсюду открыт, и стоят янычары, будто для чести, а в самом деле для того, чтобы христиане ко мне не ходили". Однако несмотря на постоянный контроль русский посол все равно сумел установить контакт с угнетаемым турками православным населением и получать от него ценные сведения о положении в стране и намерениях султанского правительства.
      Невзирая на все эти крайне неблагоприятные условия П. А. Толстой все равно умудрялся исполнять возложенную на него ответственную миссию. Когда не помогали взятки и льстивые речи, русскому дипломату приходилось прибегать к интригам, в которых он также был достаточно ловок. Так, например, в начале 1703 г. ярый враг русских визирь Далтабан решил втайне от султана спровоцировать войну с Москвой, организовав в союзе с крымским ханом якобы стихийный бунт местных татар, П. А. Толстой сумел не только проникнуть в тайные замыслы главы турецкого правительства, но, действуя подарками и взятками, довел Информацию о них султану через его мать, в результате чего Далтабан был смещен и казнен. Однако в том же году прежний султан Мустафа II был свергнут в ходе дворцового переворота, и на его престол вступил Ахмед III, визирь которого немедленно потребовал уничтожить весь русский флот на Черном море и не строить около Азова новых поселений, угрожая в противном случае разрывом отношений. Вновь пришлось начинать трудные переговоры, об исходе которых дипломат с удовлетворением доносил в Москву: "О начале турками войны в какую-нибудь сторону вовсе не слышится... Нынешний везир никакого дела сделать не умеет, ни великого ниже малого, и потому я теперь сижу без дела". Однако удар был внезапно нанесен с совершенно неожиданной стороны - за исключением султана и визиря, всем остальным туркам было запрещено носить соболя, в результате чего русский посол остался с грудой меховых шкурок, временно не представлявших из себя никакой ценности: "Ныне известно единому Богу, в какой нужде живу - из соболей, присланных мне в годовое жалованье, до сего времени не продал ни одного и впредь их скоро продать не надеюсь". Ко всему этому добавлялись интриги французской дипломатии, самой влиятельной в Константинополе из европейских стран, которая исходя из интересов своего Государства активно побуждала Турцию напасть на Россию. Местные условия оказались трудными даже для "великого пронырства" П. А. Толстого, который в январе 1706 г. стал слезно умолять канцлера графа Ф. А. Головина освободить наконец его от тяжелой службы в турецкой столице: "Милости прошу, умилосердитесь надо мною, сирым, для любви Сына Божия и Пресвятая Богородицы, заступите милостию своею, что бы меня, бедного, указал великий государь переменить". Этот крик души дошел до Петра I, который в своем собственноручном письме от 7 марта 1706 г. постарался ободрить своего посла и попросил потерпеть из-за исключительной важности его миссии: "Господин амбассадор! Письмо ваше мы благополучно приняли, на которое и о иных делах писал к вам пространнее господин адмирал. Что же о самой важной персоне, чтоб вас переменить, и то исполнено будет впредь; ныне же для бога не поскучь еще некоторое время быть, большая нужда там вам побыть, которых ваших трудов господь Бог не забудет, и мы никогда не оставим". Как первый намек на долгожданную царскую милость, так и признание исключительной ценности его деятельности для России так, обрадовали П. А. Толстого, что в новом письме Головину он решительно заявил, что отныне и думать не будет об отказе от своей тяжелой службы, "хотя бы и до конца жизни моей быть мне в сих трудах".
      Начав действовать с новой энергией, русский посол в начале 1707 г. перехватывает направленные высокопоставленным туркам письма французского дипломата Ферриоля и начинает свою "контрпропаганду". Жизненно важной задачей было сорвать усилия шведской дипломатии по заключению антирусского шведско-турецкого союза. Уже в 1700 г. Карл XII пишет крымскому хану, побуждая его напасть на Русь. В 1707 г. к Ахмеду III прибывают послы шведcкого ставленника в Польше Станислава Лещинского, и уже на следующий год султан назначает крымским ханом Девлет-Гирея, фанатичного поборника войны с Россией. К концу 1708 г. в турецком правительстве резко усиливаются антирусские настроения, и оно приступает к обширным военным приготовлениям - строятся новые корабли, заготавливаются артиллерия и боеприпасы, крымский хан получает приказ готовиться к вторжению. П. А. Толстой немедленно информирует Москву об этих приготовлениях и получает из столицы инструкцию действовать так, "дабы Порту до зачинания войны не допустить (також бы и татарам позволения на то не давали), не жалея никаких иждивений, хотя бы превеликие оные были". Посол удваивает свою активность и в конечном итоге "с великим труда иждивением и с немалою дачею" добивается того, что созванный султаном военный совет отказался от замысла объявить войну России. Специально следивший за посланцем Москвы турецкий визирь Хасан впоследствии утверждал, что в ходе своей многолетней деятельности по сохранению мира Толстой "роздал в различных местах около 3000 кошелей или полтора миллиона талеров". Хотя сумма эта и была явно преувеличена, тем не менее очевидно, что мир с Турцией обходился Руси весьма недешево. Однако эти колоссальные затраты не были напрасны - в момент решающей схватки с шведским королем Карлом XII у Полтавы в 1709 г. руки у Петра были развязаны, и он мог, не опасаясь удара с юга, сосредоточить все свои силы против главного врага.
      Помимо взяток и явно возросшей мощи России, отрезвляюще действующей на турецкое правительство, на решение султана сохранить мир с северным соседом повлиял один ловкий маневр, совместно разработанный Головкиным и Толстым и блестяще проведенный последним. Дело было в том, что незадолго перед генеральным сражением Россия и Швеция в мае 1709 г. начали переговоры об обмене пленными и о мире. Хотя никаких практических последствий они не имели, тем не менее, используя сам факт их проведения, П. А. Толстой довел до сведения турок Информацию, что король шведский "гордость свою оставляет и уже явную склонность к миру являет". В результате этого появившийся в Константинополе в конце марта 1709 г. для заключения наступательного союза шведский посол сразу же столкнулся с исключительной медлительностью турецкого правительства, испугавшегося того, что Карл XII заключит с Россией мир и туркам придется вести войну с Петром один на один. Дипломатический маневр был проведен крайне вовремя, поскольку крымский хан уже выступил в поход на Полтаву и лишь догнавший его в пути султанский приказ заставил вернуться Девлет-Гирея.
      Сокрушительный разгром шведской армии под Полтавой вызвал у турок, надеявшихся на поражение Петра и легкий захват Азова и юга Украины, взрыв ярости. Бежавших в их владения Карла XII и изменника Мазепу они встретили с небывалым почетом и сразу же двинули свои войска к русским границам, демонстрируя агрессивность своих намерений. Посол П. А. Толстой доносил канцлеру графу Г. И. Головкину из турецкой столицы: "Не изволь удивляться, что я прежде, когда король шведский был в великой силе, доносил о миролюбии Порты, а теперь, когда шведы разбиты, сомневаюсь! Причина моему сомнению та: турки видят, что царское величество теперь победитель сильного народа шведского и желает вскоре устроить все по своему желанию в Польше, а потом, не имея уже никакого препятствия, может начать войну и с нами, турками. Так они думают, и отнюдь не верят, чтоб его величество не начал с ними войны, когда будет от других войн свободен". Однако в действительности Петр I не хотел войны, и все русские требования сводились к выдаче изменника Мазепы. Ссылаясь на Коран, турецкое правительство ответило решительным отказом, однако предатель вскоре умер, и вопрос этот оказался исчерпанным. П. А. Толстому вновь пришлось покупать для России мир, и единственное отличие состояло в том, что мир на этот раз был оплачен не русским золотом, а трофейными шведскими деньгами, захваченными под Полтавой. Оставались и прежние затруднения, связанные с текучкой кадров в турецком правительстве: "Воистину зело убыточны частые их перемены, понеже всякому везирю и кегае его (помощнику. - Авт.) посылаю дари немалые, и проходят оне напрасно, а не посылать невозможно, понеже такой есть обычай, и так чинят все прочие послы". Однако П. А. Толстой в очередной раз справился со своей задачей и уже в январе 1710 султан Ахмед III дает ему аудиенцию и торжественно вручает ратификационную грамоту, подтверждающую Константинопольский договор 1700 года.
      Однако находившийся на территории Турции шведский король не думал сдаваться. Забрав себе золото, вывезенное Мазепой, сделав крупные займы в Голштинии, в английской Левантийской компании, и одолжив у самих турок полмиллиона талеров, Карл XII сумел перекупить турецких чиновников. Прежний визирь Али-паша оказался смещен под тем предлогом, что он был подкуплен П. А. Толстым и под его влиянием изменил повелителю правоверных в пользу России. Занявший его место Нуман-паша демонстративно потребовал от России согласия на возвращение шведского короля к себе на родину через территорию Польши в сопровождении 50 тысяч турецких солдат. Однако новый визирь показался "партии войны" недостаточно агресссивен и через два месяца был заменен на Балтаджи Мехмед-пашу, значительно превосходившего всех своих предшественников по ненависти к России и симпатии к Карлу XII. Несмотря на все попытки Петра I и его посла сохранить мир, Великий диван на своем совещании у султана высказывается за разрыв отношений с Россией, которой Турецкая империя 20 ноября 1710 г. официально объявляет войну. Когда решение о войне было принято, турки дополнили его актом, до которого обычно не опускались даже гораздо более дикие и варварские племена - арестом и заточением вражеского посла. Поправ все международные нормы, делающие фигуру посла неприкосновенной, османы через неделю после объявления войны разграбили резиденцию П. А. Толстого, а его самого посадили на старую клячу и через весь город провезли в знаменитую тюрьму Пикуле или, как ее еще называли, Семибашенный замок. В этом узилище русский дипломат просидел почти полтора года вплоть до заключения мира 5 апреля 1712 г. Вот как сам П. А. Толстой описывает свое заточение: "Ныне, возымев время, дерзновенно доношу мое страдание и разорение: когда турки посадили меня в заточение, тогда дом мой конечно разграбили, и вещи все растащили, малое нечто ко мне прислали в тюрьму, и то все перепорченное, а меня приведши в Семибашенную фортецию, посадили прежде под башню в глубокую земляную темницу, зело мрачную и смрадную, из которой последним, что имел, избавился, и был заключен в одной малой избе семнадцать месяцев, из того числа лежал болен от нестерпимого страдания семь месяцев, и не мог упросить, чтоб хотя единожды прислали ко мне доктора посмотреть меня, но без всякого призрения был оставлен, и что имел и последнее псе ижливил, покупая тайно лекарства чрез многие руки, к тому же на всякий день угрожали мучением и пытками, спрашивая, кому министрам и сколько давал денег за содержание покоя".
      Сама эта война оказалась для России крайне неудачной, и возглавляемая самим Петром I немногочисленная русская армия оказалась на Пруте в окружении превосходящих ее турецких войск. Царь был вынужден пойти на мир любой ценой и, по подписанному на Пруте трактату, Россия обязывалась вернуть Турции Азов, разорить Таганрог и Каменный Затон, не вмешиваться в польские дела и не держать там войска. Отдельным пунктом в мирном договоре значился отказ Москвы от содержания в Константинополе постоянного дипломатического представительства - так турки по достоинству оценили деятельность в собственной столице умного и ловкого П. А. Толстого и стремились на будущее избавиться от подобных послов. Освобожденный из Семибашенного замка русский дипломат, чуть не умерший в турецком застенке, умоляет канцлера Головкина, чтобы царь наконец "умилосердился надо мною и повелел бы меня из сего преисподнего тартара свободить по девятилетнем моем страдании". Петр, понимая, через что пришлось пройти его послу, дает наконец согласие на его отъезд, но воспользоваться немедленно этим разрешением дипломат не успел.
      Ссылаясь на то, что Петр I не исполнил условий мирного договора по выводу своих войск из Польши, Турция 31 октября 1712 г. во второй раз объявляет России войну. П. А. Толстого опять арестовывают и сажают в Семибашенный замок, правда, на этот раз не одного, а в компании с присланными царем Шафировым и Шереметевым. Новое заключение длилось на этот раз пять месяцев. Султан, видя, что на этот раз Россия основательно готовится к войне на юге, не решился идти на вооруженный конфликт и в марте 1713 г. возобновляет мирные переговоры. Для ведения их русских дипломатов освобождают из константинопольской тюрьмы и перевозят в Адрианополь. Турецкое правительство предъявляет им ультимативные требования: Россия должна фактически отказаться от Украины и поселить там беглых приверженцев Мазепы, а также возобновить выплату дани крымскому хану. Русские послы отвергают эти унизительные для своей страны требования. Их положение чрезвычайно осложняется тем, что канцлер Головкин весьма плохо относился к Шафирову и в этот ответственный момент оставил русских дипломатов в Турции безо всяких инструкций. Впоследствии Шафиров жаловался на канцлера Екатерине: "Мы новый договор о мире постановили; однако же в том обретаюсь в великой печали, что сие принужден учинить, не получа нового указа, понеже тому с 8 месяцев, как ни единой строки от двора вашего ни от кого писем не имели. Того ради прошу о всемилостивейшем предстательстве ко государю, дабы того за гнев не изволил принять, что я не смел сего случая пропустить и сей мир заключил..." Таким образом, Шафиров и Толстой были вынуждены абсолютно самостоятельно вести эти тяжелые переговоры, на свой страх и риск, отвергая или принимая условия турецкой стороны. Тем не менее новый мирный договор "по многим трудностям и поистине страхом смертельным" был наконец заключен 13 июня 1712 г., и Петр, ознакомившись с его условиями, одобрил результат напряженной работы своих дипломатов. Тяжелая двенадцатилетняя служба Отечеству в турецкой столице для П. А. Толстого после этого закончилась, и он смог наконец вернуться на Родину.
      Его богатый дипломатический опыт был немедленно востребован, и по приезде в Петербург П. А. Толстой назначается членом совета по иностранным делам - "тайного чужестранных дел коллегиума". Он принимает большое участие в выработке внешней Политики России, и в 1715 г. удостаивается чина тайного советника и начинает зваться "министром тайного чужестранных дел коллегия". В июле того же года он ведет переговоры с Данией о занятии русскими войсками острова Рюген, необходимом для быстрейшего окончания Северной войны. В 1716-1717 гг. он сопровождает Петра I в его новой поездке по Европе. В ее ходе в марте 1716 г. он участвует в сложных переговорах с польским королем Августом в Данциге, в декабре того же года - в переговорах в Амстердаме. Вдвоем с русским послом Б. Куракиным тайный советник ведет нелегкие переговоры с английским королем Георгом I, а в 1717 г. вместе с Петром посещает Париж и пытается наладить хорошие отношения с французским правительством. Именно за границей 1 июня 1717 г. в Спа царь возлагает на П. А. Толстого самую трудную и ответственную в тот момент миссию - вернуть в Россию его бежавшего сына.
      Выполнить это поручение, имевшее такое огромное значение для Петра как отца и государя, было крайне тяжело. Поставленный перед выбором или активно помогать отцу в его преобразованиях, которые он отвергал всей душой, или отречься от престола и постричься в монастырь, царевич Алексей в 1716 г. бежал за границу и укрылся во владениях Австрийского императора. Законный наследник престола мог стать козырной картой в руках враждебных России сил, которые таким образом могли получить благовидный предлог для вмешательства во внутренние дела страны. Подобную опасность следовало устранить любой ценой, однако дело чрезвычайно затруднялось тем, что Австрия категорически отказывалась насильно выдавать царевича и необходимо было добиться от Алексея, перепуганного гневом отца, согласия добровольно вернуться на родину. То, что подобное щекотливое поручение было возложено Петром на П. А. Толстого, свидетельствует о высокой оценке царем его ловкости и ума. Когда русская Разведка установила точное местонахождение тщательно скрываемого от посторонних глаз царевича, П. А. Толстой 29 июля 1717 г. вручил австрийскому императору письмо Петра I, где говорилось, что его сын в данный момент находится в Неаполе, и от имени своего государя потребовал выдачи беглеца. В разговоре с императором посол тонко намекнул, что разгневанный отец с войском может сам появиться в Италии, а на заседании австрийского тайного совета пригрозил, что стоящая в Польше русская армия может двинуться в принадлежавшую Австрийской империи Чехию. Хотя австрийская сторона по-прежнему решительно отказывалась выдать царевича вопреки его воле, однако оказанный П. А. Толстым нажим не прошел зря - русскому послу все-таки разрешили встретиться с Алексеем и согласились отпустить его, если он добровольно поедет к отцу. Отныне все зависело от ловкости и убедительности старого дипломата.
      Внезапное появление П. А. Толстого и сопровождавшего его Александра Румянцева в Неаполе, где царевич считал себя в полной безопасности, поразило Алексея как удар молнии. В первое мгновение он даже подумал, что выследившим его русским эмиссарам поручено убить его. Однако убивать Алексея П. А. Толстой не стал, а вместо этого вручил ему письмо от отца, полное горьких попреков: "Мой сын! Что ты учинил? Ушел и отдался, яко изменник, под чужую протекцию, что не слыхано... Какую обиду и досаду отцу своему и стыд отечеству своему учинил!" Далее Петр требовал от сына возвращения, обещая ему свое полное прощение. Однако перепуганный Алексей, зная крутой нрав своего родителя и, очевидно, предчувствуя свою трагическую судьбу, наотрез отказался вернуться к отцу. Для П. А. Толстого потянулись дни регулярных посещений беглеца, в длительных беседах с которым он ловко перемежал увещевания и угрозы. Указывая на свое появление в его тайном убежище, он доказывал ему беспочвенность надежд на защиту австрийского императора, говорил о решимости Петра любой ценой вплоть до применения военной силы добиться его возвращения, предупреждал о бессмысленности дальнейшего бегства, поскольку русские шпионы обязательно выследят его в любой точке Европы и ему никогда не скрыться от своего грозного отца и повелителя. Убеждая Алексея в полной бессмысленности дальнейшего сопротивления отцовской воле, посол настоятельно советовал повиниться перед Петром и положиться на его милосердие, клятвенно заверяя его в отцовском прощении. Вряд ли проницательный П. А. Толстой питал какие-либо иллюзии относительно царской милости, и таким образом он сознательно выманивал Алексея в Россию на верную смерть. Действуя так, он изо всех сил старался выслужиться не только перед Петром I, но и перед его новой женой Екатериной, которая, стремясь расчистить дорогу к престолу для своего собственного потомства, ненавидела пасынка. Касаясь распространенных обвинений П. А. Толстого в том, что он в угоду мачехе намеренно вел Алексея к гибели, Н. П. Павлов-Сильванский отмечает: "В государственном архиве сохранились, однако, письма Толстого к Екатерине по делу Алексея Петровича, которые рисуют его отношение к этому делу в очень неблаговидном свете и показывают, что он из угодливости не только перед Петром I, но и перед Екатериною, способен был на нечто, подобное тому, в чем его обвиняют".
      Уговорив наконец 3 октября 1717 г. Алексея вернуться к отцу, П. А. Толстой немедленно извещает государя о своем успехе: "Царевич Алексей Петрович изволил нам сего дня объявить свое намерение, оставя все прежние противления, повинуется указу и к вам едет безпрекословно с нами". Одновременно с этим дипломат неофициально извещает Екатерину, упрашивая ее поспособствовать в получении награды: "Сим моим всеподданнейшим дерзаю вашему величеству донести, что государь царевич Алексей Петрович, оставя противности, намерился в Санкт-Питербурх ехать и уже из Неаполя сего нижеписанного числа (14 октября 1717 г.) выехал... Свидетельствуюся, государыня, живым Богом, что со всякою прилежною верностью неусыпно трудился привести оное дело к доброму окончанию, что с помощью Всемогущества и сделалось. Того ради ваше величество всенижайше прошу, благоволи, всемилостивая государыня, сей мой труд и верность милостиво принять и его царскому величеству о мне предстательствовать, дабы и его величество сию мою рабскую верность благоволил милостиво принять". Путь на родину лежал через Вену, где уже была запланирована прощальная встреча царевича с австрийским императором. Учитывая, что в ее ходе колеблющийся царевич мог переменить решение, хитроумный П. А. Толстой от этой аудиенции уклонился под тем предлогом, что наследник русского престола "не имел приличного экипажа и в таком грязном виде после путешествия не смел представиться ко двору". Спешно переменив лошадей в австрийской столице, дипломат благополучно прибыл в Россию и 31 января 1718 г. передал сына отцу.
      Обещавший простить сына, Петр I не думал держать своего слова и вскоре после его возвращения начал расследование обстоятельств побега. Для розыска по делу царевича Алексея быстро создается чрезвычайный следственный орган - Тайная канцелярия, во главе которой царь ставит продемонстрировавшего свое умение и верность П. А. Толстого. Уже 4 февраля Петр I диктует ему "пункты" для первого допроса сына. Под непосредственным руководством царя и во взаимодействии с другими "министрами" Тайной канцелярии П. А. Толстой I быстро и исчерпывающе проводит расследование, не останавливаясь даже перед пытками бывшего наследника престола. Среди потомков Толстого сохранилось предание, что, страдая на дыбе, Алексей проклял самого П. А. Толстого и весь его род до двадцать пятого колена. Поведение царского эмиссара произвело отталкивающее впечатление и на часть других участников этой драмы. Так, например, привлеченный по этому делу Иван Нарышкин П. А. Толстого "называл Иудою, он-де царевича обманул и выманил". Однако благодаря своему участию в деле Алексея бывший приверженец Милославских наконец добился царских милостей, которых он так давно жаждал, и вошел в ближний круг сподвижников Петра. Наградой за жизнь царевича ему стал чин действительного статского советника, орден св. Андрея Первозванного и деревня в Переяславском уезде. В своем указе от 13 декабря 1718 г. Петр I особо подчеркивал, что этими наградами П. А. Толстой жалуется "за показанную так, великую службу не только мне, но паче ко всему отечеству в приведении по рождению сына моего, а по делу злодея и губителя отца и отечества". Нечего и говорить, что он оказался в числе тех людей, которые высказались за смертный приговор Алексею по материалам проведенного им расследования.
      Как уже отмечалось, Тайная канцелярия первоначально создавалась Петром как временное учреждение, однако потребность иметь у себя под рукой орган политического сыска сделало ее постоянной. Едва успели похоронить тело казненного Алексея, как царь 8 августа 1718 г. с борта корабля у мыса Гангут пишет П. А. Толстому: "Мой господин! Понеже явились в краже магазейнов ниже именованные, того ради, сыскав их, возьми за караул". Следствие по указанному ниже в письме списку предполагаемых воров вылилось в громкое Ревельское адмиралтейское дело, закончившееся суровыми приговорами для виновных. Однако наряду с действительными важными государственными преступлениями Тайной канцелярии подчас приходилось рассматривать и немало надуманных дел. Одним из них стало дело крестьянина Максима Антонова. Во время празднования в северной столице двенадцатой годовщины победы под Полтавой крестьянин изрядно выпил и решил лично засвидетельствовать свое почтению царю, который лично маршировал во главе полков. Проскочив через цепь солдат, сдерживавших напор толпы, Антонов выскочил на площадь и успел отвесить Петру несколько поклонов. Когда солдаты начали оттаскивать чуть не сорвавшего парадный марш мужика в сторону, тот начал драку. На беду у Антонова на поясе висел небольшой нож с костяной ручкой, и потому дерзкого злоумышленника, хотевшего зарезать царя, крепко связали и отвезли в Петропавловскую крепость. Под жестокими пытками крестьянин твердил одно и то же - был пьян, хотел поклониться царю-батюшке, а нож всегда носит на поясе, чтобы резать хлеб. Ничего не добившись от подозреваемого, Тайная канцелярия арестовала всех работавших вместе с Антоновым мужиков и пытала их целую неделю. Хотя никакого злого умысла в действиях пьяницы найти так и не удалось, ему тем не менее был вынесен следующий приговор: "Крестьянина Максима Антонова за то, что к высокой особе Его Царского величества подходил не обычно, послать в Сибирь и быть ему там при работах государевых до его смерти неотлучно".
      Хотя все "министры" Тайной канцелярии были между собой формально равны, П. А. Толстой играл среди них явно лидирующую роль. Остальные трое коллег как правило доводили до него свое мнение по тем или иным делам и, признавая его негласное первенство, испрашивали если не его прямого одобрения собственным действиям, то во всяком случае согласия хитрого дипломата. С учетом присущего ему стиля руководства, вскоре проявившегося на гораздо более высоком посту, в этом нет ничего удивительного. Описывая положение дел в русской элите после смерти Петра I, французский посол Кампредон в своем письме 13 февраля 1725 г. сообщал: "Толстой кажется доверенным министром Екатерины. Это - человек ловкий, способный, опытный. Он каждый вечер видится с государыней. Он - правая рука ее. Это умнейшая голова в России; не домогаясь никакого преимущества перед своими товарищами, он умеет со всей ловкостью хитрого Политика соединить их на все, о чем тайно соглашается с императрицею". Хотя подобным образом "умнейшая голова" без труда руководил Тайной канцелярией, при случае оказывая решающее влияние на исход того или иного дела, тем не менее в глубине души П. А. Толстой, по всей видимости, тяготился возложенными на него Петром I следственно-палаческими обязанностями. Не решаясь прямо отказаться от этой должности, он в 1724 г. убеждает царя распорядиться больше не присылать новые дела в Тайную канцелярию, а имеющиеся дела сдать в Сенат. Процесс передачи документации о государственных преступлениях идет медленно, и в феврале того же года П. А. Толстой торопит своего товарища по службе Ушакова: "Об отсылке дел в Сенат я уповаю, что вы, мой государь, потрудитесь скоряйше от той тягости свободить меня и себя... а ежели за безсчастие наше скоро канцелярия наша с нас не сымется, то, мнится мне, не безопасно нам будет оного (одного оставшегося дела) не следовать". Однако при Петре эта попытка дипломата сбросить со своих плеч эту опостылевшую "тягость" так и не удалась, и свой замысел П. А. Толстой смог осуществить лишь в правление Екатерины I. Пользуясь своим возросшим влиянием, он в мае 1726 г. убедил императрицу упразднить этот орган политического сыска.
      Что касается остальных сторон деятельности П. А. Толстого, то 15 декабря 1717 г. царь назначает его президентом Коммерц-коллегии. С учетом того, какое огромное значение Петр придавал развитию торговли, это было еще одним свидетельством монаршего доверия и очередной наградой за возвращение из-за границы царевича Алексея. Этим важным ведомством он руководит до 1721 г. Не оставляет "умнейшая голова" и дипломатическое поприще. Когда в начале 1719 г. царю становится известно, что между Пруссией и враждебной России Англией идет интенсивный процесс сближения, который должен увенчаться официальным договором, то на помощь русскому послу в Берлине графу А. Головкину Петр I отправляет П. А. Толстого. Хотя он ведет с прусским руководством затяжные переговоры до октября того же года, на этот раз усилия "умнейшей головы" не увенчались успехом, и англо-прусский договор был все-таки заключен. Эта частная неудача не влияет на отношение царя к П. А. Толстому, который в 1721 г. сопровождает царя в его поездке в Ригу, а на следующий год - в персидском походе. Во время этой последней войны Петра I "умнейшая голова" является начальником походной дипломатической канцелярии, через которую в 1722 г. проходят все доклады коллегии иностранных дел. Когда Петр I возвращается в столицу после похода, то П. А. Толстой еще некоторое время остается в Астрахани для переговоров с Персией и Турцией, а в мае 1723 г. направляется в Москву для подготовки церемонии официального коронования Екатерины I в старой столице. Во время этой торжественной процедуры, состоявшейся 7 мая 1724 г., старый дипломат выполнял роль верховного маршала, и за успешное проведение коронования на следующий день ему был пожалован графский титул собственноручной запиской Петра I: "объявить тайному действительному советнику Толстому надание графства и наследникам его".
      Когда в январе следующего года император умирает, не успев назвать преемника, то П. А. Толстой вместе с А. Д. Меншиковым энергично содействуют переходу власти к Екатерине I. Особенно старалась "умная голова", великолепно понимавшая, что если престол перейдет к Петру II, внуку покойного императора и сыну погубленного им царевича Алексея, то она имеет все шансы слететь с плеч. В начале царствования новой императрицы граф, как мы видели из процитированного выше письма французского посла, первоначально пользовался большим влиянием, и именно ему приписывают идею образования Верховного тайного совета, созданного указом Екатерины I от 8 февраля 1726 г. Этот новый орган состоял из представителей новой и старой знати и фактически решал все важнейшие государственные дела. П. А. Толстой входил в него наряду с шестью другими его членами. Однако в конце царствования Екатерины I преобладающее влияние на нее получает Меншиков, в результате чего политический вес бывшего дипломата резко убывает, и он уже почти не ходит с докладами к императрице. Видя, что государыня скоро умрет и престол тогда неизбежно достанется Петру II, Меншиков, чтобы обеспечить свое будущее, задумал женить наследника на своей дочери и добился согласия Екатерины I на этот брак. Однако против этого плана изо всех сил восстал П. А. Толстой, видевший в сыне царевича Алексея для себя смертельную угрозу. Он чуть было не расстроил этот брак, а в качестве наследницы престола прозорливо выдвинул кандидатуру цесаревны Елизаветы, дочери Петра I. Елизавета Петровна действительно в конечном итоге станет императрицей, однако произойдет это лишь в 1741 г. Тогда же, в марте 1727 г., план П. А. Толстого потерпел полную неудачу. Он чуть было не уговорил Екатерину отказаться от этого брака, однако влияние Меншикова в последний момент оказалось сильнее. Поражение старого дипломата было во многом предопределено тем, что практически никто из влиятельных лиц не поддержал его и ему пришлось бороться со всемогущим противником практически в одиночку.
      В поисках союзников П. А. Толстой обращался к своим коллегам по Тайной канцелярии, также не имевшим никаких оснований ждать ничего хорошего от восшествия на престол Петра II, и графу Девиеру. Однако Меншикову стало известно об этих переговорах и он приказал арестовать Девиера. На допросе тот очень быстро сознался, и по его показаниям были немедленно схвачены все бывшие "министры" Тайной канцелярии. В представленном императрице обвинительном докладе графу П. А. Толстому было поставлено в вину то, что, во-первых, он "ездил к А. Девиеру и имел разговор о сватанье великого князя" Петра Алексеевича, во-вторых, "без воли ее императорского величества желал и говорил, дабы быть наследницею цесаревне Елисавете Петровне" и, наконец, в-третьих, "имел разговор о наследстве" с Бутурлиным, Ушаковым, Скорняковым-Писаревым и Девиером. Поскольку императрица была уже при смерти, то следствие по этому политическому делу велось чрезвычайно быстро: первый раз П. А. Толстого допросили 3 мая, а уже 6 мая 1727 г., в день смерти Екатерины I, вышел подписанный ее именем указ о лишении чести, чина, деревень и ссылке П. А. Толстого, Бутурлина, Скорнякова-Писарева и Девиера. Преклонный возраст и былые заслуги старого дипломата вызвали некоторое снисхождение, и организатора этой интриги против Меншикова не пытали при допросе и не били кнутом перед ссылкой, как Девиера и Скорнякова-Писарева. Лишенный графского звания (этот титул был возвращен лишь его внукам в 1760 г.) П. А. Толстой был сослан в суровую северную тюрьму Соловецкого монастыря. В день оглашения приговора он написал своему племяннику Борису Ивановичу следующее письмо: "По указу ея императорского величества, кавалерия и шпага с меня сняты, и ведено меня послать в Соловецкий монастырь от крепости прямо сего дня: того ради, Борис Иванович, можешь ко мне приехать проститься, а сын мой, Иван, я чаю, от печали не может приехать, а вас обоих ведено ко мне допустить. И немедленно пришлите Малова и Яшку с постелью, подушкой и одеялом, да денег двести рублей, да сто червонных, также чем питаться, и молитвенник, и псалтирь маленький, и прочее, что заблагорассудите. Да малого Митьку я возьму с собой, пришлите. А более писать от горести не могу; велите кафтан овчинный, а более не знаю, что надобно. Впрочем, всем моим от меня благословение". В этот же день 6 мая 1727 г. старый дипломат вместе с сыном Иваном отправился из Петербурга в свой последний путь под конвоем пяти офицеров и девяноста солдат. 18 июня его привезли в Архангельск, а оттуда доставили в Соловецкий монастырь, где и бросили в сырую и темную тюрьму. Вход к государственному преступнику категорически был воспрещен и посещать его имел право только один караульный офицер. Об исключительной строгости режима говорит тот факт, что когда по случаю тезоименитства государя настоятель монастыря Варсонофий послал своим знатным узникам два кубка пива, то по этому поводу он был специально вызван в Петербург для допроса. Единственной возможностью глотнуть свежего воздуха было разрешение посещать церковь во время богослужения, куда отца и сына конвоировали в оковах. Отсидев в бытность свою послом в Константинополе полтора года в турецкой тюрьме, П. А. Толстой окончил свои дни в тюрьме русской, где он провел почти столько же времени. Первым не вынес тягот заточения и умер его сын Иван, а через несколько месяцев умер и его отец, скончавшийся 30 января 1729 г. в возрасте 84 лет. Один из главных виновников гибели царевича Алексея, он был заточен в каменный мешок по предсмертному указу именно той государыни, в угоду которой так старался погубить ее пасынка.
      Литература: Веретенников В. М. История тайной канцелярии петровских времен. Харьков, 1910; Молчанов Н. Н. Дипломатия Петра Великого. М., 1991;
      Павлов-Сильванский Н. П. Граф П. А. Толстой // Павлов-Сильванский Н. П. Сочинения. Т. 2. СПб., 1910.
     
      * * *
      УШАКОВ Андрей Иванович (1670 г. Мегринский погост Бежецкой пятины Новгорода - 20 марта 1747 г., Санкт-Петербург).
      В 1718-1726 гг. "министр" Тайной канцелярии, в 1726-1727 гг. ведал Преображенским приказом, в 1731-1746 гг. глава Канцелярии тайных розыскных дел.
      Сын бедного и незнатного новгородского дворянина Ивана Алферьевича Ушакова, более чем скромное владение которого находилось в Мегринском погосте Бежецкой пятины. Вскоре после его рождения отец умирает, и А. И. Ушаков остается вместе со своими братьями в деревне, сообща владея одним-единственным крепостным крестьянином, который их кормил и одевал. Как отмечает Д. Н. Бантыш-Каменский, этот слуга "сшил им один праздничный балахон из холстины и сплел из семи лык одни лапти, которые потому и называются семирички. В воскресные и праздничные дни, кто из них ранее вставал, тот и надевал на себя балахон и семирички и уходил к обедне; другие же братья, за неимением такого праздничного наряда, оставались дома". В тех же самых лаптях будущий руководитель политического сыска ходил с девками в лес по грибы и, "отличаясь большой телесной силою, перенашивал деревенских красавиц через грязь и лужи, за что и слыл детиною". В подобной бедности А. И. Ушаков прожил до тридцати лет, пока вместе с другими дворянскими недорослями в 1700 г. (по другим данным - в 1704 г.) не явился на царский смотр в Новгород. Могучий детина был записан в элитный гвардейский Преображенский полк и там своим усердием и расторопностью обращает на себя личное внимание государя. Дослужившись до унтер-офицерского чина, недавний недоросль затем достаточно быстро идет вверх по служебной лестнице: в 1705 г. он становится прапорщиком, в 1707 г. - поручиком, в 1708 г. - гвардии капитан-поручиком и в 1714 г. - майором, всегда с тех пор подписываясь в петровское I время как "от гвардии майор Ушаков Андрей".
      Поворотным моментом в судьбе однодворного новгородского дворянина становится его участие в расследовании Булавинского восстания 1707-1708 гг. } Жестокость, с какой А. И. Ушаков расправлялся с участниками народного восстания и при этом еще успевал набирать лошадей для действующей армии, нравится царю, который жалует ему чин гвардии капитан-поручика и с тех пор начинает выделять из прочих армейских офицеров. Постепенно он входит в сравнительно небольшой круг гвардейской элиты, которой Петр I доверял самые ответственные поручения как самым надежным и испытанным людям. В 1708 г. он надзирает за пленными шведами, а в июле 1712 г., будучи уже адъютантом царя, посылается им в Польшу для тайного надзора за находящимися в этой стране русскими офицерами. Проявившийся сыщицкий талант своего адъютанта Петр I решает использовать по назначению и в 1713 г. отправляет его в Москву для проверки доносов на московское купечество, набора молодых купеческих детей для отправки за границу и розыска беглых крестьян. В следующем году А. И. Ушаков особым именным царским указом вновь посылается в старую столицу для расследования причин пожара, случившегося на Московском пушечном дворе и по делу какой-то "бабы Лодыгиной". Одновременно с этим публичным поручением Петр I дает ему инструкцию тайно расследовать в Москве целый ряд важных дел, как-то: о кражах по подрядам, о воровстве в военной канцелярии, о московских ратушных делах, об утайке крестьянских дворов и об укрывающихся от службы. Для подобного разнообразного розыска А. И. Ушаков по царскому повелению создает свою особую "маэорскую канцелярию". Касаясь отношения царя к своему подчиненному, Д. Н. Бантыш-Каменский отмечает, что "Петр Великий, отдавал ему всегда преимущество перед другими гвардейскими офицерами за отличное его некорыстолюбие, беспристрастие и верность и обыкновенно говаривал о нем: "что если бы он имел много подобных офицеров, то мог бы назвать себя совершенно счастливым"". Действительно, если верностью и отвагой могли похвастать многие петровские сподвижники, то отсутствие корыстолюбия было среди них большой редкостью. Успешно справившись с этими поручениями, А. И. Ушаков до 1717 г. занимается ревизией судебных мест Московской губернии, а в 1717 г. едет в новую столицу на Неве для набора матросов и наблюдения за постройкой кораблей. Следует отметить, что вплоть до смерти Петра I он надзирает за должным исполнением любимого дела царя - строительством кораблей как в Петербурге, так и в Нижнем Новгороде. В декабре 1717 г. он готовит к приезду Петра хоромы в Преображенском.

      Когда в начале следующего года начинается дело вернувшегося в Россию царевича Алексея, то царь включает верного и сообразительного майора в число "министров" Тайной канцелярии, где тот сразу же становится ближайшим помощником П. А. Толстого. Активно участвуя в расследовании, А. И. Ушаков по приказу Петра I создает в старой столице филиал нового ведомства политического сыска, разместившийся на Потешном дворе в Преображенском. Как и все остальные участники розыска этого исключительно важного для государя дела, он по его окончании получает щедрую монаршую награду - чин бригадира и двести крестьянских дворов. В октябре 1721 г. он получает уже чин генерал-майора с оставлением майором Преображенского полка, а на следующий год его жалованье составляет уже 1755 рублей. Испытывая явную склонность к политическому сыску, А. И. Ушаков остается в Тайной канцелярии и усердно трудится в ней до самой ее ликвидации (одновременно с этим он состоит еще и членом Адмиралтейств-коллегий). Как уже отмечалось выше, фактический глава этого органа государственной безопасности П. А. Толстой в глубине души тяготился навязанной ему Петром I ролью и поэтому охотно взвалил все текущее делопроизводство на своего старательного помощника, который к тому же никогда не пытался оспорить его лидерство. А. И. Ушаков, даже оставаясь за старшего в Тайной канцелярии на время отлучек своего фактического начальника, никогда не забывал извещать его о текущем состоянии дел и в случае необходимости спрашивать совета старого дипломата. Одно из таких писем рисует следующую картину: "...в Канцелярии здесь вновь важных дел нет, а имеются посредственные, по которым тож, яко и прежде, я доносил, что кнутом плутов посекаем, да на волю выпускаем". В качестве одного из "министров" Тайной канцелярии он изредка делал доклады монархам. Так, например, дело монаха Самуила Вырубова 30 июля 1725 г. А. И. Ушаков лично рассказал Екатерине I, одобрившей проект приговора. Новая императрица благоволила к верному слуге своего покойного мужа и в мае 1725 г. сделала его - одним из первых кавалеров учрежденного ею ордена св. Александра Невского, а в феврале следующего года - сенатором.
      Когда стараниями П. А. Толстого Екатерина I ликвидирует наконец Тайную канцелярию (А. И. Ушаков решает не оставлять полюбившуюся ему стезю и с осени 1726 г. переходит в Преображенский приказ. Там он становится фактическим руководителем этого ведомства вместо тяжелобольного И. Ф. Ромодановского, который с охотой уступает ему эту роль. Вместо своего официального начальника бывший "министр" Тайной канцелярии не только производит розыск, но и докладывает наиболее важные дела императрице и Верховному тайному совету. Первый такой доклад этому коллегиальному органу вместо главы Преображенского приказа А. И. Ушаков делает 21 декабря 1726 г. Некоторые исследователи предполагают, что он был официально поставлен во главе этого органа государственной безопасности не дошедшим до нашего времени указом Екатерины I. Во всяком случае, когда на следующий год А. И. Ушакова постигла опала, то он в своем "доношении" Верховному тайному совету от 8 мая 1727 г. писал: "...по именному блаженныя и вечнодостойныя памяти Ея Императорского Величества указу ведал я Преображенскую канцелярию; а ныне по указу отправлен в Ревель к команде генерал-лейтенанта Бона; и оную канцелярию кому указом поведено будет ведать? Генерал лейтенант Ушаков", Действительно, Преображенским приказом ему руководить довелось недолго, поскольку наряду с другими своими коллегами по Тайной канцелярии был втянут П. А. Толстым в интригу против А. Д. Меншикова. В мае 1727 г. А. И. Ушаков был арестован по этому делу, обвинен в том, что "знав о злоумышлении, не донес о том", но, в отличие от других участников, отделался крайне легко - не был сослан с лишением всех чинов в Соловки или Сибирь, а в звании генерал-лейтенанта отправлен в Ревель.
      Причастность, хотя и косвенная, к попытке воспрепятствовать восшествию на престол Петра П делала невозможной успешную карьеру при этом монархе, но его царствование было непродолжительно, и уже при новой государыне звезда Ушакова засияла чрезвычайно ярко.
      Когда в 1730 г. в столичной элите происходило политическое брожение и различные группировки аристократии и дворянства составляли и подписывали разнообразные проекты об ограничении монархии, что на краткий миг и было закреплено в кондициях Верховного тайного совета, подписанных Анной Иоанновной при избрании на царство, А. И. Ушаков держался в тени и подписывал только те проекты, которые призывали к восстановлению самодержавия в полном объеме. Когда это произошло и новая императрица разорвала подписанные ею же кондиции, лояльность бывшего "министра" Тайной канцелярии была замечена и отмечена. На А. И. Ушакова посыпался дождь наград: в марте 1730 г. ему возвращается звание сенатора, в апреле того же года он производится в генерал-аншефы, а в 1733 г. - в подполковники лейб-гвардии Семеновского полка. Однако самым главным было то, что в его руки вновь возвращается реальная власть в сфере политического сыска. Укрепившись на престоле, Анна Иоанновна поспешила ликвидировать Верховный тайный совет, а политические дела изъяла из ведения Сената и передала для расследования во вновь создаваемый особый орган, во главу которого был поставлен вернувшийся ко двору А. И. Ушаков - лучшей кандидатуры на эту ответственную роль новая императрица при всем желании не смогла бы найти. Через десять дней после этого принципиального решения, 6 апреля 1731 г., новому ведомству было присвоено название Канцелярии тайных розыскных дел, а по своему правовому статусу она была официально приравнена к коллегиям. Однако благодаря тому, что А. И. Ушаков получил право личного доклада новой государыне, возглавляемая им структура полностью вышла из-под контроля Сената, которому подчинялись коллегии, и действовала под непосредственным руководством Анны Иоанновны и ее ближайшего окружения, в первую очередь печально известного фаворита Бирона. Естественно, свой самый первый удар новая императрица направила против тех членов Верховного тайного совета, которые чуть было не лишили ее полноты самодержавной власти. Это были представители знатных аристократических родов Голицыных и Долгоруких. Первым пострадал В. Л.Долгорукий, который в 1730 г. был сослан в Соловецкий монастырь, а в 1739 г. казнен. Затем настала очередь его родственника фельдмаршала В. В. Долгорукого, который был обвинен в неодобрительном отзыве о новой государыне в домашнем разговоре. Розыск вел уже А. И. Ушаков, и на основании материалов сфабрикованного им в угоду Анне Иоанновне дела официальный манифест так формулировал вину опального аристократа:
      "Бывший фельдмаршал князь Василий Долгорукий, который, презря Нашу к себе многую милость и свою присяжную должность, дерзнул не токмо Наши Государству полезные учреждения непристойным образом толковать, но и собственную Нашу Императорскую персону поносительными словами оскорблять, в чем по следствию дела изобличен". За действительные или мнимые слова в адрес императрицы фельдмаршал был в 1731 г. арестован и заключен в Шлиссельбургскую крепость, в 1737 г. - сослан в Ивангород, а еще через два года заточен в уже известный нам Соловецкий монастырь.
      М. М. Голицын подвергся опале сразу по воцарении Анны Иоанновны, но ему повезло умереть своей смертью в 1730 г. Его родной брат Д. М. Голицын, истинный идеолог и организатор заговора "верховников", был обвинен в служебных злоупотреблениях и привлечен к суду в 1736 г. Предъявленные главному врагу императрицы обвинения были сформулированы весьма туманно: "Отговаривался всегда болезнию, не хотя Нам и Государству по должности своей служить; положенных на него дел не отправлял, а вместо того, против присяги, указы Наши противным образом толковал и всячески правду испровергать старался, от которых его, князь Дмитриевых, вымышленных коварств явились многие обмануты..." Формально за это, а фактически за попытку ограничить самодержавие, Д. М. Голицын был приговорен к смертной казни, замененной заточением в Шлиссельбургской крепости, где старый князь вскоре и скончался.
      Князей Долгоруких А. И. Ушаков судил совместно с другими доверенными лицами Анны Иоанновны, в среде которых был и А. П. Волынский. Вскоре начальник Канцелярии тайных розыскных дел пытал уже своего бывшего коллегу по этому процессу, попытавшегося положить конец немецкому засилью при дворе. Изъятые у него при обыске черновики документов свидетельствовали о новом замысле ограничить самодержавную власть, а его единомышленники под пыткой "засвидетельствовали" стремление А. П. Волынского узурпировать русский трон - последнее обвинение, судя по всему, А. И. Ушакову подсказал всемогущий фаворит Бирон. Глава Канцелярии тайных розыскных дел постарался вытянуть признание и у главного обвиняемого: "23 мая (1740 г.) Волынского подвергли в застенке Тайной канцелярии пытке, но и с дыбы он отрицал намерение провозгласить себя государем. Хотя Волынскому дано было только 8 ударов и пытка его продолжалась полчаса, но Ушаков так постарался прикрутить Артемия Петровича, что правая рука у него была вывихнута из плечевой кости, и с тех пор он уже не мог подписывать своих показаний". Чтобы главный враг немецкой партии ничего не смог выкрикнуть напоследок с эшафота, перед казнью предусмотрительный А. И. Ушаков распорядился вырезать А. П. Волынскому язык. Стоит отметить, что это была далеко не единственная попытка положить конец ненавистному немецкому засилью в стране - так, например, канцлер и кабинет-министр князь А. М. Черкасский поспешил лично донести о доверившихся ему офицерах Семеновского полка, собравшихся выступить против Бирона. Всего же за десятилетнее владычество ненавистного временщика Анны Иоанновны через Канцелярию тайных розыскных дел прошло 10 512 арестованных, 820 из которых было приговорено к ссылке в Сибирь.
      В страшное ведомство А. И. Ушакова попадали не только настоящие враги императрицы и Бирона, но и люди, стремившиеся облегчить жизнь своего народа. В 1732 г. был арестован "распоп" Савва Дугин, потребовавший, чтобы Анна Иоанновна прочла его "тетради", в которых архиерей и священники обличались за жадность, пьянство и сквернословие. Помимо этого расстрига "дерзнул донесть в какой бедности и гонении и непостоянстве и во гресех и в небрежении указов и повелений находитца Россия" и даже осмелился предложить конкретные пути облегчения народной доли - снизить подушную подать до 50 копеек, не взимать ее со стариков и младенцев, а также отменить телесные наказания. За все это Савва Дугин после проведенного следствия был казнен в столице на Сытном рынке в апреле 1732 г. "Книга о поступивших колодниках" за это же время дает любопытные данные о социальном положении лиц, попавших в Канцелярию тайных розыскных дел во второй год ее существования: среди арестованных 272 человек из тех, у кого указаны профессия или социальная принадлежность, большую часть составляют военные (71 человек, или 26,1 %), вслед за ними идут мелкие чиновники (43 человека, или 15,8 %), низшее духовенство (28 человек, или 10,3 %) и крестьяне (12 человек). Подобный социальный состав попавших в застенок лиц объясняется тем, что массовые народные движения были жестоко подавлены еще при Петре I и теперь власть обратила свое пристальное внимание на армейскую среду, откуда скорее всего могла исходить угроза дворцового переворота. Влюбленный в свое пыточное ремесло, А. И. Ушаков относился к своей работе не за страх, а за совесть, посвящая этому все время. Бантыш-Каменский так характеризовал главу органа политического сыска: "Управляя Тайной канцелярией, он производил жесточайшие истязания; но в обществах отличался очаровательным обхождением и владел особенным даром выведывать образ мыслей собеседников". Даже в свободное от работы время он ни на миг не забывал о своих обязанностях, о чем свидетельствует один эпизод с его знакомой. 3 июня 1735 г. Степанида Соловьева гостила у А. И. Ушакова и за обедом пожаловалась на своего зятя Василия Степанова. По словам баронессы выходило, что зять ее разорил и ограбил и вообще крайне нехороший человек. По ходу разговора гостья обмолвилась, что у себя дома ее зять хранит какое-то важное письмо. Гостеприимный хозяин немедленно насторожился и сразу же спросил: "По двум ли первым пунктам?" Хотя гостья и уклонилась от ответа на этот вопрос. Канцелярия тайных розыскных дел быстро завела на Соловьеву и ее зятя дело. За страшным руководителем застенка закрепилась такая репутация, что одно его имя заставляло трепетать каждого, притом не только русских подданных, но и пользовавшихся дипломатической неприкосновенностью иностранных послов. "Он, Шетардий, - докладывали в 1744 г. члены комиссии по выдворению из России французского дипломата, - коль скоро генерала Ушакова увидел, то он в лице переменился". Когда Анна Иоанновна в 1740 г. наконец умерла, завешав русский престол младенцу Иоанну Антоновичу, регентом при котором она назначила своего любимца Бирона, то в последовавшей за этим череде государственных переворотов А. И. Ушаков демонстрирует чудо политической выживаемости. Первоначально по старой памяти он поддерживает фаворита Бирона. Стоило во время присяги в 1740 г. поручику Петру Ханыкову пожаловаться сержанту Ивану Алфимову: "Что де мы зделали, что государева отца и мать оставили... а отдали де все Государство какому человеку регенту, что де он за человек?", да после этого еще легкомысленно предположить: "А я б де гренадерам только сказал, то б де все за мною пошли о том спорить, что де они меня любят", как он немедленно оказался в Канцелярии тайных розыскных дел. Однако в зловещее ведомство А. И. Ушакова попадала только мелкая сошка типа поручика, в то время как фельдмаршал Миних всего через месяц без особого труда сверг ненавистного временщика и провозгласил регентшей Анну Леопольдовну. Чтобы придать военному перевороту вид хотя какой-то законности, победитель приказал А. И. Ушакову добыть необходимые сведения о заговоре Бирона. Застенки Канцелярии тайных розыскных дел быстро заполнились курляндцами, главными из которых были сам бывший фаворит и его двоюродный брат, пристроенный своим влиятельным родственником в капитаны Преображенского полка, им было предъявлено обвинение в том, что они хотели отравить Иоанна Антоновича, обвинить в его смерти Анну Леопольдовну, заточив ее после этого в монастырь, а затем, опираясь на войска, провозгласить Бирона российским императором. В первую очередь следователи принялись за двоюродного брата Бирона. Поскольку им было приказано костей ему не ломать и на руках и на лице знаков также не оставлять, то А. И. Ушакову пришлось прибегнуть к более изощренной пытке. На теле у допрашиваемого стали вырезать маленькие квадраты, сдирать с них кожу и сыпать на них соль. Когда "шашечки" не помогли, курляндца начали "смолить" - лить на открытые раны кипящую смолу. Несмотря на все эти пытки, признания в злодейском заговоре от бывшего Преображенского капитана вырвать не удалось. Другой курляндец во время пыток сделал необходимые признания, попутно оговорив князя С. Путятина, одного из наиболее известных вельмож того времени. Князя немедленно схватили и начали жестоко пытать, однако за того заступилась влиятельная родня. Дело в конечном итоге кончилось тем, что Бирона приговорили к смертной казни, замененной ссылкой в Пелым, а неуемное рвение членов Канцелярии тайных розыскных дел сделать мнимый заговор как можно более масштабным и обвинить в участии в нем как можно больше людей было пресечено самим Минихом, обругавшим следователей и велевшим им "прекратить болванское занятие, от коего по Российскому Государству смута сеется". Несмотря на это, рвение главы заплечного ведомства было по достоинству оценено новой регентшей, наградившей А. И. Ушакова орденом св. Андрея Первозванного.
      Курляндское засилье при русском дворе сменилось брауншвейгским, создавая питательную среду для недовольства. Дело кончилось тем, что в ноябре 1741 г. гвардия произвела переворот и возвела на престол Елизавету Петровну. Малолетний император Иоанн Антонович вместе с родителями и игравшими главную роль при дворе Анны Леопольдовны Минихом и Остерманом были арестованы. Когда дочь Петра была еще не у власти, А. И. Ушаков отказался примкнуть к поддерживающей ее партии, однако когда переворот в ее пользу произошел, то сумел сохранить и свой пост, и свое влиятельное положение при дворе. В то время, когда все видные представители прежней элиты были сосланы, или, в лучшем случае, лишены прежних мест, глава Канцелярии тайных розыскных дел сохраняет пожалованный ему Анной Леопольдовной орден и попадает в 1741 г. в обновленный состав Сената. Незадолго перед тем он допрашивал по воле Миниха Бирона, якобы хотевшего извести Иоанна Антоновича, а теперь расследует новое дело - "О злоумышлениях былого фельдмаршала фон Миниха на здоровье принца Иоанна Антоновича, герцога Брауншвейгского", ведя попутно и еще одно - "О происках былого канцлера графа Остермана". Оба руководителя предыдущего переворота были объявлены врагами Отечества и в свой черед отправлены в ссылку. Наряду с крупными политическими фигурами Канцелярии тайных розыскных дел приходилось разбираться и с некоторыми из победителей, опьяненных чередой военных переворотов и чувствующих свою полную вседозволенность. Так, подвыпивший девятнадцатилетний сержант Невского полка А. Ярославцев, гуляя с приятелем и дамой легкого поведения, не захотел в центре Петербурга уступить дорогу карете самой Елизаветы. "То де мы и сами, с порутчиком Зелхом тем ездовым кричали "сами де поди" и бранили тех ездовых и кто из генералов и из придворных ехали, матерно, и о той их брани изволила услышать ее императорское величество". Ореол величия и неприкосновенности носителя верховной власти в глазах части военных был уже в значительной степени размыт, и на все попреки и увещевания свиты императрицы сержант ответил: "Экая де великая диковинка, что выбранили де мы генерала или ездовых. И сама де государыня такой же человек, как и я, только де тем преимущество имеет, что царствует".
      Захваченная силой оружия власть дочери Петра I на первых порах не была особо стабильна. Соблазн в очередной раз произвести переворот был велик, людей, обделенных чинами и наградами, готовых принять в нем участие хватало, так что без работы Канцелярия тайных розыскных дел не сидела. Предлог для нового переворота был более чем удобный - малолетний "законный" император Иоанн Антонович, лишенный новой правительницей трона и свободы. Уже летом 1742 г. Преображенский прапорщик Петр Квашнин, камер-лакей Александр Турчанинов и Измайловский сержант Иван Сидоров рассчитывали собрать "партию человек в триста или и больше, и с тою бы партиею идти во дворец и государыню императрицу свергнуть с престола, а принца Иоанна возвратить". Когда у сообщников возник закономерный вопрос, что же делать с самой Елизаветой Петровной, то Турчанинов ответил просто: "Где он их увидит - заколет". Вскоре, однако, в пользу малолетнего претендента был раскрыт гораздо более крупный заговор. Первоначально бывшая регентша Анна Леопольдовна находилась под сравнительно слабым надзором и переписывалась со многими близкими ко двору лицами. Надзиравший за ней барон Черкасский неоднократно советовал Елизавете Петровне вскрывать эту корреспонденцию, но императрица посчитала перлюстрацию действием, унижающим ее достоинство. Так и не добившись монаршего согласия, Черкасский на свой страх и риск начал вскрытие переписки и вскоре получил неопровержимые улики против Лопухиных, Бестужевых, Путятиных и некоторых других лиц, письменно уверявших Анну Леопольдовну, что Иоанн Антонович обязательно взойдет на русский престол. Первыми в июне 1743 г. арестовали Сергея Лопухина с женой, их сына Николая и его невесту Анну Зыбину. В Канцелярии тайных розыскных дел первым на дыбе начали пытать Николая Лопухина, но смогли добиться от него только признания в приверженности к свергнутому царевичу. Своих сообщников он назвать категорически отказывался. Однако невеста не выдержала пыток своего жениха и, чтобы прекратить истязание любимого, признала себя его сообщницей. Николая Лопухина сняли с дыбы, связали покрепче и стали на его глазах пытать его невесту. Моральная пытка быстро сломила выдержавшего физическую пытку человека, и он стал быстро называть своих действительных и мнимых сторонников. Новый прием оказался исключительно результативен, и А. И. Ушаков немедленно им воспользовался при допросах остальных обвиняемых. На глазах князя Ивана Путятина пытали огнем его единственную дочь, а в присутствии графини Анны Бестужевой на дыбу подняли ее родного брата Ивана Мошкова. Когда следствие по этому заговору было наконец окончено, Елизавета Петровна наложила на доклад свою резолюцию: "Главных злодеев сослать в Сибирь, других бить кнутом и отпустить". Последнему, самому мягкому, наказанию по этому делу было подвергнуто 286 человек. За преданность и усердие главу Канцелярии тайных розыскных дел ждала очередная награда, и в июле 1744 г. императрица дарует ему графское звание. Сам малолетний Иоанн Антонович, который даже не подозревал, какие интриги плетутся вокруг его имени, в том же году был в обстановке строгой секретности переведен сначала в Раненбург, а затем в Холмогоры. Когда же слухи о местопребывании малолетнего императора все равно распространились по стране, он был в 1756 г. переведен в Шлиссельбургскую крепость, где он и был в конечном итоге убит во время очередного заговора в его пользу.
      Наряду с действительным преемником Анны Иоанновны на русский трон определенное волнение дочери Петра I доставляли различные самозванцы. В 1742 г. в Тобольске сыном Петра I громогласно объявлял себя флотский лейтенант И. Дириков, в 1747 г. то же самое заявил гвардейский подпоручик Д. Никитин. После проведения следствия этих и им подобных самозванцев заточали в монастыри "неисходно до смерти". Личная жизнь императрицы и неизбежные слухи об этом интересном предмете также доставляли немало paботы Канцелярии тайных розыскных дел. На допросе поручик Ростовского полка А. Кучкин прямо заявил А. И. Ушакову: "Ее императорское величество изволит находиться в прелюбодеянии с его высокографским сиятельством Алексеем Григорьевичем Разумовским". Еще большую осведомленность в этом вопросе проявил капитан-поручик гвардии Г. Темирязев. Своему сослуживцу он поведал о тем, что Петр I был "великий блудник", а его дочь сначала любила "арапа Аврамку", затем сына генерал-полицмейстера Девиера, потом безвестного "ездового", "а четвертого Алексея Шубина; и пятого ныне любит Алексея Григорьевича Разумовского, да это де не довольно". Репутация у Елизаветы Петровны была такая, что гренадер Преображенской роты П. Лахов мог спокойно приврать друзьям, что он "с ея императорским величеством жил блудно". Эти и многие им подобные дела приходилось разбирать А. И. Ушакову. За время своей долголетней службы в области политического сыска при пяти государях и государынях он скопил себе значительное состояние и спокойно умер в Петербурге на 77-м году жизни. Похоронен был глава Канцелярии тайных розыскных дел в Благовещенской церкви Александре-Невской лавры.
      Литература: Веретенников В. И. История тайной канцелярии петровских времен. Харьков, 1910; Анисимов Е. Дыба и кнут. М., 1999; Гордин Я. Меж рабством и свободой. СПб., 1994; Кошель П. А. История сыска в России. Минск, 1996. T.I.; Курукин И. В. Поэзия и проза Тайной канцелярии // Вопросы Истории. 2001. № 2.
     
      * * *
      СКОРНЯКОВ-ПИСАРЕВ Григорий Григорьевич (год рождения неизвестен - умер около 1745 г.)
      В 1718-1723 гг. "министр" Тайной канцелярии.
      Род Скорняковых-Писаревых ведет свое начало от польского выходца Семена Писаря, которого великий князь Василий Васильевич пожаловал поместьем в Коломенском уезде. Что касается первой половины фамилии, то с ней не все ясно, поскольку до 1715 г. как в официальных бумагах, так и в письмах Г. Г. Писарев называет себя то Скорняковым-Писаревым, то Екимановым (Екиматовым)-Писаревым и лишь после указанной даты за ним закрепляется первый вариант фамилии. Причина подобной двойственности неизвестна. Впервые он упоминается в официальных документах с 1696 г. в качестве рядового бомбардира. По всей видимости, он сумел обратить на себя внимание начальства своей сообразительностью и на следующий год был отправлен в Италию на обучение, сопровождая князя И. Урусова. Когда Петр I в составе Великого посольства был за границей, он распорядился переместить Г. Г. Скорнякова-Писарева в Берлин, где он овладел немецким языком, а затем изучил математику, механику и инженерное дело. Вернувшись в Россию в 1699 г., он получает чин сержанта бомбардирской роты Преображенского полка. Царь поручает ему теоретическое обучение бомбардиров во вверенной ему роте, и этим делом он занимался на протяжении следующих двадцати лет. Молодой сержант хорошо проявляет себя во время осады Нарвы в 1700 г., и несмотря на неудачное начало Северной войны, Петр I производит его в прапорщики. Поскольку свободных офицерских вакансий в данной бомбардирской роте в тот момент не было, то царь распорядился записать его в четырнадцатую роту Преображенского полка, с тем чтобы он продолжал числиться бомбардиром третьего капральства царской роты. Когда в 1704 г. А. Д. Меншиков выбывает из числа офицеров бомбардирской роты, то на его место незамедлительно назначается Г. Г. Скорняков-Писарев, что свидетельствует о большом расположении к нему как царя, так и его любимца. Когда Петр I отсутствовал, то за него командовал ротой бомбардир-поручик, а после принятия царем звания полковника Преображенского полка соответственно повышается в звании и его подчиненный, который начинает называться "командующим офицером бомбардирской роты". Г. Г. Скорняков-Писарев входит в сравнительно небольшой круг приближенных Петра I, и в 1705 г. Голиков отзывается о нем как об одном из немногих "доверенных" офицеров, переписывающихся с монархом.
      В качестве офицера действующей армии он принимает участие в затяжной войне со Швецией. Во время тяжелого отступления русской армии из-под Гродно Г. Г. Писареву удается не потерять ни одного из находившихся в его ведении орудий. После этого он участвует в осаде Выборга, а в октябре 1706 г. посылается в Смоленск наблюдать за вооружением и укреплением городских укреплений, заведовать там артиллерийским складом, налаживать лечение больных и к раненых солдат и устраивать суда для сплава артиллерийских орудий по Днепру и Двине. Одновременно с этим Петр I, который даже в самые напряженные моменты думал о будущих задачах, поручает ему изучить возможность соединения обеих этих рек между собой и рекой Ловатью каналами. Следует отметить, что проектирование и строительство каналов становится второй специальностью Г. Г. Скорнякова-Писарева в петровскую эпоху. На следующий месяц он был послан организовывать поставку подвод из Новгорода в Москву, а в начале 1707 г. направляется со своей бомбардирской ротой и драгунскими полками из Острога в Быхов против Синицкого и за проявленную в этой операции распорядительность удостаивается личной благодарности государя в письме от 24 июня. После этого он участвует в решившем судьбу войны Полтавском сражении и за умелое руководство артиллерией производится царем в капитан-поручики. Вслед за этим он отправляется в окрестности Смоленска на реку Касплю готовить суда и организовывать перевозку на них артиллерии и провианта для осадившей Ригу русской армии. От Риги в конце 1709 г. Г. Г. Скорняков-Писарев во главе своей бомбардирской роты отправляется в Москву для участия в торжественном параде в честь Полтавской виктории, а на следующий год участвует в штурме Выборга. Когда в 1711 г. Петр I начинает Прутский поход против Турецкой империи, он вновь посылает своего офицера в Смоленск, для того чтобы вместе с собранными рекрутами и деньгами он водой сплавился до Киева, а оттуда, приняв под свое начало орудия, двинулся на юг на соединение с армией.
      Г. Г. Скорняков-Писарев оперативно выполнил возложенное на него поручение и во время сражения с турками храбро командовал артиллерией в царском дивизионе. В августе 1711 г. он занимается строительством и починкой судов на Двине для перевозки армии и одновременно проводит изыскания для устройства шлюзов между Днепром и Двиною. Когда он успешно справляется с этой задачей, 20 декабря Петр I поручает ему изучить возможность соединения Двины и Ловати каналом. Этим Г. Г. Скорняков-Писарев занимается целых полгода, а в 1712-1713 гг. командует гвардейской артиллерией в продолжающейся войне со шведами. В конце 1713 г. Петр I отправляет его в Петербург командовать всей артиллерией северной столицы. 26 мая следующего года он получает от царя предписание устроить в Петербурге артиллерийскую школу для будущих навигаторов. 13 марта 1715 г. он получает от государя новый приказ - осмотреть впадающие в Волгу реки, которые в своих верховьях соприкасаются с Десной, Днепром или их притоками, а также составить точные чертежи и карты данного региона. Успешно справившись и с этим поручением, Г. Г. Скорняков-Писарев возвращается к обязанностям преподавателя артиллерии и механики в основанной им в Петербурге школе, получившей вскоре название Морской академии.
      Когда началось дело царевича Алексея, то, как уже говорилось, для его расследования Петр I, не вполне доверяя опытности нового главы Преображенского приказа, создает новый орган - Тайную канцелярию. Показателен и состав руководства этой новой структуры государственной безопасности - помимо дипломата П. А. Толстого, выманившего "зверя" из-за границы, он весь целиком укомплектован гвардейскими офицерами Преображенского полка.
      Подобный шаг Петра I был далеко не случаен - созданная им гвардия была единственным учреждением, на которое он мог смело положиться и откуда черпал руководящие кадры для самых разнообразных поручений. Берхгольц часто слышал как император неоднократно говорил, что "между гвардейцами нет ни одного, которому он бы смело не решился поручить свою жизнь". В 1718 г. он точно так же смело поручил им расследование самого важного политического дела того времени. Гвардейцу Г. Г. Скорнякову-Писареву Петр I доверяет самую деликатную часть следствия, касающуюся его бывшей жены Евдокии Лопухиной. Как уже говорилось, царь подозревал свою первую жену в тайной переписке с сыном, но дело это имело еще один аспект - насильно постриженная Евдокия имела любовника и это обстоятельство бросало тень на царскую честь. Понятно, что расследование столь щепетильных обстоятельств государь мог поручить лишь тому человеку, в верности которого он был абсолютно уверен. 3 февраля 1718 г. Петр I вручает выбранному для этой ответственной миссии офицеру свой собственноручный указ: "Указ бомбардирской роты капитан-поручику Писареву. Ехать тебе в Суздаль и там в кельях бывшей жены моей и ея фаворитов осмотреть письма, и ежели найдутся подозрительный, по тем письмам, у кого их вынул, взять за арест и привести с собою купно с письмами, оставя караул у ворот".
      Г. Г. Скорняков-Писарев немедленно отправился в Покровский монастырь в Суздале и, после обыска в келье у бывшей царицы произвел на месте предварительное следствие. Ему не составило особого труда узнать, что насильно постриженная в 1698 г. Евдокия Лопухина монахиней себя не считала, в результате чего "ходила в иноческом платье только с полгода и, оставя монашество, скинув платье, жила все время под видом иночества скрытно мирянкою". Дальше - больше, и в 1709-1710 гг. бывшая царица сближается с С. П. Глебовым, которого ввел к ней в келью ее же собственный духовник Федор Пустынный. Активно участвовали в этой любовной интриге и некоторые монахини. Немедленно арестованный Глебов на допросе не стал скрывать своей вины и показал:
      "И сошелся я с нею в любовь через старицу Каптелину и жил с нею блудно". Старицы Мартемьяна и Каптелина охотно показали, что своего любовника "инокиня Елена пускала к себе днем и ночью, и Степан Глебов с нею обнимался и целовался, а нас или отсылали телогреи кроить к себе в кельи, или выхаживали вон". У Глебова были также найдены девять писем к нему царицы. Собрав все вещественные доказательства, Г. Г. Скорняков-Писарев поспешил вернуться в Москву. Там Петр I повелел ему продолжать розыск по "суздальскому делу", и уже 20 февраля 1718 г. в Преображенском застенке состоялась очная ставка Глебова с Евдокией Лопухиной. Оба они и не думали запираться и уже на первом допросе сознались Г. Г. Скорнякову-Писареву в своей связи. Любовнику бывшей царицы ставили, помимо того, в вину письма цифирью, в которых он изливал "безчестныя укоризны, касающияся знамой высокой персоны Его царского величества, и к возмущению против Его величества народа". Расправа за посягательство на царскую честь была исключительно жестокой. Австрийский представитель Плейер доносил своему правительству, что "майор Степан Глебов, пытанный в Москве страшно кнутом, раскаленным железом, горящими угольями, трое суток привязанный к столбу на доске с деревянными гвоздями, ни в чем не сознался". Однако и этого Петру показалось мало, и Глебов был посажен на кол и, прежде чем умереть, мучался там более четырнадцати часов. Свою бывшую жену царь сослал в Ладожский девичий монастырь, а в 1725 г. она была переведена в Шлиссельбургскую крепость, где и находилась до воцарения своего внука Петра II.
      Помимо этого "от бомбардир капитан" участвовал в следствии и суде над царевичем Алексеем, подписав с другими судьями сыну Евдокии Лопухиной смертный приговор. После этого на другой день он допрашивал приговоренного царевича по поводу рукописей, найденных у него в доме, - царя интересовало, не составил ли он этих рукописей для распространения в народе. Когда Алексей был казнен, то Г. Г. Скорняков-Писарев был в числе лиц, выносивших гроб с его телом из церкви. Нечего говорить, что после завершения этого столь важного для Петра I дела на него, как и на остальных "министров" Тайной канцелярии пролился дождь монарших милостей. Еще за два года до этого процесса царь распорядился за особые заслуги уравнять капитан-поручика бомбардирской роты Г. Г. Скорнякова-Писарева в ранге с майором гвардии. Теперь же, 9 декабря 1718 г. "за верные труды в бывшем тайном розыскном деле" ему был пожалован чин полковника и двести крестьянских дворов. Как и все другие "министры", по окончании дела царевича Алексея Г. Г. Скорняков-Писарев остается в Тайной канцелярии и принимает участие в работе этого органа государственной безопасности вплоть до своего падения. Он руководит расследованием некоторых незначительных дел и принимает участие в розыске по некоторым крупным делам. О его истинном положении в этом ведомстве политического сыска косвенно говорит тот факт, что определения и приговоры Тайной канцелярии Г. Г. Скорняков-Писарев подписывал всегда последним, как бы признавая самого себя младшим изо всех "министров" и воспринимаясь в этом качестве своими коллегами.
      Наряду с работой в Тайной канцелярии царь возлагает на оправдавшего его надежды полковника целый ряд новых поручений. 3 декабря 1718 г. Г. Г. Скорнякову-Писареву вменяется в обязанность надзор за строительством Ладожского канала, 3 января следующего года он назначается директором петербургской Морской академии, 22 января ему поручается заведование сбором денег с денежного двора на содержание вверенного ему учебного заведения, 9 мая ему приказывают устроить бечевник от Ладоги по Волхову и Мете, чтобы по этим рекам везде можно было водить суда лошадьми до пристани, в середине 1719 г. его отправляют в Астрахань для розыску по делу Кожина и Травина, и, наконец, 6 ноября того же года его попечению вверяются псковская, ярославская и новгородская школы при архиерейских домах вместе с московской и новгородской школами навигаторов. Однако на этот раз бывший бомбардир не оправдал царских надежд и не справился почти ни с одним из этих поручений. Человек суровый и жестокий, великолепно подходящий для работы в застенке, он оказался совершенно неспособен наладить учебный процесс. Современники отзывались о нем как о холодном и педантичном исполнителе, обожающем различные обряды и формальности, однако для работы с молодежью требовались совсем иные черты характера. На новом месте Г. Г. Скорняков-Писарев первым делом написал строгую инструкцию для Морской академии, однако следовать ей было почти некому - ученики разбегались от сурового директора. Когда Петр I убедился, что полковник не подходит для обучения юношества и приказал передать заведование Морской академией флотскому капитану А. Л. Нарышкину, то при сдаче дел 26 января 1722 г. оказалось, что из 400 учеников академии, числившихся в списках, 116 попросту сбежали от своего директора.
      Крайне медленно продвигалось и вверенное ему строительство Ладожского канала, который за четыре года работ к 1723 г. был проложен всего на 12 верст. Нечего и говорить, что царь был крайне недоволен с затяжкой такого важного дела и даже образовал специальную комиссию для выработки мер к скорейшему окончанию строительства. В 1723 г. Петр I лично осмотрел произведенные на Ладожском канале работы и по итогам этой ревизии снял Г. Г. Скорнякова-Писарева с руководства строительством. Новым начальником этого дела был назначен Миних, а прежний руководитель был в наказание отдан ему в помощники. Чуть раньше между Г. Г. Скорняковым-Писаревым и Шафировым I произошло скандальное выяснение отношений в Сенате, что вызвало сильнейший гнев Петра I против всех участников ссоры. Достаточно сказать, что после этого скандала Шафиров был приговорен к смертной казни и помилован царем уже на плахе. Поскольку провал работ по строительству Ладожского канала обнаружился, когда в памяти Петра была еще свежа История со скандалом в Сенате, то столь легкое наказание Г. Г. Скорнякова-Писарева, который в 1723г. был исключен из списков бомбардирской роты, причислен к артиллерийскому ведомству со званием присутствующего в артиллерийской конторе и параллельно с этим отстранен от работы в Тайной канцелярии, исследователи объявляют заступничеством А. Д. Меншикова за своего бывшего подчиненного. Однако к концу своей жизни у Петра I были более чем серьезные основания для недовольства своим бывшим денщиком, и положение светлейшего князя серьезно пошатнулось, что не могло не сказаться и на связанных с ним лицах. Тут совершенно некстати для Г. Г. Скорнякова-Писарева выяснилось, что он покрывал некоторые проступки своего бывшего начальника и вопреки указу царя о производстве розыска над подьячим Корнышевым по делу о незаконных поборах Меншикова отнесся к этому делу крайне халатно и не протестовал против приговора Сената о взятии письменного ответа у Меншикова вместо полноценного разбирательства. Это стало последней каплей, переполнившей чашу царского терпения, и он приказал разжаловать своего бывшего "доверенного" офицера в рядовые до выслуги и лишить его всех имений. Опала длилась недолго, и 7 мая 1724 г. Г. Г. Скорняков-Писарев особым указом был прощен, однако Петр I до конца своей жизни так и не забыл проступков своего бывшего любимца, в том числе и при строительстве Ладожского канала. Тем не менее, когда первый российский император умер, то во время его похорон полковник Г. Г. Скорняков-Писарев наряду с другими наиболее приближенными к покойному монарху людьми нес его гроб.
      Когда влияние Меншикова на Екатерину I становится решающим, звезда его бывшего подчиненного пошла было вверх и по настоянию светлейшего он получает чин генерал-майора. Однако в 1727 г. Г. Г. Скорняков-Писарев дал втянуть себя П. А. Толстому в заговор и под влиянием своего прежнего начальника по Тайной канцелярии выступил за переход трона Росийской империи к Елизавете Петровне и против свадьбы дочери Меншикова с Петром Алексеевичем. Как уже говорилось выше, заговор бывших "министров" Тайной канцелярии, имевших все основания опасаться мести со стороны сына погубленного ими царевича Алексея, был очень быстро раскрыт, и светлейший не простил своему бывшему протеже подобной черной неблагодарности. Согласно указу от 6 мая 1727 г., подписанному им от имени умершей в тот же день императрицы Екатерины I, за то, "что дерзали определять наследника российского престола по своему произволу и замышляли противиться сватанию великого князя, происходившему по высочайшей воле", Г. Г. Скорняков-Писарев был наказан суровее большинства других заговорщиков и помимо лишения чести, чинов и имения был дополнительно бит кнутом и сослан в Жиганское зимовье, откуда до ближайшего города Якутска было целых 800 верст. 15 мая приговор был приведен в исполнение, однако находиться в якутской ссылке бывшему бомбардиру пришлось сравнительно недолго. Благодарить ему за это надо было умершую уже Екатерину I, которая снарядила экспедиции Беринга по Северному Ледовитому океану. По своему возвращению из этой экспедиции мореплаватель подал в правительство доклад, где, в частности, предлагал учредить в Охотском остроге вместо ясачной избы независимое от Якутска Охотское управление и устроить в устье реки Охоты порт. Это предложение было одобрено, и поскольку дальневосточная окраина империи испытывала острый дефицит в образованных руководителях, способных возглавить это дело, то Беринг указал на Г. Г. Скорнякова-Писарева, безо всякой пользы для правительства сидевшего в Жиганском зимовье, как на человека, которому можно было поручить эту задачу. Поскольку Петр II к этому времени уже умер и на престол вступила Анна Иоанновна, то и эта идея не вызвала возражений, и 10 мая 1731 г. последовал указ о назначении ссыльного Г. Г. Скорнякова-Писарева командиром в Охотск. Указ перечислял возлагавшиеся на него обязанности: "чтобы он заселил ту местность, завел там хлебопашество и пристань с малою судовою верфью, также несколько морских судов для перевозки на Камчатку и оттуда к Охотску казенной мягкой рухляди и купцов с товарами". Россия уверенно начинала осваивать побережье Тихого океана, и в этот процесс внес свою посильную лепту бывший петровский бомбардир, целых десять лет руководивший портом на Охотском море.
      Положение бывшего "министра" Тайной канцелярии круто меняется по воцарении Елизаветы Петровны. Следует отдать должное дочери Петра I - она не забыла о своих давних сторонниках, пострадавших при попытке добыть ей корону. Вступив в результате военного переворота на русский престол 25 ноября 1741 г., она уже 1 декабря подписывает указ о прощении и освобождении из ссылки Г. Г. Скорнякова-Писарева и Девиера. Связь с Дальним Востоком в ту эпоху осуществлялась крайне медленно, и в Охотске этот указ новой императрицы получили только 26 июня 1742 г.
      Г. Г. Скорняков-Писарев немедленно покинул опостылевшую ему сибирскую ссылку, где он провел целых 15 лет, и по возвращении в северную столицу незамедлительно получил чин генерал-майора, все свои ордена и имения. Последние известия о нем датируются 1745 г., и, очевидно, вскоре он умер. Следует отметить, что Г. Г. Скорняков-Писарев внес некоторый вклад и в Историю русской науки, издав 20 февраля 1722 г. в типографии подчинявшейся ему тогда Морской академии "Практику художества статического или механического". Хотя сама книжка была весьма невелика по объему (36 страниц с чертежами), она стала самым первым сочинением по механике на русском языке и явилась результатом изучения этой науки автором во время его пребывания в Берлине.
      Литература: Веретенников В. И. История тайной канцелярии петровских времен, Харьков, 1910; Голикова Н. Б. Политические процессы при Петре I. М., 1957.
     
      * * *
      БУТУРЛИН Иван Иванович (24 июня 1661 г. - 31 декабря 1738 г.).
      В 1718-1722 гг. "министр" Тайной канцелярии.
      Принадлежал к одному из древнейших дворянских родов, члены которого вели свое происхождение от "мужа честна", легендарного Ратши, служившего Александру Невскому. Его потомок, живший в конце XIV в., звался Иван Бутурля и дал название данному роду. Отец И. И. Бутурлина был ближний стольник Иван Андреевич Бутурлин, устроивший своего сына при дворе малолетнего Петра I. Там будущий "министр" Тайной канцелярии начал свою карьеру в качестве спальника, а затем и стольника молодого монарха. Когда в 1667 г. юный Петр I учреждает свои потешные полки, то он назначает И. И. Бутурлина премьер-майором Преображенского полка. В этом качестве через два года он становится одним из наиболее усердных помощников царя в его борьбе с Софьей, закончившейся поражением и заточением последней. Вместе с Преображенским полком участвовал в Азовских походах Петра I в 1695-1696 гг. Когда в 1700 г. царь начинает Северную войну со Швецией за выход к Балтийскому морю, то он производит И. И. Бутурлина в генерал-майоры. В этом звании он во главе обоих гвардейских полков первым подошел к Нарве, осада которой окончилась разгромом русской армии шведским королем Карлом XII. Хотя руководимые им гвардейские полки с честью вырвались из окружения, однако сам И. И. Бутурлин был взят шведами в плен в этом сражении. В плену он провел целых девять лет, пока шведский король не согласился обменять его на своего генерала Мардефельда.
      Вернувшись в Россию в 1710 г., И. И. Бутурлин на следующий год получает под свое командование особый корпус, во главе которого он должен был идти к Каменному Затону для защиты Украины от вторжения крымских татар и изменников-запорожцев. Разбив в сражении у реки Каменки запорожцев, в 1712 г. он посылается царем в Курляндию в качестве командующего находящихся в этом регионе русских войск. За успешные действия против шведов Петр 1 13 мая 1713 г. присваивает И. И. Бутурлину звание генерал-поручика. Поскольку склоки между союзниками России и интриги великих держав сковали инициативу русской армии в Северной Германии, царь в этом году решает нанести главный удар по шведам в принадлежавшей им Финляндии. И. И. Бутурлин активно участвует в этой важной операции. В составе особого ингерманландского корпуса под началом Ф. М. Апраксина и М. М. Голицына он содействовал разгрому шведских войск под командованием генерала К. Г. Армфельта на реке Пялькяне 6 октября 1713 г., 19 февраля 1714 г. принимал участие в новом победоносном сражении у деревни Лалпола и 29 июля того же года - в знаменитом морском Гангутском сражении, завершившем очищение Финляндии от шведских войск. После этого в 1716 г. генерал-поручик под началом Ф. М. Апраксина ходил на галерах к Стокгольмским шхерам, принуждая Швецию прекратить бессмысленную войну, а 5 мая царь приказывает ему с галерной эскадрой поспешать к Ростоку. В октябре 1716 г. И. И. Бутурлин вновь получает под свое начало два своих старых гвардейских полка и во главе их сопровождает Петра I сначала в Мекленбург, а затем и в Голландию и Францию, которые царь посетил в 1717 г. Вместе с ним он возвращается в Кронштадт.
      По возвращении из заграничной поездки И. И. Бутурлин остается в Петербурге, а Петр I уезжает в Москву, где в начале 1718 г. начинается дело царевича Алексея. Однако 18 марта того же года царь возвращается в северную столицу и в тот же день награждает своего старого соратника селом Спасским. Вслед за монархом следствие по делу его сына перемещается в Петербург, куда пересылается и вся связанная с ним документация. На новом месте ее принимает генерал-поручик И. И. Бутурлин, который таким образом по решению царя вводится в число "министров" Тайной канцелярии, вместе со своими коллегами по делу политического сыска принимает активное участие в допросах и суде над царевичем Алексеем, подписывая ему наряду с остальными участниками смертный приговор. По окончании этого дела, как и все остальные руководители Тайной канцелярии, получает соответствующие награды: 9 декабря 1718 г. царь присваивает ему звание подполковника лейб-гвардии Преображенского полка, а 11 января следующего года жалует ему 382 двора крепостных крестьян. Несколько лет после этого он продолжает участвовать в работе органа государственной безопасности северной столицы, но постепенно отходит от этой сферы деятельности, и с 1722 г. в документах Тайной канцелярии не встречается никаких признаков участия И. И. Бутурлина в работе этого ведомства.
      12 ноября 1719 г. Петр I назначает его членом военной коллегии, и в этом качестве он вместе с остальными своими коллегами подписывает 9 февраля следующего года положение об армии. В том же 1720 г. во главе Преображенского, Семеновского гвардейских полков, а также Ингерманландского и Астраханского пехотных полков выступает в Финляндию, где под началом М. М. Голицына отличился в морском сражении при Гренгаме. В честь заключения долгожданного Ништадтского мира, положившего конец Северной войне, Петр 22 октября 1721 г. производит И. И. Бутурлина в полные генералы. В 1722 г. прекращается его участие в работе не только Тайной канцелярии, но и Военной коллегии, однако он остается начальником над теми же четырьмя элитными полками, которыми полный генерал командовал во время своего последнего похода в Финляндию в 1729 г. Эти четыре полка, сведенные в дивизию, были расквартированы на постоянной основе в С. -Петербурге и им вскоре предстояло сыграть решающую роль в Истории всей страны. Последнее крупное поручение, возложенное на него при жизни Петра I, состояло в участии комиссии, образованной для суда над его бывшим коллегой по Тайной канцелярии Г. Г. Скорняковым-Писаревым в 1723 г.
      Когда первый русский император умирал 26 января 1725 г., то он не успел назначить своего преемника, как это должен был сделать согласно своему же собственному установлению. Речь у Петра I отнялась, и тогда царь слабеющей рукой взял перо и начертал на листе бумаги "Оставляю все...", однако у него не хватило сил написать имя своего наследника. В отсутствие ясно выраженной воли своего повелителя вопрос о его преемнике стали решать подданные. Наиболее вероятными претендентами на русский престол была жена Петра I Екатерина I и его внук Петр II. Каждая из этих двух кандидатур имела своих влиятельных приверженцев. Этот расклад сил и последующее развитие событий великолепно описал В. О. Ключевский: "28 января 1725 г., когда преобразователь умирал, лишившись языка, собрались члены Сената, чтобы обсудить вопрос о преемнике. Правительственный класс разделился: старая знать, во главе которой стояли князья Голицын, Репнин, высказывалась за малолетнего внука преобразователя - Петра II. Новые неродовитые дельцы, ближайшие сотрудники преобразователя, члены комиссии, осудившей на смерть отца этого наследника, царевича Алексея, с князем Меншиковым во главе, стояли за императрицу-вдову. Пока сенаторы совещались во дворце по вопросу о престолонаследии, в углу залы совещаний как-то появились офицеры гвардии, неизвестно кем сюда призванные. Они не принимали прямого участия в прениях сенаторов, но, подобно хору в античной драме, с резкой откровенностью высказывали об них свое суждение, грозя разбить головы старым боярам, которые будут противиться воцарению Екатерины. Вдруг под окнами дворца раздался барабанный бой: оказалось, что там стояли два гвардейских полка под ружьем, призванные своими командирами - князем Меншиковым и Бутурлиным. Президент Военной коллегии (военный министр) фельдмаршал князь Репнин с сердцем спросил: "Кто смел без моего ведома привести полки? Разве я не фельдмаршал?" Бутурлин возразил, что полки призвал он по воле императрицы, которой все подданные обязаны повиноваться, "не исключая и тебя", добавил он. Это появление гвардии и решило вопрос в пользу императрицы. Когда в мае 1727 года Екатерина опасно занемогла, для решения вопроса о преемнике собрались чины высших правительственных учреждений; среди них появились и майоры гвардии, как будто гвардейские офицеры составляли особую политическую корпорацию, без содействия которой не мог быть решен такой важный вопрос". Следует добавить, что это эффектное появление на сцене гвардии имело свою закулисную предысторию. И. И. Бутурлин, в отличие от А. Д. Меншикова, принадлежавший все-таки к старой знати, первоначально не соглашался действовать заодно с ним в пользу Екатерины I. Судя по всему, в этих условиях главный сторонник воцарения императрицы не решался или не мог единолично призвать гвардию на ее поддержку - могла возникнуть серьезная угроза, что бывшие петровские "потешные" полки не выступят монолитной силой, а расколются на две противоборствующие части, исход борьбы между которыми не поддавался предвидению. Поэтому светлейший выбирает единственно возможный путь переговоров и уговоров И. И. Бутурлина. Скорее всего, он напомнил ему о его участии в работе Тайной канцелярии и причастности через нее к гибели родного отца кандидата аристократической партии, не сулящее ему ничего хорошего в случае воцарения Петра II. По всей видимости, этот аргумент положил конец колебаниям бывшего "министра" Тайной канцелярии, и он, отбросив все сомнения, решительно вывел гвардию на авансцену политической борьбы, заложив тем самым основы традиции, действовавшей в Истории России на протяжении следующего столетия.
      Оказавшись на краткий миг "делателем королей", И. И. Бутурлин был щедро вознагражден императрицей, которую он, по сути дела, и возвел на престол. Отдавая должное его роли в событиях того самого важного для нее дня, Екатерина I поручила ему на похоронах своего покойного супруга, состоявшихся 10 марта, нести корону Российской империи, которую он фактически ей доставил. После этого 21 мая 1725 года он был награжден орденом св. Андрея Первозванного, 30 августа - орденом св. Александра Невского, а на следующий год получил звание сенатора. Однако это благоденствие И. И. Бутурлина длилось весьма недолго - лишь до конца правления новой императрицы, когда он вместе со всеми своими коллегами по Тайной канцелярии был втянут П. А. Толстым в заговор против планов А. Д. Меншикова сочетать свою дочь с внуком Петра I и возвести его на российский престол. Когда заговор был раскрыт, то по воле светлейшего И. И. Бутурлин 27 мая 1727 г. был лишен всех своих чинов и знаков отличия и сослан на безвыездное жительство в свои дальние поместья. Хотя бывший денщик Петра I и одержал победу в этом раунде придворной борьбы, тем не менее его далеко идущим планам так и не суждено было сбыться: вступивший на престол внук первого русского императора очень скоро попал под влияние старинной родовой знати и отправил в ссылку как самого Меншикова, так и всю его семью. Но падение его недавнего врага не только не облегчило, а, наоборот, даже ухудшило положение И. И. Бутурлина, поскольку приобретшие доминирующее влияние на сына царевича Алексея Долгорукие отняли у него все поместья, пожалованные ему Петром I. У бывшего премьер-майора Преображенского полка осталось лишь его наследственное имение Крутцы во Владимирской губернии, где он провел последние годы своей жизни и скончался.
      Литература: Веретенников В. М. История тайной канцелярии петровского времени. Харьков, 1910; Ключевский В. О. Неопубликованные произведения. М., 1983.

---

Содержание

---