ТРЕТЬЕ ОТДЕЛЕНИЕ СОБСТВЕННОЙ ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА КАНЦЕЛЯРИИ
      (1826-1880)
     
      БЕНКЕНДОРФ Александр Христофорович (23 июня 1781 г. (по другим данным 1783 г.) - 11 сентября 1844 г., на борту парохода "Геркулес" по пути из Амстердама в Ревель на широте о. Даго).
      В 1826-1844 гг. - главный начальник Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии и шеф жандармов.
      Происходит из франконского дворянского рода, один из представителей которого, Андрей Бенкендорф, переселился в XVI в. в Лифляндию. Его правнук, Иоганн Бенкендорф (1620-1680 гг.), занимал пост старшего бургомистра Риги и был возведен королем Швеции в дворянское достоинство. Внук Иоганна переходит на русскую службу. Правнук последнего, Христофор Иванович Бенкендорф (1749-1823), дослужился до чина генерала от инфантерии и был в 1796-1799 гг. рижским военным губернатором. Он был женат на баронессе Анне Юлиане Шиллинг фон Капштадт, прибывшей в Россию из Вюртемберга вместе с будущей императрицей Марией Федоровной, вышедшей замуж за будущего императора Павла I. То обстоятельство, что мать будущего главы Третьего отделения была подругой юности императрицы, сыграло решающую роль в начале карьеры А. X. Бенкендорфа. Для получения должного воспитания он был отдан родителями в иезуитский пансион аббата Николя в северной столице, "где на науки обращалось мало внимания, а главное значение придавалось светскому воспитанию". По окончании пансиона в 1798 г. он поступает на службу в лейб-гвардии Семеновский полк унтер-офицером и в последний день этого года производится в прапорщики и назначается во флигель-адъютанты к императору Павлу I (императрица не забывала покровительствовать сыну своей приятельницы). Очевидно, именно этим обстоятельством объясняются и два возложенных на него приятных поручения: в 1800 г. А. X. Бенкендорф был командирован в герцогство Мекленбург-Шверинское, а в 1803 г. состоял при генерале Спренгпортене во время его путешествия по России, Греции и Средиземному морю.
      Со следующего года начинается боевая служба молодого офицера на Кавказе. Уже 1 января 1804 г. он участвует в сражении с лезгинами, 3 января - во взятии Гянджи. За кавказскую кампанию А. X. Бенкендорф награждается орденами Св. Анны 3-й степени и Св. Владимира 4-й степени и в 1804 г. командируется на о. Корфу. Там он под началом генерала Анрепа формирует легион из 600 сулиотов и 400 албанцев. 28 июля следующего года уже командует казаками в сражении при крепости Дзегаме, во время которого он разбил неприятельский авангард. На этом его служба на Кавказском театре военных действий заканчивается, и, получив чин штабс-капитана, он направляется с поручением к королю Пруссии и вскоре принимает участие в войне с гораздо более грозным противником - наполеоновской Францией. В том же году он сражается с французами под Увассельском, Маковом, Липштадтом, а в январе 1807 г. - под Прейсиш-Эйлау. За последнюю битву он награждается русским орденом Св. Анны 2-й степени и прусским "За заслуги", а также в феврале 1807 г. производится в чин капитана, а уже в марте того же года - в чин полковника. Когда Александр I заключает с Наполеоном Тильзитский мир, А. X. Бенкендорф 1824 г. по 14 марта 1825 г., получив в награду за свое усердие табакерку с портретом императора и 50 тысяч рублей.
      Его поведение во время восстания декабристов предопределило его будущую судьбу и обеспечило признательность нового императора. 14-16 декабря 1825 г. А. X. Бенкендорф командовал войсками, расположенными на Васильевском острове, и безоговорочно выступает на стороне Николая I. По своей должности генерал-адъютанта он присутствовал при утреннем одевании монарха. Предчувствуя надвигающуюся опасность, император сказал ему тогда:
      "Сегодня вечером, может быть, нас обоих не будет более на свете, но, по крайней мере, мы умрем, исполнив наш долг". Непосредственно в разгроме декабристов генерал участия не принимал, находясь весь этот критический день рядом с Николаем I, и только вечером 14 декабря он с шестью эскадронами кавалерии вылавливал прятавшихся на Васильевском острове участников восстания. 17 декабря А. X. Бенкендорф был назначен членом Следственной комиссии по делу декабристов, а 25 декабря за проявленную в решающий для императора миг верность награждается орденом Св. Александра Невского. Практически все источники отмечают, что во время следствия над декабристами А. X. Бенкендорф вел себя с арестованными вежливо и корректно. М. А. Фонвизин отмечает: "Из членов тайной Следственной комиссии всех пристрастнее и недобросовестнее поступал... князь Чернышев, допрашивая подсудимых, он приходил в яростное исступление, осыпал их самыми пошлыми ругательствами... Пристойнее вели себя князь Александр Николаевич Голицын и генерал-адъютант граф Бенкендорф, у которых вырывалось сердечное сочувствие и сострадание к узникам". А. Е. Розен приводит в своих воспоминаниях один эпизод, когда будущий глава Третьего отделения пришел на помощь декабристу Назимову, которого Чернышев загонял в ловушку своим вопросом: "Этот вопрос был так неловок, что Бенкендорф, не дав времени отвечать Назимову, привстал и через стол взяв Чернышева за руку, сказал ему: "Послушайте, вы не имеете права задавать подобный вопрос, это дело совести"". Хотя А. X. Бенкендорф и достойно вел себя во время допросов декабристов, многие из которых были его боевыми товарищами, тем не менее настаивал на предании смертной казни пяти заговорщиков для примера.
      Активное участие в работе Следственной комиссии позволило генерал-адъютанту составить свое мнение по поводу побудительных причин, толкнувших декабристов на восстание. Наряду с масонским заговором он указывает на тот факт, что большая часть дворянских имений была заложена в государственном банке и император являлся не только первым дворянином своего Государства, но и первым кредитором своего дворянства. В своем последующем отчете начальник Третьего отделения писал государю: "Самые тщательные наблюдения за всеми либералами, за тем, что они говорят и пишут, привели надзор к убеждению, что одной из главных побудительных причин, породивших отвратительные планы людей "14-го" (декабристов. - Авт.), были ложные утверждения, что занимавшее деньги дворянство является должником не Государства, а царствующей фамилии. Дьявольское рассуждение, что отделавшись от кредитора, отделываются от долгов, заполняло главных заговорщиков, и мысль эта их пережила..." Понятно, что подобная точка зрения, сводящая сложное явление возникновения заговора декабристов к одной простой причине, была с готовностью принята официальной властью.
      Следует также отметить, что во время работы в Следственной комиссии будущий глава органа государственной безопасности детально познакомился с идеями Пестеля о создании могущественной жандармской организации для защиты революционной диктатуры. Первым обратил внимание на сходство идей этих двух представителей противостоящих лагерей в данном вопросе Большевик М. Ольминский в 1919 г., а зарубежный исследователь С. Монас указал даже на некоторые текстуальные совпадения у Пестеля и Бенкендорфа. Суммируя свои ранние наблюдения за французской полицией, идеи, почерпнутые , у Пестеля, и свои собственные размышления на этот счет, А. X. Бенкендорф в январе 1826 г. подает Николаю I проект устройства "высшей полиции". Записка начинается критикой положения дел, существовавшего при прежнем императоре: "События 14-го декабря и страшный заговор, подготовлявший уже более десяти лет эти события, вполне доказывают ничтожество нашей полиции и необходимость организовать новую полицейскую власть по обдуманному плану, приведенному как можно быстрее в исполнение. Тайная полиция почти немыслима, честные люди боятся ее, а бездельники легко осваиваются с ней". Далее он выдвигает следующие принципы организации этой жизненно необходимой структуры: "Для того, чтобы полиция была хороша и обнимала все пункты империи, необходимо, чтобы она подчинялась системе строгой централизации, чтобы ее боялись и уважали, и чтобы уважение это было внушено нравственными качествами ее главного начальника.
      Он должен бы носить звание министра полиции и инспектора корпуса жандармов в столице и в провинции. Одно это звание дало бы ему возможность пользоваться мнением честных людей, которые пожелали бы предупредить правительство о каком-нибудь заговоре или сообщить ему какие-нибудь интересные новости. Злодеи, интриганы и люди недалекие, раскаявшись в своих ошибках или стараясь искупить свою вину доносом, будут, по крайней мере, знать, куда им обратиться.
      К этому начальнику стекались бы сведения от всех жандармских офицеров, рассеянных во всех городах России и во всех частях войск. Это дало бы возможность заместить на эти места людей честных и способных, которые часто брезгуют ролью тайных шпионов, но нося мундир, как чиновники правительства, считают долгом ревностно исполнять эту обязанность". Понятно, что, рисуя идеальный образ главы государственной безопасности, внушающего всем уважение своими нравственными качествами, А. X. Бенкендорф имел в виду себя. Такого же мнения придерживался и новый император, который лишь отказался от предложения о возрождении Министерства полиции да для практической реализации его теоретических построений придал ему в помощь опытного М. Я. фон Фока. Когда контуры новой структуры были более или менее определены и различные предложения по этому поводу обобщены, 25 июля 1826 г. Николай I назначает А. X. Бенкендорфа главным начальником Третьего отделения его канцелярии, шефом жандармов и командующим Императорской главной квартирой. Император не забывал поощрять старательность и преданность и в декабре того же года делает его сенатором, жалует табакерку с собственным портретом и 25 тысяч десятин земли в Бессарабской губернии. Хотя значительную часть работы по организации новой структуры государственной безопасности провел М. Я. фон Фок, тем не менее и А. X. Бенкендорф стремился воплотить в жизнь заявленные в своем проекте положения о нравственных качествах сотрудников "высшей полиции". Достаточно объективный декабрист Н. В. Басаргин отмечает: "Это учреждение могло бы быть страшным орудием гибели при худых качествах исполнителей, но, к счастью, с самого начала граф Бенкендорф... будучи добрым человеком, старался принимать в свой корпус более или менее хороших людей..."
      Ко времени руководства им политическим сыском Российской империи относится целый ряд различных, порой даже диаметрально противоположных, выразительных словесных портретов начальника Третьего отделения. Его личный адъютант А. Ф. Львов впоследствии вспоминал: "...Я непременно вышел бы из службы, если бы отличные качества благородной души Бенкендорфа меня к нему не привязывали более и более. Он был храбр, умен, в обращении прост и прям; сделать зло с умыслом было для него невозможность, с подчиненными хорош, но вспыльчив, в делах совершенно несведущ... к производству дел совершенно неспособен, разсеян и легок на все... Государь любил его как друга". Адъютант старательно подмечал слабые стороны своего начальника: "Я заметил, что Бенкендорф был совершенно чужд производству дел... Приказывал он всегда в полслова, потому что подробно и обстоятельно приказать не мог и не умел..." По поводу некролога на смерть шефа жандармов барон М. А. Корф отметил: "Вместо героя прямоты и праводушия, каким представлен здесь Бенкендорф, он, в сущности, был более отрицательно-добрым человеком, под именем которого совершалось наряду со многим добром, и немало самоуправства и зла. Без знания дела, без охоты к занятиям, отличавшийся особенно безпамятством и вечною разсеянностью, которая многократно давала повод к разным анекдотам... наконец, без меры преданный женщинам, он никогда не был ни деловым, ни дельным человеком и всегда являлся орудием лиц, его окружавших. Сидев с ним в Комитете министров и в Государственном совете, я ни единожды не слышал его голоса ни по одному делу, хотя многие приходили от него самого, а другие должны были интересовать его лично... Должно еще прибавить, что при очень приятных формах, при чем-то рыцарском в тоне и в словах, при довольно живом светском разговоре, он имел лишь самое поверхностное образование, ничему не учился, ничего не читал и даже никакой грамоты не знал порядочно... Верным и преданным слугою своему царю Бенкендорф был, конечно, в полном и высшем смысле слова и преднамеренно не делал никому зла; но полезным он мог быть только в той степени, в какой это соответствовало видам и внушениям окружавших его: ибо личной воли имел он не более, чем дарования или высших взглядов. В жизни своей он много раз значительно обогащался, потом опять расточал все приобретенное и при конце дней оставил дела свои в самом жалком положении". Представитель революционного лагеря А. И. Герцен, не имевший никаких оснований замечать в своем противнике каких-либо положительных качеств, дает следующее описание своего противника, которого он видел в 1840 г.: "Наружность шефа жандармов не имела в себе ничего дурного; вид его был довольно общий остзейским дворянам и вообще немецкой аристократии. Лицо его было измято, устало, он имел обманчиво добрый взгляд, который часто принадлежит людям уклончивым и апатическим. Может, Бенкендорф и не сделал всего зла, которое мог сделать, будучи начальником этой страшной полиции, стоявшей вне закона и над законом, имевшей право мешаться во все, - я готов этому верить, особенно вспоминая пресное выражение его лица, - но и добра он не сделал, на это у него не доставало энергии, воли, сердца". Как видим, даже явные противники и недоброжелатели ставили в вину начальнику Третьего отделения не причиненное им кому-либо зло, а несовершенное добро. Совершенно противоположный отзыв о нем оставил полковник Гагерн, посетивший Россию в 1839 г.: "Он мне не понравился... Лицо его выразительно, и о нем самом я слышал лишь хорошее. Он шеф жандармов и начальник тайной полиции; эту трудную и неприятную обязанность он выполняет, как говорят, с большою добросовестностью и искусством. Говорят, что он многих предупреждает, никогда не возбуждает у государя подозрения по поводу незначительных доносов, но скорее его успокаивает. Он принадлежит к лицам, которые высказывают и смеют высказывать императору истину".
      Под руководством А. X. Бенкендорфа и непосредственными стараниями его ближайшего помощника Третье отделение с самого момента его возникновения развивает активную деятельность. Взяв на вооружение образную формулу М. Я. фон Фока о том, что "общественное мнение для власти то же, что топографическая карта для начальствующего армией во время войны", шеф жандармов начинает эту карту тщательно составлять. Уже в "обзоре общественного мнения" на второй год своего существования Третье отделение дает весьма подробную картину отношения к правительству различных слоев общества. Отмечая наличие в придворном обществе двух группировок, обзор констатирует: "Мнение двора не представляет значения для правительства, так как оно не играет никакой роли в обществе". Столичное высшее общество делится на "довольных" и "недовольных". Если с первыми все ясно, то последние подразделяются в зависимости от причин своего недовольства: "Недовольные разделяются на две группы. Первая состоит из так называемых русских патриотов, столпом коих является Н. С. Мордвинов. Во вторую входят лица, считающие себя оскорбленными в своих честолюбивых замыслах и порицающие не столько самые мероприятия правительства, сколько тех, на ком остановился выбор государя. Душой этой партии, которая высказывается против злоупотреблений исключительно лишь потому, что сама она лишена возможности принимать в них участие, является князь А. Б. Куракин". Однако ни те, ни другие серьезной угрозы из себя не представляют. Средний класс (помещики, неслужилые дворяне, купцы первой гильдии, образованные люди и литераторы), кроме мелких жалоб, никаких причин для недовольства не имеет и является надежной опорой существующей власти.
      Чиновничество не внушает сколько-нибудь серьезных опасений, но "морально наиболее развращено". Третье отделение не закрывает глаза на отрицательные стороны жизни николаевской России и так характеризует бюрократию: "Хищения, подлоги, превратное толкование законов - вот их ремесло. К несчастью, они-то и правят, и не только отдельные, наиболее крупные из них, но, в сущности, все, так как им всем известны все тонкости бюрократической системы". От армии как от целого также не следовало ждать какой-либо опасности: если и нельзя утверждать, что она всем довольна, то, во всяком случае, она "вполне спокойна и прекрасно настроена". Единственную непосредственную угрозу на фоне всеобщего спокойствия представляет собой интеллигентская дворянская молодежь, причем здесь корень бед А. X. Бенкендорф видит в плохом воспитании: "Молодежь, то есть дворянчики от 17 до 25 лет, составляет в массе самую гангренозную часть империи. Среди этих сумасбродств мы видим зародыши якобинства, революционный и реформаторский дух, выливающийся в разные формы и чаще всего прикрывающийся маскою русского патриотизма. Тенденции, незаметно внедряемые в них старшинами, иногда даже их собственными отцами, превращают этих молодых людей в настоящих карбонариев. Все это несчастие происходит от дурного воспитания. Экзальтированная молодежь, не имеющая никакого представления ни о положении России, ни об общем ее состоянии, мечтает о возможности русской конституции, уничтожении рангов, достигнуть коих у них не хватает терпенья, и о свободе, которой они совершенно не понимают, но которую полагают в отсутствии подчинения. В этом развращенном слое общества мы снова находим идеи Рылеева, и только страх быть обнаруженными удерживает их от образования тайных обществ". Тем не менее страх этот удерживал далеко не всех, и в Москве Третье отделение раскрыло кружок братьев Критских, возбудило дело об антиправительственной деятельности студентов и преподавателей Нежинской "гимназии высших наук", пресекло попытку канцеляриста Д. Осинина во Владимире создать тайное общество и обнаружило в Оренбурге тайный кружок молодых офицеров. О живучести идей декабристов в определенной части общества наглядно свидетельствует и письмо главы политического сыска, направленное московскому генерал-губернатору князю Д. В. Голицыну 19 февраля 1827 г.: "Секретно. Милостивый государь князь Дмитрий Владимирович! По важности обстоятельства, основанного впрочем на частном известии, которое я, однако, не осмеливаюсь оставить без уважения, я покорнейше прошу Ваше Сиятельство приказать справиться благовидным и неприметным образом от находящегося в Москве отставного Преображенского полка полковника Александра Николаевича Быкова, рассказывал ли он отставному подполковнику Алексею Янову, проживающему Калужской губернии в Мешовском уезде, что полковник Григорий Протасов говорил ему: "Стыдно быть так малодушным, пора перестать повиноваться и сбросить с себя оковы неволи!", что г. Быков отвечал: "Разве ты хочешь быть Пестелем, чтобы тебя повесили?" и что Протасов возразил: "Пестелю (надо) поставить памятник и приносить жертвы и пр.". Ежели сие окажете справедливым, то покорнейше прошу Ваше Сиятельство приказать узнать, кто именно сей Протасов и где он ныне находятся. В ожидании благосклонного уведомления Вашего о последующем, имею честь быть с совершенным почтением и такою же преданностью Вашего Сиятельства покорнейший слуга Бенкендорф". Третье отделение неуклонно стремилось установить тотальный (по тем временам) контроль за всеми недовольными элементами общества, и уже в 1828 г. А. X. Бенкендорф сообщал императору: "За все три года своего существования надзор отмечал на своих карточках всех лиц, в том или ином отношении выдвигавшихся из толпы. Так называемые либералы, приверженцы, а также и апостолы русской конституции в большинстве случаев занесены в списки надзора. За их действиями, суждениями и связями установлено тщательное наблюдение".
      Пристальное внимание Третье отделение уделяет крестьянам ("так как из этого сословия мы вербуем своих солдат, оно, пожалуй, заслуживает особого внимания со стороны правительства") и совершенно справедливо считает крепостное право одной из ключевых проблем русской жизни: "Исследуя все стороны народной жизни, отделение обращало особенное внимание на те вопросы, которые имели преобладающее значение... Между этими вопросами в течение многих лет первенствующее место занимало положение крепостного населения. Третье отделение обстоятельно изучало его бытовые условия, внимательно следило за всеми ненормальными проявлениями крепостных отношений и пришло к убеждению в необходимости, даже неизбежности отмены крепостного состояния". Как видим, задолго до отмены крепостного права в 1861 г. на необходимости данного принципиального шага настаивали А. X. Бенкендорф и его сотрудники. Понятно, что к этому выводу они пришли, исходя из интересов своего ведомства, дававшего себе отчет, что в массу недовольных входит "все крепостное сословие, которое считает себя угнетенным и жаждет изменения своего положения". В отчете за 1839 г. Третье отделение напоминает власти, что градус недовольства низших слоев общества опасно повышается и "весь дух народа направлен к одной цели - к освобождению". В силу этого А. X. Бенкендорф и его подчиненные приходят к категоричному выводу о том, что "крепостное состояние есть пороховой погреб под Государством".
      Не упустило из зоны своего внимания Третье отделение и зарождающееся рабочее движение, вовремя просигнализировав, правительству и об этой новой опасности. По данным этого ведомства, в 1837 г. "на горных заводах Лазаревых в Пермской губернии некоторые мастеровые заводские... составили тайное общество, имевшее целью уничтожение помещичьей власти и водворение вольности между крепостными крестьянами", и даже выпустили по этому поводу прокламации. Подавляя антиправительственные элементы, Третье отделение не забывало и о необходимости социальной профилактики. В результате этого в 1835 г. был издан первый фабричный закон, а через шесть лет был сделан еще один профилактический шаг: "В 1841 году была учреждена под председательством генерал-майора Корпуса жандармов графа Буксгевдена особая комиссия, для исследования быта рабочих людей и ремесленников в С.-Петербурге. Представленные ею сведения были сообщены подлежащим министрам и вызвали некоторые административные меры, содействовавшие улучшению положения столичного рабочего населения. Между прочим, на основании предложений комиссии, по инициативе III Отделения, была устроена в С.-Петербурге постоянная больница для чернорабочих, послужившая образцом подобному же учреждению в Москве". Необходимо отметить и другие верные оценки главы Третьего отделения по различным вопросам. Так, в 1838 г. он выступил с предложением провести железную дорогу между Москвой и Петербургом, и 6 февраля следующего года был назначен председателем строительственного комитета по проведению между обеими столицами этого нового вида транспорта. Помимо этого. Третье отделение указывало на всеобщее недовольство рекрутскими наборами, в 1841 г. отмечало необходимость улучшения здравоохранения, а на следующий год доводило до сведения правительства всеобщее недовольство высоким таможенным тарифом.
      Весьма непросто складывались отношения А. X. Бенкендорфа с видными представителями литературы того времени, неусыпный надзор за которыми он должен был осуществлять. Еще во время следствия каждого декабриста обязательно спрашивали: "С которого времени и откуда заимствовали вы свободный образ мыслей, то есть от общества ли, или от внушений других, или от чтения книг и сочинений в рукописях, и каких именно?" Обычно участники восстания называли иностранных философов или публицистов, а из отечественных сочинений в первую очередь называли вольнолюбивые стихи Пушкина. В связи с этим В. Л. Модзалевский отмечает: "У членов следственной над декабристами комиссии уже под влиянием одних этих ответов должно было сложиться определенное впечатление о Пушкине как об опасном и вредном для общества вольнодумце, рассеивавшем яд свободомыслия в обольстительной поэтической форме. С такою же определенной репутацией человека политически неблагонадежного и зловредного должен был войти поэт и в сознание одного из деятельнейших членов упомянутой комиссии - известного генерал-адъютанта Бенкендорфа; такое же представление сложилось о нем и у самого императора Николая I... Понимавший истинное значение поэта и его влияние на умы император с 1826 г. сам становится личным цензором А. С. Пушкина, а на долю не разбиравшегося в поэзии А. X. Бенкендорфа достается постоянный надзор за его повседневной жизнью и регулярные занудные поучения, когда "шалопай" переступал границы дозволенного. Принимая точку зрения своего повелителя, главный начальник Третьего отделения так писал императору о величайшем русском поэте: "Он, все-таки, порядочный шалопай, но если удастся направить его перо и его речи, то это будет выгодно"". Если направлением речей и пера поэта занимался лично Николай I, то А. X. Бенкендорф допытывался у него, почему он читал "Бориса Годунова" посторонним людям до его официального разрешения, почему на балу у французского посла он находился во фраке, а не в мундире, позволял или запрещал то или иное передвижение по стране, давал разрешение на женитьбу и многое, многое другое. За 11 лет подобных "отеческих" отношений шеф жандармов писал А. С. Пушкину по различным вопросам 36 раз, а поэт ему - 54 раза. Перед ним он должен был оправдываться и по поводу всевозможных обвинений. Однажды С. С. Уваров, принявший на свой счет пушкинское стихотворение "На выздоровление Лукулла", подал на того жалобу в Третье отделение. Вызванный для собеседования к главе этого ведомства, А. С. Пушкин уверенно заявил, что это стихотворение не об С. С. Уварове. "А о ком же?" - удивился тогда шеф жандармов. "О вас, о вас", - радостно ответил Пушкин. Опешивший А. X. Бенкендорф горячо запротестовал и начал доказывать, что он никогда не воровал казенных дров и не нянчил чужих детей. На это развеселившийся поэт заметил: "Вот видите, вы на свой счет это не принимаете, а Уваров принял". Оценивший шутку глава Третьего отделения рассмеялся и сказал: "И поделом ему". Хотя, как видно из приведенного эпизода, А. С. Пушкин и признавал у начальника тайной полиции чувство юмора, однако в целом сравнивал с ним жженку, "потому что она, подобно ему, имеет полицейское, усмиряющее и приводящее все в порядок, влияние на желудок".
      Совершенно иначе дело обстояло с П. Я. Чаадаевым, опубликовавшим в 1836 г. свое "Философическое письмо". Уже 22 октября того же года шеф жандармов получил рапорт начальника Московского округа жандармского генерала Перфильева, который сообщал, что чаадаевская статья "произвела в публике много толков и суждений и заслужила по достоинству своему общее негодование, сопровождаемое восклицанием: "как позволили ее напечатать?" В публике не столько обвиняют сочинителя статьи - Чаадаева, сколько издателя журнала - Надеждина, цензора же только сожалеют". В тот же день А. X. Бенкендорф приказал Голицыну выслать Надеждина в северную столицу для допроса, а Перфильеву было предписано взять у Чаадаева "все его бумаги без исключения" и доставить их своему главному начальнику. А. X. Бенкендорф вместе с другими видными деятелями той эпохи входит в следственную комиссию по Чаадаеву, которая благодаря собранным Третьим отделением материалам в ноябре провела быстрое, но подробное следствие. Как известно, автор статьи был высочайшим повелением объявлен сумасшедшим.
      Когда в январе 1837 г. А. С. Пушкин погиб на дуэли, то М. Ю. Лермонтов сочинил стихи "На смерть поэта". 22 февраля временно командующий гвардейским корпусом генерал-адъютант Бистром прислал ходивший по рукам рукописный список этого стихотворения начальнику Третьего отделения, и молодой автор незамедлительно попадает в поле зрения этого ведомства. Уже 25 февраля того же года А. X. Бенкендорф уведомил военного министра Чернышева, что император приказал корнета Лермонтова перевести в Нижегородский драгунский полк, а чиновника XII класса Раевского за распространение крамольного стихотворения посадить под арест сроком на один месяц, а потом послать на службу в Олонецкую губернию.
      Помимо своей основной деятельности А. X. Бенкендорф участвует в придворной жизни и неотлучно сопровождает Николая I. Почти немедленно столкнувшись с интригами высшего чиновничества, надзор за которыми также входил в его прерогативы, глава Третьего отделения в письме к Дибичу в марте 1827 г. так изложил свое кредо: "Пока только окажется возможным, я оберегу императора от каких бы то ни было неприятностей, я поседею от этого, но никогда не стану жаловаться. Когда интриги превзойдут меры моего терпения, я попрошу место моего брата в гвардии какой-либо кавалерийской части, там, по крайней мере, когда гремят орудия, интрига остается позади фронта". Случай отдохнуть от придворных интриг ему представился уже на следующий год, когда он сопровождал Николая во время очередной войны с Турцией и участвовал в осаде Браилова, переправе в мае 1828 г. через Дунай, за которую он заслужил императорскую благодарность, взятии Исакчи, а в сражении под Шумлой командовал двумя каре императорского прикрытия. За свои действия в этой кампании в сентябре того же года он был награжден орденом Св. Владимира 1-й степени. 21 апреля 1829 г. А. X. Бенкендорф получает чин генерала от кавалерии и в том же месяце сопровождает императора Николая I во время его поездки в Варшаву на коронацию. После этого торжественного события монарх со своим верным спутником посещают Берлин, а также Тульчин и Киев. 8 февраля 1831 г. руководитель Третьего отделения становится членом Государственного совета и Комитета министров, а в ноябре следующего года возводится, с нисходящим потомством, в графское достоинство Российской империи (ввиду отсутствия у шефа жандармов сыновей этот титул перешел к его родному племяннику Константину Константиновичу). В августе 1834 г. он опять сопровождает императора в его поездке в Пруссию и Австрию, на следующий год - в его путешествии по России, в 1835 г. - на маневры в Калиш.
      Когда в 1837 г. А. X. Бенкендорф серьезно заболел, то Николай I каждый день посещал своего друга. Во время одного такого визита император дал высшую оценку деятельности главы Третьего отделения: "В течение 11 лет он меня ни с кем не поссорил, а со многими примирил". Поскольку примеру государя не замедлили последовать все придворные льстецы, то на протяжении всей болезни у дома руководителя государственной безопасности непрерывно теснились кареты многочисленных визитеров. В результате этого шеф жандармов проникся стойким убеждением, что является "едва ли не первым из всех начальников тайных полиций мира, смерти которого страшатся и которого не преследовали на краю гроба ни одною жалобою". Выздоровев, А. X. Бенкендорф в 1838 г. сопровождал императрицу Александру Федоровну, а в конце того же года - Николая I и герцога Лейхтенбергского в их путешествии из Петербурга в Москву. В 1839 г. шеф жандармов назначается почетным членом и попечителем Демидовского дома призрения трудящихся, а на следующий год становится членом комитетов о дворовых людях и по преобразованию еврейского быта. В мае-июне 1840 г. он сопровождает императора в его поездке в Варшаву и Пруссию, а в июле-сентябре того же года - в путешествии по России. С учетом специфики его работы в 1841 г. шеф жандармов назначается председателем комитета Общества попечения о тюрьмах, в мае вновь сопровождает Николая I в поездке по России, а в августе-сентябре - в путешествии в Пруссию. По возвращении оттуда он был немедленно командирован в Лифляндскую губернию для подавления крестьянских волнений, а в феврале следующего года отправляется в Ригу для присутствия при открытии дворянских заседаний о постановлении правил насчет крестьян в Лифляндской губернии. На 30 августа 1842 г. приходится последнее назначение А. X. Бенкендорфа - членом комитета по делам Закавказского края.
      Здоровье начальника Третьего отделения неуклонно ухудшалось, и достаточно много хлопот доставлял ему прогрессирующий склероз, дававший обильную пищу для самых разнообразных анекдотов по этому поводу. Его помощник Э. И. Стогов впоследствии любил рассказывать о том, как шеф жандармов однажды "пошел пешком отдать визит посланнику (Франции. - Авт.), но его не было дома. Граф хотел отдать визитную карточку, но не нашел ее в кармане. Тогда граф говорит швейцару: запиши меня, ты меня знаешь? Швейцар был новый, отвечал: не могу знать, как прикажете записать? Граф вспоминал, вспоминал и никак не мог вспомнить своей фамилии. Досадуя на себя, пошел домой, обещая прислать карточку. По дороге встретил его граф Орлов и, сидя на дрожках, закричал: "Граф Бенкендорф!" Последний обрадовался, будто что-то нашел, махнул рукой Орлову и, повторяя про себя: "Граф Бенкендорф", вернулся к посланнику и записался". По настоянию врачей А. X. Бенкендорф в апреле 1844 г. выехал на заграничные минеральные воды. К осени главе Третьего отделения стало лучше, и он решил через Ревель вернуться в северную столицу и вновь приступить к своим служебным обязанностям. Однако 11 сентября того же года, находясь на борту парохода "Геркулес", он совершенно неожиданно скончался и был похоронен в своем имении - мызе Фалль около Ревеля в Эстляндской губернии. А. X. Бенкендорф был с 1817 г. женат на вдове П. Г. Бибикова Елизавете Андреевне Донец-Захаржевской (1788-1857) и от этого брака имел трех дочерей: Анну (1818- 1900), Софью (1824-1879) и Марию (1820-1880), дочь последней вышла замуж за сына декабриста С. Г. Волконского.
      Литература: Деревнина Т. Г. Из Истории образования III отделения // Вестник МГУ. Серия Истории. 1973. № 4; Лемке М. Николаевские жандармы и литература 1826-1855 гг. Б.м., 1908; Оржеховский И. В. Самодержавие против революционной России (1826-1880 гг.). М., 1982; Проект гр. А. Бенкендорфа об устройстве высшей полиции // Русская старина. 1900. № 12; Рац Д. "Отрицательно-добрый человек" // Факел. Историко-революционный альманах. М., 1990; Троцкий И. М. Третье отделение при Николае I. М., 1930; Шилов Д. Н. Государственные деятели Российской империи 1802-1917 гг. СПб., 2001.
     
      * * *
      ОРЛОВ Алексей Федорович (8 октября 1786 г., Москва - 9 мая 1861 г., Петербург).
      В 1844-1856 гг. - главный начальник Третьего отделения собственной его императорского величества канцелярии и шеф жандармов.
      Знаменитый род Орловых происходит от Владимира Лукьяновича Орлова, бывшего в 1613 г. губным старостой Бежецкого верха. Его внук Иван Никитич служил сначала стрельцом, а затем перешел в регулярную армию Петра I. Сын его Григорий Иванович Орлов (1685-1746 гг.) уже в 1722 г. дослужился до чина полковника Ингерманландского пехотного полка, был губернатором Новгорода и умер в звании генерал-майора, оставив после себя пятерых сыновей - Ивана, Григория, Алексея, Федора и Владимира. Братья Орловы сыграли решающую роль в дворцовом перевороте 1762 г., доставившем престол Екатерине II, а один из них, Григорий Орлов, был любовником императрицы. Государыня никогда не забывала, что своей короной она обязана отваге и преданности пяти братьев, и именно во время ее царствования происходит возвышение рода Орловых, щедро осыпанного разнообразными милостями. Впрочем, будущий глава Третьего отделения имел не совсем прямое отношение (по правовым понятиям того времени) к этому прославленному графскому роду - он был не законным, а внебрачным сыном генерал-аншефа Федора Григорьевича Орлова и вдовы камер-фурьера Л. С. Попова Елизаветы Михайловны Гусятни-ковой (по другим данным - полковницы Татьяны Федоровны Ярославовой). Наряду с другими внебрачными детьми А. Ф. Орлов официально числился "воспитанником" своего отца. В апреле 1796 г., незадолго до своей смерти, Ф. Г. Орлов уговорил Екатерину II даровать своим "воспитанникам" права потомственного дворянства и фамилию Орловы, однако графского титула своего отца они не унаследовали, и А. Ф. Орлову его пришлось добывать самому. Будущий глава государственной безопасности Российской империи получил домашнее образование, а затем учился в уже упоминавшемся пансионе аббата Николя в Петербурге. По его окончании с января 1801 по май 1804 г. служил юнкером в Коллегии иностранных дел, где и приобрел дипломатические навыки, неоднократно пригодившиеся ему впоследствии. 8 мая 1804 г. был переведен в лейб-гвардии Гусарский полк в чине юнкера и в октябре того же года произведен в корнеты. Уже на следующий год молодой корнет принимает участие в кампании против Франции и 20 ноября 1805 г. отличился в знаменитом сражении под Аустерлицем, за что и получил орден Св. Анны 4-й степени. Через год он производится в чин поручика и в 1807 г. вновь участвует в войне с наполеоновской Францией. За проявленную отвагу на полях сражений под Гейльсбергом (29 мая) и Фридландом (2 июня) А. Ф. Орлов награждается золотой саблей "За храбрость". В 1809 г. в чине штаб-ротмистра он переводится в лейб-гвардии Конный полк, в списках которого "продолжал числиться до конца жизни. Нашествие Наполеона на Россию в 1812 г. будущий начальник Третьего отделения встречает в чине ротмистра и участвует в сражениях под Витебском, Смоленском, Красным и в знаменитой битве под Бородино, во время которой он продемонстрировал незаурядную отвагу и получил шесть сабельных ран в голову и удар пики в бок. За эти сражения 1812 г. А. Ф. Орлов награждается орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом. С января следующего года он назначается адъютантом к великому князю Константину Павловичу и участвует в сражениях под Люженом (в авангарде отряда М. А. Милорадовича) и под Бауценом. За эти два сражения ему в мае 1813 г. присваивается орден Св. Анны 2-й степени и чин полковника (30 августа того же года). Все в том же году он участвует в сражениях под Кульмом и Дрезденом (за них он получает алмазные знаки к ордену Св. Анны), Лейпцигом (за него полковник удостаивается русского ордена Св. Георгия 4-й степени и прусского Железного креста). В кампанию 1814 г. А. Ф. Орлов форсировал Рейн, сражался под Бриенном, Труа, Арсисюр-Об, Фер-Шампенуазе и, наконец, под столицей Франции. Заслуживает упоминания тот факт, что именно внебрачный сын Федора Орлова, Михаил Орлов, брат Алексея, был тем парламентером, который подписал предварительные условия сдачи Парижа русским войскам. За этот исторический акт он получает русский орден Св. Владимира 3-й степени, баварский орден Максимилиана, прусский орден "За заслуги" и австрийский орден Леопольда 4-й степени. С окончанием войны с Наполеоном полковник подает в отставку и 31 августа 1814 г. увольняется с военной службы.
      Тем не менее мирная жизнь оказалась в тот момент не по нему, и почти ровно через год он подает прошение о возвращении на военную службу и вновь зачисляется в кавалерию. Во время последней войны с Наполеоном А. Ф. Орлов находится в составе отдельного отряда, действовавшего против французских партизан. По окончании этой кампании он 12 апреля 1816 г. становится флигель-адъютантом императора Александра I, а через год получает чин генерал-майора. 16 января 1819 г. он назначается командиром своего лейб-гвардии Конного полка (с оставлением в императорской свите) и в том же году А. С. Пушкин, собиравшийся тогда на военную службу, посвящает ему свое стихотворение, начало которого показывает, как высоко ценил поэт человеческие качества будущего начальника Третьего отделения в бытность его боевым генералом:
      О ты, который сочетал
      С душою пылкой, откровенной
      (Хотя и русский генерал)
      Любезность, разум просвещенный;
      О ты, который, с каждым днем
      Вставая на военну муку,
      Усталым усачам верхом
      Преподаешь царей науку,
      Но не бесславишь сгоряча
      Свою воинственную руку
      Презренной палкой палача,
      Орлов, ты прав...
      О своем же намерении вступить на военную службу величайший русский поэт говорил следующим образом:
      Когда ж восстанет
      С одра покоя бог мечей
      И брани громкий вызов грянет,
      Тогда покину мир полей;
      Питомец пламенной Беллоны,
      У трона верный гражданин!
      Орлов, я стану под знамены
      Твоих воинственных дружин;
      В шатрах, средь сечи, средь пожаров,
      С мечом и с лирой боевой
      Рубиться буду пред тобой
      И славу петь твоих ударов.
     
      Надеждам А. С. Пушкина о военной карьере под началом А. Ф. Орлова не суждено было сбыться, а последний 4 июня 1820 г. был назначен генерал-адъютантом императора. Со своими обязанностями он справлялся неплохо и 27 августа следующего года стал командиром первой бригады 1-й Кирасирской дивизии, оставаясь при этом командиром Конного полка, а 18 сентября того же года был награжден орденом св. Анны 1-й степени.
      14 декабря 1825 г. становится переломным днем в судьбе А. Ф. Орлова. В условиях восстания декабристов, когда не только корона, но и сама жизнь Николая I висела на волоске, он первым из полковых командиров привел к новому императору свой лейб-гвардии Конный полк, также первым присягнувший на верность Николаю I под влиянием своего командира. В тот достопамятный день будущий начальник Третьего отделения проявил исключительную активность и с оружием в руках во главе своего полка несколько раз ходил в атаку на восставших.

      То обстоятельство, что по делу декабристов был арестован его родной брат Михаил Орлов, не только в дальнейшем не помешало А. Ф. Орлову, но, наоборот, еще более оттенило исключительную твердость его убеждений и непоколебимую верность престолу. Новый император запомнил преданность себе командира Конного полка и сохранил чувство признательности к нему до конца своей жизни, неоднократно отзываясь об А. Ф. Орлове как о "надежном, умном и истинно русском человеке". Данное обстоятельство, как отмечал сенатор П. Г. Дивов, "дало ему возможность добиться всех отличий, которые он получал, и всех должностей, им занимаемых". Первая крупная награда за мужественное поведение на Сенатской площади последовала 25 декабря 1825 г., когда императорским указом А. Ф. Орлов был возведен, с нисходящим потомством, в графское достоинство Российской империи. В знак признательности к его заслугам Николай I даже избавил его брата Михаила Орлова от неминуемой каторги. В дополнение к графскому титулу будущий шеф жандармов на следующий год получает алмазные знаки к ордену Св. Анны 1-й степени, а еще через год - орден Св. Владимира 2-й степени.
      В апреле 1828 г. он освобождается от командования лейб-гвардии Конным полком и сопровождает Николая I, отправившегося в действующую армию в связи о очередной войной с Турцией. В ходе новой русско-турецкой войны 1828-1829 гг. А. Ф. Орлов вновь демонстрирует свое мужество. На переправе через Дунай у Сатунова в мае он получает вторую золотую саблю "За храбрость" и после этого с особым отрядом в июне берет штурмом крепости Мачин и Гирсово. По окончании этой операции граф назначается командующим 1-й Конно-егерской дивизией и во главе ее участвует в сражениях при Шумле. 25 июня 1829 г. он производится в генерал-лейтенанты. В этом звании А. Ф. Орлов назначается представителем Российской империи (вместе с Ф. П. Паленом) на переговорах с Турцией, во время которых он проявил себя как умелый дипломат. Во многом его стараниями между воюющими сторонами был заключен Адрианопольский мирный договор, чрезвычайно выгодный для России. Согласно ему Турция признавала переход к своему северному соседу устья Дуная с островами и всего Кавказского побережья Черного моря от устья р. Кубани до северной границы Аджарии, благодаря чему закреплялся переход к России основной территории Закавказья. Помимо этого султан признавал автономию Дунайских княжеств, обязывался уплатить в течение полутора лет России контрибуцию в размере полутора миллионов голландских червонцев и подтверждал право русских купцов вести свободную торговлю по всей территории Турции и плавать на кораблях через Босфор и Дарданеллы. За проявленную на этих переговорах настойчивость А. Ф. Орлов награждается в сентябре того же года орденом Св. Александра Невского. В октябре 1829 - мае 1830 г. по повелению Николая I он находится с особым поручением в Константинополе и за его успешное выполнение получает золотую табакерку с алмазами, украшенную императорским портретом. Отдавая должное дипломатическим дарованиям своего приближенного, по окончании Константинопольской миссии император посылает его в Австрию для присутствия на церемонии коронования австрийского императора венгерской короной (в ходе выполнения этого почетного поручения русский посланник награждается большим крестом австрийского ордена Св. Стефана 1-й степени). Помимо чисто официальной части церемонии А. Ф. Орлов координировал в Вене действия европейских правительств против новой революции во Франции.
      В 1831 г. Николай I использует своего эмиссара на внутреннем фронте: в начале года посылает его с рядом поручений к главнокомандующему русскими войсками в Польше генерал-фельдмаршалу И. И. Дибичу, а после этого возлагает на него задачу подавления "холерного бунта" в Петербурге и восстаний в Новгородском и Старорусском военных поселениях. А. Ф. Орлов вновь с успехом выполнил возложенные на него монархом задачи и вместе с репутацией решительного и беспощадного генерала заслужил орден Св. Владимира 1-й степени. В январе следующего года он вновь возвращается на ниву внешней Политики и с дипломатическими поручениями от Николая I отправляется в Пруссию, Голландию и Англию, получив по возвращении алмазные знаки к ордену Св. Александра Невского. Когда в 1833 г. на Ближнем Востоке, вспыхнул острый политический кризис, то русский император не колеблясь направляет именно А. Ф. Орлова в хорошо ему знакомую Турцию. Кризис разразился из-за того, что египетский паша Мухаммед Али восстал против своего номинального повелителя турецкого султана Махмуда II и двинул свои войска на Стамбул. Русское правительство, предпочитая иметь своим соседом слабого турецкого султана, а не сильного египетского пашу, решило оказать помощь своему недавнему противнику и по просьбе Махмуда II направило в феврале 1833 г. в Босфор свою военную эскадру. Однако на месте необходим был опытный человек, способный правильно оценить и оперативно использовать в русских интересах быстро меняющуюся в регионе военно-политическую ситуацию, и Николай I отправляет А. Ф. Орлова в Константинополь в качестве чрезвычайного посланника и одновременно главнокомандующего Черноморским флотом и высаженными с него на турецкую территорию десантными войсками. Русский десант преградил путь египетской армии, а назначенный на эту ответственную должность в апреле А. Ф. Орлов уже 26 июня 1833 г. подписал с султаном Ункяр-Искелесийский договор о вечном мире, дружбе и оборонительном союзе. Данный договор, по которому Турция обязывалась в случае войны России с кем-либо закрыть по ее требованию Дарданельский пролив для всех иностранных военных кораблей, значительно усиливал позиции Российской империи на всем Ближнем Востоке и являлся крупным успехом отечественной дипломатии. За успешное выполнение своей миссии будущий руководитель Третьего отделения 11 июля того же года получает от русского императора чин генерала от кавалерии, а от турецкого султана - золотую медаль с алмазами и его портрет, также украшенный алмазами.
      Через два года после этого он отправляется в Вену с поздравлениями императору Фердинанду I по случаю его восшествия на престол, а также с особым поручением в столицу Пруссии. 6 декабря 1835 г. А. Ф. Орлов назначается членом Государственного совета, а вслед за этим сопровождает императора Николая I в его различных поездках: на юг России (июль-ноябрь 1837 г.; в том же году, исполняя монаршее поручение, ездил в Лондон для принесения поздравлений королеве Виктории с вступлением на престол), Варшаву, Берлин, Штеттин и Стокгольм (май-июнь 1838 г.), по Германии (июнь-сентябрь того же года), в Москву, на Украину и в Варшаву (август-октябрь 1842 г.), в Берлин (август-октябрь следующего года), в Берлин, Брауншвейг, Гаагу и Лондон (май-июнь 1844 г.). М. А. Корф отмечает, что удачливый дипломат и генерал от кавалерии с конца 30-х годов XIX в. становится "едва ли не ближайшим к государю человеком". Следует отметить, что это была еще не самая сильная оценка их взаимоотношений: княгиня Меттерних отмечала, что Николай I обращается с А. Ф. Орловым, как с братом, и редкий день не видится с ним. Как самого близкого своего друга император делает его попечителем своего сына и наследника престола великого князя Александра Николаевича (будущего императора Александра II), которого А. Ф. Орлов также сопровождал в путешествии за границу. В том же 1839 г. Николай I вручает ему орден Св. Андрея Первозванного, а в 1841 г. - и алмазные знаки к нему.
      Подобный характер взаимоотношений государя и подданного позволяет легко понять, что когда встал вопрос о новом главе государственной безопасности, то для Николая 1 не существовало никаких сомнений по поводу того, кому именно доверить этот чрезвычайно ответственный и важный для его личной власти пост. Официально А. Ф. Орлов стал главным начальником Третьего отделения, шефом жандармов и командующим императорской главной квартирой 17 сентября 1844 г., однако фактически приступил к исполнению всех этих обязанностей уже в апреле, сразу после отъезда А. X. Бенкендорфа на лечение за границу. Желчный М. А. Корф записал по этому случаю в своем дневнике: "Нынче все сравнивают его с Бенкендорфом и говорят, что... совершенно одинаковой бездарности и неспособности к делам..." Далее он рисует портрет нового руководителя политического сыска в следующих уничижительных тонах: "...граф Орлов, никогда ничем не занимавшийся, холодный себялюбец, никого уж теперь не обманывающий личиною благородства и рыцарства... не понимающий решительно никакого дела, при всех этих достоинствах в такой еще степени ленив, что даже и между русскими составляет изъятие и потому во всем не касающемся личных его интересов и интересов его друзей совершенно в руках и обладании своих подчиненных". Как легко убедиться из вышеизложенного, М. А. Корф тенденциозно извращает факты, полностью игнорируя труды А. Ф. Орлова на военном и дипломатическом поприщах. Гораздо более снисходителен был к нему посол Баварии в Петербурге де Брэ. Констатируя, что по своему складу характера новый глава Третьего отделения хороший исполнитель, а не советчик, он отмечает, что посредством подчиненной ему массы агентов тайной полиции "Орлову известны самые сокровенные тайны отдельных лиц и семейств, и ему приходится, на основании доставляемых ими сведений, исполнять весьма нелегкие и щекотливые поручения, которые, смотря по обстоятельствам, могут угрожать некоторым лицам бедствием или предохранить их от таковых. (...) К отличительным свойствам его характера принадлежит лень, которая заставляет его избегать важных поручений, а не искать их. Орлов любит держаться в стороне и появляется только там, где его присутствие необходимо. Как человек тактичный, он редко пользуется своей привилегией говорить с императором свободно и откровенно, прибегая к этому только в случае настоятельной необходимости; но когда осторожность того требует, он умеет жертвовать откровенностью требованиям своего положения или того дела, которому он служит". Следует отметить, что А. Ф. Орлов принял назначение руководителем политического сыска достаточно неохотно и с готовностью переложил основной объем работ по Третьему отделению и жандармерии на своего помощника Л. В. Дубельта.
      Согласно официальным отчетам органа государственной безопасности за 40-е годы XIX в., наибольшую угрозу "общественному порядку" политическая полиция видела, во-первых, в активизации деятельности журналов "Отечественные записки" и "Современник", бывших органами революционной демократии, во-вторых, в подъеме студенческого движения в крупнейших вузах страны (Петербургском и Московском университетах, училище правоведения, Горном институте) и, в-третьих, в возникновении общественно-политического движения на Украине. Последнее проявилось в том, что в конце 1845 г. в Киеве возникло Украйно-Словенское общество свв. Кирилла и Мефодия. В начале 1847 г. это общество было обнаружено Третьим отделением, и участие в нем окончилось достаточно печально для Костомарова, Шевченко, Кулика и других его членов. Донесший на них студент Киевского университета Петров из-за презрения товарищей был вынужден покинуть это учебное заведение, но был без экзаменов удостоен звания действительного студента и по инициативе А. Ф. Орлова был вызван в северную столицу и определен "соответственно его способностям" чиновником в Третье отделение. Характеризуя совокупность негативных явлений, орган государственной безопасности заверял царя, что все они носят поверхностный характер, не имеют определенной теоретической основы и затрагивают только незначительные круги общества. Резкий всплеск революционной активности в Западной Европе в 1848 г. вызвал у Николая I и руководства Третьего отделения стремление как можно надежнее изолировать Российскую империю от революционного Запада. Как хорошо им было известно, революционная "умственная зараза" проникала в страну тремя путями: "путешествиями наших по Европе, просвещением и ввозом к нам иностранных книг". Нечего и говорить, что правительство постаралось как можно плотнее перекрыть все эти каналы. С началом революций 1848 г. Николай I распорядился вызвать на Родину всех находившихся в Западной Европе русских подданных, и Третье отделение бдительно следило за неукоснительным исполнением этого указа. Сверх того, от русских дипломатических представительств в Европе оно получало необходимую Информацию для проверки "политической благонадежности" этих путешественников. Одновременно было установлено "постоянное и неослабное наблюдение" за всеми находящимися в стране иностранцами и тщательно контролировался въезд на территорию Российской империи и выезд за границу, которые практически были сведены к минимуму.
      Несмотря на все старания политического сыска революционные идеи частично все же проникли на территорию империи, особенно в Царство Польское и западные губернии. Показателем этого стало возросшее количество политических дел, связанных с чтением запрещенных книг, порицанием существующих порядков, обсуждением и одобрением событий в Западной Европе, "вольномыслием" в учебных заведениях, антиправительственными выступлениями и т. п. Хотя большинство этих дел были мелкими, а подчас и просто надуманными, тем не менее некоторые дела были достаточно крупными по меркам того времени. Так, например, стараниями Третьего отделения был пресечен "мятежный заговор в Вильно, ставивший целью освободить бывшие польские провинции от русского владычества", а в Училище правоведения, среди учащихся которого были обнаружены "преступные замыслы" относительно правительства, был "наведен порядок". Особняком в этом перечне стоит знаменитое дело петрашевцев, по которому под следствие попало 123 человека. Сам кружок образовался вокруг М. В. Петрашевского в 1844 г., а с осени следующего года стал регулярно собираться по пятницам. Своей целью участники кружка ставили пропаганду идей демократии и утопического социализма в широких массах, однако под влиянием революционного взрыва в Западной Европе в 1848 г. начали задумываться над более радикальными действиями. В преддверии ожидаемого ими начала крестьянской революции М. В. Петрашевский и Н. А. Спешнев уже разработали план руководства восстанием, которое, по их замыслу, должно было начаться в Сибири, затем перекинуться на Урал, Волгу и Дон и закончиться свержением царя. В конце 1848 - начале 1849 г. на "совещаниях пяти" (Петрашевский, Спешнев, Момбелли, Львов и К. Дебу) ставился уже вопрос о создании тайного общества, его программе и тактике. Хотя слухи о том, что "по пятницам Петрашевский пишет новые законы", ходили даже среди петербургских дворников, правоохранительные органы обратили внимание на это еженедельное многолюдное сборище весьма поздно. При этом следует отметить, что первым это общество обнаружило не Третье отделение, а его давний конкурент - Министерство внутренних дел, что, разумеется, свидетельствовало о не очень высоком профессионализме специализированного органа политического сыска.
      О том, как в 1848 г. разворачивалась конкурентная борьба по поводу этого громкого дела, впоследствии красочно поведал А. И. Герцен: "Министр внутренних дел получил уведомление о поведении Петрашевского. Он поселил одного шпиона, в качестве торговца табаком, в доме Петрашевского, чтобы войти в доверие его прислуги, а другого, по фамилии Антонелли, официально причисленного к Министерству иностранных дел, обязали сообщать министерству о заседаниях общества. Счастливый своим открытием, Перовский докладывает о нем государю, но, может быть, вы думаете, что он шепнул об этом и своему коллеге по тайной полиции, графу Орлову? Боже сохрани! Он потерял бы тогда отличный случай доказать царю, что тайная полиция состоит из ничтожеств. Перовский хочет оставить себе одному честь спасения отечества. Поэтому граф Орлов в течение десяти месяцев не знает об этом большом деле; Перовский потирает себе руки и ухмыляется. К сожалению, он не может велеть государю хранить тайну: в минуту гнева государь, прежде чем его птицелов успел протянуть все силки, сказал графу Орлову, что у его ищеек нет нюха, что это - сопливые собаки. Оскорбленный в своем самолюбии, граф Орлов собирает сведения и докладывает царю, что министр внутренних дел, чтобы возвысить себя, наговорил его величеству всякого вздора, что это дело совсем не так значительно, как его описывают, что не надо разукрашивать его особенно в глазах иностранцев, и, приняв некоторые патриархальные меры против главных вождей, можно прекратить дело без шума и скандала. Тогда Перовский, боясь, как бы столкновение мнений не выяснило правду, как бы не нашли только зародыш заговора, далеко не достигшего приписываемых ему размеров, и опасаясь, что вследствие этого ему не будет дан в вознаграждение графский титул, упрашивает царя отсрочить арест виновных... Но у государя хватило терпения только на восемь месяцев; статья в "La Semain", которая, обсуждая венгерские дела, говорила, что скоро у царя будет много своих хлопот, была каплей, переполнившей чашу. Царь не внимал убеждениям Перовского и назначил набег в ночь на 23 апреля (5 мая) 1849 года. Взаимное недоверие между начальниками двух полиций было так сильно, что каждый послал своего помощника. Со стороны графа Орлова был генерал Дубельт, а со стороны Перовского - Липранди...
      Как только первые подсудимые, в числе 48, были приведены утром в канцелярию графа Орлова, он имел удовольствие убедиться собственными глазами в том, что доклады Перовского были не вполне точны, по крайней мере в смысле личной значительности заговорщиков. Среди обвиняемых, на которых падали самые тяжелые подозрения, был мальчик 14-15 лет, жандармы разбудили его рано утром, и он мирно доканчивал свой сон в зале канцелярии, пока его не разбудил внезапно громкий голос графа Орлова: "Что заставило вас устроить заговор, а?.. Вас слишком хорошо кормили, сукины сыны, вы с жиру беситесь!" Этот взрыв гнева не был притворством знатного графа; он был искренен, потому что видел перед собой молодых людей, при помощи которых министр внутренних дел чуть было не подставил ему знатную подножку".
      Промах, допущенный Третьим отделением, вовремя не обнаружившим заговор, никак не отразился на положении его начальника; что же касается петрашевцев, то из 123 человек 22 предстали перед военным судом, который приговорил почти всех из них, за исключением одного, к расстрелу. На Семеновском плацу все уже было приготовлено к смертной казни, однако в последний момент Николай I заменил расстрел каторгой или арестантскими ротами. Несмотря на эти отдельные проявления недовольства властью, по поводу которых шеф жандармов обещал "вести самое строгое наблюдение за всеми частными сходбищами и собраниями", "пресекать любые действия злоумышленников" и тщательно следить за "состоянием духа и направлением умов в учебных заведениях", в масштабе всей страны А. Ф. Орлов не видел никакой серьезной угрозы и заверял императора что "в России не было никакого повода опасаться волнений или беспорядков. Общее настроение русского общества отличалось не только спокойствием, но даже некоторой вялостью".
      Не успел руководитель Третьего отделения избежать негативных для себя последствий дела петрашевцев, как его ждала новая неприятность, на этот раз в недрах собственного ведомства. Как уже отмечалось, в январе 1849 г. из архива органа государственной безопасности пропало сразу 18 докладов А. Ф. Орлова императору с резолюциями последнего. Вырезки из них вместе с анонимной запиской потом были отправлены по почте самому Николаю I. Специально образованная по этому вопиющему случаю следственная комиссия быстро установила, что виновником всего этого был бывший доносчик А. Петров. Взятый секретарем "сверх штата" в Третье отделение, он похитил секретные бумаги и продал их частным лицам. В результате этого дела А. Ф. Орлов проводит в апреле 1849 г. реорганизацию архивного дела во вверенном ему ведомстве. С этого момента архивом политического сыска начал ведать не один человек, как это было раньше, а целых три - начальник архива и два его помощника. Начальник Третьего отделения предлагал подбирать для подобного рода деятельности "самых надежных и не из молодых" чиновников и одного из них поселить в самом здании ведомства с тем, чтобы у него всегда хранился ключ от архива и он даже ночью был "готов в случае дел для справок". На время руководства А. Ф. Орлова Третьим отделением приходится и начало революционной деятельности А. И. Герцена, пропаганда которого оказала значительное воздействие на умы современников. Впервые будущий революционер попал в поле зрения государственной безопасности в июле 1834 г., когда в Москве сложился революционный кружок, члены которого были пойманы за пением "пасквильных" песен. Документы того следствия дают будущему основателю Вольной русской типографии следующую характеристику: "Герцен подвергнут аресту по дружественной связи с Огаревым. Он человек самых молодых лет с пылким воображением, способностями и хорошим образованием. В пении пасквильных стихов не участвовал, но замечается зараженным духом времени. Впрочем, никаких злоумышлении или связей с людьми неблагонамеренными в нем не обнаружено". Тем не менее после этого происшествия А. И. Герцен был выслан сначала в Пермь, а затем в Вятку и взят на заметку Третьим отделением как потенциальный оппозиционер существующей власти. В 1847 г. он с семьей выезжает за границу и в 1850 г. отвечает отказом на требование русского правительства вернуться на родину. В августе 1852 г. А. И. Герцен переезжает в Лондон и на следующий год основывает там Вольную русскую типографию для идеологической борьбы с самодержавием и крепостничеством. В конкретных исторических условиях середины XIX в., по словам самого Герцена, "основание русской типографии в Лондоне является делом наиболее практически революционным, какое русский может сегодня предпринять в ожидании исполнения иных, лучших дел". В том же 1853 г. он публикует свое первое обращение к русскому обществу "Юрьев день! Юрьев день!" и рассылает в почтовых конвертах разным лицам в России. Один экземпляр этого воззвания получил граф Потемкин, передавший его императору. Николай I, в свою очередь, передал его Дубельту в Третье отделение с весьма примечательной надписью: "Получено по почте из Лондона к Потемкину, это сочинение известного Герцена и, вероятно, прислано ко многим; любо читать! - пришли мне назад". Развернутая А. И. Герценом агитация набирала обороты, и с 1855 г. он начинает издавать альманах "Полярная звезда", посвященный запретным политическим темам и получивший в России "широчайшее распространение. В 1856 г. в Лондон приезжает Н. П. Огарев, и совместно с А. И. Герценом с 1 июля следующего года они выпускают "Колокол" - первую русскую революционную газету. Развернутая в столице Великобритании агитация оказала колоссальное революционизирующее воздействие на русское общество, справиться с которым Третье отделение оказалось не в состоянии.
      Параллельно с руководством политическим сыском А. Ф. Орлов получает новые поручения от императора: с 22 сентября 1844 г. он становится членом Комитета по делам Закавказья, 10 октября того же года - председателем Совета о военно-учебных заведениях, 12 октября - главноначальником над Лазаревским институтом восточных языков в Москве, 23 октября - председателем комитета Общества попечения о тюрьмах, а в ноябре - членом Комитета по делам о лифляндских крестьянах. В мае 1845 г. руководитель Третьего отделения сопровождает Николая I в его путешествии в Польшу, Брест-Литовск, Новгород, Киев и Полоцк, а в августе-декабре того же года - в поездке на юг России, Польшу, Венгрию, Италию, по Средиземному морю и обратно в северную столицу. В последующие годы он также сопутствует своему царственному другу в путешествиях в Варшаву (май-июнь 1846 г.), в Москву (сентябрь-октябрь того же года), по Европейской части России (сентябрь 1847 г.), в старую столицу по случаю освящения вновь сооруженного Кремлевского дворца (март-апрель 1849 г.), в Варшаву по случаю похода в Венгрию (май 1849 г.), а оттуда в Галицию и обратно в Варшаву в июне того же года, в Петербург и обратно в столицу Царства Польского (июнь-ноябрь), после чего в августе с императором возвращается в северную столицу, в поездку по западным губерниям России (весна 1850 г.), в Киев и Варшаву (сентябрь-октябрь того же года). В апреле-июне 1861 г. шеф жандармов сопутствует императору в его поездке в Австрию, осенью того же года - в Киев, летом следующего года - в плаванье морем в Берлин, в сентябре-октябре - в поездке по России, а осенью 1853 г. - в Ольмюц и Потсдам. После начала Крымской войны А. Ф. Орлов в 1854 г. вел в Вене неудачные переговоры о сохранении нейтралитета Австрийской империи в этом конфликте. Перед своей смертью в феврале 1855г. Николай I долго беседовал со своим самым близким другом и поручил его особому вниманию своего наследника. 24 февраля А. Ф. Орлов был назначен исполнителем духовного завещания покойного императора.
      Поскольку в техническом отношении крепостническая николаевская Россия, рассчитывавшая на войну с одной лишь Турцией, оказалась не готовой к столкновению с передовыми промышленно развитыми державами Западной Европы, то, несмотря на мужество своих войск, империя в этом конфликте потерпела военное поражение. Представляя в качестве руководителя Третьего отделения отчет за 1855 г. о положении дел в стране, А. Ф. Орлов советовал новому императору заключить мир: "война чрезвычайно тягостна для России: рекрутские наборы, ополчение, остановившаяся торговля умножают нужды и бедность, и хотя русские готовы переносить и дальнейшие бедствия, но если бы правительство, сохраняя твердость и свое достоинство, достигло мира на условиях честных, то это было бы общею радостью в империи". Проблема выхода из проигранной войны с сохранением лица была неотложнейшей задачей для молодого Александра II, и ее решение было возложено на опытного дипломата и старинного друга прежнего императора. А. Ф. Орлов в феврале-марте 1856 г. возглавляет русскую делегацию на Парижском конгрессе и, используя противоречия между союзниками, добивается от Запада смягчения для России условий мира. Согласно условиям Парижского мирного договора, подписанного 18 марта. Российская империя возвращала Турции Каре в обмен на Севастополь и другие города, занятые союзниками, а Черное море объявлялось нейтральным с запрещением иметь там военный флот и арсеналы не только для России, но и для Турции. По всей видимости, в сложившихся обстоятельствах это были лучшие условия, на которые могла рассчитывать проигравшая войну сторона. За выполнение этой своей последней дипломатической миссии А. Ф. Орлов в августе 1856 г. получил от нового императора темнобронзовую медаль в память войны 1853-1856 гг. и нисходящее княжеское достоинство Российской империи, а французское правительство наградило его уже в апреле орденом Почетного легиона.
      Хотя в царствование Александра II Орлов пользовался не меньшим почетом, чем во время правления его отца, и в первый же год пребывания на престоле сына Николая I был удостоен новых назначений (февраль 1855 г. - председатель комитета для рассмотрения предложений о сооружении железных дорог, март того же года - член высшего комитета для рассмотрения правил для управления помещичьими имениями Витебской, Могилевской, Гродненской и Киевской губерний), однако годы брали свое, и из-за болезней Алексею Федоровичу все с большим трудом удавалось выполнять возложенные на него многочисленные обязанности. По этой причине он 9 апреля 1856 г. оставляет посты главного начальника Третьего отделения, шефа жандармов и командующего императорской главной квартирой, но взамен назначается председателем Государственного совета. Комитета министров, а также Кавказского и Сибирского комитетов. Поскольку после прекращения Крымской войны главным вопросом царствования Александра II стала отмена крепостного права, то уже 3 января 1857 г. бывший руководитель государственной безопасности назначается председателем в Особый комитет для рассмотрения постановлений и предположений о крепостном состоянии (с 16 февраля 1858 г. переименован в Главный комитет по крестьянскому делу). В отличие от своего предшественника А. X. Бенкендорфа А. Ф. Орлов был убежденным противником немедленного освобождения крестьян и, находясь с 1857 по 1860 г. во главе данного органа, стремился по мере возможности затормозить этот процесс, а если уж и осуществить освобождение, то только в самых ограниченных размерах.
      Во время двух отлучек Александра II из столицы в 1857 г. он был членом Комиссии, учрежденной "для единообразного и безостановочного отправления дел, на усмотрение его императорского величества поступающих", за что дважды удостоился монаршей признательности. Под конец жизни здоровье бывшего начальника Третьего отделения значительно ухудшилось, и, как отмечает граф В. А. Соллогуб, "в старости ум его ослабел, память ему изменила, и он находился в состоянии, близком к помешательству; тем не менее все относились к нему с большим почтением, и проживавшие в провинции его бывшие знакомые или подчиненные считали, бывая в Петербурге, своею обязанностью его посетить". Будучи не в силах продолжать службу, А. Ф. Орлов в конце 1859 г. оставляет Комитет финансов, а 8 января 1861 г. испросил увольнение от всех своих прочих должностей. В отставке он прожил всего четыре месяца и скончался в Петербурге, будучи похоронен в Благовещенской церкви своего любимого лейб-гвардии Конного полка. Его женой была Ольга Александровна Жеребцова, дочь сенатора и тайного советника А. А. Жеребцова, родившая ему дочь Анну, умершую в младенчестве, и сына Николая (1827-1885), дослужившегося до званий генерал-адъютанта и генерала от кавалерии и бывшего русским послом в Париже (1871-1884) и Берлине (1884-1885).
      Правой рукой первых двух руководителей Третьего отделения был Леонтий Васильевич Дубельт (16 сентября 1792 г. - 27 января 1862 г.). Что касается происхождения начальника штаба Отдельного корпуса жандармов, то сам Л. В. Дубельт любил рассказывать, что мать его была принцессой испанского королевского дома Медина-Челли, которую отец похитил и привез в Россию, в то время как недоброжелатели считали его сыном латышских крестьян. Истина, судя по всему, лежит где-то посередине, и будущее светило политического сыска происходило из лифляндского дворянского рода, известного в Прибалтике с начала XVIII в. Получив домашнее образование, Л. В. Дубельт в 1801- 1807 гг. продолжил учебу в Горном кадетском корпусе, а по его окончании поступил на службу в Псковский пехотный полк в должности прапорщика. В течение последующих семи лет он участвует во всех войнах с Наполеоном: русско-французской войне 1806-1807 гг., Отечественной войне 1812 г. (во время Бородинского сражения был ранен в ногу), а также заграничных походах русской армии в 1813-1814 гг. Во время последних Л. В. Дубельт состоял адъютантом при генералах Д. С. Дохтурове и Н. Н. Раевском, благодаря чему оказался близок к декабристским кругам. Служебная карьера также складывалась неплохо: в сентябре 1817 г. он дослужился до чина подполковника, с 1821 г. был дежурным штаб-офицером 4-го пехотного корпуса, а на следующий год стал полковником и получил под начало Старооскольский пехотный полк.
      В тот период Л. В. Дубельт являет собой классический пример вольнодумца, состоит членом двух масонских лож и считается "одним из первых крикунов-либералов Южной армии". Хотя он продолжал поддерживать связи с декабристами, однако в их тайное общество так и не вступил, предпочитая ограничиваться одними разговорами. Благодаря этому обстоятельству Л. В. Дубельт после 14 декабря 1825 г. попадает под следствие, его фамилия заносится в "Алфавит" декабристов, однако к суду он так и не привлекается и спокойно продолжает военную службу. Остатки вольнодумства у него, по всей видимости, сохранились, и в 1828 г. он поссорился с начальником дивизии и подал в отставку "по домашним обстоятельствам". Поскольку ни отец, ни сам Л. В. Дубельт особого богатства на военной службе не скопили, то лишившийся полковничьего жалованья отставной офицер начинает искать доходное место службы и в конечном итоге в 1830 г. по рекомендации Мордвинова поступает в корпус жандармов. Как император Николай I, так и создатель Третьего отделения стремились превратить жандармерию в элитный корпус, имевший солидный нравственный авторитет в глазах общества, и с этой целью привлекали на службу туда не только "людей честных и способных", но и некоторых "вчерашних вольнодумцев".
      Л. В. Дубельт весьма удачно вписался в новую Политику, однако, судя по всему, некоторое время испытывал сомнения в правильности сделанного выбора и всячески оправдывал его с моральной точки зрения. В январе 1830 г. новый жандармский офицер писал своей жене Анне Николаевне Перской (племяннице члена Государственного совета Н. С. Мордвинова), что просил предупредить начальника Третьего отделения "не делать обо мне представления, ежели обязанности неблагородные будут лежать на мне, что я не согласен вступить во вверенный ему корпус, ежели мне будут давать поручения, о которых доброму и честному человеку и подумать страшно". Проявляя уже немалую долю демагогии и лицемерия, он так рассеивает опасения своей супруги по поводу того, что служба в жандармерии замарает его честь и доброе имя: ""Не будь жандарм", - говоришь ты! Но понимаешь ли ты, понимает ли Александр Николаевич (Мордвинов. - Авт.) существо дела? Ежели я, вступая в Корпус жандармов, сделаюсь доносчиком, наушником, тогда доброе мое имя, конечно, будет запятнано. Но ежели, напротив, я, не мешаясь в дела, относящиеся до внутренней полиции, буду опорою бедных, защитою несчастных, ежели я, действуя открыто, буду заставлять отдавать справедливость угнетенным, буду наблюдать, чтобы в местах судебных давали тяжебным делам прямое и справедливое направление, - тогда чем назовешь ты меня?" Вряд ли будущий помощник двух первых руководителей государственной безопасности был настолько наивен, что полагал, что на самом деле не будет вмешиваться в "относящиеся до внутренней полиции" дела - данная версия, судя по всему, предназначалась для домашнего употребления. Для общественного мнения сообразительный Л. В. Дубельт припас другое оправдание: "Обязанности полиции состоят в защите лиц и собственности; в наблюдении за спокойствием и безопасностью всех и каждого; в предупреждении всяких вредных поступков, и в наблюдении за строгим исполнением законов; в принятии всех возможных мер для блага общественного, в защите бедных вдов и сирот и в неусыпном преследовании всякого рода преступников. Пусть мне докажут, что такого рода служба не заслуживает уважения и признательности сограждан".
      Обладая минимальными связями, но зато недюжинным умом и исключительной работоспособностью, Л. В. Дубельт всего за пять лет делает стремительную карьеру на новом месте службы. Если в 1830 г. он начал свою деятельность как губернский жандармский штаб-офицер, то на следующий год становится дежурным офицером корпуса жандармов, а в 1835 г. занимает уже пост начальника штаба корпуса жандармов. В характеристике, данной Л. В. Дубельту начальником II жандармского округа генерал-лейтенантом А. А. Волковым, подчеркивалось, что он "трудами постоянными, непоколебимою нравственностью и продолжительным прилежанием оказал себя полезным и верным, исполнительным в делах службы". Сохранилось немало различных отзывов о нем и со стороны идейных противников самодержавия, сталкивавшихся с начальником штаба корпусов жандармов, и со стороны более или менее нейтральных наблюдателей, не вовлеченных в борьбу правительства и революционеров. Сталкивавшийся с ним А. И. Герцен дал ему такую характеристику: "Дубельт - лицо оригинальное, он наверное умнее всего Третьего и всех трех отделений собственной канцелярии. Исхудалое лицо его, оттененное длинными светлыми усами, усталый взгляд, особенно рытвины на щеках и на лбу ясно свидетельствовали, что много страстей боролось в этой груди, прежде чем голубой мундир победил или, лучше, накрыл все, что там было. Черты его имели что-то волчье и даже лисье, т.е. выражали тонкую смышленность хищных зверей, вместе уклончивость и заносчивость. Он был всегда учтив". Звериные черты жандармского начальника бросились в глава и П. Каратыгину; вспоминая о Л. В. Дубельте, он отмечал, что "это была замечательная личность во многих отношениях: прекрасно образованный, прозорливый, умный и отнюдь не злой души человек, он по должности, им занимаемой, и отчасти по наружности был предметом ужаса для большинства жителей Петербурга. Его худощавое лицо с длинными седыми усами, пристальный взгляд больших серых глаз имели в себе что-то волчье. Хроническая усмешка и язвительность при разговоре с допрашиваемыми пугали".
      Н. И. Костомаров, встретившийся с Л. В. Дубельтом при допросе, вспоминал, что тот выражался в высшей степени мягко и все приговаривал: "мой добрый друг", "ловко цитировал в подтверждение своих слов места из Священного Писания, в котором был, по-видимому, очень сведущ, и искусно ловил на словах". И. В. Селиванов так описывал свое содержание под стражей: "На следующее утро пришел ко мне Дубельт и начал разговор расспросами: "Хорошо ли вам? Тепло ли? Что курите, табак или сигары? Не имеете ли каких-нибудь особых привычек?" и прочее... Через полчаса явился ко мне дежурный офицер с теми же самыми вопросами..." Если А. И. Герцен сумел раскусить лицемерие Л. В. Дубельта, то на некоторых других революционеров обходительное обращение жандармского офицера производило поистине чарующее впечатление. Попавший в Третье отделение по делу петрашевцев Ф. М. Достоевский назвал Л. В. Дубельта "преприятным человеком", а познакомившийся с ним непосредственно перед заключением в крепость известный польский революционер Сераковский затем писал ему: "Генерал! Счастливы юноши, что Вы стражем порядка. Вы старик, но с верующею, не угасающею душою. Я уже решился! Выслушайте меня сами, зайдите ко мне сами, генерал. Богу помолюсь за Вас!" Хотя фактический руководитель корпуса жандармов и очень искусно носил свою маску доброго и известного человека и обожал, чтобы к нему обращались со ссылками на "всем известную его доброту", изредка эта маска спадала и из-под нее появлялось его истинное лицо, особенно по отношению к тем немногим, которые остались равнодушны к его чарам. И. В. Селиванов в своих записках приводит следующий характерный эпизод: "Вслед за упоминанием им имени Герцена... Дубельт вспыхнул, как порох; губы его затряслись, на них показалась пена.
      - Герцен! - закричал он с неистовством. - У меня три тысячи десятин жалованного леса, и я не знаю такого гадкого дерева, на котором бы я его повесил".
      Не пользовался особым расположением жандармского офицера и А. С. Пушкин. Охотно соглашаясь со всеми утверждениями о его гениальности, Л. В.Дубельт всегда замечал, что тот следует по ложному пути и "прекрасное не всегда полезно". После смерти поэта в обществе бытовало мнение, что, прекрасно зная о предстоящей дуэли Пушкина с Дантесом, А. X. Бенкендорф и Л. В. Дубельт специально послали "не туда" жандармов, обязанных предотвратить дуэль. Когда же великого поэта не стало, Дубельт сделал все, от него зависящее, для ограничения влияния произведений Пушкина на умы людей и, в частности, при случае ласково сказал издателю Краевскому: "Что это, голубчик, вы затеяли, к чему у вас потянулся ряд неизданных сочинений Пушкина? Э-эх, голубчик, никому-то не нужен ваш Пушкин... Довольно этой дряни, сочинений-то вашего Пушкина, при жизни его напечатано, чтобы продолжать и по смерти его отыскивать "неизданные" его творения да и печатать их. Нехорошо, любезнейший Андрей Александрович, нехорошо..."
      Следует отметить, что умный жандармский офицер был не расположен безоговорочно верить всем доносам своих многочисленных информаторов и в ряде случаев тщательно их перепроверял. Когда, например, литератор Ф. В. Булгарин подал донос на своего конкурента, упоминавшегося выше А. А. Краевского, Л. В. Дубельт распорядился его проверить, в результате чего стало ясно, что весь донос построен на недобросовестно подобранных цитатах: "Г-н Булгарин хорошо знает, что нет книги в свете, не исключая и самого Евангелия, из которых нельзя было бы извлечь отдельных фраз и мыслей, которые отдельно должны казаться предосудительными". Вообще отношение Л. В. Дубельта к доносчикам было двойственным. Активно пользуясь их услугами по долгу службы, с одной стороны, с другой стороны он выражал к ним явную брезгливость и неизменно оплачивал их доносы денежными суммами, кратными трем, "в память тридцати сребреников", за которые Иуда продал Иисуса Христа. Временами подобную брезгливость обнаруживал и сам Николай I. Когда один студент сделал донос на запрещенную религиозную секту, то по завершении дела Л. В. Дубельт объявил ему: "Вот вам триста рублей, но, согласно воле государя императора, оставьте университет и - милости просим к нам - юнкером в жандармский дивизион".
      Помимо повседневной работы он принимает активное участие в структурных преобразованиях государственной безопасности Российской империи. В 1836 г. под руководством Л. В. Дубельта разрабатывается Положение об учреждении Отдельного корпуса жандармов, впервые законодательно формулирующего должностные обязанности жандармских чинов. Причем, если конкретные обязанности губернских жандармских штаб-офицеров формулируются там весьма расплывчато (они "определяются особыми инструкциями шефа жандармов"), то должностные функции "нижних чинов" жандармского корпуса определяются Положением подробно: "I) Приведение в исполнение законов и приговоров суда...; 2) ...поимка воров, беглых, корчемников, преследование разбойников и рассеяние законом запрещенных скопищ; 3) ...усмирение буйства и восстановление нарушенного повиновения; 4) ...преследование и поимка людей с запрещенными и тайно провозимыми товарами; 5) ...препровождение необыкновенных преступников и арестантов...; 6) сохранение порядка на ярмарках, торжищах, церковных и народных празднествах". После смерти М. Я. фон Фока ближайшим помощником начальника Третьего отделения А. X. Бенкендорфа на некоторое время стал Мордвинов. Однако последний вскоре провинился в том, что пропустил в печать (в альманахе "Сто русских литераторов") портрет декабриста Бестужева-Марлинского, после чего был отправлен в отставку, а правой рукой главы политического сыска стал Л. В. Дубельт. С 1839 г. он долгие годы одновременно был начальником штаба Отдельного корпуса жандармов и управляющим Третьим отделением. И. М. Троцкий дает следующую оценку подобному совмещению: "Самое единство III Отделения и жандармерии держалось только на личной унии шефа жандармов и начальника III Отделения. Только в 1839 году должность начальника штаба корпуса жандармов была соединена с должностью управляющего III Отделением, и лишь в 1842 году окончательно слились все жандармские части.
      Вся эта работа была проведена под непосредственным воздействием Л. В.Дубельта, которого и можно считать творцом жандармской системы в том виде, в каком она существовала при нем и впоследствии. Руководитель государственной безопасности очень быстро оценил своего умного и энергичного нового помощника. О том, до какой степени А. X. Бенкендорф дорожил своим заместителем, наглядно свидетельствует следующий эпизод. Когда Николай I знал Л. В. Дубельта еще мало, он поверил какой-то жалобе на него и выразил ему свое неудовольствие. Когда после этого начальник штаба Отдельного корпуса жандармов подал в отставку, то А. X. Бенкендорф явился к императору с двумя бумагами. Одна из них была прошением Л. В. Дубельта об отставке, а на вопрос о содержании второй глава политического сыска ответил Николаю I: "А это моя отставка, если вы ту подпишете". Нечего и говорить, что государь не пожелал расставаться со своим преданным начальником Третьего отделения, и Л. В. Дубельт остался на службе.
      Несмотря на все старания второго лица в государственной безопасности создать о себе впечатление как о благородном и добром человеке, значительная часть светского общества воспринимала его как лицемерную личность. Подтверждением этого служит и каламбур по поводу его фамилии (Generaf Double, что в переводе с французского означало "лукавый генерал"), и резкий отзыв о нем П. В. Долгорукова: "...Леонтий Васильевич Дубельт, столь гнуснопамятный в летописях николаевского царствования, сын лифляндского крестьянина-латыша, поступившего в военную службу и с офицерским чином приобретшего дворянское достоинство. Дубельт человек ума необыкновенного, но в высшей степени жадный, корыстный и безразборчивый. Честь, совесть, душа - все это для него одни слова, пустые звуки. Лучшим средством к обогащению в России служат административные злоупотребления и отсутствие гласности, и поэтому Дубельт, в семнадцатилетнее свое пребывание на пашалыке (область, управляемая пашой. - Авт.) III отделения, всегда являлся яростным защитником всех злоупотреблений и всех мерзостей орды чиновничьей". Пока во главе Третьего отделения находился А. X. Бенкендорф, которого признательный подчиненный называл "человеком ангельской доброты", Л. В. Дубельт мог ничего не опасаться, но когда после его смерти место главы политического сыска империи занял А. Ф. Орлов, его положение, по мнению многих, пошатнулось. М. А. Корф отмечает, что начальника штаба Отдельного корпуса жандармов новый руководитель Третьего отделения "накануне своего назначения называл всегда подлецом, плутом и мерзавцем". В результате подобного отношения, которое не составляло секрета для окружающих, в обществе, как вспоминал баварский посол Оттон де Брэ, положение Дубельта "считалось весьма ненадежным во время вступления в должность А. Ф. Орлова; полагали даже, что он долго не удержится". Однако, к удивлению многих, ничего подобного не произошло и новый начальник Третьего отделения попал под влияние своего подчиненного, быстро поменял свое о нем мнение и проработал вместе с ним все время своего пребывания на посту главы государственной безопасности. "Орлов по свойственной ему лени и нелюбви к труду, - отмечает все тот же баварский дипломат, - более чем кто-либо нуждался в помощнике, который отличается ловкостью, деятельностью и знанием дела". Действительно, Л. В. Дубельт идеально отвечал всем этим требованиям, и новый его начальник, часто вынужденный отлучаться из своего ведомства с дипломатическими миссиями или сопровождая императора в его путешествиях, чрезвычайно скоро это понял.
      Благодаря этому обстоятельству карьера управляющего Третьим отделением продолжала развиваться нормально, и в декабре 1844 г. он уже получает чин генерал-лейтенанта. Занимаясь политическим сыском в Третьем отделении и Отдельном корпусе жандармов, Л. В. Дубельт в 1852-1855 гг. одновременно являлся еще и товарищем министра внутренних дел, исполняя должностные обязанности и в этом ведомстве. Помимо этого он был членом Главного управления цензуры и Комитета о раскольниках. За свою службу он был вознагражден правительством как материально (под конец карьеры его годовой доход превосходил 100 тысяч рублей), так и морально, получив многие высшие ордена Российской империи, в том числе и орден Св. Александра Невского. Когда в 1856 г. в отставку ушел А. Ф. Орлов, примеру своего начальника последовал и Л. В. Дубельт. На семидесятом году жизни он скончался в Петербурге и был похоронен на Смоленском православном кладбище. После себя он оставил двоих сыновей: Николая Леонтьевича (1819-1874) и Михаила Леонтьевича (1822-1900). Оба они дослужились до чина генерал-лейтенанта, а последний был женат на Н. А. Пушкиной. Однако союз дочери поэта и сына жандарма оказался исключительно непрочным. Михаил бил свою жену, и брак этот закончился скандальным разводом.
      Литератрура: История дипломатии. М., 1959. Т. 1; Киняпина Н. С. Ункяр-Искелесийский договор 1833 г. // Научные доклады высшей школы. Исторические науки. 1958, № 2; Лемке М. Николаевские жандармы и литература 1826- 1855 гг. Б.м., 1908; Оржеховский И. В. Самодержавие против революционной России (1826-1880 гг.). М., 1982; Рууд Ч., Степанов С. Фонтанка, 16: Политический сыск при царях. М., 1993; Троцкий И. М. Третье отделение при Николае I. М., 1930; Фадеев А. В. Россия и Восточный кризис 20-х годов XIX в. М., 1958; Шилов Д. Н. Государственные деятели Российской империи 1802-1917гг. СПб., 2001; Юзефович Т. Договоры России с Востоком политические и торговые. СПб., 1869.
     
      * * *
      ДОЛГОРУКОВ Василий Андреевич (24 февраля 1804 г., Москва - 5 января 1868 г., Петербург).
      В 1856-1866 гг. - главный начальник Третьего отделения собственной его императорского величества канцелярии и шеф Отдельного корпуса жандармов.
      Знаменитый в русской Истории княжеский род Долгоруковых восходит к черниговской ветви Рюриковичей второй половины XV в. Родоначальником его является старший сын князя Андрея Константиновича Оболенского князь Иван Андреевич (17-е колено от Рюрика), получивший прозвище Долгорукий. Будущий руководитель политического сыска получил домашнее образование (французский и немецкий языки, математика, фортификация, История, статистика и география) и семнадцатилетним юношей поступил в 1821 г. на службу в армию в чине юнкера. То обстоятельство, что поступил он не куда-нибудь, а в лейб-гвардии Конный полк, которым тогда командовал А. Ф. Орлов, во многом предопределило его дальнейшую судьбу. 23 февраля 1823 г. В. А. Долгоруков производится в корнеты и во время восстания декабристов находится во внутреннем карауле Зимнего дворца. В этот решающий момент на молодого корнета обращает внимание Николай I, с тех пор оказывающий ему благоволение. В январе следующего года он получает чин поручика, а 6 декабря 1829 г. - штаб-ротмистра. Когда в 1830 г. А. Ф. Орлов подавлял восстание в военных поселениях Новгородской губернии, В. А. Долгоруков состоял при своем начальнике и в благодарность за участие в этой карательной акции был в сентябре того же года пожалован во флигель-адъютанты к императору. В 1831 г. он участвует в подавлении польского восстания и "за усердие при исполнении поручений и мужество в делах против польских мятежников, где под сильным ружейным и картечным огнем передавал приказы главнокомандующего", получает свои первые награды - орден Св. Владимира 4-й степени с бантом (16 февраля) и орден Св. Анны 2-й степени (21 мая того же года). Параллельно с этим он производится в ротмистры, а в декабре 1835 г. получает чин полковника.
      В 1838-1839 гг. В. А. Долгоруков в числе прочих лиц сопровождает наследника престола великого князя Александра Николаевича и с тех пор "постоянно пользовался доверенностью" будущего императора. По возвращении из путешествия он включается в состав Комитета для составления Устава кавалерийской службы, а в 1841 г. во время болезни гофмаршала великого князя управлял двором Александра Николаевича. В том же году он назначается начальником штаба инспектора резервной кавалерии и отбывает в Чугуев, а в сентябре следующего года производится в генерал-майоры и включается в состав императорской свиты. 22 сентября 1845 г. В. А. Долгоруков становится генерал-адъютантом императора, а в ноябре 1848 г. назначается товарищем военного министра. На следующий год происходит его первое соприкосновение со сферой политического сыска, когда он как товарищ военного министра включается в состав следственной комиссии по делу петрашевцев, в которой принимал активное участие в подготовке судебного процесса над злоумышленниками. Подобное старание не осталось незамеченным, и 7 августа 1849 г. В. А. Долгоруков становится генерал-лейтенантом, а в следующем месяце получает золотую табакерку с алмазами и императорским портретом. Однако настоящая награда ждала его впереди: 26 августа 1852 г. генерал-адъютант одновременно получает орден Св. Александра Невского и кресло военного министра, в котором он сменил А. И. Чернышева. На следующий год по должности он назначается членом Государственного совета. Военным министром В. А. Долгоруков оказался никудышным, что со всей очевидностью показала Крымская война. "Во все время войны, - писал об этом этапе его биографии П. В. Долгоруков, - у Василия Андреевича было единственной мыслью скрывать от государя настоящее положение дел, не расстраивать его дурными вестями".
      Поскольку Крымскую войну Россия с таким военным министром проиграла, то даже весьма расположенный к нему новый император Александр II счел за лучшее уволить 17 апреля 1856 г. В. А. Долгорукова с этой исключительно важной должности, дав ему в утешение чин генерала от кавалерии. Когда с уходом А. Ф. Орлова должность руководителя тайной полиции освободилась, Александр II 27 июня того же года поспешил назначить своего старого знакомого главным начальником Третьего отделения и шефом жандармов. Как отмечает П. В. Долгоруков, новый глава политического сыска это назначение принял "не только не морщась, но еще с восторгом от мысли, что будет иметь к государю постоянный, беспрепятственный доступ и право вмешиваться во все дела и дела каждого". Поскольку со своим начальником ушел в отставку и Л. В. Дубельт, то на его место в день коронации Александра И был назначен генерал-майор свиты А. Е. Тимашев, "дотоле известный лишь замечательным дарованием рисовать карикатуры". Понятно, что с такими толковыми руководителями дела у Третьего отделения пошли хуже. Тем не менее сам глава политического сыска настолько проникся своей ролью, что при встрече с родственниками абсолютно серьезно заявил им: "Теперь вы обязаны со мной говорить откровенно: ведь я сделался духовником всех верных подданных государя". П. В. Долгоруков дал новому начальнику Третьего отделения следующую исчерпывающую характеристику: "Бездарность полная и совершенная; эгоизм, бездушие в высшей степени; ненависть ко всему, что умно и просвещенно; боязнь... всего, что независимо и самостоятельно".
      Поскольку следующей по важности для нового императора после прекращения Крымской войны была проблема отмены крепостного права, то в отчете за 1857 г. В. А. Долгоруков дает подробный обзор того, как народ реагирует на слухи о скором освобождении крестьян. Образованные люди, не имеющие крепостных, высказываются за освобождение крестьян, считая владение людьми на правах собственности противоестественным, аморальным и антихристианским делом. Такого же мнения придерживаются даже себе в убыток некоторые просвещенные дворяне, однако большинство помещиков настроено отрицательно, полагая, что страна не готова к такой коренной реформе. Третья категория населения - мелкопоместные дворяне - считает реформу вредной, утверждая, что крестьяне не будут знать, что делать со свободой. Объективности ради шеф жандармов считал подобные опасения "преувеличенными", поскольку крестьяне спокойно встретили известие о своем скором освобождении и никаких волнений не последовало. В. А. Долгоруков не ожидал "ни огромных смут, ни ужасов" и в дальнейшем, "если не будет каких-либо внешних, неожиданных подстрекательств". В интересах государственной безопасности, подчеркивал он, необходимо заручиться поддержкой дворянства при обсуждении условий освобождения крестьян. Логично утверждая, что "монархическая власть основана на власти дворянской", глава политического сыска предлагал императору до некоторой степени сохранить власть помещиков над крестьянами, поскольку последняя является "иерархическим продолжением власти самодержавной". Являясь с октября 1857-го по 1859 г. членом Особого комитета для рассмотрения постановлений и предложений о крепостном состоянии (переименованного в феврале 1858 г. в Главный комитет по крестьянскому делу), В. А. Долгоруков и там яростно протестовал против полного освобождения крестьян и предоставления им земли. А. В. Никитенко в своем дневнике отмечал, что как бывший, так и нынешний глава Третьего отделения принадлежали в государственных кругах к "партии более общей и сильной... враждебной так называемому прогрессу, не желающей ни освобождения крестьян, ни развития науки, ни гласности - словом, никаких улучшений, о которых после смерти Николая так сильно начало хлопотать общественное мнение".
      По наследству от своего предшественника В. А. Долгоруков получил проблему ведущего из Лондона революционную агитацию А. И. Герцена, который в своих статьях призывал производить "преобразования по всем частям вдруг, тогда как правительство может допускать их не иначе как тихо и постепенно". Борьба с агитатором протекала тяжело: на территории империи "Колокол" конфисковывался, а его распространители и читатели арестовывались и высылались, однако все эти репрессивные меры не давали должного результата. Видя это. Третье отделение постоянно старалось внедрить своего агента в ближайшее окружение А. И. Герцена в Лондоне и там установить адреса его основных корреспондентов. Уже осенью 1857 г. Г. Михайловский, один из служащих лондонского издателя герценовской литературы, был разоблачен как посланец царского политического сыска. В конце 50-х годов Третье отделение посылает в столицу Великобритании лучших своих специалистов (А. К. Гедерштерна, В. О. Мейера, М. С. Хотинского, Г. Г. Перетца и других), однако и им не удается приблизиться к заветной цели. В июне 1859 г. с секретной миссией в Париж отправляется сам управляющий Третьим отделением А. Е. Тимашев и добивается от французских властей запрета на пятую книжку "Полярной звезды" и на отдельные номера "Колокола", конфискованные на таможне. Русские революционные эмигранты постепенно брались "под колпак", и в отчете за 1862 г. руководитель Третьего отделения с гордостью докладывал, что с начала года было организовано "самое близкое секретное наблюдение как за политическими выходцами, так и за их посетителями... в Лондоне... и в Париже". Сеть надзора довольно скоро дала свои плоды, и на основании сообщения своего лондонского агента Г. Г. Перетца летом 1862 г. Третье отделение арестовало на пароходе по возвращении в Петербург отставного коллежского секретаря П. А. Ветошникова. При обыске у него были найдены письма А. И. Герцена, Н. П. Огарева и М. А. Бакунина к различным лицам в России, а также списки и адреса некоторых герценовских корреспондентов. Хотя последние были зашифрованы, жандармы сумели разобраться в несложном шифре и нанесли мощный удар по всему революционно-демократическому лагерю страны. Однако первую революционную газету погубил не этот провал, а поддержка А. И. Герценом восстания 1863-1864 гг. в Польше, после чего русская читательская аудитория отхлынула от "Колокола", его тираж сократился в несколько раз, и в 1867 г. пропагандисты были вынуждены прекратить издание.
      Однако с тех пор как в 1855 г. Александр II значительно ослабил цензуру печатных изданий, беспокойство государственной безопасности стала доставлять не только эмиграционная, но и отечественная пресса. В. А. Долгоруков не уставал бить по этому поводу тревогу. В "нравственно-политическом обозрении" за 1860 г. он отмечал, что взгляды и суждения, высказываемые на страницах отечественных газет и журналов, "слишком свободны и даже опасны". Подчеркивая, что "журналистика подстрекает свойственное и без того настоящей эпохе брожение умов", начальник Третьего отделения убеждал императора, что "необузданность печати... есть величайшая опасность для сохранения существующего порядка". Два года спустя шеф жандармов указывал, что "положить окончательный предел журнальному волнению тем необходимее, что по мере распространения грамотности и развития общественной жизни между низкими сословиями это революционное орудие получает постоянно большую важность". Настоящим внутренним врагом номер один стал для В. А. Долгорукова писатель Н. Г. Чернышевский, ведущий идеолог революционно-демократического лагеря. Руководимый им журнал "Современник" имел шесть тысяч подписчиков - цифра, колоссальная для того времени. Говоря об исключительной популярности этого публициста, Б. Б. Глинский отмечает: "На него и в обществе, и в правительственных кругах смотрели как на властителя тогдашних революционных дум, как на тайную пружину, которая приводит все окружающее в определенное движение, чей дух чувствуется в каждом проявлении тогдашней общественной оппозиции". Неудивительно, что в списке врагов существующего строя, составленного Третьим отделением, фамилия Н. Г. Чернышевского стояла первой из пятидесяти. После студенческих беспорядков в Петербургском университете осенью 1861 г. за ним устанавливается постоянное наблюдение. Для осуществления наружного наблюдения за писателем Третье отделение снимает комнату напротив дома, где тот жил, и начинает скрупулезно фиксировать, что делал Чернышевский, кто у него бывал, куда выезжал и т. п. Так, например, в донесении от 7 июля 1862 г. отмечалось, что "с 13 июня по настоящее число" Н. Г. Чернышевского 19 раз посетили 8 "новых лиц", фамилии и адреса которых удалось установить, 14 человек "из прежних лиц" бывали у него 90 раз и помимо этого "приходили еще 88 раз разные лица, как военные, так равно и статские". Не ограничиваясь этим, государственная безопасность завербовала швейцара и кухарку писателя и периодически перлюстрировала его корреспонденцию. Видя в Н. Г. Чернышевском серьезную угрозу безопасности империи, В. А. Долгоруков посоветовал Александру II 15 мая 1862 г. организовать специальную комиссию, наподобие той, которая рассматривала дело декабристов, для пресечения деятельности подпольных издателей. Император согласился и назначил Следственную комиссию, во главе которой встал князь А. Ф. Голицын. 19 июня правительство за "дурное направление" закрыло радикальные журналы "Современник" и "Русское слово", а уже 7 июля 1862 г. жандармский полковник Ракеев арестовал Н. Г. Чернышевского, который сначала доставлен был в Третье отделение, а оттуда по распоряжению А. Л. Потапова направлен в Алексеевский равелин Петропавловской крепости. Непосредственным предлогом для ареста писателя стало перехваченное у П. А. Ветошникова письмо А. И. Герцена, в котором тот предлагал одному из сотрудников Чернышевского издавать "Современник" за границей. Тем не менее ни письмо Герцена, ни результаты девятимесячной слежки за Чернышевским, ни его статьи, опубликованные в "Современнике", поскольку в свое время все они были пропущены цензурой, не давали юридических оснований для его ареста. Это было вынуждено признать и само руководство Третьего отделения: "Юридических фактов к обвинению Чернышевского в составлении возмутительных воззваний и в возбуждении враждебных чувств к правительству в Третьем отделении не имеется. Но он подозревается в том на основании тех данных, которые поступили о нем в Третье отделение совершенно частным и секретным путем". Начавшийся политический процесс спасло то обстоятельство, что через месяц после ареста Н. Г. Чернышевского был схвачен его молодой сотрудник В. Д. Костомаров. Последнего обвиняли в том, что в своей типографии он пытался напечатать революционную прокламацию "Барским крестьянам от их доброжелателей поклон". Первоначально на суде Костомаров, смягчая себе приговор, назвал автором прокламации близкого друга Чернышевского М. Л. Михайлова. В марте 1863 г. Костомаров меняет свои показания и утверждает, что основным автором воззвания был Н. Г. Чернышевский. Вслед за этим последнего обвинили в политическом преступлении и в мае передали дело в Сенат. Хотя на протяжении всего процесса Чернышевский категорически отвергал это обвинение и его авторство в отношении этой прокламации так и осталось недоказанным, тем не менее он был признан виновным "в сочинении возмутительного воззвания, передаче оного для тайного печатания с целью распространения и в принятии мер к ниспровержению существующего в России порядка управления". За это суд приговорил его к четырнадцати годам каторги (Александр II смягчил этот срок до семи лет) и пожизненному поселению в Сибири.
      Даже самые доброжелательно настроенные к В. А. Долгорукову авторы могли крайне мало сказать хорошего о его деятельности в системе государственной безопасности. Помимо исполнительности П. А. Вяземский ставит в заслугу главе Третьего отделения лишь то, что против людей своего круга он никогда не использовал ставшие ему известными по долгу службы сведения: "По долгу службы, которая некогда была на него возложена, он знал темные стороны многого и многих: но это печальное всеведение не озлобило и не заволокло его чистой и мягкосердечной натуры. Он все еще верил в добро и не отчаивался в средствах осуществления его. При этом должно заметить, что никакое неосторожное, не только недоброжелательное, слово, никогда двусмысленный намек ни на какое лицо не выдавали тайны, которая в груди и памяти его была неприкосновенно застрахована". Что касается первого положительного качества шефа жандармов, то о нем все тот же апологет пишет в самых восторженных тонах: "Князь был самый строгий исполнитель всех своих обязанностей, хотелось бы сказать - до мелочей, если бы каждая обязанность не имела своей доли важности в глазах честного и добросовестного человека и тем самым не была бы обязательная. В другом такая строгость, можно было бы сказать, доходила до педантизма: в нем, должно сказать, доходила она до рыцарства".
      Как и его предшественники на посту главного начальника Третьего отделения, В. А. Долгоруков часто сопровождал императора и его супругу в их разъездах по стране. В августе-октябре 1856 г. он присутствует на торжествах в Москве по случаю коронации Александра II, с июня по октябрь следующего года сопровождает императрицу Марию Александровну в ее заграничном путешествии, в июле 1858 г. сопутствует императору в его поездке в Архангельск, а в августе-сентябре того же года - в поездке по России. С августа по октябрь 1859 г. шеф жандармов вновь находится при Александре II в его поездке по стране, в те же месяцы следующего года они вновь вместе посещают Тверь, Москву, Тулу и западные губернии. С июня по октябрь 1861 г, император и его главный охранник едут в Москву, Крым и на Кавказ.
      Десятилетняя карьера главы государственной безопасности окончилась неожиданно для него самого. Весной 1866 г. В. А. Долгоруков составлял отчет за предшествующий 1865 год, в котором он отмечал укрепление позиций самодержавия за счет поддержки народа и патриотических чувств, проявленных русской армией при подавлении восстания в Польше. Попутно стабилизировалась и обстановка в западных провинциях империи. Большие надежды руководитель политического сыска возлагал и на земства, в которых, по его мнению, успешно сочетаются местное самоуправление и монархическая власть, еще больше радовал его новый закон относительно прессы, позволяющий чиновникам закрывать политически вредное издание. Начальник Третьего отделения полагал, что все эти факты привели к спаду революционных и утопических настроений в печати. Россия, заключал В. А. Долгоруков, твердо стала на путь реформ благодаря моральной силе правительства. Не успел он закончить свой оптимистический отчет, как 4 апреля 1866 г. бывший студент Московского университета Д. В. Каракозов стрелял в царя и лишь случайность спасла жизнь Александра II. Этот выстрел открывает целую череду покушений на императора, предотвратить которые государственная безопасность оказалась не в состоянии. Хотя первая попытка цареубийства оказалась неудачной, она не прошла бесследно ни для внутренней Политики Государства, ставшей разворачиваться в сторону реакции, ни для императорского окружения, так или иначе связанного с прежним курсом. "Пуля Каракозова попала не в государя, но в целую толпу лиц, ему близких", - записал по этому поводу в своем дневнике А. А. Половцев. Одним из этих лиц оказался В. А. Долгоруков, который счел за лучшее добровольно подать в отставку через четыре дня после этого покушения. Александр II отставку принял, и 10 апреля 1866 г. он был официально уволен от должности шефа жандармов и главного начальника Третьего отделения.
      Впрочем, император не держал зла на своего старого знакомого и через семь дней назначил его обер-камергером своего двора с содержанием в 10 тысяч рублей в год. Прощаясь со своими бывшими подчиненными по политическому сыску, В. А. Долгоруков, по свидетельству очевидца, выразил сожаление, что не может дальше продолжать службу в прежней должности, "окруженный лаской". Конец карьеры прежнего руководителя государственной безопасности был довольно бесцветен: с 14 июля по 25 августа 1866 г. он временно заведовал императорской главной квартирой, а на следующий год входил в Особый комитет для рассмотрения всеподданнейшего отчета по Военному министерству за 1865 г. После смерти был похоронен на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры в северной столице. Женой В. А. Долгорукова была графиня Ольга Карловна Сен-При (1807-1853 гг.), родившая ему четырех сыновей: Николая (1829-1830), Василия (1833), Александра (1839-1876) и Алексея (1842- 1849).
      Литература: Вяземский П. А. Князь В. А. Долгоруков. СПб., 1869; Орже-ховский Я. В. Самодержавие против революционной России (1826-1880 гг.). М., 1982; Рууд Ч., Степанов С. Фонтанка, 16: Политический сыск при царях. М., 1993; Шилов Д. Н. Государственный деятели Российской империи 1802- 1917гг. СПб., 2001.
     
      * * *
      ШУВАЛОВ Петр Андреевич (15 июня (по другим источникам - 15 июля) 1827 г., Лейпциг, Саксония - 10 марта 1889 г., Петербург).
      В 1866-1874 гг. - главный начальник Третьего отделения собственной его императорского величества канцелярии и шеф Отдельного корпуса жандармов.
      Происходил из старинного дворянского рода, уже давшего России одного руководителя государственной безопасности - А. И. Шувалова, возглавлявшего в свое время Канцелярию тайных розыскных дел. Поскольку отец будущего главы политического сыска был обер-гофмаршалом императорского двора, он без труда определил своего сына в Пажеский корпус в конце 1841 г. Характеризуя преемника В. А. Долгорукова, хорошо знавший его статс-секретарь А. А. Половцев писал: "Шувалов был далеко недюжинный человек. При чрезвычайно статной, красивой, изящной наружности он отличался редким умом, сметливостью, уменьем схватывать существенные стороны вопросов и оценивать общее их значение. Проведя раннюю молодость в стенах Зимнего дворца, где отец его был обер-гофмаршалом императора Николая, получив весьма поверхностное образование, прослужив сначала в Конногвардейском полку, а потом в свите государя, он выделялся из толпы товарищей в 60-х годах при покойном государе". Будучи 10 августа 1844 г. произведен в камер-пажи, П. А. Шувалов ровно в тот же день через год оканчивает Пажеский корпус и в звании корнета поступает в лейб-гвардии Конный полк, который, как мы видели, благодаря А. Ф. Орлову, на данный период времени становится как бы кузницей руководящих кадров для Третьего отделения. 16 декабря 1846 г. он получает чин поручика и спустя три года участвует в походе к западной границе Российской империи по случаю решения Николая I помочь австрийскому императору подавить восстание в Венгрии. В августе 1851 г. П. А. Шувалов становится штаб-ротмистром, а на следующий год назначается командующим эскадроном. В конце того же года он становится ротмистром, а в апреле-июле 1854 г. находится в составе отряда, предназначенного для обороны побережья Балтийского моря и затем отправленного в Царство Польское.

      Однако на запад со своим полком П. А. Шувалов не отправился, поскольку 18 августа был назначен адъютантом военного министра В. А. Долгорукова и незамедлительно возвратился в Петербург. Уже в новом качестве по поручению министра в декабре 1854 г. он отправляется в Киев и другие города для ускорения выступления в поход резервных бригад 8-й, 16-й и 17-й пехотных дивизий, резервных батарей 3-й и 6-й артиллерийских дивизий, равно как для наблюдения за транспортировкой из Киева в Крым пороха. Отправившись в Севастополь, он некоторое время находится там, после чего в марте 1855 г. командируется в Казань для наблюдения за скорейшей отправкой пороха в Киев. 20 июня он вновь направляется в Севастополь "в помощь свиты Его императорского Величества генерал-майору Чернышеву для наблюдения за введением в Крымской армии нарезного оружия и успешным образованием нижних чинов в его употреблении, а равно и для принятия мер к соблюдению правил, на сей предмет установленных". Пробыв там месяц, адъютант военного министра отправляется по ряду русских городов для осмотра сшитых для войск вещей, на поверку оказавшихся бракованными. В августе-сентябре 1855 г. П. А. Шувалов вновь находится в Севастополе перед его взятием противником и за участие в обороне города получает орден Владимира 4-й степени с мечами и звание флигель-адъютанта императора. В новом качестве в феврале-марте 1856 г. он сопровождает графа А. Ф. Орлова на переговоры в Париж и после заключения мирного договора получает от французской стороны офицерский знак ордена Почетного легиона, а от русского правительства - чин полковника и серебряную медаль за защиту Севастополя.
      В столице Франции П. А. Шувалов приобрел не только офицерский знак Почетного легиона, но и некоторые сведения по устройству местной полиции, пригодившиеся ему в дальнейшем. А. А. Половцев констатирует: "Сопровождая князя Орлова в 1856 г. на Парижский конгресс, он изучил полицейское устройство Парижа и вскоре был назначен петербургским оберполицмейстером, начав здесь обновление прежних кулачных и взяточнических порядков..." Перед новым назначением полковник был еще командирован в 6-й армейский корпус для наблюдения за расформированием его по штату мирного времени, а 3 февраля 1857 г. стал исправляющим делами обер-полицмейстера северной столицы. 6 декабря того же года П. А. Шувалов был официально утвержден в должности главного полицейского Петербурга, произведен в генерал-майоры и зачислен в императорскую свиту. Как утверждают исследователи, с этого времени начинается влияние П. А. Шувалова на внутреннюю Политику Государства, которое постепенно все более и более усиливалось. В отличие от статс-секретаря А. А. Половцева, П. В. Долгоруков дает негативную оценку трехлетнего руководства генерал-майора столичной полицией: "Деятельность Шувалова на поприще должности обер-полицмейстерской была серьезно и исключительно обращена на очищение и содержание в отличном порядке мостовых тех улиц, по коим обыкновенно проезжают так называемые "августейшие" фамилии; о прочих улицах и о прочих отраслях своей должности Шувалов не заботился нимало". 12 ноября 1860 г. он оставляет данный пост в связи с назначением директором Департамента общих дел Министерства внутренних дел, заняв второй по важности пост в этом ведомстве. Вскоре после этого новый директор Департамента общих дел становится членом Комиссии о губернских и уездных учреждениях и Комиссии о переводе банковских долгов выбывших из крепостной зависимости крестьян. Хотя П. А. Шувалов вместе со своим отцом принадлежал к крайне консервативным кругам и был одним из самых ярых противников отмены крепостного права, это незначительное обстоятельство не помешало Александру II 23 апреля 1861 г. наградить его золотой медалью "За труды по освобождению крестьян".
      Дальнейшему возрастанию влияния этого консерватора на дела страны способствовало его назначение начальником штаба Корпуса жандармов и управляющим Третьим отделением, состоявшееся 18 апреля 1861 г. Только вступив в должность, он успел печально прославиться "усмирением" волнений студенчества северной столицы. Как замечает по этому поводу П. В. Долгоруков, "он сумел в одно и то же время сделаться и отвратительным и смешным: отвратительным по той причине, что приказал ударить в штыки на студентов; смешным потому, что прискакал с пожарными трубами, за что посыпались на него насмешки и по-русски, и по-французски: прозвали его "пожарная кишка"". Помимо этого П. А. Шувалов руководил арестом и ссылкой поэта-демократа М. Л. Михайлова, дважды замещал начальника Третьего отделения и принимал участие в работе Комитета железных дорог и Главного комитета по устройству сельского состояния. На этом его первое пришествие в сферу государственной безопасности закончилось, и 15 декабря 1861 г. он был уволен от должности начальника штаба Корпуса жандармов и управляющего Третьего отделения. Когда в начале 1863 г. вспыхнуло очередное восстание в Польше, П. А. Шувалов был немедленно назначен военным начальником железной дороги Петербург-Вильно и 9 мая лично принимал участие в бою с мятежниками на р. Лукне под Свенцянами. За этот бой он был награжден золотым палашом "За храбрость" и в декабре 1864 г. произведен в генерал-лейтенанты, также получил светло-бронзовую медаль в память усмирения польского мятежа. 15 декабря того же года новый генерал-лейтенант назначается исправляющим делами Лиф-ляндского, Эстляндского и Курляндского генерал-губернатора и командующего войсками Виленского военного округа (официально утвержден в этих должностях 17 мая следующего года). На этом посту он получает первый серьезный административный опыт, что, впрочем, не помешало Д. А. Милютину отозваться о его способностях так: "Граф Петр Шувалов принадлежал к той блестящей молодежи 50-х и 60-х годов, которая, не получив серьезного образования, мало знакома с делами государственными и порядками служебными, брала своей беспредельной самонадеянностью, ловкостью, способностью к интриге, умением бойким разглагольствованием пустить пыль в глаза".
      Очевидно, не без помощи этих способностей П. А. Шувалов производит на императора хорошее впечатление своим управлением Прибалтикой, после чего стремительно идет на повышение. 27 марта 1866 г. он становится генерал-адъютантом государя, а 10 апреля того же года, после отставки В. А. Долгорукова, назначается шефом жандармов и главным начальником Третьего отделения, войдя на следующий день в состав Государственного совета. Напуганный покушением на свою жизнь, Александр II искал опытного в сыскном деле человека, способного обеспечить его безопасность, которому ради этого он был готов предоставить самые широкие, почти диктаторские полномочия. Моментально оценив сложившуюся ситуацию, новый руководитель государственной безопасности немедленно использовал ее в личных интересах для практически бескрайнего роста своего влияния. Об этом свидетельствуют многие современники того времени. Так, Е. М. Феоктистов писал, что, использовав подозрительность Александра II, П. А. Шувалов "стращал его, стараясь убедить, что только неутомимой деятельности III отделения обязан государь своей безопасностью"; "указывая беспрерывно государю на опасность со стороны революционного движения и преувеличивая его размеры, &;lt;он&;gt; стоял на весьма твердой почве, выставляя себя человеком необходимым для борьбы с ним". В результате этого глава политического сыска очень быстро добился полного доверия императора и стал "первым лицом в Государстве". Д. А. Милютин и А. В. Головнин также свидетельствуют, что П. А. Шувалов "запугал государя ежедневными своими докладами о страшных опасностях, которым будто бы подвергаются и Государство, и лично сам государь. Вся сила Шувалова опирается на это пугало". Опираясь на это, начальник Третьего отделения практически полностью прибрал к рукам всю внутреннюю Политику, и уже в ноябре 1866 г. А. В. Никитенко констатирует в своем дневнике следующее положение вещей: "Возвысился граф Шувалов и делает, что ему заблагорассудится, помимо закона и всех установленных государственных учреждений. Он прямо идет к государю с докладом и получает его согласие на меру, хотя бы та была в полном разногласии и с тем и с другим". Объясняя причину взлета нового всесильного временщика, М. И. Венюков писал: "Его сила, как некогда Бориса Годунова, в умении понимать слабости самодержавия и самодержца и пользоваться ими с иезуитской ловкостью, иногда прикидываясь "просвещенным, умеренным либералом", но всегда оставаясь по существу прямым наследником Мал юты Скуратова".
      Вскоре после своего назначения в качестве руководителя государственной безопасности П. А. Шувалов представляет свою записку с анализом сложившегося положения дел и мерами по выходу из кризиса. Покушение 4 апреля 1866г. в первую очередь показало, что "под внешностью общего спокойствия и порядка некоторые слои общества подвергаются разрушительным действиям вредных элементов, выпускаемых отчасти из извращенных ученых и учебных заведений", которые, "проникнутые самым крайним социализмом, не верящие ничему... образуют себе приверженцев, распространяющих в народе вредные теории". Во вторую очередь, попытка цареубийства показала "всю громадность силы... которой должно серьезно воспользоваться для искоренения язвы, точащей общество". Поскольку основы общественного порядка срочно нуждались в укреплении, глава Третьего отделения намечает целый ряд конкретных мер:
      "восстановить власть, преобразовать полицию, изменить направление Министерства народного просвещения и поддержать органы землевладения, а следовательно, и дворянство".
      Для восстановления власти он рекомендовал правительству "прекратить развившиеся в последнее время нападки печати и враждебные выходки дворянских и земских собраний против правительства, его принципов и представителей" и тем самым проявить себя "сильнее вожаков общественного мнения, потому что люди всегда льнут к силе и прислушиваются к ее голосу". Поскольку полиция обеих столиц была "лишь пассивным зрителем развития... вредных элементов и стремлений", П. А. Шувалов видел "главную цель преобразований" в создании "по мере возможности" политических полиций "там, где они не существуют" и в сосредоточении "существующей полиции в Третьем отделении". Революционная зараза, распространявшаяся из вузов, по мнению шефа жандармов "скрывается главнейше в политических и нравственных убеждениях тех личностей, в руках которых (находится) воспитание молодого поколения", и поэтому "личный состав как преподавателей, так и учебного начальства должен быть... значительно изменен". Данная мера представлялась ему настолько необходимой, что, по его мнению, было "лучше на некоторое время приостановиться на пути просвещения, чем выпускать тот недоучившийся уродливый слой, который в настоящее время обратил на себя внимание правительства". В том разделе записки, который был посвящен "восстановлению земледельческого класса и дворянства", руководитель политического сыска отмечал, что поскольку "правительство одно не будет в состоянии открыть повсеместную борьбу с вредными началами", то ему необходимо, во-первых, опираться на дворянство, которое "представляет собою лучшее орудие для противопоставления демократии... социализму и революционным стремлениям, как консервативный элемент", а во-вторых, "поставить этот класс снова на ту ступень, которая подобает для поддержания равновесия Государства". Как видим, в этой записке главный начальник Третьего отделения достаточно далеко вышел за пределы компетенции своего ведомства и начал претендовать на определение основных направлений всей государственной внутренней Политики. Данная записка была обсуждена на первом же заседании Особой комиссии 28 апреля 1866 г., т.е. всего через две недели после назначения П. А. Шувалова на новый пост, и получила одобрение этого органа. В результате этого идеи шефа жандармов легли в основу нового правительственного курса, первым проявлением которого стал императорский рескрипт от 13 мая того же года, ознаменовавший переход от реформ к реакции.
      Поскольку, по отзыву Е. М. Феоктистова, честолюбие главы политического сыска "было безгранично и он всячески старался оттеснить людей, которые могли бы быть ему опасными соперниками", то П. А. Шувалов не удовольствовался одним лишь концептуальным изменением курса правительства, а произвел в последнем целую кадровую революцию, проталкивая всюду куда только можно своих ставленников. Одним из его первых протеже был А. С. Грейг, назначенный на должность товарища министра финансов. Потом всесильным временщиком был "посажен в министры и постоянно поддерживаем" министр путей сообщения А. П. Бобринский и министр почт и телеграфов А. Е. Тимашев, который в начале 1868 г. сменил П. А. Валуева ("Виляева", как прозвали в обществе этого приспособленца) в кресле министра внутренних дел. "В ведомстве Валуева, - констатировал М. И. Венюков, - граф Шувалов распоряжался как хозяин. Губернаторы стали назначаться не иначе как с его согласия, причем он стал давать ход одним людям богатым". Всецело поддерживали шефа жандармов министр юстиции К. И. Пален и министр просвещения и обер-прокурор Синода Д. А. Толстой. Поскольку, по мнению части общества, все эти министры, за исключением П. А. Валуева, были "не в состоянии подняться выше точки зрения полицмейстера или даже городового", то все они, по отзыву современников, покорно следовали за П. А. Шуваловым, "как оркестр по знаку капельмейстера".
      Военный министр Д. А. Милютин так описывал эту эпоху: "Граф Шувалов брался за все, судил и рядил в делах всех ведомств; в совещаниях высказывался с самоуверенностью человека, имеющего за собой могущественную опору... Голос его получил преобладающее влияние в вопросах о личных назначениях на должности. Конечно, он воспользовался этим влиянием, чтобы выдвигать своих друзей и товарищей и чтобы занять сколь можно более видных мест людьми своей партии. (...) Под предлогом сохранения личности государя и монархии граф Шувалов вмешивается во все дела, и по его наушничеству решаются все вопросы. Он окружил государя своими людьми; все новые назначения делаются по его указаниям".
      Констатируя, что всесильного временщика "в публике... называли даже вице-императором", А. А. Половцев уже в январе 1867 г. так оценивает положение:
      "Полновластие Шувалова безгранично. Его называют не Петром Андреевичем, а Алексеем Андреевичем (Аракчеевым)". Сходство с последним бросалось в глаза многим, и по отзывам лиц, близко знавших начальника Третьего отделения, "в нем под лоском навыка светского, под блеском мишуры салонной много свойств аракчеевских: бездушие, жестокость, алчная жажда к власти неограниченной, бесконтрольной...". Очевидно, именно по этой причине особой популярностью в обществе стала пользоваться сочиненная все в том же 1867 г. эпиграмма Ф. И. Тютчева на П. А. Шувалова:
      Над Россией распростертой
      Встал внезапною грозой -
      Петр, по прозвищу Четвертый,
      Аракчеев же - второй.
     
      Подобной безграничной властью могущественный временщик пользовался все восемь лет своего пребывания во главе государственной безопасности. В 1869 г. Е. М. Феоктистов в письме сообщал М. Н. Каткову, что "всем управляет, всем двигает и над всем царит Шувалов", а в марте 1874 г., всего за несколько месяцев до падения вице-императора, П. А. Валуев описывал в дневнике ту бесцеремонность "с которой граф Шувалов все более вмешивается в дела всех ведомств, где он не предусматривает отпора". "Страшно становится, - записал в своем дневнике Д. А. Милютин 21 декабря 1873 г., - когда подумаешь, в чьих руках теперь власть и сила над судьбами целой России".
      Активно занимаясь всей внутренней Политикой Российской империи, П. А. Шувалов не забывал и о собственном ведомстве, в котором провел реорганизацию. Для начала он расширил 5-й секретариат Третьего отделения, сотрудники которого должны были реагировать на все общественные события. Вслед за этим он добился строгой централизации полиции и Отдельного корпуса жандармов. Для обеспечения более полного контроля вся страна была разбита на жандармские округа и была создана сеть из 31 наблюдательного пункта. В секретной декабрьской инструкции 1866 г. шеф жандармов приказывает своим подчиненным следить за населением, особенно за низшим духовенством, работниками образования, прессой и офицерством, "доводить до сведения начальства о всяком покушении взволновать умы изустными проповедями с помощью речей" и не передоверять политические дела судебному разбирательству, если есть возможность провести расследование собственными силами. Когда о содержании этой инструкции, несмотря на ее секретность, стало известно в обществе, там поднялось возмущение против двуличного Шувалова, который сделал своих жандармов всеобщими "судьями, распорядителями всем, дает права вмешательства во все без исключения". Наконец, новый руководитель Третьего отделения обратил внимание на организацию наружного наблюдения и секретную агентуру. Как в Петербурге, так ив Москве была установлена слежка за всеми подозрительными лицами при помощи сотрудников, которые негласно были приняты на службу еще при прежнем руководителе государственной безопасности. В значительной степени П. А. Шувалов возлагал свои надежды на добровольных осведомителей из числа верноподданных граждан, которым обо всех подозрительных фактах предлагалось сообщать в жандармские наблюдательные пункты. 9 сентября 1867 г. император узаконил предложения своего нового начальника государственной безопасности по реорганизации вверенного ему ведомства. Отныне жандармы объявлялись национальной полицией, которая обязана была действовать в соответствии с Уголовным кодексом и судебной реформой. При этом законодательство особо подчеркивало роль Отдельного корпуса как наблюдательную, благодаря чему жандармерия официально освобождалась от необходимых формальностей, налагаемых на нее Уголовным кодексом. Хотя по новому закону жандармы должны были только наблюдать за обществом, а не наводить в нем порядок, хитрый Шувалов предусмотрительно обговорил лазейку из этого общего правила, благодаря которой его подчиненные имели право заниматься преступниками, когда местной полиции не оказывалось на месте или когда последняя самостоятельно не могла справиться с беспорядками и обращалась к местной жандармской власти за помощью.
      Реорганизация была проведена П. А. Шуваловым и в Третьем отделении. Четвертая экспедиция была в 1872 г. упразднена, а третья экспедиция из органа наблюдения за проживающими в России иностранцами превратилась в важнейшую часть данного ведомства, координирующую карательные меры по борьбе с массовым движением крестьян, наблюдением за общественным и революционным движением и деятельностью революционных организаций. Вынужденное приспосабливаться к новым правовым условиям, сложившимся в стране после судебной реформы, и увеличению числа политических процессов в судах, Третье отделение с 1871 г. обзаводится собственной юрисконсультской частью. Помимо общего архива в данном органе государственной безопасности образуется Секретный архив, где сосредотачивались дела по политическим преступлениям и данные перлюстрации корреспонденции. Служащие первой и третьей экспедиций систематически обновляли картотеку, или "Алфавит лиц, политически неблагонадежных", и альбомы с их фотографиями. Согласно секретному циркуляру 1871 г. начальники губернских жандармских управлений были обязаны присылать в Третье отделение фотографии "всех вообще лиц, которые почему-либо обращают на себя внимание". Дело Нечаева и участников его кружка наглядно показало, как плохо политический сыск вписался в новые правовые условия, в результате чего по инициативе шефа жандармов Александр II 19 мая 1871 г. издал новый закон, значительно расширявший полномочия этого ведомства. Согласно ему Отдельный корпус жандармов открыто получал "полицейскую" функцию и его сотрудники получали право задерживать как политических, так и "гражданских" предполагаемых преступников. При рассмотрении политических преступлений новый закон предписывал жандармам в обязательном порядке проводить предварительное дознание.
      Наиболее крупным делом, которым пришлось заниматься П. А. Шувалову в бытность его начальником Третьего отделения, было дело С. Г. Нечаева, автора знаменитого "Катехизиса революционера". Теоретик "казарменного коммунизма" начал свою антиправительственную деятельность во время студенческих волнений 1866-1869 гг., когда он вместе с П. Н. Ткачевым возглавлял радикальное меньшинство. Вскоре после этого, распуская слухи о своем мнимом аресте и последующем побеге из Петропавловской крепости, молодой революционер отправляется за границу и, выдавая себя за представителя якобы действующего в России революционного комитета, вошел в доверие к М. А. Бакунину и Н. П. Огареву. Знаменитый теоретик анархии дал впоследствии следующую характеристику своему бывшему знакомому: "Нечаев - один из деятельнейших "и энергичнейших людей, каких я когда-либо встречал. Когда нужно служить тому, что он называет делом, для него не существует колебаний; он не останавливается ни перед чем и бывает столь же безжалостен к себе, как и к другим... Нечаев не мошенник, это неправда! Это фанатик преданный, но фанатик опасный... способ действия его отвратительный... Он пришел мало-помалу к убеждению: чтобы создать общество серьезное и ненарушимое, надо взять за основу Политику Макиавелли и вполне усвоить систему иезуитов: для тела - насилие, для души - одна ложь..." Вернувшись в сентябре 1869 г. в Москву, С. Г. Нечаев представился местной революционно настроенной молодежи как доверенный русского отдела "Всемирного революционного союза" (никогда не существовавшего в действительности) и, действуя от его имени, создал собственное тайное общество "Народная расправа", в которое завербовал около 80 человек. Целью общества, якобы имевшего свои отделения повсеместно, была народная революция, которую глава "Народной расправы" наметил на 19 февраля 1870 г. Столкнувшись с тем, что студент И. И. Иванов, один из членов тайного общества, не только не верит его рассказам о "Всемирном революционном союзе", но и пытается публично поставить их под сомнение, Нечаев обвиняет его в предательстве и 21 ноября 1869 г. организует убийство сомневающегося, в которое он втянул еще четырех членов "Народной расправы".
      Когда тело И. И. Иванова нашли, полиция начала следствие и вскоре вышла на след тайного общества. Когда начались аресты его последователей, сам С. Г. Нечаев в декабре того же года бежал за границу. После раскрытия "Народной расправы" жандармы помогли полицейским Москвы и Петербурга задержать 300 предполагаемых членов тайного общества и им сочувствующих. Улик для официального ареста смогли собрать только против 152 человек, а вторая половина задержанных была сразу отпущена на свободу. Поскольку ложь и коварное убийство во имя революции здесь были налицо, то для дискредитации в глазах общества революционной идеологии правительство решило организовать открытый судебный процесс над обвиняемыми. Дальше дело стало разваливаться с нарастающей скоростью, в соответствии с действующими законами прокуратура нашла основание для привлечения к судебной ответственности только 79 из 148 арестованных. Когда наконец по этому громкому делу состоялся суд, то обвинение старалось показать подсудимых хитрыми и умелыми конспираторами, сплотившимися для ниспровержения существующего государственного строя, в то время как адвокаты характеризовали их как молодых, наивных и горячих революционеров, чье членство в тайном обществе нельзя приравнивать к участию в политическом заговоре. Агрументы адвокатуры показались судьям гораздо более убедительными, в результате чего только 34 человека были признаны виновными и приговорены к различным срокам тюремного заключения, каторжных работ и ссылки. Крупномасштабного процесса, существенно дискредитирущего в глазах общества революционную идею, о котором мечтали император и шеф жандармов, так и не получилось. Негодующему на необъективность суда П. А. Шувалову пришлось утешиться тем, что почти всех из 51 оправданных по суду он в административном порядке отправил в ссылку. Глава государственной безопасности приложил все силы для того, чтобы поймать за границей виновника всей этой Истории и доставить его для суда на родину. В Европу были отправлены агенты Третьего отделения, установившие наблюдение на всех крупных вокзалах. Поскольку эти меры успеха не принесли, один из агентов, поляк Стемпковский, был внедрен в среду революционеров, где мог появиться Нечаев, и в конечном итоге сообщил русскому правительству, где именно он будет встречаться с последним в Цюрихе. Поскольку С. Г. Нечаев был виновен в уголовном преступлении, то швейцарское правительство в августе 1872 г. арестовало его и выдало России. В начале следующего года он был уже судим в Москве и приговорен к 20 годам каторжных работ.
      Однако справившееся с нечаевским революционным кружком Третье отделение оказалось совершенно не подготовлено к массовому антиправительственному движению народников, получавшему название "хождение в народ". В принципе подобную форму ведения революционной агитации государственная безопасность предусматривала заранее (еще 31 мая 1869 г. П. А. Шувалов и 4 июня того же года А. Е. Тимашев циркулярно предписали всем местным властям брать под "усиленный надзор" студентов, отъезжающих в разные места на каникулы, поскольку там они "намереваются распространять ложные понятия между фабричными рабочими и бывшими помещичьими крестьянами"), но явно была захвачена врасплох масштабом начавшегося движения. Весной 1874 г. после окончания занятий тысячи студентов, скромно одевшись и вооружившись фальшивыми паспортами и прокламациями, отправились агитировать народ за социализм и свержение самодержавия. "Хождение в народ" захлестнуло почти всю страну, и жандармские власти первоначально даже растерялись перед лицом революционной пропаганды, одновременно развернутой более чем двумя сотнями подпольных кружков в пятидесяти губерниях Российской империи. 7 мая 1874 г. помощник П. А. Шувалова граф Н. В. Левашов в докладе Тимашеву с сожалением констатировал: "Отсутствие внешней (т.е. централизованной. - Авт.) организации пропаганды крайне затрудняет ее преследование и искоренение, и направленная к тому деятельность полицейской, следственной и судебной властей обрываются в каждом отдельном случае на относительно малой группе лиц..." Однако уже 31 мая во время случайного рейда в мастерской сапожника, оказавшейся достаточно неумело законспирированной явкой, жандармы арестовали несколько революционеров, у которых при себе оказались не только революционные памфлеты, но десятки адресов и шифров. Благодаря этому Третье отделение напало на след нелегальной типографии в Москве и большого числа кружков, разбросанных по различным губерниям. Проведя широкомасштабную операцию, власти арестовали большое число пропагандистов (различные источники оценивают число схваченных на этом этапе народников от тысячи до восьми тысяч человек).
      Однако этот крупный успех уже не смог спасти репутации начальника Третьего отделения. Хотя надежды народников на всеобщую народную революцию так и не оправдались, их деятельность имела один важный побочный результат, на который они и сами не рассчитывали, - падение всесильного временщика. Александр II был весьма недоволен тем, что возглавляемое П. А. Шуваловым ведомство политического сыска оказалось не в состоянии не только пресечь "хождение в народ", но даже своевременно собрать сведения о подготовке этой акции. Сам факт начала охватившей всю страну революционной агитации, в которой участвовали многие тысячи человек, наглядно показал всю тщетность восьмилетней диктатуры начальника Третьего отделения. К этому объективному обстоятельству примешались еще и субъективные факторы. Очевидно, весьма близко к истине объяснение А. А. Киреева: "Шувалов действительно надоел государю постоянной своей опекой". Относительно последней капли, переполнившей монаршее терпение, Б. Н. Чичерин сообщает, что "княжна Долгорукая... бывшая уже тогда в фаворе, сообщила государю все толки, ходившие тогда в обществе, о всемогуществе Шувалова, о том, что его зовут Петр IV. Государь... был очень щепетилен на счет своей власти и своего авторитета. Он не терпел, чтобы кто-нибудь его затмевал". По версии К. П. Победоносцева, это сделал немецкий кайзер Вильгельм, показавший Александру II германскую газету, в которой упоминалось о главе русского политического сыска как о всемогущем временщике Петре IV. Так или иначе, но находившийся в Эмсе русский император совершенно неожиданно для многих 22 июля 1874 г. уволил П. А. Шувалова с поста главного начальника Третьего отделения и шефа жандармов и назначил своего недавнего любимца и фактического диктатора чрезвычайным и полномочным послом в Лондон, удаляя его от своей особы. По сути дела, это была почетная ссылка.
      За время своего пребывания во главе государственной безопасности П. А. Шувалов, как и его предшественники, неоднократно сопровождал императора в его многочисленных путешествиях и 1 января 1872 г. получил чин генерала от кавалерии. Помимо разнообразных иностранных орденов, которые иноземные правительства охотно вручали всемогущему фавориту, за этот период он получил от Александра II орден Св. Владимира 3-й степени с мечами (16 апреля 1867 г.), орден Св. Александра Невского (17 апреля 1870 г.) и 11 января 1874г. - алмазные знаки к нему. Хорошо знавший его А. А. Половцев впоследствии писал, что П. А. Шувалов "после каракозовского выстрела... в звании шефа жандармов скоро сделался влиятельнейшим из окружавших государя лиц. Он стал во главе тех, кои не разделяли передовых увлечений Милютина... но его неприготовленность, легкомыслие, бесцеремонность в обращении с мыслями и быстрота в ведении дел лишили его деятельность той доли пользы, на которую выдающиеся его способности могли давать право надеяться. Он не сумел найти и выдвинуть людей труда, не будучи приучен сам к труду... Его живая, умная речь, полная сведений, почерпнутых из личного опыта, всегда доставляла мне большое удовольствие. За последние годы он хорошо понимал свое положение, чуждое каких-либо надежд на политическую деятельность, и это соделывало его суждения еще более твердыми, беспристрастными. Рядом с обширным умом в нем говорило снисходительное, прощающее, увлекающееся, но всегда незлобивое чувство... Он всегда был расположен оказать услугу, сказать доброе слово, помочь нуждающемуся совершенно бескорыстно... Оценивая свою деятельность, он не раз повторял мне весьма меткое слово: "Меня использовали в незрелом состоянии и отбросили, когда я созрел"".
      В отличие от А. Ф. Орлова, его предшественника на посту начальника Третьего отделения, дипломатическая деятельность П. А. Шувалова была исключительно неудачной. Будучи противником вмешательства России в дела на Балканах и преувеличивая опасность вооруженного конфликта с Великобританией и возможного успешного соглашения с ней, способствовал затягиванию русско-турецкой войны 1877-1878 гг., что дало время Турции лучше подготовиться к войне. Помимо односторонних уступок англичанам в Афганистане, бывший "Петр IV" дал возможность Великобритании получить от России обещание не переносить военных действий в Средиземное море, в результате чего русский флот в Балтийском море так и не был задействован в этой войне. Когда, несмотря на все эти обстоятельства, война все-таки кончилась полной победой России и ее результаты, дающие свободу славянским народам Балканского полуострова, были закреплены в Сан-Стефанском мирном договоре, то Запад оказал на Петербург мощное дипломатическое давление, требуя созыва международного конгресса для пересмотра результатов этой освободительной войны. Оставленная Германией и под угрозой войны с Великобританией и Австро-Венгрией, Россия была вынуждена пойти на этот шаг, но еще до начала работы конгресса П. А. Шувалов 30 мая 1876 г. подписал с английским министром иностранных дел Р. Солсбери тайное соглашение, капитулянтское для русской стороны и предварявшее основные решения Берлинского конгресса. Русскую делегацию на этом международном конгрессе в качестве второго уполномоченного возглавлял все тот же П. А. Шувалов (первым был впадающий в старческий маразм А. М. Горчаков), чем и объясняется катастрофический для победившей стороны исход Берлинского конгресса 1878 г. В результате подписанного там трактата послевоенное устройство Балканского полуострова было существенно изменено в ущерб России и южным славянам, а значительные уступки были сделаны не только в пользу проигравшей войну Турции, но и совсем не воевавшей Австро-Венгрии, которой позволили оккупировать Боснию и Герцеговину. На следующий год бывший временщик еще ездит с дипломатическими поручениями в Германию и Австрию, однако его карьера и на этом поприще была окончена, и 19 октября 1879 г. он был уволен от должности чрезвычайного и полномочного посла в Великобритании.
      Видя плачевное завершение его политической карьеры, нельзя не согласиться с мнением, высказанным о бывшем начальнике Третьего отделения сенатором Е. М. Феоктистовым: "Обладал он, кажется, умом блестящим, но поверхностным, не способным к серьезному мышлению; если о каждом государственном человеке следует судить по его делам, то Шувалов, сойдя с поприща, не оставил по себе ровно ничего, что могло бы быть поставлено ему в заслугу. Но честолюбие его было безгранично..." По окончании дипломатической работы он с 1879 г. присутствовал в Государственном совете. Когда революционерами был убит Александр II и корона перешла к его наследнику, то 14 марта 1881 г. П. А. Шувалов был послан к австрийскому императору и итальянскому королю с письмами, извещающими этих монархов о вступлении на престол Александра III. По исполнении этого протокольного поручения в конце того же года он был назначен присутствовать в Департаменте законов Государственного совета, но через год был уволен от этой обязанности. 7 ноября 1884 г. П. А. Шувалов получает новое назначение - в члены Особой комиссии для составления проектов местного самоуправления, а под конец жизни, 13 апреля 1886 г., вновь зачисляется в лейб-гвардии Конный полк. После своей смерти некогда всесильный временщик был похоронен в Софийской церкви собственного имения Вартемяги под Петербургом. П. А. Шувалов был женат на дочери шталмейстера Елене Ивановне Чертковой (1830-1891 гг.), которая до этого была женой графа М. В. Орлова-Давыдова. От этого брака родился сын Андрей (1865-1928).
      Литература: Долгоруков П. В. Петербургские очерки. М., 1992; Оржеховс-кий И. В. Третье отделение // Вопросы Истории. 1972, № 2; Оржеховский И. В. Самодержавие против революционной России (1826-1880 гг.). М., 1982; История дипломатии. М., 1963. Т. 2; Кони А. Ф. Петр IV // Собрание сочинений. М., 1968. Т. 5; Рууд Ч., Степанов С. Фонтанка, 16: Политический сыск при царях. М., 1993; Троицкий Н. А. Безумство храбрых: Русские революционеры и карательная Политика царизма 1866-1882 гг. М., 1978; Шилов Д. Н. Государственные деятели Российской империи 1802-1917 гг. СПб., 2001.
     
      * * *
      ПОТАПОВ Александр Львович (16 сентября 1818 г., село Семидубровное Землянского уезда Воронежской губернии - 24 октября 1886 г., Петербург).
      В 1874-1876 гг. - главный начальник Третьего отделения собственной его императорского величества канцелярии и шеф корпуса жандармов.
      Будущий глава политического сыска Российской империи был вторым сыном богатого воронежского помещика генерал-майора Льва Ивановича Потапова (1773-1831), которому удалось определить своего десятилетнего отпрыска пажом к императорскому двору. В сентябре 1835 г. А. Л. Потапов поступает на службу в лейб-гвардии Гусарский полк с одновременным зачислением в Школу гвардейских подпрапорщиков. 6 декабря 1838 г. он заканчивает это учебное заведение и в звании корнета возвращается в свой полк, где последовательно получает звания поручика (6 декабря 1839 г.), штаб-ротмистра (13 апреля 1842 г.) и ротмистра (6 декабря 1845 г.). На следующий год А. Л. Потапов увольняется в бессрочный отпуск, но уже в 1848 г. возвращается в свой полк и назначается адъютантом к главнокомандующему действующей армией генерал-фельдмаршалу И. Ф. Паскевичу. Когда в 1849 г. Николай I решает оказать помощь австрийскому императору в подавлении венгерской революции, то будущий глава Третьего отделения в составе своего полка вступает на территорию Австро-Венгрии и участвует в ряде стычек и сражений с повстанцами. За венгерскую кампанию он награждается золотой саблей "За храбрость" и австрийскими орденами Леопольда с лаврами и Железной Короны 3-й степени. Во время Крымской войны 1853-1856 гг. он принимает участие в боевых действиях в составе Дунайской армии и исправляет должность траншей-майора правого фланга осадной линии при штурме турецкой крепости Силистрии, за что 30 мая 1854 г. награждается орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом.
      2 ноября 185") г. А. Л. Потапов производится в полковники и назначается исправляющим должность начальника штаба 1-й и 3-й пехотных дивизий. Этот пост он занимает достаточно недолго и 17 мая 1856 г. жалуется флигель-адъютантом к императору и сопровождает нового монарха на коронацию в Москву. Со следующего года будущий глава Третьего отделения выполняет целый ряд поручений: в феврале-марте участвует в прекращении беспорядков, возникших между раскольниками во Ржеве; в марте-апреле производит в Пензенской губернии следствие над рядовым Преображенского полка, а в Саратовской губернии - о буйстве местных крестьян; с июня заседает в Москве в составе комиссии для рассмотрения следственных дел и постановления приговоров о беспорядках и злоупотреблениях по снабжению войск бывших Крымской и Южной армий. В июне-июле 1858 г. он командируется в Казань для производства следствия о бывших там пожарах и произошедших на них беспорядках. 14 июня 1860 г. А. Л. Потапов назначается исправляющим обязанности обер-полицмейстера северной столицы, а 30 августа того же года производится в генерал-майоры и зачисляется в императорскую свиту. 12 ноября 1860 г. Александр II назначает его обер-полицмейстером Москвы, однако и на этой должности он долго не задерживается, поскольку 11 июля следующего года командируется в Варшаву для производства реорганизации местной полиции.
      22 октября 1861 г. А. Л. Потапов назначается исправляющим должность начальника штаба Корпуса жандармов и управляющего Третьим отделением (утвержден в ней 15 декабря того же года) и занимает ее до 15 июля 1864 г. За деятельность на этом посту он награждается орденами Св. Анны 1-й степени (31 августа 1862 г.) и Св. Владимира 2-й степени с мечами (19 апреля 1864 г.). В 1862 и 1864 годах неоднократно исправлял должность главного начальника Третьего отделения и шефа жандармов во время отсутствия последнего, а также участвовал в работе Следственной комиссии А. Ф. Голицына в 1863 г. Главной заслугой его на этом посту было дело Н. Г. Чернышевского, окончившееся осуждением писателя. Карьера А. Л. Потапова в Третьем отделении была временно прервана 14 июля 1864 г. назначением его помощником по гражданской части виленского генерал-губернатора М. Н. Муравьева. Карательные меры последнего против поляков вызвали сначала тайное, а затем и явное противодействие со стороны его помощника, должность которого 17 апреля следующего года была упразднена, а сам он в связи с этим уволен. Видя, что с М. Н. Муравьевым он не ужился, Александр II в августе командирует его на Дон для ревизии положения бывших крепостных крестьян, а 13 октября назначает А. Л. Потапова наказным атаманом Войска Донского. Ровно через год он жалуется в генерал-адъютанты к императору, а 28 октября 1866 г. производится в генерал-лейтенанты и назначается войсковым атаманом Войска Донского с правами и обязанностями генерал-губернатора и командующего войсками местного военного округа.
      2 марта 1868 г. следует новое назначение Виленским генерал-губернатором и командующим войсками Виленского военного округа. Эту должность А. Л. Потапов занимал до июля 1874 г. и в короткий срок добился смещения с важнейших административных постов приверженцев репрессивной Политики своего предшественника М. Н. Муравьева. За деятельность на этом нелегком посту Александр II награждает генерал-губернатора 17 апреля 1870 г. орденом Св. Александра Невского, а через два года жалует алмазные знаки к нему. Когда император решил избавиться от опеки "Петра IV", то на его место 22 июля 1874 г. он назначил А. Л. Потапова, учитывая как его опыт работы в Третьем отделении и полиции трех столиц, так и успешно завершенное им дело Чернышевского. Оценки современников личности нового главного начальника Третьего отделения и шефа жандармов подчас просто исключают друг друга. С одной стороны, военный министр Д. А. Милютин описывал А. Л. Потапова как человека ничтожного, спокойного, бесцветного и не гонящегося за влиянием и властью, а другие наблюдатели вообще находили у нового главы государственной безопасности лишь "канареечный ум"* С другой стороны, П. В. Долгоруков находил, что шеф жандармов "умен и весьма хитер; очень сметлив, одарен замечательной проницательностью, честолюбив и властолюбив в высшей степени... На деньгу честен: взятки не возьмет, но суров и безжалостен; сверх того, подобно почти всем людям малого роста, он весьма склонен к гордости. Обхождение его с людьми, судьбой от него поставленными в зависимость, отменно вежливо: он всегда учтив, никогда не скажет оскорбительного слова, но вечно остается безжалостным и неумолимым", при этом "высоко ценит формы вежливости, но ни мало не дорожит человечеством".
      От своего предшественника А. Л. Потапову досталось достаточно большое число арестованных участников "хождения в народ". Наученные горьким опытом суда над участниками нечаевского общества, жандармы и следователи вели расследование чрезвычайно осторожно, в результате чего дело пропагандистов продвигалось крайне медленно. В результате этого 267 молодых революционеров, которых следствие решило привлечь к судебной ответственности, в ожидании суда провели в предварительном заключении целых три года. За этот долгий срок, проведенный в тюрьме, многие из агитаторов умерли или сошли с ума, и в итоге перед судом предстали только 193 человека, три из которых скончались во время процесса. Это обстоятельство широко комментировалось в отечественной и зарубежной прессе, часть которой прямо обвиняла правительство в том, что оно решило уморить своих противников в тюрьме безо всякого суда. Тем не менее широкие аресты 1874 г. и печальная участь схваченных агитаторов оказались не в состоянии немедленно прекратить революционную пропаганду. Ореол мученичества за правое дело оказался весьма притягателен, и на следующий год новые массы студенчества устремились "в народ". "Движение не только не уменьшается, но идет crescendo, - сообщал Лаврову Д. А. Клеменц после первой волны арестов. - Вместо паники вы встречаете энтузиазм, люди вырастают словно из-под земли". Для выработки мер, способных уменьшить влияние революционной пропаганды, в декабре 1874 г. было образовано совещание начальника Третьего отделения и семи министров, однако ничего путного они придумать так и не смогли.
      Понимая, что что-то делать все-таки надо, А. Л. Потапов 14 февраля 1875 г. разослал начальникам губернских жандармских управлений секретный циркуляр № 17. По сути дела, это была новая инструкция "по наблюдательной части", содержащая "общие разъяснения по этому предмету". Циркуляр гласил:
      "Деятельность чинов корпуса жандармов в настоящее время представляется в двух видах: в предупреждении и пресечении разного рода преступлений и нарушений закона и во всестороннем наблюдении. Первый из этих двух видов деятельности опирается на существующее законодательство, и все действия жандармских чинов в этом отношении определены законом 19 мая 1871 г. Второй же вид... не может подчиняться каким-либо определенным правилам, а, напротив того, требует известного простора и тогда лишь встречает ограничения, когда материал, добытый наблюдением, переходит на законную почву и подвергается оценке, т.е. уже является предметом деятельности первого вида". Поскольку руководство политического сыска не видело "возможности... указать какой-либо инструкцией на все явления, требующие надзора", то оно требовало от своих подчиненных наблюдать "за духом всего населения и за направлением политических идей общества", раскрывать и преследовать любые попытки "к распространению вредных учений, клонящихся к колебанию коренных основ государственной, общественной и семейной жизни". В силу этого объектами постоянного жандармского наблюдения должны быть "школы, публичные лекции и чтения для народа, дабы верно знать их направление и иметь возможность всегда указать вредных деятелей на этом поприще"; "книжная торговля, особенно вразнос, кабинеты для чтения и вообще все подобного рода заведения, имеющие возможность сбыта книг преступного или вредного содержания", и "лица, путешествующие для собирания разных сведений с научной целью, которой можно иногда прикрывать другую, преступную цель".
      Усиление надзора дало некоторый результат, и осенью 1875 г. в старой столице была раскрыта "Всероссийская социально-революционная организация", делавшая упор на революционную пропаганду среди рабочих крупных центров европейской части империи. 50 членов этой подпольной организации были арестованы, и впервые среди них большой удельный вес составляли рабочие (14 человек) и женщины (16 человек). Следствие было проведено в соответствии с требованиями закона, и на состоявшемся в феврале-марте 1877 г. судебном процессе оправдано было только 3 человека, а в ссылку в Сибирь было отправлено 26 человек, на каторгу - 10, еще 10 человек были приговорены к тюремному заключению, а один - к заключению в смирительном доме. Однако насладиться заслуженным триумфом глава Третьего отделения не успел - у него открылось "разжижение мозга", перешедшее вскоре в "буйное помешательство", и 30 декабря 1876 г. А. Л. Потапов был уволен от должности руководителя государственной безопасности в связи с явно выраженным "умственным расстройством". За время своего пребывания на посту шефа жандармов и главного начальника Третьего отделения он по занимаемой должности стал членом Государственного совета (10 августа 1874 г.) и 17 апреля 1876 г. был произведен в генералы от кавалерии. После отставки никакими делами вследствие умственного расстройства не занимался и был похоронен под церковью Воскресения Христова в Троице-Сергиевой пустыни под северной столицей. Женат А. Л. Потапов был на Екатерине Васильевне Оболенской (1820- 1871), но детей не имел.
      Литература: Длуголенский Я. Военно-гражданская и полицейская власть Санкт-Петербурга. СПб., 2001; Долгоруков П. В. Петербургские очерки. М., 1992; Оржеховский И. В. Третье отделение // Вопросы Истории. 1972. № 2; Оржеховский И. В. Самодержавие против революционной России (1826- 1880 гг.). М., 1982; Рууд Ч., Степанов С. Фонтанка, 16: Политический сыск при царях. М., 1993; Троицкий И. А. Безумство храбрых. Русские революционеры и карательная Политика царизма 1866-1882 гг. М., 1978; Шилов Д. Н. Государственные деятели Российской империи 1802-1917 гг. СПб., 2001.
      * * *
      МЕЗЕНЦЕВ Николай Владимирович (11 апреля 1827 г., Петербург - 4 августа 1878 г., Петербург).
      В 1876-1878 гг. - главный начальник Третьего отделения собственной его императорского величества канцелярии и шеф корпуса жандармов.
      Дворянский род Мезенцевых происходит от Дениса Мезенцева, жившего во второй половине XVII в., сын которого дослужился до чина подьячего в Смоленске. Отцом будущего руководителя государственной безопасности был Владимир Петрович Мезенцев, участвовавший в Отечественной войне 1812 г. и вышедший в отставку в звании генерал-майора, а по матери он был правнуком великого русского полководца А. В. Суворова. Н. В. Мезенцев был вторым сыном в семье, его старший брат, Михаил Владимирович Мезенцев, стал гофмейстером императорского двора. Государственная служба Н. В. Мезенцева началась 3 октября 1845 г., когда в звании унтер-офицера он поступает в лейб-гвардии Преображенский полк. Через два года он становится прапорщиком, а в 1849 г. в составе гвардии участвует в походе к западной границе России в связи с участием Николая I в подавлении венгерского восстания в Австрии. В конце того же года будущий начальник Третьего отделения производится в подпоручики и в этом же чине встречает начало Крымской войны 1853-1856 гг.
      В кампанию 1854 г. под командованием князя М. Д. Горчакова Н. В. Мезенцев участвовал в переправе через Дунай у Браилова, за что был награжден орденом Св. Анны 3-й степени с мечами; в осаде Силистрии, за что получил орден Св. Владимира 4-й степени с мечами, а в октябре того же года был командирован курьером к главнокомандующему Южной армией князю А. С. Меншикову и по прибытии участвовал в отступлении армии к Севастополю. Ставший новым главнокомандующим Южной армией М. Д. Горчаков 8 января 1855 г. делает знакомого ему поручика своим адъютантом, и уже в данном качестве в марте-апреле того же года он участвует в защите Севастополя во время бомбардировки земляных верков, за что 17 апреля 1855 г. производится в штабс-капитаны и награждается золотой полусаблей "За храбрость". После этого штабс-капитан продолжает принимать активное участие в обороне города от войск союзников и в сражении на реке Черной, за что 10 сентября того же года награждается орденом Станислава 2-й степени с мечами. Когда в начале 1856 г. М. Д. Горчакова назначили главнокомандующим Западной и Средней, а затем Первой армиями, начальник берет сработавшегося с ним адъютанта на новые места службы. 17 апреля 1860 г. Н. В. Мезенцев получает очередной чин капитана с переименованием в подполковники армии и назначается офицером для особых поручений к главнокомандующему Первой армией. Когда его любимый начальник на следующий год скончался, то именно он сопровождал гроб с телом покойного из Варшавы в Севастополь. 26 ноября 1861 г. подполковник становится флигель-адъютантом Александра II и уже на следующий год посылается инспектировать состояние войск Корпуса внутренней стражи в Казанскую, Пермскую, Самарскую, Саратовскую и Пензенскую губернии. 30 августа 1862 г. Н. В. Мезенцев производится в полковники и на следующий год отправляется в Область Войска Донского для наблюдения за правильностью исполнения рекрутского набора, а 9 августа 1863 г. прикомандировывается для занятий к управлению шефа жандармов.
      Хотя в конце того же года он еще раз инспектирует состояние частей войск Отдельного корпуса внутренней стражи в Харьковской, Черниговской, Полтавской и Киевской губерниях, однако вся его дальнейшая карьера все в большей степени начинает связываться со сферой политического сыска. С 16 ноября 1863 г. по 24 мая 1871 г. Н. В. Мезенцев состоял членом Следственной комиссии в северной столице и, в частности, принимал участие в расследовании покушения Каракозова в 1866 г. С 1 февраля по 4 марта 1864 г. он временно исправлял делами начальника штаба шефа жандармов и управляющего Третьим отделением, за что на следующий месяц был награжден орденом Св. Анны 2-й степени с мечами и императорской короной и 14 июля был назначен исправляющим должность начальника штаба. На время отпуска В. А. Долгорукова в августе-октябре того же года Н. В. Мезенцев временно уже руководит всей системой государственной безопасности Российской империи. 4 апреля 1865 г. он производится в генерал-майоры и через два дня после этого утверждается в должности начальника штаба Корпуса жандармов и управляющего Третьим отделением. В 1867-1870 гг. начальник штаба неоднократно исправлял должность шефа жандармов и главного начальника Третьего отделения. На этот период падает наибольшее количество наград, полученных Н. В. Мезенцевым за службу в этом ведомстве: орден Св. Владимира 3-й степени с мечами (27 марта 1866 г.), орден Станислава 1-й степени с мечами (26 августа того же года), орден Св. Анны 1-й степени с мечами (31 марта 1868 г.), орден Св. Владимира 2-й степени с мечами (17 апреля 1870 г.).
      17 мая 1871 г. Н. В. Мезенцев был пожалован в генерал-адъютанты к Александру II с отчислением от занимаемой должности, однако этот перерыв в его карьере по сыскной части оказался непродолжителен. В качестве генерал-адъютанта в 1872 г. он командируется в Харьков для расследования бывших там беспорядков, а 30 августа следующего года производится в генерал-лейтенанты. В начале 1874 г. он вновь состоит при императоре, однако уже 5 августа назначается товарищем шефа жандармов и главного начальника Третьего отделения. В последующие годы Н. В. Мезенцев вновь неоднократно замещает своего начальника на время его отсутствия и 28 января 1875 г. назначается председателем Комитета для определения района действий жандармской полиции управлений железных дорог; в августе того же года получает орден Белого Орла. Когда А. Л. Потапов в связи с болезнью был уволен со своего поста, то 30 декабря 1876 г. главным начальником Третьего отделения и шефом жандармов становится Н. В. Мезенцев. Параллельно с этим он становится членом Государственного совета и членом комитетов по делам Кавказа и Царства Польского. Хотя на некоторых знавших его людей новый руководитель государственной безопасности производил впечатление "сонного тигра", а в советской литературе неизменно характеризовался как каратель, однако военный министр Д. А. Милютин воспринимал его совершенно иначе: "Мезенцев вел дела гуманно, не имел личных столкновений с преступниками. Мне даже всегда казалось, что он, по своей натуре, совсем непригоден для своего поста. С молодых лет он был повеса и в то же время набожен".
      Понимая, что одними арестами революционную агитацию не победить, новый глава Третьего отделения 21 января 1878 г. предложил Александру II развернуть по всей стране правительственную контрпропаганду: в простонародье - книжным путем, а в обществе - через "кружки, имеющие целью препятствовать дальнейшему развитию революционных замыслов". Однако план этот показался императору слишком смелым и был им отвергнут. Для выработки стратегии в борьбе с народниками в июле того же года было созвано Особое совещание, в состав которого вошел шеф жандармов, министр юстиции и помощник министра внутренних дел. На нем Н. В. Мезенцев предложил расширить штат секретных агентов, полагая, что лучшим способом борьбы с революционерами является проникновение в их подпольные организации, особенно в таких городах, как Харьков, Одесса и Киев. Эти агенты не только смогут опознать заговорщиков и раскрыть их планы, но в случае, если они сумеют войти в доверие к антиправительственным элементам, они смогут спровоцировать революционеров на те действия, которые вызовут общественное негодование и будут способствовать их изоляции. Поскольку местные власти не имеют средств, а местные полицейские не обладают необходимыми навыками, то эти секретные агенты должны находиться в полном распоряжении Третьего отделения. Когда Особое совещание закончило свою работу, то оно рекомендовало императору увеличить число жандармов и секретных агентов Третьего отделения, и Александр II немедленно выделил на эти цели 400 тысяч рублей в дополнение к бюджетным ассигнованиям.
      Однако пока царские сановники обсуждали стратегию борьбы, революционеры перешли к новой тактике. Разочарованные тем, что их агитация не привела к немедленному народному восстанию, и озлобленные репрессиями власти, они переходят к Политике индивидуального террора против представителей царской администрации. Начало ей положила Вера Засулич, стрелявшая в петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова, схваченная и оправданная судом присяжных. Пример оказался заразительным, и вскоре в Киеве революционеры осуществили неудачное покушение на товарища прокурора М. Котляревского и удачное покушение на адъютанта начальника Киевского губернского жандармского управления штабс-капитана Г. Э. Гейкинга, которого закололи кинжалом. Быстро оценивший этот поворот тактики народников полковник В. Д. Новицкий предупредил начальника Третьего отделения, что в скором времени следует ожидать покушений на высшее руководство данного ведомства, столь ненавистного для противников самодержавия. В ответ на это Н. В. Мезенцев самоуверенно заявил, что "власть шефа жандармов так еще велика, что особа шефа недосягаема, обаяние к жандармской власти так еще сильно, что эти намерения стоит отнести к области фантазий и бабьих сплетен, а не к действительности". Эта самоуверенность и стоила жизни руководителю политического сыска, убитого террористами 4 августа 1878 г. на Михайловской площади в Петербурге. Как вспоминал впоследствии военный министр Д. А. Милютин, начальник Третьего отделения "имел привычку по утрам гулять пешком в этой части города вместе с приятелем своим Макаровым. Два неизвестных человека, подъехав в дрожках, бросились на Мезенцева и Макарова; один нанес кинжалом рану в грудь Мезенцеву, другой выстрелил из револьвера в Макарова, но промахнулся, и оба, вскочив опять на дрожки, ускакали. Не случилось тут ни полицейского, ни даже извозчика, так что едва отыскался экипаж, чтобы довезти раненого домой. Я поспешил навестить бедного Мезенцова; нашел его окруженным врачами и подчиненными. Он был очень бледен; пульс слаб; показал мне свою рану, которая не казалась очень опасною; кровоизлияние было уже остановлено. Врачи обнадеживали, что рана неопасна. Однако в 6-м часу приехал ко мне адъютант Мезенцова, молодой граф Гейден, с известием о кончине его".
      Это дерзкое убийство, по свидетельству князя В. П. Мещерского, "повергло в ужас правительственные сферы". Военный министр в своем дневнике зафиксировал собственное видение этого события, которое разделяли довольно многие: "Убийство подобного человека не может быть иначе объяснено как сатанинским планом тайного общества навести террор на всю администрацию. И план этот начинает удаваться". По северной столице поползли настойчивые слухи о том, что к 15 ноября революционеры готовят "варфоломеевскую ночь" своим противникам. На фоне паники, охватившей все высшее общество Петербурга, Третье отделение демонстрировало потрясающую беспомощность, оказавшись не в состоянии схватить даже убийцу своего руководителя, который, уехав за границу, ушел от преследования и под псевдонимом Степняк потом описал свой подвиг в брошюре, мотивируя это убийство казнью революционера И. М. Ковальского. О том, в каком жалком состоянии оказалась государственная безопасность в тот момент, красноречиво свидетельствует письмо Н. Д. Селиверстова, на которого после этого убийства были временно возложены обязанности начальника Третьего отделения, в русское посольство в Лондоне: "Печальное событие 4 августа поставило меня в роли шефа жандармов, впредь до возвращения государя из Крыма. Его величеству угодно, чтобы я действовал как хозяин всего дела и приступил к некоторым преобразованиям. При существующей обстановке действовать успешно - дело невозможное, и я прошу Вашего содействия. Все то, что было заведено Шуваловым, запущено, а пресловутый Шульц (управляющий Третьим отделением. - Авт.), - может быть, в свое время имевший способности, - теперь никуда не годится, - он только сплетничает, жалуется. Агентов у нас вовсе нет ни единого добропорядочного, и я обращаюсь к вам за помощью. Не можете ли вы отыскать таких, кои хотя по-польски говорят, - нельзя ли обратиться к знаменитому Друсквицу за указаниями? Благонадежному агенту я в состоянии платить до 20 тысяч франков, и при этом этот агент может работать непосредственно со мной, пока я шефом, или за сим с моим заместителем. Если бы возможно было нанять двоих, то было бы им, я полагаю, еще удобнее все дела направлять; второму агенту можно назначить 10 тысяч франков. Не откажите для пользы родины помочь. Шульц уверяет, что агентов-сыщиков и вообще агентов в России вовсе нельзя найти, что до известной степени справедливо, извините за лаконизм: со дня убийства Мезенцева я работаю по 18 часов в сутки и боюсь свалиться с ног, я совершенно изнемогаю и проклинаю тот день, в который принял назначение товарища шефа жандармов. Ответ пришлите через Министерство внутренних дел, - иначе даже ко мне адресованные письма по почте приятель Шульца Шор все вскрывает". Как говорится, данный документ говорит сам за себя и в комментариях не нуждается.
      Н. В. Мезенцев жил холостяком, детей не имел и похоронен был в Троице-Сергиевой пустыни под Петербургом.
      Литература: Кравчинский С. М. Смерть за смерть. Пг., 1920; Оржеховский И. В. Самодержавие против революционной России (1826-1880 гг.). М., 1982; Рууд Ч., Степанов С. Фонтанка, 16: Политический сыск при царях. М., 1993; Троицкий Н. А. Безумство храбрых: Русские революционеры и карательная Политика царизма 1866-1882 гг. М., 1978; Шилов Д. Н. Государственные деятели Российской империи 1802-1917 гг. СПБ, 2001.
      * * *
      СЕЛИВЕРСТОВ Николай Дмитриевич (1830 г., Симбирская губ. - 17 октября 1890 г., Париж).
      Временно исправляющий должность начальника III Отделения с.е.и.в. канцелярии и шефа корпуса жандармов (август-октябрь 1878 г.).
      Имя этого жандармского генерала, руководившего тайной полицией в течение двух месяцев после убийства Мезенцова, было мало знакомо современникам и сегодня плохо известно даже специалистам (историки часто пишут его фамилию неправильно - Селивестров, Сильвестров). А человек этот не был стереотипным жандармом.
      Николай Дмитриевич Селиверстов родился в богатой дворянской семье Симбирской губернии. От родителей ему достались родовые имения в Тульской (500 дес.), Саратовской (1 150 дес.). Тамбовской (850 дес.) и Симбирской (7 500 дес.) губерниях, мериносовый и конный заводы. В Карсунском уезде Симбирской губернии ему принадлежали суконная фабрика, производившая ежегодно 500-700 тыс. аршин сукна, механическая мастерская, чугуноплавильный, кожевенный и клеевой заводы. Это был один из самых богатых людей на посту руководителя органов безопасности в России. С 1843 г. он учился в Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров в Петербурге (его соучеником был знаменитый географ П. П. Семенов-Тян-Шанский, ставший близким другом, а впоследствии душеприказчиком Селиверстова) и по окончании школы в августе 1847 г. начал службу в чине корнета лейб-гвардии Гусарского полка. В апреле 1849 г. Селиверстов был произведен в поручики и в том же году вместе с полком и всей императорской гвардией (в качестве полкового казначея) участвовал в походе к западной границе, предпринятом в связи с интервенцией русской армии в Венгрию. В 1852 г. он был произведен в штаб-ротмистры и в 1854 г. назначен адъютантом генерал-адъютанта Николая I графа Ф. В. Ридигера, с февраля 1855 г. занявшего пост главнокомандующего гвардейским и гренадерским корпусами. Уже через два месяца после этого, в апреле 1855 г., Селиверстов выехал в заграничный отпуск (в Германию и Италию) и вернулся в Россию только в августе 1856 г. За это время в декабре 1855 г. он стал ротмистром, а в октябре 1856 г. был переведен в лейб-гвардии Кирасирский полк в чине подполковника и назначен состоять по особым поручениям при шефе жандармов и начальнике III отделения В. А. Долгорукове. При нем Селиверстов прослужил пять лет, стал полковником в 1859 г., и в декабре 1861 г. был назначен "для особых поручений" при министре внутренних дел, бывшем управляющем HI отделения, А. Е. Тимашеве. Служил Селиверстов в столице, хотя бывал и в провинции - с августа по октябрь 1864 г., после откомандирования в распоряжение генерал-адъютанта барона Врангеля, "исправлял должность" начальника штаба войск в Самарской, Казанской и Саратовской губерниях. "За отлично-усердную службу и особые труды" в ноябре того же года Селиверстов получил свой первый орден Св. Анны 2-й степени.
      В июле 1867 г. Н. Д. Селиверстов был произведен в генерал-майоры, с зачислением по армейской кавалерии, и назначен пензенским губернатором. Губернией он управлял около пяти лет, до марта 1872 г., когда был уволен в отставку "согласно его прошению, по расстроенному здоровью". За это время генерал был награжден двумя орденами - Св. Станислава 1-й степени (30 августа 1869 г., в день именин Александра II) и Св. Анны 1-й степени (1 января 1872 г.), а также получил от императора "высочайшее соизволение" на присвоение звания почетного гражданина 12 городов вверенной губернии, и стал почетным мировым судьей по уездам Саратовской и Пензенской губерний. Уже после увольнения, в июне 1872 г., по докладу Тимашева, Александр II выразил бывшему губернатору "высочайшее благоволение" за меры по расквартированию войск в губернии.
      Получив после отставки заграничный отпуск на восемь месяцев и зачисление в запасные войска, П. Д. Селиверстов через несколько лет возвращается на службу в Отдельный корпус жандармов. 19 апреля 1878 г. он был назначен товарищем Главного начальника III отделения и шефа корпуса жандармов Н. В. Мезенцова, после убийства которого 4 августа 1878 г. генерал-лейтенант Селиверстов был назначен Александром II исполняющим обязанности начальника III отделения и шефа корпуса жандармов. По его инициативе (вместе с министром внутренних дел Л. С. Маковым) дела о революционных террористах передавались по подсудности в военно-полевые суды, что вело к ужесточению наказания. В то же время в конце сентября новый руководитель тайной полиции издал секретный приказ о запрещении жандармам расширительно толковать принятые 1 сентября 1878 г. временные правила о производстве арестов, и без того давшие жандармам достаточно широкие полномочия для арестов "подозрительных лиц".
      Селиверстов считал, что такие меры могут настроить против правительства общественное мнение.
      Селиверстов не оправдал надежд императора и 15 сентября 1878 г. был заменен А. Р. Дрентельном. 3 октября того же года он получил отставку и с должности товарища Главного начальника III отделения и шефа корпуса жандармов. Выйдя в отставку, Селиверстов подолгу жил за границей, последние годы - в Париже, где 17 октября 1890 г. был убит выстрелом из револьвера в своем номере в гостинице польским социалистом Сигизмундом Падлевским, отсидевшим ранее четрые года в варшавской тюрьме.
      Существуют разные версии этого убийства. Известный жандармский генерал В. Д. Новицкий, в своих записках характеризовавший Селиверстова как "полнейшего самодура, крайне невоздержанного характера и скупости", считал, что убийство было организовано известными польскими социалистами С. Мендельсоном и М. Янковской, посчитавшими факт присутствия Селиверстова на процессе по делу русских эмигрантов-народовольцев в парижском суде свидетельством выполнения им специального задания русского правительства, - "чего в действительности вовсе и безусловно не было", по утверждению Новицкого.
      Бывший чиновник Департамента полиции Л. П. Меньшиков, порвавший со своими коллегами, и другие современники, принадлежавшие к либерально-революционному лагерю, утверждали, что Селиверстов действительно выполнял специальную миссию в Париже - ревизию деятельности руководителя заграничной агентуры Департамента полиции П. И. Рачковского, который руками польского эмигранта (то ли покончившего с собой в США, то ли утонувшего, но в любом случае бесследно исчезнувшего) организовал убийство нежелательного для себя генерала.
      Незадолго до смерти, в Петербурге Селиверстов составил завещание, по которому в собственность г. Пензы переходили 300 тыс. рублей (также и половина всех денежных сумм, которые должны были остаться после выполнения всех назначений завещания) и коллекция собранных генералом книг и картин с условием организации художественной школы, которая должна была носить имя дарителя. Вся коллекция Селиверстова, в которую входили полотна таких мастеров, как Коро, "барбизонцы", А. ван Остаде и другие "малые голландцы", была перевезена из имения генерала в с. Румянцеве Карсунского уезда Симбирской губернии в Пензу, и при активном участии П. П. Семенова-Тян-Шан-ского составила основу Пензенской картинной галереи имени Н. Д. Селиверстова (1892-1897), а затем музея при Пензенском художественном училище им. Селиверстова (1898-1918). После революции музей носит имя первого директора училища художника К. А. Савицкого.
      Н. Д. Селиверстов был женат на дочери тайного советника, фрейлине императорского двора Каваньковой, брак с которой был расторгнут Синодом с "дозволением мужу вступить в новое супружество".
      Литература: Лурье Ф. М. Полицейские и провокаторы. СПб, 1992; Новицкий В. Д. Из воспоминаний жандарма. М, 1991; Рууд Ч., Степанов С. Фонтанка, 16. М., 1993; Троицкий Н. А. Безумство храбрых. М., 1978; А. Фатыхова, С. Шишлов. Картинная галерея им. Н. Д. Селиверстова (1892-1897). // Пензенский временник любителей старины. 1992. №№ 4, 5; Формулярный список о службе пензенского губернатора Н. Д. Селиверстова // Там же. № 5.
      * * *
      ДРЕНТЕЛЬН Александр Романович (7 марта 1820 г., Киев - 15 июля 1888 г.,
      Киев).
      В 1878-1880 гг. - главный начальник Третьего отделения собственной его императорского величества канцелярии и шеф корпуса жандармов.

      Происходит из старинного немецкого дворянского рода фон Дрентельн, начало которого датируется XVI в. После смерти матери воспитывался в малолетнем отделении Александровского сиротского кадетского корпуса в Царском Селе, после которого попал в Первый кадетский корпус северной столицы. Окончив учебу в корпусе, 16 марта 1838 г. он начинает свою военную службу во второй карабинерской роте лейб-гвардии Финляндского полка в чине прапорщика.
      Затем начинается его последовательное восхождение по всем ступеням военной карьеры: 1 июня 1839 г. А. Р. Дрентельн становится подпоручиком, 6 декабря 1841 г. - поручиком, 15 апреля 1845 г. - штабс-капитаном, 23 марта 1847 г. - капитаном, в 1849 г. находился в походе к западной границе России в связи с участием Николая I в подавлении венгерского восстания, а на следующий год получает чин полковника и назначается исправляющим делами младшего штаб-офицера лейб-гвардии Гренадерского полка. Однако на новом месте службы он долго не задерживается и в марте 1851 г. вновь переводится обратно в свой родной лейб-гвардии Финляндский полк, где через три года становится командиром второго батальона. Следует отметить, что свою военную карьеру будущий последний глава Третьего отделения сделал лишь своим замечательным усердием безо всякой протекции свыше, что было достаточно большой редкостью по тем временам. Как отмечали современники, это был военный человек по страсти, знакомый со всеми мелочами армейской службы, непреклонный по части дисциплины, но при этом замечательно справедливый и беспристрастный. Даже его полнота ("он был сравнительно небольшого роста, чрезвычайно полный, почти совсем без шеи") не мешала его подвижности и распорядительности. Во время своей службы в лейб-гвардии А. Р. Дрентельн достаточно близко познакомился с будущим императором Александром II, что впоследствии и сыграло заметную роль в его последующей судьбе.
      После начала Крымской войны полковник 18 мая 1854 г. получает новое назначение - командующим запасной бригадой 12-й пехотной дивизии и вместе с ней с 28 июля следующего года находится в Очакове и на побережье Черного моря. В ноябре того же года он назначается командиром Гренадерского эрц-герцога Франца-Карла (впоследствии 7-го гренадерского Самогитского) полка и после некоторых пертурбаций 24 ноября 1856 г. прибывает к новому месту службы. Если за поход к австрийской границе А. Р. Дрентельн в 1849 г. был награжден орденом Св. Анны 3-й степени, то в 1857 г. ему вручается орден Станислава 2-й степени. 24 апреля 1859 г. он становится командиром лейб-гвардии Измайловского полка, а 8 сентября того же года ему присваивается чин генерал-майора. К этому периоду относится его активная работа в комиссиях по различным армейским вопросам: о проекте положения о неспособных нижних военных чинах; о проекте конструкции полковых обозов; о проекте положения о военно-окружных управлениях; об основаниях для новой организации войск; о мерах, предложенных для определения довольствия армейских войск; о новом проекте правил для хозяйственных комитетов в войсках гвардии и ряда других. За эту деятельность 30 августа 1861 г. генерал-майор награждается орденом Св. Владимира 3-й степени, а 9 сентября следующего года назначается командующим Первой гвардейской пехотной дивизией. Когда в 1863 г. вспыхнуло восстание в Польше, то в июне-ноябре этого года А. Р. Дрентельн командовал войсками в Виленской губернии и заслужил там особое доверие М. Н. Муравьева. За подавление польского мятежа будущий начальник Третьего отделения был награжден светло-бронзовой медалью и орденом Станислава 1-й степени, а 30 августа 1864 г. был назначен в императорскую свиту. Помимо своих придворных обязанностей в северной столице он активно работает над военной реформой в рамках Главного комитета по устройству и образованию войск. Председателем этого органа был великий князь Николай Николаевич старший, однако с февраля 1865 г. А. Р. Дрентельн становится его вице-председателем. 30 августа того же года ему присваивается чин генерал-лейтенанта, а со следующего года он председательствует в Комитете по вопросу о снабжении армии провиантом, приварком и фуражом. С 1867 г. генерал-лейтенант работает в Комитете по составлению положения о школах солдатских детей. Комиссии по преобразованию военного суда и составлению военно-судебного устава и Комиссии о служебных правах и преимуществах нижних чинов общего срока и о сословных правах воспитанников училищ военного ведомства и военных начальных школ. 6 июля того же года он становится генерал-адъютантом Александра II и членом Комиссии по рассмотрению вопроса о перевооружении армии, председателем Особой комиссии при Главном штабе по организации местного хлебопечения и прессовки фуража, членом Особой комиссии для обсуждения некоторых вопросов о переделке отечественных шестилинейных винтовок в скорострельные. С 1867 по 1869 г. А. Р. Дрентельн преподавал военные науки великим князьям Александру и Владимиру Александровичам, за что был награжден орденами Св. Анны 1-й степени с императорской короной и Св. Владимира 2-й степени, а также заручился расположением будущего императора Александра III, называвшего его "одним из самых честнейших и благороднейших слуг Отечества". В августе-сентябре 1869 г. он был командирован в Пруссию на маневры, а через два года назначен членом Комиссии по составлению проекта положения об управлении хозяйственной частью в войсках.
      26 августа 1872 г. будущий шеф жандармов назначается командующим войсками Киевского военного округа и членом комиссий об организации войск и о воинской повинности, а на следующий год награждается орденом Св. Александра Невского. В преддверии войны с Турцией в декабре 1876 г. он успешно проводит мобилизацию войск вверенного ему округа, а 12 августа следующего года назначается начальником военных сообщений действующей армии с оставлением командующим войсками Киевского военного округа. Выполняя возложенное на него поручение, А. Р. Дрентельн незамедлительно принял меры к улучшению железных дорог и переправ через Дунай и, по отзывам современников, проявил при этом не только энергию и распорядительность, но и такт и честность, благодаря чему смог сберечь казне значительные суммы. 12 октября 1877 г., в дополнение к занимаемым должностям, он становится командующим войсками действующей армии в тылу. 16 апреля следующего года производится в генералы от инфантерии. Гибель Н. В. Мезенцева поставила перед Александром II вопрос о новом главе государственной безопасности, и после некоторых раздумий его выбор пал на сторонника жестких мер по поддержанию общественного порядка А. Р. Дрентельна, который 15 сентября 1878 г. был официально назначен главным начальником Третьего отделения и шефом жандармов. Получив известие о новом назначении, он 26 сентября отбыл из Бухареста, где сдавал тыловое управление армии, и 13 октября вступил в должность.
      На своем новом посту он первым делом распорядился прекратить все попытки убедить правительство Швейцарии выдать В. Засулич России, поскольку их продолжение было делом явно безрезультатным и способным лишь вызвать волну демонстраций протеста. В конце того же года в правительственных кругах обсуждался вопрос централизации полиции в целях повышения ее эффективности в борьбе с революционерами. Третье отделение, неспособное обеспечить безопасность ни императору, ни собственному начальству, вызывало многочисленные нарекания, и высказывалось мнение о создании нового органа, например, Министерства полиции, которое бы заменило дискредитировавшее себя ведомство. Между тем волна революционного террора продолжалась, и в феврале 1879 г. в Харькове был убит губернатор князь Д. Н. Кропоткин, а 13 марта студент Медико-хирургической академии Леонид Мирский попытался убить нового начальника Третьего отделения, обстреляв его карету, когда она проезжала по набережной Лебяжьего канала. Не успел улечься шум от этого дерзкого покушения, как уже 2 апреля член народнической организации "Земля и воля" А. К. Соловьев трижды стрелял в императора на Дворцовой площади, и только неисправность револьверного прицела террориста спасла Александру II жизнь.
      Тем временем сторонники террора в августе 1879 г. объединились в особую подпольную организацию "Народная воля", благодаря чему этот смертельно опасный процесс перешел в новое качество. Сил у этого нового объединения было неизмеримо больше, чем у любой из революционных организаций предшествовавшей поры. По самым осторожным подсчетам историка С. С. Волка, "Народная воля" объединила в своих рядах 80-90 местных, 100-120 рабочих, 30-40 студенческих, 20-25 гимназических и 20-25 (по мнению Л. И. Годуновой, не менее 50 как минимум в 41 городе) военных кружков по всей стране, от Гельсингфорса до Тифлиса и от Ревеля до Иркутска. Только в старой столице рабочая группа "Народной воли" охватывала 100-200 человек, в Одессе - 300. Что же касается военной организации "Народной воли", то она объединяла около 400 офицеров и имела разветвленные связи вплоть до высших армейских сфер. Уже к весне 1882 г. глава организации А. В. Буцевич в одном только Кронштадте "рассчитывал на два морских экипажа (около 6 тыс. человек) и на два небольших бронепоезда, а также на гарнизоны девяти крепостных фортов". Оперативно справиться с таким мощным противником Третье отделение оказалось явно не в состоянии, а между тем 26 августа 1879 г. исполнительный Комитет "Народной воли" вынес Александру II смертный приговор (один из лидеров организации А. И. Желябов по этому поводу прямо заявил: "Честь партии требует, чтобы он (император. - Авт.) был убит") и энергично приступил к его исполнению. Уже осенью народовольцы разработали план подрыва с помощью новейшего изобретения - динамита Альфреда Нобеля - железнодорожного полотна под Одессой в момент прохождения царского поезда из Крыма. Однако это покушение не состоялось, поскольку император решил вернуться в Петербург через Москву, не заезжая в Одессу. Тогда террористы закладывают мину под рельсами близ города Александровска Екатеринославской губернии, но на этот раз их подводят неисправные запалы, не позволившие произвести взрыв. Тем не менее народовольцы не теряют надежду и из специально купленного дома под Москвой спешно прорывают 40-метровую подземную галерею под железнодорожное полотно и закладывают туда взрывчатку. 19 ноября 1879 г. они все-таки взрывают проходящий поезд, однако Александра II в нем в этот момент не было. Нисколько не обескураженные и этой неудачей, члены "Народной воли" громогласно объявляют, что в любом случае "смерть Александра II - дело решенное и что вопрос тут может быть только во времени, в способах, вообще, в подробностях".
      Хотя все эти три попытки цареубийства так и окончились ничем, император мог благодарить за это случайность, но отнюдь не Третье отделение и его начальника, оказавшихся бессильными предотвратить покушения. Организационных выводов на сей раз не последовало, и А. Р. Дрентельн временно остался на своем посту вплоть до следующего покушения. Долго ждать оно себя не заставило, и устроившийся рабочим в Зимний дворец революционер Степан Халтурин спокойно пронес на свое новое место службы 2,5 пуда динамита. Непрофессионализм государственной безопасности в данном случае был просто вопиющим, поскольку на этот раз она знала о готовящемся покушении. Дело было в том, что в период подготовки данного террористического акта Третьему отделению удалось арестовать члена Исполнительного комитета "Народной воли" А. А. Квятковского, при котором нашли план Зимнего дворца с помеченной крестиком царской столовой, которую Халтурин и собирался подорвать. Догадываясь, что это может значить, сотрудники политического сыска провели внезапные ночные обыски у дворцовых служащих, а в находившееся двумя этажами ниже царской столовой помещение столяров был поселен жандарм. Однако как обыски, так и постоянный жандармский надзор были настолько поверхностными, что террорист безбоязненно продолжал держать динамит под подушкой и в своем сундуке. В намеченное время Халтурин спокойно запалил фитиль и скрылся с места преступления, а жизнь Александру II спасла новая случайность. Видя, что вверенное ему учреждение оказалось не способным обеспечить личную безопасность императора даже в его собственной резиденции, последний начальник Третьего отделения 28 февраля 1880 г. подал в отставку со своего поста, которая была немедленно принята.
      За недолгое пребывание во главе государственной безопасности А. Р. Дрентельн одновременно был членом комитетов по делам Кавказа и Царства Польского, Особого присутствия по воинской повинности, Государственного совета и Особого совещания для изыскания мер к лучшей охране спокойствия и безопасности в империи. После своей отставки с должности шефа жандармов он остался императорским генерал-адъютантом и был назначен членом Государственного совета. 18 мая того же года бывший глава политического сыска стал временным одесским генерал-губернатором и командующим войсками Одесского военного округа, а 8 января 1881 г. был назначен киевским, подольским и волынским генерал-губернатором и командующим войсками хорошо знакомого ему Киевского военного округа. Как отмечал С. Ю. Витте, "Дрентельн хотя и не был боевым генералом, но в мирное время был очень хорошим, знающим свое дело генералом и держал Киевский военный округ в блестящем порядке... Хотя он был очень жесток с инородцами и для войск был суровым командиром, но, тем не менее, так как он был очень справедливым, безусловно честным и порядочным человеком, то умел внушить к себе большое уважение". Одновременно с этим он был членом Особой комиссии для обсуждения вопросов об улучшении устройства военного управления. Когда после убийства народовольцами Александра II на престол взошел его воспитанник Александр III, тот не забыл своего бывшего наставника в военной науке. В августе 1882 г. командующий войсками Киевского военного округа награждается алмазными знаками к ордену Св. Александра Невского, 15 мая 1883 г. он получает орден Св. Владимира 1-й степени, а 16 марта 1888 г., в честь полувековой службы в офицерских чинах, - орден Св. Андрея Первозванного. Ценя А. Р. Дрентельна, новый император привлекает его к разработке Временных правил о евреях от 3 мая 1882 г. и закона об иностранцах от 14 мая 1887 г., а также в январе-феврале 1888 г. включает его в состав Особой комиссии для пересмотра положения о полевом управлении войск. Эта сторона его деятельности была высоко оценена некоторыми современниками, и автор сборника "Наши государственные и общественные деятели" характеризует ее так: "Он исправил многие ошибки своих предшественников и поднял дух русского населения, угнетенного польско-еврейской коалицией. По настоянию Дрентельна был пересмотрен и изменен закон 10-го декабря 1865 года, этот палладиум русского влияния в Западном крае. Он много содействовал также изданию временных правил 3-го мая 1882 года о евреях, стараясь, по мере возможности, очистить от них Юго-Западный край. Наконец, не менее настоятельно помогал он составлению и благополучному применению столь же важного закона 14-го мая 1887, ограничивающего права иностранцев в западной России".
      Последний руководитель Третьего отделения скоропостижно скончался в возрасте 68 лет в Киеве на параде в день празднования 900-летия крещения Руси. От брака с Марией Александровной Вяткиной, умершей после 1917 г., он имел дочерей Марию (1864 - не ранее 1888 г.) и Варвару (1867-1868 гг.) и сына Александра (1868-1925 гг.), ставшего генерал-майором, командиром лейб-гвардии Преображенского полка и одним из близких к последнему императору лиц.
      Литература: Оржеховский И. В. Третье отделение // Вопросы Истории. 1972. № 2; Оржеховский И. В. Самодержавие против революционной России (1826- 1880 гг.). М., 1982; Рууд Ч., Степанов С. Фонтанка, 16: Политический сыск при царях. М., 1993; Троицкий Н. А. Безумство храбрых: Русские революционеры и карательная Политика царизма 1866-1882 гг. М., 1976; Шилов Д. И. Государственные деятели Российской империи 1802-1917 гг. СПб., 2001.
     
      * * *
      ЧЕРЕВИН Петр Александрович (1837 г., Костромская губерния - 19 февраля 1896 г., Санкт-Петербург)
      В феврале-августе 1880 г. - исправляющий должность начальника Третьего отделения собственной его императорского величества канцелярии и шефа корпуса жандармов.
      П. А. Черевин принадлежал старинному роду костромских дворян, известному с XV в. Среди предков будущего временного главы важнейшего сыскного ведомства Российской империи были стольник Петра I и контр-адмирал эпохи Елизаветы. Дед Петра Александровича Дмитрий Петрович был адъютантом Павла I, начальником ополчения Костромской губернии во время Отечественной войны 1812 г. Отец Черевина, Александр Дмитриевич, умерший в 1847 г., дослужился до генерал-майора.
      После окончания школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров Петр Черевин с 1855 г. служил корнетом в лейб-гвардии Кавалергардском полку. В 1860 г., будучи капитаном, Черевин был переведен на Кавказ командиром роты 20-го стрелкового батальона. Здесь он воевал с горцами в составе Лабинского, Ичкерийского, Аргунского и Алхаловского отрядов. За "отличие в делах против горцев" в 1861 г. был произведен в майоры и в 1862 г. назначен командиром батальона Севастопольского пехотного полка. С этим полком в составе Даховского отряда майор Черевин продолжал воевать с горцами настолько успешно, что был награжден орденами Св. Анны 3-й степени с мечами и бантом и Св. Станислава 2-й степени с мечами.
      После перевода на западный театр военных действий в конце 1863 г. Черевин участвовал в подавлении польского восстания, состоял "для особых поручений" при виленском генерал-губернаторе М. Н. Муравьеве. После его отставки в 1865 г., уже будучи подполковником, Черевин был назначен в распоряжение военного министра Д. А. Милютина, с оставлением по армейской пехоте. В звании подполковника в 1866 г. был прикомандирован к следственной комиссии по делу стрелявшего в Александра II Д. В. Каракозова (после назначения председателем комиссии Муравьева). В ходе расследования дела Каракозова Черевин произвел в Петербурге арест профессора Михайловской артиллерийской академии полковника Петра Лаврова, впоследствии известного революционера и мыслителя.
      После состоявшегося таким образом знакомства с работой политического сыска Петр Александрович в том же году был произведен в полковники и командирован в распоряжение командующего войсками Виленского военного округа генерал-адъютанта графа Баранова.
      В следующем, 1867 году в карьере Черевина произошел еще один успешный поворот. Он стал флигель-адъютантом Александра II, а в 1869 г. назначается командиром "Собственного Его Величества конвоя". В 1877 г. вместе с императором Черевин отправился в действующую армию, где принимал участие в боях против турок. Здесь Черевин получил назначение- временно командовать Кавказской казачьей бригадой, вместе с которой Черевин в составе Западного отряда генерала И. В. Гурко участвовал в сражениях под Дольным Нетрополем, Горным Дубняком, во взятии города Этрополя, в переходе через Балканы и в последующих сражениях под Ташкисеном, Горном Бугарове, Филиппополем (Пловдивом) и в преследовании разгромленной турецкой армии Сулеймана-паши в Родопских горах. За отличную службу в том же 1877 году Черевин был произведен в генерал-майоры с назначением в императорскую свиту, оставаясь при этом командиром царского конвоя, и награжден орденами Св.Станислава 1-й степени с мечами и Св. Георгия 4-й степени, золотой шашкой с надписью "За храбрость" и золотой саблей, украшенной алмазами.
      В 1878 г. генерал-майор Черевин стал начальником штаба Отдельного корпуса жандармов с оставлением в списках "лейб-гвардии казачьих эскадронов Собственного Его Величества Конвоя", а 5 ноября того же года был назначен товарищем Главного начальника Третьего отделения и, наконец, 16 ноября 1878 г. по совместительству занял пост исполняющего должность управляющего Третьего отделения (до 9 декабря, фактически до 3 января 1879 г.). После отставки Дрентельна до августа 1880 г. исполнял обязанности начальника Третьего отделения и шефа корпуса жандармов. Был членом Верховной распорядительной комиссии, после ее ликвидации и реорганизации Министерства внутренних дел назначен товарищем министра М. Т. Лорис-Меликова (с оставлением в свите), сохраняя этот пост и при его преемнике Н. П. Игнатьеве. П. А. Черевин стал одним из разработчиков "Положения о чрезвычайной охране", принятого в августе 1881 года.
      Осенью того же года, 3 ноября, на жизнь Черевина покушался акцизный чиновник, бывший волонтер в Черногории, Н. М. Санковский, пришедший на прием к Черевину и выстреливший в него из револьвера. Санковский промахнулся, а впоследствии на суде раскаялся, был приговорен к смертной казни, замененной вечной каторгой, и покончил самоубийством в тюрьме в 1890 г. По свидетельству жандармского генерала В. Д. Новицкого, первым желанием Черевина после покушения было лишь высечь Санковского розгами, но этому воспрепятствовал начальник Санкт-Петербургского городского жандармского управления генерал Оноприенко. Новицкий характеризовал Черевина как "добрейшего человека и очень умного, пользовавшегося особым доверием и любовью императоров Александра II и Александра HI, коими отнюдь не злоупотреблял".
      С 1883 г. Черевин, после отставки министра Игнатьева, к чему Петр Александрович приложил немало стараний (тот же Новицкий именует Черевина "ненавистником графа Игнатьева"), также уходит из Министерства внутренних дел и остается "главнозаведывающим охраной Его Императорского Величества", т.е. начальником личной охраны императора Александра III. С императором у Черевина были дружеские отношения (по воспоминаниям современников, они вместе пьянствовали). В это время Петр Александрович также активно участвовал в деятельности так называемой "Священной дружины", ультрамонархической организации, созданной представителями аристократических кругов для борьбы с "Народной волей".
      С 1882 г. Черевин - генерал-адъютант императора Александра III, в 1886 г. - произведен в генерал-лейтенанты. В мае 1894 г. Александр 111 назначил Черевина дежурным генералом "при своей особе", а после смерти монарха в октябре того же года новый царь Николай II назначил Черевина также дежурным генералом.
      Черевин - автор мемуаров, незначительная часть которых, посвященная делу Д. В. Каракозова, была опубликована.
      Дежурный генерал, генерал-адъютант, генерал-лейтенант гвардейской кавалерии, П. А. Черевин умер в Санкт-Петербурге 19 февраля (3 марта) 1896 г.
      Литература: Лурье Ф. М. Полицейские и провокаторы. СПб., 1992; Новицкий В. Д. Из воспоминаний жандарма. М, 1991; Рууд Ч., Степанов С. Фонтанка, 16. М., 1993; Троицкий Н. А. Безумство храбрых. М., 1978; Черевин П. А. Записки. Кострома, 1918.
      ВЕРХОВНАЯ РАСПОРЯДИТЕЛЬНАЯ КОМИССИЯ
      ЛОРИС-МЕЛИКОВ Михаил Тариелович (19 октября 1824 г. (в различных изданиях в качестве даты его рождения также указываются 21 октября 1825 г, и 20 декабря 1825 г.), Тифлис - 12 декабря 1888 г., Ницца, Франция).
      С 12 февраля 1880 г. по 6 августа 1880 г. - главный начальник Верховной Распорядительной Комиссии по охранению государственного порядка и общественного спокойствия, которому в этом качестве царским указом от 3 марта 1880 г. было "временно" подчинено Третье отделение собственной его императорского величества канцелярии вплоть до ликвидации последнего 6 августа 1880 г.
      Лорис-Меликов происходил из армянского дворянского рода, представители которого были наследственными медиками (правителями) Дорийской долины в Закавказье. В свое время они принадлежали даже к знатнейшим фамилиям Грузинского царства, но вскоре утратили свое положение, и отец Лорис-Меликова, Тариел Зурабович, даже не попал в список грузинских дворян, представленный в 1783 г. царем Грузии Ираклием II Екатерине II. Дворянского звания Тариел Лорис-Меликов сумел добиться лишь в 1832 г., уже после рождения сына Михаила. Отсутствие принадлежности к благородному сословию не сказывалось на обеспеченности семьи, и Тариел Зурабович имел каменный дом в Тифлисе, земельные владения в Лорийской степи и успешно вел оптовую торговлю с Лейпцигом. О своем родителе Лорис-Меликов впоследствии вспоминал так: "Мой отец был человек полудикий, едва умел подписать свою фамилию по-армянски, а по-русски ничего не знал. Я рос привольно, без всякого воспитания". Следует отметить, что хотя по происхождению будущий "диктатор сердца" и был армянином, однако детство, проведенное в столице Грузии, наложило на его характер сильный отпечаток. Один из первых его биографов по этому поводу отмечал: "Граф Михаил Тариелевич Лорис-Меликов хотя исповедовал армянскую религию и шутя называл себя иногда "хитрым армяшкой", но по языку и воспитанию был грузином". Несмотря на свою полудикость, отец Лорис-Меликова понимал необходимость дать сыну хорошее образование и с детства приставил к нему русских воспитателей, а затем отправил в лучший в Тифлисе пансион Арзановых и армянское Нерсесовское училище. Там юный Михаил обнаружил недюжинные лингвистические способности и уже к 11 годам в совершенстве выучил русский язык, а также немецкий, французский, армянский, грузинский и азербайджанский. Заметивший одаренного ребенка военный горный инженер В. В. Клейсенов уговорил его отца отправить сына в Россию для получения дальнейшего образования.
      С обозом армянских купцов десятилетний Михаил был отправлен в Москву, где и поступил в Лазаревский институт восточных языков, готовивший выходцев с Кавказа к поступлению на филологический факультет Московского университета. За годы обучения там он овладел турецким и персидским языками, но за то, что вместе с товарищами приклеил к стулу нелюбимого ими преподавателя латыни, был со скандалом отчислен из института. Влиятельная армянская община заступилась за своего соплеменника и добилась для него разрешения продолжать образование в Санкт-Петербурге в Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. Во время обучения в военной школе он в 1841 г. познакомился с молодым Н. А. Некрасовым, уже начинавшим свою литературную карьеру, и несколько месяцев жил с ним на одной квартире. Под старость Лорис-Меликов вспоминал, что однажды ему и Некрасову после маскарада не хватило денег, чтобы выкупить собственные костюмы, заложенные за маскарадные, и им пришлось в легких платьях испанского гранда и венецианского дожа провести ночь в нетопленой, холодной комнате, пока их товарищ не достал денег и не выручил будущего великого поэта и будущего диктатора из беды. По окончании учебы 2 августа 1843 г. он получил чин корнета и был отправлен в лейб-гвардии Гродненский гусарский полк. Прослужив там три года и дослужившись до поручика (6 декабря 1844 г.), Лорис-Меликов подает прошение о переводе на Кавказ, где в это время шла ожесточенная война с непокорными горскими племенами, возглавлявшимися имамом Шамилем.
      Прошение было удовлетворено, и 27 июля 1847 г. Михаил Тариелович был назначен состоять для особых поручений при наместнике Кавказа генерале от инфантерии графе (будущем фельдмаршале и светлейшем князе) М. С. Воронцове. Воронцов обратил внимание на способного поручика, и своей быстрой военной карьерой Лорис-Меликов во многом был обязан ему. За время службы в армии Лорис-Меликов, по подсчетам его биографов, участвовал в 180 боях и стычках. Его боевое крещение состоялось под руководством генерал-лейтенанта Фрейтага, в отряде которого он в декабре 1847 - феврале 1848 г. участвовал в боях с чеченцами. В июле-августе 1848 г. поручик находится в Дагестанском отряде генерал-адъютанта князя Аргутинского-Долгорукого и там принимает участие во взятии укрепленного аула Гергебиль 7 июля. За проявленную в этих операциях решительность и инициативность Лорис-Меликов 15 сентября 1848 г. награждается орденом Св. Анны 4-й степени "За храбрость" и 29 марта 1849 г. получает чин штаб-ротмистра. В июне-сентябре 1849 г. в Дагестанском отряде он продолжает участвовать в боевых действиях против горцев и осаде укрепления Чех. В те же месяцы следующего года он вновь находится в том же отряде и получает орден Св. Анны 3-й степени с мечами и бантом. В январе-марте 1851 г. Лорис-Меликов участвует в зимней экспедиции в Большую Чечню и в боевых действиях на левом фланге Кавказский линии, а в мае-сентябре того же года - в экспедиции уже на правом фланге Кавказской линии. В ходе последней 14 мая он принимает участие в бою с отрядом Магомет-Амина в составе отрядов полковника Волкова и генерал-майора князя Эристова. Во время летней экспедиции 18 июня 1851 г. за отличие в боях против горцев ему присваивается чин ротмистра.
      31 января - 1 марта 1852 г. Лорис-Меликов принимает участие в экспедиции отряда генерал-лейтенанта князя А. И. Барятинского в Большую Чечню. Перед отправкой в экспедицию, 25 января, ему вручается орден Св. Анны 2-й степени с мечами, а во время самого похода он принимает участие в бою в Маюр-Тупском лесу 18 февраля. В 1853 г. в составе того же отряда он продолжает сражаться с горцами, а в октябре-декабре принимает участие в боевых действиях против турок на Кавказском фронте. За сражение под Баш-Кадыкларом 28 февраля следующего года Лорис-Меликов награждается золотой саблей "За храбрость", а чуть раньше, 9 января 1854 г., ему присваивается звание полковника. Почти весь 1854 г. молодой полковник принимает участие в боевых действиях против турок в составе отрядов генерал-майора Бебутова и генерал-лейтенанта Багговута, за что получает очередную награду - орден Св. Владимира 4-й степени с бантом. С 16 апреля Лорис-Меликов опять назначается состоять для особых поручений при главнокомандующем Отдельным Кавказским корпусом, в кампании которого он сыграл свою роль. Когда русские войска осадили турецкую крепость Каре, то командующему операцией генерал-адъютанту Н. Н. Муравьеву срочно понадобился отряд, который бы надежно прервал всякие связи осажденной крепости с Турцией. Благодаря своему знанию восточных языков Лорис-Меликов смог быстро организовать летучий туземный отряд из 300 человек, в состав которого вошли местные армяне, грузины и курды, ненавидевшие турецкую власть, и во главе его принял участие в окружении Карса, сражениях у сел Джавры и Пеняка в августе 1855 г., а также в неудачном штурме и пятичасовом бою 17 сентября того же года. После взятия крепости он, как знаток местных условий, был назначен управлять Карсом и прилегающей округой в конце 1855 - начале 1856 г. Первый административный опыт Лорис-Меликова на оккупированной турецкой территории оказался довольно удачен: он быстро смог найти общий язык с местным населением, восстановить нормальную жизнь и предотвратить угрозу голода и эпидемий. За это он получает награды сразу от двух Государств: от царя 4 августа 1856 г. - чин генерал-майора (ранее, 20 октября 1855 г. за отличие в сражении под Кюрюк-Даром он был награжден орденом Св. Владимира 3-й степени с мечами), а от турецкого султана, которому по мирному договору был возвращен Каре, - орден Меджлиса 2-й степени.
      Вместе с новым званием Лорис-Меликов был зачислен по армейской кавалерии, а в сентябре 1857 г. - назначен состоять при Отдельном Кавказском корпусе. Вскоре ему дается новое ответственное поручение, и 30 апреля 1858 г. он назначается исправляющим делами начальника войск в Абхазии (утвержден в должности 12 июля) и инспектором линейных батальонов Кутаисского генерал-губернаторства. Следует отметить, что местный полуавтономный правитель этого приморского края князь М. Шервашидзе систематически промышлял турецкой контрабандой и имел тайные связи с неспокойными горскими племенами. Со всеми этими действиями, наносившими ущерб русским интересам, прежние представители царской администрации ничего не могли поделать и вновь назначенному генерал-майору предстояло навести порядок во вверенном ему регионе. Великолепно зная местный менталитет, Лорис-Меликов действует против абхазского правителя в восточном стиле: внешне сохраняя с М. Шервашидзе прекрасные отношения, он смог полностью перекрыть нелегальные контакты князя "железной рукой в бархатной перчатке". Для достижения этой цели в мае-ноябре 1858 г. он лично командует в Цебильде отрядом для устройства в этом месте укрепления (за его устройство 6 июня следующего года он награждается орденом Станислава 1-й степени), а в апреле-мае 1859 г. руководит борьбой с турецкими контрабандистами. Местное кавказское начальство положительно оценивает успешную абхазскую миссию Лорис-Меликова, и с 5 апреля по 17 мая 1860 г. он направляется в Турцию для переговоров с султанским правительством о принятии последним в пределы азиатской части Турции тех горцев из Терской области, которые категорически не желали признавать над собой власть Российской империи. Переговоры прошли успешно, Турция согласилась принять единоверцев, а выселение за пределы Государства непримиримой части горцев несомненно способствовало быстрейшему умиротворению Кавказа. Правительство по достоинству оценило дипломатические способности Лорис-Меликова, и уже через месяц после окончания переговоров он был награжден орденом Св. Анны 1-й степени с мечами.
      25 мая 1860 г. Лорис-Меликов был назначен исправляющим делами военного начальника Южного Дагестана и градоначальником Дербента (утвержден в этой должности 19 августа того же года), а с 23 марта 1863 г. - исправляющим делами начальника Терской области и командующим находящимися там войсками (утвержден в этой должности 17 апреля 1863 г. с присвоением звания генерал-лейтенанта). Руководя ровно двенадцать лет Терской областью (до 17 апреля 1875 г.), замирению которой он способствовал на дипломатическом поприще, он получил также следующие звания: генерал-адъютант Его императорского Величества (30 августа 1865 г. с оставлением в занимаемой должности); наказной атаман Терского казачьего войска (7 сентября 1865 г.), а 18 февраля 1870 г. ему были присвоены права генерал-губернатора по управлению Терской областью. На данном посту он проявил себя весьма умелым и энергичным администратором, активно насаждавшим цивилизацию в этом еще недавно диком краю. Под его руководством быстро строились новые дороги (в том числе и Владикавказская железная дорога), фабрики, у горцев было отменено рабство и вместо законов шариата и кровной мести был введен суд присяжных. Не меньшее внимание Лорис-Меликов уделял и развитию народного образования. При нем число учебных заведений в Терской области возросло с нескольких десятков до трехсот, начальные школы были открыты во всех казачьих станицах и большинстве горных аулов, а в Грозном и Владикавказе - гимназии и реальные училища (училище во Владикавказе было основано на его личные средства). За деятельность на этом посту Лорис-Меликов получил две монаршие благодарности, орден Белого Орла (19 апреля 1865 г.), орден Св. Александра Невского (30 августа 1869 г.) и алмазные знаки к нему (8 сентября 1871 г.), а также 5000 десятин земли в Кубанской области в 1868 г.
      Как уже говорилось, 17 апреля 1875 г. он был уволен от занимаемых должностей и назначен состоять при наместнике Кавказа великом князе Михаиле Николаевиче с производством в генералы от кавалерии. В 1875 и 1876 г. Лорис-Меликов дважды находится в весьма продолжительных отпусках, взятых им из-за необходимости лечения печени, на которой пагубно сказалось его пристрастие к любимому кахетинскому вину. Находясь на лечении в немецком городе Эмсе, он получил возможность ознакомиться с вышедшей в тот момент в Берлине брошюрой "Наше положение" либерального земского деятеля А. И. Кошелева, критиковавшей недостатки российской бюрократической системы. Уже через несколько дней Лорис-Меликов встретился в Эмсе с самим автором брошюры и его другом историком-славянофилом М. П. Погодиным. Воззрения обоих были достаточно близки идеям самого генерала, и, по всей видимости, именно к этому периоду относится окончательное оформление умеренно-либеральных взглядов самого Лорис-Меликова. Вскоре он уже принимает посильное участие в разработке новой брошюры А. И. Кошелева "Общая земская дума", в которой намечались пути "восстановления утраченной связи народа и государя" без нарушения основополагающих принципов самодержавной монархии. Для этого, по мысли разработчиков, следовало создать Думу из депутатов от земских губернских собраний с правом законосовещательного голоса. Именно из этого концептуального проекта черпал Лорис-Меликов свои идеи в области политических реформ во время высшего взлета своей карьеры. К его либерально-умеренным взглядам в Политике органически примыкали соответствующие взгляды и в сфере национальных отношений. Верно служа Государству, преданность которому он неоднократно доказывал на протяжении своей служебной карьеры, Лорис-Меликов, как представитель нацменьшинства, оставался чужд русскому национальному началу, доминирующее положение которого в Государстве он отрицал. Обосновывая свои взгляды по этому предмету, он писал, что "Польша, Остзейский край, казачество, часть Поволжья, Кавказ и даже Сибирь не захотят стоять под флагом Великого княжества Московского, ибо есть общее собирательное знамя - Всероссийская империя".
      В 1876 г. отпуск Лорис-Меликова прерывается, и 11 ноября он неожиданно для себя оказывается назначенным командующим войсками отдельного Кавказского корпуса, расположенного на границе с Турцией и готовящегося к войне с последней. Назначение произошло по инициативе военного министра Д. А. Милютина, стремившегося укрепить позиции либералов в государственном аппарате. Хотя до этого Лорис-Меликов никогда не командовал регулярной боевой частью выше эскадрона, тем не менее в ходе очередной русско-турецкой войны он в целом оправдал доверие знавшего его по прежней службе военного министра. Уже 5 мая 1877 г. он взял турецкую крепость Ардаган, за что ровно через десять дней был награжден орденом Св. Георгия 3-й степени. После этого он двинулся вперед и осадил хорошо уже ему знакомый Каре, однако военное счастье вскоре отвернулось от него, и 13 июня Лорис-Меликов был разбит турками при Зевише и вынужден снять осаду с этого важного стратегического пункта. После получения подкреплений из России в сентябре он вновь переходит в наступление и 13 октября разбивает турецкую армию Мухтара-паши на Аладжинских высотах (за что получает орден Св. Георгия 2-й степени), после чего в ходе ночного штурма 6 ноября 1877 г. берет наконец Каре. Непосредственно за взятие этой хорошо укрепленной неприятельской крепости Лорис-Меликов получает 14 ноября 1877 г. орден Св. Владимира 1-й степени с мечами, а в целом за участие в русско-турецкой войне 1877-1878 гг. награждается графским титулом Российской империи (16 апреля 1878 г.) и целым рядом иностранных орденов: мекленбург-шверинским "За военные отличия" 2-й степени, прусским "За заслуги" и черногорской медалью от князя Николая. После этого 12 апреля 1878 г. он назначается состоять в распоряжении главнокомандующего Кавказской армией великого князя Михаила Николаевича и увольняется в заграничный отпуск "до излечения болезни",
      На следующий год, когда в Поволжье вспыхнула эпидемия чумы, с которой, как казалось, никто не может справиться, для борьбы с этой болезнью Лорис-Меликов 20 января 1879 г. назначается временным самарским, саратовским и астраханским генерал-губернатором. Своими быстрыми и решительными действиями по ликвидации чумы он заслуженно обретает общероссийскую известность, причем не меньшее изумление общества, привыкшего к систематическому казнокрадству чиновников, вызвал поступок Лорис-Ме-ликова, вернувшего в казну неизрасходованные во время борьбы с эпидемией средства (даже многочисленные недоброжелатели были вынуждены признавать впоследствии его безукоризненную честность в отношении государственных средств). Явные административные способности недавнего военного были замечены правительством и востребованы им в обстановке нараставшего революционного террора "Народной воли". Сразу после Поволжья Лорис-Меликов 7 апреля 1879 г. назначается временным харьковским генерал-губернатором, а через десять дней - и командующим войсками Харьковского военного округа. На новом месте при решении новой для себя задачи он стремится соединить жесткую линию по отношению к революционному подполью с привлечением к сотрудничеству с властью представителей умеренной оппозиции. В последнем деле Лорис-Меликову значительно помогало его личное обаяние, умение нравиться публике. Его дореволюционный биограф так описывает харьковский период деятельности нового генерал-губернатора: "Доступность, простота в обращении, ласковость графа быстро расположили к нему массу. Он, действительно, имел способность привлекать к себе людей; его мягкие, вкрадчивые манеры, веселость, магнетическое влияние красивых умных глаз очаровывали многих; женщины в особенности подчинялись его влиянию и, надобно признаться, что женщины способствовали не мало его быстрому возвышению". Другой современник оставил следующий словесный портрет Лорис-Меликова: "среднего роста, брюнет, с заметной проседью, с смуглым, продолговатым лицом, густо зарощенным длинными бакенбардами и усами. Украшением лица служат большие, черные, выразительные глаза. Наружность его вообще очень чутка к душевным впечатлениям, и, когда улыбка появляется иногда на губах, глаза быстро загораются веселостью и все складки лица смеются. Такие наружности обыкновенно вызывают симпатию и дышат умом; в них менее всего грубого или произвола". Неудивительно, что с подобными внешними данными, подкрепленными соответствующими манерами, Лорис-Меликов быстро понравился местному обществу. Даже в выполнении своих прямых служебных обязанностей по подавлению революционного движения Михаил Тариелович проявил недюжинные дипломатические способности, чтобы, с одной стороны, своими энергичными действиями заслужить одобрение правительства, а с другой стороны, осуществлять их достаточно осмотрительно, чтобы не вызвать к себе особой ненависти революционеров. О том, насколько это ему удалось, красноречиво свидетельствует хотя бы тот факт, что Лорис-Меликов умудрился стать единственным из всех генерал-губернаторов, кого Исполнительный комитет "Народной воли" не включил в список приговоренных к смерти.
      Пока граф проводил свою хитроумную Политику в Харькове, революционный террор в масштабах всей страны усиливался, и именно это обстоятельство в конечном итоге вознесло его к вершинам государственной власти. Как известно, народовольцы вынесли смертный приговор самому Александру II и осуществили в общей сложности семь покушений на жизнь царя-освободителя. Одним из наиболее громких стала попытка цареубийства, произведенная 5 февраля 1880 г. Степаном Халтуриным. Устроившись работать столяром в Зимний дворец, террорист смог пронести два с половиной пуда динамита в царскую резиденцию, заложить его под столовой, где обычно обедал с семьей император, запалить фитиль и спокойно скрыться. Хотя сам Александр II и члены его семьи на этот раз по чистой случайности опоздали к обеду, тем не менее взрывом во дворце было убито 11 человек и 56 ранено. Не только придворные, но и простые жители столицы были в шоке и панике. Так, через два дня после взрыва великий князь Константин Константинович записал в своем дневнике:
      "Мы переживаем время террора с той только разницей, что парижане в революции видели своих врагов в глаза, а мы их не только не видим и не знаем, но даже не имеем понятия об их численности... всеобщая паника". 10 февраля петербургская "Неделя" так описывала произошедшее: "Динамит в Зимнем дворце! Покушение на жизнь русского царя в самом его жилище! Это скорее похоже на страшный сон, чем на действительность, и тем не менее это действительность, а не сон".
      Вместе с тем взрыв С. Н. Халтурина высветил явную неспособность как Третьего отделения, так и всего государственного бюрократического аппарата в целом обеспечить безопасность главы Государства, не говоря уже о более масштабной задаче - подавлении революционного движения в масштабах всей страны. Неэффективность государственного механизма в сложившихся условиях побудила царя и его ближайшее окружение срочно изыскивать нетрадиционный выход из возникшей ситуации. Подобный выход указал Катков, подавший мысль учредить диктатуру, способную дать расшатанному административному организму единство и силу. Организационной формой задумывавшейся диктатуры должна была стать Верховная Распорядительная Комиссия по охранению государственного порядка и общественного спокойствия, решение о создании которой было принято 9 февраля 1880 г. Естественно, встал вопрос о кандидатуре главы этого вновь создаваемого важного государственного органа. Военный министр Д. А. Милютин, ранее уже покровительствовавший Лорис-Меликову, и граф Адлерберг указали царю на харьковского генерал-губернатора как на человека, способного взять в руки и крепко держать власть. Судя по всему, и сам Александр II понимал необходимость нового курса в деле борьбы с революционерами, в связи с чем ловкий и умный Михаил Тариелович, уже зарекомендовавший себя на этом поприще в Харькове, был наиболее подходящей фигурой из всей правительственной элиты того времени. Законодательно это решение было оформлено императорским указом от 12 февраля 1880 г., провозглашавшего создание Верховной Распорядительной Комиссии во главе с Лорис-Меликовым для "положения предела беспрерывно повторяющимся в последнее время покушениям дерзких злоумышленников поколебать в России государственный и общественный порядок". Указ прямо подчеркивал, что данная Комиссия создается "в видах объединения действий всех властей" по охранению государственного порядка и общественного спокойствия, в связи с чем ее руководителю по всем делам, относящимся к такому охранению, предоставлялось:
      "а) право Градоначальствующего С. -Петербургского Градоначальника; б) прямое ведение и направление следственных дел по государственным преступлениям в С.-Петербурге и С.-Петербургском Военном Округе, и в) верховное направление упомянутых в предыдущем пункте дел и по всем другим местностям Российской Империи". Пункт 6 указа определял, что все требования Главного Начальника Верховной Распорядительной Комиссии по делам об охранении государственного порядка и общественного спокойствия подлежат немедленному исполнению как местными начальствами, генерал-губернаторами, губернаторами и градоначальствами, так и со стороны всех ведомств, "не исключая военного". Все ведомства были обязаны оказывать главе Комиссии полное содействие.
      Следующие два пункта еще более расширяли и без того огромную власть Лорис-Меликова: "9) Независимо от сего (повелений и указаний императора. - Авт.) предоставить Главному Начальнику Верховной Распорядительной Комиссии делать все распоряжения и принимать вообще все меры, которые он признает необходимым для охранения государственного порядка и общественного спокойствия как в С.-Петербурге, так и в других местностях Империи, причем от усмотрения его зависит определять меры взыскания за неисполнение и несоблюдение сих распоряжений и мер, а также порядок наложения этих взысканий. 10) Распоряжения Главного Начальника Верховной Распорядительной Комиссии и принимаемые им меры должны подлежать безусловному исполнению и соблюдению всеми и каждым и могут быть отменены им самим или особым Высочайшим повелением..." Данный законодательный акт позволял главному начальнику Верховной Распорядительной Комиссии принимать любые решения, обязательные для выполнения всеми чиновниками Российской империи, т.е. фактически он наделялся всей полнотой государственной власти. Действующий монарх на время уходил в тень и официально передавал главе вновь созданного органа неограниченные полномочия - случай беспрецедентный в русской Истории. Формально Верховная Распорядительная Комиссия была коллегиальным органом, в который помимо Лорис-Меликова, вошли: член Государственного совета К. П. Победоносцев, начальник штаба гвардии и Петербургского военного округа генерал-адъютант князь А. К. Имеретинский, управляющий делами Комитета министров М. С. Каханов, сенаторы М. Е. Ковалевский, И. И. Шамшин, обер-прокуро Сената П. А. Макаров, исполняющий обязанности шефа жандармов П. А. Черевин, генерал-майор свиты М. И. Батьянов,. правитель канцелярии Министерства внутренних дел С. С. Перфильев, а с мая 1880 г. еще и начальник главного управления печати Н. С. Абаза.
      Однако следует иметь в виду, что, во-первых, согласно пункту 4 указа от 12 февраля 1880 г. членов Комиссии император назначал по представлению Главного Начальника Комиссии, а во-вторых, то, что сама Комиссия за все свое время деятельности собиралась всего-навсего три раза (4, 11 и 24 марта 1880 г.). Таким образом, сама Комиссия была лишь не более чем маскировкой реальной диктаторской власти Лорис-Меликова в стране. Бывший харьковский генерал-губернатор именно так и понял свою роль. Военный министр Д. А. Милютин, беседовавший с ним 10 февраля, так суммировал в своем дневнике впечатление от этого разговора: "Граф Лорис-Меликов понял свою новую роль не в значении только председателя следственной Комиссии, а в смысле диктатора, которому как бы подчиняются все власти, все министры". Сам Михаил Тариелович, находясь уже в отставке, в беседе со знакомым так охарактеризовал свое прежнее положение: "ни один временщик - ни Меншиков, ни Бирон, ни Аракчеев - никогда не имели такой всеобъемлющей власти". Соответственно восприняло это неожиданное назначение и общество. П. А. Валуев в своем дневнике иронично назвал его "Михаилом I", газеты не менее иронично именовали его "верховным визирем" и "ближним боярином", недоброжелатели окрестили его временщиком и вице-императором. Консервативный журналист М. Н. Катков назвал его "диктатором сердца", что чрезвычайно понравилось Лорис-Меликову, пожелавшему, чтобы это определение высекли на его могильном камне как высшую награду за труды при жизни.
      Получив по сути дела неограниченные диктаторские полномочия, граф Лорис-Меликов начал действовать в своей излюбленной дипломатической манере, стремясь в первую очередь перетянуть на сторону правительства симпатии и либеральной части общества. Суть новой линии газета "Народная воля" охарактеризовала следующим образом: "...хитрая, двусмысленная Политика Лорис-Меликова и несколько полулиберальных фраз, сказанных им, успокоили взволнованное общество и расположили к нему общественное мнение... Этот граф, как щедринский герой: хочет и невинность соблюсти и капитал приобрести. Политика двусмысленности и заискивания, стремления не идти слишком вразрез с духом времени, сохраняя свой высокий пост, в то же время возможно менее запятнать себя, как представителя крайних реакционных стремлений - вот задушевные мысли лица, претендующего быть вдохновителем современной правительственной системы". Свою первоочередную задачу глава Верховной Распорядительной Комиссии видел в преодолении революционной ситуации с помощью комбинированной Политики уступок либеральной части общества для изолирования собственно революционеров, с которыми следовало расправляться путем репрессий. Уже через три дня после своего назначения, 15 февраля 1880 г., Лорис-Меликов опубликовал воззвание "К жителям столицы", в котором просил поддержки общества и, заигрывая с либералами, обещал "приложить все старание и умение к тому, чтобы, с одной стороны, не допускать ни малейшего послабления и не останавливаться ни перед какими строгими мерами для наказания преступных действий, позорящих наше общество, а с другой - успокоить и оградить законные интересы его здравомыслящей части".
      Для того чтобы выиграть битву за общественное мнение, "диктатор сердца" провозгласил целый ряд либеральных шагов, сопровождавшихся шумной рекламой. Понимая, что "у него не отвалится язык от лишней либеральной фразы", Лорис-Меликов громогласно обещал расширить права земства, назначил сенаторские ревизии для расследования чиновничьих злоупотреблений, отменил соляной налог, прекратил выпуск кредитных билетов, создал комиссию для пересмотра закона о печати, уволил с поста министра просвещения Д. Толстого, ненавидимого интеллигенцией как самого ярого реакционера в правительстве, что сопровождалось некоторым увеличением свободы в учебном деле. В чисто демагогических целях было ликвидировано Третье отделение, ставшее притчей во языцех у либералов, а также сделана попытка хотя бы частично упорядочить институт административной ссылки. Уже на первом заседании Верховной Распорядительной Комисии ее начальник признал: "Нельзя не отметить, что случаи административной высылки столь часты, что вскоре устройство быта и положение выселенных может сделаться вопросом государственным". По его заданию сенатор М. Е. Ковалевский разработал проект, ограничивающий право местных властей на внесудебную высылку, а для решения вопроса об административной ссылке создано Особое присутствие.
      Однако все широковещательные обещания Лорис-Меликова об установлении строгой законности были мигом забыты, когда революционный террор коснулся его лично. После его назначения на пост диктатора Исполнительный комитет "Народной воли" начал готовить покушение на его жизнь, однако отказался от этого замысла из-за легко прогнозируемой отрицательной реакции общественного мнения на данную акцию. Хотя революционная организация и приняла такое решение, не в ее власти было остановить террориста-одиночку. Им оказался И. О. Млодецкий, молодой крещеный еврей из города Слуцка Минской губернии. Уже 20 февраля 1880 г. у подъезда канцелярии Министерства внутренних дел он в упор стреляет в Лорис-Меликова, но граф уцелел. Незадачливого террориста судили 21 февраля и приговорили к смерти, а уже 22 февраля повесили. Подобная спешка объясняется категорическим требованием "диктатора сердца", чтобы преступник был казнен в 24 часа. Неоднократно и далее прибегая к жестким мерам, Лорис-Меликов заботился лишь о том, чтобы они не были преданы гласности в отечественной и зарубежной прессе. Только с 18 марта по 21 июля 1880 г. Верховная Распорядительная Комиссия рассмотрела 453 дознания о "государственных преступлениях", причем в подавляющем большинстве случаев с революционерами расправлялись в административном порядке. "Если мы будем ставить на суд множество людей, - поучал в этой связи Лорис-Меликов жандармского генерала В. Д. Новицкого, - то напишут, что у нас в России революция". По подсчетам исследователей, за четырнадцать месяцев его диктатуры было устроено 32 судебных процесса (в основном в закрытом порядке), по итогам которых было вынесено 18 смертных приговоров.
      Понимая, что для подавления путем репрессий непримиримой части революционного лагеря необходима концентрация усилий всех карательных органов, 26 февраля 1880 г. "диктатор сердца" представил Александру II доклад, основная мысль которого сводилась к тезису, что только "объединение властей есть единственно верный путь для достижения успеха в мерах против крамолы", поскольку разрозненные действия правительственных лиц и учреждений - "одна из главнейших причин" неуспеха в борьбе с революционным движением. Доклад был одобрен Александром II, и 3 марта был издан царский указ, согласно которому "в видах объединения предметов, подлежащих ведению Верховной Распорядительной Комиссии", Третье отделение временно было полностью подчинено главе этой Комиссии. С учетом того, что Третье отделение собственной его императорского величества канцелярии было высшим органом политической полиции в России и до сих пор подчинялось непосредственно самому императору, данное официальное решение стало большой победой Лорис-Меликова в деле полной концентрации власти в своих руках. Впоследствии он вспоминал, что перед аудиенцией, в ходе которой должен был решиться этот важный вопрос, боевой генерал волновался сильнее, чем перед штурмом хорошо укрепленной турецкой крепости Каре на Кавказе. Логически завершая начавшийся процесс, на следующий день, 4 марта 1880 г., последовало высочайшее повеление "о временном подчинении Отдельного корпуса жандармов главному начальнику Верховной Распорядительной Комиссии", которому предоставлялись "все права и круг действия, присвоенные законом шефу жандармов". Лишь подчинив себе напрямую все органы политического сыска империи, Лорис-Меликов смог наконец обрести всю полноту диктаторской власти. По данным на 1 января 1880 г. Отдельный корпус жандармов насчитывал 521 офицера и 6287 "нижних чинов", а штат Третьего отделения составляло 72 чиновника, включая сверхштатных и вольнонаемных (данные на август 1880г.).
      Став временным главой этих ведомств, Лорис-Меликов для установления единства действий жандармских и полицейских органов в Санкт-Петербурге в конце марта 1880 г. предложил выделить из ведения Третьего отделения "Секретное отделение по охране общественного порядка и спокойствия" и поручить его ведению столичного градоначальника, правами которого он обладал согласно указу от 12 февраля. За Третьим отделением временно сохранялась организация агентурного наблюдения "в различных слоях общества для уяснения общего политического настроения". В целях координации действий местных органов власти с губернскими жандармскими управлениями главный начальник Верховной Распорядительной Комиссии в марте 1880 г. обязал все местные жандармские управления по делам, "относящимся до организации государственного порядка и общественного спокойствия", помимо донесений своему непосредственному начальству предоставлять копии этих докладов местному губернатору и далее действовать в этой области с его ведома. Губернаторы, со своей стороны, были обязаны ставить в известность местные жандармские органы о всех поступивших к ним донесениях, касавшихся "охранения государственного порядка". Осуществив неотложные меры по налаживанию обмена Информацией и координации действий различных звеньев государственной машины, Лорис-Меликов начал намечать подходы к решению более глобальных задач. На мартовских заседаниях Верховной Распорядительной Комиссии под его председательством разрабатывались конкретные меры "к подавлению наиболее возмутительных действий анархистов" и изыскивались "средства врачевания причин, породивших крамолу и поддерживающих ее". Для повышения эффективности борьбы Государства с революционным движением "верховный визирь" предложил немедленно объединить действия всех административных и судебных органов, "призванных к обнаружению и преследованию преступных замыслов и действий", и определить "способы к установлению такого объединения". Усматривая затруднения правительства в его борьбе с революционным терроризмом в "крайней медленности производства дознаний и дел о государственных преступлениях", он считал необходимым в кратчайшее время упорядочить вопросы об административной ссылке и организации гласного и негласного полицейского надзора.
      Поскольку революционное подполье в России было связано с революционной эмиграцией, осевшей в других странах, Лорис-Меликов предпринял ряд мер по усилению политического сыска и за границей. Поскольку сведения по этой части Третьего отделения отличались "крайней скудостью и нередко ложностью", то уже в апреле 1880 г. для организации "внешней политической агентуры" в Румынию, Швейцарию и Францию был откомандирован состоявший при Верховной Распорядительной Комисии полковник М. Н. Баранов, а в Пруссию - действительный статский советник камергер В. М. Юзефович. Баранов установил, что нормально русская агентурная сеть работает лишь в Румынии, в то время как в Париже, центре революционной эмиграции, дело политического сыска поставлено из рук вон плохо. Указывая в своем докладе Лорис-Меликову от 1 июня 1880 г., что "главное наблюдение русской секретной политической агентуры должно быть сосредоточено там, т.е. в самой главной квартире общей крамолы", Баранов предложил нанять на службу префекта (главу парижской полиции) Луи Андрие и его помощника Мерсье, которые должны были бы на месте следить за русскими эмигрантами. Предложение было принято, однако эта затея не оправдала ни возлагавшихся на нее ожиданий, ни затраченных средств: французская полиция сообщала русскому правительству очень много подробностей об интимной стороне жизни русских революционеров в Париже и об их отношениях друг с другом, но практически ничего об их планах в России. От услуг парижского префекта решено было отказаться, и уже в августе 1880 г. Баранов предложил Лорис-Меликову создать за рубежом "центр, в котором сосредоточивались бы все данные, сообщаемые иностранной агентурой, а равно и направление и руководство ее действиями". Данный центр был вскоре создан в Париже, в резиденции русского посольства во Франции, а общее руководство и наблюдение за организацией политического сыска в этой стране было поручено русскому послу в Париже князю Н. А. Орлову, сыну бывшего шефа жандармов А. Ф. Орлова. Следует отметить, что попутно Баранов ознакомился с общим состоянием и устройством французской полиции, отметив в докладе Лорис-Меликову ее несомненное преимущество перед русской, и, восхищаясь "необыкновенно хорошо устроенными отделами секретной и сыскной полиции", полагал, что "материал, по этой части собранный, настолько значителен, что может быть полезен по применению многого у нас". Судя по всему, "диктатор сердца" придерживался подобного мнения и для изучения опыта заграничной полиции послал в столицы Европы профессора Андреевского. Кроме того, ряд проектов по реформированию полиции он получил и от отечественных энтузиастов.
      Действуя в этом направлении и пользуясь полученной 3 марта властью, Лорис-Меликов летом 1880 г. поручил члену Верховной Распорядительной Комиссии сенатору И. И. Шамшину провести тщательную ревизию деятельности Третьего отделения. Это было первое (и единственное) независимое расследование за всю Историю этой могущественной Спецслужбы. Результаты ревизии оказались на редкость неутешительными. По ее итогам со слов самого Шамшина государственный секретарь Е. А. Перетц сделал следующую запись в своем дневнике: "Все лето провел он, по поручению графа Лорис-Меликова, за разбором и пересмотром дел III отделения, преимущественно о лицах, высланных за политическую неблагонадежность. Таких дел пересмотрено им около 1500. Результатом этого труда было, с одной стороны, освобождение очень многих невинных людей, а с другой - вынесенное Шамшиным крайне неблагоприятное впечатление о деятельности отделения. (...) По словам Ивана Ивановича, дела велись в III отделении весьма небрежно. Как и понятно, они начинались почти всегда с какого-нибудь донесения, например, тайного агента, или записанного полицией показания дворника. Писаны были подобные бумаги большею частью безграмотно и необстоятельно... По отзыву Шамшина, дела III отделения были в большом беспорядке. Часто не находилось в них весьма важных бумаг, на которых основано было все производство. Когда он требовал эти бумаги, отвечали обыкновенно, что их нет; при возобновлении же требования, особенно под угрозою пожаловаться графу Лорису-Меликову, производились розыски, и часто находимы были недостававшие листы". Весьма значительные упущения обнаружил Шамшин и в финансовом отношении. Выяснилось, что значительная часть денежных средств, выделенных на борьбу с революционным подпольем, шла "агентам, наблюдавшим преимущественно за высокопоставленными лицами. Эта последняя деятельность отделения была, говорят, доведена до совершенства. Шефу жандармов было в точности известно, с кем знаком тот или другой правительственный деятель, какой ведет образ жизни, у кого бывает, не имеет ли любовницы и т. д. Обо всем этом, не исключая анекдотов, случавшихся в частной жизни министров и других высокопоставленных лиц, постоянно докладывалось государю. Одним словом, наблюдения такого рода составляли чуть ли не главную заботу нашей тайной полиции.
      При таком направлении деятельности III отделения неудивительно, с одной стороны, что ему частенько вовсе были неизвестны выдающиеся анархисты, а с другой, что оно почти без разбора ссылало всех подозрительных ему лиц, размножая людей, состоящих на так называемом нелегальном положении (после побега из ссылки. - Авт.)". Понятно, что подобный доклад еще более укрепил зревшую у Лорис-Меликова решимость в принципе в пропагандистских целях ликвидировать Третье отделение, превратившееся в глазах общественного мнения в самое непопулярное, жестокое и неразборчивое в средствах учреждение.
      Еще до начала ревизии деятельности тайной полиции глава Верховной Распорядительной Комиссии 11 апреля 1880 г. представил Александру II всеподданнейший доклад, в котором сформулировал программу дальнейших действий вверенного ему высшего органа государственного управления. В начале документа описывались достигнутые к тому моменту успехи Комиссии. В их число входили координация деятельности жандармских органов и полиции, ускорение процесса рассмотрения дознаний по политическим делам, урегулирование вопроса административной ссылки и т. п. Затем в докладе подчеркивалось, что для вывода страны из кризиса необходимо провести реформы, касающиеся различных сторон общественной жизни Российской империи. Как следует из текста, ключевую роль в их проведении Лорис-Меликов отводил самому себе. В докладе указывалось, что разработка предполагаемых мероприятий "будет составлять предмет заботливости подлежащих министров и других высших установлений", но "возбуждение вопросов", очерченных в программе, и обсуждение "своевременности предложенных с этой целью мер должно входить в круг деятельности Верховной Распорядительной Комиссии". В области "охранения государственного порядка и общественного спокойствия", т.е. сфере своей прямой компетенции, либеральный диктатор предлагал программу из пяти пунктов.
      В первом пункте он предлагал царю "идти твердо и решительно в деле преследования злоумышленников, но не смешивать с ними людей, виновных лишь в проступках, не имеющих прямого отношения к социально-революционным проявлениям", т.е. сузить сферу необходимых репрессий. Второй пункт был посвящен необходимости концентрации и согласованности действий всех государственных институтов: "Всемерно стремиться к установлению полного единства действий всех органов правительственной власти, призванных к борьбе с преступными лжеучениями... к объединению, сосредоточению и усилению деятельности разного рода полиций (городской, уездной, жандармской и сыскной)..." В третьем пункте Лорис-Меликов специально подчеркивал, что в принципе необходимо "стремиться к возвращению от чрезвычайных мер к законному течению дела". Четвертый и пятый пункты перечисляли конкретные меры по нормализации общественных отношений и подчеркивали необходимость "побудить правительственные учреждения и лица к более внимательному отношению к выразившимся насущным потребностям населения и его представителям". В этой связи говорилось о пересмотре паспортной системы, облегчении крестьянских переселений, преобразовании губернаторских административных учреждений, установлении отношений нанимателей к рабочим и т. п. Как видим, либеральный диктатор предлагал сочетать ограниченные правительственные репрессии с назревшими преобразованиями.
      Предложенная программа была одобрена Александром II, наложившим на нее следующую резолюцию: "Благодарю за откровенное изложение твоих мыслей, которые почти во всем согласны с моими собственными. Вижу с удовольствием, что ты вполне понял тяжелую обузу, которую я на тебя возложил. Да поможет тебе Бог оправдать мое доверие". Однако осуществить даже эту довольно скромную программу, на которую было получено высочайшее монаршее соизволение, Верховная Распорядительная Комиссия не успела, поскольку сам ее глава неожиданно подал императору идею об упразднении самого этого органа. 26 июля 1880 г. Лорис-Меликов подал царю очередной всеподданнейший доклад, в котором подвел итоги проделанной Комиссией работы и отметил "некоторые благоприятные признаки, свидетельствующие о заметном успокоении умов", подчеркивая при этом, что "вредные для государственного строя проявления социальных учений... могут быть парализованы не в короткий срок". В силу этого необходимо отнять у крамолы почву для развития революционных идей, что "возможно только в результате объединения усилий правительства и общества". В своем докладе глава Комиссии особо упирал на то, что она "не может быть тем постоянным в государственном строе органом, который имел бы назначение не только создать, но и поддерживать прочное объединение правительственных сил для борьбы с крамолою", в результате чего "деятельность ее, как и всякой исключительной власти, не должна быть продолжительною". Поскольку с марта по июль 1880 г. не произошло ни одного террористического акта, Лорис-Меликов считал "настоящую минуту... наиболее удобным временем" для ликвидации самой Верховной Распорядительной Комиссии, равно как и Третьего отделения с одновременной концентрацией всех жандармско-полицейских функций в одном из центральных государственных учреждений. Данным органом Михаилу Тариеловичу виделось Министерство внутренних дел, полномочия которого заметно расширялись. "Предлагаемое мною изменение, - было написано в заключение доклада, - сосредоточить в лице министра внутренних дел заведование всей полицией в Государстве, как общей, так и политической, земскими и городскими делами и печатью предоставит ему, по моему убеждению, действительные средства и возможность... к созданию прочного порядка". Хотя в документе прямо и не говорилось, что реорганизованное Министерство внутренних дел окажется не по плечу тогдашнему министру Л. С. Макову, однако явно подразумевалось, что "создание прочного порядка" потребует нахождения во главе этого ведомства неординарного человека наподобие автора проекта. С помощью этого политического маневра "хитрый армянин" пытался разом убить двух зайцев: с одной стороны, добровольным отказом от диктаторских полномочий вызвать взрыв восторга со стороны либерального общества, расположения которого он так стремился добиться, а с другой стороны, в незначительно урезанном виде превратить свою временную и чрезвычайную диктаторскую власть в постоянную.

      Хитроумный план Лорис-Меликова сработал, царь одобрил этот его доклад, как и предыдущий, и 6 августа 1880 г. на свет появился императорский указ "О закрытии Верховной Распорядительной Комиссии, упразднении III отделения с.е.и.в. канцелярии и об учреждении Министерства почт и телеграфов". Согласно ему Комиссия, как выполнившая свою ближайшую задачу, ликвидировалась, Третье отделение упразднялось, а все его функции политического сыска переходили к Департаменту государственной полиции - новому учреждению, создаваемому этим указом в рамках Министерства внутренних дел. Новым министром внутренних дел, являвшимся одновременно и шефом Отдельного корпуса жандармов, стал, естественно, Лорис-Меликов, назначенный на эту должность 6 августа. К немалому изумлению окружающих, директором вновь созданного Департамента государственной полиции он назначил И. О. Велио, много лет руководившего Департаментом почт и телеграфа в рамках МВД, преобразованного последним указом в самостоятельное министерство.
      Данное назначение совершенно случайного человека на самый ответственный в области политического сыска пост великолепно подтверждает данную Михаилу Тариеловичу автором сборника "Наши государственные и общественные деятели" характеристику: "Служа на Кавказе, граф не знал Петербурга и его партий, он совершенно ложно оценивал силу и значение здешних государственных людей, считал опасными соперниками людей незначительных и рассчитывал на помощь от людей, далеко не бывших в состоянии сделать что-либо серьезное и полезное. (...) Обладая восточным лукавством, он не обладал принципами Макиавеля, а потому, власть безграничная была ему не по силам, он создал себе много врагов, но ни одного из них не сумел нейтрализовать. (...) Незнакомый с механизмом высшего государственного управления, граф Лорис-Меликов невольно подчинился чиновничьему кружку, и лучшие его замыслы застряли в административной тине". Очень сходную оценку "диктатору сердца" дал хорошо знавший его и симпатизировавший ему А. Ф. Кони: "...я видел перед собой доверчивого, даже слишком доверчивого человека, относившегося с простодушной доверчивостью к людям... Человек воспитанный и изящный в своей внешности, Лорис был очень деликатен в отношениях, умея оказывать самое любезное, но не назойливое гостеприимство. Но, по мере постепенного сближения с человеком, он чувствовал потребность чем-нибудь выразить свое доверие и нежность. (...) Я ни разу не слышал Лорис-Меликова, говорящим о чем-либо равнодушно или просто для того, чтобы что-нибудь сказать. В последнем случае он предпочитал молчать, слегка улыбаясь, в то время как умные и "горячие" глаза его смотрели с едва уловимой усмешкой. И слушать он умел превосходно - внимательно и не перебивая, - понимая наслаждение не только содержанием, но и самою структурою рассказа. В этом отношении он был в полном смысле воспитанным по-европейски человеком... Для государственной деятельности в истинном смысле этого слова у него, как он и сам признавал, недоставало знания России, а я прибавлю, что недоставало и знания людей, а подчас и некоторых существенных сведений о государственном устройстве... Сам сознавая недостаточное знакомство с теорией государственного управления и устройства, он начал учиться этому, уже сойдя с широкой правительственной арены. Я не раз заставал его в Висбадене за чтением сочинений по финансовому и административному праву, причем он очень интересовался прогрессивным подоходным налогом... надо заметить, что он был одарен чрезвычайной понятливостью и быстрой сообразительностью, так что с двух-трех слов схватывал существо вопроса и затем уже твердо владел им... Искусный военачальник и тактичный местный администратор на Кавказе и в Терской области, он был внезапно выдвинут судьбою на самый видный пост в России, облечен чрезвычайною властью, сосредоточил на себе внимание всего мира и, пролетев как метеор, умер, сопровождаемый злобным шипением многочисленных врагов и сердечною скорбью горстки друзей".
      Рьяно взявшись за исполнение обязанностей министра внутренних дел, Лорис-Меликов в письме от 24 сентября 1880 г. так обрисовывает Александру II положение в стране и свою стратегию: "Отсутствие каких-либо выдающихся явлений не может, однако, свидетельствовать о полном успокоении крамольников и не представляет ручательства в невозможности повторения каких-либо новых со стороны их преступных проявлений. В этом отношении поступающие к нам из-за границы и из внутренних губерний Империи сведения указывают на необходимость самого бдительного и строгого надзора. Поэтому с моей стороны принимаются все меры к продолжению неослабного наблюдения за деятельностью лиц злонамеренных. Ручаться за будущее, конечно, невозможно, но считаю обязанностью свидетельствовать пред Вашим Величеством о постепенном возрастании доверия к действиям Правительства со стороны благонадежных элементов общества. Усиление такого доверия и оживление вообще общественной деятельности составляет предмет особенной моей заботливости, ибо в этом усматриваю надежнейшие средства для парализования действий крамольников. В Петербурге полиция бдительно следит за подозрительными лицами. Вновь организованная при Градоначальстве, с весны сего года, политическая агентура, хотя и далека еще от совершенства, но по мере приобретения опыта постепенно улучшается". Гораздо хуже в этом отношении дело обстояло в Москве, в чем новый министр имел возможность лично убедиться во время поездки в первопрестольную: "Неудовлетворительное во всех отношениях состояние московской полиции вполне сознается местным начальством, а наиболее неустроенною отраслью ее является политическая секретная часть, которая, строго говоря, там никем не ведается". В том же письме Лорис-Меликов объясняет причины подобного положения и предлагает способ его преодоления: "Неудовлетворительное состояние Московской полиции объясняется тем, что существующие штаты ее утверждены еще в 1823 году и действуют до настоящего времени. Улучшение этой важной отрасли государственного управления давно уже озабочивало Министерство Внутренних Дел. По собранным сведениям, содержание Московской полиции с пожарною частью стоит ныне городу около 740 т. рублей; для приведения же ее в положение, соответствующее современным потребностям столичной жизни, исчислено 1 200000 рублей..." Новый министр активно ратовал за увеличение численности полиции и жандармерии в основных городах империи.
      Реорганизованному МВД в этот период способствовал некоторый успех в борьбе с террористами "Народной воли". Во время беседы Лорис-Меликов лично завербовал Г. Гольденберга и по его наводке в ноябре 1880 г. был арестован виднейший член Исполнительного комитета "Народной воли" Александр Михайлов. В январе следующего года был арестован активный член подпольной организации Иван Окладский. Приговоренный к смертной казни, он был без особого труда перевербован начальником Петербургского губернского жандармского управления генералом А. В. Комаровым. Последний так описывал эту сцену: "При намеке ему с моей стороны, что может быть по неисчерпаемой милости государя императора они (арестованные революционеры. - Авт.) могут быть помилованы, Окладский, видимо, обрадовался и заметил, что не все могут быть помилованы, потому что он осужден на смерть за одно преступление, а Квятковский - за четыре таковых, то не может быть общего помилования. В моем присутствии ему было объявлено помилование, от которого он пришел в восторг, и так как сделано распоряжение тут же о переводе его в Екатерининскую куртину, то бросился бежать в одних носках, забыв надеть туфли". Окладский оказался ценным источником Информации и немедленно выдал две конспиративные квартиры, типографию и мастерскую по производству динамита. Как личный агент министра внутренних дел, он встречался с Лорисом-Меликовым, пережил его на этом посту и верно служил полиции на протяжении следующих 37 лет. Пиком удачи "диктатора сердца" на полицейском поприще стал арест руководителя и главного стратега "Народной воли" А. Желябова в конце февраля 1881 г.
      Все это породило у Лорис-Меликова настоящую эйфорию, крайне опасную для руководителя политической полиции. Известный полицейский теоретик А. И. Спиридович в своих воспоминаниях записал: "В упоении собственной славы, Лорис-Меликов в одном из своих всеподданнейших докладов красиво изобразил государю то успокоение и благополучие, которого он достиг якобы в империи своими либеральными мерами, смешав непозволительно для государственного человека в одну кучу народ, либеральное общество, политиканов и революционеров. За тот знаменитый доклад, образчик безграничного самомнения, легкомыслия и политического невежества со стороны министра внутренних дел, Россия заплатила, спустя немного времени, жизнью своего царя-освободителя". Дело дошло до того, что накануне 1 марта Александр II радостно говорил окружающим: "Поздравьте меня вдвойне: Лорис мне возвестил, что последний заговорщик схвачен и что травить меня уже не будут!" Вместо выполнения своих прямых служебных обязанностей новый министр внутренних дел по-прежнему продолжал ощущать себя вершителем судеб России и 28 января 1881 г. подал Александру II проект реформ, с помощью которых он надеялся окончательно выйти из политического кризиса. Смысл его сводился к образованию в лице временных комиссий из чиновников и от земства совещательного органа при Государственном совете, который и сам был совещательным органом при императоре. Суть этого достаточно умеренного проекта, получившего название "Конституция Лорис-Меликова", сводилась к медленному переходу к околопарламентской форме правления при незыблемости самодержавия. Тем не менее и такой урезанный вариант показался излишне радикальным Александру II, который по прочтении проекта возмущенно воскликнул:
      "Да ведь это Генеральные штаты!" Однако, чувствуя поддержку либеральной части общества, "диктатор сердца" упорно настаивал и, по странной иронии Истории, царь за несколько часов до своей смерти 1 марта 1881 г. наконец одобрил предложенную "конституцию" и назначил на 4 марта заседание Совета министров, для того чтобы согласовать правительственное сообщение о предстоящей политической реформе.
      Когда министр государственного имущества П. А. Валуев передавал Лорис-Меликову эту радостную для него весть, то на улице прогремело два взрыва. "Возможно покушение", - по-французски сказал Валуев. "Невозможно", - ответил министр внутренних дел. Однако собеседник Лорис-Меликова оказался прав: хотя революционная организация и была существенно ослаблена недавними арестами, однако "Народная воля" смогла собрать последние силы и после стольких неудач наконец осуществить свою излюбленную мечту о цареубийстве. Гибель Александра II от бомбы террористов означала крах всей стратегии Лорис-Меликова по предотвращению революционного террора путем осуществления мелких либеральных реформ и громогласного обещания в будущем реформ крупных. "Диктатура сердца", начавшаяся со взрыва Халтурина в Зимнем дворце, завершилась взрывом бомбы Гриневицкого. Хотя новый император Александр III и отклонил вечером того же дня предложение К. П. Победоносцева немедленно уволить Лорис-Меликова, дни временщика были уже сочтены. Политический курс его с треском провалился, да и в день цареубийства министр внутренних дел оказался не на высоте. Благожелательно настроенный к нему П. А. Валуев вспоминает: "Гр. Лорис-Меликов не растерялся наружно, но оказался бессодержательным внутренне. Он должен был распоряжаться, но распоряжался как будто апатично, нерешительно, даже советуясь со мною или поддаваясь моим намекам". Еще более неприглядную картину рисует отрицательно относившийся к нему В. П. Мещерский: "В коридоре я наткнулся на Лориса. Не забуду его физиономии. Бледный, изнуренный и как бы убитый, он стоял, прижатый к стене, и с кем-то говорил. Невольно, глядя на эту роковую историческую фигуру, я слышал, как душа задавала вопрос: что выражает это лицо в эту минуту? Ужас угрызений, смертный приговор над собою как над государственным деятелем, слишком поздно сознавшим свою неспособность, свои заблуждения, или того же легкомысленного Лориса, растерянного и ошеломленного оттого, что сейчас он провожал до подъезда нового Государя и этот новый Государь ни звука ему не сказал?.. Тогда на вопрос не было ответа; но увы, через два дня я припомнил этот вопрос вечера 1 марта и понял, что тогда передо мною стоял озабоченный подозрением немилости царедворец. Смерть его благодетеля Государя явилась для него не тем, чем должна была быть, причиною его конца, но случайным эпизодом, под ударом которого он даже не почувствовал и не понял роковой связи с своею политическою ролью. Бежать с поста, бросив власть, он, разумеется, в эту минуту не мог. Но он мог, забыв о себе, ужаснуться своей ответственности за полную беспомощность полиции в минуту, когда все поняли, что эта беспомощность полиции являлась угрозою над новым Государем. Об этом он не подумал; но о продолжении разговоров, прерванных минутою 1 марта, на тему либеральных реформ Лорис уже думал в вечер с 1 на 2 марта, и политическая гостиная, где он черпал свое вдохновение и слушал либеральные речи, как ни в чем не бывало, уже 3 марта, манила к себе Лорис-Меликова".
      Несмотря на траур, обсуждение "конституции" Лорис-Меликова состоялось уже 8 марта 1881 г. в Совете министров. Не оправившийся еще от удара новый царь колебался, большинство участвовавших в совещании были сторонниками либерального курса "диктатора сердца", однако ситуацию переломил обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев, произнесший громовую речь о том, что Лорис-Меликов навязывает России конституцию, а конституция погубит Россию. Взывая к личным чувствам царя, он протягивал руки к портрету Александра II, восклицая: "Кровь его на нас!" Хотя Александр III так и не высказался на этом совещании, всем наблюдателям стало ясно, что карьере Лорис-Меликова пришел конец. Не помогло ему и то, что уже к 17 марта все участники цареубийства были арестованы полицией и 3 апреля казнены. Решающее политическое влияние на нового императора приобрел Победоносцев, который в конечном итоге сумел убедить Александра III подписать 29 апреля 1881 г. написанный им манифест о незыблемости самодержавной власти и готовности царя "утверждать и охранять" ее "от всяких на нее поползновений". Официально провозглашенный курс на "твердую власть" представлялся всем либералам страшной реакцией, и в знак протеста против него Лорис-Меликов вместе с несколькими своими сподвижниками подали прошение об отставке. Е. М. Феоктистов так описывает подлинную суть этого маневра: "По рассказам весьма сведущих лиц, они (говорю о Лорисе-Меликове, Абазе и Милютине) были убеждены, что Государь не может обойтись без них, не найдет советников, которые пользовались бы такою же популярностью, а потому подавали просьбы об отставке с твердою уверенностью, что останутся на местах, но случилось иначе". 4 мая 1881 г. Лорис-Меликов был уволен с поста министра внутренних дел с содержанием 26 тысяч рублей в год. 23 декабря назначен членом Особого совещания для обсуждения вопроса о закавказском транзите. В мае 1883 г. он еще присутствовал на коронационных торжествах в Москве, но 29 числа того же месяца был уже уволен в бессрочный отпуск с разрешением присутствовать в Государственном совете, когда позволит здоровье. Вскоре после этого бывший диктатор уезжает во Францию, и лично знавший его К. Бороздин в своих воспоминаниях раскрывает истинную причину этого решения графа: "Национальность Лориса ему вредила, его звали "армяшкой", упуская из виду, что это прозвище синоним торгаша, а с торгашами всех национальностей у него ничего не могло быть общего. Грустною семилетнею полосою заключилась блистательная его карьера; ни в Петербурге, ни в Тифлисе, ему неудобно было жить частным лицом после 1-го марта 1881 г., по весьма понятным причинам, а проживание за границей его тяготило". В своей полувынужденной эмиграции он сблизился со многими представителями либеральной интеллигенции, из числа которой в первую очередь следует назвать писателя М. Е. Салтыкова-Щедрина, юриста А. Ф. Кони, редактора газеты "Общее дело" Н. А. Белоголового. Под влиянием происшедших впоследствии в России событий в одной из доверительных бесед Лорис-Меликов был вынужден признать превосходство Политики нового министра внутренних дел Д. А. Толстого (в свое время уволенного им в угоду либеральной общественности с поста министра народного просвещения) над своими действиями на этом же посту: "Вот граф Толстой, хотя штатский, справился с нигилистами (так в ту эпоху называли революционеров. - Авт.), а я и военный, да не мог".
      После его смерти в Ницце, в декабре 1888 г., прах бывшего "диктатора сердца" был перевезен в Тифлис и погребен в Ванхском кафедральном соборе.
      Женой Лорис-Меликова была представительница знатного армянского рода княжна Нина Ивановна Аргутинская-Долгорукова, принесшая ему в приданое земли в Тифлисской губернии вместе с медеплавильным заводом. От этого брака у него родились три сына - Тариел (1863-1941), Константин (умер в младенчестве) и Захарий (1866-1896), а также три дочери - Мария (1858- 1916), Софья (род. в 1862) и Елизавета (1872-1968). Наследницей Лорис-Меликова, согласно его завещанию, была объявлена его супруга.
      Литература: Конституция гр. Лорис-Меликова. Лондон, 1893; Гр. Лорис-Меликов и император Александр II о положении в России в сентябре 1880 г. // Былое. 1917. № 4; Граф М. Т. Лорис-Меликов. Тифлис, 1889; Ковалевский М. М. Конституция гр. М. Т. Лорис-Меликова и его частные письма. Берлин, 1904; Кони А. Ф. Гр. М. Т. Лорис-Меликов // Собрание сочинений. М., 1968. Т. 5; Валуев П. А. Дневник. 1877-1884. Пг., 1919; Воспоминания Е. М. Феоктистова. За кулисами Политики и литературы: 1848-1898. Л., 1929; Мещерский В. П. Мои воспоминания. Часть 2 (1865-1881). СПб., 1898; Троицкий И. А. Безумство храбрых: Русские революционеры и карательная Политика царизма 1866- 1882 гг. М., 1978; Оржеховский И. В. Самодержавие против революционной России. М., 1982; Рууд Ч., Степанов С. Фонтанка, 16: Политический сыск при царях. М., 1993; Данилов Д. Д. Лорис-Меликов: карьера "парадоксального диктатора" // Вопросы Истории. 1998. № 11-12; Бороздин К. Воспоминание о графе М. Т. Лорис-Меликове // Исторический вестник. 1889. Февраль; Наши государственные и общественные деятели. СПб., 1890; Шилов Д. Н. Государственные деятели Российской империи 1802-1917. .СПб., 2001.

Содержание

---