|
Все мы
привыкли к постулату: «Моя милиция меня бережет».
И бережет, пусть не всегда так, как хотелось бы, но труд этот, нелегкий и
опасный, заслуживает всеобщего уважения. Но мало кто знает, какие трудности
выпали на долю стражей порядка в первые годы советской власти, чем им
приходилось заниматься, какие приказы выполнять. Обратимся к истории...
Советскую власть в Новониколаевске установили 13-14 декабря 1917 года. Тогда
же была образована и советская милиция. Однако через пять месяцев, в мае
1918 года, город захватили белочехи и удерживали вплоть до декабря 1919
года. В ночь с 13 на 14 декабря отряды Красной Армии освободили
Новониколаевск от колчаковцев. Власть вновь перешла к красным.
В Новониколаевске свирепствовал тиф
За зиму
1919-1920 гг. число умерших жителей и красноармейцев превысило 60 тысяч.
Вместе с образованным чрезвычайным комитетом по борьбе с тифом («Чекатифом»)
на борьбу с эпидемией встала милиция. Хотя заболеваемость среди милиционеров
тоже была немаленькая - 27%.
Стражи порядка
обязаны были принимать и отправлять больных тифом в лечебные заведения,
умерших - в похоронное бюро, осматривать в санитарном отношении дворы,
пекарни, парикмахерские, наблюдать за очисткой от снега и льда тротуаров и
посыпкой их песком.
Одной из забот
была регистрация нетрудового населения и отправка его на работу, что
представляло немалые трудности, так как это самое население ну никак не
хотело идти на общественные работы и всячески от них уклонялось.
Город Новониколаевск разделили на четыре милицейских участка:
Центральный,
Вокзальный, Закаменский и Ипподромский. Его охраняло и защищало где-то 360
милиционеров плюс человек одиннадцать начальников с помощниками и человек
семьдесят конторщиков.
Интересны
данные относительно их партийной принадлежности. Комсомольцев насчитывалось
всего 38 человек, три левых эсера, два социал-демократа, беспартийных - 139,
больше всего «сочувствующих» - 213.
09
января 1920 г. начало функционировать управление Губернской милиции. Под его
контролем находились городская, уездная милиция, отделение уголовного
розыска. Как вы думаете, какая самая главная трудность была в организации
дела, в формировании профессионального милицейского штата? Правильно -
партийность. Как следует из вышеизложенной статистики, милиции нужны были
коммунисты.
Начальство
жаловалось, что не хватает «ответственных служащих - инструкторов, так как
предлагающие свои услуги партийные люди не имеют необходимой практической
подготовки, а просто опытные в этом деле люди не имеют достаточных моральных
гарантий».
Решили
действовать медленно, но верно. Вначале стали создавать среди милиционеров
комсомольские ячейки, затем постепенно заменили старших милиционеров
партийными людьми, а на должности младших поставили «более сознательных».
В этом же духе
были и первые приказы по управлению Рабоче-крестьянской советской милиции:
«Искоренить по милиции все подражания колчаковщины, как то - «отдачу чести
по-военному», выражения «здравия желаю», «честь имею явиться», «так точно»,
«никак нет», «господин начальник». Отношения между сотрудниками милиции
должны быть деловито-товарищеские, милиционерам и служащим обращаться к
начальникам со словами «товарищ начальник или по фамилии».
2
Следующий
приказ касался отношений милиции с народом: «...Всем начальникам Уездной и
Городской милиции принять решительные меры к искоренению по милиции всяких
остатков бюрократизма: высокомерное, пренебрежительное и неуместно
формальное отношение к гражданам советской России, выдерживание посетителей
в хвостах перед крыльцом дома или дверями кабинета, прием посетителей
исключительно по докладам через служащих милиции...
Каждый
сотрудник милиции от начальника до разсыльного должен твердо знать, что
Рабоче-крестьянская советская милиция существует для народа, а не народ для
нее»
3
Оказывается, в
обязанности милиции входило еще и оповещение народа (особенно сельского) о
приближающихся праздниках. Ну понятно, народ темный, а тут еще всяких новых
праздников напридумывали, не хочешь - запутаешься. Вот вам соответствующий
приказ от 6 февраля 1920 года - «Всем начальникам Уездной милиции для
сведения и оповещения сельского населения сообщаю, что Советской властью
установлены следующие неприсутственные дни по новому стилю: 12 марта -
низвержение самодержавия и 15 марта - День Парижской Коммуны».
Еще один очень любопытный документ. Представляете, чтобы в 1920 году выехать
на лошади из города, нужно было получить разрешение начальника милиции.
Купить или продать лошадь тоже нельзя. А дело было вот в чем: «Ввиду острой
нужды в лошадях для воинских частей, управлений, учреждений и заведений,
категорически воспрещаю куплю и продажу лошадей гражданами в городе
Новониколаевске и его уезде.
Все граждане,
имеющие лошадей, должны иметь соответствующие удостоверения с указанием
примет лошадей... Чтобы продать в экстренном случае лошадь, надо разрешение
за подписью Губревкома».
4
Огромное
значение для города имел железнодорожный мост через Обь. Его нужно было
обязательно охранять и летом, и зимой. Этим занимался подотдел речной
милиции.
Мост охраняли
12 человек. Летом дополнительно учреждался особый наблюдательно-пропускной
пост со штатом в пять-десять человек. В их обязанности входило «осматривать
все суда и выдавать пропуска для прохода под мост, а также в бурную погоду и
во время тумана вывешивать соответствующие сигналы, извещающие о том, что
проход под мост закрыт». Кроме этого, под мостом существовал охранный пост.
Вооруженные
дежурные должны были проверять выданные ранее на наблюдательно-пропускных
постах пропускные документы и провожать суда и плоты в назначенные пролеты
моста. Еще в 1899 году существовал такой порядок: во второй пролет, считая
от правого берега Оби, проходили паровые и непаровые суда вверх по Оби, в
третий - те же суда, но в обратном направлении, в четвертый и шестой -
плоты.
В бурную погоду вахтенные следили, чтобы суда не проходили под мост из-за
возможного навала на мостовые опоры и аварии. Ночью - от захода и до восхода
солнца - речная милиция тоже охраняла мост, чтобы, не дай Бог, какая-нибудь
лодка не подплыла к устоям объекта или «крейсировала вблизи с преступной
целью или же для прогулок». Сплавные суда, кроме пароходов, под мост ночью
не пускали.
Зимой работа заключалась в следующем: как только Обь замерзала, с одного
берега на другой выше и ниже моста на расстоянии ста сажен ставился забор,
на заборе помещались фонари с пятилинейными лампочками, которые каждую ночь
освещались.
Возле забора с
одного берега реки на другой все время ходили вахтенные, наблюдая, чтобы «в
охраняемую полосу отчуждения к мосту никто не мог проникнуть с преступной
целью». Такую же вахту несли беспрерывно и днем.
Через год-другой забот у милиции стало куда больше: город буквально
захлестнула волна бандитизма. Новониколаевск тогда по росту преступности
среди крупных промышленных центров занимал первое место. А в 1922 году
власти вынуждены были даже ввести в Новониколаевске военное положение
«Вечерний
Новосибирск»
Игнатий Громов: дезертир, дважды партизан и дважды зэк
Что мы знаем об Игнатии Громове? Что партизан, что имеет улицу на Затулинке
и мемориальную доску на большом красном доме (Красный проспект, 56), что
первым был удостоен звания почетного гражданина Новосибирска. Но этот
человек сыграл в истории Сибири более значительную роль, нежели просто как
удачливый партизанский командир. Громов — интересная и колоритная фигура, но
книга о нем Сергея Омбыша–Кузнецова «Повесть о партизане Громове», хотя и
вышла во вполне свободном 1990 году, затрагивает только партизанский период
и даже мельком не сообщает, что Громов в 38–м был арестован, пытан и
приговорен к расстрелу. И неудивительно, поскольку просто повторяет издание
далекого 1958 года, где живописалась только революционная сторона его
жизни...
Смолоду Игнатий вкалывал на заводах Воронежской губернии: мыловаренном,
воскобойном, свечном, салотопенном. Тяжелая работа (а рабочие салотопенного
завода обдирали всякую палую скотину) не вдохновляла, так что большевистская
агитация пришлась Громову по вкусу. В марте 1906 года, когда из–за
революционных событий к нему стали присматриваться власти, он уехал подальше
и осел на Алтае у родственника. Устроился на маслобойный завод «Сибирской
компании датчан», но вскоре попался на устройстве какого–то
«антирождественского маскарада» и смылся от греха подальше в Хабаровск. Там
Громов строил Амуро–Забайкальскую железную дорогу и ненадолго был арестован
за организацию забастовки в знак протеста против расстрела рабочих на
ленских приисках.
Первые радости власти
Когда началась мировая война, Громова мобилизовали в армию. На фронт он не
попал, а когда Временное правительство отправило громовскую часть воевать,
Игнатий Владимирович счел за благо дезертировать и сбежал с группой солдат.
Приехав в Камень (нынешний Камень–на–Оби), он дождался октябрьского
переворота и принялся за строительство политической карьеры. Бойкого 33–
летнего пролетария как–то легко избрали председателем уездного совета и из
алтайского захолустья отправили делегатом на 3–й Всероссийский съезд Советов
в Петроград. Вернувшись, он узнал, что в городе было восстание с участием
эсеров, которое легко подавили красногвардейцы.
Для суда над повстанцами Громов тут же организовал ревтрибунал и арестовал
тех, кого счел нужным, включая эсера — депутата Каменского совета. Местная
эсеровская газета осудительно написала: «Каменские самостийщики начинают
трибуналить. Скоро придет время, когда мы их самих привлечем к ответу». И
действительно, советскую власть смыло очень скоро. Но пока Громов был у
власти, зажиточные горожане потеряли немало: совет, где большевики имели
большинство, налагал контрибуции и лихо реквизировал имущество богатеев,
отбирая мануфактуру, керосин, соль, спички, мыло. Это добро меняли в
деревнях на продукты, сочетая бартер с организацией продовольственных
отрядов, которые грабили самих селян.
Когда после мятежа чехословацкого корпуса белые захватили всю Сибирь, Громов
подался в партизаны. Человек активный, он был хорошим организатором и
постепенно (первую зиму, чудом избежав поимки в своей деревне, просидел
довольно тихо) собрал большой отряд, который в течение девятнадцатого года
превратился в целый корпус. Партизаны воевали круто — могли после горячего
боя с зажиточными крестьянами, поддерживавшими колчаковскую милицию,
порубать сразу сотню–другую пленных.
Громову приходилось когда лично расстреливать врагов советской власти, когда
лично пресекать грабежи и издевательства над мирным населением собственных
орлов. Во время суда в 1939 году Громов, отвечая на показания мстившего ему
бывшего партизана А. Боженко, рассказал, что однажды кавалерийский эскадрон
из батальона Афанасия Боженко «разграбил ст. Аул, отдельные бойцы насиловали
женщин; узнав об этом, я сам приехал на место, снял с бойцов все
награбленное и оставил их почти голышом».
Захватив Камень и прогнав колчаковцев, Громов немедленно собрал священников
и велел им во всех церквах отслужить молебны — по случаю победы и во здравие
вождя мирового пролетариата Ленина. А десять дней спустя его корпус влился в
ряды Красной Армии. В 1920 году Громов возглавлял алтайскую губмилицию, а в
следующем году стал заведующим отделом управления Новониколаевского
губисполкома.
Невинное название «отдел управления» скрывало весьма специфические функции —
эти отделы в первые годы советской власти отвечали за работу карательных
учреждений: милиции, тюрем, концлагерей. Сообразно должности Громов
некоторое время входил в коллегию губчека и легко по доносам всякой швали
приговаривал к расстрелу тех, кто раньше служил у Колчака или просто жил
слишком хорошо.
Например, осудил к «вышке» сельского учителя Всеволода Иванова–Залесского,
которого волостные власти заклинали пощадить как «на редкость энергичного
работника просвещения». Или малограмотного зажиточного крестьянина Петра
Солдатова (имевшего 30 десятин, четырех лошадей и двух коров), облыжно
обвиненного сексотами в создании ячейки белогвардейской повстанческой
организации в селе Вертково Бугринской волости...
Партизан в столице Сибири
Потом Громов работал в новониколаевском губисполкоме — заместителем
председателя, а затем и председателем. Строил кирпичные заводы, жилые дома,
предприятия по переработке сельскохозяйственного сырья. Мостил дороги,
устроил мост через Каменку, боролся с колоссальной уголовной преступностью —
словом, посильно создавал в столице Сибири какое–то подобие нормальной
жизни.
Во второй половине двадцатых был председателем Барабинского и Бийского
окружных исполкомов, а в разгар коллективизации 46–летний чиновник был
отправлен в Москву на курсы Института марксизма–ленинизма. Два года спустя
подкрепивший политграмотой свое начальное образование Игнатий Владимирович
вернулся в Новосибирск и пять лет подряд работал вторым человеком в системе
партийного контроля Западной Сибири.
Шерстили ряды коммунистов два сапога пара, совесть партии краевого масштаба
— дезертир Игнатий Громов и его начальник Максим Ковалев, избежавший
мобилизации в 1916–м путем подделки записи в военном билете... А потом
наступил 1937 год.
Сначала Громову объявили о политическом недоверии и сняли с работы. Раз
многие сотни членов партии оказались врагами народа, то контрольный
парторган допустил, по крылатому выражению товарища Сталина, «идиотскую
болезнь — беспечность». Около года Громов проработал заместителем директора
облмаслопрома, а 30 июля 1938 года его арестовали по обвинению в участии в
правотроцкистской заговорщицкой организации.
Дважды судимый
После ареста у Громова изъяли редкий в ту пору орден Красного Знамени,
мелкокалиберную винтовку и две связки рукописей. И сразу пошли изнурительные
допросы. Более месяца Громов отвергал обвинения, а потом под натиском
матерых следователей признал себя виновным и показал, что в
правотроцкистскую организацию его завербовал первый секретарь крайкома
Роберт Эйхе в декабре 1932 года.
С помощью партизан заговорщики во главе с Робертом Эйхе везде–везде
создавали повстанческие отряды. Арестованный в Москве Эйхе на допросе
показал, что «в период коллективизации мы требовали от партизан
обобществления всего их хозяйства и имущества, переоблагали их штрафами,
применяли другие провокационные меры для вызова недовольства с их стороны».
Эйхе признал, что поручил Громову «организовать партизан и готовить группы
для вооруженного выступления против Советской власти». Следствие установило,
что в аппарате партколлегии Громов защищал–де врагов народа и «избивал»
честных коммунистов.
14 ноября 1938 года выездная сессия военной коллегии Верховного суда СССР в
23 часа 10 минут начала рассмотрение дела Громова. Судьи уложилась в три
минуты. Бывший партизан заявил, что действительно состоял в заговорщицкой
организации, желавшей отдать Сибирь под протекторат Японии... Заранее
заготовленный приговор гласил: высшая мера наказания. Громова осудили на
исходе террора, что и спасло жизнь приговоренному к «вышке».
До исторического постановления ЦК и Совнаркома, притормозившего повальный
террор, оставалось три дня, но какие–то новые инструкции на местах уже были
получены. Начальник тюрьмы, отвечавший за расстрелы, сильно удивлялся тому,
почему осужденных не расстреляли сразу после вынесения приговора. Громову
дали написать прошение всесоюзному старосте Михаилу Калинину о помиловании.
В нем говорилось, что Громов с 1933 года был в правотроцкистской группе, но
до того времени «честно работал на дело укрепления Советской власти».
Потянулись дни ожидания... 27 ноября приговор был отменен и дело направлено
на новое рассмотрение. И только 23 апреля 1939 года Громов нашел в себе силы
отказаться от показаний.
В заседании военного трибунала СибВО в декабре 1939 года подсудимый заявил:
«Свои подписания я подписал после того, как мне стали заковывать руки в
железные наручники, делать длительные выстойки, угрозы расправиться с моей
семьей и старым палашом отрубить голову. Особенно на меня повлияли угрозы
расправиться с моей семьей. Я потерял самообладание. <...>
В тот момент я был доведен до такого состояния, что готов был писать все что
угодно». Громов вспоминал, что заседание военной коллегии продлилось две–три
минуты, а перед ним «меня долгий период обрабатывали: предлагали полностью
подтвердить свои показания. <...> Заявление о помиловании ... мне писал в
камере осужденный Оранский. Сам я этого сделать был не в состоянии».
Еще Громов назвал фамилии нескольких известных партизан, сказав, что «знал
их по партизанскому движению как кулацко–эсеровские элементы», о чем сообщал
в 1936 году начальнику УНКВД и секретарю крайкома Эйхе «в связи с
осложнившейся международной обстановкой». Характерен комментарий чекистов к
факту отказа партизана от прежних показаний: дескать, «каких–либо сомнений
дело Громова не вызывает хотя бы по одному тому, что данные им ранее
показания о том, что он был завербован в состав правотроцкистской
организации врагом народа Эйхе, полностью подтверждаются показаниями
последнего, хотя Эйхе допрашивался в Москве».
Директор областной научной библиотеки Нина Третьякова дала благоприятные
показания о подсудимом: дескать, тот защищал линию партии и «к врагам народа
был непримиримым большевиком».
09 декабря 1939 года Громова оправдали за недоказанностью вины. Он еще успел
применить свой боевой опыт в годы Отечественной войны, прежде чем ушел на
покой после десятилетий, прожитых на смертельных качелях советской истории.
Последнюю четверть века Громов провел в ранге персонального пенсионера,
обязательного почетного гостя, всегдашнего делегата и депутата, непременного
члена... За четыре года до смерти стал почетным гражданином города. И в 1971
году спокойно умер — пять дней спустя после своего 87–летия.
Обними палача, или Рандеву за линией фронта
...Почтенного сибирского партизана Игнатия Громова в начале войны призвали
поработать по старой специальности и забросили в немецкий тыл. Там его
какое–то время спустя встретила партизанская группа.
Здороваясь с командирами, Громов увидел симпатичного молодого человека с
открытым лицом и вдруг оцепенел: перед ним стоял тот самый следователь НКВД,
который в 1938 году свирепо допрашивал его, подводя под неминуемый расстрел.
Первой мыслью Громова было схватить свой автомат и прошить ненавистного
выродка очередью в упор. Вторая мысль остановила гневную руку: раз этот
человек тоже работает в тылу врага и рискует жизнью вместе со всеми, то,
значит, по поручению родной коммунистической партии делает вместе с Громовым
одно дело.
В воспоминаниях старого партизана далее следует потрясающая фраза: «Я
подошел к нему, мы обнялись и расцеловались, но не как враги».
Алексей Тепляков
Новости в
Новосибирске
"Губсуд приговорил старшего
милиционера Новониколаевской Губмилиции Дудысева за взятку в 100 рублей,
принятую от гражданина Чунихина за найденную в доме Чунихина самогонку, к
лишению свободы на 5 лет и к лишению гражданских прав на 3 года. Так карает
революционное правосудие взяточников, подрывающих авторитет власти" (Сов.
Сибирь. N 156 от 15. 07. 1923 г.).
www.pseudology.org
|