1983 год

Анатолий Клёсов
Маньяна
Из цикла "Картинки прошлого"
Анатолий Клесов
Март 1983 года. Москва. Загоняю машину в снежный сугроб и отбываю в Шереметьево для вылета в Гавану. Перед этим обратился за консультацией к приятелю-кубинцу, что, мол брать из одежды. Все-таки два месяца там.
 
- Свитер нужен?
- Ты что, говорит, того? Возьми пару приличных тонких рубашек с длинными рукавами, для театра, остальные - все с короткими. Ну, и плавки, само собой.
- Плавки? - спрашиваю полушутя. В самом деле, нужны? Вроде почти экватор, люди должны быть привычные. У нас вон в Японском море и то не очень-то нужны. В прошлом году месяц там провел, так сухие в чемодане и остались.
- Нужны, - хмыкнул кубинец

Гавана ударила густым горячим воздухом. Пряным, насыщенным, влажным. В аэропорту меня ждала машина из Медико-биологического центра, куда я приехал читать лекции по биотехнологии. Водитель, подвижный мулат, нырнул в бардачок, вытащил что-то вроде грелки, в которой булькало. "КафЭ?" - спрашивает. Я не сразу и сообразил, что мне предлагают кофе.

Назовите это великорусским (или великоамериканским) шовинизмом, но я почему-то полагал, что на Кубе все знают либо русский, либо английский. Либо оба. Оказалось, что почти никто не знал ни того, ни другого. Пожалуй, научные сотрудники были редким исключением из этого правила. Хотя, подозреваю, что в своей массе английский они тоже не знали, не говоря о русском. На лекциях моих всегда был полный зал, из чего я сделал скоропалительный и очевидный вывод, что английский-то они знают. Иначе зачем было приходить?
 
Правда, первое сомнение закралось в мою голову, когда после второй лекции (а лекции были два раза в неделю, по часу) я что-то спросил у выходящего с толпой слушателя, который неосторожно оказался поблизости от меня. Спросил что-то типа: "Ну как, вопросы есть?" Слушатель смотрел на меня круглыми, ничего не понимающими глазами. Потом кто-то из моих местных приятелей проговорился, что на лекции их отправляли целыми подразделениями, в приказном порядке. Но это так, к слову.

Поселили меня в роскошной вилле, в пригороде Гаваны, в районе, носившем имя какого-то древнего индейского вождя. Имя я забыл. Вроде Камагуэй. Но очень похоже на название лучшего кубинского баночного пива, которое тоже было названо по имени индейского вождя, но уже другого. Как мне пояснили, до конца 50-х годов это был один из самых зажиточных районов, все обитатели которого бежали в США во время известных событий.
 
И многие виллы государство превратило, говоря по-нашему, в гэстхаузы
 
Мой был в нескольких минутах ходьбы от Медико-биологического центра, но зачем-то за мной присылали - каждое утро! - машину, привозили в Центр, в полдень - каждый день! - отвозили домой на ланч, который к этому времени там уже был готов и накрыт, затем опять отвозили на работу, и где-то в пять привозили обратно домой, на ужин, который к этому времени был уже готов и накрыт. "А как же завтрак?" - спросит любопытный читатель. - А завтрак тоже был уже готов и накрыт ко времени моего пробуждения. Я для себя там твердо решил, что такого у меня в жизни не только не было, но больше никогда не будет. Пожалуй, был прав.

Так вот, поскольку, как стало ясно, я часто выступал в роли пассажира, то добавлю, что это было часто сопряжено со стрессами. В первый же день я уяснил, что ритуалом номер один на Кубе является томный и продолжительный взгляд, который мужчины посылают в направлении женщин. Причем, что характерно, ВСЕ мужчины, и в направлении ЛЮБЫХ женщин. Особенно когда мужчина за рулем, а женщина в одиночестве идет по тротуару. Теперь представьте картину: машина едет по дороге, я сижу рядом с водителем. Впереди вырисовывается женщина, цокающая навстречу нам по пешеходной дорожке. Вокруг - ни души (пригород). Водитель выпрямляется, расправляет плечи и посылает ей томный, откровенный взгляд.

Продолжительный - это не то слово. Мы минуем даму, а водитель, плавно поворачивая корпус в направлении назад, продолжает свой неотрывный взгляд, как радарная установка, поймавшая цель. Но продолжает, заметьте, рулить. И машина, заметьте, продолжает движение! Я начинаю дергаться и хвататься за руль.

Водитель неохотно поворачивается и с недоумением смотрит на меня: - ПоркЕ, мол, доктор, встреваете в столь священный момент?
Я на своем "испанском" поясняю, что мне странно, что это делается столь откровенно. Водитель приходит в полное изумление, и интересуется, а что, в России мужчины на женщин не смотрят? При этом он оттягивает указательным пальцем кожу под выпученным глазом, показывая, как надо смотреть. Я уклончиво говорю, что, мол, смотрим, конечно, но так, чтобы они, женщины, не заметили.

Водитель бросает руль и в еще большем изумлении, смешанным с негодованием и возмущением, бьет себя по коленям.

- Несчастные женщины! - вскрикивает он ("мизерабль мухер" - эта штука будет посильнее Гете, когда ее выкрикивает мой водитель).- За что вы лишаете их такого удовольствия?

Крыть нечем. Нутром понимаю, что он прав... Но с трудом могу представить мой подобный взгляд на московской улице. Или, скажем, в Институте бихимии АН СССР.

Испанский я "одолел" за первые пару недель
 
Правда, слушая меня, экспансивные кубинцы и кубинки давились хохотом, но в целом понимали, что и требовалось доказать. То, что испанский будет учить даже интересно, я понял в первый же день, когда мой водитель с гордостью показал на свои "Жигули", и сказал - Буэна карета. Я спросил его - поркЕ карета? Мол, какая же эта карета? Это автомобиль. Он показал пальцем на проезжающий грузовик, и сказал - "кара".
 
Потом показал на свою машинку и сказал - "карета", пекенья кара, то есть маленькая кара. Тут меня этимологически осенило по части происхождения русского слова карета. И тут же захотелось освоить испанский язык, как ключ к русскому. Благо, возможности были, учи - не хочу. Почти никто-то на другом не говорил...

Поскольку два часа лекций в неделю было явно недостаточно для того, чтобы чувствовать себя "при деле", я объявил руководству, что хочу заняться экспериментальной работой в лаборатории. Тема - целлюлазы морских организмов. Целлюлазы - это ферменты, которые превращают целлюлозу в глюкозу.
 
Сотни и тысячи микроорганизмов имеют в своем составе целлюлазы, и когда, скажем, дерево в лесу падает, то микрорганизмы разными путями оказываются на этом дереве, выбрасывают из себя целлюлазы, и те гидролизуют целлюлозу до глюкозы, которую грибки поедают, пока дерево не превратится в труху, которую, не торопясь, усваивают другие микробы - опять же с помощью ферментов. Круговорот в природе.

Так вот, некоторые морские организмы, в первую очередь, моллюски (и в том числе, устрицы, мидии, гребешки, они же scallops), содержат в своей печени (а у кого нет - в так называемом хрусталике) уйму целлюлаз. Лежа на дне, моллюски, как насосы, прокачивают через себя окружающую воду, вылавливают ошметки водорослей и прочие растительные волокна, гидролизуют своими целлюлазами в глюкозу, и тем живут.
 
Хорошо устроились - никуда не надо за пищей бегать. Эти целлюлазы морских организмов я изучал каждое лето на биостанции АН СССР на Японском море, в заливе Посьет Хасанского района. Сочетал приятное с полезным. К тому же, кроме меня, в мире всего буквально два-три человека изучали целлюлазы моря. На совершенно примитивном уровне, ничего не понимая в ферментах. Научный материал - беспроигрышный.
 
Между прочим, походя, я сделал, по мнению наших гидробиологов, потрясающее открытие, поскольку обнаружил, что печень гигантского осьминога буквально нашпигована целлюлазами. Напомню, что осьминог - хищник, и ест исключительно (так всегда считалось) "мясо". Белки, точнее говоря. При чем здесь, казалось бы, целлюлазы? Думаю, что, когда мяса нет, то осьминогу деваться некуда, и он лопает за милую душу водоросли. Когда никто не смотрит, разумеется. Вот ученые и просмотрели. Гидробиологи от такого моего предположения за голову хватаются - ересь, мол, но деваться некуда (так я считаю). А вот у ската целлюлаз не оказалось, как я выяснил. Чистый хищник, зараза(а). Хорошая тема, но продолжать в тот раз я не стал - лето кончилось, домой пора.

Короче, решил я на Кубе морскими целлюлазами заняться, сравнить карибских с япономорскими. Дали мне лабораторную комнату, спектрофотометр довоенного образца и двух лаборанток-мулаточек впридачу. Двадцати трех и двадцати пяти лет. О них - ниже.

Открытия следовали за открытиями
 
Оказалось, что кубинцы крайне плохо переносят жару. Особенно когда влажно. И особенно негры. В силу каких-то особенностей моего организма я жару практически не замечаю и влажность тоже. Поэтому оставалось наблюдать за страдальцами. Пока солнце не вывалило, часов еще в восемь утра, кубинцы еще ничего. К десяти уже неработоспособны. Лежат поперек стола: "Calor, mucho calor". Мочат голову под краном, а там тоже за тридцать. Кондиционеров в нашем корпусе не было.

На второй день смотрю - опять маются от жары мои мулатки, как и вчера. Ну, думаю, надо их пожалеть. Не изверг же. Мне-то в такой жаре все равно, даже неудобно перед ними. Собрал их, построил, и командую: мучачас, говорю, идем на плайя. На пляж, значит.

Они говорят - импосИбль. У нас нет трусо.

Как потом выяснилось, трусо - это купальник по-испански. Ну, я примерно так и догадался. Очень даже, говорю, посибль. У меня тоже трусо нет, но я же не жалуюсь. И начинаю им про экватор гнуть.

- Нет, - они говорят,- импосибль. Без трусо на плайя не ходят.

Я, цепляясь за уходящую надежду, пытаюсь на своем свежеприобретенном испанском поделиться с ними про пляжи Франции, Италии, а также советской стороны Японского моря. Они смеются, но ни в какую не верят. Пальчиками грозят, что я, мол, все придумываю, потому что такого в принципе быть не может. Импосибль.

Вышел я в соседнюю лабораторию и привел француза, который там работал. Он моим мулаткам на их родном языке и рассказал, что к чему. Про свой личный опыт на пляжах Франции и Италии. Подтвердил то, что я пытался рассказать. Тут мои лаборантки устроили детский крик на лужайке, выбежали, собрали половину департамента, и потребовали, чтобы мы теперь уже всем про это рассказали. Мы рассказали. Когда крики утихли, вышел старый мудрый кубинец и задал ключевой вопрос: "А когда там, на пляже, женщины с вами рядом практически голые, а вы-то что делаете? Так, равнодушно, и загораете? - Да, - пожали плечами мы с французом. - Так и загораем. - И никак-никак не реагируете? - Нет, говорим, никак не реагируем. - Несчастные ваши женщины, - резюмировал мудрый старый кубинец под одобрительные кивки аудитории. - Они голые, а вы не реагируете. И вы не мужчины, и женщины ваши несчастные.

И тут до меня дошло, почему "голых" пляжей на Кубе в принципе нет
 
Их не может быть по определению. Потому что кубинцы считают себя "мачо", крутыми мужчинами. А мачо обнаженную - даже частично - женщину не имеет право рядом с собой увидеть, должным образом "не отреагировав". Вы представите "голые пляжи", скажем, в Грузии? То-то. Джигит такой концепции не вынесет. Убей, а не вынесет. На то он и джигит. Так и кубинец.

На другой день подходят ко мне мои лаборантки и, переминаясь с ноги на ногу, заводят разговор, что может ли доктор разрешить им принести в лабораторию радиоприемник. Иногда играют хорошую музыку, и под нее лучше работается. Ну ладно, говорю, буэно, несите. А про себя думаю - а то подумают, что монстр какой, музыку слушать не позволяет. Это была, как оказалась, моя большая ошибка. Принесли.
 
А можно, говорят, когда музыка уж особенно хорошая, мы под нее танцевать будем? - Ну, танцуйте, говорю. Это была моя еще бОльшая ошибка. Как оказалось, хорошая музыка была всегда. В итоге я в углу часами экстрагировал целлюлазы из моллюсков и проводил серийные измерения на своем спектрофотометре, в то время как мои две мучачас на остальной территории лаборатории самозабвенно отбивали самбы, румбы и прочие фламенко.
 
Правда, в то недолгое время, когда они действительно находились в лаборатории, но об этом потом. Хуже то, что проходящие по коридору сотрудники других лабораторий, заслышав музыку, вбегали к нам и тоже присоединялись к танцующим. А я, как папа Карло, живым укором (там мне казалось, понимая все слабость своей внутренней аргументации) продолжал работать, остервенело тряся склянками и хлопая дверью спектрофотометра и его блиндажной крышкой.

Спустя еще несколько дней я в точности знал стиль работы моих лаборанток
 
Он, впрочем, был довольно типичным для тех мест. Они приходили к восьми утра и тут же исчезали в туалетной комнате, смежной с лабораторной. Там они приводили себя в порядок - причёска, макияж. Ясно, чего тратить на это домашнее время?! Через час, в девять, они выходили из туалета и тут же, после нескольких танцевальных па, изчезали на политическую учебу.
 
Учеба была многоплановой и занимала немало часов в день - философия, марксизм-ленинизм, экономика, обличение империализма в очередной стране мира - по списку. Потом был ланч. Потом они появлялись минут на двадцать и опять исчезали на очередную политическую учебы. В перерывах были лабораторные танцы. В четыре мои мучачас опять запирались на час в туалете, приводили себя в порядок после напряженного дня - опять причёска, макияж - и в пять шли на автобус - домой.

Мои ожидания, что это лишь определенный и кратковременный период вхождения мучачас в работу, таяли день ото дня. Настала пора действовать. Я улучил момент, когда они обе оказались в лаборатории, опять построил, и объявил, что отныне начинаем планировать работу. Каждый день на завтрашний день.

Мои лаборантки явно озадачились. - ПоркЕ? - спросили они хором.
- А потому, говорю, что планировать работу - это хорошо.
- Порке? - опять спросили они.
- Потому, -говорю, - что, когда вы сядете в свой автобус и поедете домой, то вы сможете подумать, а что именно следует сделать завтра. Что и куда наливать и как экстрагировать, что и когда кипятить и в каком порядке.
- Ну, говорят они, вот это - самое последнее, о чем бы мы хотели думать, когда едем домой на автобусе. А главное, непонятно, зачем сегодня думать о том, что делать завтра - manana. Маньяна настанет, тогда и можно думать. А сегодня-то зачем?

Я немного опешил. Я вскользь слышал ранее об этой концепции, под названием маньяна. Но не представлял, что она встанет передо мной в столь откровенном облике. Признаюсь, что я сначала подумал, что девицы меня разыгрывают. Но это было не так. Они были совершенно искренни в своем полном отрицании системы планирования.

Я начал нахваливать идею планирования, описывая в меру своей языковой возможности преимущества, когда сегодня думаешь о том, что и как сделать завтра. Естественно, параллельно делая то, что запланировал вчера.
 
Лаборантки вконец запутались

- Послушайте, доктор, говорят, - а вы вообще-то здоровы или как? Это же очень вредно, вот так, как вы говорите, планировать. У нас закрадывается мысль, что когда вы спите, вы, может быть, тоже думаете о том, что делать завтра?

Я признался, что да, бывает. Это повергло их в полный ужас. Их концепция маньяны оказалась сильнее моей. Я потерпел полный крах. Привить им навык планирования мне не удалось даже в первом приближении.

Но работу я сделал. В процессе ее выполнения у меня там появилась хулиганская мечта - по аналогии с книжкой "Пираты Карибского моря", которой я зачитыался в детстве, по возвращении в Москву опубликовать статью в академическом издании про целлюлазы, но под аналогичным названием. Это оказалось непросто: видимо, члены редколлегии журнала тоже книжку читали и такой игривости допускать не хотели. Но в итоге сдались, и статью опубликовали(в).

Уезжая, я хотел сделать прощальный снимок - мои мулатки, сидящие на моих коленях, по одной на колено. Они поначалу стушевались - а что, мол, подумают окружающие. Но я привел им в пример Фиделя и его известную фотографию, на которой именно так он и сидел, с двумя дамами на коленях. Собственно, эта фотография и натолкнула меня на мысль о прощальном снимке. Ссылка на Фиделя оказалась решающей, и этот классный снимок украсил мой отчет о поездке, который в виде доклада и слайдов был представлен на химфаке МГУ.

А Куба навсегда осталась в памяти. Чудесный остров, танцующие на улицах и пляжах люди, беззаботный, веселый и непосредственный народ. Полные и галдящие пивные на открытом воздухе, ром на пляже стаканами по кругу из бутылок, зарытых в горячий песок. Отбивные из аллигаторов. Старый, совершенно европейский город с подвальчиками-ресторанами, кривыми улочками, крепостями и пушками, чего нигде больше на Карибах не увидишь.
 
Когда США изменит свою политику в отношении Кубы, а это произойдет, видимо, скоро, и без Кастро, который не вечен, это будет новой туристической революцией.

До встречи на новой Кубе!
_________________________

(а) Kлесов, A.A., Рабинович, M.Л., Чурилова, И.В., Maртьянов, В.А., Гусаков, А.В., Eлякова, Л.А. Ферментативный гидролиз целлюлозы. V. Целлюлазы морских организмов Японского моря. Биоорганическая химия, т. 8, 1490-1496, 1982.
(в) Kлесов А.А. Целлюлазы Карибского моря. Прикладная биохимия и микробиология, т. 22, 193-197, 1986.
 
Оглавление

www.pseudology.org