|
Анатолий Клёсов |
|
| Ленин и музыка Из цикла "Картинки прошлого" | |
Февраль
1980-го. Вечер. Сижу за рабочим столом дома. Звонок. Снимаю трубку. – Это Анатолий Алексеевич? – Да, это я – С вами говорят c центрального телевидения – Да, здравствуйте, чем могу быть полезен? – Понимаете, скоро годовщина рождения Ленина, 110-столетие, и мы готовим передачу под названием «Ленин и музыка». И вот хотим обратиться к вам за помощью – Вы знаете, - говорю, – я бы засмеялся, но серьезность темы не позволяет. Должен вас огорчить, вы не по адресу. Ничем не могу помочь. Особенно по части музыки. Да и по главной позиции есть специалисты посильнее меня. – Анатолий Алексеевич, - говорят, - вы нам помочь можете, об этом вас и просим. Нам нужен ведущий этой передачи. Просим вас им быть. Передача будет вестись из дома-музея Ленина в Горках, и там будут петь солисты Большого театра, лауреаты премии Ленинского комсомола. - Так, - отвечаю, - уже начинаю понимать. - Ну вот, и нам нужен ведущий, тоже лауреат премии Ленкома, но, так сказать, нейтральной профессии. Ученый. И вы очень подходите: доктор наук, профессор. Вас посоветовали в научном отделе ЦК ВЛКСМ. Сказали, что вы сможете. - Да ну, - говорю, - не может быть, чтобы посоветовали. А что, передача не прямая? И они в курсе, что не прямая? А, ну тогда понятно. Да нет, ничего особенного, как-нибудь расскажу, не по телефону. А сам думаю – а что, занятно. Опять же, солисты Большого театра на дороге не валяются. Интересно будет посмотреть в неформальной обстановке. - А кто из солистов-лауреатов будет-то? - Галина Калинина и Александр Ворошило Ворошило я по ТВ видел, он мне понравился. Ну ладно, думаю, была не была. Текст все равно опять подсунут, как в тот раз в ЦК ВЛКСМ, год назад, и ни шагу в сторону. Не мне, правда, подсунули, но все равно. Прочитать-то сумею. - И заплатим, говорят. - Что ж сразу-то не сказали? Ну тогда конечно. Да ладно, это я шучу. Ладно, договорились. Запись была в конце февраля До Шаболовки добрался своим ходом, там уже ждали два автобуса телевидения – в одном режиссер передачи с ассистентом, разбитной гуттаперчевой девицей в огромной меховой шапке, в другом – светотехники и звукотехники со своей громоздкой аппаратурой. Солистов не было, они опаздывали, и их подвезли позже прямо в Горки. Да они и не нужны были поначалу, пока устанавливали оборудование. За разговорами дорога до Горок прошла незаметно. Там-то я и рассказал, что крылось за советом научного отдела ЦК обратиться ко мне. Посмеялись, и отношения установились. Прямо перед въездом в ворота к дому-музею автобус с техниками, который шел перед нами, резко взял вправо и исчез за снежной пылью. Режиссер выругался. Ассистентша тоже прокомментировала неодобрительно. На мой удивленный вопрос, в чем дело, режиссер хмуро пояснил, что поехали за водкой. Я думал, шутит. Ничего подобного. Скоро все прояснилось, для меня, во всяком случае. Водку техники действительно привезли, и довольно оперативно, прямо за расстановкой аппаратуры, с ней разобрались. Предложили и мне, но я вежливо отказался. Не обиделись. Как я ощутил, они выполнили свой моральный долг, предложив, а я свой, отказавшись. И все остались довольны. А дальше подвезли солистов, и началось сугубо советское действо, в котором профессионализм одной стороны, а именно солистов-исполнителей, полностью компенсировался откровенным раздолбайством другой, а именно техников. Кстати, по случаю подготовки передачи дом-музей был на день закрыт для публики, об этом заранее было сообщено в экскурсионные бюро и другие заинтересованные организации. Поэтому посетителей не было, и главный зал музея был заставлен аппаратурой. Исполнялись песни, которые, по замыслу авторов передачи, могли звучать «в то время». Поскольку акустики в музее не было, пели, естественно, под фонограмму. Отсчет велся от двадцати. По достижении три-два-один Калинина (она снималась первой) набирала в легкие воздуху, открывала рот, и под начинающуюся литься музыку типа начинала петь. В этот критический момент пьяный осветитель задевал плечом один из софитов, а то и два сразу, начинали бегать блики и тени, режиссер кричал «стоп», и все начинали сначала – установку и проверку аппаратуры, позу исполнителя, отсчет от двадцати и так далее. Становилось ясно, что это все надолго. Должен сказать, что на меня большое впечатление произвел Ворошило. Он оказался крупным, широкоплечим, и когда он, набрав воздуха, широко начинал «Вдоль по Питерской», под фонограмму или без – дух захватывало. В одном из перерывов мы фотографировались на память, он обнял меня за плечи, и я просто утонул в его раздольной фигуре. К счастью или нет, но фотографий этих я так никогда и не увидел – гуттаперчевая, которая и снимала, их зажала. Текст выступления мне пока не давали. Видимо, потому, что мое вступление к передаче должно было по плану записываться последним. В один из перерывов я подошел к режиссеру и аккуратно намекнул, что пора бы мне и на текст взглянуть. Время-то идет, а я бы потренировался лишний раз. Из ответа режиссера я к своему удивлению, смешанному с ощущением некоторой невероятности, уяснил, что заготовленного текста нет, и я могу товорить, что хочу. Лишнее они потом вырежут, исходя из продолжительности передачи (и содержания моей речи, мысленно добавил я). – Ну, - говорю, - ребята, вы даете. Вот это свобода Режиссер хмыкнул и с очевидной неискренностью согласился Пришлось творить на ходу. Но мыслей особых не было. Я остро ощутил отсутствие необходимой подготовки. Это не химия, где можно было бы сходу ввернуть что-либо про молекулы, или про ДНК с хромосомами, или про ферменты как биологические катализаторы вкупе с соответствующей историей к месту из древнеегипетских времен или на худой конец из боевых операций союзников в южной части тихоокеанского театра военных действий – и все бы пошло как по маслу. А тут что – что Ленин родился в Симбирске? Что он с детства любил музыку? Что снаряд с «Авроры» чудом не угодил в петроградскую консерваторию? Что «мало расстреливаем профессоров»? В общем, в отличие от своей прямой специальности, про Ленина и музыку – а именно эта связка мне была нужна – мне сказать ровным счетом было нечего. По крайней мере того, что аудитория не знала бы и без меня. За вдохновением обратился к сотруднице музея. Та про музыку тоже не знала, но по моей просьбе рассказала то, что посетителям обычно не рассказывают. Показала узенький лежачок типа жесткий диванчик за дверью, на котором всегда спал Сталин, когда наведывался к Ильичу в Горки. Ложе действительно было более чем спартанское. Провела меня в гараж и показала ленинский «Мерседес» на гусеничном ходу. Иначе в распутицу, по словам экскурсоводши, в Горки было не добраться. В общем, на искомую мысль о музыке и вожде меня это не наводило. Лунной сонатой в гараже не пахло. Бродя по музею с блокнотом в руках в поисках соответствующей мысли, я поднялся на второй этаж. И оказался перед тем самым Кабинетом Ленина, так знакомым по сотням снимков, рисунков, портретов. Дверной проем перегораживала красная лента. Вокруг – ни души. Я приподнял ленту, прошел под ней на полусогнутых, и очутился перед реликвенным ленинским Столом. Сел в кресло, сдвинул чернильницу, ручки и прочие канцелярские принадлежности, положил свой блокнот – и мысль появилась. Мысль не была просветительской, она не содержала ничего такого, что удивило бы специалистов, да и телезрителей. Я просто набросал то, что... ну в общем, здесь, в моем описании, и не важно. Там было немного про Большой театр, про мурашки по коже от «Вдоль по Питерской» в исполнении Ворошило. И еще, к делу вроде бы не относящееся. А потом поставил всю стейшенери аккуратно на место, и спустился обратно к своим. Запись прошла вроде нормально. Замечаний не было. Передача прошла по первому каналу 21 апреля 1980 года. Пресса ее не отметила, насколько я знаю. До начала моей «своей», «авторской» программы на ЦТ оставалось еще семь лет. Но это уже отдельный рассказ Оглавление |
|