Иерусалимский университет. Из серии книг "Библиотека Юдаики"

Дж. Д. Клиер

Царь Александр I вступил на престол в марте 1801 г., после убийства императора Павла. Он был молод и преисполнен реформаторского пыла. Ранние годы его царствования, прежде чем молодого императора отвлекли внешнеполитические события, были отмечены горячим стремлением к внутренним преобразованиям, в том числе к разработке конституции и к смягчению тягот крепостного права.

Большинство широкомасштабных социально-политических замыслов Александра не выдержало столкновения с русской действительностью, но попытка преобразовать жизнь евреев все-таки состоялась в 1804 г. Принятое в этом году «Положение о евреях» важно не только как веха в истории судеб русского еврейства, но и как пример для изучения методов александровских реформ.

К 1801 г. российская администрация уже не могла игнорировать существование еврейского вопроса, даже если бы хотела. Получение городскими евреями избирательных прав после второго и третьего разделов Польши постоянно вызывало инциденты, требовавшие вмешательства властей. Выборы, проходившие согласно статьям Жалованной грамоты городам, нередко сопровождались нарушениями и даже беспорядками, поскольку христиане-избиратели противились участию евреев в выборах. Чтобы удовлетворить, хотя бы частично, оскорбленные чувства христиан, русские губернаторы старались сохранить спокойствие в обществе при помощи административных распоряжений, регулировавших ход выборов. Такие шаги подлежали утверждению Третьего департамента Сената, куда поступали и протесты евреев против нарушения их законных прав.

2

Так, 20 августа 1802 г. Сенат заслушал рапорт губернатора Волыни и Подолии, генерала А.Г.Розенберга, о муниципальных выборах. Он писал, что его предшественник, И.Г.Гудович, вмешивался в выборы в ответ на жалобы евреев, которых ущемляли в избирательных правах. Гудович, на основании статьи 127 Городового уложения, согласно которой иностранцам позволялось занимать половину выборных муниципальных должностей, разрешил равное представительство христиан и евреев. Возглавлять же выборные органы (т.е. суды, магистраты) могли только христиане. (Это тот самый «ложный прецедент», который рассмотрен нами в третьей главе этой книги.) Но Розенберг видел недостатки в системе Гудовича.

Он утверждал, что евреи, благодаря своей организованности, имеют перевес в голосах и стараются выбирать христиан, не знающих ни судопроизводства, ни даже грамоты, так что фактически магистраты управляются евреями. Во избежание этого власти Подольской губернии распорядились, чтобы впредь евреи занимали в магистратах не более трети должностей. Розенберг пошел дальше и предложил проводить выборы в двух раздельных куриях - христианской и еврейской, лишив тем самым евреев возможности влиять на избрание христианских членов магистрата.

7 октября 1802 г. Сенат утвердил это распоряжение Розенберга и разослал указы, устанавливающие такой же порядок выборов в Могилевской, Витебской, Киевской, Минской, Гродненской и Виленской губерниях. (Но вскоре, уже в ноябре 1802 г., эта мера вызвала жалобы со стороны евреев Каменец-Подольска. Они утверждали что христиане нарушают новую систему, причем даже избирают на должности людей, не принадлежащих к купечеству, и используют свое численное преимущество, чтобы безжалостно выколачивать из евреев налоговые недоимки, не трогая при этом должников из христиан. Евреи просили Сенат ответить им, почему позволяется эта дискриминация, - ведь даже преступники вправе знать, в чем их обвиняют.) Наконец, 9 декабря 1802 г. Сенат уточнил, что названные правила распространяются только на города Гродненской и Виленской губерний, составлявших Литовское генерал-губернаторство.

Эти решения Сената вызвали новый кризис. Генерал-губернатор Литвы барон Л.Л.Беннигсен запросил разъяснения к сенатскому распоряжению от 9 декабря. Городовое уложение не было автоматически распространено на все земли, присоединенные в результате последних разделов Польши, и поэтому, как писал Беннигсен, в литовских городах сохранялась двойная судебная система, основанная на старинном магдебургском праве. Для рассмотрения гражданских дел существовала магистратура, уголовными же делами ведал «войтовско-лавничий суд». Поскольку Сенат в своем указе не упомянул эти судебные инстанции, то значит ли это, спрашивал Беннигсен, что они отменены, а если нет, то следует ли допускать евреев к участию в войтовско-лавничьих судах? Этот запрос сопровождался возмущенными протестами из Вильно и Гродно, в которых говорилось, что Сенат нарушил традиционные привилегии литовских городов, подтвержденные русской короной В петиции виленского мещанства подчеркивалось, что евреи никогда не имели избирательных прав в этом городе и что они станут источником пагубного влияния, так как «не имеют они никакой идеи о морали». Далее в петиции говорилось, что общество утратит доверие к институтам самоуправления, как только они окажутся в руках иноверцев, стоящих ниже христиан по общественному положению. Иностранцы потеряют всякую охоту селиться в городе, где всем заправляют евреи, и кончится тем, что в Вильно только они и останутся.

Но на Сенат подействовала не столько мрачная картина будущей гибели Вильно, сколько ссылка на закон, по которому евреи в Литве никогда не пользовались правом заседать в муниципальных органах. Беннигсен подтвердил, что магдебургское право действовало на литовских землях задолго до их присоединения к России, а евреям, согласно ему, не позволялось участвовать в выборах. Тогда Сенату не осталось ничего другого, как ввести постановлением 25 августа 1803 г. порядок, при котором правило о замещении евреями трети выборных мест осталось в силе только там, где они и в прошлом имели избирательные права. Воспринимать же его как закон, дающий всем литовским евреям избирательное право, не следовало. В ответ на это поступила новая петиция от еврейских общин Виленской и Гродненской губерний от 31 августа 1803 г. Ссылаясь на екатерининские указы 1794 и 1795 гг., дозволявшие избрание евреев на муниципальные должности на основании Городового уложения, авторы петиции просили распространить эти права на всех евреев Российской империи.

3

Жалобы по поводу положения евреев поступали и с Украины. В 1802 г., в донесении центральным властям, киевский губернатор П.Панкратьев писал о неудовлетворительных результатах прежних мер по выдворению евреев из сельской местности. В растущем обнищании евреев он видел следствие взимания с них двойного налога и необходимости арендовать землю и жилье у польских помещиков. (Эта причина обнищания евреев была названа впервые.)

Этот калейдоскоп постановлений и петиций заставил министра внутренних дел, В.Кочубея, просить царя Александра распорядиться, чтобы Сенат наконец разобрался с избирательными правами евреев. 15 декабря 1803 г. Сенат получил соответствующее повеление императора и приступил к его исполнению. Был тщательно изучен ход событий и объяснена ошибочность предположений, приведших к появлению указа от 9 декабря 1802 г., который следовало отменить.

В итоговом докладе Сенат выражал согласие с законодательным принципом, следуя которому надлежало отказать евреям во всех правах и привилегиях, если они не были им специально пожалованы в той или иной конкретной местности. Сенат признал, что на основании законов от 8 декабря 1792 г. и 3 мая 1795 г. евреи получили равные права с другими мещанами Белоруссии (точнее, белорусских земель, полученных по второму разделу). Литвы это не касалось, так как там оставалась в силе традиционная местная правовая система, отрицавшая представительство евреев в выборных органах.

Возможно, это было правомерное решение на основе законодательного прецедента, но оно породило множество дополнительных проблем. Литовские евреи оказались во власти своих христианских конкурентов: закон признавал их купцами и мещанами, несущими «равномерно все государственные и гражданские повинности с прочими их собратьями, в польских же Других губерниях живущими», но от участия в стоящих над ними судебных и административных органах они были отстранены. В старой Польше это неравноправие компенсировалось существованием разрешенного властями самоуправляемого кагала, но в России екатерининский указ 3 мая 1795 г. ограничил сферу деятельности кагала лишь религиозными вопросами. Не было никаких оснований думать, что ограничение власти кагала не касалось литовских евреев, и так бесправных Вопрос явно требовал дальнейших уточнений.

Проводником еврейской реформы стал особый орган, учрежденный Александром I 9 ноября 1802 г., - «Комитет для организации жизни евреев», или Еврейский комитет, Остается не совсем ясно, как именно возникла идея его создания и какие полномочия на него возлагались. Преамбула к «Положению о евреях» 1804 г. гласила:

«По жалобам, многократно к Нам в Правительствующий Сенат доходившим, на разные злоупотребления и беспорядки во вред земледелия и промышленности обывателей в тех губерниях, где евреи обитают, происходящие, признали Мы нужным указом, в день 9 ноября 1802 года Правительствующему Сенату данным, составить особенный комитет для рассмотрения дел к сему относящихся, и для избрания средств к исправлению настоящего евреев положения».

Упомянутые здесь жалобы - это, вероятно, известные донесения предводителей дворянства либо обращения в Сенат по поводу избирательных прав евреев. Возможно также, что в преамбуле просто выражено общее ощущение необходимости еврейской реформы. Мотивация вполне могла исходить и от Г.Р.Державина, назначенного первым александровским министром юстиции в 1802 г., когда учреждалась система министерств. Как описывал дело сам Державин, Еврейский комитет был образован специально для того, чтобы осуществить его проект реформы, и должен был действовать через его же министерство. Но следует с осторожностью относиться к свидетельству Державина, потому что он написал это уже после всех событий, стремясь доказать, что комитет не выполнил свой долг - не сумел поставить евреев под необходимый контроль.

4

Но, что бы ни утверждал Державин, совершенно очевидно, что Комитет с самого начала рассматривал несколько различных планов и, нимало не смущаясь, переделывал или отбрасывал существенные элементы державинского проекта. Комитет изучал даже такие особенности хозяйственной жизни Белоруссии, которые совсем не имели отношения к «Мнению» Державина. Так, рассматривался вопрос о чиншевой шляхте - группе обедневших дворян, не располагавших ничем, кроме родословной, которую русские власти хотели приписать к крестьянству. Это показывает, насколько сложнее и многограннее была стоявшая перед Комитетом задача, чем представлялось Державину.

Если бы главной целью властей и вправду было претворение в жизнь державинского проекта, то едва ли царь мог бы собрать Комитет, менее пригодный к сотрудничеству с Державиным. За единственным исключением, он состоял из людей, неприятных Гавриилу Романовичу, олицетворявших, в его глазах, все дурное в окружении царя. Исключением был граф В.А.Зубов, брат последнего фаворита Екатерины II. Однако Зубов умер 21 июня 1804 г., раньше, чем государю был представлен окончательный вариант доклада Комитета, и не успел сыграть заметную роль в его деятельности. Прямым же идейным соперником Державина в составе Комитета был министр внутренних дел В.П.Кочубей.

Отношения с Кочубеем и его министерством омрачала целая череда конфликтов из-за превышения Державиным должностных полномочий. Но если Кочубея Державин просто не любил, то к его сотруднику и помощнику М.М.Сперанскому, делавшему блестящую карьеру в российской администрации, он пылал настоящей ненавистью. По словам Державина, Сперанский «водил Кочубея за нос». Хуже того, он будто бы продался евреям - в своих мемуарах Державин обвинил Сперанского в получении громадной взятки от еврейских общин за подрыв реформаторской деятельности Комитета. Особенно раздражало Державина то, что Кочубей полностью полагался на Сперанского как в работе Комитета, так и во многих других делах. Кроме названных лиц, в Еврейский комитет входили князь А.Чарторыйский и граф С.Потоцкий - оба поляки, а потому для Державина люди особенно неприятные.

Как выходец из глубокой русской провинции, он был полон неприязни к «лукавым полякам», считал их предателями, норовившими сохранить благосостояние своей расчлененной страны в ущерб интересам России. Участие обоих поляков в Комитете дало Державину повод впоследствии заявить, что его «Мнение» оказалось совершенно выхолощенным в результате «польского заговора». «Заговорщики», при попустительстве русских членов Комитета, якобы намеревались сохранить в неизменном виде экономическую жизнь русско-польских пограничных земель, основанную на финансовой эксплуатации крестьянства магнатами при помощи евреев-посредников. И Чарторыйский, и Потоцкий как раз входили в число таких магнатов - оба имели крупные земельные владения и принадлежали к польской аристократии. Но сомнительно, чтобы они так или иначе выступали сторонниками сохранения существующего статуса евреев.

Отношения между Державиным и Потоцким еще больше осложнились из-за произошедшего в 1803 г. знаменитого конфликта по поводу привилегий в Сенате - яростной публичной перепалки, после которой Державин несколько раз позволил себе вслух выразить сомнения в патриотизме Потоцкого. При столь явной взаимной несовместимости участников, заседания Комитета нередко проходили очень бурно, так что его члены вряд ли опечалились, когда 8 октября 1803 г Державин оставил государственную службу и пост в Комитете - впрочем, по причинам, не относящимся к последнему. Его место занял новый министр юстиции, П.В.Лопухин, не сыгравший, впрочем, заметной роли в работе Комитета.

Хотя Державин невысоко ставил своих оппонентов, на самом деле это были люди весьма опытные, способные, облеченные доверием царя. Широко образованные, повидавшие мир, они, в отличие от Державина, были свободны от национальных предрассудков. Виктор Кочубей (1768-1834) учился в Швеции, Франции и Швейцарии, объехал всю Европу. До смерти императора Павла он занимал непростой и ответственный пост русского посла в Константинополе, а 8 сентября 1802 г. был назначен министром внутренних дел. Более того, он входил в Негласный комитет ближайших конфидентов Александра (вместе с Н.Н.Новосильцевым, графом П.А.Строгановым и коллегой по Еврейскому комитету А.Чарторыйским). Этот кружок молодых реформаторов тайно разрабатывал преобразования, к которым стремился недавно взошедший на престол император.

5

Князь Адам Чарторыйский (1770-1861) - потомок старинного литовского рода и один из ближайших сподвижников молодого Александра, особенно в сфере внешней политики. Блестяще образованный, учтивый молодой человек впервые попал в Россию в качестве заложника во время разделов и решил продолжать здесь свою карьеру, чтобы помогать восстановлению Царства Польского под русским протекторатом. Поскольку же Чарторыйский был далек от тайных происков и от желания сорвать планы государя, он был включен в Еврейский комитет как знаток польских дел. Император Александр надеялся, что реформа получит поддержку и содействие со стороны поляков, - он был слишком умен, чтобы разделять державинские бредовые взгляды на этот народ. Так или иначе, Чарторыйский и Потоцкий, независимо от их политических пристрастий, все же были лучше подготовлены к обсуждению проблем Польши, пусть и с позиции заинтересованных польских магнатов, нежели Державин.

Князь Адам Чарторыйский (1770-1861) - потомок старинного литовского рода и один из ближайших сподвижников молодого Александра, особенно в сфере внешней политики. Блестяще образованный, учтивый молодой человек впервые попал в Россию в качестве заложника во время разделов и решил продолжать здесь свою карьеру, чтобы помогать восстановлению Царства Польского под русским протекторатом. Поскольку же Чарторыйский был далек от тайных происков и от желания сорвать планы государя, он был включен в Еврейский комитет как знаток польских дел. Император Александр надеялся, что реформа получит поддержку и содействие со стороны поляков, - он был слишком умен, чтобы разделять державинские бредовые взгляды на этот народ. Так или иначе, Чарторыйский и Потоцкий, независимо от их политических пристрастий, все же были лучше подготовлены к обсуждению проблем Польши, пусть и с позиции заинтересованных польских магнатов, нежели Державин.

Граф Северин Потоцкий (1762-1829) получил образование за границей, в Люцерне и Женеве. В юности он был пылким польским патриотом и играл заметную роль в деятельности реформаторского Четырехлетнего сейма. Он был знаком с Тадеушем Чацким, энергично отстаивавшим в Сейме необходимость еврейской реформы. Затем Потоцкий примкнул к тем полякам, которые надеялись, что национальное возрождение настанет в их стране благодаря русскому трону, и в 1793 г. начал службу в России. Он был дружен с царевичем Александром Павловичем, что впоследствии привело его на высшие государственные должности. Среди них был и пост члена российского Сената, на котором Потоцкий деятельно прослужил много лет.

Кочубей, Чарторыйский и Потоцкий имели много общего. Все они были завзятыми либералами, каких множество появилось в начале александровского царствования, Они были приверженцами французского рационализма с его постулатом об образовании и «просвещении» как исходных двигателях совершенствования общества. Потоцкий и вошел в историю России, главным образом, благодаря своим трудам на ниве просвещения. В 1802 г. он был назначен главой Особого школьного комитета при Министерстве народного просвещения. Потом, в 1803-1817 гг., он служил начальником Харьковского учебного округа, где, прежде всего, пытался вывести Харьковский университет на европейский уровень. В Сенате он работал в Третьем департаменте, ведавшем наукой, образованием, искусствами, а также вопросами, связанными со статусом евреев.

К деятельности в сфере народного просвещения был в значительной мере причастен и Чарторыйский - в 1803 г. его назначили руководить образованием в польских губерниях. Он весьма целенаправленно использовал учебные заведения, а особенно - Виленский университет, для распространения польского национализма. По воспоминаниям Чарторыйского,

«Виленский университет был чисто польским, и в четыре года вся русская Польша покрылась школами, в которых процветало польское национальное чувство Университет, в который я назначил самых выдающихся литераторов и ученых в стране, наряду с заслуженными иностранными профессорами, руководил этим движением необыкновенно усердно и разумно. Последствия этого, о которых русские потом глубоко сожалели, в то время, казалось, естественно проистекали из благородных намерений императора в отношении поляков».

Из этих слов Чарторыйского вытекают важные выводы: если школы можно использовать для того, чтобы сделать поляков хорошими гражданами Польши, то отчего бы не попытаться при их помощи сделать из евреев хороших российских верноподданных? Именно это и предусматривалось статьями об образовании в «Положении о евреях» 1804 г., особенно в части преподавания европейских языков.

6

Кочубей также занимался вопросами народного образования, а в 1801 г. был назначен членом Комиссии народного просвещения в Новороссийской и Астраханской губерниях. Поскольку и Державин признавал важность образования, то, по крайней мере, в этом вопросе в Комитете царило единодушие В том же году, когда появилось «Положение о евреях», Александр дал ход глубинной реформе университетского образования, имевшей много схожих черт с еврейской реформой. Неудивительно поэтому, что первые десять статей «Положения» касались различных аспектов образования и просвещения евреев.

В деятельности Еврейского комитета играли важную роль и другие его сотрудники, но их участие хуже отражено в документах. Многие историки предполагали, что каждый член Комитета был уполномочен привлечь себе в помощь собственного «эксперта по еврейским делам». Сам Державин в свое время намеревался собрать несколько старейшин и прославленных раввинов для сотрудничества в практическом воплощении идей его «Мнения». В частности, он особо рекомендовал назначить консультантом Комитета Ноту Хаимовича Ноткина. Ноткин являлся естественным кандидатом на этот пост, так как обладал одновременно важными экономическими связями с высшей русской бюрократией и явно выраженным стремлением преобразовать жизнь евреев. Он уже подавал проекты реформы генерал-прокурору Алексею Куракину в 1797 г. и Державину в 1800 г. По мнению Ю.Гессена, под влиянием того варианта реформы, который Ноткин представил в Еврейский комитет, удалось смягчить многие крайности державинского проекта.

Богатый купец и подрядчик из Белоруссии Абрам Перетц также был связан с Комитетом. Д.Фишман назвал его «еврейским помощником Сперанского». Перетц занимался налоговыми откупами, подрядами в кораблестроении, соляной торговлей и был в Петербурге человеком известным; первоначально же прочность его положения гарантировалась связями с фаворитом императрицы, Григорием Потемкиным. Он был близок с Михаилом Сперанским и другими русскими государственными деятелями. Родной дом Перетца в Могилеве являлся центром для финансовой и экономической верхушки белорусского еврейства, среди которой были и первые последователи берлинской Гаскалы.

Поэтому вполне естественно, что в числе петербургских домашних Перетца оказался писатель Лейб Невахович, считающийся основоположником еврейской литературы на русском языке. Перебравшись в северную столицу, Перетц оторвался от еврейских корней - он даже не входил в правление Еврейского погребального общества в Санкт-Петербурге, единственного общинного института в городе, которой неизменно возглавляла элита общины В конце концов семья Перетца после 1813 г. перешла в православие. О степени их ассимилированности в русском обществе говорит то, что сын Перетца, Григорий, был замешан в восстании декабристов 1825 г. Неудивительно поэтому, что Перетц не проявлял такого же энтузиазма по поводу еврейской реформы, как Ноткин, и не соперничал с ним за влияние в Комитете.

Ноткин и Перетц принадлежали к старому, традиционному типу еврейского политика - штадлана, или высокопоставленного посредника. А Иегуда Лейб бен Hoax (или Лейб Невахович), живший в петербургском доме Перетца, воплощал совершенно новый для России тип политического деятеля - еврейского публициста. Подобные публицисты, представленные во Франции Исааком де Пинто и Залкиндом Гурвитцем. использовали свое литературное дарование и виртуозное владение языком страны, чтобы занять место рядом с христианскими авторами, такими, как Х.-В.Дом, в борьбе за «гражданское совершенствование» евреев.

7

Неваховича часто считают одним из первых, если не самым первым, русским маскилом. По мнению Д.Фишмана, вариант его сочинения «Вопль дщери иудейской» на иврите «являлся сколь апологетическим произведением, столь и трактатом в русле Гаскалы»2'. Следует отметить, что, даже порвав связь с иудаизмом и перейдя в христианство, Невахович сохранил интерес к Гаскале. Так, его имя значится среди подписчиков первоначального печатного органа берлинской Гаскалы, «ГаМеасеф», на 1809 г.. Каковы бы ни были его идейные связи с маскилами, ничто в начале карьеры Неваховича не предвещало неизбежного разрыва между традиционалистами и Гаскалой. Совсем наоборот: Невахович выступал как официальный переводчик с еврейского на русский в знаменитом деле Шнеура Залмана и упомянул об освобождении главы хасидов в оде на восшествие Александра I на престол в 1801 г..

Невахович первым из русских евреев попытался воздействовать на их восприятие русским обществом, издав в Санкт-Петербурге в 1803 г. свое произведение «Вопль дщери иудейской» на русском языке. На появление книги, несомненно, повлияла деятельность Еврейского комитета, так как автор посвятил ее министру внутренних дел Виктору Кочубею. Исправленный и дополненный перевод на иврите вышел в Шклове в 1804 г. под названием «Кол шаават бат иехуда» и был посвящен двум главным еврейским участникам Комитета, Ноте Ноткину и Абраму Перетцу. Сверх того, русская версия «Вопля» включала в себя риторическое обращение, озаглавленное «Чувства верноподданного по случаю учреждения Комитета для Устроения евреев к пользе государства и их самих», и драматическую сцену между Религиозной Нерепимостью, Правдой и Терпимостью. которая заканчивалась тем, что буйная Нетерпимость обращалась в бегство.

Невахович не просил для евреев никаких особых прав перед законом, а обращался к общечеловеческим идеалам, призывая к фундаментальному изменению в отношении православных к евреям. Сочинение написано в сентиментальном стиле своей эпохи и отражает различные течения мысли французских просветителей. Невахович воплотил многострадальный еврейский народ в образе «Дщери Иакова», преследуемой и гонимой из земли в землю и наконец обретающей убежище в веротерпимой александровской России. Он обращался к русскому народу с просьбой подтвердить истинность тех упований, которые возлагал на него еврейский народ. Ведь, как писал Невахович, у русских уже нет причин ненавидеть евреев, так как сама Природа вопиет против религиозной нетерпимости. «Невинные младенцы, сколь бы различна ни была вера их родителей, играют друг с другом без неприязни, любя друг друга без малейшей ненависти; но, о ужас! - они начинают говорить и родители разлучают их, разлучают навеки». Вслед за Джоном Локком, Невахович утверждал, что именно неправильное воспитание и предрассудки превращают товарищей детских игр в смертельных врагов. Бессмысленной ненависти, порождаемой религиозным фанатизмом, он противопоставил ценности, выраженные в произведениях, легших в основу взглядов французских просветителей, - в трактате Мендельсона «Иерусалим» и в драме Лессинга «Натан Мудрый». Невахович напомнил читателям, что старые суеверия несут людям лишь ненужные страдания.

Далее автор призывал христиан осознать прирожденные дарования евреев: «Вы ищете в человеке еврея - нет, ищите в еврее человека, и будьте уверены, что найдете его». Он писал, что многих христиан уже связывают с евреями дружественные отношения, а если случается, что отдельные евреи совершают дурные поступки, то это результат многовековых религиозных преследований. Евреи, сохранившие веру в чистоте, не могли не быть хорошими людьми и хорошими гражданами, ибо, как показал Мендельсон, в иудаизме есть все, что должно быть в человечном и гуманистическом учении.

8

Стремясь помочь работе Еврейского комитета, Невахович обращался к принципам знаменитого екатерининского «Наказа» Уложенной комиссии 1767 г. В этом документе говорится о тщетности стремления исправить недостатки целого народа лишь устрашением и наказаниями. С другой стороны, в таких странах, как Англия, Голландия и Дания, гражданские права сделали евреев полезной составной частью общества. В заключение Невахович обращался к русскому народу:

«Благородные россияне! - деяния ваши чрезвычайны; величие подвигов ваших уменьшает, или со временем уничтожает уныние побежденных вами народов. Никому не постыдно быть вам покоренным, вам, превышающим самый Рок.

Когда вы повелеваете Року, - и Рок опускает долу тяжкий и страшный свой жезл: то повелите ему, да престанет он гнать народ иудейский! - Ведаю, что переменить сердца и мысли есть дело труднейшее в свете и требующее, может быть, столетнего труда: но ведаю и то, что предприятия россиян имеют всегда быстрейшие и почти неимоверные успехи. Дух Севера взыскует великих дел, и так да утвердит он новую и блистательную эпоху, переменив образ мыслей об уничиженной и слезящей дщери Израиля!»

Еврейские общины Российской империи максимально использовали присутствие своих влиятельных представителей в Петербурге. По-видимому, Державин не ошибался, утверждая, что евреи собирают крупные денежные суммы на «подарки» членам Еврейского комитета и что посредником в этих делах выступает не кто иной, как Нота Ноткин. Такова была обычная еврейская практика ведения дел с христианскими властями, и такие «подарки» редко не принимались, несмотря на праведный гнев Державина.

Общинная книга записей минского кагала, или «пинкас», содержит красноречивые свидетельства подобного рода. 31 октября 1800 г. старшины кагала ассигновали средства на поездку делегации в Витебск «для изучения тамошних учреждений». Это постановление выглядит странно. Чему могла научиться крупная и гордившаяся собой община Минска у своей скромной витебской «младшей сестры»? Чтобы понять это, надо вспомнить даты: Витебск входил в состав Российской империи с 1772 г., Минск же - только с 1793 г. Поэтому минские кагальники хотели узнать, «как это делали в Витебске», чтобы овладеть тонкостями обращения с новыми русскими хозяевами.

Книга минского кагала показывает, насколько серьезно общинное руководство относилось к поддержанию хороших отношений с христианскими властями. Они прекрасно изучили календарь своих соседей и преподносили им подарки к Пасхе, Рождеству, Новому году. Например, на Рождество 1802 г. кагал раздал в подарок 82 фунта сахара-рафинада. В 1803 г. минский городничий получил 15 рублей как свадебный подарок. В 1797 г. представителю кагала выделили деньги «на устройство в ратуше закуски и попойки для судей, занимающихся ныне в ратуше делом еврейских ремесленников, которое поступило в магистрат». В 1802 г. кагал внес 100 рублей в городскую казну «в счет иллюминации при случае визита Императора Александра 1 -го в Минск».

Петербургские штадланы, как хорошо понимали провинциальные общины, попали «в случай» и получили доступ к высшим лицам в государстве лишь благодаря своему богатству и капризу фортуны. Польское еврейство выработало иные, более изощренные методы защиты своих интересов, воплощенные в общегосударственных еврейских советах, или ваадах. Эти органы официально признавались польским государством. В них входили представители, которые, в отличие от штадланов, по всей форме назначались своими общинами. И хотя польское государство упразднило ваады в 1764 г., традиции и приемы их деятельности продолжали существовать. Нередко фактическое наличие ваадов заставляло власти считаться с ними, как было в 1789 г., когда полномочные представители кагалов отправились в Варшаву для защиты еврейских интересов на Четырехлетнем сейме. В России подобным примером была еврейская депутация с обширными полномочиями, явившаяся в 1785 г. из Белоруссии в Петербург, чтобы просить Сенат гарантировать права евреев, данные им Городовым уложением. Всякий раз, как евреям представлялся случай выступить советниками официальных властей, они проявляли полную готовность к сотрудничеству, как, например, в августе 1773 г., когда еврейские делегаты собрались в Полоцке по приглашению властей.

9

Неудивительно, что, впервые услыхав о создании Еврейского комитета, евреи откликнулись на это известие традиционным образом, освященным временем. Император Александр назначил членов Комитета в ноябре 1802 г., а шесть недель спустя собралось руководство минского кагала, чтобы избрать представителей в столицу:

«Вследствие распространившихся неблагоприятных слухов из столицы, Петербурга, о том, что дела, касающиеся всех евреев вообще, переданы ныне в руки пяти сановников, с тем, чтобы они распоряжались ими по своему усмотрению, необходимо поехать в столицу С.-Петербург, и просить Государя нашего, да возвысится слава Его, чтобы они не делали у нас никаких нововведений».

Когда правительство, предупрежденное Нотой Ноткиным, узнало о тревоге и волнении в еврейских общинах, оно решило использовать ситуацию, чтобы получить нужные Комитету сведения от самих евреев. 21 января 1803 г. министр внутренних дел Кочубей разослал циркуляр губернаторам западных губерний, в котором велел им внушить еврейским общинам, что

«...при учреждении комитета о евреях никак не было в намерении стеснять их состояние или умалить существенные их выгоды; напротив того, предполагается им лучшее устройство и спокойствие, а потому оставались бы они в твердой уверенности к правительству, пользу их надзирающему».

Одновременно Кочубей распорядился, чтобы каждый губернский кагал выбрал депутатов и направил их в столицу «для личного объяснения, открыв способы самим кагалам, чрез посредство начальников губернии, изъяснить мысли их о лучшем устройстве, и таким образом удостоверив заключения свои всеми сведениями и сравнив их со всеми местными уважениями».

По предположению Ю.Гессена, из-за финансовых трудностей лишь общины Минска, Каменец-Подольска, Могилева и Киева смогли направить представителей в столицу, причем многие их них были купцами первой гильдии, Первые еврейские делегаты начали прибывать летом 1803 г.

Существует мало документальных свидетельств об их роли как информаторов или консультантов в период разработки первого варианта «Положения». В официальном обзоре деятельности Комитета просто говорится, что еврейским депутатам был представлен проект «Положения» на предмет исправлений и дополнений. После долгой проволочки депутаты ответили, что не могут дать свои замечания, не посоветовавшись с общинами, и попросили шесть месяцев на консультации. Комитет не согласился, так как предвидел, что «по опыту медлительности в объяснениях депутатов» консультации эти окажутся бесполезными. Мало того, «по неопределенности и разнообразию мнений» они лишь вызовут распространение вредоносных слухов среди евреев.

Тем не менее твердо придерживаясь того принципа, что евреи должны участвовать в преобразовании своей собственной жизни, комитет приказал губернаторам передать проект «Положения» в кагалы, чтобы «не делая в статьях сих никакой отмены, представили они виды свои к дополнению их новыми средствами, кои бы пользе их, по местными уважениям, принять было можно».

Комитет был весьма разочарован ответами, полученными из общин. Главное требование кагалов состояло в том, чтобы вступление в силу различных статей нового «Положения» было отсрочено на пятнадцать-двадцать лет. В первую очередь это касалось статей, относящихся к виноторговле и арендаторству. Утомленный несговорчивостью евреев. Комитет отверг эти просьбы и подал окончательный проект «Положения» на утверждение императору.

10

И современники, и позднейшие историки критиковали политику общинного руководства и его представителей в столице как бессмысленное упрямство. Безымянный комментатор - определенно, еврей - в 1807 г. писал о представителях общин в Петербурге, что «выбор их руководим был одним суеверием и страстью богачей». Он привел нелестное для них сравнение с просвещенными петербургскими штадланами, впрочем сожалея о том, что последние не сумели воспользоваться своей образованностью и просвещенностью, чтобы критически осмыслить истинное положение вещей. Эту тему развил Ю.Гессен, описавший кагальную верхушку как богатых плутократов, хозяев общины и врагов всяких перемен, пусть даже выгодных для общины в целом, но грозящих их полновластию. Эта политика привела к неудаче: «Таким образом, надо думать, что влияние депутатов отразилось на «Положении» в самом ничтожном размере».

Но столь строгие оценки опровергаются данными из архивов. В них сохранились документы минского и киевского губернских кагалов, говорящие о хитроумных - и до известной степени успешных - шагах, предпринятых в связи с разработкой проекта «Положения». В частности, есть сведения о том, что кагалы пытались защитить интересы всех слоев общества, а не только общинной аристократии. Так, минский кагал внес предложение разрешить богатым евреям покупать деревни, чтобы строить в них мануфактуры и нанимать на работу бедных евреев. Конечно, здесь явно отразились интересы элиты кагала, тем более что затем следует рекомендация разрешить евреям - владельцам таких деревень, заводить в них винокурни. Но одновременно кагалы горячо предостерегали от последствий поспешных переселений, утверждая, что главными жертвами окажутся еврейские бедняки.

Язык ответов еврейских общин был взвешенным и четким. Киевский кагал, в духе правительственной риторики, писал о «священном долге» евреев следовать указаниям властей ради собственного экономического преображения. Авторы рекомендаций явно понимали, что прямое сопротивление принесет нежелательный результат, и старались облечь свои возражения в мягкие формулировки. Труднее всего было катальным старшинам проникнуть в суть высокопарных слов «Положения», и объяснить его составителям реалии экономической жизни сельских евреев. Из Минска предупреждали о возможных экономических последствиях «Положения», верно предвидя, что скоропалительное выселение евреев из сельской местности и перемещение их в города подорвет силы общины и приведет к всеобщему краху еврейства.

Киев, со своей стороны, напоминал о последствиях для крестьянского хозяйства. После отъезда еврейских корчмарей (численность которых оценивалась в 30 тысяч человек) такому же числу трудоспособного крестьянства пришлось бы оторваться от хозяйства и занять их место. Деревенская корчма являлась не просто источником «отравления крестьянства». Она выступала как главный канал связи с рынком. Еврей-посредник скупал небольшие излишки крестьянской продукции и удовлетворял потребности сельского населения в товарах, не производившихся в деревне. Разрушение еврейской коммерческой сети в селе привело бы к обеднению и деревни, и самих евреев. Оба кагала соглашались, что экономическое преобразование жизни евреев желательно и необходимо, но лишь при условии его постепенного осуществления на протяжении десятилетий. Поспешность же могла привести к катастрофическим последствиям, что и подтвердили дальнейшие события.

И Киев, и Минск выделили сферу, в которой жизнь евреев особенно остро нуждалась в изменениях. Многие евреи проживали в частных имениях, где полностью зависели от прихотей и капризов хозяев-магнатов. Переход крупных коронных владений в частные руки ухудшил положение дел. Поэтому, если правительство действительно желает защитить и исправить евреев, писали из кагалов, следует установить законодательные преграды помещичьему произволу в отношении евреев. Стоит ли удивляться, что этот разумный совет, поддержанный киевским и минским губернаторами, не отразился в «Положении», составленном при участии польских магнатов. Единственный его отзвук слышался в неопределенных словах «Положения» о том, что евреи - народ свободный и не подлежат закрепощению. Отношения между евреями и владельцами их местечек - «штетлов» со временем не улучшались, служа постоянным поводом для еврейских прошений и жалоб».

11

Неспособность кагалов отсрочить или изменить план катастрофической перекройки общества, приведенный в действие «Положением», заставляла историков расценивать их тактику как полное поражение. Но в этих оценках не учитывается один явный успех политики кагалов - в основном из-за того, что он никак не отразился в окончательном варианте «Положения». Из ответов общин вытекает, что, до предпоследнего варианта включительно, в проекте «Положения» присутствовала идея учреждения Синедриона, как задумал его Державин и, отчасти, Нота Ноткин.

Раньше высказывалось предположение, что грандиозные планы установления особой должности «протектора» евреев были отброшены на ранней стадии деятельности комитета, возможно - когда его покинул Державин. Киевский и минский кагалы потратили на борьбу с этим планом не меньше сил, чем на сопротивление замыслу запретить евреям виноторговлю. По мнению минского кагала. Синедрион принадлежал истории евреев и не имел аналогов в современности. Никакой верховной еврейской власти не существовало, и было бы крайне нереалистично воображать, будто какой-то орган окажется способен установить единые правила пестрой и причудливой ритуальной практики евреев, в частности, в вопросах кошерности и трефности.

Киевские кагальники, полностью соглашаясь с мнением об искусственности идеи возрождения Синедриона, попытались придать замыслу такой поворот, чтобы он соответствовал традиционной практике. Они объясняли, что никакой съезд раввинов не сможет претендовать на верховный авторитет среди евреев. Более того, неизбежные при этом разногласия посеют среди евреев лишь разлад и смятение. Однако, говорилось далее, у раввинов имеются свои методы, которые можно использовать на благо реформ. Так, раввинские суды могли служить для рассмотрения мелких, в пределах ста рублей, исков бедных евреев. Можно было и разрешить раввинам назначать телесные наказания нарушителям еврейских религиозных законов.

Но оба эти конкретные предложения были отвергнуты Комитетом, а заодно и сам принцип введения еврейского центрального института власти. Так что надо воздать должное представителям русского еврейства за то, что они спасли своих единоверцев от появления «Святейшего Синода для евреев» во главе с обер-прокурором - христианином. Такой исход дела нельзя было считать совершенно невозможным - ведь существовала же тогда во Франции подконтрольная государству Еврейская консистория.

Обсуждения в Комитете не сводились к шедшим за закрытыми дверями дебатам с участием сановников и евреев-консультантов. Целый ряд частных лиц направил в Комитет составленные по собственной инициативе предложения реформы. В этом отразился растущий интерес общества к еврейскому вопросу. И наконец, чиновники из Комитета обратились к разработкам своих коллег и предшественников. Они хорошо знали о таких проектах, как тот, что подготовил Тадеуш Чацкий для Четырехлетнего сейма, или более скромные доморощенные сочинения Державина, Фризеля и Ноты Ноткина.

12

Нам легко оценить те исходные принципы, с которыми члены Комитета приходили на его заседания, потому что на каждом заседании фиксировались принципиальные положения и общие установки. Комитет явно подходил к проблеме с позиций реформизма в духе Просвещения. Твердо веря в способность власти решать социальные проблемы, члены Комитета руководствовались принципом, согласно которому евреи должны были согласиться терпеть временные ограничения или неурядицы взамен на обещания лучшей жизни в будущем. (Представители киевского и минского кагалов проявили себя ловкими политиками, прибегнув к этому риторическому приему, чтобы, с одной стороны, продемонстрировать верность и поддержку правительству, а с другой, постараться отсрочить грядущие трудности и переселения.) Во всех декларациях Комитета звучала вера в возможность исправить человеческую природу воспитанием и просвещением. Это иллюстрируют многие документы, распространявшиеся среди членов Комитета.

Первый их этих документов представлял собой анонимный меморандум, озаглавленный «Предварительный взгляд на евреев,» который Ю.Гессен приписывает перу графа Потоцкого. Автор документа писал о громадной ответственности за судьбу шести или семи сотен тысяч человек, которую брал на себя Комитет перед Богом и обществом. Он напомнил, что свыше восемнадцати веков евреи подвергались гонениям, не допускались ни к каким почтенным занятиям, несли бремя непосильных налогов, терпели ненависть окружения. Это неизбежно развращало их, порождая пороки, которые многим казались свойственными евреям от природы. Поэтому, по мнению автора, Комитету надлежало различать недостатки, которые развились у евреев из-за вековых преследований, и слабости, присущие им, как и всем другим людям.

Например, евреев обычно считали хитрыми и бесчестными, но именно хитрость помогала им справляться с трудностями. Традиционно евреи были ростовщиками, потому что нормальные, уважаемые занятия были им недоступны, как и право владеть землей. Если евреи, без сомнения, мошенничали в сделках, то следовало признать, что двойное обложение невыносимой ношей лежало на их плечах, делая их не слишком разборчивыми в средствах добычи денег. Необходимо было отвратить евреев от вредных занятий, таких, как корчемство, и приставить их к полезным хозяйственным делам, особенно к земледелию. Автор признавал, что евреи питают неприязнь к христианам, но видел в этом естественную реакцию народа, живущего подвигом рабства и тирании. А если временами уровень рождаемости у этого беспокойного народа бывал слишком высок, то могла ли жаловаться на это Россия с ее необъятными просторами?

Словом, как полагал анонимный автор документа, евреев можно было переделать в достойных членов общества, ограничивая их «вредоносную» деятельность и поощряя полезную. Следовало обязательно разрешить осторожное и постепенное переселение евреев, а также дать их торговцам и ремесленникам право на большую мобильность, хотя эта мера не исключала неукоснительного соблюдения действующих городских и региональных привилегий. (Это была важная мысль, ведь в Сенате как раз шли слушания по поводу литовских губерний.) Предстояло добиться культурного сближения евреев с христианами. Средством достижения всех этих целей выступала традиционная панацея эпохи Просвещения - образование. Предполагалось, что осознание превосходства христианской культуры заставит евреев отказаться от собственной культурной обособленности.

Одной из распространенных идей Просвещения была теория о решающем влиянии климата и окружения на характер народа (к таким факторам должны бы относиться и связи между евреями и христианами). Некоторые философы, например Гольбах, заключали из этого, что евреи - народ безнадежно и непоправимо чуждый Европе. Впрочем, анонимный комментатор следовал за Монтескье в своей уверенности, что будущие реформы осуществятся не путем принуждения, а в результате постепенных шагов. Этот подход оказал весьма важное влияние на дискуссии в Комитете.

13

Второй документ - запись в журнале протоколов Комитета за 20 сентября 1803 г. В ней сведены вместе разные формулы идей Просвещения, а постоянно повторяющийся призыв к постепенности и умеренности вообще присущ всем дошедшим до нас материалам Комитета.

«Что преобразования, производимые властью правительства, вообще не прочны, и особенно в тех случаях малонадежны, когда власть сия должна бороться со столетними навыками, с закоренелыми заблуждениями, с суеверием неумолимым; что посему лучше и надежнее вести евреев к совершенству, отворяя только пути к собственной их пользе, надзирая издалека за движением их и удаляя все, что с дороги сей совратить их может, не употребляя, впрочем, никакой власти, не назначая никаких особенных заведений, не действуя вместо их, но раскрывая только собственную их деятельность. Сколь можно менее запрещения, сколь можно более свободы. Вот (изъяснял комитет) простые стихии всякого устройства в обществе!

В исчислении вероятностей, определяющих действие человека, первым основанием (изъяснял комитет) должно всегда полагать частный прибыток, сие внутреннее начало, нигде и никогда не престающее и от всех законов ускользающее, когда сии законы для него стеснительны. Что правительства, кои в учреждениях политических забывали или пренебрегали сию истину, не редко принуждены бывали, после великих издержек, оставлять свои предприятия. Что можно было бы представить множество примеров бесплодных в сем роде попыток, в торговле, в ународовании, в просвещении: везде, где правительства мнили приказывать, везде являлись одни только призраки успехов, кои, подержась несколько времени на воздухе, исчезали вместе с началами, их родившими. Что, напротив, во всех учреждениях, кои заводились нечувствительно, образовались частным прибытком, поддерживались свободою и были только покровительствуемы правительством, была видима внутренняя сила, их утверждающая, существовало непоколебимое основание, временем и личною пользою положенное.

Все сии уважения (изъяснял комитет) заставляют и в образовании евреев предпочесть средства тихого ободрения, возбуждения собственной их деятельности и пресечения только тех препятствий, кои зависят непосредственно от правительства и сами собою пресечься не могут».

Завершая свои труды, члены Комитета испытывали удовлетворение от того, что неукоснительно следовали этим предначертаниям. В докладе, приложенном к законопроекту, представленному государю. Комитет с гордостью отмечал, что «по всем сим рассуждениям и по сравнению настоящего «Положения о евреях» со всеми теми, кои в других государствах для них были сделаны. Комитет остается уверенным, что, судя по местным обстоятельствам, нигде не было употреблено к сему средств более умеренных, более снисходительных и с пользами их теснее соединенных».

Именно такие ощущения царили в обществе, и о популярности их можно судить по материалу из журнала «Вестник Европы», касающемуся работы Еврейского комитета. В статье анализировались распространенные обвинения и предрассудки, связанные с евреями, которые приписывались «глубоко коренящемуся гнету, переносимому ими в течение столетий». Комитет же, по мнению автора статьи, нашел нужное лекарство в образовании, которое и превратит евреев в хороших подданных, точно так же, как Петр в свое время делал русских хорошими подданными.

«Можно ли сомневаться в том, что мы со временем будем иметь своих Мендельзонов? Александр повелел отворить двери университетов и гимназий для молодых евреев и позволил им без всякого различия воспитываться и учиться наравне с природными жителями, позволил отработывать природные способности к изящным художествам в Императорской Академии; представил право достигать до высших степеней по части ученой. Сими статьями начинается высочайше одобренное учреждение о евреях. Правительству нужно образовать полезных граждан, а воспитание есть единственное к тому средство».

Евреи, со своей стороны, должны были подчиниться новому закону и найти себе достойное место в обществе. Настало время евреям забыть виновников их несчастий - римских императоров-воинов Тита и Адриана (а заодно, вероятно, забыть и предполагаемую еврейскую тягу к Палестине), и искать защиты под сенью крыл Северного Орла. Теперь евреи могли, не кривя душой, сказать: «Я - сын отечества».

Если и Еврейский комитет, и его критики гордились либеральностью нового закона, то не менее важны были и высказанные им мысли об экономической роли евреев в обществе. Они представляли собой объединенное наследие Каховского, Фризеля и особенно Державина: веру в то, что евреи угрожают благополучию западных губерний. Отразить эту угрозу можно было, лишь «обезвредив евреев». Важнейшей задачей властей была защита крестьянства. Благополучие же самих евреев - второстепенной. И если Комитету случалось отступать от своей обычной умеренности и взвешенности, то именно по этому вопросу. При всех добрых намерениях его авторов, «Положение» 1804 г. содержало не только привилегии, но и ограничения и отличалось непоследовательностью и двойственностью, столь характерными для российского законодательства о евреях с самого 1772 г. Это становится ясно при ближайшем рассмотрении нового кодекса.

14

«Положение» 1804 г. важно не только тем, что в нем предусмотрено, но и тем, что в нем не предусмотрено. Концепция реформы в целом сложилась под воздействием важного упущения: авторы не предусмотрели упразднение кагала. Конечно, сохранение кагала устраивало наиболее заинтересованную в нем категорию - самих евреев, но оно о многом говорит и относительно конечных намерений Еврейского комитета.

Несмотря на то, что российской государственности не чужды были разные формы автономии и особого статуса, сложившееся отношение к кагалу, казалось бы, означало, что власти всерьез задумаются над его упразднением. Похоже было, что весь корпус сведений о статусе кагала, собранных русскими властями с 1772 г., убеждает в необходимости его отмены. Существовал и пример иностранных государств: Державин в своем «Мнении» писал, что в Австрийской империи и в Пруссии кагалы уже запрещены. Наконец, самым убедительным и знаменитым был пример эмансипации евреев во Франции в 1792 г. Этим политическим актом была демонстративно отменена общинная структура, невзирая на сопротивление самих еврейских общин. Прием, выработанный французами - отмена общины при сохранении ответственности евреев за ее долги, - убеждал в том, что упразднение кагала не сулит крупных финансовых неприятностей, если правительство решится переступить через правовые тонкости.

С тех пор как установилась власть России над присоединенными польскими землями, донесения чиновников постоянно говорили о необходимости упразднить кагалы. В докладе Каховского в 1773 г. это, несомненно, подразумевалось, а Фризель, Державин и Франк прямо ставили успех своих проектов в зависимость от замены кагалов другими политическими и социальными институтами. Еврейский комитет был прекрасно знаком с этими взглядами и разделял их. Это мнение ярко отразилось и в докладе, которым Комитет сопроводил проект «Положения», представленный царю. В четырех разделах этого доклада рассматривались пагубные последствия существования кагалов. Первый раздел под названием «Главные сведения, собранные о положении евреев», содержал язвительную критику кагала и власти раввинов:

«Невзирая на... связи, законом положенные, они составляли всегда особенное свое управление. Уединяясь, так сказать, от всех общих установлении, они всегда старались все дела свои гражданские вместить в кагалах, а духовные - в синагогах... Все, что принадлежит до внутренней их полиции, до сбора податей, до сборов по имениям, по содержанию аренд и по всем делам их экономическим, всегда разбирается и определяется в кагалах. Влияние раббинов на дела духовные - почти неограниченно. Не имея никакой открытой и законом уполномоченной власти к исполнению своих определений, они, силою предубеждений, суеверий, навыков, клятвами и запрещением, вознаграждают, часто с избытком, недостаток сей законной силы. Сборы, под видом подаяний для бедных и другими предлогами взимаемые, доставляя в распоряжение их довольно значащие суммы, дают им новое орудие власти».

В докладе не только не делалось попыток смягчить эти обвинения, но дальше, в разделе «Порядок, коему Комитет признал лучшим следовать», приводился пример еврейской несговорчивости - обструкционизм еврейских депутатов и самих кагалов в ответ на усилия Комитета. В третьем разделе выделялись главные черты, отличающие евреев от христиан и нуждающиеся в исправлении, прежде чем можно будет проводить реформы. Первым значилось «отделение евреев от общего управления», благодаря которому им всегда удавалось сохранять замкнутость жизни общин, свои законы и обряды. Сферами же, в которых, по мнению Комитета, реформы были нужнее всего, являлась отмена еврейского самоуправления и уравнивание евреев с остальным населением под началом единой администрации.

15

Но после этого пространного обвинительного заключения Еврейский комитет все же оставил в силе функции тех самых должностных лиц, которые составляли автономное еврейское управление. Согласно 50-й статье «Положения», каждая еврейская община имела право раз в три года избирать одного раввина и троих кагальных старшин. И хотя раввинат подвергся некоторым ограничениям, у раввинов оставалось достаточно власти и авторитета, чтобы содействовать контролю кагала над общиной в целом, особенно если старшины намеревались прибегнуть к незаконным действиям, вроде наложения проклятия или изгнания из общины. В прошлом они, несомненно, к этому тяготели.

В «Положении» почти ничего не говорилось о том, что может и чего не может делать сам кагал, но такое умолчание означало, что большинство привилегий осталось за кагалом. Фактически же если в указе 3 мая 1795 г. говорилось, что власть кагала должна касаться только религиозных дел, то среди специально оговоренных «Положением» его полномочий вновь появилась одна из светских функций. Речь идет об основе принудительной власти кагала - распределении налогов. Статья 54 «Положения» гласила:

«54. Кагалы должны наблюдать, чтобы казенные сборы, доколе они пребудут в настоящем их положении, были исправно и бездоимочно вносимы; они должны распоряжать вверяемыми им от общества суммами, давая в употреблении их отчет обществу и представляя таковой же на русском и польском языке, в городах городничим, в казенных селениях исправникам, в помещичьих местечках помещикам, и во всех сих случаях подвергаются суду и наказанию по всей строгости законов, если отчеты, даваемые ими начальству, в чем-либо найдутся не сходны с подлинными, даваемыми обществу. Впрочем, ни под каким предлогом не должны они, без ведома начальства, налагать новых податей, под страхом не только взыскания лично с них всего ими вновь положенного, но и законного суда и наказания».

Возвращение русским правительством еврейской общине ее самоуправления имело и дополнительное значение. Как было отмечено. Сенат как раз в это время отменил равное, или пропорциональное, представительство евреев в городском самоуправлении, в противоположность екатерининской политике. Сенат был прекрасно осведомлен о дискуссиях в Комитете, а тот, со своей стороны, был информирован о новейших ограничениях, наложенных на литовское еврейство. (Направляя Кочубею экземпляр последнего доклада о конфликте в Литве, Сенат указал, что это постановление не должно повлиять на ход рассуждений Комитета, тем самым молчаливо приглашая Комитет навести порядок в этой ситуации, если он того пожелает.) Но Комитет не откликнулся на это приглашение корпусом единых политических прав для еврейского мещанства и купечества. Зато одновременно он подтвердил и даже укрепил важные привилегии кагалов, явно продемонстрировав тем самым, что его не слишком сильно заботит интеграция евреев в российское общество.

Какие же еще мотивы стояли за решением сохранить кагал? Возможно, например, что Комитет последовал собственным многочисленным советам по поводу умеренности, постепенности и терпимости и, поддавшись этим абстрактным принципам, отошел от прежних четких суждений. При этом выяснилось, что, напротив, в других случаях умеренность не так уж необходима. Так, либеральные положения о реформе образования были настолько густо обставлены всевозможными ограничениями и условиями, что в итоге не имели почти никакой силы. И в вопросе о виноторговле, в котором немедленные бескомпромиссные шаги грозили повлечь за собой экономические потрясения и хаос в обществе. Комитет отказался изменить или исправить свои поспешные решения. Однако, судя по риторическим высказываниям Комитета, противодействие со стороны кагалов являлось, по меньшей мере, такой же серьезной проблемой для реформаторов, как и виноторговля.

Быть может. Комитет растерялся, не имея опыта в делах, связанных с еврейством, и потому был вынужден оставить кагал в качестве некоего консультативного института. Подобная осторожность вполне могла бы объясняться страхом перед трудностями, к которым вело упразднение кагала - единственной организационной структуры еврейского общества. Но эти аргументы выглядели бы правдоподобными, если бы не некоторые взгляды Комитета, отразившиеся в его документах. Весь смысл «Положения» заключался в том, что следование принципам личной заинтересованности, просвещения и образования непременно приведет к появлению нового, «исправленного» еврея, достойного и доверия, и места в русском обществе. И Фризель, и Державин, и Франк, и даже Ноткин настаивали на фундаментальных преобразованиях.

16

Ведь для чего понадобится евреям кагал, если их экономические интересы будут обслуживаться и оформляться вне его, в городском управлении или в гильдиях? Для чего нужна будет им школьная система кагала, если образование они станут получать за его пределами, в широком христианском мире? Центральная идея реформы состояла в том, что евреи, «просветившись», сами с отвращением отбросят прежний образ жизни, что и устранит всякую потребность в кагале. Или, может быть, план был таков: позволить кагалу существовать в роли «живого ископаемого», пока просвещенные евреи сами его с легкостью не отринут.

Эти парадоксы легче разрешить, если вспомнить, что существовало два разных мотива, толкавших правительство на реорганизацию еврейского общества. Первый - стремление улучшить судьбу евреев, превратив их в просвещенных, полезных членов общества, наравне со всеми россиянами участвующих в его жизни. Второй - желание защитить крестьянство от злоупотреблений, в которых прямо или косвенно обвинялись евреи. При ближайшем рассмотрении становится ясно, что первый мотив всегда подчиняли второму, сознательно или неосознанно. Если было признано, что евреи эксплуатируют крестьян, то следовало предпринять незамедлительные жесткие шаги: переселения, ограничения, строгий надзор. Неудобства, которые несли эти меры еврейскому обществу, искупались ожидаемыми преимуществами для христианского общества. Существовало также понимание, что «просвещение» евреев, как и их включение в новые профессиональные категории, вызовет упорное сопротивление еврейского общества, которое центральным властям придется преодолевать с трудом. Вот тут-то и окажутся уместны и необходимы «сдержанность и терпимость».

Вопрос об аннулировании кагала рассмотрен нами так детально из-за его отдаленных последствий для русского еврейства. Упразднение этого института произошло только через сорок лет, в 1844 г., и осуществил его император Николай I, гораздо меньше расположенный к евреям, чем Александр или любой из его советников. Но политика Николая I была ближе к насильственной ассимиляции, чем к интеграции. А в 1804 г. упразднение кагала значительно способствовало бы именно процессу интеграции. На всем протяжении русской истории до 1917 г. это был едва ли не самый удобный момент, когда евреи, свободные от неправоспособности и от особого статуса (впрочем, последнее, пожалуй, все же сомнительно), могли бы начать трудный путь к сознательной интеграции в российское общество.

В 1804 г., с учетом политической реальности, было больше шансов объявить и осуществить такие реформы в Белоруссии и в Литве, чем в великорусских губерниях. (Можно было бы возразить, что решение властей задобрить литовских поляков, оставив им все прежние привилегии, в конце концов свело бы на нет эту программу. Но власти готовы были к столкновению с могущественным сословием землевладельцев по вопросу о еврейской виноторговле.) Пример богатых татарских купцов юга России при Екатерине свидетельствовал о готовности режима терпимо воспринимать и интегрировать представителей чуждой культуры и веры, если это было экономически выгодно. Возможно, что евреи, законодательно вынужденные к интеграции в русское общество, прошли бы этот путь не хуже татар. Но так или иначе, кагал продолжал существовать - как мощная заинтересованная инстанция, как препятствие любым правительственным реформам, плохим или хорошим, как знак особого статуса евреев, - пока окончательно не изжил себя и не был официально упразднен при Николае I. При таком положении вещей никогда не было особых шансов на успех ни у культурных преобразований, ни тем более у интеграции, даже если бы власти стремились проводить их более решительно.

17

Теперь остается рассмотреть те реформы, которые «Положением» предусматривались. Поскольку Комитет заявлял о приверженности образованию и просвещению как средствам совершенствования общества, то естественно, что в первом разделе «Положения», включавшем десять статей, речь шла именно о «просвещении» евреев. Этот раздел служит безошибочным показателем соотношения риторики с реальностью в деятельности Комитета. В первых пяти статьях отразилось интеграционное течение: они гласили, что евреям позволено без всякой дискриминации учиться в начальных, средних и высших учебных заведениях России, и ни на одной из стадий обучения никто не имел права вмешиваться в их религиозные убеждения.

Эти шаги можно было бы считать подходящим средством еврейской интеграции или даже ассимиляции, но при ближайшем рассмотрении обнаруживается весь их безмерный идеализм. Например, при том положении российского образования, в котором оно находилось в 1804 г., нельзя было рассчитывать, что имеющиеся учебные заведения смогут вместить сколько-нибудь значительное число евреев, если бы они устремились в такие школы. В то время режим провозгласил глубокую реформу системы просвещения, но она, в первую очередь, касалась высшего университетского образования, а не начальных школ, необходимых для того, чтобы дать исходный толчок интеграции евреев. Достойно внимания и то, что в течение последующих лет, когда шли дебаты по этим проблемам, власти больше никогда не возвращались к данным статьям «Положения» и, конечно, не выделяли средств на их осуществление. Ключ к пониманию проблемы представляла собой статья 6:

«6. Если, невзирая на все сии побуждения, евреи не захотят отдавать детей своих в общие народные училища, тогда установить на счет их особенные школы, где бы дети их были обучаемы, определив на сие, по рассмотрению правительства, нужную подать. Между предметами их учения необходимо должен быть один из языков: русский, польский или немецкий».

Членам Комитета следовало понять, что евреи никогда не пойдут в христианские учебные заведения, если у них будет другая возможность. Правительственных заверений в том, что вера еврейского юношества не подвергнется никаким посягательствам, было недостаточно, чтобы успокоить страхи перед прозелитизмом. В еврейской общине ничто не побуждало людей искать светского образования за ее пределами: разве там научат чему-нибудь хорошему? Так что налицо было совпадение взглядов - еврейская община не желала обучать своих детей в подобных училищах, а русское правительство не собиралось платить за их обучение. На самом деле власти хотели только одного: чтобы евреи научились изъясняться на каком-нибудь языке, кроме своего «жаргона».

Требованием ввести в еврейских школах преподавание того или иного дополнительного языка Комитет, по сути дела, пытался привить обучение языкам уже существующей и прекрасно работающей системе общинных еврейских школ - хедеров. Впрочем, несправедливо было бы обвинять правительство в лицемерии, в стремлении, не приложив никаких усилий, получить новую школьную программу. Нельзя забывать, что базовым принципом учения Мендельсона была идея о том, что, усвоив современные языки, массы евреев освободятся от пут религиозного обскурантизма, в которых держат их раввины, и сумеют войти в христианское общество. Придерживаясь таких взглядов, русские реформаторы, возможно, ждали, что статьи «Положения» дадут толчок переменам в контексте обещанных «умеренности и постепенности». Киевский и минский кагалы отнеслись к этим проектам достаточно безразлично, - вероятно, они не казались им реальными. Времена, когда еврейские студенты появились в стенах Императорской Академии художеств, в Московском университете, были еще далеки.

Но в разделе о просвещении были и статьи, не вызывавшие особого оптимизма. Так, статьи 7 и 8 требовали, чтобы по истечении шестилетнего периода все делопроизводство и оформление имущественной и коммерческой документации у евреев перешло на употребление одного из трех вышеназванных языков. Далее, в статье 10 говорилось, что с 1812 г. ни один человек, не умеющий читать и писать на одном из названных языков, не будет избран в руководство кагала и не сможет занимать должность раввина.

18

По замыслу разработчиков, эти меры должны были подтолкнуть евреев к усвоению новых языков, но одновременно в них заметно и желание «вывести на свет Божий» различные сомнительные еврейские деловые приемы. Кроме того, с переходом на европейские языки старейшины и раввины оказались бы лишены той завесы иврита, за которой они будто бы прятали от простого народа свои махинации. Было в «Положении» и еще одно требование, несколько ущемлявшее права евреев: те из них, кто избирался в органы городского управления, также обязывались владеть или русским, или польским, или немецким языками. При этом, в отличие от евреев, их коллегам-христианам позволялось не владеть грамотой, да так оно нередко и бывало. Так, в Литве евреев обвиняли в том, что они способствуют избранию неграмотных людей в магистраты, чтобы с легкостью ими манипулировать. Помимо нескольких мелких ограничений еврейского платья - запрещалось появляться в нем за пределами западных губерний и на заседаниях магистратов - к этому, по сути дела, и свелись все российские попытки просвещения евреев.

Усилия комиссии в сфере экономических и социальных преобразований были существеннее. Вооружившись проектами реформаторов-предшественников и их тридцатидвухлетним опытом, комитет взялся за выработку четкой «классификации» евреев. Все они должны были войти в один из четырех классов: хлебопашцы, фабричные рабочие и ремесленники, купечество, мещанство. Однако, взявшись за прояснение статуса евреев. Комитет проявил неопределенность и нерешительность, не предвещавшие удачного практического воплощения его теоретических построений. Например, описание функций и привилегий купечества и мещанства просто подтверждало их традиционную экономическую роль.

Авторы не предприняли никаких усилий к устранению неясностей, возникших еще в царствование Екатерины, вроде статуса «мещан», приписанных к городам, но живших в деревне. В новом положении просто говорилось, что купцы могут заниматься любого рода внутренней и внешней торговлей, а мещанам разрешалась мелкая торговля. Функции фабричных работников были действительно новыми, что же до ремесленников, то их занятия раньше всегда ассоциировались с принадлежностью к мещанскому сословию. Серьезной причиной для выделения ремесленников из числа остальных мещан могло быть желание дать им особые привилегии.

В известном смысле так и было: вводились правила для поездок внутрь России и даже в столицу для рабочих мануфактур, ремесленников, артистов и купцов, и это означало, что не упомянутые в списке хлебопашцы и мещане таким правом не располагали. Но оставался неясным вопрос об «артистах», не являвшихся самостоятельным сословием и нигде более не упомянутых в тексте «Положения».

Важнее было одно ограничение, наложенное на ремесленников. В статье 23 говорилось, что они могут избирать любые ремесла, дозволенные законом, а также вступать в ремесленные цехи, «если то не будет противно привилегиям, особенно некоторым городам присвоенным». Это был явный намек на города Литвы и их существовавшее до разделов право не допускать евреев в городское самоуправление, которое незадолго до этого изучал Сенат. В процессе подготовки нового свода законов правительство могло бы аннулировать эти старинные привилегии. Не сделав этого, оно поставило значительную группу евреев в ненормальное положение, при котором Городовое уложение частично распространялось на них, а частично - нет. Едва ли такое решение вопроса раз и навсегда могло прояснить статус евреев перед законом.

Краткость и расплывчатость постановлений Комитета о еврейских торгово-ремесленных сословиях объясняется, возможно, его повышенным интересом к двум новым группам. Они были очень важны не только как источник ожидаемых выгод для государства, но и потому, что им предстояло вобрать в себя то множество евреев, которое, согласно «Положению», должно было вот-вот покинуть привычную нишу виноторговли.

19

Идею превращения в основном занятого в различных сферах торговли еврейства в земледельцев, впервые выдвинутую французскими просветителями. Комитет почерпнул из проектов Фризеля и Державина. Теперь эта идея получила законное утверждение, и тем самым было положено начало вековой борьбе русского правительства за превращение евреев в крестьян. Статья 12 «Положения» гласила: «Земледельцы из евреев все свободны и ни под каким видом никому укрепляемы, ни во владение отдаваемы быть не могут». Правительству не хотелось создавать новых крепостных в России. Помещики, может быть, рассчитывали на это, как полагает историк И.Г. Оршанский, но Комитет принял специальные меры, чтобы не допустить закрепощения евреев. (Напомню, что даже консерватор Державин не стремился ограничивать права евреев как свободных людей.)

Статья 12 звучала вполне четко, но Комитет совершил дополнительные шаги, чтобы исключить возможность их тайного закрепощения. Статья 47 уточняет, что евреи не подлежат юрисдикции помещиков по уголовным делам. Правда, статья 46 как будто противоречит этому - в ней значится, что для переезда с места на место евреи должны представлять свидетельства от помещиков о выполнении ими всех обязательств. Но факт остается фактом - в «Положении» неоднократно и прямо утверждалось, что евреи вправе свободно менять место жительства.

Особенно неуместно было создавать новую категорию крепостных именно на бывших польских землях - ведь 20 февраля 1803 г. правительство уже обнародовало «Устав о вольных хлебопашцах», предназначенный дать исходный толчок освобождению части русских крепостных крестьян. Следует отметить также, что наступление на крепостничество в первую очередь началось именно на окраинах империи: властям всегда было проще наложить ограничения на права польских или прибалтийских землевладельцев, чем затронуть привилегии русских помещиков. По всем этим причинам можно верить в искренность выраженного в «Положении» намерения создать класс свободных еврейских земледельцев.

Идею превращения в основном занятого в различных сферах торговли еврейства в земледельцев, впервые выдвинутую французскими просветителями. Комитет почерпнул из проектов Фризеля и Державина. Теперь эта идея получила законное утверждение, и тем самым было положено начало вековой борьбе русского правительства за превращение евреев в крестьян. Статья 12 «Положения» гласила: «Земледельцы из евреев все свободны и ни под каким видом никому укрепляемы, ни во владение отдаваемы быть не могут». Правительству не хотелось создавать новых крепостных в России. Помещики, может быть, рассчитывали на это, как полагает историк И.Г. Оршанский, но Комитет принял специальные меры, чтобы не допустить закрепощения евреев. (Напомню, что даже консерватор Державин не стремился ограничивать права евреев как свободных людей.)

20

Еврейским хлебопашцам разрешили покупать землю, распространив на них действие указа 12 декабря 1802 г., даровавшего городским сословиям и государственным крестьянам право приобретать пустующие сельскохозяйственные земли. Купленная земля отходила в полную собственность евреев, и они даже могли нанимать работников для ее возделывания. Кроме того, евреи могли временно арендовать землю у помещиков. Им также предоставлялась налоговая скидка на пять лет - дополнительный стимул к поселению в сельскохозяйственных районах.

Конечно, многие евреи не в состоянии были купить землю или добыть деньги на уплату аренды, поэтому государство предлагало им другие варианты, в которых можно проследить отголоски державинских планов принудительного переселения. Если евреи хотели сделаться земледельцами, но не могли купить землю где-то в другом месте, то они приглашались перебраться на государственные земли в Литве, Минской, Волынской, Подольской, Астраханской, Екатеринославской. Херсонской губерниях, на Кавказе или в Крыму - в тех областях империи, где разрешалось проживание евреев.

Было объявлено, что в ряде районов государство выделило для этих целей почти тридцать тысяч десятин земли. Хотя прямо об этом Комитет не говорил, но можно предполагать, что, поскольку большинство этих земель располагалось на южных окраинах империи, правительство по-прежнему было заинтересовано в их заселении своими подданными. Привилегии, которыми сопровождалось переселение туда, - как сказано в «Положении», строго добровольное, - в целом совпадали с льготами иностранным поселенцам: бесплатная земля, десятилетний период налоговых скидок, предоставление займов. Переселенцам обещали также освобождение от двойного налога. Эти меры достойны особого внимания, так как давали право евреям владеть землей и при желании стать крестьянами. Тем самым прекращалась традиционная еврейская безземельность, в целом сохранявшаяся по всей Центральной и Восточной Европе.

Власти явно надеялись извлечь существенную выгоду, также и создавая второй «новый» класс евреев - «фабричных работников и ремесленников». Из всех активных мер, предусмотренных «Положением», эта проводилась правительством с наибольшим постоянством, хотя словесный энтузиазм редко подкреплялся достаточно солидными финансовыми вливаниями. Идея нового класса опиралась в основном на проекты, выдвинутые Нотой Ноткиным. Державин включил в свое «Мнение» некоторые элементы программы Ноткина, когда предложил создавать еврейские фабричные поселения на Черноморском побережье. Но Ноткин, судя по всему, представил в Комитет новый вариант проекта.

Именно в это время Министерство внутренних дел было особенно озабочено поставкой сукна на шитье военного обмундирования. Воображаемая картина множества еврейских мануфактур, растущих как грибы в благоприятных экономических условиях, была слишком заманчива, чтобы не воспользоваться удобным случаем. Поэтому 20-я статья «Положения» гласила: «Все роды фабрик дозволяется заводить евреям в губерниях, где им жить дозволено, на том же основании и с тою же свободою, как и всем подданным российским». Правительство обещало выделить каждой польской губернии по двадцать тысяч рублей на займы для тех евреев, которые возьмутся за фабричное производство, подчеркивая, что в первую очередь требовались суконные, холстинные, красильные фабрики. Обещание подкреплялось налоговыми льготами для евреев, занятых фабричным делом, и займами для помещиков, разрешивших строить фабрики на своих землях. В «Положении» явно имелось в виду, что еврейские работники будут трудиться только на еврейских фабриках, хотя и русских фабрикантов весьма обрадовал бы доступ к такому резервуару наемной рабочей силы.

Всем евреям было приказано записаться в одну из четырех названных категорий, с правом менять сословие при необходимости. Как именно должна была происходить приписка к новым сословиям, не объяснялось, хотя в «Положении» неопределенно упоминалось о переписи евреев в течение ближайших двух лет. В ходе переписи каждому еврею полагалось принять наследственную фамилию или прозвище, для того чтобы облегчить участие евреев в решении судебных дел. Само собой разумеется, что прежде всего перепись была нужна для более полного взимания налогов.

21

Проблема налогов в том виде, как она отразилась в «Положении», содержит множество неясностей и двусмысленностей. Самой мучительной тяготой для самих евреев был двойной налог, вредные следствия которого бросались в глаза всем, в том числе и христианским авторам, писавшим о евреях. Комитет, очевидно, собирался отменить двойной налог, но слишком многое в этом вопросе оставил недосказанным.

В статье 29 значилось: «Когда вообще все евреи в земледелии, мануфактурах и купечестве окажут постоянное направление и прилежание, правительство примет тогда меры уравнять их подати со всеми другими подданными». Из этого, казалось бы, следовало, что правительство намечает в какое-то определенное время, когда евреи проявят желание содействовать властям в проведении реформы, отменить двойной налог.

При этом, если за переселение или перемену рода занятий евреям были обещаны различные преимущества, то отмена двойного налога выступала в качестве немедленного поощрения, как в статье 19, относившейся к земледельцам. Статья 21 обещала такое освобождение евреям, работавшим на фабриках, а статья 24 распространяла отмену двойного налога на ремесленников, хотя и выглядела несколько неопределенной. На практике двойной налог отменялся от случая к случаю, так что нельзя назвать точной даты, после которой перестали его взимать, но похоже, что к 1807 г. он фактически перестал существовать.

Зато другая проблема, отраженная в «Положении», не отличалась подобной нечеткостью - речь идет об официальном утверждении черты оседлости. Черта всегда носила достаточно неформальный характер, была результатом проб и ошибок, административных постановлений, а не продуктом определенного замысла или политической линии. Черта оседлости все еще была временным явлением, и Комитет мог с легкостью вообще ее отменить, поощрив расселение евреев в Великороссии. Но Комитет избрал противоположный подход к проблеме и подтвердил политику отделения евреев от русского общества.

Перечислив те губернии и территории, где евреи могли селиться и торговать, и ограничив их проживание во внутренних губерниях, «Положение» придало черте законный статус, который за ней и сохранялся до гибели Российской империи в 1917 г. Бывали исключения, позволявшие еврейским купцам, ремесленникам и фабрикантам ездить во внутренние губернии по делу, но принцип сохранялся - даже просвещенных евреев не следовало допускать к излишне тесным контактам с великорусским населением. Поначалу черта оседлости не очень тяготила евреев, но по мере постепенного ужесточения в ее пределах антиеврейских законов она превратилась в важнейшую причину бедности и разорения евреев, несла им неисчислимые страдания и порождала несбыточные мечты о свободе.

Выше отмечалось, что перед реформой стояли две основные задачи: первая - улучшение материального благосостояния евреев, и вторая, более важная - защита христиан от «еврейской эксплуатации». Последнее лучше всего иллюстрируется отношением Комитета к евреям-виноторговцам. В некотором смысле статьи, касающиеся этой проблемы, являются ключевыми для «Положения» в целом. Они показывают, что там, где дело обстояло не совсем ясно. Комитет прежде всего заботился об интересах христианского населения, а уж потом о евреях. Учитывая громадный размах крестьянского пьянства и масштабы долгов за спиртное. Комитет потратил необычайно много времени на попытки решить проблему, саму по себе не разрешимую: помещики ни за что не прекратили бы производство и продажу спиртного, кто бы ни был у них посредниками, христиане или евреи. Правительство хотело, не ограничивая существующие права дворянства, лишь отстранить евреев от этого занятия. Но это были тщетные мечтания, хотя членам Комитета они казались достижимыми.

Озабоченность правительства проблемой виноторговли ясно видна по непропорционально большому числу статей «Положения», посвященных различным ее аспектам. В то время как кагалу отводилась одна статья, купечеству и мещанству - четыре, с производством и продажей спиртного было так или иначе связано целых десять статей, т.е. почти пятая часть от общего числа. Но хотя эта проблема и занимала особое место в «Положении», многие важные ее аспекты рассматривались в нем весьма расплывчато. Статьей 37 предусматривалось, что все контракты евреев в сельской местности, так или иначе касающиеся винной торговли, истекали «после даты окончания» (то есть не подлежали возобновлению).

В статье 38 говорилось, что «все долги поселян и другого рода людей в шинках, евреями содержимых, на том же основании ничтожны и взыскания по ним нет». Объяснялась ли эта ликвидация долгов введением «Положения» или восходила к статье 37 и предусмотренному в ней истечению срока контрактов? В отсутствие четкого административного указания, надо предполагать, что временами евреи вынуждены были рассчитывать на благородство своих должников и ждать, когда те расплатятся с долгами. Позже перед чиновниками, проводившими в жизнь «Положение», возникали и иные трудности. Так, неясным оставалось точное содержание понятия «аренда».

22

Самой важной среди статей, касающихся торговли спиртным, была статья 34:

«Никто из евреев, начиная с 1 генваря 1807 года, в губерниях: Астраханской и Кавказской, Малороссийских и Новороссийских, а в прочих начиная с 1 генваря 1808 года, ни в какой деревне и селе не может содержать никаких аренд, шинков, кабаков и постоялых дворов ни под своим, ни под чужим именем, ни продавать в них вина и даже жить в них, под каким бы то видом ни было, разве проездом. Запрещение сие распространяется также на все шинки, постоялые дворы, или другие заведения, на большой дороге состоящие, кому бы они не принадлежали, обществам, или частным людям».

Это значило, что еврейские семьи, хотя бы отчасти жившие за счет какой-то из сторон виноторговли, лишатся средств к существованию. Правительство скоро осознало, что количество еврейских семей, которых это касается, довольно значительно. Теоретически, конечно, это были те самые евреи, которым предстояло составить новый класс хлебопашцев и поставить рабочую силу для новых еврейских фабрик. То, что выглядело привлекательно, оставаясь в сфере теории общественного строительства, обернулось катастрофой, осуществленное на практике, при минимальной подготовке и финансировании. Чистым результатом этой реформы оказался повсеместный хаос и экономические бедствия.

Евреи, конечно, были главной мишенью реформы отрасли, но при этом Комитет указал - хотя и несколько туманно, - что за решение возникающих проблем в значительной мере ответственны помещики. (Тем более что упомянутые помещики были поляками.) Статья 35 предусматривала денежные штрафы и даже конфискацию имущества помещиков, норовивших обойти закон, запрещающий сдачу в аренду евреям прав на винокурение. Впрочем, сомнительно, чтобы такие наказания часто, или вообще когда-нибудь, действительно налагались.

В целом, именно запрещение еврейской виноторговли должно было дать толчок другим реформам. Из-за него многие сельские евреи снялись с мест и по необходимости примкнули к другим, более продуктивным экономическим сословиям. Сначала предполагалось, что эта трансформация произойдет б течение двух-трех лет и завершится примерно в 1807-1808 гг. Комитет никак не намекнул на трудности, которых можно было ожидать.

В конце «Положения», после того как в нем была теоретически решена проблема стабилизации экономического положения евреев, уделялось внимание различным преобразованиям общественной жизни. Ими регулировался допуск евреев в русское общество и определялись оставшиеся сферы их самоуправления. Как российским подданным, евреям обещали полную защиту закона наравне с другими. Им гарантировалась неприкосновенность имущества, свобода от дискриминации и ущемления прав, свобода передвижения и право юридического рассмотрения претензий, если они жили в частных владених.

23

Как сказано выше, правительство сохранило кагал, как и многие привилегии раввината. Кроме того, были официально установлены каналы правительственного контроля. Кагальные старшины и раввины должны были избираться в общине на срок в три года с правом избрания на новый срок. Губернские власти получили право налагать запрет на то или иное избрание, так как победители на выборах подлежали их утверждению (статья 50).

Власть раввината вызывала тревогу у реформаторов, прозвучавшую и в «Положении», где особый раздел посвящался определению его функций и методов контроля над ним. Раввинам строго указали на то, что их юрисдикция распространяется лишь на религиозные споры. Им запрещалось использовать характерное оружие былых времен для усмирения отступников: отлучение от общины, штрафы, проклятия, изгнания и, конечно, право налагать телесные наказания (о чем просили кагалы). Нарушителей ожидали крупные штрафы (статья 51).

Комитет попытался также покончить с шумной «сектантской» войной, в которой столкнулись хасиды и миснагдим. Статья 53 разрешала любой самостоятельной секте основать собственную синагогу и избрать своего раввина в любой общине. Однако закон оговаривал, что кагал должен быть все-таки единым. Здесь проявилась еще одна особенность взглядов Комитета.

Его члены, кажется, никогда толком не понимали, каким образом в жизни евреев религиозное начало соотносится со светским. Попыткой провести между ними искусственное разделение комитет нарушил многовековые традиции и обычаи. Так, он продлил полномочия религиозного суда, «бет дин», совершенно не учитывая, что очень часто те дела, которые власти воспринимали как светские, выносились именно на его рассмотрение.

Точно так же едва ли следовало ожидать от враждующих еврейских религиозных направлений, отравленных взаимной ненавистью, успешного сотрудничества в светских делах кагала. Например, такие обязанности, как распределение налогов, буквально гарантировали неизбежные столкновения в будущем.

По мере того как правительство проводило в жизнь статьи «Положения», все очевиднее становилась их непоследовательность, и тем призрачнее надежды на их действенность. И хотя все его недостатки вскоре проявились, власти постепенно отвлеклись от дальнейших широкомасштабных реформаторских начинаний - страна пережила Отечественную войну с Наполеоном, император обратился к политическому консерватизму и религиозному обскурантизму.

«Положение» осталось в силе, его то уточняли и дополняли административными постановлениями, то просто игнорировали. И если позитивные стороны преобразований, намеченных «Положением», часто отбрасывались, то его негативные аспекты, такие, как черта оседлости, все прочнее врастали в рамки общеимперского законодательства

Оглавление

www.pseudology.org