Из бесед со Старковым, 1989, и рассказов Алеше, 1985 Шатуновская, Ольга Григорьевна Об ушедшем веке рассказывает Ольга Григорьевна Шатуновская Конец работы Разгром Коминтерна На шестом Конгрессе Коминтерна Сталин навязал резолюцию о том, что германская социал-демократическая партия является крылом фашизма, и потребовал разбить единый фронт, против чего возражали очень многие коммунисты-германцы. В результате — это происходило ещё до прихода Гитлера к власти — были выборы президента, и буржуазные партии все объединились в один блок и выдвинули Гинденбурга. Коммунистическая партия выдвинула Тельмана, а социал-демократы — Эберта. Эберт получил семь миллионов голосов. Тельман — пять. Итого двенадцать. Если бы не разделились, то прошел бы Эберт. А Гинденбург получил десять. Единый фронт по указке Сталина был разбит, и прошел Гинденбург. А он на другой же день призвал Гитлера премьер-министром. А вот спросите Сталина , зачем это ему было нужно? Потом уже на седьмом Конгрессе та резолюция шестого Конгресса о том, что социал-Демократия является крылом фашизма, была отменена, но уже было поздно. Это уже был тридцать пятый год. Гитлер пришел на плечах Сталина к власти. Это одно из преступлений Сталина . К этому надо добавить — для того, чтобы дележ Польши, согласно пакта, заключенного с Гитлером, прошел гладко, Сталин настоял на том, чтобы польскую компартию объявить партией провокаторов и шпионов, и её объявили распущенной. Чтобы она во время вторжения советских войск в Польшу не протестовала, не восстала против этого. Это было объявлено. Кроме того, весь состав Центрального комитета польской компартии, которая работала тогда в подполье при Пилсудском, был вызван сюда якобы на совещание. И всех членов Центрального комитета польской компартии во главе с секретарем Лещинским-Ленским уже на аэродроме схватили, увезли на Лубянку и расстреляли всех до одного. Без всякого суда и следствия. Центральный комитет, который организовался в Польше после войны, ни разу нигде не поставил об этом вопрос, хотя, конечно, они знали великолепно об участи польской коммунистической партии, работавшей в подполье. Вместе с польской партией были также объявлены вне закона входившие в неё секции: — коммунистическая партия Белоруссии и коммунистическая партия Западной Украины. И их руководителей тоже уничтожили. Он провел это через Президиум Коминтерна, который был совершенно у него в руках, потому что то и дело из него вырывали людей, сажали и расстреливали. Мне говорили польские коммунисты, что в составе ЦК польской компартии была Женщина по фамилии Кощела, молодая, исключительно одаренная. Они говорили, что выросла бы у нас ещё одна Роза Люксембург. Её тоже расстреляли. Весь состав ЦК был схвачен и расстрелян. В отношении объявления польской компартии шпионской, провокаторской и роспуска её Хрущёв даже на двадцатом съезде говорил. Никаких мотивов, когда её уничтожали, представлено не было. Просто поставили клеймо и все, и никаких доказательств. И вообще большинство политэмигрантов ведь посадили. Я видела документы. Были арестованы тысячи эмигрантов. И немецких и австрийских. Их главным образом сосредотачивали на Соловках. Когда началась война с финнами, их привезли с Соловков несколько тысяч человек на Медвежью гору под Ленинградом, и там их всех казнили.   И вот я видела дело двух энкаведешников. Это бывшие коменданты ленинградской внутренней тюрьмы, братья Матвеевы. Они так развлекались — они себе сделали дубинки окованные, и когда выстраивали этих коммунистов расстреливать, так они забавлялись тем, что они этими дубинками разбивали черепа. Но им дали не то по году, не то по два условно. За превышение власти. А когда я была там по расследованию убийства Кирова, мне принесли вот эти дела, и там это было все описано. А они к тому времени имели собственные особняки за городом и торговали клубникой на базаре. И они уже были полковники, и тот, и другой. Так они сильно пострадали. А часть немецких коммунистов вывезли в Гамбург, и там им рубили головы фашисты. Сталин и Гитлер Сталин посылал НКВДистов в Германию на практику. Это было после прихода Гитлера к власти, когда у них уже гестапо работало. У нас в Московском областном комитете был Лева Лебедев. Я занималась угольным бассейном и электростанцией до того, как стала работать в отделе Крымского. А он занимался районами льняных посевов. Потом он по командировке Коминтерна поехал в фашистскую Германию. И когда он приезжал в отпуск, он мне рассказывал, что он встречал наших НКВДшников, которые там стажировались в гестапо. А может быть, гестапо у нас перенимало опыт? Они ведь с тридцать третьего года, а мы с двадцатого. Мы систему лагерей раньше стали создавать, чем они. Если похоже, то значит они у нас переняли опыт. Бывший заведующий управлением печати Наркоминдела, Гнедин, сделал выборку из нескольких томов гитлеровского архива. Не гитлеровского, а Риббентропа. Архив министерства иностранных дел при гитлеровском владычестве. Эти документы в нескольких томах изданы на всех европейских языках. Он тоже просидел семнадцать или восемнадцать лет.   Есть его воспоминания, как его терзали Он взял эти тома и выбрал все, что относилось к общению Сталина с Гитлером, и издал сборник этих документов. Этот сборник говорит о том, что, начиная с прихода Гитлера к власти, Сталин с ним все время схлестывался. Переписывался и всякие поручения давал, Молотов был его правой рукой в этом деле. Он с ним якшался за спиной Литвинова. Мы послали Литвинова в США, и он будет отсутствовать две недели. За это время пусть приедет уполномоченный Гитлера для переговоров с нами. Пока Литвинова нет, за его спиной. Наверное, это Молотов пишет этому послу, который здесь был, Шуленбергу. Это было до тридцать девятого года. И теперь все время делается вид, что договоры все-таки были на пользу Советскому союзу. Какая же была польза? Отодвинули границу на триста километров. Прежняя граница была оборудована, защищена. Были созданы защитные всевозможные сооружения, а её разоружили, и в новой границе ничего не сделали. Так вот. Когда Гитлер пошел, так он в течение первых месяцев из пяти миллионов наших войск четыре миллиона уничтожил. Вот какая выгода нам была от этих договоров. А за эти два года беспрерывно ввозили в Германию маршруты с хлебом, хлопком, марганцем и другими стратегическими материалами. Вот и вся польза от этих договоров. Тайные Смерти Когда после войны и после установления советской власти в Восточной Европе Димитрова сделали генеральным секретарем болгарской компартии, он почувствовал, что Сталин возьмет их под сапог. Он создал проект Балканской федерации, чтобы объединиться и сопротивляться. Туда должны были войти Югославия, Албания, Болгария. Когда Сталин об этом узнал, он его вызвал якобы посовещаться и устроил страшный разнос. Какая ещё Балканская федерация? Хотите противопоставить себя нам? Мы этого никогда не допустим! После этого Димитров оказался в больнице и умер. Работники НКВД, которые мне помогали, когда я работала над процессами, говорили, что он был отравлен. Но документов об этом я не видала. Однако болгары это знают, мне это говорил один наш товарищ, который в свое время работал в Болгарии, в подполье от Коминтерна. Тодор Живков приехал сюда на совещание и объявил своей делегации во время завтрака, что Димитров был убит за балканскую федерацию. Этот товарищ не разрешил мне назвать его, но он сейчас ещё жив. Он был на этом завтраке и слышал то, что говорил Тодор Живков. Живкову, вероятно, это стало известно тоже по линии НКВД. Дело в том, что когда они проводят такие операции, у них все это зашифровано. Мне приносили материал, как отравили маршала Чойбалсана. Он был во главе Монголии и во главе войск. Сталин настаивал, чтобы ввести войска советские в Монголию. Под видом защищаться от Китая, якобы Китай агрессию хочет на Монголию. А Чойбалсан сказал: "Нет. Нам не надо. Мы не пустим". Он сказал, что если Китай пойдет на нас, мы сами защитимся. Никаких советских войск нам для этого не надо. И вот тогда его отравили. Это я видела своими глазами — операция номер такая-то, буква такая-то. В НКВД на все такие операции составляются бумаги. Они тоже боятся — убьют, а потом будут их провокационно обвинять, что они это сделали сами. Или, например, я поинтересовалась Радеком и Сокольниковым. Их ведь осудили на десять лет по процессу Казакова. Куда они делись? Так мне принесли документы. Сталин дал указание их убить в тюрьме. Оказывается, когда десять лет кончились, один из них сидел в Тобольской тюрьме, а другой в Верхне-Уральской. И когда они отсидели этот срок, то к ним подсадили НКВДшников, которые совершили уголовные дела и были осуждены. И этим НКВДшникам пообещали, что их освободят, и поручили им в камерах их убить. И они их убили. Этот отчет мне принесли. Как убивали, все подробно описано. Сокольникова убили с первого захода, а Радек был ещё крепкий, сильный. Схватил крышку от параши и этой крышкой отбивался от этого НКВДшника. Его изувечили, но не убили с первого захода. Со второго захода его уже убили. Это товарищ Сталин распорядился. Душили. Они сидели в одиночках. Это уже было после войны. Процесс был в 1936-ом году, а это 1946-ой год. Я хочу сказать, что они все точно записывают. Они себя тоже оберегают. Допустим, Сталин поручил эту операцию им провести. Они записывают, потом вдруг их привлекут? Так что все эти дела у них фиксируются. Все их деяния записаны. Дзержинского? Думаю, что нет. Дзержинский был на заседании Политбюро, там спорили. Он вышел с заседания в приемную. Вместо того, чтобы его положить и вызвать врачей, его взяли под руки и повели в больницу. А он по дороге умер. Его нельзя было вести пешком, надо было уложить и вызывать врачей к нему, тут же в приемной, а этого не сделали. Про обстоятельства Смерти Крупской и Марии Ильиничны я не могу ничего сказать, я в это время сидела. А расследовать мне не пришлось этого дела. Так же, как обстоятельства гибели Фрунзе. Я не знаю. Никто не расследовал. Многие документы исчезали. На процессах велась съемка, но кадров с обвиняемыми нет. Да мало ли что исчезало. Я когда работала над всеми этими процессами, ко мне приходили сотрудники архива Революции и говорили, что за эти десятилетия из архива Революции агентами Сталина были изъяты тысячи документов, касавшихся революционной деятельности всех тех, кого он уничтожал. Особенно, конечно, лидеров, близких к Ленину людей. Тысячи, они мне говорили, документов Сталин уничтожил. Понятно, что они все фабриковали, и уничтожали, и искажали. Я вот сейчас не знаю, например, существует ли моя записка об убийстве Кирова. И та рукопись Сталина . Я не знаю. До сих пор в печати ничего не появляется. Ульянова Мария — тоже есть разные подозрения, как она умерла, потому что она на заседании Московского комитета почувствовала себя плохо, как пишут в биографии, и ей понадобилось уехать. А потом она оказалась в своем кабинете в редакции "Правды", и там у неё инсульт был. Но на этом заседании Московского комитета обсуждался вопрос об аресте и о предании суду с расстрелом группы Тухачевского. Это было седьмого июня тридцать седьмого года. И ещё Куйбышев тоже, он ведь умер через полтора месяца после убийства Кирова. В прошлом году по рукам ходило письмо Дзержинского Куйбышеву, где он обсуждал с ним доверительно тенденцию партии. А в январе тридцать пятого года процесс над Зиновьевым и Каменевым был по поводу убийства Кирова. Тут тоже ведь привязка по времени есть. Крупская это восемнадцатый съезд, Мария Ульянова это Тухачевский и его группа, а Куйбышев это суд над Зиновьевым и Каменевым. Может быть, это и не случайные совпадения. Или вот новая версия Смерти Серго. Вот якобы в присутствии какого-то члена Политбюро, пришел к Сталину объясняться, что всю его семью арестовали в Тбилиси. И схватил его за грудки и бросил. И ему Сталин сказал, что ты не проживешь и часа после этого, что ты сделал. И его уже часа в три- четыре, его уже убили. Тот, кто рассказывал, тот фамилию этого члена Политбюро не назвал, дескать, я тебе не назову, это тайна. Тот боится. Сейчас все боятся. Будто он лежал после обеда на диване в гостиной. Выход из этой гостиной — в подъезд, и подъезд открыт был в этот день, хотя всегда он был заперт. Нет, дверь не была заставлена. Вот так вдоль стены стояли шкафы. Вот как у меня прихожая, там этот подъезд, и в подъезде стояли шкафы, не было заставлено. И из гостиной туда на площадку дверь была открыта всегда, потому что там библиотека, а внизу подъезд всегда был заперт. Хода не было. Я сама ходила мимо подъезда через черный ход — на площадке кухня, и выходили из столовой. Жена, Зинаида Гавриловна [Павлуцкая] [Павлуцкая], рассказывала об этом. Но мне она это все описывала, как самоубийство. С неё вероятно взяли подписку. А вот о том, что он был убит, она сказала жене и дочери Серебровского, заместителя Серго. Им она поведала, что Серго Орджоникидзе не покончил с собой, а был убит по заданию Сталина . "Мы пообедали. Он вышел в гостиную и прилег на диван. Лежал он лицом к стене, к спинке дивана. А мы ещё с Верой оставались — это её сестра — в столовой. Вдруг слышим выстрел. Вбежали и видим, какой-то человек бежит от него к подъезду. Вера побежала за этим человеком, но он успел скрыться. А я подбежала к Серго. Он был убит под левую лопатку". Она от меня это скрыла, она мне говорила, что я позвонила Сталину , пришел Сталин со всем составом Политбюро. А Ирина, дочь Серебровского, теперь говорит, что мы дали клятву никому не говорить. Жены Серебровского в живых нет, жива только дочь. Рассказ И.П.Алексахина "Я тогда в субботу в час пятнадцать ночи стоял, дожидался машины, чтобы ехать домой. Тогда работали до часу, до двух. Мне позвонила жена, чтобы я заехал в аптеку на улицу 25-го Октября, потому что заболел сын. И вот я дожидаюсь, когда подойдет машина. Аптека была дежурная по Москве, она работала круглосуточно. И вот от Наркомтяжпрома, это же на Старой площади, — я стою у подъезда ЦК жду машину — поднимается от Наркомтяжпрома Орджоникидзе и с правой стороны Богушевский, редактор газеты "За Индустриализацию".   Это умнейший, талантливейший журналист, остроумный, пользовался большим авторитетом. И что-то он так рассказал, что Серго на всю площадь хохочет. Мимо меня они проходят. Я ещё подумал — вот пример какой подает. С одной почкой, работает до часу ночи и в таком настроении ещё домой идет. Но не в машине, а лишь бы лишние полчаса подышать, идет пешком. Потому что я-то сам занимался физкультурой в особой группе начсостава РККА.   И вот они прошли, машина с охраной, машина Серго и потом охрана сзади, метров через двадцать. Они свернули. Через некоторое время подошла моя машина, я подъехал к аптеке и видел ещё, как они идут по направлению к Кремлевским воротам. И вот это была суббота. А в четыре часа дня Гриша Виноградов, заворготделом Сталинского райкома партии, в воскресенье позвонил, что Серго умер. Я говорю, как же он умер? он же вчера, в таком хорошем состоянии, смеялся на всю площадь, шел домой с Богушевским". "Мельницы " В пятьдесят шестом году Микоян стал вести переговоры в Венгрии, он был зампредсовмина и член Политбюро. И тогда Хрущёв решил, что вот Микоян там не действует энергично и активно, и его отозвали, а послали Маленкова. А Маленков пустил танки. Микоян не пустил танки. Он пытался с ними вести переговоры. Теперь что сделал Маленков. Он тоже сделал вид, что переговоры. Пришлите на переговоры ко мне в штаб. К нему прислали Кадара и Мюнниха. Кадар был секретарем ЦК, а Мюних предсовмина. А он говорит — штаб у меня в самолете. Когда они поднялись к нему в самолет, все было уже подготовлено. Самолет пошел в воздух. Их привезли в Москву, а тут или голову на плаху, или объявляйте себя правительством, которое против независимости. А Имре Надь скрывался в американском посольстве. Его выманили, увезли в Румынию и там казнили. Венгры боялись, и поэтому в Румынию. И к нему там приставили Федотова, а это был член комитета госбезопасности. Кстати, я добилась его исключения из партии со страшным сопротивлением наших сталинистов. У меня были материалы об этом Федотове, что он творил в тридцать седьмом, тридцать восьмом. Так они, когда боролись против меня, ему в заслугу ставили, что он расколол Имре Надя. Он к Надю сумел втереться в доверие, и Имре Надь ему, очевидно, рассказал о подготовке и о ходе этого восстания. И вот когда я с кипой увесистых документов против Федотова выступила и потребовала его исключения из партии, то наши сталинисты, зампреды и члены КПК, ополчились, что вот он такую заслугу имеет — он Имре Надя расколол. И его назначили, ни много ни мало, после исключения из партии профессором в Академию КГБ. Они ведь когда восстали, они обратились в ООН по радио, просили помощи. Но никто никакой помощи им не дал. Они не искали социалистических путей. Они против диктатуры Советского Союза. Сейчас его, Имре Надя, перезахоронили, его реабилитировали. А в тридцатые годы этот Федотов устроил так называемую "мельницу" на Дальнем Востоке, когда оккупировали Манчжурию — под видом что Япония, в японской форме сотрудники НКВД. А из Дальневосточного НКВД посылали людей как будто в Японию, на эту оккупированную территорию, для разведки. И тут их хватали, пытали, якобы это японская организация, и заставляли переходить на службу в Японию. А после этого их увозили обратно в Хабаровск, в Управление, и расстреливали как изменников. Сами же создавали из них изменников. Они показывали тем самым, что они работают и вылавливают врагов. Вот такие документы я получила. Это у них называлось "мельница". Гнусные провокаторы. Из советских людей делали изменников. Он доказывал, что ещё при Дзержинском такие "мельницы" делали. Чеченское дело Было задание взорвать меня изнутри, то есть скомпрометировать. Мне создали чеченское дело, что вот я чеченцев защищала, когда они возвращались. И это Климов докладывал на Комитете, это "Чеченское дело". Они там выпустили листовки, и что, мол, я поощряла. Дошло до того — это Шатуновская их поощряла. Кроме того, был писатель Костерин Алеша. Этот Костерин уже давно умер. Он сидел тоже семнадцать лет. Этот Костерин возглавлял партизанское движение в Чечне, и его очень хорошо знали. Когда они вернулись, он туда ездил, конечно, тоже защищал их, поддерживал. А он меня очень хорошо знал, Костерин, — когда мы в подполье работали при Мусавате, он к нам приезжал одно время. Он вообще писатель. И вот он мне писал письма, когда он приезжал из Чечни, вот в это время. Он мне писал, в какое положение чеченцы попали, что их не пустили обратно в аулы, в горы, ну в общем, возмущался. А письма он писал так: "Оля, я приехал опять, вот то-то и то-то..". Так вот. почему он пишет Оля, а не Ольга Григорьевна Шатуновская. Вроде бы у нас отношения какие-то. Он меня же знал по подполью. Мне было восемнадцать-девятнадцать лет, меня никто иначе и не называл, все называли Оля. В общем, Климов доложил на общем комитете у Шверника, что контрреволюция в Чечне развивается благодаря покровительству Шатуновской. Целый обвинительный акт. Разбирали целый день, но в конце концов мой контролер Прохоров, который курировал Чечено-Ингушетию, очень убедительно доказал, не поддался всей этой говорильне, выступал с документами, доказывал, и в общем, у них это провалилось и кончилось тем, что надо снять вопрос с повестки. Они на Секретариате постановляли, но в протокол не записывали, что надо её выгнать, убрать оттуда. А убрать не могут, потому что это номенклатура Политбюро, член Комитета. Поручали Швернику, чтобы он вошел в Политбюро, что я мешаю работать. А Шверник меня вызывал и говорил: — Ты знаешь, вот опять Суслов поручил мне. Ты вот поезжай к Хрущёву, поговори с ним. Я говорю: — Я не поеду, Николай Михайлович. Вам поручили, вы сами и интересуйтесь и действуйте. Ну когда Политбюро собиралось, он подходил к Хрущёву и говорил ему об этом. Хрущёв мне даже звонил по этому вопросу. Суслов же сказал, взорвите её изнутри. И вот они стали меня изнутри взрывать. А Хрущёв звонил мне, чтобы предупредить и вообще спросить, в чем дело, он же все-таки не в курсе был. Однажды на партсобрании они стали мне выдвигать, что вы расходуете партийные деньги. А партийные деньги — это я каждому, кто вернулся с Колымы или из Сибири, выписывала в кассу, дать пятьдесят рублей. Никто у нас в КПК не тратит столько партийных денег, как Шатуновская. С этого партийного собрания я ушла и больше никому квиточков в бухгалтерию выписывать не стала. Я стала делать так — мне приносят зарплату, я половину кладу себе в сумку, а половину я кладу в стол. И уже из этих денег стала давать. А квиточки в бухгалтерию я перестала выписывать. Они противопоставлялись по каждому вопросу, особенно, конечно, вот когда он комиссию эту создал. Не ленинцы Хрущёв на заседании Политбюро сказал, что Снегов и Шагу невская предупредили его, что члены Политбюро его не поддерживают — они не ленинцы, они тебя не поддержат. После этого Суслов потребовал, чтобы со Снеговым переговорил Борис Пономарёв, а со мной Анастас Микоян. Микоян в то время был председателем Верховного Совета. Когда я пришла в его кабинет, он говорил очень строго, почти на Вы — создавалось впечатление, что он говорит на микрофон. Что я не должна, не имею права так настраивать Никиту Сергеевича против членов Политбюро. "Вы окружены не ленинцами". Он взял и на Политбюро рассказал это все. Фактически он меня выдал. После этого, конечно, стало очень плохо. Потому что и так они меня травили. После этого они обнаглели. Выгнали моих помощников. Один это Кузнецов, помощник Шверника. А другой, Колесников, мой контролер. Их уволили безо всяких предлогов — освободить и все. С Шверником же не считались. Это его помощники, их и выгнали. Колесников устроился в СЭВ, а Кузнецов в Госплан. Когда через год после этого, даже через два года — это все было в шестьдесят втором году, а Хрущёва они выгнали в шестьдесят четвертом, он несколько раз через общих знакомых передавал, чтобы я к нему приехала, я не поехала. Я думаю, что когда надо было, когда можно было действовать, он пошел по их желанию. А что, когда его уже выставили, я поеду с ним говорить? О чем? Зачем вы меня выдали? Тогда мне звонил Кириченко по вертушке. Это ставленник Хрущёва был, бывший секретарь одесского обкома. Он не долго был, они на него ополчились все. После моего ухода Фурцева ко мне приезжала и говорила, что Суслов такой интриган, подставил меня, чтобы я первая Хрущёву против Кириченко высказалась. А этим Хрущёв против меня настроился. Она приезжала ко мне несколько раз, советовалась. Оставит где-нибудь подальше машину и приходит. Ну они какие-то факты набрали, что он не компетентен, что он не на уровне. И Суслов её подставил, что она первая, когда они пришли к Хрущёву, стала говорить. Она просто не поняла, что он её подставляет. И вот она приехала ко мне и сказала, что он такой интриган, он меня подставил. Теперь Хрущёв против меня настроен, будто я эту группу против Кириченко возглавила. Они его выгнали, несколько позже, не в связи с этим. ак он мне звонил, Кириченко, и говорил, что вот на Секретариате стоит вопрос, чтобы вас из КПК убрать, что вы ставите такие вопросы и так далее. Я говорю: — Товарищ Кириченко, я удивляюсь такому методу работы. Со мной никто ни разу не говорил. И вы не говорили. А уже который раз ставите вопрос обо мне. Это что же за такой метод работы? — Да, вы правы. Но так беседа у нас с ним и не состоялась. Рассматривалось ли это как персональное дело? Нет, после повестки. Они не имеют права, потому что это номенклатура Политбюро. Они не могли этого сами решать, они могли только входить в Политбюро. Нет, и бумагу не имели права направлять. За восемь лет восемь раз. У меня же был список на двести четыре виллы генеральские, которые построили им солдаты. Я это тогда внесла на комитет, так они подняли страшный шум, эти сталинисты, зампреды. А в повестке дня стоит материал, я его разослала перед заседанием. Когда Шверник открыл заседание, в повестке стоит: "Материалы все разосланы". И они начали кричать: — — Николай Михайлович, не надо этого вопроса. Шатуновская всегда вносит такие вопросы, которые нас только ссорят с активом и с крайкомами, с ЦК республик. А я, действительно, вносила такого рода вопросы. Это вопрос вне нашей компетенции. А он такой растерянный: — А что, снять? — Да, да, снять. — Ну давайте снимем. И на другой день на Секретариате уже они доложили. И это каждый раз. И про обстановку в Грузии я же вносила, что там все на свете продается. То же самое Мжаванадзе, кандидат в члены Политбюро. Нельзя его трогать. Я курировала Азербайджан, Армению, Грузию и часть Украины. Из Закавказья потоком шли письма о нарушениях. В частности, документы на Мжаванадзе — о взятках, о распродаже участков в городе. Его поддерживал Аджубей, редактор "Известий" и зять Хрущёва. Однажды у нас с ним был такой разговор. Меня предупредили, что в "Известиях" назавтра готовится большая разгромная статья про моих сотрудников — что они в целях карьеры порочат Мжаванадзе. Я позвонила Аджубею и попросила снять статью. Он отказался, тогда я сказала: — — У нас есть материалы о вашем участии в этих делах. — Как вы смеете следить за мной? — Мы за вами не следим, это ваши друзья-взяточники попали в поле зрения прокуратуры. — Статья будет издана. — Тогда я сейчас же звоню Никите Сергеевичу и всю эту историю докладываю. Он ответил грубовато: — Ну ладно, поговорили. Статья не вышла, но они все равно их уволили. Члены КПК Они начали кричать, что Шатуновская нам портит отношения. Они же сами тоже этим занимались. Это же все бывшие удельные князья, члены Комитета, были. Меня только поддерживал один член Комитета, бывший секретарь ташкентского обкома, и Пикина. Эти два человека слегка меня поддерживали. Слегка. Тоже боялись за свою судьбу, что могут их погнать. Тогда один из секретарей был Мухетдинов, бывший секретарь ЦК Узбекистана. Его Суслов интригами выгнал. Он тоже слегка протестовал. У него отец верующий был мусульманин. У отца был маленький домик в старом городе в Ташкенте. И к нему приходили муллы, и они сидели на скамеечке около домика. С муллами он сидел, отец, старик. И его скрытой камерой сняли, и вот фотография — отец Мухетдинова, секретаря ЦК, сидит с муллами. Вот Суслов и подвел под него. А вот Джурабаев, наш член Комитета, бывший секретарь ташкентского обкома, очень честный человек был. Мне президент Академии Наук узбекской говорил, что это самый честный человек в Узбекистане — про нашего Джурабаева. Он пошел к Мухетдинову советоваться, как быть. Вот Шатуновская ставит вопросы по-партийному, вы же знаете, такие-то и такие-то. А на Секретариате всегда после этого её стараются выжить. Мухетдинов ему сказал, они друзья: — Ты имей в виду, что все это ядро у нас так настроено, что с ними бороться очень трудно. Ты вот поддерживаешь Шатуновскую, а тебя тоже выгонят. И вот когда я ушла уже, через некоторое время они его все-таки выгнали, Джурабаева. Он и умер. Его хватил инфаркт. Тост Хрущёва И Кириленко, и Суслов, и Игнатов — вот эта троечка. Особенно Суслов и Игнатов. Они уже замыслили меня выгнать. В это время Хрущёв поехал в Баку. Было какое-то пятидесятилетие, я уж не помню. И я там была. Мы поехали на Нефтяные Камни, вся делегация. И на Нефтяных Камнях был банкет, он второй тост за меня поднял, Хрущёв. Первый, как говорится, за советскую власть и за Ленина, а второй тост за меня. Вот, мол, вы все знаете, что она тут и в подполье работала, и то и се и так далее. Сейчас же по телефону это передали Суслову и Игнатову в Москву, что, мол, второй тост он за неё произнес. И они в это время не могли уже активно действовать, а только окольными путями. Сразу после двадцатого съезда в июне месяце уже было выпущено постановление ЦК о ликвидации последствий культа личности. И это уже было назад. Это уже заслуги Сталина отмечались. Построение социализма, Индустриализация, Коллективизация — все достижения отмечались сталинские в этом решении.   Они сразу начали на Хрущёва давить. Так ведь ещё Мао Цзедун запротестовал против двадцатого съезда. И Хрущёв выступил в китайском посольстве с речью, где он комментировал это решение ЦК и тоже говорил о заслугах Сталина , то есть уже отступал. Письмо жены Троцкого Я рассказывала, как меня пригласили к помощнику Хрущёва Лебедеву по идеологии? Он потом был директором ИМЭЛа. Он умер. Пригласил меня: — Приходите. Когда все эти работы по процессам и по убийству Кирова, все уже было сделано, разослано. Приходите, пожалуйста, надо побеседовать. Я пришла. Мы разговаривали три с половиной часа. Дошло до того, что он кулаками стучал на меня по столу. Я ему сказала, что я не привыкла, так чтобы со мной разговаривали. Что воспитанные люди так не разговаривают, стуча кулаками и ногами. Но раз он начал на меня кулаками стучать, я тоже начала стучать. Он заявил, что вы имеете очень плохое влияние на Хрущёва. И мы все сделаем, чтобы вас не допускать до Хрущёва. Я сказала: — Вы значит глухи. Вы преподносите себя Хрущёву, как будто вы за линию двадцатого съезда. В итоге этого разговора он вытащил из сейфа письмо жены Троцкого. Она жила в это время в Париже. А ведь все их дети были убиты. Дочь выбросилась сама из окна, а сыновей — под фамилией Седовы они были — того, который оставался здесь, того здесь и прикончили. Того, который был там, там убили. Так что она осталась совершенно одинокая, вдова Троцкого. Её фамилия Седова. Она прислала письмо после двадцатого съезда. И пишет она в этом письме, что я прошу вас, надо сказать о Троцком Правду. Он имел разногласия со Сталиным , с генеральной линией ЦК. У него была другая линия, все это так. Но никаким шпионом, диверсантом и террористом он никогда не был. И я прошу вас об этом сказать открыто на весь мир. И никаким он убийцей не был, а его самого убили. Он вытащил это письмо: — Вот до чего вы довели, вот ваша работа. Осмеливается жена Троцкого ставить такой вопрос. А что, она ведь не пишет о том, чтобы его восстановили в партии или бы признали правильной его линию. Она этого не просит. Она только просит признать, что он не был никаким шпионом, диверсантом и террористом. Ну разговор кончился тем, что мы все сделаем, чтобы вас не допускать до Хрущёва.   И они сделали. До этого я имела возможность звонить ему по вертушке, по кремлевской вертушке, а тут — он же сам вертушку не брал, в его преддверии, в приемной сидят НКВДшники, они берут и тогда ему докладывают, что вам звонит такой-то — а тут мне каждый раз отвечали, его нет, или он заседает, или он занят. И меня даже перестали с ним соединять. Так что в самых экстренных случаях мне приходилось звонить домой Нине Петровне, а я с ней, ещё когда в Московском комитете работала, имела отношения. Она работала в парткоме электрокомбината, заведовала агитпропом этого парткома. Так что я с ней имела связь. И я звонила: — Нина Петровна, меня не соединяют. Я тебя прошу, пожалуйста, позвони ему, пусть он сам мне позвонит. Ведь это каждый раз не сделаешь. Это только в самых тяжелых, трудных случаях. И действительно, они меня отрезали. А потом, когда я к нему пробилась, он уже положил в архив все, и я стала ему доказывать, что этого делать нельзя. Но уже тогда это было бесполезно, они его уже уговорили, он уже не поддался. ИМЭЛ Когда я работала над этими процессами, я привлекала некоторых работников ИМЭЛа, и оказалось, что там очень много порядочных в то время было. Сторонников двадцатого съезда. А потом Поспелов, — Хрущёв хотел от него как-нибудь избавиться, чтобы он не был в ЦК, — так он его из Политбюро освободил и назначил директором ИМЭЛа. Это, конечно, была неудача. Потому что Поспелов довольно гнусная фигура. Там были выборы парткома, и его провалили в партком. Общее собрание провалило. Не выбрали его. А были радетели, которые составили список на сто двадцать два человека, кто голосовал против него. И ему этот список дали. Так он всех этих сто двадцать два человека выгнал из ИМЭЛа под видом сокращения штата. Они ко мне приходили, а что я могла сделать? Я ничего не могла сделать. Заставить его их восстановить. А кто предал? сын одного из наших народных комиссаров, расстрелянных в числе двадцати шести. Зевин был Яков — народный комиссар труда Бакинской коммуны. А сын вот этот список дал на сто двадцать два человека Поспелову. Так что всюду, всюду есть негодяи и всюду есть порядочные. Лаборатории Берия Каждый вечер я вынуждена была ходить к Козлову, первое время он делал вид, что очень заинтересован в пересмотре всех процессов и согласен со всей этой работой, а потом он совершенно изменился, это все было лицемерием. Он мне начал, например, говорить, Флор Романович: — — Ну вот твой друг Микоян, — а он знал, что мы в подполье вместе работали, — он же с Кировым дружил, почему же он не рассказывает подоплеки убийства? Вот такие вещи он мне вдруг начал заявлять. Я поняла, что он перекувырнулся. А заведующий секретариатом Шверника был Богоявленский Павел Иванович. Он мне говорит: — Вы вот каждый вечер бываете у Козлова. Заступитесь за таких-то... После двадцатого съезда были арестованы начальник и заместитель начальника лаборатории ядов, которую Берия создал на Лубянке, и эти яды они применяли, конечно, по указанию Сталина , когда они кого-нибудь хотели убить тайно. Там достаточно было одной капли яда, чтобы человек погиб, без следа, ненасильственной Смертью. И они испытывали эти яды на политических заключенных, которых держали на Лубянке. После ареста Берия их также арестовали и осудили на пятнадцать лет тюремного заключения. Они сидели в Ивановском изоляторе. Мне вдруг говорит Богоявленский: — Вот заступитесь за этих людей, ведь они просто солдаты революции. Им велели, и они эту лабораторию организовали и делали это. Но нельзя же их осуждать за это, вот они сидят, по пятнадцать лет им дали. Я была поражена. И говорю: — А почему вам хочется, почему вы заинтересованы в их судьбе? — Ну как же? Это же несправедливо. Вот вы замолвите словечко Козлову. Я говорю: — Нет, я этого делать не буду. Если вам надо, вы же ходите со Шверником на Секретариаты. А Шверник был очень сильный склеротик, и всегда Богоявленский с ним ходил на заседания Секретариата. — Вы же бываете там, поговорите сами с Козловым, если вы считаете несправедливым их осуждение, а я этим не буду заниматься. Через некоторое время он мне говорит: — Вот вы отказались, а Шверник подписал мандат Климову, и он поехал в Ивановскую тюрьму и имел свидание с этими людьми. Причем без присутствия начальника тюрьмы. С глазу на глаз. Климов ездит в эту тюрьму к этим преступникам. Да, Шверник подписал этот мандат. Он же был склеротик, он просто ему подсунул. Наверное, Шверник даже и не видел, что он подписывал. Или не соображал в это время. Так что Климов вот такой тип. Видите, какие поручения он выполнял. Он работал так до Смерти. А ещё, кроме того, на Матросской Тишине была создана в одном из корпусов тюрьма, которой руководил Шкирятов. Вот там содержали Вознесенского, Кузнецова ленинградского, Власика, который был начальником охраны Сталина на Ближней даче. Эта тюрьма выделялась тем, что ею непосредственно руководил Шкирятов. И его работники там фигурировали в качестве следователей. Комитет партийного контроля имел свою тюрьму, вот какой факт был. Это только их тюрьма была. А там людей просто уничтожали. Хотя эта организация и не должна была заниматься такими делами, но именно она и занималась всем этим. Уход из ЦК Когда я работала над процессами и над убийством Кирова, за мной была слежка. Ведь в мою квартиру НКВДшники ходили, как... я на работу, а они сюда. И я видела, что они приходили и рылись тут, в моих книгах и бумагах. Кроме того, они мне сломали почтовый ящик внизу, мою корреспонденцию проверяли. И меня слесарь с почты предупредил. За вами, говорит, следят. Они ящик ломали вместо того, чтобы отмычками открывать. Я замечала, что даже после того, как я ушла из ЦК, они лазали тут. Они надеялись, что они что-то найдут. Но я же, конечно, ничего не взяла из ЦК, из этих материалов. Этого же достаточно было, чтобы опять сесть, а я и так просидела семнадцать лет. И когда я работала, меня предупреждал управляющий делами ЦК, Пивоваров, — имейте в виду, за вами следят. Мне, говорит, комендант доложил. Потом заведующий был руководящих парторганов Чурай, член ЦК, тоже меня предупреждал, что слежка за мной, что все телефоны подключены. Три предупреждения. Я знала. Он мне сказал даже — все, кто к вам идут, — там же по пропускам ходят — всех берут на учет. Вот так они работали. Восемь раз на секретариате Суслов и Игнатов ставили вопрос, чтобы меня выгнать. В общем, за эти восемь лет, что я там работала, я потеряла нервов не меньше, чем за семнадцать лет по тюрьмам и лагерям. Такая трепка нервов была, что-то ужасное. И среди этой трепки я эту всю работу проводила. По сути дела и опереться не на кого было. В самом Комитете партийного контроля только Пикина и Джурабаев, а всего со Шверником одиннадцать. И в конце концов они же уговорили Хрущёва.   Он все материалы положил в архив Когда я уже уходила из ЦК, мне из Ленинграда сказали, что с Медведем, начальником ленинградского НКВД, который был расстрелян в 1937 году, дружила одна коммунистка, с ним и его женой, некто Гнедич. Но я не успела её вызвать. Я уже написала письмо Хрущёву, что прошу меня освободить. Правда, я ему не писала, что это из-за того, что вы так поступили. Написала, что я ослепла. Это Правда, я сейчас почти слепая. И он месяца два не реагировал, а потом они меня отправили на пенсию. И я не успела поговорить с этой Гнедич. А ведь какое это было бы важное свидетельство. Она очень дружила с Медведем. Его же арестовали не сразу, через день-два после убийства Кирова. И он что-то успел дома рассказать. Или, например, в здании Бакинского комитета РСДРП в 1908 году некто Кузьма, член этого комитета, выступил с обвинением против Сталина , прямо на заседании этого комитета. Сказал, что он провокатор. Вот про этого Кузьму мне говорили, что он жив. Я тоже не успела его опросить. Много я ещё могла сделать. ------------------------------ Примечание К рассказу 22 Конец работы "Мельницы " — первым это использовал Камо (см. [31], стр. 452) Уход из ЦК Из архива Ольги Шатуновской: — Черновик письма: — "Тов. Хрущёву Н.С. Дорогой Никита Сергеевич! Сдавая многочисленные важные документы, собранные в процессе работы при изучении обстоятельств убийства С.М. Кирова, считаю своим долгом обратить Ваше внимание на следующее. В период после XX, а также после XXII Съезда Партии в Комитет Партийного Контроля поступили ряд материалов, убедительно говорящих о том, что злодейское убийство т. Кирова было организовано Сталиным через 10 месяцев после 17 съезда, вследствие того, что во время этого съезда ряд руководящих деятелей нашей Партии вели переговоры с Сергеем Мироновичем о перемещении Сталина с поста ген. секретаря на пост пред. Совнаркома (взамен Молотова) и о выдвижении генеральным секретарем т. Кирова. Это основывалось на мнении ряда деятелей, что Сталин стремится к единовластию в партии, используя для этого борьбу Партии против оппозиций, и поэтому необходимо выполнить завещание Ленина о перемещении Сталина . Эти переговоры стали известны Сталину , что и побудило его убить Кирова, а затем истребить большинство Центрального Комитета и актива нашей Партии. Подробно сообщили об этом т.т. Андреев, Чагин, Верховых и др. Часть этих материалов была приведена в нашей докладной записке ещё до XXII Съезда. После Съезда разысканы документы, полностью подтверждающие эти факты. Среди них наиболее важными являются следующие: — 1. Собственноручная краткая запись А. Севастьянова, близкого друга С.М. Кирова, сделанная им в июне 1956 года незадолго до своей Смерти, гласящая: — "Гибель Серго Орджоникидзе и Сергея Мироновича Кирова, с которым я был близким товарищем и другом. Разговор в 1934 году с Сергеем Мироновичем Кировым о том, что на 17 Съезде к нему подходили секретари Обкомов и другие члены Съезда, вели разговор о том, чтобы систему руководства восстановить, как было при Ленине, т.е. должен быть генеральный секретарь КПСС — предлагали быть С.М. Кирову, и председатель Совета Министров — Сталин ". Эта запись разыскана женой Севастьянова в его бумагах и вместе с фотографией его — стоящего вдвоем с М.Л. Маркус над гробом т. Кирова, а также другими Документами, свидетельствующими о большой близости с Кировым, получена нами. А. Севастьянов подробно рассказал об этом разговоре с ним Кирова друзьям Кирова П.И. Чагину и А.А. Андрееву, а также своей жене, что последние и изложили в документах. 2. Заявление бывшего помощника т. Ворошилова — Хмельницкого, его жены, а также вдовы т. Штерна. Все они сообщили, что Штерн присутствовал вместе с т. Ворошиловым при допросе Сталиным убийцы т. Кирова Николаева в Смольном на другой день после убийства, и что, по словам Штерна, на этом допросе Николаев заявил, что убил Кирова по заданию органов НКВД. Жена Штерна пишет: "... по возвращении из Ленинграда муж мой говорил, что Николаев, убивший Кирова, валялся в ногах, умоляя пощадить его, ибо он, убивая С.М. Кирова, действовал в соответствии с полученным приказом. Насколько мне помнится, упоминалось, что приказ был получен от руководящих работников НКВД". Хмельницкий пишет: "Гриня (Штерн) рассказывал, что когда в кабинет, где находились Сталин , Молотов и Ворошилов, привели убийцу Кирова — Николаева, то Сталин набросился на него и стал ругать и поносить Николаева, как это он посмел убить Кирова — тогда Николаев на коленях перед Сталиным , плача, говорил: "Товарищ Сталин , я же выполнил задание Партии". Г.М. Штерн вернулся в СССР из Испании, он не знал и не понимал, что происходит и что произошло в РККа, и мы с ним говорили в свете тех событий. Штерн тяжело переживал гибель лучших полководцев. Многих он знал лично. Возможно, что он ещё раз мне рассказал о сцене, которую он лично наблюдал в Ленинграде в декабре 1934 г. после убийства С.М. Кирова". О фактах, подтверждающих, что убийство Кирова было организовано Сталиным и осуществлено через работников НКВД, сообщили письменно многие другие товарищи: — т. Опарин, со слов б. прокурора Ленинградской области т. Пальгова (Паль-гов покончил в 1936 году самоубийством); т. Кирчаков, со слов известного чекиста Ольского; ленинградская писательница Гнедич, со слов жены Медведя, и многие другие. Все эти документы имеют большое историческое значение. Я глубоко убеждена в правоте сказанного Вами на XXII съезде: "... нужно, чтобы в истории Партии об этом было правдиво рассказано". Никита Сергеевич, идет серьезная борьба вокруг пересмотра процессов. Конечно, принимая вновь решение о их пересмотре, Президиум ЦК отчетливо понимал, что эта борьба неизбежна. Она и развернулась ещё во время исследования убийства Кирова. Беседы с т. Козловым были направлены к выяснению, выработке основного смысла, содержания, объема этой работы. Я понимаю так, что задачей партии при пересмотре этих процессов является не простое установление их юридической несостоятельности. Нет, исследование должно вскрыть их политический смысл, до конца раскрыть, что все эти процессы были задуманы и осуществлены Сталиным , как части одного целого плана, направленного, с одной стороны, к уничтожению всех, кто работал с Лениным, кто мог иметь авторитет, доверие в Партии; в то же время через эти процессы Сталин как по ступеням шел к уничтожению основного актива Партии. Процессы — это путь Сталина к единоличному господству в Партии. Это было его кровное дело, из всех материалов видно, что Сталин лично вынашивал каждый процесс, сам формировал "центры", давал указания, от кого какие "признания" получить. Вся "кухня", вся закулисная сторона этого дела, все детали этих чудовищных фальсификаций — дело рук самого Сталина . Раскрыть все это — обязательная задача наша при пересмотре процессов. Если в 1956-57 г.г. комиссия Молотова сумела свести всю работу по процессам на нет, причем Молотов утверждал, что процессы были якобы политически целесообразны, т.е. объективно полезны для нашей Партии — то теперь такие утверждения уже не могут проходить. Борьба теперь идет на других рубежах — свести все к юридической стороне, удержаться на судебной части, признать, что процессы были сфальсифицированы, но не допустить полного раскрытия их политического смысла, разоблачения Сталина , как их организатора, его злодейского плана, неисчислимого вреда, принесенного Партии ими. Нельзя разорвать вопрос о процессах и о жизни, судьбе Партии". Из заключительного слова т. Хрущёва на XXII Съезде Партии: — "... Начало массовым репрессиям было положено после убийства Кирова. Надо ещё приложить немало усилий, чтобы действительно узнать, кто виноват в его гибели. Чем глубже мы изучаем материалы; связанные со Смертью Кирова, тем больше возникает вопросов... ... наш долг тщательно и всесторонне разобраться в такого рода делах, связанных со злоупотреблением властью. Пройдет время, мы умрем, все мы смертны, но пока работаем, мы можем и должны многое выяснить и сказать Правду партии и народу. Мы обязаны сделать все для того, чтобы сейчас установить Правду, т.к. чем больше времени пройдет после этих событий, тем труднее будет восстанавливать истину... Но нужно, чтобы в истории партии об этом было правдиво рассказано. Это надо сделать для того, чтобы подобные явления впредь никогда не повторялись..". Оглавление   www.pseudology.org