Из рассказов Джане в августе 1971, 2 июля 1976, 27 октября 1981, 30 сентября 1983 и Андрею 27 января 1984 Шатуновская, Ольга Григорьевна Об ушедшем веке рассказывает Ольга Григорьевна Шатуновская Московский Комитет Настя. Колония Настя тебя любила, но когда родился третий, Алеша, не захотела больше быть, пошла в тридцать третьем году на завод работать. С Алешей была Варя, а у тебя были всякие плохие няньки. Я вас почти не видела, только спящими или по воскресеньям, приходила в десять, уходила в восемь. Утром ты вцеплялась в меня и кричала — не уходи, не уходи! С каким сердцем я уходила из дому? В колонию брали только с пяти лет, а тебе ещё не было трех. Но я пошла и стала просить, что я не могу работать, она кричит, няньки плохие, обижают. Мне разрешили — ты была самая маленькая, с тобой все носились как с куклой. Но я помню все же, что было грустно... Грустно, конечно, все отдала, всем пожертвовала. Я об этом столько думала в лагерях. [И сейчас на глазах слезы. Мам, ну что ты? А я помню, что дразнили они меня за то, что писалась, и куклу мою дверью разбили. Ты привезла, а они разбили. А ещё я помню — я смотрю через щели высокого забора, там ров огромный, много-много двигающихся людей, горы желто-красной земли. Где это было? Они все обнажены до пояса, копошатся, передвигаются — с вагонетками, с лопатами. Палящее солнце, горы земли и словно муравейник из людей. Что это?] Это мы были с тобой в доме отдыха под Солнечногорском. Тогда канал строился. Юрий все меня ревновал и сердился, что меня приглашают танцевать. Потом совсем рассердился, ушел. Сам он совсем не танцевал. Пожары на торфе В тридцать втором году я работала секретарем Мосэнерго, и тогда меня посылали на торф тушить пожары, и я ползла среди болота и дыма, кофточка распахнулась, стал виден выпуклый животик. Один посмотрел и сказал: —   — Ты что, в положении? — Да. — Так что же ты сюда поехала? — Ну послали, я и поехала. — Я сейчас же отправлю тебя обратно. — Нет, не надо, раз уж приехала. И Алеша, по-видимому, повернулся в животе, и его обхватила петля, поэтому при родах он вышел весь синий и полчаса не кричал. Они все меня бросили и всей толпой около него крутились, что-то делали, пока наконец раздался не крик, а тоненький писк. Четвертый ребенок Потом сразу после убийства Кирова в тридцать четвертом меня послали в Калинин. Работала я там примерно полгода. В Москве — Юрий и трое детей, и была в положении опять. Они уговаривали совсем остаться, пусть и муж приезжает, мы дадим ему работу по специальности. Он приехал, посмотрел — паровозостроительный или вагоноремонтный завод — нет, не по специальности. И я говорю, нет, не могу, не останусь. Мы пришли в роддом, Юрий не хотел аборт, а я говорю, что нам делать, Насти нет, ты же знаешь... Нам говорят, ждите. Мы сидим внизу, грустные, ждем. Особняк старинный, напротив нас лестница деревянная. И как раз время кормления настало, кормилицам детей несут. На лестницу сверху, по обеим её сторонам, вышли сестры в белых халатах, идут с младенцами. У каждой два свертка вот так на руках. И вдруг лучи солнца сквозь витраж на них упали, будто ангелы с неба спускаются — мы с Юрием посмотрели друг на друга... и ушли. Я стала искать работу в Москве. Пошла в МК. Там был мне знаком Крымский. Но самое главное, секретарь был Каганович, а он меня знал. И ещё там была секретарь Евгения Коган — жена Куйбышева. Крымский был мне знаком по комсомольской организации, он был там завотделом руководящих органов. Он говорит, пойдешь ко мне замом? Выкидыш Я уже оформилась и должна была в понедельник выходить на работу. Кажется, я ему не сказала, что в положении. А в воскресенье пришел к нам Санька с Цилей и говорит: — Ну что разлеглась, смотри день какой, солнце, пошли гулять в Сокольники. А я лежу ещё, что-то как-то плохо себя чувствую. — Ну ладно, — говорю, — встану, иди выйди. Я спустила ноги, а Циля говорит: — Что это, кровь? Да? — Ну ладно, пройдет. — Да нет, что ты? Она пошла, Сане, Юрию сказала, они подняли тревогу, приехала скорая помощь. — Да вы что? никуда я не поеду, пройдет. — Тогда подпишите: "в состоянии смертельной опасности по своей воле отказалась". — А какая смертельная опасность? — Такая, кровь пойдет, не остановить. Так потом и случилось. Отвезли в больницу. Лежу, двенадцать человек родильниц. Сестра приходит, простыни подо мной меняет. Обложили льдом. — Вы что-нибудь сделали? — Да вы что?! если бы я хотела, я бы на пять недель сделала, зачем же я буду на седьмом месяце? Ладно, обложили льдом. К ночи стало сильнее, я лежу в полузабытьи, больные кричат — у неё кровь под кроватью, вызовите врача! Пришла сестра, выдернула простыню, и что-то на пол шмякнулось. Я говорю: — Что это? — Да ничего, сгусток. Собрала этой же простыней лужу под кроватью и ушла, а это плод вышел, без потуг, схватки были, а он маленький и без потуг вышел. Но я ничего этого не понимаю, только чувствую, колокола где-то звонят, и я уплываю куда-то. А потом уже очнулась от крика, они кричат так ужасно все сразу. Мы ей говорили, мы ей все говорили, а она ничего не делала, это в четыре часа детей кормить принесли, свет зажгли, они меня увидели, как я лежу, такой крик подняли: — Умирает, умирает, зовите врача! Меня на каталку и в операционную. Врач — мужчина, руки вот так держит кверху, и вокруг него сестры, все торопятся, спрашивают: — — Руки мыть будете? — Нет, поздно. Они не то йодом ему их мажут, не то перчатки одевают, ещё про что-то. — Будете? — Нет, поздно. — Нет, поздно. Плод отошел, место осталось. Поздно. Поздно. Подошел, руку внутрь засунул и дернул, и последнее, что помню, весь верх его халата стал красный, и струя ударила в стену. Потом очнулась на другой каталке у стены, под грудями две иглы вставлены, и они туда качают. Я засыпала, а они говорили: — Нет, голубушка, терпи, ты с того света вернулась. А потом перевели в маленькую каморку, и там я лежу одна Вдруг через несколько дней открывается дверь, и входит целая толпа — все в белых халатах, главврач, врачи и прокурор. Что такое? Оказывается, Женщины, которые были со мной, подняли такой скандал, потребовали прокурора. Мы ей говорили, мы ей всю ночь говорили, а она ничего не делала и врача не хотела вызвать. Они говорят: — Вы должны дать показания, все дали, остались только ваши. — И что тогда будет? — До пяти лет тюрьмы. — Тюрьмы? — Да, конечно. Вы же понимаете, она совершила преступление. Вы мог ли умереть. Дайте ваши показания. — Из-за этих показаний её посадят в тюрьму, но я не хочу кого-нибудь сажать в тюрьму. — Но вы понимаете, она совершила преступление, вы могли умереть. — Ребенок уже все равно умер, а я жива. Нет, я не буду, я не хочу. И я вижу, главврач радуется, даже сказал что-то. Конечно, ему не хочется, чтобы потом про его больницу так говорили. — Так вы не будете давать показания? — Нет, не буду. Они ушли, открывается дверь, и та акушерка прямо с порога падает на колени, целует мне руки. — Спасибо, спасибо, что вы меня от тюрьмы спасли. Ну я говорю: — Как же это так получилось? — Все мой супротивный характер виноват, он у меня с детства такой: — мне говорят, я всегда наоборот делаю. Чем они больше кричали, тем больше я хотела сделать по-ихнему. Они кричат — врача! а я, нет, не вызову врача. Я сама не знаю, почему я такая, вот теперь чуть до тюрьмы не дошла. Московский Комитет. Крымский Ну вот отлежалась немного и вышла на работу. К Крымскому. Потом его послали начальником Политуправления Черноморского флота, этот флот в Испанию возил людей и все. А я стала исполняющим обязанности завотдела и парторгом ЦК и МК, они были тогда вместе, и ещё Комсомол. Всего пятьсот человек в парторганизации. Так это же очень много работы? Да, я очень много работала, все меня любили, потому что я всем старалась добро сделать. Придут — Оля, помоги! — одному сестру надо устроить учиться, другому ребенка в сад, тому материальная помощь, а мне что, жалко? я всем, что могу, делаю. И на Короленко меня все любили. Я когда шла по двору, все дети бежали ко мне. Я всегда носила красивые блузочки, духи у меня были хорошие, и я каждому давала конфету. В то время я не понимала, почему Крымский на все трудные дела меня посылал — что они использовали женское обаяние в партийных целях. И действительно, все сложные дела решались. Крымского арестовали как троцкиста. А меня и Демьяна Коротченко обвиняли потом, что мы во всех районах своих людей сажали, троцкистские кадры. Потому что как раз в это время проходили везде партконференции, и мы повсюду ездили. Вот однажды звонят из Калинина: — Оля, у нас идет партконференция, выступают, кричат, что Голодникова не перевыбирать, потому что у него на ЖДаРе в секретарях парткома был троцкист, он его поддерживал, что делать? Я посоветовалась с Демьяном Коротченко, он говорит, ты скажи так: — Сталин на днях сказал: "Не всякий троцкист, кто с троцкистами по одной улице прошел", — он любил такие лицемерные формулировки, сам всех сажает, сам говорит так, — и мы Голодникову доверяем. Я познакомилась со стенограммой выступлений и в докладе обсуждаю все вопросы, которые поднимались о промышленности, сельском хозяйстве, а потом говорю о парторге ЖДаРа, говорю, что его назначило руководство для укрепления завода, как опытного коммуниста. Крики: — А вы что не знали, что он троцкист? — Знали, но мы считали его преданным делу нашей партии. — Ну органам виднее. — Я хочу сказать, что московский областной комитет полностью доверяет Голодникову и рекомендует его кандидатуру. После этого голосование, две трети за Голодникова, одна треть все же в — может быть, без моего выступления и больше бы ещё было, но прошел. А через несколько месяцев он был арестован. Последний год Каганович был отправлен на Украину, а секретарем стал Хрущёв. Семнадцатый съезд. Киров В январе 1934 года, то есть пятьдесят лет назад, был Семнадцатый съезд. На съезде было объявлено о торжестве Коллективизации — "социализм в деревне" — и конечно было много хвастовства. Но в кулуарах обсуждались большие ошибки, сделанные при Коллективизации, гибель скота и падение производительных сил земледелия, приводились конкретные цифры. Некоторые члены Политбюро собирались в это время на квартире у Серго, в двухэтажном доме у Троицких ворот в Кремле, то есть в непосредственной близости от съезда. Обсуждали Сталина , говорилось, что он ведет себя как диктатор, не считается ни с чьим мнением. Предлагали сменить Сталина и просили Кирова взять на себя руководство партией и страной. Однако Киров отказался, а взамен предложил обратить внимание Сталина , чтобы он изменил свое поведение. Когда проводили голосование в ЦК, Сталин получил 292 голоса против. Видимо, не только эти члены Политбюро, но и руководители областных делегаций вместе со своими делегациями проголосовали, независимо друг от друга, против него. Руководил счетной комиссией Затонский. Когда он сообщил Сталину об этом, тот распорядился оставить три бюллетеня против, а остальные 289 сжечь. Против Кирова было подано также три голоса. Это и было объявлено на съезде — то есть три и три. Я была на съезде с гостевым билетом, и в кулуарах ходили слухи, что Сталин получил много голосов против, хотя сколько — не говорилось. Если был бы хотя 71 кандидат на 70 мест в ЦК, Сталин бы не прошел. В пятидесятых годах, когда мы расследовали архивы съезда, обнаружилось отсутствие 289 бюллетеней. Поскольку Сталин не знал, кто именно голосовал против него, он уничтожил всех тех, кто был на съезде. Однако двое из счетной комиссии, в которой всего было сорок один человек, уцелели, хотя конечно сидели в лагерях, и один из них дал нам показания о том, что нам было известно по архивам. Стояло тринадцать урн для голосования, к каждой из которых было прикреплено по три члена счетной комиссии. Итого тридцать девять человек. Двое составляли сводный протокол — это Затонский и Верховых. Уцелели потом из счетной комиссии только Верховых и Наполеон Андреасян. Они тогда же ночью поехали к Кагановичу, который ворочал всеми колесами на съезде: — счетной комиссией, редакционной комиссией, мандатной комиссией, и был правой рукой Сталина . Каганович ночью же поехал к Сталину , доложил, что 292 бюллетеня против него. — А сколько против Кирова? — спросил Сталин . Каганович ответил, что три. Ну пусть и против меня будет три, а остальные сожгите. После съезда Сталин вызвал Кирова, откуда-то ему стало известно об этом закулисном совещании. Киров не отрицал своего участия, сказал Сталину и о позиции, которую он занял. Когда собралось новое ЦК, Сталин выступил с предложением переместить Кирова с руководства Ленинградкой парторганизацией на должность секретаря — одного из секретарей ЦК. Киров пользовался большим уважением в Ленинграде, ясно было, что предложение Сталина имело целью лишить его этой поддержки. Киров это предложение резко отверг. Сталин ответил, что он вовсе не имел в виду смешать Кирова с поста секретаря Ленинградской организации. Пусть Киров совмещает эти две должности. Ясно, что совмещать их было невозможно. Киров не согласился с назначением, хотя предложение Сталина пленум принял. Киров так до самой своей Смерти и не зашел в предназначенный ему кабинет секретаря ЦК. Вернувшись с пленума, Киров сказал своим близким друзьям: — — Ну теперь моя голова на плахе. Он понимал, что Сталин его уничтожит. И, действительно, за 1934-ый год было совершено три покушения на него, третье оказалось успешным. Сразу же после убийства Кирова Сталин со своей свитой приехал в Ленинград и повернул дело так, будто Киров убит "правотроцкистским центром". Этот центр он сфабриковал сам. Его собственноручные записи мы нашли в архиве Сталина: — бумага с двумя центрами на двух половинах листа, на которой отдельные люди зачеркнуты и перенесены из одного центра в другой. Все сведения об этом были собраны, а затем положены в архив ещё при Хрущёве. Вслед за убийством Кирова начался разгром Ленинградской парторганизации, а затем и всей партии, Интеллигенции и многих активных людей из всех слоев населения, вплоть до самых нижних. Было арестовано двадцать миллионов человек. Таким образом, "съезд победившего социализма" явился поворотным пунктом к этому погрому. Смерть Орджоникидзе Зинаида Гавриловна [Павлуцкая] рассказывала. Жили они в Кремле. Дочь Этери и зять были агентами Берия. Всегда все перерыто, все бумаги пересмотрены. Им нашли квартиру в Москве, но пришел Берия и сказал: — Ты что же это дочь из дому гонишь? Ты не гони... Этери была приемной дочерью, она была подброшена и найдена на ступенях дома, но стала рассказывать, что она дочь Серго от другой Женщины, а Зинаида Гавриловна [Павлуцкая] так говорит только из ревности. Серго был наркомтяжпрома. В самый короткий срок он создал для СССР тяжелую и оборонную промышленность. На его заводах нашли вредителей. Он послал туда свою комиссию из бывших чекистов, и они привел заключение, что никакого вредительства нет. Потом все равно и тех, кт подозревался во вредительстве, и комиссию арестовали. Шалико Огуджава, отец Булата Окуджавы, тоже был начальником одной из строек. Серго предложили выступить с докладом о вредительстве на февральско-мартовском пленуме. Он не хотел. Киров был уже убит. Он, Серго, видел, что де.лается что-то страшное, но не понимал до конца что. Как-то — в день накануне пленума — он с утра не встал. Зинаида Гавриловна [Павлуцкая] видела, что иногда он поднимался, в нижнем белье, в кальсонах подходил к столу, что-то писал и опять ложился. Она просила его встать поесть, но он не вставал. Вечером приехал его друг Гвахария, начальник макеевской стройки — детей у Орджоникидзе не было, он любил его как родного сына. Гвахария говорит Зинаиде Гавриловне: — Накрывайте стол, ставьте самое лучшее — ведь я же гость (по грузинским понятиям!), скажите, что я приехал, меня надо принять, он встанет. Зинаида Гавриловна [Павлуцкая] так и сделала; накрыли стол, она пошла звать его. А чтобы пройти в спальню, надо пройти прежде гостиную, и она подошла к выключателю зажечь свет, она зажгла и не успела сделать пару шагов, как раздался выстрел. Видимо, он увидел сквозь щель в двери, что зажегся свет, понял, что сейчас будут звать... Он выстрелил себе в сердце. Она вбежала, и в эту минуту, говорит, его рука с револьвером опустилась на пол. А на комоде лежало его письмо, он написал все, что он думал, что он не может больше жить, не знает, что делать — это можно только думать, потому что никто этого письма не видел. Зинаида Гавриловна [Павлуцкая] бросилась к телефону и позвонила своей сестре Вере Гавриловне и Сталину. Я с Верой Гавриловной тоже разговаривала. Она говорит, я вбежала в спальню, увидела мертвого Серго и бросила взгляд на открытое бюро. Там лежала пачка листков, я схватила их. Пришел Сталин со свитой. Там же все близко в Кремле, он собрал всех членов Политбюро и пришел вслед за Верой Гавриловной. Сразу спросил, он оставил что-нибудь? Вот, письмо. И все! больше письма никто не видел. Выхватил у Веры Гавриловны из рук эту пачку листков, она не успела их спрятать к себе в сумочку. И сколько мы их ни искали, это посмертное завещание Серго, мы их не нашли. В архиве Сталина их нет и нигде нет. Дальше Зинаида Гавриловна [Павлуцкая] мне говорит. Они подошли во главе со Сталиным к кровати мертвого Серго, и она в это время сказала: "Вот, не уберегли вы Серго ни для меня, ни для партии". И он над неостывшим трупом Серго сказал ей: "Замолчи, дура". Вот все то, что она мне рассказала. Она открыла одеяло на его кровати, когда я была у неё, и показала мне окровавленное белье, это происходило в пятьдесят шестом году, застрелился он, как вы знаете, в тридцать седьмом. И вот она двадцать лет спала рядом с кроватью, на которой он покончил с собой, и под покрывалом — его окровавленное белье. Серго хоронили. Сталин нес его гроб, а газеты сообщали, что он скончался от сердечного приступа. В понедельник — на другой день, открылся пленум, и на нём выступали Молотов и Сталин . Сталин — о мерах ликвидации троцкистских и других двурушников. Молотов сделал доклад о всеобщем вредительстве — все или почти все парторганизации заражены. Агенты иностранных государств, троцкисты проникли на ответственные посты. А некоторые руководящие товарищи, как в центре, так и на местах, настолько благодушны и наивны, что способствуют этому... Рахулла Ахундов Род Рахуллы был из священников. Ахунд это пастырь, настоятель, духовное лицо, а Рахулла — дух божий. Когда я вернулась в Баку, Рахулла просил меня быть с ним. Тогда не говорили муж, жена. Он меня любил и раньше, у них даже перестрелка была из-за меня с Анастасом. Он говорил: — Раз ты все равно разошлась с Суреном, будь со мной. Я отказывалась: — Нет, нет, говорить так нельзя, ты уже живешь с Фридой. Они не были женаты, но все равно. Была бакинская конференция, выбирали кандидатов на пленум. Все говорят: — Оля, мы будем за тебя голосовать. А я говорю: — Неверно, надо Рахуллу Ахундова, он азиат, его все знают, уважают. Конечно, характер у него капризный... — и мы провели его на пленум. Я была в списке — за кого голосуют, тот уходит. Левой Мирзоян сказал тогда: — Её ведь не было в Баку два года, я думаю, что на этой конференции мы воздержимся, она не в курсе дела. Рахулла был высокий, тонкий, интеллигентный, очень образованный, он занимался переводами Маркса на азербайджанский. Они с Фридой тоже потом приехали в Москву на учебу, а потом его отправили обратно в Баку, секретарем ЦК, он пользовался большой популярностью. Он очень не хотел ехать. Багиров выжил его с секретарей, под предлогом — ты наш ученый, занимайся переводами, мы не будем тебе мешать... Был съезд, вот уже было заседание, выступал Багиров, это был тридцать шестой год. А в перерыве пришел Рахулла, он был делегатом съезда, ну запоздал, может быть, — и люди в коридорах ему устроили овацию. Пока он шел, все расступались к стенам, освобождая проход, и хлопали в ладоши приветствуя его. Он прошел в зал, и все, кто был в зале, встали. И те, кто пришел вслед за ним, и те, кто был в зале, кричали: — Рахуллу в президиум! Рахуллу в президиум! Багирову ничего не оставалось, как пригласить его в президиум. Он ненавидел его и до этого, а эта неподготовленная, неорганизованная никем встреча, приветствие, довершили дело. Очень вскоре после этого Рахулла был арестован. Ему предъявляли разные обвинения: — персидский шпион, иранский шпион — он не подписал ни одного из них. Они его буквально растерзали. В тюрьме он был почти год. Фриду арестовали в тридцать седьмом. У них была няня, повариха, она до самой войны кормила и воспитывала их детей. Мира Коган тогда ездила в командировку в Тифлис и проезжала через Баку. Она дала телеграмму Фриде, чтобы та встретила её на вокзале, и они поговорили. За Фридой уже следили, и это стало известно Берия. Мира заведовала тогда сектором ИКП — Институт красной профессуры — в ЦК. Её вызвал Берия, кричал на неё: — — Вы поддерживаете отношения с шпионкой, с женой шпиона, врага народа! У вас было свидание с ней! О чем вы с ней договаривались? Я сообщу этом в ЦК! Мира рассказывала, что ей надоели в конце концов эти крики, и она стукнула кулаком по столу: — — Я официальный представитель ЦК, как вы со мной разговариваете? Если вы не прекратите, я сейчас же свяжусь по телефону с ЦК. После этого он стал немного тише. Фрида была красавица, золотистые волосы. Она приехала к нам в Баку из Тбилиси. [Джана: — А я помню её в то время, когда они все вернулись, что-то удивительное было в ней, будто свет шел от неё. Вот и на карточке — какое кроткое и одновременно смелое выражение лица, глаз!] Прощание с Суреном После Смерти Серго весь Наркомтяжпром посадили. Багиров был первым секретарем ЦК Азербайджана. Хрущёв — секретарем Московского комитета партии. Я работала у Крымского, он был начальником орготдела в МК, я его заместителем. Потом его послали начальником политотдела Черноморского флота. Я стала вместо него. До Крымского был Маленков. В это время Маленков заведовал орготделом ЦК. Потом в пятьдесят четвертом году Хрущёв говорил, что, дескать, когда мы работали вместе с Маленковым, ты была в брюках, а Маленков в юбке, но это, конечно, сильно преувеличено. Хорош ли он был? Ничего. Но формалист, кабинетный работник. На Семнадцатом съезде, в январе тридцать четвертого года против Сталина голосовало около 300 человек. Это побудило его к увеличению репрессий. Второго ноября Сурен пришел ко мне, сказал, что его предупредил Левой Мирзоян о том, что видел нас в списках. Мы долго, часа три, говорили тогда. Он говорил: — Что ты сделала, ты сломала, испортила всю нашу жизнь. Эти дети могли бы быть нашими детьми... А ты что чувствовала тогда? Раскаивалась, жалела? Что почувствуешь, когда стоишь перед бездной? Это было второго ноября, а пятого ноября за мной пришли. Сурен тогда уезжал в командировку, поэтому его взяли позже, в декабре. А в марте уже расстреляли. Обвинили в аварии на каких-то домнах. И он в конце концов подписал: "Вредительски разрушил домны". Я видела акт — приговор приведен в исполнение. Потом я попросила поднять документы, когда вышли из строя такие-то домны? Пришел ответ, что и домны никогда из строя не выходили. ------------------------- Примечание К рассказу 12 Московский комитет Настя. Колония Детскую колонию в Ильинском организовали для своих детей сотрудники (сотрудницы) МК и МГК, чтобы иметь возможность спокойно работать, впоследствии она называлась детский оздоровительный санаторий или зимняя школа. Оглавление   www.pseudology.org