Глотов А.Л
Иже еси в Марксе
Русская литература XX века в контексте культового сознания
Глава 1. Раздел 2
Большевизм как новый аспект религии

И.В. Сталин с гордостью сравнивал ВКП(б) с орденом меченосцев, имея в виду сплоченность рядов, железную дисциплину и фанатичную преданность идее. История Коммунистической партии Советского Союза, от ее зарождения в конце прошлого века до нынешнего призрачного состояния, вполне подтверждает как пафос этого высказывания, так и вынырнувшую на поверхность ее сугубо религиозную сущность.

Л.Д. Троцкий, который как будто бы был заклятым врагом Сталина, тем не менее в своих суждениях шел тем же путем, хотя, как человек более начитанный, и нашел более точную аналогию: "Большевики относятся к демократам и социал-демократам всех оттенков, как иезуиты — к мирной церковной иерархии"16.

В таком ключе трактовали дело своей жизни столпы практического большевизма. Видимо, эти сопоставления и сравнения не случайны, да и далеко не единичны. Сталин и Троцкий, скорее всего , вынуждены были подхватить этот образ, подняв перчатку, брошенную из лагеря идеологических противников большевизма.

Уже в 1918 году либералы дореволюционной закваски, пока что надеясь на возможность дискуссии, утверждали: "Христианство есть религия царства небесного, социализм же есть религия царства земного"17, "Социализм — это христианство без Бога"18.
 
А в 1937 году в книге "Истоки и смысл русского коммунизма" Н.А. Бердяев создал вполне законченную концепцию коммунистической веры, в каковой совершенно естественным светом сияли перлы такого типа: "Сочинения Ленина — священное писание" или "Святой Иоанн Златоуст был совершенный коммунист" и тому подобное19.

Сравнение марксизма (большевизма, социализма, коммунизма, ленинизма и т.д.) с религией (христианством, православием) и для той, и для другой стороны было скорее поэтической фигурой, нежели аргументом, однако — фигурой определяющей.
 
Разумеется, в ортодоксальных трудах советских историков и идеологов даже намека на такого рода сопоставления не могло бы появиться. Идеологи — люди подчиненные, им семью кормить надо. Это только парящие у высот власти орлы могли себе позволить такие вольности.

И все же самые первые ассоциации оказались самыми устойчивыми. В 1991 году выходит книга полуофициального политолога С. Платонова, где говорится: “Как ни странно, конкретное разбирательство по существу, предметный социологический анализ показывают, что наши общественные науки совсем не надо ругать. Ибо наша так называемая общественная наука как социальный институт — и с точки зрения места, которое она занимает в системе общественных отношений, и с точки зрения базового типа личности — это религия, нормальная религия. Причем религия достаточно примитивного типа... Учение представляет собой свод предписаний и поучений относительно того, чего он должен делать, чего не должен...Если взглянуть на это дело с точки зрения того, что это религия — всё сразу становится на свои места...Имеется сборник священных текстов, и надо его трактовать"20.
 
А в 1993 году литератор В. Маканин вторит Бердяеву: "Мессия-Ленин","Моисей-Маркс", "Апостолы Свердлов, Сталин, Калинин...", "Крупская — божья матерь"21 и так далее и так далее. Устойчивость этой образной системы является свидетельством ее жизнеспособности и взывает к серьезному размышлению.

§1. Сущность основополагающего мифа

"Миф, — утверждает А.Ф. Лосев, — возможен без религии. Но возможна ли религия без мифа? Строго говоря, невозможна"22.

Таким образом, если предположить, что большевизм — это религия, то ему должен был предшествовать некий основополагающий миф, из которого эта религия, питаясь его соками, выросла. Тот же Лосев в фундаментальной работе "Диалектика мифа" обоснованно доказывает, что таким краеугольным мифом было марксистское учение. Забавно наблюдать, как солидный ученый, доказав аутентичный мифологизм "Коммунистического Манифеста", по-детски радуется достигнутому результату: "Картинка! И после этого говорят, что тут нет никакой мифологии"23.

Попробуем вдуматься и вообразить себе марксизм как миф. Вот Геркулес-пролетариат, взяв в руки остро отточенное учение о прибавочной стоимости, нападает на гидру империализма и отсекает ей головы!.. Пожалуй, под пером бойкого публициста такая картина и могла бы родиться, но вряд ли бы она захватила своей живописностью огромные человеческие массы, подвигнув их на многолетние муки и подвиги. Вряд ли бы она создала религию.

А ведь большевизм реально существовал и существует. Зародившись в России, он рассеял свои семена по всему свету, став одной из мировых религий. Очевидно, есть какие-то неоспоримые постулаты и идеалы (как в каждой религии), которые достаточно просты, чтобы быть понятными каждому, и достаточно убедительны, чтобы можно было в них безоговорочно поверить.

Христианство завоевало мир десятью заповедями и идеей братской любви. Что дал миру марксизм?
 
Тут и думать долго не надо: идею коммунизма. "От каждого — по способностям, каждому — по потребностям". Рай для лодырей и дураков. Принцип простой и понятный, ради него имеет смысл и потрудиться, и повоевать, и поголодать, и пострадать. Зато уж потом...!

Вопрос о том, почему именно в России так прочно внедрился марксистский миф о коммунизме, давно не дает покоя историкам и политологам. Ленин утверждал, что Россия, дескать, выстрадала право быть центром революционного движения. Что ж, пути Истории неисповедимы, может — и так. Однако, думаю, что не случайно в разговоре с Горьким Ленин упомянул, что не знает России.

Христианство на Руси укреплялось мучительно и кроваво, вламываясь в языческий мир славянского духа и так до конца и не вытеснив его, смирившись с сосуществованием. Практически единственным источником познания восточнославянской языческой мифологии являются сказки. Мировосприятие русича, система его ценностей видны в сказках с такой же отчетливостью, как на выкопанной из-под напластований времени амфоре виден барельеф. Сквозь столетия христианства в сказках до нас доносится голос язычника-славянина.

И кого же мы видим в этих сказках? Кто тут главный герой? Кому отданы симпатии автора и слушателей? И плебисцита проводить не надо. Это Емеля-лентяй и Иван-дурак. Говоря высоким штилем, в них воплотилась вековая мечта русского мужика: ничего не делая, иметь все. От каждого — по способностям, каждому — по потребностям. Чудесная случайность, волшебная удача — и вот Емеля, не слезая с печи, руководит царством.
 
Да и Илья Муромец, былинный богатырь, тоже сидя на печи дождался, когда фортуна в облике калики перехожего наконец-то повернулась и к нему лицом. Иван-дурак, несмотря на табуны коньков-горбунков и царевен, так и идущих к нему в руки, ни в одной из сказок не напрягал своих умственных способностей. Все случалось как бы само собой.

Эти герои получают все волшебные дары за одно-единственное достоинство: они — хорошие парни. В смысле — незлые, невредные. И этого достаточно. А кто же, рассказывая или слушая сказку, не видит в герое себя?
 
А кто же себя не считает хорошим человеком?

Таким образом, идея коммунистического устройства мира как нельзя более соответствовала традиционному, с языческих времен, мировоззрению русского человека. Именно поэтому, надо полагать, миф марксизма так молниеносно привился на русской почве.

Впрочем, если бы хотя бы элементов чего-то близкородственного не было в мировоззрении других народов, то идея коммунизма так и осталась бы сугубо внутренним делом России. Однако Золушка и ей подобные персонажи известны в фольклоре и других народов, что, собственно, и создало предпосылки для восприятия. Правда, отличие благонамеренной и трудолюбивой немецкой Золушки от хамоватого лежебоки — русского Емели достаточно велико, чтобы и определить приоритет. Золушка в крайнем случае могла бы и обойтись без помощи феи, наверняка бы прожила жизнь благополучно, на кусок хлеба всегда бы имела. В то время как Емеле без волшебной щуки никаких жизненных перспектив было не видать. Ему без коммунизма просто не обойтись.

Итак, марксистский миф о рае на земле отличался от церковного мифа о рае на небе кардинально. Во-первых, выгодным местоположением упомянутого учреждения. А во-вторых, он не предполагал прямой и непосредственной личной ответственности за гарантию доставки к месту назначения. Место в раю на небе надо было зарабатывать индивидуально, в то время как рай на земле предлагалось строить коллективно.

"Русская религиозность, — считал Н. Бердяев, — женственная религиозность, религиозность коллективной биологической теплоты, переживаемой как теплота мистическая. В ней слабо развито личное религиозное начало, она боится выхода из коллективного тепла в холод и огонь личной религиозности"24.
 
В этой коллективности коммунизма русский мужик сразу же усмотрел место для своей личной теплой печки. Миф лег в давно и заранее приготовленное по размеру место, как будто всегда тут и был. Массам вполне достаточно мифа. Религия же нужна жрецам. И религия начала создаваться.

§2. Формирование догматов и канонов большевистской веры

На самом раннем этапе христианства, когда еще не были написаны Евангелия, когда еще не были сформулированы черты, отличающие новую религию от прежней, иудаистской, главным аргументом неофитов были признаки достоверности божественного происхождения Иисуса Христа: чудеса, исцеления, воскрешения, явления. Потому так важны были свидетели земной жизни Мессии, которые могли бы задокументировать конкретные факты и события. Вера основывалась не на вере, а на непреложных фактах.

Гонитель первых христиан Савл был человеком умным, образованным и посвященным в основные постулаты христианства, что не мешало ему преследовать его со всем возможным рвением. Потребовалась личная явка Иисуса, чтобы он убедился, что таковой существует: "И внезапу отблиста его свет от небесе, и пад на землю, слыша глас глаголющ ему: Савле, Савле, что мя гониши. Рече же: кто еси, Господи? Господь же рече: аз есмь Иисус, егоже ты гониши, жестоко ти есть противу рожна прати" (Деяния 9:3-5). И Савл, обратясь в апостола Павла, действительно не "попер противу рожна", а, ссылаясь теперь уже на, так сказать, аргументы и факты, стал проповедовать новую религию аж до самой смерти.

Достоверность в ХХ веке строится на фактах уже несколько иного уровня. Миф о светлом коммунистическом будущем был, несомненно, хорош, он и до сих пор привлекает многих. Однако, миф превращается в религию только тогда, когда в действие вступают люди, когда акция с небес перемещается на землю

Религия без церкви — миф. А церковь — это священнослужители. Священнослужителям же нужна легитимность их духовной власти, удостоверение их права руководить построением светлого будущего. Таким удостоверением в ХХ веке призвана быть наука.
 
Коммунизм — миф, научный коммунизм — уже наука
И создается наукообразный канон: об этапах построения социализма и коммунизма, во всем мире и в отдельно взятой за горло стране, о классовой борьбе и диктатуре пролетариата, о роли крестьянства и трудовой интеллигенции, о социалистическом соревновании и плановой экономике, о личности и массах в истории и т.д. и т.п. Основоположник государства и практической идеологии торопится охватить умом все стороны функционирования действующего храма и дать ответы на все возможные вопросы будущих жрецов.
 
Причем, и это — самое главное, практическое учение демонстративно и постоянно опирается на теоретический миф, полный объем и подробности которого подавляющему большинству неофитов попросту недоступны. Как сказал поэт: "Ни при какой погоде я этих книг, конечно, не читал".

Однако принцип последовательности соблюдается строго. Так же, как стих 37 главы 8 Евангелия от Марка сопровождается ссылкой на стих 9 псалма 48 Псалтири, так и каждое положение Ленина исходит из соответствующего постулата Маркса или Энгельса. Разумеется — творчески осмысленное и применительно к изменившимся историческим обстоятельствам, поскольку "марксизм — не догма, а руководство к действию".

Наукообразная достоверность достигается, кроме того, двумя неотразимыми способами: статистикой и апелляцией к личному опыту слушателей.

Статистика, как известно, знает все
 
И в этом смысле она так же непознаваема, как Бог, который тоже все знает. И пути ее так же неисповедимы. То есть, против применения статистики, как и против лома, нет приема. Если ученый политик с безапелляционным видом заявит, что, например, на 138 заводах энской области из 25,378 членов профсоюза 13,8% принимает активное участие в работе кружков кройки и шитья, то возразить ему на это может только такого же пошиба и полета деятель той же ориентации, но это уже будет дискуссия средневековых авгуров. А массовому потребителю такая цифирь внушает благоговейный ужас и преклонение перед таинством посвящения в святая святых.

Тем более действенен второй прием: апелляция к личному опыту
 
По контрасту с аристократическим всеведением демократические примеры из жизни простого рабочего и колхозника действуют как выстрел в упор. Иисус действовал аналогично. Сначала пройтись пешком по воде, или утихомирить бурю, или накормить голодную толпу пятью хлебами, а потом снизойти к потрясенной до ужаса публике и, рассказав притчу, выжать слезу умиления знанием мельчайших подробностей виноградарского дела.

"Революционный социализм, — пишет Н. Бердяев в 1918 году, — не есть экономическое и политическое учение, не есть система социальных реформ, — он претендует быть религией, он есть вера"25.
 
А в 1937 году добавляет: "Коммунизм...сам хочет быть религией, идущей на смену христианству, он претендует ответить на религиозные запросы человеческой души, дать смысл жизни"26.

И в соответствии со своими претензиями большевистское вероисповедание насыщает жаждущую религиозных чувств человеческую душу не только статистической достоверностью, не только доказательствами своего права на эту душу, но и собственно чувствами.

Неофит должен чувствовать себя богоизбранным, только тогда он способен бестрепетно идти в пасть льва
 
Революция, как и религия, умрет без пафоса. Пафоса сопричастности к величайшему в истории событию. Пришествие Мессии вполне сопоставимо с первой в мире пролетарской революцией. Все происходящее в устах жрецов новой веры представлялось как скачок в будущее. Каждый рабочий ощущал себя зодчим нового мира. Любое событие мыслилось только в масштабах всего земного шара и всей предшествующей и будущей истории.

Снабжение народонаселения Советского Союза пафосом всегда было задачей первоочередной, и в этой области никогда перебоев не было, даже в самые трудные годы. И потому советский народ в массе своей был уверен, что нам нет преград ни в море, ни на суше.

Прикладное значение пафоса, в принципе, состоит в том, чтобы гиперболизацией значимости того или иного события или явления видоизменить его сущность в глазах участников или свидетелей, вплоть до абсолютной замены.

Евангелист описывает смерть Иисуса
 
Факт печальный, но не идущий ни в какое сравнение по значимости с фактом воскресения, то есть с чудом. Однако, когда Иисус "испусти дух", "завеса церковная раздрася на двое с вышняго края до нижняго, и земля потрясеся, и камение распадеся, и гроби отверзошася, и многа телеса усопших святых восташа" (Матфея 27:50-52). То есть, представлена картина всемирной катастрофы, которая должна усугубить цену утраты, с тем, чтобы читатель Евангелия как можно более проникся чувством собственной греховности.

В то время как эпизод воскресения представлен как проходной, само собой разумеющийся, чуть ли не повседневный. На гробе Иисуса сидит ангел и говорит пришедшим женщинам: "Вем бо, яко Иисуса распятого ищете. Несть зде: воста бо, якоже рече. Приидите, видите место, идеже лежа Господь. И скоро шедше рцыте учеником, яко воста от мертвых: и се варяет вы в Галилеи: тамо его узрите" (Матфея 28:5-7).

Не оставляет ощущение чего-то очень знакомого. Приходят в контору посетители, но шефа нет на месте, зато есть секретарь, который говорит, мол, убедитесь, посмотрите — нету его, но если поспешите, то есть шанс, что застанете его там-то. Такая бытовая картинка.

Это перенесение акцентов вполне понятно
 
Смерть видели все, это факт достоверный. И именно своей достоверностью обеспечивающий чуть ли не документальную точность любой приплюсованной к нему сумме событий и явлений, которыми евангелист почел нужным окружить единственный достоверный факт, создавая необходимую ему ауру пафоса.

По факту воскресения этот прием уже не действует. Сколько чудесных событий ни нагромоздил бы автор (а описать всеобщее ликование природы по этому поводу было бы куда как просто), они все равно не усиливали бы значения воскресения, а лишь вызывали бы своим излишеством ненужные подозрения. А так — все в порядке, воскрес и воскрес, обычное дело. Обещал ведь. В чем нельзя отказать евангелистам, так это в понимании законов и правил агитации и пропаганды.

В каком ключе действовали большевистские миссионеры?
 
Вот текст листовки Политуправления Реввоенсовета республики: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь ! Враг напал на нас, наш общий враг. Бьет красный набат. Слышите ли, братья рабочие и крестьяне? Вас зовет на бой кровь сотен тысяч замученных, повешенных, зарубленных и застреленных русских, украинских, еврейских, латышских, польских и финских пролетариев — ваших братьев. Отомстите!... Защитите! Бьет красный набат, и железный звон его разносится по всему миру"27. Ну и далее в том же духе.

А в чем, собственно, дело? Кто на кого напал? Да никто ни на кого не нападал. Германия в 1918 году просто продолжала длящуюся уже четвертый год войну, не желая принимать во внимание происходящие в России перемены. Конечно, кровь польских и финских пролетариев вопиет к небу, однако кровь немецких пролетариев, несмотря на заглавный лозунг, почему-то не упомянута.

Да и упомянутым пролетариям не долго оставалось ходить в качестве весомых классовых аргументов. Через два года пролетарии польские превратятся в белополяков, а через двадцать лет финские — в белофиннов. Несмотря на пролитую кровь.

Огонь пафоса возжигается для акцентирования нужных моментов, для освещения необходимых мест, а отнюдь не всей картины
 
Принцип действия сформулирован еще апостолом Павлом: "Аще бо истина Божия в моей лжи избыточествова в славу Его, что еще и аз яко грешник осуждаюся?" (Римлянам 3:7). Впрочем, то, что библейские тексты пестрят противоречиями, давно является общим местом. "На каждое запрещение есть разрешение, на каждое проклятие — благословение, и наоборот. Так где же библейская мораль? Ее нет"28.

Ложь, неверность человеческая не имеют никакого значения. Главное, чтобы они были во славу "Его". И за годы Советской власти здравомыслящие советские прихожане уже инстинктивно реагировали: чем больше пафоса в освещении чего-то, тем больше в этом лжи "во славу Его".

Цель оправдывает средства — этот иезуитский лозунг красной нитью прошел через всю историю Советского Союза. Фактов в доказательство бессмертности этого лозунга в последние годы предоставлено более чем достаточно. А какова же была цель?

А она должна была быть непосредственно связана с основополагающим Мифом. Именно так она и сформулирована в партийном гимне, который долгое время был гимном государственным: "Мы наш, мы новый мир построим: кто был ничем, тот станет всем!". Но ведь это неприкрытая цитата из Евангелия от Матфея: "Мнози же будут перви последнии, а последни первии" (Матфея 19:30).

Иисус говорил о Царстве Небесном, партийный гимн обещает светлый рай на земле
 
Однако парадокс советского образа жизни (один из многих) заключался в том, что политический догмат стал житейской мудростью. "Это есть наш последний и решительный бой" - распевали неофиты новой веры, имея в виду Октябрьскую и грядущую мировую революцию. Однако со временем знамя борьбы, под которым раб шел в бой, чтобы стать хозяином жизни, превратилось в константу повседневного быта. Палка оказалась о двух концах.

Мировая революция отодвигалась в неопределенное будущее, а гимн продолжал исполняться. С кем прикажете бороться? Раз тот, кто был ничем, может стать всем, то с таким же успехом и тот, кто стал всем, в один прекрасный момент может стать ничем. И эта мозаика реализовывалась во все большем масштабе. Сегодня — любимец партии, завтра — враг народа. Для повседневного употребления была даже придумана поговорка: "Ты начальник — я дурак, я начальник — ты дурак". Что соответствует евангелическому: "Всяка душа властем предержащым да повинуется, несть бо власть аще не от Бога" (Римлянам 13:1).

Все взаимозаменяемо. Никто не без греха. "Бог истинен, всяк же человек ложь" (Римлянам 3:4). А коль скоро всяк человек — ложь, а гимн призывает из ничтожества выходить как можно скорее, то и доносительство расцветает пышным цветом, лагеря заполняются дармовой рабочей силой, государство крепнет. "Несть бо власть, аще не от Бога", а зря у нас, как говорилось долгие годы, не сажают.
 
Так цель, де-юре продолжая оставаться целью, де-факто превратилась в средство
Советскую власть противники большевиков обвиняли прежде всего в узурпации, в насильственном изменении естественного хода истории. Не считаться с этим упреком было нельзя, и потому истории в Советском Союзе уделялось чрезвычайно большое внимание. Естественно, марксистско-ленинской истории. Суть этого варианта истории состояла в том, чтобы все, предшествовавшее Октябрю 1917-го года выглядело как подготовка к нему.

"Все предшествующее историческое развитие вело как раз к тому, чтобы случилось то, что случилось. Восстания (время от времени) темного народа — затем декабристы — Герцен — рабочий класс — и наконец Ленин, стали теми предрелигиозными актами и действующими лицами, которые определили приход новейшей религии. И (уже в обязательной связи с ней) — дальнейший ход развития человечества в целом...Из времени сами собой поднялись фигуры пророков...как из моря — рослые, один к одному...Кампанелла и Томас Мор, Фейербах и Фурье, анархист Кропоткин и неанархист Плеханов, и — меняя свое место в ряду — там и тут возникал гениальный диалектик Гегель"29.

Очень важно было также показать принципиальное отличие Октября как исторического факта, изменившего судьбу человечества, направившего его по новому пути: "Революции, совершавшиеся до октября 1917 года, сменяли одну форму эксплуатации другой, сохраняли эксплуататорский строй. Октябрьская революция, первая победоносная социалистическая революция, положила начало избавлению общества от эксплуатации человека человеком, великому социальному обновлению мира, открыла новую эпоху в истории человечества — эпоху перехода от капитализма к социализму и коммунизму"30.

Курьезность ситуации состояла в том, что до 1917 года в России, кроме РСДРП(б), было довольно много революционных партий, которые, в общем, тоже стремились избавить общество от эксплуатации человека человеком и тоже хотели перейти от капитализма к социализму. И атмосфера конкуренции действительно была такой, что не случайно Ленин говорил: "Промедление смерти подобно". Но и риск проигрыша был также предельно высок. Настолько, что никто, кроме лидера большевиков, не взял на себя ответственности заявить: "Есть такая партия!".
 
А кто не рискует, тот, как известно, не пьет шампанского
И потому после революции самыми лютыми ее врагами стали считаться не столько монархисты и буржуи (последних принято было даже использовать в качестве "специалистов"), а все эти эсеры, меньшевики и прочие кадеты, с которыми в свое время пивали чаи в эмиграции, штудируя Маркса. Ведь они были, по логике революционной борьбы с царизмом, равноправными престолонаследниками.

А с нежелательными наследниками, мнимыми и действительными, по устоявшейся традиции русской истории, правящие помазанники божьи поступали довольно круто. Достаточно вспомнить судьбу царевича Дмитрия или Иоанна Антоновича.

И ведущим лозунгом на долгие годы стали ленинские слова: "Всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться". А лучшей защитой, как это известно, является нападение. Партии-конкуренты были не менее, а иногда и более многочисленны, чем большевистская, не менее энергичны, однако к концу гражданской войны ни одна из них уже не подавала признаков жизни. Большевики той эпохи умели защищаться.

Какие тут аналогии с историей христианства?
 
Самые очевидные. Христианство отличается от иудаизма, из которого оно выросло, трактовкой понятия Мессии. Иудаисты, упрощенно говоря, считают, что обещанный пророками мессия еще не пришел. В то время как христиане вот уже почти две тысячи лет празднуют его рождение. Причем, как указывает Библейский энциклопедический словарь, "он Сам (Иисус Христос) применял к Себе древние пророчества о Мессии и принимал без возражения название — Мессия"31.

Естественно, современные Иисусу духовные лидеры, а ими были тогда фарисеи, не успевшие своевременно сориентироваться в назревшей социально-политической ситуации и не сообразившие вовремя воскликнуть "Есть такая партия!", то есть "Сын Божий есмь!" (Иоанна 10:36), были категорически против того, чтобы считать Мессией, как они считали, одного из них, но более проворного и отчаянного, чем они.
 
Сам Иисус правомерно видел в них врага номер один: "Аминь, глаголю вам, яко мытари и любодейцы варяют вы в Царствии Божии" (Матфея 21:31). Новый Завет пестрит проклятиями в адрес фарисеев, как учебник истории КПСС — в адрес меньшевиков и троцкистов.
 
В свое время французский путешественник маркиз де-Кюстин, своеобразно, но весьма пророчески путая религию и политику, предвещал: “Из религиозных разногласий возникнет некогда социальная революция в России, и революция эта будет тем страшнее, что совершится во имя религии"32.

Впрочем, идеи своих политических противников, выдавая их за свои, большевики постоянно использовали
 
Большевистский практицизм, как одну из ярчайших особенностей самого способа функционирования этой идеологии, отметил Джордж Оруэлл в своей книге"Скотный Двор" (эпизод со строительством мельницы).
 
Христианство тоже не чуралось ходить по чужим стопам. "Почти везде, куда приходили благовествовать апостолы, находились общины прозелитов, знакомые с учением фарисеев о мире духов и воскресении, и привыкших к богослужебному порядку в синагогах, который давал возможность излагать общине новое учение"33.

И постепенно история человеческой цивилизации под пером и в устах большевистских миссионеров превращалась лишь в обширный комментарий к истории КПСС. Почти так же, как в христианстве все свелось к судьбам богоизбранного народа, породившего Мессию.

Советскому человеку положено было знать избранные фрагменты из всемирной истории, иллюстрирующие тезис о примате классовой борьбы: Спартак, Робин Гуд, Вильгельм Телль, Разин, Пугачев и т.д. Все прочее было от лукавого. И апостол Павел поучал: "Изыдите от среды их и отлучитеся, глаголет Господь, и нечистот не прикасайтеся: и аз прииму вы" (2-е Коринфянам 6:17).
 
Такой подход порождал ощущение исторической исключительности Советского Союза, государства, которое как бы совершило прыжок в будущее. Отсюда чувство особенности по отношению к другим странам и народам. "У советских собственная гордость: на буржуев смотрим свысока" — писал гениальный советский псалмопевец Владимир Маяковский.

Тут-то и крылось коварство создателей новой религии, до сих пор многими не осознаваемое
 
Даже голодая и холодая советский гражданин ощущал себя более привилегированным по сравнению с жителями капиталистических стран, потому что "я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек".
 
Больше того, прививалось высокомерно-снисходительное отношение к остальным жителям Земли, как к недотепам, которые никак не сообразят, что же им делать, в то время как мы, советский народ, "тесно сплоченный вокруг Коммунистической партии, уверенно идем в авангарде мирового общественного прогресса, вместе с народами братских социалистических стран прокладываем всему человечеству путь к светлому будущему — коммунизму"34.

А то обстоятельство, что этому самому человечеству вовсе не к спеху в светлое будущее, во внимание не принималось. Куда оно денется, это человечество, ведь "учение Маркса всесильно, потому что оно верно".
 
Святое Писание наполнено такой же уверенностью: "Что глина в руке горшечника, то вы — в руке Моей" (Иеремия 18:6). Именно потому так тщательно препарировалась и так настороженно дозировалась в Советском Союзе история, что она, как святой дух, способна проникать в сознание человека и создавать из него либо яростного апологета, либо непримиримого врага.

И тогда человек либо готов умереть в тюрьме НКВД со словами "Да здравствует товарищ Сталин!" на устах, либо, как академик Сахаров, даже будучи в ореоле славы и пользуясь всеми возможными при социализме благами, понять порочность системы и стать ее противником.

Одна из главных заповедей христианства — самоунижение во имя всеобщего равенства
 
Тут и известная притча о подставлении щеки, и сентенции типа "И иже аще хощет в вас быти первый, буди вам раб" (Матф.20:27), и описание процедуры омовения ног апостолам Иисусом Христом (Иоанна 13:4-15). Это была нравственная революция, ведь ни в десяти заповедях, ни в Ветхом Завете вообще идеи жертвенной братской любви нет. Бог Ветхого Завета — Бог мести. А апостол Павел заклинает: "Благословляйте гонящия вы, благословите, а не клените" (Римлянам 12:14).

И в "Моральном кодексе строителя коммунизма" шестая (из двенадцати) заповедь звучит так: "Гуманные отношения и взаимное уважение между людьми: человек человеку — друг, товарищ и брат"35.

Однако христианские общины только во времена, описанные в "Деяниях апостолов", сохраняли атмосферу равноправия. Нет необходимости подробно останавливаться на истории христианских церквей и монашеских орденов. Хорошо известно, что ни одна армия мира не может сравниться по степени иерархизованности с христианским клиром.
 
Целование туфли наместника Бога на земле — выразительный символ иерархической пирамиды, весьма удаленной от символического же омовения ног апостолов, которое совершил Христос. Каждая из современных церквей — это прекрасно организованная, централизованная структура, со своими многочисленными ступенями подчиненности уровней и со всеми вытекающими из этого неизбежными последствиями, информация о которых время от времени выплывает на поверхность светской жизни.

Такое превращение объясняется довольно просто
 
Основоположники христианской религии находились в откровенной оппозиции как к правящим религиям (римской и иудейской), так и, выдвигая идею царства небесного, к властям земным вообще. Подпольное, катакомбное существование неизбежно требовало как можно более тесной духовной сплоченности, братства душ. Очень показателен евангелический эпизод, в котором мать двоих апостолов, сыновей Зеведеевых, стала просить у Христа, чтобы ее дети в Царстве Небесном оказались рядом с Иисусом, один по левую, другой по правую сторону. Христос ей категорически отказал, а прочие апостолы, "слышавше, негодоваша о обою брату" (Матф. 20:24).

Когда же христианство, сначала в Римской империи, а затем в Европе стало религией господствующей, когда отцы церкви стали править не только службы духовные, но и миром, то есть, когда христианство вышло из оппозиции и пришло к власти, ситуация кардинально изменилась. У этой новой власти неизбежно появилась новая оппозиция: реформаторы, раскольники и т.д.

Бороться с врагом можно было, только организовавшись в четкую структуру с единоначалием, с рангами и степенями, с приказами и дисциплиной, с наказаниями и поощрениями. (Христос никого, даже своих яростнейших противников и злейших врагов, не наказывал. Хотя , разумеется, возможностями такими располагал. Единственной жертвой Иисусовой ярости оказалась смоковница, которую он покарал за то, что она обманула его ожидания и не дала предполагаемых плодов.)

Таким образом, положение обязало христианскую церковь там речей не тратить по-пустому, где можно власть употребить. Из истории известно, что такие мощные организации, как Ватикан, Святая Инквизиция, Святейший Синод, как говорится, и сами шутить не любили, и другим этого не позволяли. На вратах этих учреждений незримо (а иногда и зримо) сияли слова из Святого Писания: "Не мните, яко приидох воврещи мир на землю: не приидох воврещи мир, но меч" (Матф. 10:34).

Марксистское социальное учение, исходя из утопистской теории как одной из источников и составных частей его, также проповедовало всеобщее равенство людей по факту рождения. Однако это была проповедь по принципу — "от обратного", поскольку в капиталистическом обществе существовало сословное и имущественное неравенство. Предлагалось мир насилья разрушить, а орудием разрушения, "могильщиком капитала" был назначен пролетариат.
 
Для этого ему вручался грозный "меч" — диктатура пролетариата
То есть, сразу возникало противоречие, своего рода логический казус, устранить который революционными методами невозможно. С одной стороны, все люди — равны, а с другой, для того, чтоб они стали равны, определенной группе людей, а именно — пролетариям, передаются на не определенный срок свершения революции неограниченные привилегии, которыми они могут пользоваться по своему усмотрению.

Из этого, казалось бы, чисто умозрительного парадокса, как из Иисусова меча, родились вполне реальные и катастрофической силы разрушительные стихии, приведшие к необходимости обуздания их. "У пролетариата нет иного оружия в борьбе за власть, кроме организации"36, — говорил Ленин.

Во-первых, марксистская партия, РСДРП, уже с 1903 года , с момента разделения на большевиков и меньшевиков, поставила ребром вопрос о членстве в ней. Кому можно поручить нести в массы слово Божие, то бишь марксово учение — это оказалось роковой проблемой, с которой, собственно, и начался большевизм. ("Большевизм существует, как течение политической мысли и как политическая партия, с 1903 года"37 — В.И. Ленин).

С одной стороны, партия — в оппозиции, а значит, ей необходима массовость, солидарность, сплоченность, широкие круги сторонников. Следовательно, надо облегчить вступление в партию всем заинтересованным в конечном результате. Так думает Мартов.

Но иначе думает Ленин. Член партии — это не просто сочувствующий, который в момент демократических выборов в парламент отдаст свой голос. Нет, это аскет и подвижник, который даже на супружеском ложе будет членом партии. Ленин мыслил как Христос: "Се аз посылаю вас яко овцы посреде волков: будите убо мудри яко змия, и цели яко голубие" (Матф. 10:16).
 
Член партии должен ощущать себя апостолом, которому поручено архиважное дело, даже если ему поручено возить навоз. "И иже не приимет креста своего, и в след мене грядет, несть мене достоин" (Матф. 10:38).

И с принятием пункта Устава партии, утверждающего необходимость не просто разделять партийные идеи и способствовать их воплощению в жизнь, но и активно работать в одной из парторганизаций, партия с чистой совестью могла выбросить из своего названия слово "демократическая". Что она, собственно, и сделала в 1918 году, чтобы уже никто не заподозрил ее в демократичности.
 
Поскольку член партии лишался тем самым собственной воли, но подчинялся воле организации
Член партии, по сути, переставал быть даже гражданином своей страны, как, например, было во время первой мировой войны, когда большевики выдвинули лозунги на поражение. В той или иной форме эта идея просквозила через всю историю Советского государства. Достаточно вспомнить различные девизы типа "Партия сказала — надо, комсомол ответил — есть!".

Зафиксированные в Уставе требования строгой партийной дисциплины, подчинения меньшинства большинству и безусловной обязательности решений высших органов для низших касались, вроде бы, только членов партии. Однако "Коммунистическая партия Советского Союза является руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической системы, всех государственных и общественных организаций"38.
 
Официальные источники не смущаясь утверждали то, что с самого начала этого государства накрепко было вбито в головы сограждан. Впрочем, опирались эти источники на, как говорится, первоисточник: "Ни один важный политический или организационный вопрос не решается ни одним государственным учреждением в нашей республике без руководящих указаний Цека партии"39.

И сложилась уникальная, ни в одном государстве не имевшая прецедента (кроме, разумеется, вассальных "стран народной демократии"), ситуация, когда страной правил, даже при наличии официального главы государства, всего лишь лидер правящей партии. Не имело значения, был ли это явный диктатор Сталин или якобы демократы типа Хрущева или Горбачева.

В Советском Союзе не было, как в царской России, Табели о рангах и соответствующих каждому чину обращений: "Ваше благородие", "Ваше превосходительство" вплоть до "Высочества" и "Величества".
 
Однако "наше слово гордое — товарищ" варьировалось в зависимости от ситуации не менее гибко
 
"Тамбовский волк тебе товарищ!" — грозно ответствовал находящийся при исполнении начальник забывшемуся работяге, рискнувшему обратиться к нему с таким словом. А полный титул Брежнева, из которого нельзя было при упоминании в официальном тексте ни выбросить, ни переставить ни одного слова, состоял из 13 элементов: "Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР товарищ Леонид Ильич Брежнев".
 
Причем, комичную неграмотность, которую создавала нелепая позиция слова "товарищ", упрямо никто не хотел видеть, поскольку оно входило в исконный ритуал и первоначальный ассортимент и без него — никак нельзя. Все равно что Советскую власть отменить.

Так слово, символизировавшее собой принцип универсального равенства, эволюционировало, не изменившись формально, до титула, которым можно было карать и миловать, и воплотило в себе весь изначальный смысл иерархической пирамиды советского общества.

Впрочем, большевики не далеко ушли от дореволюционного речевого обихода, где также существовало универсальное слово — "государь". "Извольте выйти вон, милостивый государь!"- барски-высокомерно говорилось какому-нибудь зарвавшемуся попрошайке, прежде чем приказывалось вышвырнуть его из господского дома. Однако царь-батюшка тоже был — государь, "Государь император". Словесные игры иногда откровеннее официальных постулатов выясняют суть дела.
Оглавление
 
www.pseudology.org