Столовая
Академии Наук находится на Ленинском проспекте, почти точно
напротив универмага "Москва". Вывески на ней нет, только на массивной
стеклянной двери приклеена небольшая бумажка с надписью. "Ателье — налево".
И действительно, за углом, уже на улице Губкина находится какое-то
ателье.
Бумажка наклеена, по-видимому, для того, чтобы непосвященные посетители
случайно туда не забредали — ведь потом таких посетителей надо не вполне
деликатно выпроваживать. Кстати, у нас немало таких, на вид очень
скромных
учреждений, не Рекламирующих себя вывесками. Никогда не забуду, например,
гостиницу "Смоленская", находящуюся в Ленинграде на Суворовском
проспекте,
2. Там проходила юбилейная сессия нашего отделения Академии Наук в 1977
году.
Отсутствие какой бы то ни было вывески с лихвой компенсировалось
неправдоподобной дешевизной роскошных блюд гостиничного ресторана. Все
мои
попытки, предаваясь лукулловым пиршествам, выйти из рамок одного рубля
были
безуспешны. Увидев такое, один из участников юбилейной сессии — Виталий
Лазаревич Гинзбург — удовлетворенно воскликнул: "Ого, я вижу, нас
приравняли
к штыку!" И только тогда мы поняли, что находимся в гостинице
ленинградского
обкома. <...>
Столовая Академии Наук имеет, конечно, не тот ранг. Цены на обед там
вполне современные, но и, конечно, не ресторанные. Готовят вкусно, из
вполне
доброкачественных продуктов. Отсутствие очередей, вежливость официанток
и
вполне домашний уют особенно ценны в наших московских (и, конечно, не
только
московских) условиях.
Я узнал о существовании этого очаровательного
оазиса
только Спустя 2 года после своего избрания в Академию — вот что значит
отсутствие Рекламы!
Однако столовая АН СССР имеет ещё одну привлекательную особенность. Она
является местом встреч, деловых и дружеских, научных работников высшего
ранга. Здесь можно встретиться и поговорить с каким-нибудь абсолютно
недоступным академиком, получить нужную информацию, прозондировать
детали
какой-нибудь академической комбинации. Короче говоря, столовая Академии
Наук
является своеобразным клубом. Другого настоящего клуба Учёных в Москве
нет — пресловутый Дом Учёных уже давно выродился в разновидность дома Культуры,
где задают тон разного рода Учёные-пенсионеры и домашние хозяйки.
Особенно
повышается роль академической столовой в месяцы и недели, предшествующие
выборным кампаниям — тогда жизнь здесь бьёт ключом и даже иногда
возникают
очереди. Ещё одной функцией нашей милой столовой является кормление некоторых,
наиболее именитых и нужных, иностранных коллег. Ведь это же целая
проблема — накормить (прилично) такого гостя в священное для них полуденное время
"лэнч-тайм". Куда его повезти? В академической гостинице, что на
Октябрьской
площади, буфет отвратительный, в ресторанах теперь, сами понимаете, как
кормят, да и очереди там. Каждый раз, проходя эти муки, сгораешь от
стыда.
Конечно, далеко не все советские Учёные могут позволить себе пригласить
иностранного гостя в нашу столовую, но я, слава богу, могу.
И вот как-то раз я повел туда кормиться гостившего в Москве видного
американского специалиста по космическим лучам Мориса Шапиро.
Время от
времени мы с ним встречались на разных международных конгрессах, он не
раз
потчевал меня у себя в Штатах, и я был обязан хотя бы в малой степени
отблагодарить его тем же в столице нашей Родины. <...> Обед ему очень
понравился, особенно борщ — сказалось южно-русское происхождение его
дедушки
и бабушки. Большое количество черной икры создавало у него несколько
искаженное представление о размерах нашего благосостояния. Все же он
благодушно заметил: "Мне представляется (It seems to me"), что советским
академикам голодная Смерть не угрожает".
Я вынужден был с ним
согласиться.
Застольный разговор, однако, протекал вяло, тем более, что горячительных
напитков в нашей столовой не подают. Постепенно беседа стала иссякать,
уподобившись струйке воды в пустыне. <...> Как хозяин, я стал
чувствовать
себя весьма неудобно — ведь гостя надо развлекать, а развлечение явно не
получалось. И вдруг — о счастье — в столовую вошёл собственной персоной
Трофим Денисович Лысенко. Это было спасение! Указывая на двигавшегося в
проходе между двумя рядами столиков знаменитейшего мракобеса, я с
деланной
небрежностью заметил: "А вот идет академик Лысенко!"
Боже мой, что
сталось с
Морисом! Он буквально запрыгал на своем стуле. "Неужели это мистер
Лысенко?
Собственной персоной! Как я счастлив, что его увидел! Но ведь никто в
Америке не поверит, что я видел самого Лысенко и имел с ним лэнч". "Если
хотите, я вам дам справку",— заметил я. Он жадно ухватился за эту идею.
И с
его помощью я ему такую справку написал, конечно, в хохмаческом стиле.
Шапиро тщательно спрятал ценный документ и был счастлив.
Этот эпизод, так наглядно продемонстрировавший огромную геростратову
славу создателя пресловутого "учения", через несколько лет навел меня на
одну интересную мысль.
Я довольно часто сиживал за одним столом с
Трофимом
Денисовичем, нарушая тем самым неофициальный бойкот, которому подвергли
его
наши передовые академики, особенно физики. Они никогда ему не подавали
руки
и не садились с ним за один столик. Мне это наивное академическое
чистоплюйство всегда было смешно. Лысенко — интереснейшая личность, если
угодно — историческая, и его любопытно было наблюдать. Глядя на него в
упор,
я никогда, впрочем, с ним не здоровался и не обмолвился ни одним словом.
У
него было выразительное лицо — лицо старого изувера-сектанта. Ел он
истово,
по-крестьянски, не оставляя ни крошки. Предпочитал пищу жирную и весьма
обильную. Официантки всегда относились к нему с особой почтительностью.
И вот как-то раз, вспомнив Мориса Шапиро, я вдруг сообразил, что могу
неслыханно разбогатеть на этом знаменитом старике. Дело в том, что обеду
в
академической столовой всегда предшествует заказ, обычно за 2 дня до
обеда.
Из обширнейшего меню заказывающий на специальном бланке пишет, что
именно он
желает получить, после чего подписывается. А что если я попрошу нашу
милую
официантку Валю оставлять мне бланки заказов Трофима Денисовича,
разумеется,
за скромное вознаграждение? Ведь таким образом я довольно быстро смогу
собрать оригинальнейшую коллекцию автографов знаменитого агробиолога!
За
каждый такой автограф в Америке, где я бывал и собирался быть, дадут
минимум
200 долларов, это уж как пить дать! Тому порукой — реакция Шапиро на
явление
Трофима. Да и без всякого Шапиро я знал о размахе скандальной славы
Лысенко.
Увы, неожиданная Смерть этого академика подрубила мою блистательную
финансовую комбинацию под корень.
А при жизни он совершал иногда поступки совершенно неожиданные. Как-то
раз я зашёл в нашу столовую, когда она была почти полна. Единственное
свободное место было как раз за столиком, где сидел Трофим Денисович,
Недолго думая, я туда сел и стал оглядываться. По другую сторону прохода
был
столик, за которым расположилась знакомая мне чета Левичей. Судя по
всему,
они пришли только что — на столе перед ними не было убрано. Уже ряд лет
член-корреспондент Веньямин Григорьевич Левич и его жена Татьяна
Самойловна
были в "отказе"* т.е. они подали заявление на эмиграцию о Израиль (где
уже
находились оба их сына) и получили отказ.
Так же, как и в случае Лысенко,
но
по совершенно другим причинам, посетители академической столовой, по
возможности, избегали сидеть за одним столиком с супругами Левич. Вот и
сейчас я увидел, как какие-то два деятеля с излишней поспешностью
рассчитывались с официанткой, оставляя моих знакомых одних. Я пересел за
их
столик и только тут заметил, что Левичи чем-то взволнованы.
Не дожидаясь
моих вопросов, Веньямин Григорьевич нервно сказал: "Ах, как жалко, что
вы не
пришли сюда минуту назад! Вы бы увидели незабываемое зрелище! Только мы
сели
за этот столик, как вдруг со своего места поднялся Лысенко,
подошёл к
нам и
на глазах у всех протянул мне руку. Я никогда раньше с ним не здоровался,
мы
абсолютно незнакомы, но представьте мое нелепое положение: пожилой
человек,
стоя, мне, сидящему, протягивает руку! Я, конечно, будучи воспитанным
человеком, поднялся и пожал протянутую руку. И тут он наклонился ко мне
и
сочувственно-доверительно спросил: "Очень на вас давят? Но вы держитесь
— все будет хорошо!" — и отошёл на свое место.
--------------------------
* Несколько лет назад супруги Левичи наконец-то получили разрешение на
эмиграцию в Израиль.
Сидя напротив ещё не пришедших в себя после удивительного происшествия
Левичей, я обдумывал поступок Лысенко. Он, конечно, до конца своих дней
считал себя, так много сделавшего для Родины, незаслуженно обиженным.
Отсюда
вполне естественна его оппозиция режиму. И так же естественно, что он
усмотрел в Евреях-отказниках как бы товарищей по несчастью, так же
несправедливо притесняемых, как и он сам. Я подумал ещё, что среди
немногих
достоинств знаменитого агробиолога, пожалуй, стоит отметить полное
отсутствие антисемитизма. Все-таки его сознание формировалось в другое
время!
Среди его оруженосцев было много, даже слишком много Евреев с
неоконченным марксистским образованием. Назовем хотя бы
Презента, юриста
по
образованию, а одно время поставленного Трофимом деканом сразу двух (!)
биологических факультетов — МГУ и ЛГУ. Вот тогда на стене нашего доброго
старого здания на Моховой я увидел написанную мелом фразу: "Презент,
Презент! Когда ты будешь
плюсквамперфектумом?"
Бардами Лысенко выступали
литераторы Халифман и Фиш — последнего я довольно хорошо знал. Он был
милейший человек, хотя и веривший в лысенковскую галиматью. Впрочем,
такое
было время. Неважное время для Науки. Дай-то Бог, чтобы оно не вернулось!
Содержание
www.pseudology.org
|