Тамара Николаевна Зибунова

25 августа 1997 года.

20 августа нас посетил один из новым вице-премьеров некий Олег Николаевич Сысуев. Он заведует культурой, здравоохранением, социальными вопросами и ещё бог знает чем, не столь существенным в данной нашей российской жизни. Г-н Сысуев ехал в Смоленск на автомашине, и в 9 утра должен был заехать в Хмелиту позавтракать и посмотреть на музей. Честно говоря, у нас, конечно же, не музей, а недореставрированный памятник архитектуры середины XVIII века. И на первом этаже дворца, где в старину были кухня и прочие хозяйственные помещения - выставка, посвященная Грибоедову. Только одна мемориальная вещь - стол из номера петербургской гостиницы, в котором всегда останавливался наш кормилец Александр Сергеевич.

После его смерти этот стол забрал его друг Жандр, и спустя много времени он попал в пушкинский музей на Мойке. Нам он отдан на временное хранение, но папочка его никогда не вернет в Питер. Там нервничают, но потихоньку смиряются. Кроме главного хранителя музея, конечно же. Всё остальное содержание экспозиции - копии, копии...И все недавние. Отксеренные картинки микроскопической величены. На втором этаже только отштукатурены стены. Паркет заказан, но его не на что выкупить вот уже два года. Были заказаны и изразцы для печек в Питере.

То, что питерцы не смогли реализовать, попросили забрать. А это три печки. На бензин деньги нашлись, вывезли. Администрация выделила чуть-чуть денюшек, и три фальшивые печки сложены. Я, выросшая с печным отоплением, не могу спокойно на них смотреть. Но говорят, так задумано, и уже во многих музеях ставят фальшивые печки-декорации. Кстати, наш гениальный зодчий впопыхах на крыше забыл поставить трубы. А заодно и заложил все дымоходы. Так что в музее нет вентиляции даже в сортире. Отсутствие труб я заметила еще на смотринах:

- Виктор Евгеньевич, а что в XVIII веке у Грибоедовых уже было паровое отопление?

Он с досадой хлопнул себя по ляжке:

- Черт побери, забыл! Мать твою ети!

Итак, мне разрешено было отъехать в Москву только после отъезда вице-премьера. Неделю все стояли на ушах. Срочно косилась трава вокруг дворца, а она была такая, что сломалась косилка, которую цепляют к трактору. Вымывался дворец. И три дня набирала различные варианты писем к г-ну Сысеву. Я нужна была лишь как машинистка - вдруг что-то придется красиво напечатать( а у меня сейчас лазерный принтер!).

Они приехали только в десять. Две Volvo-940, черная Волга и две машины с гаишниками московскими и парочка вяземских. Следом за ними - вяземское начальство. Вышли, их встречали папочка, священник и наш хмелитский глава администрации. Папочка отличился:

- Олег Николаевич! Вы первый государственный деятель, посетивший Хмелиту, после Столыпина!

Столыпин здесь бывал у последних владельцев усадьбы - Волковых. Но этой фразой папуля уже в 1994 году встречал Шахрая. За что от последнего получил 50млн. тогдашних рублей. Говорят, что Шахрай прилетел на вертолете, сел у дворца, а поднятая щебенка винтом разбила несколько стёкол во дворце.

Дальше приезжие поцеловались с батюшкой и пошли в храм. Как все похоже!  Музею обещали выделить один млрд. рублей, что едва позволит оплатить долги и выкупить часть паркета. Высокому начальству были представлены замы и глава вяземской администрации. На завтрак замов не взяли, зато взяли батюшку. Стол был накрыт в дворцовой столовой, где только что возвели две печки. Столы принесли из совхозной столовой, стулья - из клуба, жратву - из Вязьмы. Обслуживали вяземские официанты. Один раз к нам из Смоленска привозили какого-то помощника по культуре Бориски II. Папочка метался - чем накрыть стол, очень хотел что-нибудь оригинальное. Я предложила блины с грибами, стушить в русской печи жаркое с бараниной и всякой русской деревенской закуски. На блины он не пошел(что меня и спасло впоследствии), а жаркое сделал с грибами(без баранины, пожадничал).

Смоленское начальство обиделось, что так бедно встречали! Так что этот раз жратву обеспечивала Вязьма. Хмелитское было только парное молоко, которое москвичи просто побоялись испить, узнав, что не кипяченое. Г-н Сысуев очень заинтересовался нашим замом по науке, узнав, что она 35 лет отработала в ПушГорах и даже была последние несколько лет замом Гейченко (легендарного директора Пушкинского заповедника в Михайловском).

Он что-то слышал про скандалы там, и назначил ей аудиенцию через неделю в Москве. Очень удивился, что у нее нет письма к нему. Т.е. им надо писать и отдавать лично в руки. Наши Пушкиногорцы очень возбудились. Если там сменится директор, они немедленно покинут Хмелиту. Галина Федоровна три дня сидела писала это письмо, папочка сам отвез её на прием. Теперь она совершенно не владеет собой, ждет известий из Михайловского и ни минуты ей нет покоя. Как будто бы клизму из скипидара вставили. Не умеет русский человек ждать! Нет ни капли терпения на неопределенность. Мне это тоже не чуждо. Но не в такой всё же степени. Еще скипидару в клизму добавила смена нашего министра культуры. Назначили ленинградскую даму, директора музея в Петропавловской крепости. Она близкая подруга хранительницы Петровского в Пушкинских Горах, которая в свою очередь дружит с нашими. Москва ленинградку приняла в штыки, устроена полная обструкция. Ни на одном российском канале не показывают, сравнивают с Фурцевой. Папочка сказал, что москвичи возмущены, что на открытие послеремонтного Исторического музея она пришла в брючном костюме(!) и очки поднимала на голову! Их устраивал Сидоров. Рейн( ныне "сталинский " лауреат мне сказал:

• Что ты к нему прицепилась? Он хороший мужик. От него же ничего не зависит!

26 августа 1997 года

   Молоко я беру у Абрамовых. У Леши кличка - Абрам, его жена, пожалуй, самая нормальная баба в Хмелите. Доброжелательная и улыбается. ОХН точно отсутствует, в отличие от других баб. Крепкая крестьянская семья. У них трое детей, две девочки от Галиного первого брака и общий мальчишка, рыжий и весь в Абрама. Я как-то пригласила деток ко мне на работу, они несколько раз приходили поиграть. Очередной раз, придя за молоком, Галя стала угощать меня творогом( а беру молоко исключительно ради сливок и творога, который делаю сама). Я попыталась ей объяснить, что у меня с творогом всё хорошо. Абрам закричал из комнаты:

• Галя! Тамара Николаевна думает, что ты за деньги предлагаешь! Объясни, что мы угощаем!

И я поняла - надо брать творог, иначе детей не будут пускать ко мне на компьютер.

Иногда в ожидании, когда Галя подоит корову, мы болтаем по-бабьи, т.е. сплетничаем. Галя рассказала, что Наташа регулярно выгоняет Абрамовича из дому, и он ночует у них. За что Наташа не разрешает сыну дружить с их сыном. А мальчишки - ровесники. У Абрамовичей прелестный сын Вовочка, который часто заходит ко мне. Но играть любит только в “Поле чудес”, не умея читать. Парень шустрый, но нетерпеливый. Я регулярно пили Абрамовича, что не занимается с сынком. Абрамович закончил Московский сельскохозяйственный институт, механик. Попал в Хмелиту по распределению в совхоз лет девять назад. Сам родом тоже со Смоленщины, но с другой её стороны, ближе к Белоруссии. Он иногда мне помогает то компьютер разобрать, то по хозяйству. Я ему однажды из Таллина привезла баночку джина с тоником, сказав, что это лучшая в мире опохмелка. А он решил, что это лимонад( лень даже прочесть латинские буквы, ведь знает же их) и отдал пятилетнему Вовочке. Вовочка выпил, и счел этот напиток вкусным лимонадом. Его жена - Наталья - местная, маленькая красивая, но злая женщина. У нё на личике всегда ОХН. Никогда никому ни одной услуги. Завистливая и злобная. Работает у нас кассиром. И никакой тяжелой работы. Муж за ней носит подойник, в котором 3 литра молока. Про Абрамовича говорят, что он подкаблучник. Здоровый,( рост 185 см), красивый парень. Очень грустный.

30 августа 1997 года. Суббота.

Сегодня утром я была на работе, в часов 11 дежурный мне кричит:

• Тамара Николаевна, к Вам!

Приехала журналистка из “Московского комсомольца”, да еще с фотографом. Они желают сделать материал про Довлатова к его дню рождения. Я дернулась, но от неожиданности не смогла им отказать. Всё-таки проехали 2600 км. Чтобы успокоиться в одиночестве, я отправила их на экскурсию по музею. Затем она пришла ко мне. Я предложила ей почитать письма. Что интересно, первым из пакеты она вынула наугад письмо предотъездное про КГБ, второе - на эту же тему, но отправленное с надежной оказией и поэтому откровенное. Скандальная газета сразу же попадает на нужный материал. Короче, я ответила на все её вопросы, но попросила готовый материал прочесть по телефону Саше. А он должен идти 3 сентября.

2 сентября 1997 года.

Сегодня звонила Аня Ковалева, зачитывала отрывки из своего получившего репортажа про Довлатова. Конечно же, там всё правда. Но мне стало не хорошо, когда она стала читать про Лену и её угрозы мне про письма.

• Но ведь это правда, Тамара Николаевна!

У меня было очень неуютное состояние. Я попросила её эти вещи согласовать с Сашей. В конце концов, это она Довлатова. И ей решать, какую правду надо знать всем. Дочь моя оказалась весьма агрессивной.

• Мама! Пусть все знают, какая она сука! А ты забыла свои и мои слезы? В каком тоне она писала нам?

Услышав мои вздохи в трубку:

• Если ты настаиваешь, я вычеркну.

Я же четко ей сказала - всё на её усмотрение. Сидела я семь лет и не лезла в "друзья" Сергуни, и правильно делала. А сейчас бес попутал, слишком много времени провела этим летом в Москве.

На днях ездили в Вязьму на нашем шарабане - ИВ, Наташа Абрамович и Ильич. Вдогонку за нами должен был приехать папуля на своей "Ниве" с семьей, которую Коля(наш шофер) должен вести в Москву. Его жена с дочерьми возвращаются туда, так как девочки подросли, и не хотят учиться в вяземской школе. А папуля должен вернуться с нами в Хмелиту. По дороге Наташа стала жаловаться на плохие жилищные условия. Они с мужем и ребенком живут в совхозном двухэтажном доме в однокомнатной квартире. Дом давно не отапливается, и даже кочегарка уже снесена. Кто печки поставил, кто греется электричеством. У дома вид травмированный - вот-вот рассыплется по кирпичику. Как, впрочем, и у всего в российской глубинке. Черт меня дернул, и я спросила:

• Наташа! Вы такие молодые с мужем. Почему не строитесь?

Ответом мне была истерика. Она не собирается лучшие годы отказываться от всех благ(каких только в деревне?), и последнюю копейку отдавать на строительство. И государство, и музей должны построить! А они лучше купят подержанную машину. И построят гараж. И почему папочка построил себе дом, а им нет. Объяснить этим людям, что они - не папочка, и что им уже никто никогда ничего не построит не возможно. Они убеждены, что их обокрали.

Возможно, они правы. Но ничего уже не изменишь.

Большинство деревенских считают, что реставрация и музей сделаны на деньги, причитающиеся Хмелите, т.е. им, совхозу. И предпочитают жалеть себя и ненавидеть власть. И пить водку мужики, а бабы пилить мужиков и покупать себе шмутьё, выёбываясь друг перед другом. Весной бывают трогательные сцены - чуть сошел снег, все наши колхозные дамы по распутице идут в новых туфельках, одни краше других. Образуется очередь в дамский гальюн - отмывают модельную обувку от грязи. Больше надеть некуда.

Я хочу сказать, что русские люди не могут, так как эстонцы по десять лет строить себе дом. Или всё сразу, или ничего. Сразу дом не построишь, а вот накопить долларов 300 на поношенную машину можно. Очень много "запорожцев" и "Москвичей". И никто никого без машинного ни за что в Вязьму за покупками бесплатно не возьмет.

И вообще, о русской доброте и доброжелательности здесь не слышали. По-моему, эти байки сильно преувеличены. Конечно, если будешь умирать, помогут. Но только в том случае, если тебе хуже чем им.

Возвращаюсь к поездке в Вязьму. Я ехала по папочкиным делам к вяземским компьютерщикам( ему прислали 5 дюймовую дискету, и надо было переписать на 3-х) и, естественно, скупиться и выпить кофе. Летом в Вязьме появилось пару уличных кафе со стандартными пластмассовыми столиками и креслами - для меня это как свидание с цивилизацией. Приехали. Шофер сказал, что времени у всего полчаса, через полчаса приедет папа и сразу же поедим домой.

• Коля! У меня в руках папочкины дискеты. Чтобы их переписать мне надо полчаса. А еще мне надо зайти в пару магазинов и выпить кофе. Передай папе, что я буду через полтора часа ждать шарабан на Советской площади. И если уедут без меня, я разобью все дискеты!

Меня ждали. Папуля, говорят, пустил слезу, прощаясь с женой и дочерьми. Плакал и говорил, что сам не может отвести их в Москву, боится, что сердце не выдержит. Конечно же, с этого дня крупно запил. А протрезвев, впал в истерику. И очень презирал пьющих. Причем, истерика у него какая-то женская. Как неудовлетворенная мужем баба, раздражается на всё. Кроме себя, конечно. Даже трезвый может сказать:

• Я всё-таки гений!

4 сентября 1997 года

Сегодня шеф с утра устроил совещание, впервые почти за два года он собрал в своем кабинете так называемых научных сотрудников. Темой оказалось моё послание следующего содержания:

Дорогой шеф!

На протяжении последнего месяца, увы, не могу попасть к Вам на аудиенцию ни по рабочим, ни по личным вопросам. Итог - “я Вам пишу...”. И перечисляю свои проблемы:

Нам необходимо определиться с местом установки антенны (пока тепло) - будем мы устанавливать на крышу или крепить её на южную стену флигеля. До решения этого вопроса бессмысленно обращаться к господину Атрощенко.

У нас имеются два компакт-диска “Эрмитаж” и “Маленькие трагедии” /фильм по А.С. Пушкину /,и я привезла из Москвы 15 видеокассет с фильмами Тарковского в том числе/ мне их дали на некоторое время друзья/. Так же на долго мне дали компактдиски - “История искусств”, “Сокровища России” и “История Руси”.

Мы могли бы уже начать показ всего этого школьникам и нашим односельчанам за доступную им цену. На выручаемые гроши мы могли бы положить начало музейной видиотеки - собирать экранизации русской и зарубежной классики, шедевры отечественного и зарубежного кинематографа. Со временем могли бы и предоставлять прокатные услуги. У нас же стоит в плане работы просветительская деятельность.

Мне хотелось бы так же, чтобы Вы, наконец-то, поинтересовались основной моей работой , чтобы не ставить себя в неуютное для начальника положение, когда Вы не знаете чем занимается Ваш подчиненный/ на что Вы регулярно жалуетесь в Москве/. Напоминаю Вам наш с Вами разговор в апреле 1995 года. Проведя два дня тогда в Хмелите, я Вам сказала, что ехала к энтузиасту и подвижнику, который очень нуждается в помощниках -сподвижниках , но мне показалось, что Вы ни в ком не нуждаетесь. На что Вы сказали, что я права и не права:

- Я старею и мне самому уже все не одолеть. Мне нужны люди, которым я мог бы доверить определенный участок и уже за него быть спокойным.

Мой участок Вы мне вполне популярно объяснили, и я им занимаюсь. Не моя вина, что узнав о создании компактдиска по Грибоедову, Вы потеряли всякий интерес к собиранию информации по нашему кормильцу Александру Сергеевичу. Я иногда общаюсь с разработчиками, у них там будет далеко не все. И даже то, что они сделают, будет все равно нуждаться в продолжении. Чем музей вполне может заняться. Вспомните, пожалуйста, цитату из Фомичева - чем должна стать Хмелита.

Я знаю, что Вы прекрасно отдаете себе отчет о моем материальном положении. Чтобы не создавалось впечатления, что Вы просто пользуетесь моим бедственным во всех смыслах положением/ Вы прекрасно понимаете, что для меня интересная работа в буквальном смысле этого слова - жизнь, и я бесконечно Вам благодарна за то, что поддержали меня в очень трудную полосу моей жизни летом 1995 года, когда у меня последней зацепкой за жизнь была Хмелита и Россия/, пожалуйста, оплатите мне командировку и те расходы, что я понесла. Так же с увеличением объема работ по монтажу и наладки всего комплекса, что нам подарил г-н Сорос, мне хотелось бы, чтобы Вы повысили мне зарплату. Ее количественное содержание, не говоря уже о том, что ее не хватает даже на бедную жизнь в деревне, меня несколько оскорбляет.

5. Пожалуйста, поглядите на это дело со стороны.

С уважением и надеждами Зибунова Т.

Первое что он сказал, что Атрощенков требует от него немедленно установить антенну( даёт на это деньги) и устраивать вяземским школьникам экскурсии в “Эрмитаж” и даже “Лувр”.

Дальше заорал:

• Тамара Николаевна! Кто просил Вас соваться к Соросу? Вы даже не сочли нужным посоветоваться с директором!

Я попыталась уличить его во лжи. И напомнила, что он не сомневался, что получить только он, а я ни за что. И что он даже не захотел читать, что я там написала:

• Да мне надо было попросить Гениеву просто выкинуть в помойку Вашу заявку! Из-за Вас я потерял 30000 долларов и мне никогда больше не дадут у Сороса ничего!

Тут я почувствовала такой силы гнев, что кровь стукнула и голову. И мне показалось, что у меня сейчас будет еще один инсульт. Сработали( что со мной редко бывает) средства защиты, я тихо встала и осторожно ступая удалилась к себе, приняла несколько таблеток ценаризина и таблеточку нитроглицерина, удобно устроилась в своем кресле. Зашел батюшка, предложил свои услуги и что-то прочитал из Библии. Потом меня три дня качало и гудело в голове, но я оклималась. Папуля напугался, и больше ко мне не пристаёт. Я к нему тоже.

10 сентября 1997 года.

Позавчера с большим трудом подключила и установила модем. Наш факс в ремонте, так что я подключилась к его розетки. Первый факс попыталась отправить в Москву Сане на работу. Соединился, но не прошел. Зато с первого раза прошел в Таллин к Моди, который немедленно откликнулся. Но не мне, а Александре. Я куда-то не туда занесла ее координаты, и на моих факсах идет обратным адресом адрес ее факса. Сашкин начальник был очень удивлен приветствием Красному Гондону! А когда Александра ему объяснила, что это какая-то путаница произошла с её мамой, и что такое Красный Гондон - очень смеялся. Одним словом, факсы от меня идут в Вязьму, Смоленск и по международной связи. Я набрала номер Шмундачки в Калифорнии, почти мгновенно соединилась и услышала в модеме её голос. Сказать ничего не могла, так как у моего компьютера нет микрофона, а телефонный аппарат не был к модему подключен. Услышав её голос, я заплакала. Наплевав на все, пошла и позвонила в Калифорнию!

В это время внизу наши мужики пили самогонку. Я от волнения выпила слишком много с ними, пошла включила компьютер, написала по всем факс-адресам по пьяному посланию, поставила их в очередь на льготное время. Но, уходя после очередной рюмки, по привычке выключила компьютер. На завтра я погрязла в этих факсах( папочка уже привез свой починенный факс и оборвал мои провода. Была страшная головная боль в прямом и переносном смысле, я с похмелья еще чего-то натворила. Разбиралась еще дня три. Так Красный Штопанный Гондон первый раз вышел в открытый мир.

16 сентября 1997 года

Шеф укатил в Москву за продуктами для представителей Мирового банка, которые собираются приехать к нам в субботу. Шеф надеется, что для Хмелиты правительство попросит у них кредит, а они его дадут. Хмелиту посетить как будущее доходное для туризма место им посоветовала Присцылла Рузвельд, председатель общества американских друзей русской усадьбы(АДРУ).

18.09.97 Глава нашей хмелитской администрации - Валерий Анатольевич Мартьянов - сейчас в подвешенном состоянии. Так как наша новоиспеченная советская власть не доверила вязьмичам выбрать своего главу, а назначила сама, то и он решил назначать глав подведомственных ему сельсоветов сам. И еще не принял решение - оставить старых, или назначить новых. Глава сельской администрации - самый бесправный человек в деревне. У него кроме зарплаты ничего нет. В школе - автобус, наш - вообще богатый феодал, директор совхоза - хозяйка всего, кроме музея. У Мартьянова даже нет клички. У нашего - папа, у совхозной дамы - мама, школьного директор - физик. Сегодня он привел мне школьную учительницу по математике, а по совместительству - по рисованию, черчению и истории искусств. Она хотела посмотреть, что у меня есть на компьютере. А у меня есть CD-ROMы - история искусств, российские шедевры, история России, Эрмитаж. Мы отсмотрели мои богатства, на той неделе, если разрешит папуля, она приведет своих учеников. В десятом классе - 12 человек, в 11 - 10. Половина детей из деревни Пигулино, которая входит в наш заповедник, но административно не входит в наш район. В прошлом году эти дети жили при школе, а в этом году, как административно чужих, их попросили, а комнаты отдали совхозу. Они, бедолаги, ходят пешком, а Пигулино от нас в 10 км. Вот такая русская "доброта"! Чужие дети. А я-то уж и вообще иностранка!

Кстати, эта училка защищает папулю, говорит, что без мата и крика здесь люди ничего не понимают. И деревенских тоже бы близко к музею не подпускала, мол, могут только нагадить и ничего более. Это уже о любви русской интеллигенции к народу - пьянь, рвань, ворюги и бандиты. Пожалуй, русские люди уже в это поверили, и стараются не разочаровывать мир.

21 сентября 1997 года.

Вчера к нам приезжал эксперт мирового банка. Папуля меня накануне просил помочь его жене организовать товарищеский ужин. Меня уже в 12 отвезли на кочку, и мы с Борисовной за приготовлением жратвы сплетничали про папулю. У нее жизнь не сладкая с таким-то муженьком. Она сказала, что он добивался её пять лет, и в те годы она могла с ним делать всё, что угодно. Он часто ходил поцарапанным.

• Но Вы же всё-таки полюбили его!

• Навряд ли, это что-то другое!

Она рассказала, как он ходил устраивать Ляльку в положенную им по месту жительства государственную, но престижную школу. Директриса оказалась подстать ему, и ей плевать на районо, на министерство культуры и на то, что он директор музея. Тоже самодурка. Лялю не взяли. Я представляю, как он орал в школе. Небось, даже припомнил и Сысуева, и Мировой банк. Но она как он. Не хочу, и всё!

• Валентина Борисовна, но Вы-то понимаете, что они близнецы с ней!

• Да, и он это понял. Но он же личность, а она – партийная штучка!

Вот так. Сейчас в России нет никаких правил игры. Любой назначенный на государственную службу начальник(чиновник) - феодал. И обличать или обвинять бессмысленно - им это позволено сверху. А человек слаб, и быстро превращается в скотину. Его никто не контролирует и ничего не требуют. Прекратились даже обычные для государственных учреждений финансовые проверки. Я раньше всегда опускала деньги во все прозрачные ящики в церквах и музеях, на которых написано - “На восстановление”, “На реставрацию”. Поработав полтора года в музее, я уже этого не делаю. Все деньги забирает директор!

Вчера хоть наелась хорошей пищи досыта. Спасибо Всемирному банку! Уходя, спросила:

• Можно что-нибудь в качестве гостинца коллегам?

• Бери, что осталось. Всё равно деньги музейные!

Но семгу со стола убрал. Взял початую бутылку с сухим вином:

- Ты же не пьешь вино? Возьми им отнеси!

23 сентября 1997 года.

Шеф не приставал ко мне очень недолго, наконец, соскучился по скандалу, но я была в форме, он орал страшными матюгами, увольнял меня, а я улыбалась. И твёрдо ему сказала, что уволюсь тогда, когда сама сочту нужным, а не когда он пожелает.

• Я завтра тебя уволю!

• Попробуйте, я только и жду Вашего приказа.

• Ты у меня вот где сидишь!

И представил ладонь к горлу. И мат-перемат жуткий. ВФ чуть не стало плохо!

У него очень слабая психика, через пять минут возбужденно, но оправдывался. Хоть создавай хельсинскую группу - только не знаю где - в Хмелите или Вязьме? Надо посоветоваться с Шандором или Рогинским.

Хмелитским бабам сказала, что записала папулю на диктофон и что знаю(вычислила), кто ему стучит. Они переволновались и по очереди ходили ко мне умолять сказать кто, так как папа их не любит. Я - молчу. Стучат все из страха быть уволенными.

Сегодня замялась бумага в принтере, позвала на помощь Абрамовича, мы несколько раз взмокли пока извлекли, не работает механика.

Саша прислала факс, они меня ждут.

25 сентября 1997 года

По традиции уезжаю в Таллин после скандала с папулей. На этот раз только ничего не вешаю ему на дверь. Обычно я что-нибудь ему оставляла. Написала письма Кузнецовым, Коле, Игорю, Шмундачке. Утром звонил Котел, получил мою пьяненькое послание на автоответчике и прочел перепечатку из “МК” у них там. Очень хвалил мои письма и интервью. Все пишут высокопарно о СД, а ты - о таком, каким я его знал. В музее Пришвина у него знакомая, которая общается с кем-то из наших. Не Пушкиногорцы. Говорит, надо мне писать про свой заповедник:

• А директор любой тебе не подойдет. Ты сама - директор!

Папуля уехал в Москву, так что мы с ним не встретимся.

Звонила Саша, они хотят с Женей тоже в Таллин. Но Жене надо приглашение!

25 -28 сентября в Москве.

Автобус опоздал на два часа, бедный Женечка весь продрог, пока меня дождался. Автобус попросту ломался каждые 40 минут, два шофера-армянина заливали тормозную жидкость, тогда он ехал дальше. Уже в Москве за 0,5 км от стоянки жидкость у них закончилась, мы стояли в пробке, пока один из них бегал покупать эту жидкость, выйти было невозможно - с одной стороны глухой забор, с другой - поток нескончаемый машин. Дети плакали, бабы ругались, шофера огрызались.

В субботу решили позвать в гости Цымбалов и Нинова. Я позвонила первым, Женя сказал, что они идут сегодня в гости, и это давно запланировано. Позвонили Нинову, трубку взял Миша Рогинский, он почему-то остановился у Нинова. Нас в свою очередь позвали на вечер к ним на плов и Цымбалов. Когда мы пришли, все уже были в сборе, Цымбалы уже знали, что мы будем - принесли моей молодежи комплект постельного белья в подарок. Был еще какой-то мужик, врач, который меня знает еще по Таллину, но я его не вспомнила. Посидели хорошо и хорошо выпили, вспомнили Довлатку, в частности, эпизод его отъезда из Таллина перед эмиграцией. Причем трое - я, Нинов, Цымбал - присутствовали при той драме, но все помнят все по разному. Для меня это была следующая история: когда Довлатов уже получил разрешение на выезд с Норой Сергеевной, он просил разрешения приехать проститься с Саше, со мной и Таллином. Мы все условия его приезда оговорили по телефону. Мои условия были следующие: трезвый и не с похмелья, утром приезжает, мы все завтракаем вместе( тогда уже у меня жил Нинов), затем мы берем Сашу и идем гулять в Лунопарк и в Кадиорг, Нинов к трем варит плов, приходят гости прощаться и мать с дедом забрать Сашу. В 10 вечера мы сажаем Довлатку на ленинградский поезд. Так всё было задумано, утверждено Норой Сергеевной и мной. Он купил заранее билеты туда - обратно, перед отъездом позвонил, чтоб я убедилась, что он трезв. Нинов предлагал уйти, но я была против. Всё должно было быть естественно. Мы давно выяснили все отношения и пребывали в хороших дружественных отношения. Но, человек предполагает, а Бог располагает. В Ленинграде на перроне Сережа встретил Таню Зажицкую( сестру Нинова), которая возвращалась с сыном Алешей, поступавшем в институт в Питере, в Таллин. Причем, у Довлатки было нижнее купейное место, а у Тани с сыном - общий вагон. Джентльмен Сергуня, естественно, стал предлагать Тане своё место. Таня уступила место сыну, а сама всю ночь провела в тамбуре с Сергеем. У неё была с собой бутылка водки, Серж ей ничего не сказал о нашей договорённости и не устоял. Короче, в Таллин приехал выпивший и не спавший. Таню на перроне встречал муж Ося Малкиэль. Мы же на Рабчинского ничего этого не знали - Нинов нервничал и резал колбасу и сыр, я варила кофе, Саша ждала дядю Сережу с подарками. Раздался телефонный звонок, это Таня попросила Осю позвонить нам и велеть Нинову убираться с Рабчинского, мол, туда идёт Довлатов. Володя что-то прокричал в трубку, послав Осю. Через минуту уже звонила Таня и уж что-то больно обидное сказала брату. На Вовочке не было лица, В это время раздался звонок в дверь и вошел подвыпивший Сережа. Я ахнула. И мужики стали оправдываться друг перед другом. Довлатка понял, что звонила вовина родня, и почувствовал себя виноватым. Вовочка и до звонков был взвинчен, Они пошли в подвальный магазин за портвейном. С трудом через пару часов я выволокла Сережу на улицу. Саша захотела на карусели, Сергею там стало плохо. Пришлось просто ходить по парку.

Когда мы вернулись на Рабчинского, все были в сборе включая Таню с Осей. И не смотря на мой запрет, почти все принесли водку: Таня уже успела всех обзвонить и сообщить, что Довлатов выпивший. Сашу быстро увели, чтобы она не видела его сильно пьяных. Перед уходом он её попросил:

• Сашенька, поцелуй меня на прощание!

• Нет, я тебя боюсь, ты очень черный и колючий!

Так простились почти трёх летняя дочь и отец.

Дальше началась вульгарная пьянка, остановить которую у меня не было сил. Нинов с Довлатовым непрерывно объясняли друг другу, что каждый из них здесь лишний и собирается уйти, уступая меня друг другу. Когда оба напились до неприличия, гости стали расходиться. Гене Розенштейну, как самому трезвому и брутальному, я сказала:

• Если ты уйдешь, до того, как они уснут, я уйду тоже.

Гена остался ночевать. Так продолжалось еще два дня, да ещё под непрекращающиеся тревожные звонки Норы Сергеевны. И вот на третий утром раздался звонок, приехал из Москвы Женя Цымбал. Я радостно закричала:

Женечка, немедленно ко мне. Приехал Довлатов, ты мне очень нужен!

Женя Довлатова не знал, но много в Таллине слышал( это было то лето, когда они снимали в Таллине “Сталкера”, он был у Тарковского помощником режиссера).

• Тамара! Сколько брать водки?

• Пожалуйста, ни грамма! Если можно, то пива!

Через час с двумя полными целлофановыми пакетами с пивом, Женя входил в наш дом. Увидев, в чем он принес пиво, я громко рассмеялась!

Короче, я объяснила ему ситуацию, попросила его здорового, сильного и трезвого помочь мне доставить Сергея до поезда и договориться с проводником. Я отключила телефон, на звонки в дверь не реагировала и умоляла более покладистого Нинова или уйти, или не сметь пить с Серегой. Я попросила приятельницу закупить купе на Ленинградский поезд и одолжить мне еще денег для проводника. С трудом на пиве мы дотянули до вечера. Нинов обещал на вокзал не ходить, но всё равно поплёлся, мотивируя тем, что один Цымбал может не справиться - Сергуню же действительно пришлось волочить на себе. На перроне уже стояли Малкиэли и кто - еще. Довлатов стал давать своё пьяное, талантливое как всегда театральное представление. И никуда он без меня не поедет, и сел на перрон у вагона, и стал делать вид, что достаёт свои выездные документы( я точно знала, что их у него нет, предусмотрительно всё было у Норы Сергеевны), и сейчас будет их рвать. Все кинулись бумажки у него отнимать. А я пошла договариваться с проводником. Повезло, был мужик, который сказал, что если мы его водрузим в купе, он за рублей сто не сдаст его милиции, а приведет в чувства, и доставит в Питер. У меня всей суммы не было, я кинулась собирать, но деньги были только у Жени, который его и доставил в купе, пока я всех со слезами отгоняла от вагона, умоляла уйти. Но всем хотелось еще раз взглянуть на Довлатку в последний раз. Проводник, видя такую картину, попросил ему добавить. Цымбал отдал последние деньги. У меня было предъинфарктное состояние - я очень боялась, что заберут в милицию. Так что, Цымбал меня и Серегу сильно выручил.

Это была моя история. Цымбал же помнил, какое впечатление на меня произвела его тара для пива и слова Довлатова на мой громкий смех:

• Тамара! Что ты там дребезжишь, как старое корыто?

Женя говорит:

• Это единственные слова великого писателя, которые я слышал.

Правда, когда я напомнила ему про проводника, он вроде бы вспомнил, что остался без гроша.

А Нинов говорит:

• Очень хорошо посидели с Серегой, только почему-то Томка всё время нервничала.

Вспомнили и Боговского. Рогинский рассказал такую историю:

Едим мы с Сереглй(Боговским) как-то в автобусе. Он мне рассказывает какую-то историю про свою науку и как его крысы реагируют на то, что он их заражает раком. Естественно, после каждого предложения мат. На против нас сидит какой-то мужик и внимательно слушает его. Я было решил, что его, в отличие от меня, интересуют проблемы рака у мышей. Подъехали к нашей остановке, выходим. А нам в догонку:

• Культурные люди, а материтесь! Не стыдно?

Боговский обалдел от такой наглости:

• Ах ты ханжа!

Мишка закончил:

• Боговскому никто в Таллине не смел возразить!

Потом посмотрел на меня:

• Ну разве что пьяная Зибунова.

Еще на этой вечеринке было смешная история с Ириной Цымбал, Она - кума нашего папочки. И папочка вечно ей на меня жалуется. А она мне рассказывает. И тоже ему что-то там говорит про меня. Пообщавшись с кумой, как считает ГФ, он всегда бывает на меня раздражен. Ирина мне говорит:

• Тамара, ты же умная женщина. Ну, неужели ты не можешь с ним не ругаться! Ведь я же тебя рекомендовала, ты меня подводишь!

• Во-первых, не я с ним ругаюсь, а он со мной. Во-вторых, я тебя не подвожу. Ты ему рекомендовала специалиста и порядочного человека, а мне - энтузиаста, подвижника, ищущего сподвижников. И вот меня-то ты и обманула. Он - завистливый, злобный, непомерно тщеславный самодур! Он человек яркий и может быть очень обаятельным, но только когда захочет и когда ему выгодно. Если бы ты мне сказала про него правду, я бы никогда туда не поехала! И ты старую больную подругу отправила к такому говнюку!

Ирина немного помолчала, а я выпила.

• Ну что теперь-то делать, вам не сработаться. Кому-то придется увольняться.

• Вот пусть он и увольняется! А я не собираюсь. Я уволюсь не тогда, когда ему захочется, а тогда когда сама сочту это нужным!

• Но он же тебя уволит!

• Как он меня уволит, когда у меня записана кассета его матюгов и не пристойных не только для директора выражений.

Ирина ахнула и замолчала удрученная. А я еще выпила, кума не пила, она за рулем. А в меня вселился бес:

• Вообще-то я тебе очень благодарна. Понимаешь, я же просто умирала, а благодаря Кулакову, я оживаю, во мне проснулись бойцовские качества, я хочу жить что-то хорошее хотя бы деревенским детям сделать. И еще хочу создать хельсинскую группу по защите достоинства русского человека. Надо вот со знакомыми диссидентами посоветоваться.

Я, конечно, поднабралась , когда собрались уходить, Нинов стал уговаривать меня остаться:

• Вовочка, я же кастрированная!

• Томочка, а мы платонически!

Сашка хохотала и говорит, я стала интенсивно одеваться и требовать, чтобы дети меня не забыли.

Отчет о пребывании в Таллине с 29.09 по 25.10. Я приехала в Таллин утром 29,10, в 12 у меня уже был прём у доктора Притса, меня туда отвез Боговский. Позвонила Табачникам, Ольга(их) дочь сказала, что они на Кипре до воскресенья, сегодня уехали на день в Израиль.

• Откуда ты знаешь? Они звонят тебе?

• Нет, я сама звоню им на папин мобильный, мне дешевле, цена же одна, что в Таллин, что на Кипр. Тамара Николаевна, не забудьте, что у них 21 серебряная свадьба. Будет шикарный банкет, оплачивает “Лукойл”!

Оказывается, мобильный телефон действует не только в Таллине. А я и не знала, очень отстала от цивилизации. Я позвонила, дядя Гриша с Еленой Петровной собирались на пляж.

Дядя Гриша перешел работать в “Лукойл”, там тоже занялись бункеровкой судов, а Табачник большой спец по этому делу ещё с вооруженных сил. С ним я познакомилась в перестройку, когда ходила на всякие политические тусовки. Куда не приду, везде тихо сидит капитан третьего ранга. Долго думала, что какой-нибудь флотский гебист. А потом оказался очень милым, нормальным мужичком, просто излишне любознательным. Он ушел из флота в январе 1992 года, а летом Таллин посетила эскадра НАТО, дядя Гриша не выходил на улицу несколько дней, пока натовцы не ушли. Его сын Колька получил эстонское гражданство( сдал все экзамены и по языку, и по истории и прочие), и ему вот-вот идти в армию. Так что сын российского военного моряка будет служить в недружественной России армии.

Своё интервью “МК” я очень долго не могла прочесть, почему-то волновалась и откладывала. Привезла его в Таллин, первым дала прочесть Боговскому, он очень хвалил. Сказал, что очень профессионально сделано, всё правда и читать интересно. Только после этого одобрения я смогла прочесть.

Дедушка вел себя очень странно. Первый же раз, когда мы с ним собрались за бутылочкой у меня, стал тянуть на покойную бабуля, да как-то не умно. Сказал мне, что бабушка ему перед смертью изменила. Я очень удивилась, так как бабуля два месяца вообще уже не включалась в жизнью. Как, когда?

• Я ходил на похороны Понамарёва, она думала, что я буду долго, а я быстро вернулся и застал её с мужиком.

• Ты не был на похоронах Понамарёва! О том, что он умер ты узнал от меня и не поверил!

• Ну да, я не так выразился. Я ездил к нему на могилу.

Тут уж я завелась. Дело в том, что дед узнал от меня о смерти Понамарёва. Я уехала в Россию в декабре 1995 года, в марте приезжала в Таллин на две недели к врачу. О то, что умер Понамарёв мне сказала Света Соколова, а уже я - дедушке, он с ним когда-то работал и поддерживал отношения. Я уехала из Таллина 22 марта, дед ещё не звонил его жене, а бабуля уже не могла даже сама открыть дверь, с числа 5 апреля уже была в больнице, в конце апреля не узнала Сашу, меня в мае тем более, 27 мая не приходя в сознание умерла. Дед продолжал настаивать, пока весьма строго ему не пригрозила. Потом ещё раз пытался вернуться к этой теме, настаивая на своём.

• При мне не смей больше говорить на эту тему! Я не верю ни одному твоему слову, давай закроем эту тему.

Уже из Хмелиты я ему об этом написала, чтобы на бумаге он уже четко всё сопоставил, как его ложь очевидна. Посмотрим, что он мне ответит. И еще про деда. Когда приехала Саша с Женей, дед очень сокрушался, что не может дать внучке денег, якобы на днях одолжил кому-то все сбережения - 16000 крон. Врёт! При его жадности это невероятно, он 10 крон никогда и ни кому не одолжил в жизни, старый хохол! Если только Альбине( дочери). Но он отрицает, говорит - чужим людям, просто влезли в душу. Мне кажется, что ему неудобно нам сказать - пошли к чёрту, вы мне чужие, а у меня есть родная дочь, вот и выдумывает всякие небылицы. Похоже, что Саше их квартира не светит. Если в прошлом году Альбина меня уверяла, что ни на что не претендует, что отец, когда разводился с её матерью, всё им оставил, а эта квартира нажита вместе с моей матерью, и ей ничего не надо. Но это раз она мне сказала:

• Тамара, жизнь тяжелая, и я ни от чего не откажусь!

Дед хочет поухаживать за Аллой Владимировной. Я его с ней пригласила на ужин, первый раз в жизни дед пришел с бутылкой(0,33), но сразу же заявил, что у него всего 2 кроны.

Ира Мартыненко опять меня очень любила, приносила всякие вкусности. Она очень одинока. Просила узнать в Москве у Сени про Олю Николаеву. Сеня ничего не знает, кроме того что она где-то под Москвой. По его тону похоже, что Оля из другого политического лагеря, об этом тоже Ирина что-то говорила.

  Этот раз я решила позвонить Светлану Семененко, я давно его не видела. Он с возрастом стал очень утомительным, ни на чем не может сосредоточится, перебегает с одной темы на другую и выражается только эмоциональными восклицаниями. Никому не даёт сказать слово, всех перебивает и очень быстро пьянеет. Он зашел ко мне, когда у меня были Боговские. Кстати, Боговский как-то неожиданно и быстро очень помягчел. Светик в первые в жизни пришел с бутылкой, но маленькой. Пока они с Боговских выясняли, где и какие известковые платы в Эстонии, мы с Людой побеседовали хоть без участия Сергуни и его авторитетных нравоучений. Потом Светлан вспомнил Тарту, почему-то мы вспомнили Мишу Белинкиса. Я его не видела со студенческих времен, но здесь в Хмелите напала на его публикацию про нашего кормильца АСГ. Летом с Фомичевым мы тоже его вспомнили, я даже послала с Фомичевым Мише свою местную фотографию с маленькой ностальгической запиской на обороте. Светику срочно захотелось позвонить Мише в Питер, но телефона у меня нет, а Светлан оставил записную книжку дома. Тогда Семененко сел на долго на телефон, разыскивая по Таллину его телефон. Ни у кого не оказалось. Домой Элочке он, почему-то, звонить боялся. Тогда он решил поднять всех на ноги в Питере:

• Тома! Можно позвонить в Питер?

• Спроси у Боговского, за телефон платить будет он( его дочь в моё отсутствие живет у меня)!

Сережа мрачно разрешил. Светик говорить кратко не может, и Сергуля эпизодически мрачно говорил:

• Положи трубку, Светлан! А то я разобью аппарат.

Выражение лица было такое, что может. Не желая терять лицо:

• Терпеть не могу, когда за столом еще и по телефону говорят!

Телефон Белинкиса нашли, но Миши не было дома. Когда все разошлись, я позвонила сама. Миша очень обрадовался, очень удивился, что я живу в Хмелите. Фомичев ему ничего не передал, но они давно не виделись с ним. Спросит.

Серебряная свадьба Табачников была в замке графа Орлова, там раньше стояли военные, теперь отреставрировали и исторический музей. Каминный зал сдают на торжества. Народу было немного, человек 17, Громов не смог придти, так что я была без кавалера. Объелась красной рыбой, к мясной холодной закуске даже не притрагивалась. Горел камин. Реставрация не чета нашей, всё работает, пакет великолепный, вентиляция отличная, дерево - шикарное. Дорогу в зал указывали зажженные свечи.

Была два раза у врага народа, попутешествовали по Интернету, нашли Шмундачку на работе и одолевали её своими письмами. В 4 утра она прислала записку: “ Не хотите ли вы поспать”. И мы угомонились. Андрей сказал, что у Пал Палыча жена очень сильно болеет.

Светик Соколова этот раз зашла ко мне только один раз, я - к ним дважды, Ленечку даже не видела, не вышел ни разу.

Была в гостях и у Шурика Токарева. У них дома очень уютно и тепло. Хоть Ларькина и не считает его за мужчину, жена очень довольна мужем, а дети - отцом.

Пароходство приватизировали, но еще не реорганизовали. Все в ожидании перемен.

Гургешу видела один раз, он очень занятой, собирается разводиться. С Линдочкой хотели меня проводить, но опоздали к поезду. Я видела из окна вагона, как они бежали за моим уходящим поездом.

26.10 по 9.11 1997 года. Москва.

Повидалась в Москве и с Котрелевым ( руководитель литературной части создаваемого CD-ROM а по Грибоедову). Этот раз он встретил меня менее радушно, хотя я привезла по его просьбе показать то, что у меня сделано. Правда, у него была дома 2-х летняя внучка, во круг которой было много суеты. Мы отсмотрели все мои программы с данными и он дал мне советы чем лучше заниматься. Русскую библиографию до 1990 года лучше не собирать, она будет у них почти полностью около 5000 наименований, а вот последующую и зарубежную надо, продолжать собирать список знакомых, перечень постановок. И перечень архивных материалов о АСГ. И, естественно, музеем и заповедником.

Видела я и Сеню Рогинского. Я хотела с ним поговорить о возможности не без помощи Сороса создания в Вязьме сервера. И немного про папочку и Сенину подчиненную Лопухову, на которую вечно ссылается папочка в своих нападках из-за гранта на меня. Мне было выделено 45 минут. Наверно, Сенька действительно очень занят, но уж больно смакует свою важность и незаменимость. Про сервер не успели, а про Лопухову был такой разговор:

Сеня, у меня проблемы. Твоя Лопухова сказала моему шефу, что мне никто не мог звонить из фонда и он обвинил меня во лжи и вымогательстве командировки в Москву. А я тем ни менее не получила письменного уведомления о выигранном гранте, мне от этом сообщили по телефону. Во-вторых, твоя Лопухова сказала шефу, что он не получил библиотечный грант( папочка ещё подал заявку), потому что в этом году грант получила я:

• Тамара! Ты должна меня понять - у нас действительно принято слать письменные уведомления. Но сотрудница, которая вела твой гран, по человечески я её понимаю, решила, что когда там дойдет письмо в какую-то деревню и позвонила тебе. Если разбирать это официально, она виновата, а не Лопухова. Во втором случае, Лопухова правильно сказала, что у нас не принято в одно место два раза в год давать грант. Так что даже если бы первый грант получила не ты, а он, библиотечный вашему музею не дали бы всё равно.

• Я не понимаю, у вас конкурс или распределение?

• Конкурс, конечно же, но...

• Неужели ты не можешь неофициально ей порекомендовать не давать всё же неправдивую инфо моему шефу?

• Ты представляешь, о чем говоришь? Она моя подчинённая, между нами страшная дистанция! Какие могут неофициальные разговоры?

• Ничего себе московские демократы! Хорошо, ты меня знаешь, шеф меня твоей Лопуховой достал, тогда я напишу официальную жалобу на неё, и разбирайтесь там сами!

• Вот этого, пожалуйста, не надо делать, Тамара! Ладно, я найду возможность ей намекнуть.

До сервера разговор не дошел, времени не хватило.

• Ты напиши мне, я подумаю как можно помочь! И, пожалуйста, если у тебя есть какие-нибудь идеи как можно помочь соотечественникам в ближнем зарубежье, напиши хоть страничку, мне очень надо.

Еще Сенечка поинтересовался, была ли какая-нибудь реакция на публикацию в “МК”. Я сначала его не поняла. Еще как-то странно он мне сказал, что я яко бы пошла на открытую конфронтацию и еще прибавил какое-то импортное слово, значение которого я не поняла. Он пояснил, что, например, если кто-то будет проводить какие-то довлатовские чтения, то уже после этой публикации нельзя одновременно звать меня и Лену. Как будто Лена позволит, чтобы меня позвали! В дальнейшем оказалось, что Арьев с Леной подали заявку на грант Сороса “Довлатовские чтения”, только Сеня почему-то мне об этом не сказал. Я узнала об этом в недружественной им компании, когда защищала Сороса на своем примере - русской деревне помог. А мне сказали:

• А вот будет финансировать Сорос “Довлатовские чтения” и Вас никогда не позовут, потому что Вы не еврейка!

• Меня не позовут не по этому, а совершенно по другой причине!

• Нет, по этой. Были бы Вы еврейкой, позвали бы Вас, а не Лену! А так их интересует не Довлатов, как писатель, а еврейские корни Довлатова!

Спорить с этими людьми бесполезно. Но так наши “демократы” наживают себе врагов. Сеня убежал, а я осталась с Катей попить чай. Катя показала мне летние фотографии в её доме в Киржаче. Она за пять лет успела там отстроить целую усадьбу! Почти трех этажный жом с галереями, на каждый этаж свои независимые лестницы, внутри всё обшито деревом! Предмет нашей с ИВ классовой зависти!

Там же я узнала, что Гарик Суперфин в Москве и его телефон. Гарик остановился у Миши Теменчика, брата Ромы. Почти не изменился, только поседел. Очередной раз “сделал” мне комплимент:

• А я думал ты спилась!

Много лет назад, когда после тюрьмы и ссылки он поселился в Тару и работал в газетном киоске, я приезжала с ним повидаться. Игорь Сударкин очень хотел познакомиться с живым диссидентом, и мы поехали в Тарту на его машине, Нинов тоже решил посмотреть на это чудо. Мы приехали в Тару, подъехали к киоску( у ресторана “Березка” на Тяхе), я подошла, убедилась, что там Гарик, протянула 20 коп. И попросила “Новое русское слова”, Гарик высунулся, узнал и ахнул - не ждали! Я зашла к нему и тут же подошел Игорь Чернов с огромной собакой, как-то очень странно выглядел. Он быстро ушел, а спросила Гарика что с ним:

• Я думал, что сопьешься ты, а спился Чернов!

Гарик работал до пяти, мы договорились, что если я беру на себя всю организацию вечеринки и бесед, модно вечером у него собраться. Он жил у вдовы Якова Абрамовича Габовича. Мы закупили всё для плова, забрали Гарика и поехали к ним домой. Гарик из ссылки привез жену, молоденькую девочку лет 17, дочку хозяев квартиры, где ссыльный Гарик жил в Казахстане. Там был какой-то скандал с её родителями и КГБ, но девчушка без документов всё же сбежала. Конечно же, приятно, что тебя любят, но она явно не годилась ему в жены. В последствии, говорят, она родила ему сына, а он выдал её удачно замуж в Москву. Тогда, в Тару, это была странная парочка - изможденный Гарик и молоденькая с зелеными( белые волосы подкрашенные зеленкой, они меня почему-то очень поразили) волосами симпатичная провинциалочка, изображающая из себя на свой вкус и понимание декабристочку! Романтическая девочка, начитавшаяся в глуши романов. Нинов сварил плов, мы сели за стол, и началась пресс-конференция Гарика, мы задавали вопросы, он отвечал. Я его спросила, какую часть для Гулага он собирал Солженицыну:

• Тома, не думай, что я работал один. На него работало по архивам более трех сот человек. Я занимался предреволюционным периодам, и отдавал ему всё, что мне попадалось.

Уезжали поздно, забрав в Таллин его жену на экскурсию, Сударкин взялся за это. Больше Гарика я не видела, это, наверно, был 1982 год, пару раз мы говорили по телефону, на сколько я помню, про его женитьбу в основном. Потом он уехал, несколько лет назад приезжал в Таллин в архивы к Л.Парек, она была некоторое время министром МВД Эстонии, которую знал по тюрьме, но ко мне не зашел, был у Миши Рогинского, только поинтересовался мной. Как я поняла из нашей последней встречи, он очень опасался не стала ли я “националисткой”. Я его успокоила, что ни в какие крайности не впадала. Вспомнив Сеню, я сказала, что он стал очень важным:

• Ты тоже обратила внимание, что он важничает? Но какой умный! Какой ум!

Гарик на немецкие деньги занимается русскими архивами, и не только по репрессиями. Сейчас, я поняла, у него есть идея собирать архивы по тем немногих “очагам просветительства”, что были в “застой”. Например, Тарту. Я обещала ему посмотреть, что у меня осталось в Таллине. Года три назад бы мы с ним встретились, я бы много чего ему бы предложила. У меня была огромная библиотека советского инженерного самиздата, в основном на компьютере набранного. Лишившись квартиры, я всё это выбросила - всё же издано. Инара Васильевна меня уже за это ругала. Но я тогда же не работала в музее и не представляла, что такое фонды! Но, думаю, кое-что у меня осталось. Думаю так же, что есть ещё масса инженеров, которые это сохранили. Филологи всегда презирали инженеров, но мне кажется, технари этого не заслужили, и уж столько сколько они размножили самиздата, филологам и не снилось!

   У нас в музейной экспозиции, а так же, естественно, в музейных фондах, нет образца руки нашего кормильца Александра Сергеевича. Как-то не удосужились. Папочка - архитектор-реставратор, ему музейное дело чуждо, главная хранительница не надеется получить подлинник, а копии её яко бы не интересуют. Хотя всё в музее - копии, один стол из гостиницы грибоедовский( после его гибели его друг Жандр якобы забрал этот стол из номера гостиницы Демутова трактира на Мойке, в котором АСГ всегда останавливался в Петербурге. И даже этот стол нам не принадлежит, его нам предоставил на временное хранение перебургский музей Пушкина на Мойке. Самое большое собрание рукописных документов Грибоедова в архиве МИДа. Я предложила туда обратиться, тем более у меня была маленькая рекомендация к главе историко-документального департамента МИД. В МИДе в Москве работал не безызвестный в Эстонии мой однокурсник Артур Кузнецов. В нашу “революцию” кандидат физ-мат наук почему-то увлекся политикой при народном фронте, был министром по национальным вопросам первого эстонского правительства. А потом принял российское гражданство, уехал в Москву. Козырев его хотел назначить послом России в Эстонии, но тогдашний президент нашей Чухны категорически отказался принимать верительные грамоты у него. Одним словом, был дипломатический скандал. Артур уехал работать в МИД, а сейчас - представитель МИДа в Калининграде. Пока они жили в Москве, жена Артура работала в архиве МИДа. Она-то мне и рекомендовала обратиться к его главе, он, по её словам, очень хороший человек, и обязательно сделает музею несколько копий бесплатно( копирование рукописей сейчас в России стоит огромных денег, т.е. музею сейчас это не по карману). Мы с ГФ написали письмо, я взяла с собой две книги о Грибоедове и музее и, будучи в Москве, позвонила. Г-н Лебедев был очень любезен, сразу понял, что музей нищий и хочет получить копии бесплатно. Предложил мне сразу отправиться в архив( сам он сидит на Смоленской площади).

• Но у меня письмо на Ваше имя и книги для Вас.

• Всё равно я книги отправлю им, письмо же они мне пришлют. Но я им сейчас же позвоню, чтобы у Вас не пропало даром время.

Вполне логично, и я отправилась на Большую Серпуховскую, где находился сам архив. Меня приняли любезно, прикомандировали ко мне даму некую Светлану Леонидовну Турилову. Она взяла письмо, прочитала, сказала, что уж очень много просим. На что я пожала плечами:

• Всё же это единственный музей Грибоедова, не плохо было бы, если бы МИД хоть немного патронировал нас.

• И всё же Туркманчайский договор очень большой!

• Ну хотя бы титульные листы на русском и персидском языке!

• Хорошо. Позвоните мне через два дня.

Я звоню в четверг. Она мне говорит, что так как на письме нет резолюции, она не может мне ничего сделать. Очень не хочется делать бесплатно. Звоните, мол, моему начальству, только не Лебедеву, а непосредственным здесь на Серпуховской. Звоню. Ни один телефон не отвечает. Опять к ней.

• Звоните завтра в 15. У нас будет зарплата, и все будут на месте.

31 октября я провела на телефоне с 15 до 18, Мне обещали сделать, но не сразу. Мол, их искать надо, запрос делать и пр. Звоните Туриловой в конце той недели. Сначала г-жа Турилова заболела, и её никто не мог заменить, и начальство всё куда-то по командировкам разъехалось. И только 18 ноября уже из Хмелиты я туда дозвонилась. Они сделали, но не всё, Туркманчайский договор они не нашли(не захотели), составили акт о работе и сегодня почтой отправляют на Смоленскую на подпись! Письма, которые я отправила в Москве, в Москву же перед отъездом в Таллин, пришли через месяц, одновременно с моим приездом.

В Москве в Государственном Дарвиновском музее создали интернетовский сервер “Музеи России”. Там полный перечень музеев с минимальной информацией. Богатые музеи сделали компьютерную версию своих музеев. Это стоит бешенных денег. А провинциальным - тридцать слов, и всё. Я съездила к ним туда. Конечно же сговорились, я сама внесла 70 слов о Хмелите по-русски и по-английски, они со сканировали две фотографии и обещали тоже поместить. Более того, если я сама сделаю электронную версию нашего музея(30 станиц + 60 фотографий), они поместят её бесплатно. Надо искать утилиту и описание к ней.

Возвращаясь из Таллина, я провела два дня в Москве. Наши Хмелитские Пушкиногорцы просили меня вернуть их долг одной их знакомой, славянофилке, в прошлом очень известной поэтессы Татьяне Глушковой.. Но несколько лет назад она заболела раком, у неё инвалидность первой группы. Она летом провела в Хмелите у своей старинной подруги Галины Федоровны Симакиной( она была замом Гейченко) две недели, а так как существует некая корпоративность онкологических больных, да живем мы все в одном флигеле, я с ней пообщалась. Мы с ней сразу же договорились, что о моих московских друзья из противоположного лагеря мы не говорим. Она просила меня ни Рейну, ни Тане Бек, ни другим ничего про неё не говорить, даже то, что мы познакомились. Прошел месяц, приехала я в Москву, мой старинный друг, почти фронтовой приятель, Женя Рейн меня спрашивает:

• Ты знаешь Глушкову?

• Нет.

• Да брось ты, мы с ней в одно время пересеклись в Переделкино, она мне в первую же минуту сказала, что познакомилась с тобой!

Зная любовь Рейна сочинять правдоподобные байки, я промолчала, чтобы не дать повод ему сочинять дальше. В следующий приезд в Москву я пила нашу любимую “запотевшую” с Таней Бек, которая мне сказала, что Рейн всем рассказывает, что я лучшая подруга Глушковой, много лет с ней переписываюсь и от них эту “тайную” дружбу скрываю! Вот и выполняй просьбы женщин!

Так вот, я отвлеклась. Принесла я деньги Татьяне Михайловне, за Рейна упрекать не стала, что взять с баб! Им по рождению положено быть болтливыми! Она плохо себя чувствовала, и я решила порадовать её. У меня из Таллина было ещё одно поручение к Ксеньи Мяло от Аллы Владимировны Литвиновой. Боже, что я услышала! У них в лагере как всегда у русских свои противные свары! Каждый правее всех. Собрать русских по национальному принципу невозможно! Как и в Таллине. Видимо, нет у русских национального чувства, есть только причастности к русскому государству. Одним словом, для кружка Глушковой, Мяло не лучше “жидов”.

  С Таней Бек мы опять провели девичник с “запотевшей” на этот раз у моих детей, т.е. ужин мой, водка - в складчину. К нам присоединился мой зять, т.е. к “запотевшей”, Саша не пьет. Старая гвардия молодежь, естественно, перепила, Женю гоняли еще пару раз за водкой, благо сейчас нет проблем её достать, были бы деньги. Таня осталась ночевать, так как пили до трех. Утром Саша мне сказала, что звонила Глушкова, и я ей что-то долго выговаривала. У меня - никаких воспоминаний. Скорее всего, она сказала какую-нибудь гадость про Таня, а очень не люблю, когда плохо говорят о моих друзьях, особенно пьяная. Я позвонила Татьяне Михайловне, извинилась за пьяные речи, но высказала свой предположение о Бек. Она их подтвердила. Ей, видите ли не приятно, что такая “хорошая русская женщина” дружит с евреями. Я ей объяснила, что, во-первых, моя дочь точно такая же еврейка как Таня на четверть, а, во-вторых, трезвая я не люблю разговоров о национальной принадлежности своих друзей, а пьяная себя не контролирую и могу очень и очень возмутится.

12 ноября 1997 года.

  В воскресенье вернулась в Хмелиту после почти полуторамесячного отсутствия. ВФ рассказала, что в Богородицком совхозе не убрали 40 га овса совхозного, а ИВ сказала, что у нас остались на полях 300 га. Сеяли, сеяли и сгнили! Такое бывает только в России!

После “восстановления” советской власти в Вязьме и районе, Совет народных депутатов Вязьмы решил не доверять народу выборы главы администрации, назначили последнего секретаря вяземского райкома КПСС. Он же в свою очередь тоже в подведомственных сельсоветах решил назначить глав администрации сам. У нас в Хмелите был главой некий господин Мартьянов, мужик лет 35, жена его работает в музей смотрительницей. Валерий мужик не плохой, но власти( и денег, соответственно) у него, по-моему, никакой. Даже клички нет. Нашего директора кличут папой, директрису совхоза - мамой, директора школы - физиком, а глава сельской администрации просто Валера. На днях должны назначить нового главу, папуля наш Мартьянова не хочет, хочет на эту должность жену своего верного холопа-шофера Коли. Говорят, что есть даже протокол собрания музея, который её рекомендует. “Мама” же собрала собрание за Мартьянова, а сама, говорят, хочет баллотироваться от коммунистов в областную думу. Папуля орал, что если назначат Мартьянова, он больше не даст трактор на уборку Хмелиты, да и вообще его продаст.

В мое отсутствие Алла вернулась на работу в музей, очень просилась, даже согласна за свой счет ездить. Но поселилась пока в нашей квартире, говорят ЕЕ её приглашала очень, но всё же окончательное решение оставили до моего возвращения. Я - против, внизу полно свободного места, аж целых четыре комнаты. А у нас и так две климаткерички! Совсем как в общаге!

В Хмелиту возвращалась Холм-Жирковским автобусом со своей любимой бригадой и с Татьяной Дмитриевной.

На улице +10, а у нас во флигеле и в музее батареи раскаленные - невозможно дышать, у меня открыты в комнате все три форточки нараспашку, и всё равно надо устраивать сквозняк, ночью обливаюсь потом. Зато отопительный сезон начался вовремя - 1 октября, а вторую половину сентября были заморозки и жуткий холод, всё равно не топили. По-русски!

13 ноября 1997 года.

   Я уже четыре дня в Хмелите, но шефа ещё не видела, их высочество болеет, мотается в Вязьму, в музей заезжал дважды на пару минут, но мы не пересеклись. Завтра уезжает в Смоленск, а мы поедим в Вязьму.

Вчера звонила ЕЕ из Москвы, приедет сегодня на пару дней, в понедельник ложится в больницу, все время пока меня не было, она болела, температурила. Наконец-то, собралась в Москву в докторам, а то всё сама лечится то мочой, то еще бог знает чем. Договорились, что я куплю водочки и к её приезду настою на клюкве. Что я и сделала, ещё в обед начистила картошки, в приходу автобуса отварю. Алла тоже ведь приедет сегодня.

   Вчера с ИВ договорились, что возобновим наши прогулки. Вчера гуляли в сторону Вязьмы 1,5 часа, сегодня, учитывая приезд ЕЕ, гуляли днем в сторону Баранова. Погода стоит пасмурная, теплая и совершенно безветренная. Полный штиль. Вчера перед заходом немного просветлело в центре, а по краям были необычайно яркие облака - на северо-востоке жемчужные и причудливые, ну просто горы, покрытые снегом.

15 ноября 1997 года.

    Позавчера приехала ЕЕ и Алла. Я приготовила ужин картошку с тушенкой + клюквы с запотевшей, у ЕЕ очень вкусные огурцы, она их засолила и поставила в холодильник, полное ощущение малосольных. Я, конечно же, напилась, так как очень нервничала из-за Аллы. Мне очень не хочется, чтобы она жила у нас. Всё-таки полно мест свободных, и зачем жить так плотно, мы все взрослые, у Аллы дом близко, а у меня его и вообще нет. К ней явно будет приезжать пятнадцатилетний сын, сложности будут с приездом моих гостей, да и вообще лучше будут отношения, если будем ходить в гости. Алла будет разговаривать с Кулаковым, ему, конечно же, безразлично как мы расселимся во флигели, но из вредности может возражать. Тем более, он сейчас больной и мрачный. Ему всегда хорошо, когда кому-то плохо. Лучше бы Алла сразу поселилась в той комнате, где они жили с Людой раньше. Но ЕЕ её уговаривала до меня пожить у нас, хотя прекрасно знала, что я буду против. Неужели думала, что я постесняюсь сказать об этом вслух?

   ЕЕ привезла нам всем по книги Волкова “От Вязьмы до Феодосии”, воспоминания последнего хозяина Хмелиты, её переиздали в Москве. Папочка купил на музейные деньги много экземпляров по 20,000, а в музее велел продавать по 50,000.

  Получила письма от Коли и Кузнецовых. Коля в декабре планирует быть в России - 19 дек. В Питере исполняют его 4 симфонию, потом заедет в Москву, предлагает мне командировочные на встречу с ним и запотевшей.

   Кузнецовы из 4 писем получили только три( я им свой отчет разделила на 4 части, чтобы не доплачивать за марки). Зоя вспоминает Лотмана, пишет, что счастлива, что жила с ним в одном городе. Мне грустно это писать, но я привыкла говорить правду, но больших восторгов по поводу Лотмана я не разделяю. Я с большим вниманием отслушала в Тарту все его лекции и семинары по русской литературе. И это было прекрасно! На моих глазах рождались “Беседы о русской культуре”, но семиотика - наука не для меня. Единственное семиотической произведение мне запало в душу, да и то художественное - роман Умберто Эко “Имя розы”. В первые годы студенчества я очень уважала Лотмана, под обаянием его личности я находилась вплоть до перестройки. Но когда я училась курсе на втором в Тарту была такая история. Юрий Михайлович направил на практику в Москву к вдове Булгакова своего любимого ученика Андрея Долгашова, ЮрМих любил его больше чем Чернова. Андрей из Москвы привез машинописный вариант “Мастера и Маргариты”, тогда еще не опубликованного. Этот экземпляр ему дала вдова специально для Лотмана. Роман тогда прочли все филологи и их друзья, в том числе и я. Через несколько месяцев в Тарту приехал Солженицын за рукописью романа, которую Долгашев яко бы украл(!) у вдовы. Если он её украл, то зачем отдал Лотману? Юрий Михайлович распластался перед Солженицыным и почти уничтожил несчастного Андрея. Вдове было уже лет под 90, конечно же она сама забыла, что отдала на прочтение Лотману рукопись. А Долгашова ото всюду изгнали, в итоге он в какой-то причудской деревне спился и сгорел. Меня эта история очень поразила именно подобострастием к авторитетам и безлазличием к простым людям. Моего уважения к Лотману поубавилось, он вел себя как пуганый местечковый еврей. Так же вёл себя он и в нашу “революцию”. Горько и больно было смотреть как он “пел” эстонские песни просто открывая рот, не зная слов, это даже по телевизору было видно. А ведь его уже в перестройку эстонские академики очередной раз прокатила на выборах в академию! А уж когда я увидела заголовок его статьи-письма Лихачеву и Алексию про русский язык: “Заблуждающимся друзьям”, совсем стало тошно. Так что, Лотман для меня в итоге стал блестящим знатоком Пушкина, русской литературу и культуры, провинциальным профессором. Я знаю, вам это не понравиться, но, увы, это так.

www.pseudology.org