|
 Как
случилось, что студенты ЛГУ, учившиеся в середине пятидесятых годов на
филфаке, а затем ставшими известными своим нонконформизмом, уже тогда
перезнакомились друг с другом? Как они нашли друг друга среди сотен и сотен
своих нормальных коллег? Какие признаки выделяли их ?
Татьяна Никольская, которая
хорошо знала молодых людей этого круга и много раз писала о поэтах. которые
были названы "университетскими поэтами", или поэтами "филологической школы",
отметила в их поведении демонстративность вызова ,так называемым, "общепринятым
нормам".
 Надеть
косоворотки, записывать лекции гусиными перьями , хлебать тюрю из котелка
деревянными ложками - вызов, которому можно придать многозначный смысл, в
том числе политический, Суть: избран жанр - обратить на себя внимание ,
сделать свою личность индивидуальным публичным знаком, Это значит, в той или
иной степени эпатировать окружающих. Но поступок , вместе с тем, может быть
воспринят, как предложение, обращенное к другим и з м е н и т ь свое
поведение- трансформировать " общепринятое".
В студенческих аудиториях "индивидуалы"
не могли не заметить друг друга. Для этого не нужно было читать стихи на
студенческих вечерах или публиковать в студенческой стенгазете. Для этого не
нужно было даже быть поэтом. В их круг входил "энциклопедист" Владимир
Герасимов, уже тогда удивлявший своей литературоведческой осведомленностью,
Вадим Крейденков ( теперь профессор славистики, известный публикатор,
комментатор, историк литературы серебряного века ныне живущий в США- Вадим
Крейд) и Рид Грачев. Можно было бы продолжить и назвать студентов,
выпустивших один из первых в Ленинграде (и , возможно, в стране)
литературный, самиздатский, неподцензурный журнал "Голубой бутон". Но
остановимся на Риде Грачеве. И на возрастной эволюции жанра "вызова" : от
публичного эпатажа- к литературному творчеству.
Рид не был поэтом, хотя в начале
шестидесятых напишет несколько замечательных стихов- он сочиняет огромную
статью о модернизме, о журнале "Мир искусства" и приносит ее в редколлегию
университетской газеты "Филолог", которая, будучи помещенной, вызвала бы
грандиозный скандал. Предложил ее не ради самого скандала- для него это был
естественнейший поступок. Не была ли неестественной сама газета
филологического факультета, которая публиковала очерки, стихи, фото о работе
студентов на картошке, отчеты профкома и пр., но ни слова о положении в
советской литературе- ни о смелой статье преподавателя факультета Федора
Абрамова "Люди колхозной деревни в послевоенной прозе", ни о В. Дудинцеве,
авторе романа " Не хлебом единым", встреча с которым на факе не забудется
никому, кто в ней участвовал.
Вызов общепринятому ("советизму"),
как видим, готов был развернуться в постановку новых проблем, завязать новые
узлы на нитях общения, творчества, культуры, если бы из них, студентов,
власть готовила профессионально подготовленных свободных участников
культурной жизни страны, а не сервильных госслужащих депортамента "советская
культура". Но те, кто "бузил". "гусарил", не исправились ( по крайней мере
многие), они оказались в числе зачинателей новой литературы.
Рид Грачев родился в Ленинграде
в 1935 году. То, что я узнал из разных источников о его матери, до
странности напоминало биографию Ольги Бергольц. И Маули Вите (подлинная
фамилия Рида -Вите), и Ольга Бергольц работали в газетах, Бергольц- в
многотиражке завода "Электросила", Вите - завода "Большевик". Бергольц
послали по партийной разверстке на укрепление провинциальной печати в
Казахстан, Маули командировали в г. Иваново, откуда она вернулась беременной.
Не знаю, писала ли мать Рида стихи, но вероятно могла бы написать как Ольга
Бергольц:
А я затем хочу и буду жить,
Чтоб всю ее, как дань людскому братству,
На жертвенник всемирный положить.
Я уловил сходство их судеб, еще не зная о том, что они - О. Бергольц и М.
Вите были близко знакомы. Отца Рид никогда не увидит. Бабушка Рида сыграет
спасительную роль в жизни своего внука. Она- медик устраивает внука в
детский дом, который эвакуируют из Ленинграда на Урал. В блокадную зиму она
и ее дочь умерли от голода.
Восемь лет провел Грачев в
детском доме. В 1949 -м родной дядя перевозит племянника в Ригу, берет в
свою семью. Рид самостоятельно изучал французский язык, занимался в
музыкальной школе. В 1953 -м поступил на отделение журналистики филфака ЛГУ.
Несколько деталей к его портрету студенческих лет из письма В. Крейденкова:
"Он подошел ко мне на факультете,
как будто мы с ним были давно знакомы, и заговорил. Я не раз наблюдал его
легкость знакомиться с людьми...Оказалось, что мы оба живем в общежитии на
Мытне. Тогда начались наши ежевечерние встречи. Мы ходили туда- сюда многие
километры по длинным коридорам и разговаривали на тысячу одну тему. Помню
его увлечение Юрием Олешей, из повести " Зависть" цитировал наизусть...Читал
только что переизданного Бабеля , ему, видимо, нравились красочность и
краткость , крепкость его прозы. При мне он писал рассказ "Дом увечных
воинов"(Переименован при издании в "Дом на окраине"- Б.И.), я видел этот дом
он где-то на островах...Был несчастливо влюблен... травился люминалом. Я
приходил к нему в больницу на Васильевском. Мы переговаривались через окно
...Время от времени оживлялся какой-нибудь собственной мыслью. Он был
человеком неисчерпаемым...
...Встретил Рида случайно на улице. Я тогда был горячим энтузиастом веданты
...С разу завязался философский разговор...Он вдруг остановился, посмотрел
на меня и сказал: "Вадя, ..ты весь вооружен."
Ридову уму восточная философия была чужда , но то что он сказал, было в
ключе восточной мудрости. Лишь позднее я стал размышлять на тему
дзен-буддисткой незащищенности...У Рида была спонтанная открытость бытию-
открытость незаурядно широкая." (Письмо 5 марта 1999 ).
После окончания университета Рид один год проработал в рижской комсомольской
газете, опубликовал свой рассказ "Светлячок" ("Песни на рассвете"), получил
как детдомовец комнатушку в Ленинграде и был полон творческих планов. О нем
заговорили как-то сразу, Редактора журналов говорили комплименты, известные
писатели охотно встречались с ним, он был интересен Тамаре Хмельницкой,
которая взяла под присмотр его бытовую сторону жизни, Науму Берковскому,
Лидии Гинзбург, Д. Дару, Федору Абрамову, Ефиму Эткинду, который привлек его
к работе над книгой "Писатели Франции"- для нее Грачев написал
биографический очерк о Верлене. В комнатушку на ул. Желябова потянулась
молодая литературная братия. Там можно было увидеть поэтов Бродского и
Горбовского, прозаиков Майю Данини, Сергея Вольфа, Андрея Битова и массу
другого пишущего и не пишущего народа. Впервые я увидел Бродского выходящим
от Рида, которому он принес поэму "Шествие".
Целое литературное явление конца пятидесятых - начала шестидесятых годов
было названо "эстрадной поэзией", Ее отличали установка на непосредственный
контакт со слушателем- установить и покорить, использование риторических
интонаций и экспрессионистических деталей, с прозрачным социально-
политическим подтекстом, нарушением границ эстетических запретов. Но в
Ленинграде в литературной среде Рид Грачев был единственным, кто свою речь
сделал инструментом воздействия на слушателя. Он стал известен как носитель
абсолютно новых идей, врачом- целителем , снимающий ту оторопь , которую
наводила на человека ,охватывающая его со всех сторон действительность. Ему
удавалось слушателя поставить в центр какой-нибудь общей проблемы и.
опережая мысли собеседника , буквально заворожить собеседника своими
блестящими импровизациями, Это были монологи, в которых он поднимался до
высоких прозрений. Знавшие его согласятся. что в эти моменты в его речах
сверкали искры гениальности. В те не проясненные настроения оппозиционности,
которые тогда овладели молодым поколением, он пытался внести нравственный
смысл. В критике той ситуации, в которой жили его современнике, был
неистощим. Он не столько критиковал систему, сколько ч е л о в е к а,
демонстрируя, сколько лжи, ханжества, ограниченности, извращенных
представлений несут в себе окружающие люди. Доставалось и собеседнику,
который уходил от Грачева сконфуженным и просветленным.
А между тем, его литературные дела шли плохо. Рассказы попадали в печать с
трудом. С редактором, пригласившим его участвовать в переводах и в
комментировании сборника произведений Сент-Экзюпери, возник конфликт
принципиального свойства.( Его письмо редактору- один из образцов
замечательной грачевской публицистики.). Жестокая нужда держала за горло.
Несколько месяцев проработал на мебельной фабрике (См. повесть "Адамчик").
Женился, но к семейной жизни был не способен. Большие надежды он возлагал на
повесть "Адамчик", которую журнал "Нева" решил печатать, заключил с автором
договор, выплатил аванс, типография набрала текст...Публикация поставила бы
Грачева в ряд первых молодых писателей России...Но партийная бдительность в
очередной раз одержала свою победу над талантом и выстраданной правдой:
набор был рассыпан. В1964 году у Р.Г. произошел душевный срыв. Попал в
больницу, там перевел большую часть "Мифа о Сизифе" А. Камю. В перепечатках
это знаменитое эссе распространилось по городу.
Т.Ю. Хмельницкая, Д. Д. Дар, Е.Г. Эткинд и некоторые другие писатели
старшего поколения поддержали его. С их помощью в издательстве "Советский
писатель" вышел тоненький сборник рассказов без главных вещей Грачева. Но с
этим сборником его можно было принять в Союз Писателей.
Внутреннее его развитие во второй половине шестидесятых годов продолжалось;
более не пишет прозу- но пробует осмыслить то, что происходит с ним и
другими, со страной и ее культурой. Цикл эссе, среди которых особенно
выделяются "Настоящий писатель", "Значащее отсутствие". - документы эпохи,
равные по своему смыслу "Жить не по лжи", обращению А. Солженицына к
советским писателям. Но одинокий, ослабленный болезнью, он не решается их
пустить по рукам . Эти произведения были обнаружены в его архиве только в
конце восьмидесятых годов и опубликованы в сборнике его сочинений "Ничей
брат", увидевшем свет только в 1995 году. Эти эссе сконцентрировали главные
темы его размышлений и дают представление о тех импровизациях, о которых
выше шла речь.
Герои рассказов Грачева- "маленькие люди"- дети и подростки, мелкие служащие
и рабочие. Их жизнь проходит на производстве, на улицах, в городском
транспорте, в коммуналках- в тесной социальной среде. В рассказе "Некоторое
время" есть пронзительно верная характеристика социального самочувствия: "Когда
они вошли, я хотел кинуться к окну, мне показалось, что комнаты не стало:
есть только окно и дверь, а между ними я , стиснутый уже со всех сторон,
лишенный пространства жизни, да и времени тоже".Взрослые в рассказах мало
отличаются от детей, у них, взамен воспитателей, начальство, В жизнь первых
и вторых бесцеремонно вторгаются окружающие люди, В этом тесном
бесцеремонном социальном мире рефлексия людей на происходящее с ними коротка,
мысли бессистемны, и собственно личностные б и о г р а ф и и невозможны ,
есть лишь история выживания, приспособления, конфликтов, старения.
Эту социальную действительность можно назвать социально примитивной, не
консолидированной общественным сознанием. При возникновении конфликтов они
апеллируют не к нравственному " я" ближнего, а к начальнику, в милицию или к
другой официальной инстанции. Официальность -основа порядка, но сам порядок
формален и бездушен. Рид Грачев -один из первых художников - исследователей
р е а л ь н о г о с о ц и а л и з м. ...
Зрелая проза Грачева начинается с рассказов "Помидоры", "Машина", "Зуб болит".
Эта проза приводила многих в недоумение оголенностью, краткостью, аскетизмом
письма. Это рассказы- притчи, написанные как очерковые зарисовки ( не
забудем: Грачев по образованию журналист),- типичная проза для чтения между
строк. В беседах Грачев с удовольствием разъяснял их содержание, правда, в
некоторых случаях возлагая чрезмерные надежды на проницательность читателя.
Рассказ " Помидоры" ( его можно было бы назвать за краткость "миниатюрой")
не содержит ни одного намека на заложенный в нем обобщающий смысл. В
сибирский поселок частник привозит помидоры, прекрасные плоды земли. На этих
плодах надстраиваются безобразия социальных отношений: обман, корысть,
насилие. В миниатюре заключена парадигма о Природе, которую калечит Социум.
В рассказе "Машина" также нет обобщений. Его роль замещена словом, которое
много раз повторяется мальчиком: "Машина! Машина! Машина!"
Грузовик раздавил одного из мальчиков, играющих на мостовой. "Машина" - это
лик темной угрозы, обрастающий в восприятии читателя при повторении
коннотивными оттенками. При этом он мог не обратить внимание что мальчик
никак не реагировал на слова тетки , что мать его умерла. " Бесчувственный
зверёныш",- говорит она.. "Машина", "бесчувственный зверёныш",тетка, которая
бьет племянника- все получает общий знаменатель социального уродства.
Рефрен "Зуб болит!" сопровождает одноименный рассказ. В конце концов важны
не те злоключения, которые выпадают на долю героя рассказа, - рефрен призван
разбудить ощущение наших болей, которые заглушаются привычкой к окружающему
бездушию, отсутствием надежд на то, что жизненный порядок может быть изменен.
Переворот должен произойти в самом восприятии действительности людьми.
Советская литература воспела человека-шестеренку", человека- винтика ;
человек-гвоздь был отнесен к категории людей высшего качества. Система "железных
людей" была построена. И Грачев показывал в своих произведениях, каковы
взаимоотношения между этими людьми в стране победившего социализма.
В рассказе "Натка" Грачев решает ту же задачу. Натку и Сеню притягивает друг
к другу. В их отношениях появляются забота, доброта, нежность- то, чего они
в детском доме лишены. Происходит то, что можно назвать естественной
регенерацией морали. Но заводила детдомовских мальчишек установил правило: в
свою кампанию принимает лишь тех, кто груб с девчонками. После внутренней
борьбы Сеня подчиняется этому требованию, он хочет быть как все.
Естественное искреннее чувство разрушено. И здесь , в детском мире, социум
одерживает над ним победу.
Противопоставление естественного, непосредственного в человеке- существующей
социальной обыденности было общим для новой молодой литературы- для прозы
Юрия Казакова, В. Аксёнова, А. Битова, О. Базунова, в стихах Горбовского,
раннего Евтушенко. У Рида Грачева оно замечательно точно выражено в
стихотворении, написанного в 1962 году.
Среди растений,
стриженных в кружок,
среди прямых
и на ногах стоящих-
наклонное, прозрачное,
дружок,
лишь ты еще подобна настоящим.
Растения
предохраняют тут
от бесконечных повторений,
от преждевременных потуг,
от преждевременных рождений.
Я слышу крик
твоих наклонных рук,
я жду твоих
волшебных превращений..
Я падаю.
Я твой наклонный друг.
Наклонный друг
наклонных ощущений.
Это гимн е с т е с т в е н н о с т и , непосредственности, уклонения от
парадигмы волевых насилий над собой и над другими- от вертикали, и обретение
доверия происходяшему в человеке само собой - к наклонению, как сближению с
сущим. И " растения" являют образец для "волшебных превращений" человека.
В рассказе"Ничей брат", в повести "Адамчик" главныей герои хотят понять, по
каким правилам живут люди. Ответа нет. В "Ничьем брате" детдомовец по
прозвищу Мясник пытается узнать, за что его ударили братья по прозвищу
Синяки. Они отвечают ему так:
-Потому что -Пыс!
-Потому что -Дрыс!
В этом необъяснимом недобром мире есть пример, который напрягает мысль
маленького мальчика. У детдомовца Кораблёва есть старший брат, который его
навещает , дает деньги и защищает. В сознании Мясника появляется просвет, в
его воображении выстраивается образ "всехного брата". Так и старик Гедали в
одноименном рассказе И. Бабеля мечтал об "интернационале добрых людей".
Герой повести "Адамчик" много раз с недоумением повторяет: "Ничего не
понимаю! Ничего не понимаю!". Он хочет понять как раз то, что окружающих его
людей объединяет, то, к чему бы он мог приобщиться. Название повести
знаковое. Как будто не было ни Авеля, ни Каина, ни Египетского плена, ни
великих пророков. Случайный человек в разговоре упоминает имя Христа, но оно
Адамчику оно ничего не говорит. Он- чистая возможность , и таков, как его
окружение. Его бьют- и он может под настроение ударить, он может быть грубым-
и отзывчивым, , расчетливым -и щедрым, работать кое-как- и быть старательным
. Он воплощает в себе тот нравственный хаос, в который погружено все
общество.
Спросив Грачева о том или ином человеке, часто можно было услышать ответ: "Никакой!"
"Никакой" человек- открытие писателя, как в свое время был открыт "лишний
человек", с которым была связана целая эпоха становление русского
классического реализма. Н и к а к о й человек Грачева- продукт той
разрушительной работы, которая началась в стране с первого года
большевистского переворота. Живые традиционные семейные, религиозные,
хозяйственные, этнические, культурные , сословные связи целенаправленно
разрушались и замещались унифицированной бюрократической системой. Ее
абсолютное господство было возможно лишь при личной разобщенности людей.
Задолго до того, как эта система рухнет, Грачев поставил диагноз: связи
советских людей лишены нравственных целей и скреп . Отсюда следовал вывод: "нет
и настоящего современного общества. А это значит , что у каждого живущего
человека- сознает он или нет- отнято чувство общности с себя подобными ..."
Так он напишет в эссе " Настоящий современный писатель".
Адамчик тянется к тому, что сближает людей. У него повышается самооценка,
когда он узнает, что его группа крови подходит всем. Он счастлив, встретив
друга. Но диалоги между друзьями напоминают диалоги пьес Эжена Ионеско:
-Слушая, друг, меня один кирюха обжулил, когда я мотоцикл покупал!
-А у меня есть мотороллер.
_Друг, видишь, Юрка пошел? У него импульсы.
-А у меня папа офицер. Полковник... и т. д.
Не случайно в конце повести появляется глухонемой- Гриша. Гриша обходится
без слов - работает на конвейере и мычит. Отсутствие речи ему не мешает. "Ты
молодец", -говорит ему Адамчик- "Ты ,Гриша, парень хоть куда..."
Грачев уже в начале шестидесятых увидел, что состояние советского общество
таково, что оно не способно ни осознать. ни выразить .ни, тем более, решить
свои запущенные проблемы. Если тема бюрократизма в советской литературе
трактовалась, как бездушный консерватизм и формализм управленцев,
противодействующих "воле партии", "инициативе народных масс", молодой
писатель видел, что официальщина пустила корни в эти массы, вытеснила
собственно общественные нормы, основанные на уважении личности и ее
интересов, боязни общественного осуждения. Этим, думается, объясняется ,
почему Грачев не стал сатириком, хотя несколько его рассказов-"Научный
случай". "Молодость", "Нет голоса", "Диспут о счастье" были написаны под
ощутимым влиянием зощенковской иронии и издевки. Нет смысла поносить и
высмеивать слабости больного.
Проза Грачева обрывается на рассказе "Будни Логинова" ( Первоначальное
название "Смерть Логинова"),- экзистенциальном исследовании современника,
обжившегося в кабинетах власти. Итог анализа: власть, основанная на насилии,
духовно бесллодна, она не способна остановить тотальный кризис общества.
Аморализм, потребительство, зашоренность сознания разлагает правящий класс.
Во второй половине шестидесятых годов Грачев пишет цикл эссе, в которых
излагает свое видение духовной ситуации в стране и перспективы выхода из
кризиса
Грачев разделяет убеждение Сент-Экзюпери, что главная проблема времени-
проблема человеческих отношений. Понимая эту проблему, прежде всего, как
проблему общения, в эссе "Настоящий современный писатель" он пишет : "Есть
только один тип человека в обществе, живущего в непрерывном диалоге с
современниками. Это писатель." Но не каждый писатель "настоящий".
"Писатель - не химера, не выдумка...Писатель есть сущность, неотъемлемая от
жизни...Писателя нельзя синтезировать, его нельзя заказать, его нельзя
утвердить, его нельзя и запретить...Нет настоящего современного писателя нет
и настоящего современного общества". Это эссе яркий пример
литературоцентристского мышления. В отличие от романтического понимания
призвания писателя, широко распространенного среди молодых писателей-
шестидесятников, литературы и литература в целом Грачевым понимается, как
духовный авангард нации, который формирует и направляет ее
культурно-историческое развитие.
Вместе с тем, у Грачева
проскальзывают сомнения в том, что настоящий писатель осуществим, если для
него не создать необходимые условия: " нужна культура отношений, делающим
возможным его свободное участие в духовной жизни общества...". И,
следовательно, кто-то и что-то, кроме "настоящего писателя" и литературы,
должны преобразовать общество, раскрепостить духовную жизнь, чтобы на арену
этот писатель наконец вышел. Это очевидное противоречие объясняется верой в
то, что властям можно делать подсказки, которые власти способны усвоить. Эту
веру в "социализм с человеческим лицом" разделяли многие шестидесятники,
среди них Солженицын и Сахаров. С этой утопией Грачев расстанется, что видно
по эссе написанных, по- видимому, позднее. ( "Кто убил народную душу? кто
превратил школу, печать, огромный издающий аппарат в памятник русской
литературы- кровавой ране русской души?")
Но в главном Грачев был прав,
духовная автократия литературы в России является историческим фактом не
Грачева только в дореволюционной период. Вокруг повести Эренбурга "Оттепель",
вокруг романа "Доктора Живаго" Б. Пастернака, журнала "Новый мир", дела И.
Бродского, процесса над Синявским и Даниэлем, судьбы и творчества
Солженицына завязывались узлы , вызывающие пробуждение и развитие
общественной мысли. "Настоящие писатели" возвратили советскому читателю
спасительное чувство реальности и достоверного слова, равноценное
возвращение слепому зрения. В семидесятые годы неподцензурное творчество
стало многозначным фактором духовного освобождения литературы.
Весь
период продуктивной творческой биографии писателя связан с творчеством
Сент-Экзюпери: он его переводит, комментирует, защищает от ложных толкований,
а публикации от купирования. Что общего между бывшим детдомовцем и
аристократом, известным писателем и безработным журналистом? Грачев открыл в
творческой личности Экзюпери близкую ему "тревогу ума".
Несколько раз в эссе он
развивает мысль: человеческий опыт важен не сам по себе, а заключенный в нем
смысл. Собственно, эссе Рида есть итоговое осмысление своих жизненных
переживаний, о которых с замечательной достоверностью он в своих
прозаических произведениях рассказывал. В эссе "Настоящий современный
писатель" он утверждал, писателю грозит опасность: "нагромождение
впечатлений" подавляет "преобразующую функцию сознания писателя". "Жизненно
важная информация", писал он, обладает общезначимостью.
В публицистике
выстраивается ряд таких зависимостей: функция писателя вести диалог с
обществом; этот диалог имеет смысл лишь тогда, когда содержит "жизненно
важную информацию"; эта информация- осмысленные обобщения общих для людей
проблем; понимание людьми своих общих проблем -формирует ОБЩЕСТВО.
Интеллигенция- это первые носители общественного сознания.
Рид Грачев, как многие молодые
писатели, входившие в литературу в пятидесятые - начале шестидесятых годов,
начинали с демонстративного вызова окружающей их действительности, Макс
Штирнер-один из идеологов экзистенциального бунта писал об
атараксии-непреклонности, бесстрашии, силе сопротивления всем авторитетам-
семьи, церкви, государства. Ревизия существующего жизнеустройства вела к
неутешительным выводам. И. Бродский напишет о "зоркости к вещам тупика". В
середине шестидесятых Грачев декларирует концепцию духовного сопротивления.
Однако растущее чувство одиночества, скептицизма, тяжелая болезнь остановили
деятельность этого выдающегося представителя идейного и нравственного
реформизма
Источник
www.pseudology.org |