15 апреля 1921   Протокол 1921 года, апреля 15 дня, судебный следователь по особо важным делам Омского окружного суда, в г. Париже (во Франции) допрашивал в качестве свидетеля нижепоименованного с соблюдением 443 ст. уст. угол. судопр. Александр Семенович Резанов, 43 лет, полковник русской армии с 1914 года, православный, не судился, проживаю в г. Париже. До 1912 года я был помощником военного прокурора Варшавского военно-окружного суда; с 1912 года — Петроградского военно-окружного суда. В бытность мою в Варшавском округе я специализировался по делам о государственной измене и главным образом по вопросам “шпионства”. В 1910 году мною был представлен в Главное управление Генерального Штаба проект об изменении действующих законов о шпионстве, ставший законом 5 июля 1912 года, причем я же принимал участие в разработке моего проекта в комиссии из чинов Министерства юстиции и в комиссии Государственной Думы 3-го созыва. Весной 1915 года образовался “северный” фронт. Я тогда же был назначен штаб-офицером при заведывающем военно-судной частью штаба главнокомандующего армиями этого фронта. Фактически я исполнял отдельные поручения по приказанию главнокомандующего фронта. Моя работа за этот период выразилась, главным образом, в производстве расследований о сношениях некоторых наших торговых и, в частности, банковых предприятий с неприятелем. Зимой того же 1915 года, когда в моем распоряжении уже были громадные материалы по расследованиям и многое было выяснено, со мной вошел в сношения наш союзный французский штаб, работавший по шпионству. Ко мне тогда обращался лейтенант Бенуа, командированный штабом Жоффра для выяснения вопроса об отношении Рубинштейна — Распутина к немцам. Наконец в мае 1916 года по личному приказанию генерала Алексеева я вошел в состав известной комиссии генерала Батюшина о расследовании виновности того же Рубинштейна в немецком шпионстве. Как можно видеть из вышеприведенного, моя деятельность дает мне ныне возможность представить Вам, г. судебный следователь, совершенно обоснованные ответы на некоторые Ваши вопросы. Моей комиссией (в моем распоряжении состояло несколько чинов Министерства юстиции) было непреложно точно установлено, что некоторые наши страховые общества в течение большого периода времени работали явно в пользу неприятеля. Это достигалось ими путем так называемой “перестраховки” рисков за границу, что имело целью сообщение неприятелю военных тайн, касающихся деятельности промышленности, работавшей на оборону, состояния боевого флота и движения военных транспортов. В сношениях с неприятелем (немцами и австрийцами) находилось очень много наших страховых обществ, поддерживавших с ним сношения чрез посредство перестраховочных контор и своих агентств.   Между прочим, нами было установлено, что из числа больших страховых обществ общество “Россия”, захватившее в свои руки преимущественно страхование флота, сообщало неприятелю военные секреты флота. Между прочим, считаю себя обязанным сообщить Вам, что лично мною, в результате расследования, был представлен главнокомандующему Куропаткину доклад, в коем мною были изложены соображения о виновности всего состава правления названного общества. Тогда же мною было доложено генерал-квартирмейстеру штаба генералу Бредову, что в числе виновных в этом деле могут оказаться многие весьма лица, занимающие высокое положение и, в частности, Александр Иванович Гучков.   Добытые материалы были направлены в надлежащем порядке, и предварительное следствие по делу производилось судебным следователем по особо важным делам Гудваловичем. Положительно знаю от самого Гудваловича, что виновность Гучкова была установлена и признана им. Гучков подлежал привлечению к следствию в качестве обвиняемого в государственной измене. Но революция спасла его. На почве моей работы состоялось мое знакомство с Распутиным. Он сам искал его. Я не стал уклоняться от этого, так как, чувствуя много раз во время работы его руку, его заступничество за многих лиц, я должен был ради самого себя, ради самой пользы дела узнать его, чтобы убедить самого себя в многих фактах. Лично про Распутина я могу сказать следующее. Ничего выдающегося не вижу в этом человеке. Хитрый и неумный “мужичонко”. Коротко скажу: он с первого же раза произвел на меня впечатление: “побитого конокрада”. Поражал своим невежеством. Воли он не имел и не мог иметь: по самой сущности своей натуры. Он, в этом я совершенно убежден, был орудием других, когда это кому-либо было нужно. С большим трудом выражал свои мысли и, благодаря этому, говорил отрывочно и загадочно. Я был свидетелем курьезного в этом отношении случая. Когда Распутин должен был однажды поддерживать одно ходатайство у Государыни, он потребовал, чтобы слово, которое он там должен был повторять, было ему написано на бумажке: иначе он не мог ни припомнить этого слова, ни выговорить его. Для меня было очевидно, что влияние его у Государыни и у Государя было огромно. Чем это объяснялось, я не знаю.   Я должен сказать, что сам Распутин избегал говорить что-либо лично о Государе и Государыне и в этом отношении он был очень осторожен. Я никогда не могу допустить, чтобы Распутин мог сам лично сказать про Государыню что-либо такое, что набрасывало бы тень на Ее личность. Это делали другие, кто окружал его. В этом повинно само русское общество, порождавшее грязные сплетни. Для меня в результате моей работы и моего личного знакомства с Распутиным было тогда же ясно, что его квартира — это и есть то место, где немцы через свою агентуру получали нужные им сведения. Но я должен по совести сказать, что я не имею оснований считать его немецким агентом. Он был безусловный германофил.   Мне лично пришлось от него слышать в середине 1916 года: “Кабы тогда меня эта стерва не пырнула, не было бы никакой войны: не допустил бы”117. Он откровенно говорил, что войну надо кончать: “Довольно уже проливать кровь-то. Теперь ужо немец не опасен: он ужо ослаб”. Его идея была — скорее мириться с ними. Он плохо говорил про “союзников”, ругал их и не признавал существования “славянского вопроса”. Ясно было, что его идея — принести в жертву ради сближения с Германией интересы славянства. Ни одной минуты не сомневаюсь, что говорил Распутин не свои мысли, т. е. он, по всей вероятности, сочувствовал им, но они ему были напеты, а он искренно повторял их.   Я думаю, что платный немецкий агент не стал бы так открыто говорить мне такие вещи, а постарался бы скрывать свои мысли. Затем, я никогда не имел указаний, что Распутин был связан с немцами и их интересами в корыстных расчетах. Он, должен <сказать>, не был корыстен. Таким образом, для меня, как юриста, было ясно, что то, что у нас именуется объективной виновностью, было в его поступках налицо, но я по совести не могу сказать, что существовала его и субъективная виновность. Дело это мало, конечно, меняло: результаты все равно были одни — им руководили другие лица в интересах врага. Самым главным таким лицом, которое было совсем близко с Распутиным и всецело направляло его, куда хотело, был Иван Федорович <Манусевич> Мануйлов. Я его знал еще до войны: с 1912 года. Это был человек очень умный по природе, очень ловкий, прошедший прекрасную школу в политике и журналистике, с большой осведомленностью и громадными знакомствами. В душе это был беспринципный большой авантюрист международной марки. Вот он-то и был руководителем Распутина.   Из всей совокупности моих наблюдений я совершенно убежден, что он был в сношениях с немцами. Я положительно знаю, что сношения его с немцами велись в лице их консула в Петрограде Бартельса, с которым он был в самом тесном контакте. По происхождению он был еврей, его отец крестился. В прошлом он был личным секретарем Витте. В 1916 году он был секретарем Штюрмера. Вот отсюда-то, через Манусевича <Мануйлова> и шли ответственные назначения, выгодные врагу, но не русскому народу. Я был свидетелем однажды разговора Манусевича с Распутиным о назначении министра юстиции. Манусевич, как известно, был отдан под суд за взяточничество.   Будучи недоволен министром юстиции Макаровым, Манусевич при мне говорил Распутину: “Гони ты его в шею”! (Распутин сказал ему в ответ: “Укожи кондидата! Папа спросит: кого хошь, сразу надо указать”. Манусевич назвал Добровольского, который и был назначен). Я положительно знаю, что таким же путем получил назначение и Протопопов. О его предстоящем назначении я узнал от Манусевича за несколько дней до Высочайшего Указа.   Я положительно удостоверяю, что назначению Протопопова предшествовали весьма секретные свидания Протопопова с Распутиным в присутствии Манусевича. Кем Манусевич был для Распутина, тем же он был и для Вырубовой. С ней он был в близких отношениях и был о ней самого невысокого мнения: “дура”, “дубина”, — вот были его о ней отзывы. Немецкая агентура, бывшая в связи с Распутиным, представлялась многими лицами. Одним из главных таких лиц был известный банкир Дмитрий Рубинштейн, еврей. Он был в личных и весьма интимных отношениях с Распутиным. Против него было возбуждено в 1915 году уголовное преследование за государственную измену в пользу Германии, выражавшуюся в том, что он:   1) как директор страхового общества “Якорь”, сообщал немцам сведения о движении наших военных транспортов; 2) как директор банков: Русско-французского и Юнкер-Банка, тормозил и удорожал производство предметов боевого снабжения армии.   Между прочим, нами при обыске у него были найдены шифрованные очень интересным ключом письма, ключ к которым был найден в переписке Русско-французского банка: этим ключом оказались зашифрованными те места переписок, где были скрыты военные термины, необходимые врагу. Предварительное следствие о нем производилось судебным следователем по особо важным делам Матвеевым под наблюдением товарища прокурора палаты Жижина. Через Вырубову и Распутина Манусевич добился у Государя аудиенции для жены Рубинштейна Стеллы. После этого дело, по Высочайшему повелению, было прекращено. Распутин обращался и лично ко мне по этому делу, когда оно еще не было направлено мною к судебной власти, и просил меня помочь Рубинштейну, называя его “другом Митей”. Целую группу немецких агентов, работавших в большом масштабе в пользу Германии и Австрии, составляли евреи сахарозаводчики: Абрам Бабушкин, Израиль Добрый, Айзик Гепнер. Они все были изобличены в государственной измене, но дело о них уже при министре юстиции Добровольском было прекращено по Высочайшему повелению. Я должен сообщить, что в середине или к концу 1915 года наше Главное управление Генерального Штаба получило об этих именно лицах точные сведения от правительства Соединенных Штатов, что они являются членами шпионской организации, в задачу которой входило создавать дезорганизацию транспорта, спекуляцию с предметами первой необходимости и т. п. Должен отметить, что Абрам Бабушкин и Израиль Добрый во время оккупации немцами Украины призывались ими в качестве юрисконсультов по экономическим вопросам, а Добрый даже выдвигался ими на пост министра финансов при Скоропадском. С этими лицами были связаны денежными интересами банкир еврей Григорий Лесин и банкир и сахарозаводчик поляк Карл Ярошинский. К этой же группе немецких агентов принадлежал и банкир крещеный еврей Манус, имевший громадные связи в придворной среде. У него, в частности, были близкие отношения с Протопоповым, Белецким и Саблиным, флигель-адъютантом. Я совершенно точно употребляю в отношении всех этих названных мною лиц термин “агенты”. Я несколько обособляю связанного с ними промышленника Абрама Львовича Животовского. Был ли он немецким шпионом, я не убежден. Деятельность его была по существу германофильская, хотя я должен сказать, что была установлена его связь с изобличенным немецким шпионом Шпаном (директор Путиловского завода и многих других) высланным в Сибирь и возвращенным потом при Керенском. Все эти лица были тесно связаны с Распутиным и лично и через Мануйлова. Кроме того, связующим звеном между ними и Распутиным и многими другими лицами, с которыми был связан Распутин, было еще другое лицо: секретарь Распутина еврей Арон Симанович. Это очень хитрый и ловкий человек. На Распутина он имел громадное влияние, и денежные дела обыкновенно проводились через него. Освобождение упомянутых выше евреев сахарозаводчиков от ответственности и было устроено через Симановича за денежное вознаграждение, в результате чего было возбуждено официальное ходатайство Протопопова и Добровольского. Уже после революции Симанович обратился с письмом к Гепнеру, требуя от него уплаты 200 000 рублей за прекращение дела. Я имею это письмо и, кроме того, имею показание, данное по поводу этого обстоятельства Симановичем судебному следователю одесской контрразведки Добровольческой армии. Я удостоверяю, что из указанных мною лиц Карл Ярошинский был в весьма близких отношениях с Мануйловым. Он в то время обслуживал немцев. Впоследствии при Временном правительстве он сделался агентом английского правительства. В недавнее время его эта роль была открыта публично в английском суде по поводу одного процесса. Когда он вернулся после этого в Берлин, его немедленно выслали. Все указанные мною лица, конечно, в целом создавали понятие преступной шпионской организации. Поскольку она группировалась около Распутина, ее главой был Мануйлов. Им руководил Бартельс. Но все дело по работе немцев в России сосредоточивалось и возглавлялось немецким посланником в Швеции бароном фон-Люциусом. До войны он был советником германского посольства в Петрограде и сосредоточивал в своих руках все нити шпионского дела в России. Во время войны он, очевидно, в этих же целях был назначен посланником в Швецию, как страну, ближайшую к России. Вот отсюда и шли германофильские взгляды Распутина и его желание сепаратного мира. Носила ли эта организация какое-либо специальное название, я не знаю. Входил ли в ее состав Борис Николаевич Соловьев, не знаю. Я хочу еще отметить роль Протопопова. Как известно, благодаря ему возникла тогда газета “Воля России”. Она и должна была проводить германофильские тенденции. Редактором ее был известный Амфитеатров, связанный уже тогда с Рубинштейном. Открыта же была эта работа на средства Международного банка, филиального отделения Дисконт-Гезельшафт, директором коего был еврей Вабур. В результате своего расследования французский штаб сообщил генералу Алексееву, что Распутин является лицом, на которое возложено создание известного настроения в придворном и высших сферах к заключению сепаратного мира. Показание мое записано правильно. Представляю Вам копии письма Симановича и его показания и мой доклад, на которые я ссылаюсь в моем показании. Прочитано. Александр Семенович Резанов Судебный следователь Н. Соколов Документы   www.pseudology.org