Речь товарища Зиновьева.
(Заседание 5 февраля 1934 г., утреннее)
Зиновьев (Радомысльский) Григорий Евсеевич
1883-1936
Председательствующий. Слово имеет товарищ Зиновьев.
Зиновьев. Товарищи, товарищ Ворошилов превосходно сказал, что никогда еще силища рабочего класса не чувствовалась так очевидно, как на этом съезде партии. Он превосходно сказал, что таких съездов партия еще не имела, что таких побед, о каких слышала партия в докладе товарища Сталина, до сих пор еще не было.
Вы помните, товарищи, что Владимир Ильич сказал о программе электрификации, что она заслуживает названия второй программы партии. С тем же правом, конечно, заслуживает того же названия доклад товарища Сталина, вошедший в сокровищницу мирового коммунизма в тот самый момент, когда он был здесь произнесен, и уже ставший на ряд лет основным законом партии. Громадного внимания заслуживают и доклады товарища Молотова и товарища Куйбышева, изобиловавшие таким громадным количеством данных и давшие в дополнение к докладу товарища Сталина конкретную программу строительства на ближайшие годы.XVII съезд партии войдет в историю такой же славной датой, как 1917 г. вошел в историю революции, в историю народов СССР, в историю мировой революции. И вот, товарищи, на таком съезде партии мне приходится вернуться к прошлому, просить вас уделить хотя бы небольшое время этому прошлому в момент, когда весь съезд заглядывает в будущее.
Мне приходится, разумеется, по своей собственной вине, исключительно по своей собственной вине, говорить только об ошибках и иллюстрировать собой, представлять собой живую иллюстрацию того, в борьбе с какими уклонами, в борьбе с какими неверностями, с какими ошибками и вопиющими отходами от ленинизма партия во главе с ее руководством достигла тех успехов, к которым сейчас присматривается весь мир.
Товарищи, если я решился взойти на трибуну XVII съезда партии, на эту поистине мировую трибуну, трибуну мирового пролетариата, и если товарищи разрешили мне это сделать, то, я надеюсь, это потому, что я изжил полностью, до конца, всю ту свою антипартийную полосу, которая привела меня в такое положение отчуждения от партии, в котором я был целый ряд лет. Я понял, как мне кажется, как я надеюсь, полностью и до конца те гигантские ошибки, которые я совершил. Я понял, что это была не какая-либо одна ошибка, а целая цепь ошибок, понял, что партия сейчас, как сказал товарищ Каганович на Московской областной конференции, не может еще с полным доверием относиться к человеку, проделавшему такой путь ошибок — особенно в свете моих октябрьских ошибок. Когда товарищ Каганович сказал, что партия должна еще присмотреться к работе людей, находящихся в таком положении, как я, он был, разумеется, совершенно прав и выразил мнение всей партии. Когда он сказал, что люди, находящиеся в таком положении, должны прежде всего своей активностью в деле борьбы против своих прежних ошибок доказать, что они изжили их, — он был совершенно прав. И, разумеется, люди, находящиеся в таком положении, в каком нахожусь я, в борьбе с прошлыми ошибками должны проявить по крайней мере такую же энергию, какую проявили в совершении самих этих ошибок. Только тогда партия сможет сказать, что это действительно ошибки прошлого, только тогда партия сможет сказать, что эта полоса для данного ее члена отошла действительно в прошлое.
В истории нашей партии бывало не раз, что тот или другой ее работник собьется, поскользнется на той или другой отдельной теоретической или политической ошибке, или собьется на грехе фракционности. Я поскользнулся и на том и на другом. Никто не может сказать, что у меня была какая-нибудь одна конкретная политическая ошибка. Это было бы еще с полбеды. У меня была цепь ошибок, цепь, у которой неизбежно одно звено цеплялось за другое. Я имел претензию навязывать партии свое особое понимание ленинизма, свое особое понимание «философии эпохи». Между тем, как я вижу теперь (конечно достаточно поздно, — всякий скажет, что достаточно поздно, — я спорить и прекословить не буду, это действительно достаточно поздно), я вижу, что это была цепь ошибок, и если бы партия не дала должного отпора этой цепи ошибок, то мы обсуждали бы теперь здесь на съезде все, что угодно, только не второй пятилетний план социалистического строительства. И если бы партия пошла по тому пути, по которому подталкивали ее люди, не понявшие коренных задач социалистического строительства после смерти Ленина, мы привели бы страну к катастрофе, к действительной гибели, не к той «гибели», о которой кричали троцкисты и которая закончилась всего только гибелью маленькой группы политиканов, заслуживших эту гибель, а привели бы к подлинной гибели дела рабочего класса, дела нашей революции.Товарищи, одно перечисление всех главных моих теоретических и политических ошибок взяло бы слишком много времени. Я не думаю, чтобы это было нужно, чтобы я мог претендовать на отнятие у съезда дорогого времени. Я говорил и писал о своих ошибках, и я буду это делать в печати и на собраниях, буду говорить обязательно об этом и дальше, для того чтобы на своем собственном примере показать незыблемость основных законов марксизма-ленинизма, которые я попытался нарушить и которые отомстили за себя так, как это и должно было быть. Я попытался нарушить основные законы марксизма-ленинизма, основные законы диктатуры пролетариата, записанные Марксом, Энгельсом и Лениным, записанные нашей партией, и, естественно, результат должен был получиться такой, какой получился.
Товарищи, когда я вдумываюсь и перечитываю еще и еще раз доклад товарища Сталина на этом съезде, я вспоминаю, что он является, в сущности говоря, заключительным докладом целой серии таких документов на протяжении десятка лет. Съезд формально подводит итоги за три с лишним года, но по существу он подводит итоги за целое десятилетие со смерти Ильича.
Когда я сопоставляю всю силу этого редкого и редчайшего в истории мирового коммунизма документа, который можно и должно перечитывать помногу раз, с событиями последнего десятилетия, я вижу теперь с полной очевидностью, как видит это партия уже давным-давно, всю правоту того пути, предложенного товарищем Сталиным, который отстоял этот путь, который провел партию по этому пути в течение целого ряда лет.
Владимир Ильич сказал об Энгельсе, что он принадлежит к числу тех немногих редких и редчайших писателей и мыслителей, произведения которых перечитываешь много раз, каждый раз находя в них новое богатство содержания. Работы товарища Сталина, несомненно, относятся к такому же роду работ. Все вы делаете это уже давным-давно, делаете то, к чему я пришел только в последнее время. Я читал и перечитывал его основные работы, которые являются квинтэссенцией ленинизма в данную эпоху, которые являются алгеброй коммунистической работы в течение целого исторического периода. Перечитывая и вникая в эти документы и, главное, сопоставляя их с реальным действительным опытом классовой борьбы, с реальным действительным социалистическим строительством, в котором принимает участие все большее и большее количество миллионов рабочих, а теперь и крестьян, — я конечно должен был убедиться в том, как неправильна была всякая попытка другого истолкования, которую я в свое время решился сделать и через которую партия правильно перешла к очередным делам.Товарищи, после того, как меня в первый раз вернули в партию, мне пришлось выслушать однажды из уст товарища Сталина такое замечание. Он сказал мне:
«Вам в глазах партии вредили и вредят даже не столько принципиальные ошибки, сколько то непрямодушие по отношению к партии, которое создалось у вас в течение ряда лет». (Многочисленные возгласы: «Правильно, правильно сказано!»)
Совершенно правильно, товарищи! Это именно так. И я надеюсь, что теперь я полностью оценил это замечание.
Товарищи, мое непрямодушие в отношении к партии вытекало из фракционности, фракционность вытекала из неправильной политической ориентировки, а эта последняя — из той цепи теоретических и политических ошибок, о которых я вам говорил.
Вот почему и могло случиться то, что после первого моего возвращения в партию со мной произошло.
Когда Стэн показал мне махрово-кулацкую контрреволюционную правую платформу, то я вместо того, чтобы выполнить элементарнейший долг члена большевистской партии, который я отлично знал, когда не был оторван от партии, вместо того, чтобы сделать это, вместо того, чтобы потребовать от самого Стэна — немедленно сообщить Центральному комитету нашей партии все, что он об этом знает, вместо этого я стал хранить секрет Стэна, который на деле оказался конспирацией Рютина и К°, целой группы, которую не стоит называть с этой трибуны.
Товарищи, разумеется, я был наказан партией вторично и совершенно поделом. И, товарищи, я должен об этом сказать совершенно откровенно, как буду говорить везде и всегда, что это была еще более тяжкая ошибка, чем до сих пор.
Я сблизился с троцкизмом, как вы знаете, в тот момент, когда троцкизм на всех парах отходил именно на ту стезю, на которой он сейчас находится, на ту дорожку, которая привела его в лагерь буржуазной контрреволюции. Товарищ Сталин сказал, что Троцкий и К° находятся сейчас на задворках буржуазных контрреволюционных партий. Это так и есть. Я видел недавно две его статьи в газете Вандервельде с портретом автора, видел его статьи в журнальчике, который носит пышное название «Мировая арена» или «Мировая сцена». Он там пишет рядом с сотрудником «Социалистического вестника» Бинштоком. Это есть самые подлинные, самые настоящие задворки буржуазной контрреволюции. Вот куда вела эта стезя, вот куда она привела, вот куда она не могла не привести. И когда я оцениваю свои ошибки, я говорю: что это такое было? — Это был в последнем счете кусок идей II интернационала.
Это был рецидив старых социал-демократических взглядов в той их разновидности, которая называется троцкизмом, в той их разновидности, которая не могла не привести к полному отчуждению от партии, к полному отчуждению от рабочего класса. Слова из песни не выкинешь. Это был именно рецидив социал-демократических взглядов. И сюда, прежде всего, конечно относился вопрос о победе социализма, о полной возможности победы социализма в одной стране, о полной возможности построения социалистического общества в одной стране. Владимир Ильич дал по этому поводу все достаточное и необходимое, он дал законченные формулы уже в годы мировой империалистической войны, применив их к России; он дал ряд указаний. И в эпоху Брестского мира, и в 1919 г., и в 1923 г. в своих заключительных статьях. И, тем не менее, я отошел от этого понимания, тем не менее я оказался неспособен понять их, а равно и тех указаний, которые делала по этому поводу в свое время партия. И я спрашиваю себя теперь, как могло это случиться, как могло случиться, что я оказался в тесном союзе с троцкистами, которые шли уже на указанную стезю? Возможно ли это, спрашиваю я себя иногда. Очевидно возможно! Возможно, если не слушаешь партию, возможно, если не слушаешь ее испытанного в течение десятков лет руководства, если не слушаешь старых товарищей, если не слушаешь рабочих-большевиков, старых основных партийных кадров, с которыми вместе вырос и которые тебя предостерегали и предостерегали, которые увещевали и увещевали и которые потом били и били, били поделом, когда не слушаешь всего этого, когда отходишь от этого, когда пытаешься не подчиняться партии, когда возомнишь, что ты можешь лучше сказать, чем партия, что ты видишь лучше, чем видит партия, тогда попадаешь в то положение, в какое я, товарищи, и попал.Товарищи, я уже сказал, что я не могу претендовать на то, чтобы вы стали выслушивать подробный разбор моих ошибочных аргументов, подробный рассказ о том, как я — когда уже каждый рабочий и почти каждый колхозник видит с очевидностью то, что есть — как я это понял. Я умел в свое время приводить — это не так трудно — цитаты из учителя. А то руководство партии, которое сделало сейчас свой отчет перед этим съездом, оно сумело каждую основную цитату из учителя подкрепить теперь такой полновесной вещью, как пятилетний план. Работа эта будет потруднее, чем словесное цитирование и то с неправильным толкованием. Доказано, что мое понимание (или, вернее, непонимание) ленинизма в целом ряде вопросов, которые стали на очередь дня эпохи, было совершенно неправильно. И об этом перед съездом не стоит распространяться. Но я позволил бы себе все-таки на двух более коренных принципиальных вопросах остановиться — на двух главных ошибках, которые меня привели на ту стезю, на которой в течение нескольких лет я оставался.
Я думаю, товарищи, и это теперь тоже стало ясным, что основным теоретическим узловым вопросом, на котором я сбился и который меня привел туда, где я находился, этим узловым вопросом был вопрос о построении социализма в одной стране.
Товарищ Сталин в 1926 г. сказал:
«Из марксистов Ленин был первый, который подверг действительно марксистскому анализу империализм, как новую, последнюю фазу капитализма, по-новому поставил вопрос о возможности победы социализма в отдельных капиталистических странах и разрешил его в положительном смысле».
Так говорил товарищ Сталин в его докладе «О социал-демократическом уклоне в нашей партии» (сб. «Об оппозиции», стр. 340).
Товарищ Сталин говорил об этом в своем известном докладе о социал-демократическом уклоне 1 ноября 1926 г. Да, товарищи, именно так. Товарищ Ленин был первым марксистом, который этот вопрос поставил и разрешил в положительном смысле.
Но после кончины Владимира Ильича этой основной установке, этой узловой аксиоме ленинизма, от которой зависело все остальное в данную эпоху, угрожала опасность со стороны того уклона, который представлял я, со стороны той оппозиции, которую представлял я.
Далее, товарищи, когда я возвращаюсь к документам тогдашнего времени, то останавливаюсь на предисловии товарища Сталина к книге «На путях к Октябрю» — 17 декабря 1924 г., т. е. до того момента, когда сложилась так называемая «новая оппозиция». Товарищ Сталин писал как раз на эту тему, выдвигал именно этот вопрос и клал его в основу всего спора. Как раз там он развивал основной закон Ленина о неравномерности развития капитализма и изложил его в четырех классических пунктах, которые я цитировать не буду, так как вы все о них знаете. А в итоговом пятом пункте товарищ Сталин говорил:
«Ввиду этого победа социализма в одной стране, если даже эта страна является менее развитой капиталистически, при сохранении капитализма в других странах, если даже эти страны являются более развитыми капиталистически, — вполне возможна и вероятна» (Сталин. Вопросы ленинизма, стр. 83, изд. 9-е, 1933 г.).
Повторяю, эти слова замечательны еще и тем, что они сказаны задолго до появления так называемой «новой оппозиции». Я ни слова тогда из этого не оспаривал, хотя основная мысль была развита уже товарищем Сталиным в декабре 1924 г., за год до моего выступления с отрицанием этого тезиса. На деле это было решающим положением против троцкизма и только на основе этого ленинского положения и можно было разбить троцкизм.
Далее вы знаете, товарищи, что когда я стал открыто оспаривать эту теорию, я сделал попытку «расчленить» ее (беру это слово расчленить — в кавычки), т. е. сделал попытку доказать, что строить социализм мы можем и в одной стране, но что построить его в одной стране нельзя. И мне казалось тогда, что в этом отношении я чем-то в корне отличаюсь от социал-демократических взглядов на этот счет. Товарищ Сталин тогда ответил мне так:
«Одно дело сказать: начинай революцию, тебя в ближайшее же время поддержит победоносная революция и в других странах, при чем, в случае такой победы в других странах, ты можешь рассчитывать на победу. Это одно дело. Другое дело сказать: начинай революцию и двигай ее дальше, зная, что, если даже не подоспеет в ближайшее время победа революции в других странах, условия борьбы теперь, в период развитого империализма, таковы, что ты можешь все же победить для того, чтобы разжечь потом революцию в других странах. Это другое дело» (Сталин. Об оппозиции, стр. 381).
В подчеркнутых словах все дело. Победа пролетарской революции в других странах пока не подоспела. Что делать большевикам именно при этом положении вещей? Куда вести революцию? Каковы ее перспективы? Во имя чего призывать рабочих к дальнейшей работе, к напряжению сил, к лишениям и жертвам, без которых дальнейшее строительство было невозможно?
Дело было именно в этом.
Со смерти В. И. Ленина прошло уже целых 10 лет. Где была бы теперь наша страна, наша партия, если бы в партии и в рабочем классе не победила формула Ленина — Сталина: двигай революцию дальше, зная, что, если даже не подоспеет в ближайшее время победа революции в других странах, условия борьбы теперь, в период развитого империализма, таковы, что ты можешь все же победить для того, чтобы разжечь потом революцию в других странах? Достаточно только поставить этот вопрос теперь, спустя 10 лет, чтобы ответ на него был ясен.
Да, товарищи, это именно другое дело, и если партия не разбила бы всех тех социал-демократических взглядов, которые были противопоставлены приведенным золотым словам Сталина, то, разумеется, мы здесь сегодня обсуждали бы что угодно, только не вторую пятилетку и, разумеется, весь мир прислушивался бы тогда к дебатам нашего съезда совсем не так, как он прислушивается сейчас.Вы помните, как в 1925 г. я открыл известную «Америку» о том, что наша страна является в технико-экономическом отношении отсталой страной. И конечно в 1925 г. она была отсталой страной. Это знал Центральный комитет ни капельки не хуже меня, и знал Владимир Ильич в то время, когда говорил, что мы должны догнать и перегнать капиталистические страны, потому что другой путь ведет только назад к капитализму.
В то время как партия от технико-экономической отсталости, каковая десять лет тому назад была фактом, апеллировала к пятилетке, к пятилеткам, мы в это время апеллировали (слова из песни не выкинешь) к... блоку с троцкизмом.
Вот как обстояло дело. Вот почему дело и кончилось так, как оно должно было кончиться.
Товарищ Сталин сказал в докладе на XVII съезде: «Доказано на опыте нашей страны, что победа социализма в одной, отдельно взятой стране — вполне возможна. Что можно возразить против этого факта?» Против этого действительно нельзя возражать с точки зрения позиций пролетариата, и никто и не пытается теперь возражать,
Против этого может теперь возражать только тот, кто находится по другую сторону баррикады как классовый враг. Я нашел на днях возражения в статьях того же Вандервельде, который написал, что Троцкий отстаивает-де старую «ортодоксальную марксистскую» позицию по вопросу о построении социализма в одной стране.
Вандервельде пишет:
«Его (Троцкого) концепция о невозможности построения социализма в одной только Советской России с теоретической точки зрения бесспорно лежит по линии традиционного марксизма».
Лжемарксизма Вандервельде и Каутского — да!..
Я бы сказал, старые псевдомарксистские, старые буржуазные позиции, позиции II интернационала, те позиции, с которыми можно оказаться только на задворках буржуазных партий, — эти, с позволения сказать, позиции отстаивают Троцкий и Вандервельде.В тесной связи с моей основной ошибкой в вопросе о построении социализма в одной стране стоят мои ошибки в крестьянском вопросе. Разумеется, не время и не место об этом здесь говорить сколько-нибудь подробно. Вы знаете, что я в свое время употребил совершенно ошибочную формулировку, сказав, что «вопрос о роли крестьянства... является основным вопросом большевизма-ленинизма». И мне было товарищем Сталиным справедливо указано, что «основным вопросом ленинизма, его отправным пунктом, его фундаментом является вопрос о диктатуре пролетариата» («Вопросы ленинизма», стр. 93, изд. 9-е). Я хочу сейчас сказать не об этой основной теоретической ошибке, а хочу сказать о тех практических политических ошибках, которые вытекают из моего непонимания, из неверия в полную возможность победы социализма в одной стране.
В своем последнем докладе-шедевре (на XVII съезде) товарищ Сталин говорит о марксистском отношении к крестьянству:
«Пусть болтают эсеро-меньшевистские и буржуазно-троцкистские кумушки, что крестьянство по природе контрреволюционно, что оно призвано восстановить в СССР капитализм, что оно не может быть союзником рабочего класса в деле построения социализма, что в СССР невозможно построить социализм. Факты говорят, что эти господа клевещут и на СССР и на советское крестьянство. Факты говорят, что наше советское крестьянство окончательно отчалило от берегов капитализма и пошло вперед в союзе с рабочим классом — к социализму».
Да, товарищи, из моего непонимания того основного теоретического вопроса, о котором я сказал, вытекало неверие в силы советского крестьянства, являвшееся в свою очередь только отражением неверия в силы советского пролетариата, стоящего у власти, неверия в то, что он сумеет воспользоваться программой ленинизма и использует государственную власть для того, чтобы переделать крестьянство в социалистическом духе. Товарищи, мне попался на днях на глаза недавно опубликованный первый вариант марксовой «Гражданской войны», первый ее набросок. Там есть одно замечательное место, которое я позволил бы себе процитировать. Маркс в этом первоначальном наброске говорит:
«...Правда, во Франции, как и в большинстве капиталистических стран, существует глубокий антагонизм между городскими и деревенскими производителями, между промышленным пролетариатом и крестьянством»...
«Стало быть, то, что отделяет до сих пор крестьянство от пролетариата, это — не реальные интересы, а лишь обманчивый предрассудок»... Они, версальцы, знают, что три месяца господства республики во Франции явились бы сигналом к восстанию крестьянства и сельского пролетариата против них. Вот откуда их свирепая ненависть к Коммуне! Освобождения крестьян они боятся еще больше, чем даже освобождения городского пролетариата. Крестьяне очень скоро провозгласили бы городской пролетариат своим руководителем и главой» (Сборник «Карл Маркс», стр. 560, изд. Академии наук).
В этом — основа марксизма в крестьянском вопросе. И вот тот отрывок, который я приводил из доклада товарища Сталина на XVII съезде, — вот это есть подлинное продолжение марксовых взглядов на крестьянство. Вот тот подлинный язык, который означает применение марксизма в вопросе о роли крестьянства в пролетарской революции.
Маркс дал основы и в вопросе о взаимоотношениях между пролетариатом и крестьянством, указав на необходимость дополнить пролетарское соло крестьянским хором, классовую борьбу пролетариата крестьянской войной. Энгельс обрисовал мировому пролетариату задачу создания в деревне «товарищеского производства» после завоевания власти пролетариатом, который должен дать крестьянству возможность в течение некоторого времени «подумать на своем клочке земли» о преимуществах крупного социалистического товарищеского хозяйства над мелким индивидуальным хозяйством. Под руководством Ленина осуществилось соединение гражданской войны пролетариата против буржуазии с крестьянской войной против помещиков и начались великие подготовительные работы к созданию товарищеского, социалистического хозяйства в деревне — по Энгельсу. Под руководством товарища Сталина эти работы в основном завершены, социалистическое хозяйство окончательно восторжествовало и в деревне, и всему миру показано, «как это делается» при диктатуре пролетариата. Вы знаете, что Ильич оставил нам указания насчет того, как будет создаваться, как будет переделываться социалистическое хозяйство после завоевания власти пролетариатом. Мы знаем все замечательные работы Владимира Ильича и все те практические работы, которые были проделаны партией по организации союза рабочего класса с крестьянством под руководством еще Владимира Ильича. Но, товарищи, как это действительно реально делается, как пролетарская диктатура реально это делает, завоевавши власть, это доказано в течение тех лет, подытоживание которых делается сейчас. Это доказано партийным руководством во главе с товарищем Сталиным. И вот по одному этому в книге великой освободительной борьбы пролетариата эти четыре имени — Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин — стоят рядом. Вот почему товарищ Сталин мог с эпическим спокойствием, характерным для него, сказать приведенные мною слова о крестьянстве, которые имеют такое же историческое значение, как и все отчеканенные формулы о пролетариате, которые он дал на этом съезде.
Вот, товарищи, к чему сводились мои ошибки в этом вопросе. Путь партии и в этом вопросе прямой, только путь оппозиции был извилистым. Путь партии был прямой. От брошюры «К деревенской бедноте», написанной Владимиром Ильичом в 1903 г., до речи товарища Сталина на съезде колхозников-ударников в 1933 г., т. е. до формулы о большевистских колхозах и зажиточных колхозниках, пролегает один путь; И если кто вихлял, то этот прямой большевистский путь только больше оттеняет, делает более рельефным это вихляние.
Мы видим теперь, как лучшие люди передового колхозного крестьянства стремятся в Москву, в Кремль, стремятся повидать товарища Сталина, пощупать его глазами, а может быть и руками, стремятся получить из его уст прямые указания, которые они хотят понести в массы. Разве это не напоминает картины Смольного в 1917 и начале 1918 г., когда из деревень лучшие люди крестьянства, — я говорю тут не о рабочих делегациях, а именно о крестьянстве, — когда лучшие люди крестьянства из деревень и фронтов, крестьяне из окопов являлись в Смольный, чтобы пощупать глазами, а может быть и руками, Владимира Ильича, услышать из его уст то, что он говорит о будущем ходе крестьянской революции в деревне, как все это будет идти дальше. Вполне законен теперь интерес лучших передовых людей колхозного крестьянства к тому, кто показал, «как это делается», кто отстоял наследие Ленина, кто в партии в течение ряда лет, в труднейшей обстановке проложил дорогу коллективизации и показал действительно, как это делается, как совершается социалистическая переделка крестьянства.
Товарищи, как я уже сказал, кроме тех ошибок, которые я назвал и чуточку разобрал, кроме этого мной совершена целая цепь ошибок и в коминтерновских и в иных вопросах. Достаточно назвать крики о так называемом будто бы недемократическом режиме в нашей партии — тоже сплошное повторение идей социал-демократии; достаточно назвать подход к «законности» и фракционной борьбе, который тоже был не чем иным, как рецидивом старых социал-демократических взглядов.Товарищи, я уже сказал, что буду, где только смогу, проявлять достаточную активность в борьбе с этими ошибками, как этого совершенно законно требует партия. И, товарищи, я рассматриваю разрешение сказать перед этим съездом несколько слов, которые я сказал, рассматриваю со стороны товарищей как поддержку, которую они оказывают человеку, товарищу, члену партии, который понял свои ошибки и хочет их исправить.
Товарищи, сколько личных нападок было со стороны моей и других бывших оппозиционеров на руководство партии и в частности на товарища Сталина! И мы знаем теперь все, что в борьбе, которая велась товарищем Сталиным на исключительно принципиальной высоте, на исключительно высоком теоретическом уровне, — что в этой борьбе не было ни малейшего привкуса сколько-нибудь личных моментов. И именно, когда я глубже, по выражению товарища Кагановича, понял свои ошибки и когда я убедился, что члены Политбюро, и в первую очередь товарищ Сталин, увидев, что человек стал глубже понимать свои ошибки, помогли мне вернуться в партию, — именно после этого становится особенно стыдно за те нападки, которые с нашей стороны были.
Настоящий съезд есть триумф партии, триумф рабочего класса. Ленин учил, что руководство пролетарским движением имеет гигантское значение. Он никогда не говорил фальшивых фраз о том, что роль вождей очень маленькая в пролетарском движении. Мы смотрим на роль личности в истории глазами Маркса—Ленина, не допускаем тут ошибок, о которых говорил товарищ Сталин на съезде колхозников в одном из замечаний — ответов на заданные ему вопросы. Но вместе с тем все мы знаем, какое гигантское значение в истории пролетарской борьбы действительно имеет руководство, которое не может не быть железным, централизованным руководством. Вот почему совершенно ясно, что триумф партии — это есть триумф руководства, триумф прежде всего того, кто возглавлял это руководство в решающий, трудный период, такой важный исторический период, каким был период Октябрьской революции. Вот почему особенно тяжело и больно тем, которые пытались потрясать авторитет этого руководства, которые выступали против авторитета этого руководства.Товарищи, съезд этот собрался во всех отношениях как в нельзя более удачный момент. Мы явно входим во второй тур революций и войн. Вполне возможно, что те или иные враги попытаются сделать новые попытки испытания крепости наших мышц, крепости нашей партии. И, я думаю, каждый чувствует, что настоящий съезд блестяще доказал беспредельную мощь рабочего класса, доказал, что партия знает, куда, вести дело.
Вот, товарищи, все, что я хотел вам сказать. Я позволю себе надеяться на то, что в дальнейшем мне хоть немножко удастся в своей практической работе загладить ту громадную вину, которую я имею перед своей партией, которую я испытываю, которую должен испытывать каждый большевик. У нас не принято, и на политических собраниях совершенно неуместно конечно заниматься какой бы то ни было лирикой. Я могу сказать только одно: я полностью и до конца понял, что если бы не то руководство, не те железные кадры, которые повели партию в борьбе против всех оппозиций, то партии, стране, рабочему классу, делу Ленина и революции угрожала бы более чем реальная опасность. От этой опасности спасло то руководство, которое чтут рабочие, весь рабочий класс, которое чтут лучшие люди нашей страны и рабочий класс всего мира. (Аплодисменты.)
Председательствующий. Объявляется перерыв до вечернего заседания.
К речи товарища Иванченко на заседании двадцатом 5 февраля 1934 г., вечернем.