Теперь, товарищи, хочу
ответить на некоторые вопросы. Спрашивают насчет "дела" врачей, а также
о судьбе врача Тимашук, по письму которой началось это дело. Заявление
Тимашук использовали провокаторы. Она не виновата, написала заявление из
честных побуждений. Нельзя же за это человека наказывать. Она хороший
врач, и она хотела хорошего. Дело врачей – это позорное дело, да и
некоторые другие дела не лучше. Взять, к примеру, Виноградова. Это
крупнейший профессор, он всех нас лечил до ареста и теперь, после такой
неприятности, я с ним встречаюсь, он оказывает мне помощь в лечении,
хотя я и редкий пациент, огорчаю врачей. (Бурные аплодисменты)
Во время съезда партии2, когда я уже читал на него показания, он пришел
меня лечить. Я ему верил. Но что я мог сделать как член Президиума ЦК?
Нам рассылают показания, в которых говорится, что предъявляются такие-то
обвинения. Человека арестовали. Потом он сам признался. А в чем? Есть
анекдот, что он признался в том, что написал "Евгения Онегина" (Смех). Это было точно таким признанием.
Думаю, что такие позорные "дела" больше не повторятся.
Спрашивается, как могли возникнуть такие
"дела", почему врагам удалось
состряпать липовые дела и расправляться с честными людьми?
Одной из причин является то, что враги партии и народа Берия и Абакумов
втерлись в доверие к товарищу Сталину и, глубоко маскируясь, пытались
использовать органы МВД – МГБ против партии и правительства. Это врагам
часто удавалось потому, что в Президиуме ЦК, особенно в последнее время,
не было должной коллегиальности. Надо сказать, что основой возникновения
этих позорных дел является возведение культа личности. Не все еще
осознали, какое это зло для партии. Я говорю свое мнение и знаю мнение
товарищей по Президиуму ЦК.
Мы считаем, что во вред товарищу Сталину неимоверно был раздут культ
личности товарища Сталина. Товарищ Сталин действительно является большим
человеком, гениальным марксистом. Но даже таким людям нельзя давать
таких прав, какими он пользовался. В результате этого мы имели "дело"
врачей и "ленинградское дело". Товарищ Сталин вызывает Абакумова, дает
ему указания, тот что-то докладывает. Никто из членов Президиума, кроме
Берия, не имел права вызывать Абакумова или взять под сомнение то, что
пишет Абакумов, взять под сомнение протоколы допросов, которые он
представляет. Мы же не допрашивали преступников.
Здесь некоторые обвиняют т. Козлова и других3. Если т. Козлов отвечает,
то я в большей степени отвечаю за "ленинградское дело", чем Козлов. Вы
обвиняете Андрианова. У него были ошибки, но нельзя все свести к
Андрианову. Нужно понять, что если бы он не стал выполнять указаний
после решения о ленинградских руководителях, то его бы сняли, наказали
и, может быть, исключили бы из партии. Ведь было записано, что они враги
народа. Значит, надо было новому руководству делать из этого выводы, и
относиться к ним как к врагам, и делать соответствующие выводы к тем,
кто с ними работал.
Ведь нельзя же делать так, как ректор Университета т. Александров. Что
он здесь заявлял? Вот, говорит, Презент мне не нравится, приказали
назначить на работу, но я не назначил и не буду назначать. Дорогой
товарищ, за такое отношение вас можно исключить из партии, не за
Презента, конечно, а за то, что не выполняете решения, не подчиняетесь
государственной дисциплине. Товарищи, если у нас не будет дисциплины, не
будет партии (Аплодисменты), не будет государства. (Аплодисменты) Мы не можем так относиться, как т. Александров, который
проявил полное непонимание партийной и государственной дисциплины. Вы
выступили как анархист: "выбираю, что мне нравится, провожу, что
нравится, а что не нравится – не провожу". За такие дела во время
гражданской войны, во время Отечественной войны расстреливали. Вы это
должны понять.
Некоторые товарищи начинают шарахаться в другую крайность, не понимают,
в чем заключается коллегиальность, и по каждому, даже пустячному вопросу
требуют решения. Были заявления такого рода: "Вот он такой, сякой,
позвонил мне по телефону и требует выполнить, а ведь решения нет, как же
я буду выполнять".
Если, товарищи, мы дойдем до такой глупости, то бюро обкома, горкома,
райкома партии будут ходить с протоколами и упрашивать: смотрите – мы
записываем коллегиально, видите – вот вам бумажка, решайте. Надо
исправлять ошибки, но не терять при этом головы, проводить продуманно.
Нужно учитывать обстановку, которая была в то время. Нужно учитывать,
что было решение ЦК, был приговор, был суд здесь, в Ленинграде. Если бы
я работал здесь, то думаю, что я меньше глупостей сделал бы, но я бы
тоже поверил. (Аплодисменты) Конечно, надо иметь разум. Если
бы т. Андрианов не был карьеристом, а более вдумчивым, более партийным,
он мог бы не допустить этого дела.
В последние годы товарищ Сталин в результате болезни часто менял свое
мнение, у него часто менялись настроения. В поведении товарища Сталина в
последнее время, вследствие высокого кровяного давления, появлялось
немало странностей, чрезмерная подозрительность и раздражительность.
Этим пользовались авантюристы типа Берия и Абакумова. Андрианов тоже
писал гнусные записки, подливал горючее. Он также сыграл плохую роль в
этом деле. Если бы он попытался трезво оценить обстановку и правильно
доложить, то это "дело", может быть, и не возникло бы.
В связи с этим уместно вспомнить такой случай. В конце 1949 года товарищ
Сталин предложил мне переехать на работу в Москву. Он тогда мне сказал:
"Товарищ Хрущёв, плохие у нас дела в Москве и Ленинграде. Очень
озабочена партия. В Ленинграде провал, там оказались враги народа".
Товарищ Сталин верил в то, что в Ленинграде орудовали враги.
"В Московской организации Попов провалился, – говорил товарищ Сталин. –
Смотрите, что он творил. Видимо, придется Вам перейти в Москву. Надо,
чтобы Ленинградская и Московская организации были верной опорой партии.
Вам придется перейти в Москву".
Я говорю: "С большим удовольствием. 13 лет проработал на Украине,
надо и честь знать". (Смех. Аплодисменты)
Через некоторое время, после переезда в Москву, товарищ Сталин присылает
мне анонимное заявление, написанное в адрес лично Сталина. В этом
заявлении написано, что Попов является заговорщиком, что с ним в
заговоре заодно некоторые секретари райкомов, называются фамилии,
указывается, что Попов готовит в Москве переворот с целью захвата
власти.
Стоило мне, прочитав это заявление, сказать товарищу Сталину, что
заявление серьезное, надо было бы сразу поручить Абакумову провести
следствие, и было бы новое дело. Но я, признаюсь, грешен, затянул ответ.
Я считал, пусть переварится, уляжется у него, у товарища Сталина,
впечатление от этого письма. Через некоторое время он спрашивает меня:
"Я передавал письмо относительно Попова, как ваше мнение?" Я говорю:
"Это больной какой-то написал. Разве можно поверить, что Попов готовит
заговор, это чепуха!"
– А как секретари райкомов? – спрашивает т. Сталин.
– Секретари райкомов есть хорошие, есть плохие.
– Значит, ничего нет?
– Нет, – отвечаю, – я не верю. Попов дурак, но что он не заговорщик, в
этом никакого сомнения нет.
Больше к этому вопросу тов. Сталин не возвращался4.
Думаю, что у товарища Сталина был разговор с т. Андриановым о бывших
ленинградских руководителях. И если бы так поступил Андрианов, никакого
бы дела не было. Это точно.
Здесь могут сказать: значит, Андрианов является главным виновником.
Думаю, что такого вывода нельзя делать. Андрианов, конечно, карьерист.
Он видел, что у Сталина кипит, что у него возникают подозрения в
результате доклада Абакумова. Андрианов вместо того, чтобы трезво
оценить и взвесить ответственность за свои слова, начал подбрасывать
горючего, начал подогревать. Он посылал немало гнусных записок, в этом
он гнусный человек, оказался плохим коммунистом, хотя он и член
Центрального Комитета партии. В этом его большая вина.
Вы скажете, следует за это исключить Андрианова из партии и наказать
его. Я думаю, что этого не следует делать. Если за ленинградские дела
наказать Андрианова, то ей богу вы скажете – вот нашли с кого спросить.
Уж вы себя лучше накажите. Вы больше имели возможности подать свой
голос.
Надо небольшой холодный душ принять, спокойно оценить обстановку с тем,
чтобы, исправляя ошибки и глупости, не допустить новых ошибок, новых
перегибов. Центральный Комитет партии принял свое решение. Но, товарищи,
пусть каждый из нас соображает, анализирует, как его лучше выполнить,
как лучше исправить ошибки. Нам нужно, чтобы каждый коммунист сделал
правильные выводы из этого правильного решения, которое принято
Центральным Комитетом в интересах партии, которое еще больше укрепляет
Ленинградскую партийную организацию и партию в целом.
(Аплодисменты).
<...>5
Пересматривая дела об исключенных из партии, надо эту работу проводить
вдумчиво, чтобы принять правильное решение и восстановить тех, кто этого
достоин.
Приведу такой пример. В связи с ленинградским делом снят с работы и
осужден Куприянов – бывший секретарь ЦК Карело-Финской республики.
Узнав, что его арестовали по ленинградскому делу, я сказал т. Руденко:
"Прошу пересмотреть дело Куприянова". Он через несколько дней говорит: "Надо подумать".
"Что же тут думать, – спрашиваю, – мне хорошо известно, что он арестован
по ленинградскому делу".
"Верно, – говорит т. Руденко, – по ленинградскому делу, но он в лагере
снюхался с преступниками, с белогвардейцами, он разговаривает там языком
бандитов, белогвардейцев".
Тов. Руденко правильно ставит вопрос. Если он быстро пошел на сговор с
белогвардейцами, нашел общий язык с классовым врагом, то у него нутро
гнилое. Его давно надо бы из ленинградского "дела" исключить, гнилой
человек оказался. А разве других Куприяновых нет? Есть. И у вас они
есть. Поэтому, товарищи, будьте осторожны.
Большая ответственность лежит на всех нас. Наша партия добилась больших
побед, руководствуясь учением марксизма-ленинизма. Но нельзя
успокаиваться, надо повышать ответственность всех коммунистов в борьбе
за новые успехи в коммунистическом строительстве.
Меня спрашивают, когда мы перестанем рассматривать анонимные письма6. Мы
их мало рассматриваем. Но другой раз на сотню анонимных писем бывает
заявление, которое помогает разоблачать преступления. Бывает так, что у
человека не хватает духа подписаться. Он воюет с безобразиями, напишет
анонимное письмо, а вы формально, только на том основании, что оно не
подписано, отбросите, а завтра выяснится, что это был серьезный сигнал
для партии и государства. Надо с умом подходить. Нельзя допускать, чтобы
по клеветническим, непроверенным письмам обвиняли честных работников. Я
думаю, что коммунисты, которые не формально подходят, разберутся, где
наносное, а где зерно правды.
Спрашивают: почему до настоящего времени органы МВД еще не на все
участки, не ко всем делам допускают прокурора? Это неверно. Сейчас
прокурор имеет право и должен контролировать все дела. Центральный
Комитет партии придает большое значение укреплению советской законности
и поднимает роль прокуратуры.
<...>
Товарищ спрашивает: как расценивать поступки коммунистов
Попкова,
Вознесенского и других, которые подписали вымышленные
сфальсифицированные документы. Не является ли это малодушием?
Об этом, товарищи, сейчас нам трудно судить. Вы слышали то, что говорил
прокурор. Условия были адские и, может быть, человек был доведен до
такого состояния, что думал, пусть лучше расстреляют, поэтому и
наговорил на себя. Конечно, с точки зрения партийной морали они
поступили неправильно.
Есть и стойкие коммунисты. Возьмите, например,
Кедрова. Вы читали
обвинительное заключение7. Старый большевик, член партии с 1903 года.
Как его ни били, расстреляли его, но он ложных показаний на себя не дал.
Но такой характер, как Кедров, не каждый имеет.
Спрашивают: когда будет объявлено решение о Сталинских премиях? На это
дам самый мудрый ответ: когда все будет готово, тогда и будет объявлено.
Есть записка, в которой товарищ предлагает разобраться в делах 1937–38
гг., когда происходило избиение кадров. Недавно ЦК создал комиссию для
рассмотрения этих дел8. Мы знаем, что в те годы пострадали некоторые
работники незаслуженно и есть люди, которые достойны, чтобы их дела
пересмотрели. Комиссия рассмотрит. Но это большая и сложная работа.
Некоторых лиц уже освободили. Месяц тому назад освободили
Снегова, члена
партии с 1917 г., который работал заворгом Мариупольского окружкома. Он
просидел 16 лет. Он прислал в ЦК письмо, просил у меня приема, и я
беседовал с ним. Он мне рассказывал, что его судили пять раз. Он
вынужден был дать на себя показания во вредительстве. Он признался, что
написал вредительскую книжку. Я, говорит, это сделал для того, чтобы
скорее мое дело попало в суд. Когда предъявили в суде обвинение на
основании его признаний, он обратился к судьям и сказал: возьмите эту
книжку и прочтите, я за каждую букву и запятую ручаюсь. После этого
решили передать дело на доследование и так передавали на доследование
пять раз. Осудили его напрасно. Видимо, не один Снегов такой, есть и
другие.
Есть такая записка: "Серов долгое время работал вместе с Берия,
Кобуловым и другими, неужто он не знал, как коммунист, о всех этих
методах, а если не знал, то как же это он не знал". Если товарищ
написал, значит, над этим вопросом задумываются.
Центральный Комитет партии верит т. Серову, и поэтому его назначили на
такой ответственный пост. Что Серов знал и чего он не знал, я отвечать
за Серова не буду. Но у нас нет никаких данных к тому, чтобы не доверять
т. Серову. Нельзя придерживаться такого принципа, что если человек
работал в органах МВД во времена Берия и Абакумова, значит ему уже
нельзя доверять. Это как раз то, что вы сегодня в своих выступлениях
осуждали, что осуждает наша партия. Как же можно так подходить к людям?
Ведь если так рассуждать, значит можно прийти к полному абсурду и
говорить, что Хрущёву,
Маленкову, Молотову, Булганину тоже нельзя
верить, потому что мы работали с Берия много лет.
Судить о людях по такому принципу – это значит скатиться на весьма
вредный и опасный путь, который вы справедливо осуждаете в своих
выступлениях и за что вы критиковали руководителей Ленинградской
организации.
Должен сказать, что мы решили в Президиуме ЦК партии созвать совещание
работников МГБ и на этом совещании хорошенько поговорить об улучшении
работы9. Я считаю, что сейчас очень ответственный политический момент, и
такое неуважительное отношение к органам нашей разведки не способствует
улучшению их работы, а, наоборот, расстраивает работу этих органов.
А кому это выгодно? Это выгодно только нашим врагам, всем разведкам,
кроме нашей. Дезориентировать разведку Советского Союза – это значит
облегчить работу разведки вражеских стран, ослаблять работу нашей
советской разведки. Мы не можем допускать такого нетерпимого положения.
Поэтому надо наводить необходимый порядок в этом деле. Такой порядок мы
наведем. Но надо помнить, что органы нашей разведки необходимо
хорошенько поддержать, чтобы советская разведка работала лучше, чтобы
она с большей энергией действовала против врагов нашего государства,
чтобы советские люди знали, что нам не грозит то, что в работе нашей
разведки будут провалы.
Поэтому, товарищи, мы поддерживаем и будем поддерживать нашу советскую
разведку и органы государственной безопасности, будем доверять им и
постоянно их укреплять и всем это советуем делать. Кому не доверяете –
снимайте, но раз назначили человека на ответственный пост, то поддержите
его, помогайте ему, не дергайте, дайте спокойно, с пользой для дела,
работать. Тогда будет польза. Работа с кадрами, с людьми – это очень
серьезный вопрос, в котором нельзя допускать перегибов.
<...>
О прокуратуре также многие пишут, почему такая жалкая роль была у нашего
генерального прокурора. Спрашивают об их беспомощности в обсуждаемом
деле.
Законный вопрос. Надо знать обстановку, которая была в то время. Тов.
Руденко говорил здесь, что Абакумов (тов. Руденко не назвал свою фамилию
– это он заходил в камеру к Абакумову) сказал, что кто-кто, а он-то, то
есть Абакумов, знает, что прокурор не имеет права заходить в камеру к
преступнику, потому что он, когда был министром, сам категорически не
допускал этого.
Почему? Вот я спрошу у сидящих здесь секретарей райкомов. Вы слушали на
заседаниях райкомов партии отчеты начальника районного отделения МГБ?
Отчитывался ли он перед райкомом? (Г о л о с а с м е с т: Н и к о г д
а.) Вот в том-то и дело. МГБ в результате интриг Берия и его сообщников
и, я бы сказал, в силу ненормальных условий, которые были в то время в
работе ЦК, стало не только бесконтрольным, а МГБ стало вроде какого-то
контроля над партией. В этом трагедия.
Я помню, когда работал на Украине, там после войны в западных областях
буквально была война с остатками вражеских войск и
буржуазно-националистическими бандами. Там не просто враги из-за угла
стреляли, там они первое время были с пулеметами и артиллерией.
Начальники районных отделений МГБ, конечно не без ведома своего
руководства, говорили так – мы в райкомы о положении на местах не будем
докладывать, потому что они наши секреты из райкомов передают или могут
передать бандитам. И на этом основании перестали давать секретарям
райкомов доклады о положении дел в данном районе, о действиях вражеских
банд. Когда мне рассказали об этом, я тогда сказал – антипартийное дело.
Ведь в 1937 году состоялось решение ЦК партии, в котором было осуждено,
когда чекистский аппарат был поставлен над партией. Почему же сейчас
происходят такие явления?
Мои замечания незамедлительно стали известны Абакумову. И тот сразу же
стал звонить всем секретарям. Позвонил он и мне – мол, извиняюсь за тех
дураков, которые допускают такие беспорядки. Он видит, что его на этом
деле с поличным поймали, и начал вывертываться. Вывертываться на словах,
а по существу продолжал ту же антипартийную линию.
Так что прокурор в таких условиях ничего не значил, прокурор не мог
вмешиваться в дела, он был отстранен от выполнения своих обязанностей.
Поэтому вот в результате таких грубых нарушений и получились подобные
безобразия и беззакония.
<...>
Задают мне такой вопрос: "Прошу Вас разъяснить, было ли указание ЦК
руководству обкома об освобождении всех технических и ответственных
работников, ранее работавших при Кузнецове, из аппаратов обкома, горкома
и райкомов?"
Товарищи, думаю, что вам самим понятно, что Центральный Комитет партии
не давал такого указания и вы не давали такой директивы своему
руководству. Но логика борьбы имеет свои законы. Если бы я, например,
узнал, что Иванов является контрреволюционером, то я являюсь врагом не
только ему, но врагом всех его друзей. Верно? Это верно. Вы поймите,
отсюда все начинается. Если бы мне позвонил Козлов, когда есть
установка, что Кузнецов – враг, Попков – враг, и спросил, как быть с
людьми, которые близко с ними работали, например стенографистка, я бы
сказал: если Кузнецов или Попков враги, уберите стенографистку. Казалось
бы, техническая должность. Но стенографистка находится на заседаниях,
она все записывает, она знает наши разговоры, она может быть источником
информации вражеских сил. Или тот же невинный сторож в райкоме или
горкоме. Мы с вами работаем, бросаем разные черновики, копии документов.
Вы думаете, что они никому не нужны. Но врагам они очень нужны.
Брошенный материал, черновик, представляет для них огромную ценность. А
сколько еще у нас расхлябанности! Ушел работник, а документы на столе
оставил; приходит, документы целы. Целы, но сфотографированы, документы
на месте, а ценные данные, возможно, уже пошли за границу. Это мог
сделать небольшой человек, который умеет щелкнуть из фотоаппарата и все,
у него функция очень небольшая – он всего лишь сторож.
Вот вы и подумайте, правильно ли люди делали, когда обновляли аппарат,
располагая данными о том, что во главе этого аппарата стояли враждебные
люди. Я говорю: правильно. Сейчас легко умным быть, когда решение ЦК
вышло, когда известно, что эти люди невиновны. И вот начинают судить о
поступках людей, которые делали правильное дело, заботясь об укреплении
партийного аппарата. Они стояли тогда на позициях решения ЦК партии, а
некоторые хотят наказать этих людей за вчерашний день, когда они вместе
с ними поддерживали эти действия. Так нельзя. Нельзя искать козла
отпущения, хотя фамилия у вашего секретаря и Козлов. (Смех в зале) Я прошу вас правильно понять меня – я не хочу выводить из-под
критики руководство, критиковать надо и это полезно, но я хочу, чтобы
при рассмотрении всех этих вопросов не отыгрались на этих людях, чтобы
отвести, как громоотвод, удар от других, которые могут говорить – вы
бейте вон тех, а мы такие хорошие, мы ни при чем.
Разве не могли мы справиться с Андриановым, когда заметили, что он начал
финтить с Берия? Андрианова мы с вами освободили, когда увидели, что он
допускает грубые ошибки, работает не так, как следует. Мы могли бы и
раньше это сделать, если бы у нас было другое отношение. За те проступки
можно кого-то больше, кого-то меньше осуждать, но в целом осуждать
проводимую линию нельзя, потому что они в других условиях эти проступки
совершили, полагая, что тогда в организации оставались пособники
осужденных врагов. Тогда в тех условиях их действия не были проступками.
Закон обратной силы не имеет, а некоторые хотят сейчас вернуться к этим
вопросам.
<...>
Товарищи, я извиняюсь, что очень затянул с ответами на ваши вопросы.
Хотел бы сказать относительно дела, которое мы с вами обсуждаем.
Из зачитанного вам решения Центрального Комитета партии и сообщения тов.
Руденко видно, что так называемое дело о Ленинградской антипартийной
группе было состряпано бандой Берия10. Одним из ближайших сообщников
Берия являлся бывший министр госбезопасности Абакумов, преступления
которого хорошо вскрыты и доложены вам прокурором т. Руденко. Видимо, в
ближайшее время будет суд над Абакумовым. У меня было такое мнение, мы
обменивались мнениями, не знаю, насколько целесообразно: может быть, суд
над Абакумовым следовало бы организовать здесь, в Ленинграде. (Аплодисменты) Я вам скажу: единственное, что удерживает нас от этого,
– этот негодяй в своих показаниях будет много ссылаться на товарища
Сталина. Вот это немножко и сдерживает, а так этого негодяя надо было бы
судить здесь, чтобы вы посмотрели на этого врага, потому что прокуратура
его разденет и он предстанет во всех своих многочисленных грехах,
которые совершил, во всех своих гнусностях. Об этом надо подумать.
Надо в таких делах не давать воли чувству, а больше доверяться рассудку,
чтобы выгоднее решить для партии. Ведь можно желать хорошего, а получить
результат отрицательный. Надо иметь в виду, что Абакумов арестован по
распоряжению товарища Сталина. Видите, какая сложность. За что он был
арестован? Если бы Абакумов все дело знал, он мог бы заявить: позвольте,
вы меня неправильно арестовали, наоборот, я достоин похвалы. Абакумова
арестовали за то, что он якобы укрыл от наказания врача Этингера –
старого профессора, который умер в тюрьме. Видимо, это был невинный
человек, но он во время следствия якобы показал, что он способствовал
умерщвлению товарищей Щербакова и Жданова. Но это, как выяснилось,
чепуха. У тов. Жданова было больное сердце, и поэтому он умер. Мы знаем,
что тов. Жданов мог бы жить, если бы он немножко осторожнее относился к
своему здоровью.
Но, видимо, во время какого-либо допроса было получено какое-то
показание. Рюмин написал об этом тов. Сталину. Сталин взял тогда тот
документ и поставил вопрос об аресте Абакумова. Видите, не пожалел
Абакумова, сказал – сейчас же арестовать, – и того арестовали. Сейчас
установлено, что тов. Жданов и тов. Щербаков умерли естественной
смертью. Значит, Абакумов прав, что не поверил показаниям профессора,
значит, он вроде как бы зря сидит. Если формально разбирать историю, как
она складывалась, получается, что сидит в тюрьме он напрасно. Но когда
умер товарищ Сталин и мы получили возможность после ареста Берия
разобраться в делах МГБ, то выяснилось, что Абакумова на костре сжечь
надо. Это матерый преступник, заговорщик, но по другим уже делам.
Смотрите, какие вещи он творил хотя бы с делом Кузнецова,
Попкова и др.
Так что это очень крупный преступник, аферист и заговорщик.
Вы смотрите. Когда он сидел в тюрьме, он направил такое письмо Берия:
"Дорогой Лаврентий Павлович, мне стало крайне тяжело. Вы мой самый
близкий человек, и я день и ночь жду, что вы меня вернете. Я вам еще
крепко буду нужен. (Вы понимаете, это лишь преступник может так писать:
я вам крепко буду нужен. Он еще будет нужен! Значит, они ждали, что
такое время будет). Записку, которую я направляю, прошу оставить у себя.
Всегда ваш Абакумов".
Это из тюрьмы он писал
Берия. Эти преступники вовремя были схвачены.
Какую цель преследовали враги, фабрикуя "Ленинградское дело"? Враги
пытались ослабить Ленинградскую партийную организацию, поколебать ее
единство, пытались отвлечь внимание от решения важнейших хозяйственных и
политических задач, стоящих перед страной, опорочить кадры Ленинградской
организации, поколебать доверие партии и народа к Ленинградской
партийной организации. И я думаю, что в некоторой мере они этого
достигли.
Недавно со мной разговаривал тов. Мжаванадзе, который сейчас является
первым секретарем ЦК Компартии Грузии. Перед этим он много лет работал и
учился здесь, в Ленинграде. В беседе со мной он сказал: "Знаете, когда я
прочел решение о реабилитации, дышать стало легче. Я всегда чувствовал,
что в Ленинграде хорошая и крепкая партийная организация. Но вот мне
было неудобно даже говорить, что я долго здесь работал и воспитывался".
Вы прекрасно понимаете, что правильное решение вопроса – это большое
дело. Но дело не только в том, что в какой-то мере было поколеблено
доверие к Ленинградской организации.
Вы помните, как фабриковалось дело. Утверждалось, что в Ленинграде была
заговорщическая организация, которая хотела выделиться из Советского
Союза, захватить руководство страной в свои руки. Это поклеп не только
на Ленинградскую организацию. Это поклеп на Российскую Федерацию, поклеп
на русский народ. К так называемому "Ленинградскому делу" Родионова
пристегнули. Утверждалось, что в Ленинграде хотели создать какой-то
центр, противопоставить его Центральному Комитету партии. Ведь этого же
не могло быть и не будет, пока живет и здравствует наша родная
коммунистическая партия, потому что каждый из нас, ее членов, понимает,
что сила нашего Советского Союза в единстве рядов нашей партии, в
единстве и сплоченности всех народов Советского Союза. Вот это каждому
советскому человеку понятно. (Продолжительные
Аплодисменты)
Вражеская клика во главе с Берия состряпала так называемое
"Ленинградское дело". Враги обманули Центральный Комитет, обманули
товарища Сталина. Берия и Абакумов втерлись в доверие к товарищу
Сталину.
Вот я сам еще не знал, когда, в каких условиях затевалось это "дело",
мне тов. Руденко здесь рассказал. Когда дело это было состряпано кликой
Берия и его сообщников, товарищ Сталин в это время был в Сочи. Абакумов
полетел туда и соответствующим образом, видимо, докладывал товарищу
Сталину. Вызвали в Сочи военного прокурора, который должен был это дело
проверять. Приехал этот военный прокурор. Казалось бы, и Абакумова надо
послушать, и прокурора. А приехал прокурор, его принял только Абакумов и
сказал, что дело создалось, надо ленинградцев осудить, и вы, мол, можете
ехать обратно. Вот как обстояло дело и как оно складывалось. Как видите,
были допущены грубые нарушения установленных порядков. Вот в чем
трагедия.
После этого некоторые товарищи могут сказать геройски: надо хоть на
плаху идти, но беззакония не допускать. В борьбе с врагом, на фронте,
наши люди так и поступали. Они не сгибали свою голову перед
захватчиками, стояли насмерть. У нас много людей шло на плаху – и
юношей, и старых. Вот Зоя Космодемьянская – воплощение геройства,
мужества. Но ведь это же было перед немцами. А кому этот самый прокурор
должен был сказать – на плаху пойду, а участвовать в суде не буду,
потому что нарушаются установленные законом порядки. Ведь Абакумов
сказал бы ему – это сам товарищ Сталин утвердил. Он сказал бы: "Раз
товарищ Сталин утвердил, значит это правильно". Другое дело, что порядок
был принят не тот.
Теперь всем нам ясно, что ни в коей мере нельзя нарушать советских
законов и установленных порядков. По каждому делу должно вестись
следствие, чтобы это следствие проверялось далее прокурором. В то время,
когда Берия хозяйничал в МВД, установленные советским законом порядки
грубо нарушались. Люди, заключенные в тюрьмы и находящиеся под
следствием, избивались, чтобы получить от них нужные следователям
показания. Избиения арестованных в тюрьме, как вы теперь знаете, не
являлись секретом. Как это тогда объясняли, да и сейчас некоторые
говорят: врага надо бить. Но надо бить врага. Я тоже за то, что врага
бить надо. Но ведь надо знать, что бьешь именно врага, а не невинного
человека. А то вот результаты какие получаются, когда нарушаются законы,
когда следствие ведется не так, как полагается, когда арестованных
жестоко избивали, чтобы получить от них нужные следствию показания,
пусть даже неправильные. Это приводило к тому, что из своих друзей
делали врагов. Запротоколировали вырванные путем побоев, бессонницы и
голода неправильные показания и делали из честных людей врагов. Так
действовала клика Берия и его сообщников. Так грубо попирали они все
законы, бесчинствовали и стряпали нужные им "дела", избивали наших
честных советских людей, пытаясь нанести как можно больший вред нашему
великому делу строительства коммунизма.
Поэтому, когда тов. Руденко вел следствие по делу Берия и его клики, он
был лишен этих методов. Наши органы, которые ведут следствие,
прокуратура и суд должны настойчиво, не нарушая законов, разбираться в
делах, довести преступника до признания совершенных им преступлений,
доказать его вину. Это, конечно, тяжелая вещь, куда "легче" действовать
методами Берия. Но когда наша прокуратура разбирала дело Берия и его
клики, когда им дали все их показания, полученные не путем избиений, а
законным путем, преступники вынуждены были признать, что следствие было
проведено глубоко и обстоятельно, собран действительный материал.
Тут товарищи многие скажут, а как же товарищ Сталин? Видите ли,
последние годы очень сильно сказались на Сталине. У него очень часто
менялось настроение. Поэтому были моменты, когда Сталину трудно было
что-либо докладывать. Власть большая, а силы слабые. Человек он стал
нервный, вспыльчивый. Не каждый хотел идти к нему и вызвать на себя
гнев. Видите, если бы были равные условия, как, например, сейчас у нас в
Президиуме ЦК КПСС. Пусть кто-либо из членов Президиума что-нибудь
сморозит. Ему скажут: слушай, ты не прав. Сталину так сказать никто не
мог, хотя не раз выслушивали такие вещи, на которые могли бы сказать:
товарищ Сталин, ведь это неправильно. Вот такая была обстановка.
Нельзя сейчас этого допускать. Я говорю это к тому, чтобы у нас в партии
всегда была коллективность руководства, не создавался культ личности.
Наша партия настолько сильна, что она всегда, по любому вопросу найдет
правильное решение в своем коллективе.
И вот таким физическим состоянием товарища Сталина (этого раньше, до
войны, со Сталиным не было) ловко воспользовался Берия. Он играл на
настроении товарища Сталина как на рояле, так как у этого человека
ничего святого не было, потому что он был вражеским разведчиком. Когда
мы Берия арестовали и посадили в тюрьму (пусть Руденко мне напомнит), а,
может быть, уже после расстрела Берия, Черчилль заявил примерно
следующее: "Опоздали мы с русскими, опоздали с ними вести разговоры.
Сейчас момент упущен".
Что значит упущен момент? С нами всегда можно разговаривать. Черчилль
жалел, что нет Берия, этого хитрого и ловкого шпиона и провокатора.
Когда Берия не был еще разоблачен, Черчилль надеялся на поддержку со
стороны Берия, а нет Берия – значит и поддержки планов империалистов не
будет.
Теперь враги говорят, что у русских после смерти Сталина сперва язык был
другой, а политика та же. Политика при жизни Сталина была совершенно
правильной политикой, которую мы вместе со Сталиным проводили и будем ее
неуклонно проводить дальше. (Бурные аплодисменты) А это
значит отстаивать и укреплять наше Советское государство, двигать его по
пути строительства коммунистического общества, накапливать и наращивать
наши силы, готовиться к грядущим боям, которые неизбежны и от которых
уйти нельзя, ставить вопрос, говоря языком Чапаева, в мировом масштабе.
<...>
Некоторые товарищи спрашивают – какое отношение Центрального Комитета
партии к решению ЦК о партийных проступках Кузнецова и других?11
Мы не разбирали этих вопросов, и я не знаю, есть ли сейчас смысл
возвращаться к ним, потому что мы их наказали в свое время за допущенные
ими ошибки в партийном порядке.
Что даст новое рассмотрение этого вопроса? Может быть, поколеблет веру в
правильность решения Центрального Комитета партии, принятого на первом
этапе партийных проступков бывших руководителей Ленинградской
организации.
Тут может быть степень наказания разная. Это я допускаю. Почему?
Известно, что тов. Кузнецов и другие допускали разные излишества,
выпивки допускались. Ведь это факт. И расходование средств
государственных не по назначению допускалось, и бахвальство, и некоторое
зазнайство. Было же все это, товарищи. Он болтал в Москве о том, что мы,
мол, ленинградцы, люди особого склада. Не понимаю, какой это особый
склад? Тогда давайте укажите, чтобы мы этот "склад" заметили, а то
начинают говорить: ленинградцы – люди особого склада, москвичи – особого
склада, киевляне – тоже особого склада. А какого же склада партия? Она,
получается, складывается из групп разных складов? Что за чепуха? Это
бахвальство. Оно и было осуждено, и правильно осуждено. И сегодня нужно
осудить, а не воскрешать его. Да, слушайте, товарищи ленинградцы, вы на
самом деле думаете, что вы лучше, чем коммунисты, работающие в
Свердловске? Если так полагать, тогда не может быть в партии общего
языка. Партия не может предоставить вам какую-то полочку ленинградскую,
да вряд ли вы сами захотите иметь такую особую полочку. (Продолжительные Аплодисменты)
То, что Ленинград сделал для партии как передовой отряд коммунистов, то,
что сделал петроградский рабочий класс для России, для Советского Союза,
этого не стереть никаким врагам истории. (Аплодисменты) Но
нужно ли кичиться перед своими друзьями? Это не годится. Поэтому я
считаю, что в этих вопросах решение ЦК партии было правильное.
Я допускаю, что в интриганских целях Берия использовал изменение
отношения Сталина к Кузнецову и Вознесенскому. В то время я был на
Украине и не знал, как все эти вопросы тогда проходили. Одно время
товарищ Сталин очень высоко поднял Вознесенского, чего, конечно, не мог
терпеть Берия. Ведь Сталин сделал тогда Вознесенского своим первым
заместителем по Совмину, дал очень большие полномочия Кузнецову, сделав
его секретарем ЦК партии. Кузнецову было поручено наблюдать за органами
МВД. Абакумов был подчинен Кузнецову. В этих условиях я допускаю, что
вражеской кликой Берия было все использовано, всякий малейший промах,
малейшее пятнышко, где бы оно ни появилось, чтобы натравить Сталина
против Вознесенского и Кузнецова. И это им, как видите, удалось.
Можно по-разному относиться к Вознесенскому. Очень многие члены
Политбюро не уважали Вознесенского за то, что он был хвастлив, груб, к
подчиненным людям относился по-хамски. Но это такие свойства, которые
можно порицать, которые дают право не дружить с ним лично. Но это не
значит, что такие свойства дают объяснение, что Вознесенский являлся
врагом. Наоборот, я глубоко убежден, что Вознесенский был честный и
умный, но своенравный человек.
Кузнецова хвалили, когда он работал в Ленинграде. Я с ним мало
сталкивался. Раза два был у него, когда он работал секретарем ЦК, так
как в то время я редко приезжал в Москву. Потом, сознаюсь, что, занимая
такое положение в партии, я имел возможность все вопросы решать
непосредственно со Сталиным, поэтому и не было особой нужды встречаться
с Кузнецовым. Короче говоря, я его плохо знал. Как-то после окончания
войны мне звонил товарищ Маленков и предлагал избрать Кузнецова вторым
секретарем Центрального Комитета Коммунистической партии Украины. Мне
говорили, что он хороший работник, но часто болеет, у него, говорят, был
туберкулез. Я сказал, что если он серьезно болен, то на Украину посылать
его не стоит, но если может работать, то пожалуйста, пускай приезжает.
На этом разговор и кончился. Знаю, что после этого товарищ Сталин
предлагал ему поехать на Дальний Восток, на ответственную работу.
Все это было использовано Берия. Я видел прохвостов, но такого
законченного прохвоста и негодяя, как Берия, трудно даже представить.
Надо слишком большую фантазию иметь, чтобы представить, что это был за
подлец. Я удивлялся его хитрости, часто думал о том, что так поступать
может лишь матерый провокатор. Ведь как вел себя он при Сталине? К
примеру, Берия мог грубо сказать, что это, мол, белое. Другие
соглашались с этим: "Да, это действительное белое". Но потом Сталин мог
сказать: "Нет, это черное". Берия тут же менял свои позиции и спешил "уличить" другого, что тот сказал, что это белое, хотя всем было ясно,
что это он, Берия, первый сказал, что это белое и действительно было
белым. Перестроившись, Берия всюду начинал твердить, что это совсем не
белое, а черное. Повторяю, я видел много негодяев, но такого
отъявленного негодяя и мерзавца, как Берия, я не видел. Это Берия!
В нашем присутствии он не стеснялся говорить со Сталиным только на
грузинском языке. Почему в окружении русских, в окружении друзей
говорить на непонятном им языке? А он этим демонстрировал перед нами
свою особую близость к Сталину. Да, это был коварный и хитрый враг.
Некоторые товарищи задавали вопрос: почему так поздно был разоблачен
Берия, как это произошло? Думаю, что вы читали протокол пленума ЦК12.
Когда на пленуме мы поставили вопрос о враждебных действиях Берия, мы и
десятой доли не знали того, что выявилось несколько позже, когда повел
следствие прокурор. Таким образом полностью подтвердилось то, что мы
чувствовали на протяжении последних 15–20 лет, подтвердилось его подлое
коварство. Он, как говорится, в зубах у нас застрял.
Приведу вам и такой пример, показывающий, как орудовал Берия. Когда мы в
Президиуме ЦК стали говорить, что надо кончить с особым совещанием,
Берия на словах против такого предложения не возражал. Особое совещание
могло дать человеку 15 лет тюрьмы или высылки, а он внес предложение –
дать Особому совещанию право высылать на срок до 10 лет. Когда он внес
такое предложение, мы стали между собой говорить: что же это такое? Ведь
существо дела от этого не изменится. Я прямо заявил, что это значит:
сперва человека посадят на 10 лет, а потом еще на 10. Ведь Берия
достаточно было человека на один год в тюрьму посадить, чтобы потом
держать его там всю жизнь. Константина Орджоникидзе он вначале посадил
на 5 лет, но тот двенадцать лет в одиночной камере просидел.
Зачем Берия нужны были особые совещания? Он стремился оставить органы
МВД бесконтрольными, где полностью хозяйничает Берия, который кого ему
надо арестовывает, ведет следствие и самочинно судит через особые совещания, где нет ни защитника, ни прокурора. И когда он яростно стал
бороться за сохранение такой формы суда, он еще более себя разоблачил.
А потом его записки по западным областям Украины, Белоруссии, по Литве,
– все это явно говорило о том, что он поставил свой аппарат, созданный
им в органах МВД, над Центральным Комитетом партии13. Он ведь Строкачу –
теперешнему министру МВД Украины позвонил во Львов и потребовал у того
представить ему полные сведения на партийных работников. "Почему у меня,
– спросил тот, – обращайтесь в ЦК". Тогда Берия ему заявил: "Тебе
секретов нельзя доверять". Когда нам стали известны все эти факты и
другие данные о враждебных действиях Берия, стало ясно, что это опасный
преступник. Было решено арестовать его и судить.
Теперь, после процесса над Берия, вы знаете о "деле"
Кедрова. Дважды суд
его оправдывал, а Берия все-таки расстрелял его. Чтобы этого не
повторилось больше, а я думаю, что не повторится, надо, чтобы у нас была
развернута настоящая критика, чтобы было действительно коллективное
руководство. Нельзя создавать себе бога, который бы за нас всех думал.
Надо каждому думать, каждому принимать участие в жизни партии, каждому
брать на себя ответственность за решение всех вопросов. Тогда этого не
повторится.
А все ли у нас ясно по вопросу о культе личности? По-моему, не все.
Формально как будто бы и ясно, а по существу иногда и нет. Некоторые и
сейчас еще прикидывают, кто в Президиуме ЦК первый, кто второй, а кто
третий. Это – вреднейшая вещь. Надо всем нам уяснить, что первый у нас –
это партия. Руководство партией – это Центральный Комитет. Президиум ЦК
– это исполнительный орган, подотчетный Центральному Комитету. Все члены
Президиума ЦК в равной степени отвечают за порученное им дело, все они
избраны, все пользуются равным правом и в одинаковой мере несут
ответственность перед Центральным Комитетом. Правильно? (Голоса с мест: Правильно!) Надо всегда исходить из этого, тогда не будет
неправильного понимания вопроса о коллективном руководстве в партии.
Думаю, что мы должны сделать все для того, чтобы укрепить это в сознании
людей и во всей нашей практической деятельности обеспечить в партии
действительное коллективное руководство.
Некоторые неправильно считают, что если, мол, в Президиуме ЦК нет
первого, второго, то все члены Президиума как бы серые, незаметные.
Почему серые? Разве человек, избранный в состав Центрального Комитета,
серый? Конечно, нет. Его партия избрала в свой Центральный Комитет, он
пользуется полным доверием партии. Каждый имеет сильные стороны, один в
одном вопросе, другой в другом, поэтому коллективное решение вопроса
всегда наиболее правильное. Разве это плохо? Это хорошо.
<...>
Товарищи, заканчиваю свое выступление. Уверен, что Ленинградская
партийная организация правильно поймет решение Центрального Комитета
партии, правильно поймет, правильно оценит и сделает все необходимые
выводы из этого решения. Я очень хотел бы, чтобы Ленинградская
организация, ее актив, руководящее ядро не проявляли горячности, а мудро
решили бы вопросы, вытекающие из решения ЦК, чтобы вы не наломали дров.
А опасность такая имеется. Поэтому надо сдерживать горячие головы. Я не
стою на позициях беспринципного мира и спокойствия, потому что всегда
был противником беспринципности. Но, товарищи, просто поднять шум – для
этого надо мало ума. Необходимо ко всему подходить разумно. Ведь вы
сменили весь состав обкома, горкома, райкомов. Что же, теперь опять его
менять? Ну что же это будет? Разве это пойдет на усиление работы? Это
будет не усиление партийной работы, а ослабление. Если допустить это, то
получится общее избиение нового, подросшего коллектива. Думаю, что это
выгодно только нашим врагам. Конечно, нас партия учит вовремя менять
слабых. Это является правом и обязанностью каждого партийного органа. Но
нельзя при этом подходить огульно. Я уверен, товарищи, что все вы
понимаете, что эти вопросы не являются главными. Решение Центрального
Комитета партии следует выполнять вдумчиво, с умом. Одного ретивого
сердца здесь еще мало.
Думаю, что нам предстоит рассмотреть ряд дел 1937–1938 гг. Это большая
работа. Совершенно неправильно было бы полагать, что тогда не было
врагов. Враги были, и острие нашей борьбы было направлено против врагов.
Но, видимо, Берия, Ежов и другие много посадили и расстреляли невиновных
людей. Грешным делом, я даже склонен думать, что Берия уничтожил Ежова.
Нам грузины помогают внести ясность в это дело. Один бывший чекист
написал в ЦК письмо14, в котором обратил внимание на тот факт, что ни
одного заместителя Берия нет в живых. Все заместители, которые работали
с Берия, уничтожены. И это верно, ибо Берия шел в Москву через трупы.
Ежова я знал хорошо. Он сам ленинградец, довольно простой человек. Может
быть, старики помнят его. Был рабочий, много лет работал в аппарате ЦК,
потом стал пить, спился. Берия его арестовал.
Вы знаете, как действовал Берия? В Закавказье одно время работал чекист
Реденс. Я также знал его. Реденс – старый член партии, по национальности
поляк, работал в ВЧК секретарем у Дзержинского. Берия был у него
заместителем, когда тот был наркомом НКВД Грузии. Берия задался целью
убрать Реденса и достиг этого. Надо сказать, что Реденс был женат на
сестре жены Сталина, так что имел доступ к Сталину. Это для Берия имело
большое значение, – ведь Реденс мог пожаловаться Сталину, его часто
встречали у Сталина на квартире. Это и естественно, так как сестры
встречались. Берия однажды зазвал Реденса к себе в гости, напоил до
бесчувствия и выбросил на улицу. Сам же Берия прислал милицию, которая
подобрала того пьяным на улице и установила, что это нарком внутренних
дел Грузии. Естественно, скандал! Реденса убирают, Берия становится
наркомом вместо Реденса15. Внешне здесь он как бы и ни при чем, но разве
без умысла он споил бывшего наркома? Никакими средствами не гнушался
Берия для достижения своей цели. Повторяю, что это был страшный человек.
Он добился, что Реденса тоже сослали. Не знаю, жив ли он сейчас. До
Грузии Реденс был начальником НКВД Московской области. Это человек не
особо большого размаха, но не глупый, старый член партии. Вот как
действовал Берия.
Говоря вам об этом, я хотел бы, чтобы вы знали, какие хитрые и коварные
приемы применял Берия и какая была обстановка. Все это надо правильно
оценить и разумно подойти к решению той задачи, которая вытекает из
решения ЦК.
Полагаю, что это решение мы опубликовывать не будем. Меня спрашивают,
как довести до сведения всех членов партии? Я вам затрудняюсь сказать.
Видите ли, раз мы собрали такой широкий актив, то это говорит о том, что
секрета из этого мы не делаем, но думаю, что нам не стоит перед широкой
публикой разглагольствовать об этом, так как это не будет способствовать
укреплению Ленинградской парторганизации и всей нашей партии. Сказать,
что это секрет и об этом не следует говорить, – тогда, пожалуй, будет
больше разговоров (Смех в з а л е), но специально звонить во все
колокола, по-моему, будет глупо. Думаю, что нам не надо давать повода к
тому, чтобы наши враги смаковали ошибки, которые были нами допущены.
Поэтому каждый из вас должен исходить из того принципа: не делай и не
говори то и тому, что ослабляет нашу партию, что ослабляет нашу борьбу,
что вооружает наших врагов. (Бурные аплодисменты)
Я понимаю переживания ленинградцев. Мы пока решение ЦК не рассылали в
другие организации, считали, что первой должна узнать о нем
Ленинградская партийная организация. Думаю, что вся партия примет это
решение с большим удовлетворением. Такую организацию опозорить, сделать
ее неполноценной, сделать, чтобы каждый стеснялся произносить, что он из
Ленинградской организации, а именно этого добивались Берия и его
сообщники. То, что произошло в Ленинграде, – это очень тяжело не только
для ленинградцев, но и для каждого из нас. Вот почему мы не могли
мириться с этим и приняли такое решение. Думаю, товарищи ленинградцы,
что решение ЦК нашей партии даст вам еще больше возможности теснее
сплотить свои ряды и занять еще более достойную позицию в нашей партии,
в нашей общей борьбе за реализацию всех решений Центрального Комитета,
за выполнение задачи, которая поставлена великим Лениным перед рабочим
классом, перед всем советским народом, – добиться построения
коммунистического общества в нашей стране. (Б у р н ы е, Продолжительные Аплодисменты. Все встают. Возгласы: "Да здравствует Центральный Комитет нашей партии!")
АП РФ. Ф. 52. Оп. 1. Д. 398. Л. 63–114. Подлинник. Машинопись.
Большевики-ленинцы
www.pseudology.org
|