Рудольф Андреевич Борецкий
 В Бермудском треугольнике ТВ
Заключение (четверть века спустя...)
Так завершается текст начала 70-х. Но и сейчас, в конце 90-х можно повторить: действительно, такую главу написать нужно. Однако мне представляется, что несмотря на серьезнейшие перемены, происшедшие в стране и мире, время для нее все еще не наступило. И потому, что процесс преобразований СМИ, выхода их на принципиально новый уровень пока не завершен в глобальном масштабе (элементы системы налицо, но отсутствует сама Система — Всемирная система связи). И потому, что вслед за домашним видео, "подписным" кабельным ТВ, появившаяся недавно ИНТЕРНЕТ еще не обнаружила предметного влияния на традиционные формы ТВ (можно говорить о расширении родового понятия "аудиовизуальная информация", но не о его сколько-нибудь радикальной трансформации). Потому, наконец, что у нас в стране после короткого упоения гласностью наступили времена циничного раздела и передела СМИ. На смену советской эпохе их подвластного существования пришла пора инструментального использования СМИ в борьбе за власть меж кланами и олигархиями. Вместо тотальной партийно-государственной цензуры воцарилась удушающая цензура денег.

Вполне возможно, что в ситуации чистой и честной конкуренции именно деньги станут наилучшим регулятором при выяснении отношений между СМИ, да и с обществом тоже. Но пока деньги у нас персонифицированы, спаяны с интересами хозяев.

Таким образом, сейчас, в конце 90-х (или торжественней: на пороге третьего тысячелетия) перспективу можно вновь обозначить лишь гипотетично.

Взглядом из прошлого увиделись-угадались две тенденции развития СМИ. Во-первых, глобализация как возможность охвата нашего глоба-Земли единым сообщением, когда процесс его передачи и приема-восприятия общемировой аудиторией практически совпадают. Во-вторых, идея специализации и индивидуализации, одновременно и параллельно осуществляемая в формах домашнего видео и кабельного ТВ. Причем последнее приобретает черты и возможности домашнего программирования, "телестудии" на дому.

Весьма близкой по характеру, но гораздо более совершенной в доступе и способах потребления информации стала информационная система ИНТЕРНЕТ. Выйдя из лабораторных и компьютерных залов Пентагона, она в кратчайший срок, интенсивно приращивая клиентов (не лучше ли — соучастников?), охватывает все мировое пространство. Ее суть — в предельно упрощенном индивидуальном доступе к неограниченным массивам информации, поступающей по желанию заказчика на домашний компьютер. ИНТЕРНЕТ — это абсолютная децентрализация, индивидуализация и специализация потоков информации в глобальном масштабе. Сопрягаемая к тому же с возможностью создания "нереальных реальностей" — так называемой виртуальной действительности.

В понятном стремлении оценить это явление большинство исследователей вновь идет старым путем. "Всемирная паутина" манит, затягивает, опутывает человека; это не просто новое средство коммуникации: ИНТЕРНЕТ — иной образ мысли и радикально измененный стиль жизни. Ученые вновь, как это было с НТВ или видеотехнологией, ставят вопрос не только о новой модели масс-медиа, но и о существенных социокультурных метаморфозах в обществе (о чем, например, свидетельствуют материалы международной конференции "ИНТЕРНЕТ и политика" — Мюнхен, 1997).

Конечно, тезис о том, что человечество в постиндустриальную эпоху движется к эре информации, заслуживает самого серьезного внимания. Слом наших представлений о роли информации в общественной жизни, об информационном влиянии на политику и политиков, действительно, неизбежен. Максиме Норберта Винера — "кто владеет информацией, у того и власть", видимо, скоро придется лечь в архив. Делению на тех, кому информация доступна, так сказать, в первоисточнике (властные структуры), и тех, кому она приходит лишь через селекцию и интерпретацию СМИ (граждане), ИНТЕРНЕТ в состоянии положить конец. Но последствия таких изменений — предмет политологии, общественной психологии, социологии.

Для нас интересным и важным представляется другой аспект той же проблемы. Мы уже не однажды обращали внимание на тот факт, что с появлением каждого нового средства массового общения раздаются голоса о неизбежных похоронах всех предыдущих технологий СМИ. Так, еще в начале века после первых же успехов документального ("Патэ-журналь") и игрового (фильмы Жоржа Мельеса и др.) кинематографа утвердилось мнение, что мы вступили в эру всеобщей коммуникации: один из зачинателей киноведения итальянец Риччото Канудо пророчил тогда кинематографу — языку изображений — будущее универсального "общемирового языка"[1]. С появлением радио склонны были увидеть закат печати (20-е годы). Между прочим, ставшая крылатой фраза В.И.Ленина "радио — это газета без бумаги и без расстояний" невольно лила воду на мельницу таких пророков, хотя смысл ее был тогда сугубо прагматичен: в стране разруха, нет бумаги, нарушены коммуникации, народ поголовно неграмотен, отсюда — особая ситуативная роль радио. Аргументированно и вполне серьезно предрекали смерть театру на фоне стремительного расцвета кинематографа. Здесь и спорить было трудно, и контраргументы казались неубедительными. Ведь кино не только способно зафиксировать театральное действо и потом воспроизвести его неограниченное число раз и в неограниченном числе мест. Кино привлекло своей демократичностью, доступностью и, следовательно, неограниченной массовостью.

Но вот в самую пору взлета кино, на памяти того же поколения, которое потрясалось величием "Нетерпимости" Гриффита, хохотало и плакало, сопереживая маленькому, нелепому герою Чаплина — в миллионные ряды киноманов вторгся новый возмутитель спокойствия — телевидение. Уже с конца 30-х гг. оно обнаружило, а 10-15 лет спустя утвердило совершенно самобытные, подчас полярные образцы своих возможностей: и "говорящие головы", и "жизнь в формах самой жизни", и все, что по отдельности доступно и театру, и кино, и радио.

Соперник, несмотря на молодость, оказался жестким и бескомпромиссным. И в 50-е гг. тень неизбежного, казалось, заката пронеслась над всем необъятным киноконтинентом, задев и самую вроде бы застрахованную от потрясений территорию — Голливуд. Дурные предчувствия немногих переросли во всеобщую панику, когда в 1953-ем при подсчете расходов кинопленки выяснилось, что на нужды телевидения голливудские киногиганты истратили ее куда больше, чем для кинопроизводства. Американцы — прагматики, верят цифрам, и факт закрытия двух третей кинотеатров для них явился следующим веским аргументом.

У нас "плотину прорвало" гораздо позднее. Еще долгие годы после разразившегося на Западе кризиса отечественный кинематограф наращивал мощности. В "спальных" районах городских новостроек открывались просторные кинозалы, и ничто не угрожало безбедной жизни кинопроката, пока... его не смыло волной рыночной стихии. Кинопрокат из некогда богатейшего монополиста быстро превратился в убыточную контору, в роскошных кинотеатрах разместились мебельные салоны, а киноискусство перекочевало на телеэкраны.

Возможный компромисс в затянувшейся войне кино и ТВ виделся четверть века назад в их сближении на почве единой эстетической (аудиовизуальной) природы. Среди многих возражений, в принципе преодолимых, было одно существенное "но": недостаточная разрешающая способность ТВ, значительно обеднявшая выразительное богатство киноизображения.

Однако уже сейчас технологически разработана и практически реализуема идея телевидения высокого разрешения (ТВР). И если кинематографисты всерьез заинтересуются этим техническим новшеством, равнозначным по качеству изображения, то кино, действительно, станет, в конце концов, разновидностью телевидения: исчезнет технология и сам процесс преобразования программ, предназначавшихся для другого СМИ, возникнет единая кинотелевизионная техника и технология. Закончится полувековое противостояние и наступит пора творческого взаимообогащения, поиска новых форм и новых красок отображения многоликой нашей жизни[2].

Что же касается ИНТЕРНЕТА — ситуации тоже, вроде бы, сулящей крах предшественникам, — то, полагаю, универсальный закон (заповедь "не убий") сработает и на сей раз.

* * *

Итак, спор о лидерстве в семье "индустриальных искусств", похоже, подходит к завершению. А кроме того, замечу (не без грусти), что нынешних практиков телевидения гораздо меньше волнуют проблемы сугубо творческие и гораздо больше — сугубо прагматические. А в двойном статусе ТВ — как социальной коммуникации и как искусства — происходит выраженный сдвиг в сторону первой ипостаси.

Социальная, а точнее и вернее политическая, ангажированность телевидения стала знаком времени, в котором мы живем. Романтики от науки окрестили политику "искусством(!) возможного". Реалисты называют ее "искусством управлять" (с "конечной целью раздела благ: кому, что и когда получать"). Вторая дефиниция как-то ближе нашему эмпирическому знанию. Но и она вряд ли может нас удовлетворить. "Политика... относится к того рода межчеловеческим отношениям, содержание которых — господство, правление, власть — навязывание и исполнение решений одного человека или группы людей другим (другими)"[3]. Вот это определение политики, данное видным польским ученым Франтишком Рышкой, больше подходит к тому, что наблюдается в российской действительности второй половины 90-х годов.

Таким образом, политика — это та сфера общественной деятельности, которая непосредственно связана с социальным управлением — с властью. А власть (особенно политическая, в отличие от государственной не опирающаяся на аппарат принуждения) не может функционировать без информационной инфраструктуры, без "обмена веществ" между правящими и управляемыми.

Процесс такого обмена естествен и универсален в любом социуме; отличия, скорее, проявляются в сдвигах к монологичности либо диалогичности. "Монолог власти" в средствах массовой информации есть сигнал социально-политического неблагополучия.

Но случаются иные модели. На историческом перепутье, когда неокрепшая государственность отдает инициативу олигархиям, кланам (политическим группировкам), СМИ становятся не только информатором массовой аудитории, каналом связи правящей элиты с обществом, но — средством, орудием межклановой войны.

(На встрече с журналистами Григорий Явлинский заметил, что наша пресса превращается в "голубиную почту между банками". Общество, народ — естественная аудитория прессы то есть — как-то из этой "переписки" выпадает).

Расслоившись на множество разноподчиненных и разнозависимых каналов, центральное и местное телевидение новой России представляет собой довольно пеструю картину. Единственным универсальным процессом, который охватил все формы, все разновидности ТВ (включая "государственное" и "общественное") стала коммерциализация. Лавинообразное вторжение рекламных денег в ТВ, вначале стихийное, потом схваченное несколькими группировками, круто изменило всю творческую, производственную и программно-политическую ситуацию в ТВ и вокруг него. Привело новых хозяев, преобразило творцов и обслугу, перестроило психологию, скорректировало ценностные ориентации, а в результате изменило и портрет самого телевидения.

В нервических схватках, купле-продаже и перепродаже, в смене официальных лиц и закулисных дирижеров — в этом броуновском движении все же можно уловить несколько оформившихся закономерностей. Основной массив масс-медиа и их ядро — ТВ — находятся в руках либо под контролем структур, так сказать, провластных, если точнее — пропрезидентских. Отсюда — на стратегическом уровне — программная политика устойчиво обеспечивает поддержку той форме власти, тому ее уровню, который гарантирует стабильность формирующегося в стране строя. Наиболее показательный пример — консолидация ведущих каналов ТВ, радио, большинства газет и журналов в период президентской избирательной кампании 1996 г.

Но на уровне тактическом консолидацией, солидарностью и не пахнет. Тут каналы ТВ действуют разобщенно, всеми доступными средствами пропагандируя и защищая интересы клана. (Высшие интересы — государства, общества, народа здесь во внимание не принимаются). Не менее убедительный, чем предыдущий, тому пример пресса окрестила "местью Березовского" (ноябрь 1997). Убранный из власти заместитель секретаря Совета безопасности, как стало известно — стараниями первого вице-премьера А.Б.Чубайса (утверждают, в угоду финансовой группе ОНЭКСИМ), повел в наступление все подконтрольные ему информационно-пропагандистские ресурсы: популярную и авторитетную радиостанцию "Эхо Москвы", ОРТ с явно ангажированным Сергеем Доренко, "Независимую газету" и др. Эффект оказался столь же впечатляющим, как и результаты президентского марафона: политическая карьера одной из центральных фигур российского истеблишмента заметно пошатнулась.

Повседневная работа нашего телевидения, говоря упрощенно, сводится к торговле двумя видами товара: новостями и развлечением (экономический аспект), а также межклановыми разборками (аспект политический). Налет "желтизны" становится все более очевидным на наших телеэкранах. Рейтинговая концепция программирования приводит, вполне закономерно, к исчезновению культурно-просветительной (не говоря уже об образовательной) направленности ТВ.

Заметное снижение качественного уровня отечественного телевидения вызывает естественное беспокойство мыслящей части общества, как это в свое время случилось в США. В Америке реакцией на господство коммерческого ТВ явилось создание безрекламного Общественного телевидения. У нас в стране такая же реакция материализовалась в создании 1 ноября 1997 года телеканала "Культура", под давлением интеллигенции и при непосредственном участии президента. Однако американская модель подобного сосуществования телевидения двух качественных уровней не сулит отрадных результатов: культура, замкнутая в резервацию изолированного канала, в состоянии привлечь, согласно социологическим прогнозам, не более 3%-5% от числа потенциальной аудитории телезрителей. Но практически сразу обнаружилась иная — обратная закономерность: интеллектуальный и художественный уровень, изначально заданный каналу "К", высветил скудоумие и пошлость, которыми грешат программы —соседи.

Сращивание денег, СМИ и политической власти — одна из самых серьезных и вполне реальных угроз демократии. Отчаявшись, видимо, найти конструктивный выход, на Западе призывают к созданию альтернативы коммерческому журнализму: термин "гражданственная журналистика" становится все более привлекательным и желанным. Но не очередная ли это утопия?

Для ТВ — повторюсь — достойной альтернативой коммерческому может стать только общественное телевидение. То есть то, которое будет создано, действительно, самим обществом, ему будет служить и им же содержаться.

Тезис, который многократно варьировался на этих страницах, отражает ситуацию идеальную: ТВ — не самоценно; оно — один из социальных институтов, создаваемых обществом и призванных служить ему верой и правдой. Но государственное или коммерческое телевидение создаются в результате волевых усилий сверху или стараний со стороны: и то и другое возникает без участия общества, навязывается ему. Появление же общественного ТВ причинно связано с изменениями в социальной структуре: оно возможно там, где есть достаточно обширная (полагаю, 50% и более) и надежная социальная база — так называемый средний класс[4].

Средний класс — тот обширный слой людей, которому в случае социально-политических потрясений есть что терять. Поэтому, даже будучи неудовлетворен властью, он не становится оппозицией строю. И как "опорная сердцевина" всякого здорового общества, он имеет все права и основания создать и содержать свое телевидение.

Значит, нам остается подождать...

Москва, июль-ноябрь 1997 г.
---------
[1] См. Гуидо Аристарко. История теорий кино. М., 1966, с. 18.
[2] В погоне за зрителем кино на протяжении десятилетий пыталось оторваться от ТВ: широкий, затем панорамный экран, стереоскопия и стереофония, фильмы-колоссы с многотысячной массовкой...
Ошеломительный успех "Титаника" (1997 г.) обозначил, пожалуй, единственное направление, на котором искусство кино может сохранить свою самобытность: органичное сочетание широкого формата с всеохватной "плавающей" квадрафонией Долби-стерео, приправленное каскадами спецэффектов, погружает зрителя в самый центр экранного действа. А это современному домашнему кино-ТВ не доступно. Пока не доступно...
[3] F. Ryszka. Nauka о polityce. Warszawa, 1980, s. 11.
[4] Обнаружить сколько-нибудь вразумительную дефиницию, которая содержала бы сущностные признаки этого понятия, пока не удается. Поэтому попробуем хотя бы на уровне здравого смысла их (признаки) обозначить.

Первое из необходимых качеств, присущих среднему классу — устойчивый источник доходов (как в результате самостоятельной предпринимательской деятельности, так и достаточно высокооплачиваемой должности, в том числе и на государственной службе); доход, существенно превышающий средний прожиточный.
Второе — это непременное наличие собственности: известная триада — квартира, машина, дача — должна быть дополнена счетом в банке размером не менее двух-трехкратного среднемесячного дохода.
Третье — достаточно высокий уровень профессиональной квалификации, обеспечивающий конкурентоспособность в конкретных социально-экономических условиях.
Наконец, четвертое качество психологического свойства: уверенное ощущение принадлежности к данному классу, то есть уровень самоидентификации
Оглавление

www.pseudology.org