Мешающие детали С мыслями «в кармане» действительно не страшно отправляться в путь. Есть возможность заранее очер­тить круг лиц, с которыми следует иметь дело в ко­мандировке; наметить темы бесед; выработать так­тику и стратегию сбора материала, вести поиск не разбросанно, а четко, целеустремленно, без суеты; обеспечить логику будущего повествования; наконец, попросту сэкономить время, действуя не по наитию, которое бывает обманчивым, а по плану, позволяю­щему тщательно и спокойно собрать «урожай» до последней крупинки. Короче говоря, выигрыш нали­цо. А есть ли проигрыш? В свое время, говоря о создании концепции, я как бы разделил ее на две части, одну назвав «предвари­тельной» и отведя ей место до сбора материала, а другую «окончательной», подправленной жизнью. Зачем нужна первая? Чтобы планировать сбор матери­ала. Зачем нужна вторая? Чтобы стать конкретной, объективной и правдивой моделью будущего произведения. Так говорил я, уступая потенциальным противни­кам создания концепции до поездки в командировку. Но вот наконец пришло время задать вопрос: если обе концепции полностью совпадут, то есть матери­ал, собранный журналистом, подтвердит «предвари­тельную» настолько, что она превратится в «оконча­тельную», будет ли это показателем высокого уровня журналистской работы? Да, будет: жизнь подтверди­ла то, что журналист предвидел, а подтвержденное предвидение — это и есть высшее мастерство. Ну а если «половинки» не совпадут? Если собранный ма­териал не просто подправит, а полностью опровергнет «предварительную» концепцию? Вероятно, это будет показателем низкого уровня журналистской работы. Вот почему я против деления на «предвари­тельную» и «окончательную» концепции: даже из пе­дагогических соображений не стоит закладывать в методику журналистской работы возможность низко­го уровня. Однако это вовсе не значит, что концепция в прин­ципе «неисправима». Собирая материал, газетчик может столкнуться с фактами, которые «не лезут» в его концепцию, мешают ей, портят ее стройность и отлаженность, нарушают ее внутреннюю логику. От­казаться от них, не принимать во внимание, испу­гаться их и всеми силами охранять первозданность своей концепции — значит проиграть, перечеркнуть все выигрыши, полученные от предварительных раз­мышлений. Нет, я не сторонник того, чтобы сдаваться в плен собственной концепции, превратив ее в нечто, сде­ланное из нержавеющей стали. Концепция должна учитывать любой материал, мешающий и не мешаю­щий, должна учитывать жизнь, становясь от этого только богаче, правдивее и убедительнее. «...Необхо­димо брать не отдельные факты, — писал В.И. Ле­нин, — а всю совокупность относящихся к рассмат­риваемому вопросу фактов, без единого исключения, ибо иначе неизбежно возникнет подозрение, и вполне законное подозрение, в том, что факты выбраны или подобраны произвольно, что вместо объективной свя­зи и взаимосвязи исторических явлений в их целом преподносится «субъективная» стряпня для оправда­ния, может быть, грязного дела»[1]. Так давайте присядем перед дорогой и поговорим подробней о «мешающих деталях» (термин введен в практику журналистов Анатолием Аграновским). Сделать это надо сейчас, не откладывая, иначе будет поздно, Когда мы доберемся до технологии сбора ма­териала, нам уже не придется делить факты на «лезущие» и «не лезущие» в концепцию, поскольку спо­собы получения и тех и других едины. Обращусь к примеру   Несколько лет назад в «Комсо­мольской правде» родилась рубрика «Социальный портрет». Она исходила из физиологических очерков и очерков нравов, созданных в свое время Г. Успен­ским, В. Короленко, И. Буниным, но с привнесением науки в виде последних данных социологии, Чего мы хотели? Добиться максимума достоверности и убе­дительности и на базе реальных героев нарисовать синтетические образы-портреты современников, Задача была не из легких. Сегодня я вижу, что дело не вполне удалось и рубрику «Социальный портрет» следует называть, скорее, «Квазисоциальный», хотя в то время очерки моих товарищей по перу и мой очерк о шофере, опубликованные газетой, вызвали повышенный интерес у читателей, благожелатель­ность критики и почти восторженный прием у кол­лег. Но речь не об этом. Мне пришлось основательно готовиться к коман­дировке. Создавая концепцию, я перечитал немало специальной литературы, побеседовал с разными людьми и познакомился с данными социологических исследований. В частности, у меня вышло, что со­временный шофер-профессионал (не любитель) представляет собой мужчину в возрасте тридцати лет, имеющего семилетнее образование, второй шо­ферский класс, пятилетний стаж вождения машины, наезд не менее тридцати тысяч километров, зарабо­ток сто тридцать рублей в месяц (цифры приведены по данным на 1965 год, ныне они, естественно, изме­нились) и т. д. Подход, таким образом, был средне­статистический, а к результату надо было стремить­ся индивидуальному, не лишенному типизации, — ничего себе задачка! Приехав в Саратов (а почему бы не в Смоленск? Но если бы в Смоленск, не миновать вопроса: а почему не в Саратов?), я обосновался с работником ГАИ. У моста через Волгу, по которому шел нескончаемый поток грузовых машин, и стал ловить своего высчи­танного героя. Конечно, мы образовали пробку, и не одну, нам пришлось выслушать массовые благодар­ности шоферов, постигая жизнь в ее первооснове, но в конце концов герой был найден, причем макси­мально приближенный к заданному.   Михаил Федорович Пирогов (один из 4,5 миллиона мужчин-шоферов: между прочим, женщин-шоферов было тогда всего 24 тысячи), 35 лет от роду, водитель бензовоза, имел семилетку за плечами, первый водительский класс, 19 лет шоферского стажа, 35 тысяч наезжен­ных километров, 130 рублей месячного заработка и т. д. Разумеется, никакой живой человек не может уместиться в «среднестатистическом», и у меня были с моим героем существенные потери. Увы, ничего не поделаешь, но уж совпадения на фоне потерь были особенно ценными, их следовало беречь для будущего очерка как зеницу ока. И вот какая история произошла с одним из ценных совпадений — со 130-рублевым заработком   Однажды я пришел к Пироговым, чтобы заняться арифме­тикой, — впрочем, лучше процитирую для большей точности очерк: «В воскресенье сижу дома у Пироговых, в комнате, в которой почему-то преобладает красный цвет. Стол накрыт красной бархатной скатертью, такое же покрывало на телевизоре «Рубин», три красных ковра над тремя кроватями, и даже на дочери красного Цвета платье, и Витька щеголяет в ярко-бордовом ко­стюме. Мы рассчитываем бюджет семьи. Михаил Федоро­вич дает исходные данные и предлагает такую сис­тему подсчета. «Давайте, — говорит он, — прики­нем все траты за минувший год, а что останется — и есть еда». Я догадываюсь, что так, вероятно, они и живут, в основном экономя, если уж приходится эко­номить, на пище. Именно поэтому есть в доме и швейная машина, и холодильник, и телевизор, и ра­диоприемник, и ковры на стенах. Итак, что было куплено Пироговыми в минувшем году? Телевизор взят в рассрочку. Один ковер. Пальто жене и костюм хозяину. Одежда детям. Четыре но­вых стула. Какие еще были траты? За Витькин дет­сад, затем годовая квартплата (сюда входит газ, электричество, отопление — живут Пироговы хотя и в одной комнате, но «со всеми удобствами»). Потом вспоминаем, что дочь Нина ходит в музыкальную школу, учится на скрипке, — это еще сколько-то рублей. На культурные расходы — кино и клуб — Пирогов отпускает довольно круглую сумму.   Затем после некоторых пререканий с женой Марией Никаноровной, он добавляет к этим деньгам еще сто­имость спиртного — по пол-литра каждое воскресе­нье. (Она всплескивает руками, увидев итоговую цифру, да и сам Пирогов такой не ожидал.) Наконец мы получаем общую сумму расходов. На питание ос­тается 900 рублей в год. В месяц — 75. В сутки —2 рубля 50 копеек. На семью, состоящую из четырех человек?! — Неудобно получается, — говорит Пирогов и вдруг неожиданно предлагает: — Знаете что, давай­те вычеркнем ковер и пол-литра! Это даст нам до­полнительные деньги... » Ну вот, мы на пороге «мешающей детали», сейчас она «вылезет» и испортит мне среднестатистичес­кую картину, уведет в сторону от типизации, и я по-теряю столь дорогое мне совпадение. И если так бу­дет дальше, от моего социального портрета останет­ся банальный очерк нравов. Как быть, что делать? «Вычеркивать я решительно отказываюсь, но в душе у меня зарождается некоторое подозрение. Пока хозяйка хлопочет с обедом (я был случайным гостем, но между тем мы ели щи с мясом, а на второе жар­кое), я с пристрастием допрашиваю Михаила Федоровича, нет ли у него или у его жены дополнительных приработков. Ни по виду самого Пирогова, ни по виду его красивой и дородной жены, ни тем более ребятишек никак не подумаешь, что они ограничивают себя в пище. С другой стороны, Мария Никаноровна сказала, что картошку и овощи они закупают на год вперед в деревне, у них во дворе погреб: «Как-никак, а мы с машиной!» Но все же есть приработки или их нет? — Ладно, не для печати, — говорит Пирогов, железной рукой кладя вето на мою дальнейшую писани­ну в блокноте. — Мой средний заработок в месяц на сороковку больше. «Что же вы мне голову морочите!» — чуть было не воскликнул я. Действительно, на следующий день мне дали в автоколонне официальную справку о заработке шоферов, и против фамилии Пирогова М.Ф. стояла другая цифра. Он не смутился. «Вы с меня, — сказал он, — хотите писать лицо всех шоферов страны. Но все ли так зарабатывают? Мне прибедняться нечего. Я живу открыто, и семья питается так, что перед соседями по квартире не стыдно. Но есть ребята, которые получают меньше. Так вот, — закончил он решительным тоном, — или берите другого шофера, или вычеркивайте ковер с водкой!» Теперь я приведу официальные данные. Из 97 шо­феров, работающих в одном отряде с Пироговым, за­работки распределяются таким образом, что, если действительно не прибедняться, можно сказать: деньги у шоферов есть. Водители тем не менее убеж­дены: за рабочий день, за семь часов, хороших денег не заработаешь». Спрашивается, в чем дело?   Почему такое противоречие со среднестатистическими заработками шофе­ров? А фокус, оказывается, в том, что... «Однажды Михаил Федорович сказал жене: «Буду приходить домой вовремя, буду меньше получать. Выбирай!» Ответа не последовало. С тех пор Пиро­гов в середине каждого месяца прикидывал: какой будет заработок? Если меньше того, на который рас­считывал, он задерживался на работе дольше, делал лишние рейсы, или брал прицеп, или просил вклю­чить его в график на воскресенье. Фактически он си­дел за двумя, а то и за тремя баранками. Считайте: собственно машина — раз, прицеп — два и полторы-две смены в сутки — три. Это очень трудно...»[2] Еще бы! Мне стало понятно, почему Пирогову не­когда учиться, почему у него постоянные скандалы с Марией Никаноровной, почему он так ревностно сле­дит за техническим состоянием машины, своей кор­милицы, и отчаянно ругает легкомысленного смен­щика, действительно зарабатывающего пресловутые «среднестатистические», и хитрит с начальством, а начальство — с ним, ведь сверхурочные законом запрещены, но обе стороны, будучи «счастливыми», часов «не замечали» и т. д. Сделаем вывод   Хорошо ли, что очеркист не испу­гался «мешающей детали», не отсек ее и не выбросил вместе с ковром и поллитровкой, хотя она и грозила спутать одну из запрограммированных мыслей? Да, хорошо. А мысль, не Бог весть какая, была: посколь­ку шоферы зарабатывают мало, их безусловную лю­бовь к профессии надо объяснять вовсе не меркан­тильными соображениями, а тем, что машина, воз­можно, дает ощущение физической свободы, относи­тельную самостоятельность, скорость передвижения, общение с дорогой, смену впечатлений. Так что же?   «Мешающая деталь» поломала эту маленькую составную общей концепции, разрушила ее? Ничуть. Скорее, подтвердила, укрепила и даже углубила. За­рабатывая не 130, а 170—200 рублей в месяц, шоферы тратили столько сил и трудились с такой нагрузкой, что давно бы бросили шоферское дело, если бы дер­жались только за деньги. Стало быть, не отвергнув «мешающей детали», мы с ее помощью проникли в суть профессии поглубже, узнали много скрытых под­робностей, окунулись в густой человеческий быт. Убежден, верную концепцию никакие «мешающие детали» не в силах поколебать, и потому не нужно от них отказываться   Более того, если концепция верна, никакие детали не могут ей быть «мешающими», Ну а если реальная действительность все же ломает наше предвидение, то грош ему цена, такому предвиде­нию, туда ему и дорога. А. Аграновский, размышляя о «мешающих деталях», однажды вспомнил слова Шерлока Холмса: «Побочные обстоятельства бывают иногда так же красноречивы, как муха в молоке». В нашем журналистском деле очень важно опреде­лить, где «молоко», а где «красноречивая муха», и ни при каких случаях, жертвуя молоком, не выбрасы­вать вместе с ним красноречивых мух. Только нельзя обманывать читателя, нельзя вводить его в заблуждение. Чем быть предвзятым, лучше быть послевзятым. В.Г. Белинский в свое время пи­сал: «Часто путешественники вредят себе и своим книгам дурною замашкою видеть в той или иной стране не то, что в ней есть, но то, что они заранее, еще у себя дома, решились в ней видеть, вследствие односторонних убеждений, закоренелых предрассуд­ков или каких-нибудь внешних целей и корыстных расчетов.   Нет ничего хуже кривых и косых взглядов, нет ничего несноснее искаженных фактов. А факты можно искажать и не выдумывая лжи... стоит только обратить внимание преимущественно на те факты, которые подтверждают заранее составленное мне­ние, закрывая глаза на те, которые противоречат этому мнению»[3]. Итак, квинтэссенция   В тему нельзя врываться, в нее надо входить медленно, размышляя; в итоге размышлений должна создаваться концепция — мыслительная модель будущего произведения, свободная от предвзятости; предвзятость — плен для журналиста, концепция — его свобода; если концепция, повторю, верна, для нее не существует «мешающих деталей», если ошибочна — все детали для нее «мешающие». Вспомните Пушкина: Промчалось много, много дней С тех пор, как юная Татьяна И с ней Онегин в смутном сне Явилися впервые мне, — И даль свободного романа Я сквозь магический кристалл Еще не ясно различал.[4] Переведем на наш профессиональный язык: тема, впервые явившаяся журналисту, не мешает и не дол­жна мешать его свободному роману, даль которого газетчик хоть и различает, но пока еще не ясно. Од­нако да здравствует главное — концепция, тот са­мый магический кристалл, с помощью которого и че­рез который можно разглядеть любые дали докумен­тального повествования. Прошу заметить, что наш разговор о концепциях, предвзятости и «мешающих деталях» ведется отнюдь не во имя демонстрации гибкости ума или способно­сти виртуозно жонглировать терминами. Разговор этот должен обнажить перед молодыми журналиста­ми метод работы современного газетчика и суть ме­тода, заключенную в такой объективности, которая освобождена от предвзятости, этой родной сестры конъюнктурщины, но не освобождена от трезвого, реалистичного и принципиального подхода к явлениям действительности   Оглавление