Варианты «Прошу вас разобрать мое заявление по существу закона, — написал в редакцию старший лейтенант милиции М-дов, житель одного из городов средней полосы. — Мною выявлены грубые нарушения учеб­ного заведения района, которые не соответствуют правилам воспитания подростков, в частности...» И далее М-дов сообщает, что директора нескольких школ города перевели в вечерние школы несовершен­нолетних детей, что, естественно, незаконно. Кроме того, в письме сообщается, что в городе совершенно бездействует «базарком», то есть базарная комиссия, из-за чего происходят нарушения правил торговли, совершаются систематические хищения на стеколь­ном заводе и ведется слабая воспитательная работа с молодежью, которая «идет на групповые преступле­ния по ст. 117 УК РСФСР». Затем автор в нескольких словах рассказывает о себе: «Работаю участковым уполномоченным, являюсь отличником милиции, на­гражден двумя Почетными грамотами, радиоприем­ником «Нева», фотоаппаратом марки ФЭД-3 и два раза денежной премией, никаких взысканий не имею за все 24 года и 3 месяца службы в МВД СССР». И на­конец, квинтэссенция письма: «Обо всех нарушениях я докладывал руководству, но тов. Ш-фов вызвал меня к себе и, вместо того чтобы принять меры и реагиро­вать, стал угрожать: «Кто вы такой, чтобы вмешивать­ся?!» На основании изложенного тов. Ш-фов шантажи­рует меня и хочет избавиться. А на моем участке про­живает 18 тыс. населения, работает более 50 тыс. ра­бочих, имеются школы, профтехучилища, больницы, фабрики и заводы». Письмо, прямо скажу, — безрадостное. Надо «реа­гировать». Так что же, в путь? В путь, но сначала — по вариантам концепций и поворотов тем. Вариант первый. Совершенно неожиданно может возникнуть замысел написать о педагогической бес­помощности учителей, в результате которой они вы­нуждены переводить несовершеннолетних учеников в вечерние школы, не умея с ними справиться и созна­тельно идя на обман с их трудоустройством (рабо­та — непременное условие учебы в «вечерке»). Если из письма М-дова выделить именно эту тему, необходимо получить ответы на следующие вопросы. Почему беспомощны педагоги? Это результат их конкретной профессиональной непригодности или особенной запущенности детей? Или следствие «процентомании», пока еще торжествующей в наших шко­лах? Или причина в слабости педагогической науки вообще? Какой тип педагога способен сознательно идти на «липу» с трудоустройством несовершенно­летних, не считаясь с нравственными издержками явления, отражающимися и на детях, и на взрослых? Впрочем, может быть, само избавление школы от трудновоспитуемых подростков справедливо, только делать это надо без обмана, на законных основаниях? И т. д. Возможен такой подход к письму М-дова? Да, возможен. Но есть несколько «против», в которых сле­дует разобраться. Во-первых, автор письма оказывается как бы за пре­делами проблемы, он не нужен журналисту, не инте­ресен ему и «вылетает» из будущего материала. Стало быть, М-дов превращается в «наводчика» — челове­ка, давшего адрес, и это не вполне этично по отноше­нию к автору письма, который просит у газеты помо­щи, Во-вторых, тема, связанная с педагогической беспо­мощностью, нам давно известна, не нова, не является открытием. Следовательно, надо хорошенько поду­мать, актуальна ли она именно сегодня? И наконец, стоит ли за нее браться на материалах, сообщенных М-довым? То есть адрес-то есть. А писать нужно ли? Не рано? Или уже поздно? Обращаю внимание на то, что сама прикидка возможности газетного выступле­ния уже есть процесс выработки концепции, ее «нуле­вой цикл», ее первый этап. Не рано ли писать? Сам факт перевода детей в ве­черние школы, возможно, и есть результат профессио­нальной беспомощности педагогов. Но у беспомощ­ности много объективных причин. Практически от­сутствует наука о воспитании, все еще идет война среди ученых по поводу идей Сухомлинского, Шата­лова, Иванова, Шапиро, Ильина и других педагогов. Короче говоря, не угробим ли мы тему, взяв ее не с того конца, путая причину со следствием? А если уж браться, то надо обнажать всю проблему, а это уже — не две или три провинциальные школы, это — Акаде­мия педагогических наук, Министерство просвеще­ния и соответствующие научно-исследовательские институты. Если уж браться, то не время ли поставить вопрос о реформе образования вообще? Факт, сооб­щенный в письме, — всего лишь иллюстрация к ши­рокой постановке проблемы, и иллюстрация довольно туманная, не характерная, излишне «периферийная». Возможно, факт и надо сохранить на всякий случай, проверив его с помощью элементарного телефонного звонка или «попутно», но специально ехать в команди­ровку только во имя проверки нет смысла, тем более что мы теряем на этом повороте темы автора письма М-дова. Вывод: даем отставку первому варианту как основному Вариант второй. Ход мыслей таков: «обыкновенный» участковый милиционер, а из-за чего конфликт с ру­ководством? Из-за того, что он вмешивается в дела школьников и педагогов, в дела «базаркома», в работу с молодежью, в кражи на стекольном заводе, к кото­рым, будучи участковым, а не следователем, не имеет прямого отношения. Иными словами, занимается явно не своим делом, берет на себя обязанности «не по Должности». Что им движет в таком случае? Харак­тер? Непримиримость ко всему неправильному и не­законному? Почему и как образовался подобный тип человека? Допустим, что профессия милиционера за двадцать четыре года могла бы притупить у М-дова болезненное восприятие несправедливости примерно так же, как может притупляться у врачей чувство со­страдания к больным и родственникам больного. Но нет, конфликт М-дова с руководством свидетельствует о том, что он не только не утратил непосредствен­ности в восприятии окружающей его действительности, но и сохранил какое-то наивное-пылкое отноше­ние к несправедливости. Феномен? Или есть логика, есть закономерность в становлении подобных челове­ческих характеров? Это интересно. «Характер и профессия», по «должности или по сути» — при таком повороте темы мож­но уделить основное внимание автору письма, его био­графии, исследованию его характера, мотивов его по­ступков, как, впрочем, и психологии его противников и мотивов его врагов. Тогда придется в попытке найти истоки явления по винтику разбирать механизм рож­дения человека-борца. Стало быть, надо будет за­ранее порыться в специальной литературе, и даже ху­дожественной, чтобы получше вникнуть в проблему, Вывод: тема, достойная внимания. Вариант третий. Еще один аспект: как относятся к автору письма те самые «18 тысяч населения», что проживают на его участке? Как воспринимают люди борьбу М-дова за справедливость, если учесть, что кое-кому эта борьба приносит или может принести неприятности, переживания за себя и близких и даже горе? Как относятся те, которые могут пострадать из-за активной деятельности участкового? И между тем, по законам высшей справедливости, они, возможно, все-таки полагают М-дова «своим», а не «чужим»? Чрезвычайно любопытный поворот темы? Взять бы и обойти десятка полтора семей, уже «пострадавших» из-за М-дова, и столько же, «выигравших» в результа­те его вмешательства. Посмотреть, поддерживают ли люди своего участкового? Если «да», значит, у автора письма есть надежная опора, по крайней мере в борь­бе с бездеятельным руководством. А если нет — по­пытаться понять, почему в таком случае руководители вот уже двадцать четыре года терпят человека, на­стырно работающего во имя справедливости. Вывод: берем такой поворот на вооружение Ну что, пожалуй, достаточно, хотя все варианты далеко не исчерпаны, да и каждый из намеченных к тому же не доведен до кондиции, Но для нас важен ход размышлений, процесс создания концепций, важ­на методология работы. Добавлю к сказанному еще два «узелка на память». 1. Даже взяв за основу, положим, хозяйственную, пе­дагогическую или производственную «проблемы», журналист обязан рассматривать ее с этической сто­роны, раскрывать отношения людей, потому что пи­шет не инструкцию, а очерк. А это значит, что, остановившись, к примеру, на пер­вом варианте, то есть на беспомощности педагогов, мы никак не обошлись бы без школьников, их родите­лей, других педагогов, методистов, директоров орга­низаций, куда формально зачислялись «на работу» подростки, и т. д. Так, спрашивается, почему же мы решили, что автор письма окажется за пределами проблемы и будущего очерка? Другой вопрос, как уда­стся органически вписать личность этого человека в столь далекую от него проблему, как придать пове­ствованию нравственный поворот, каким образом убе­дить читателя в том, что простой милиционер оказал­ся сознательнее иных педагогов, не способных оце­нить безнравственность незаконных переводов детей из школы? Но это, как говорится, уже из другой оперы. 2. Вряд ли можно рассчитывать на то, что будущий материал «на равных» вместит в себя все придуман­ные варианты: и тему педагогической беспомощности Учителей, и поворот со «своим» и «чужим», и «профес­сию и характер» и прочее, до чего при желании мож­но было бы еще додуматься. Потому что любой очер­ковый материал, мне кажется, может держаться в га­зете только на одном стержне — главной теме, ос­тальные должны всего лишь ее поддерживать, но не более. А зачем тогда было выдумывать столько вариантов? Вопрос логичен. Отвечу. Во-первых, они давали направление поиска, и не одно, — с тем чтобы, выбрав главное, именно на нем сконцентрировать мысли. Во-вторых, обилие вариантов только «плюс»: не «эта» тема, так «другая» выстрелит, и журналист готов к ней заранее. Собственно, в чем профессионализм журналиста? Полагаю, в умении не возвращаться из любой командировки без материала   Оглавление