О доводах и резонах

Поскольку главная задача художественной докумен­талистики, как мы уже говорили, — участие в форми­ровании общественного мнения, а также необходимость будить общественную мысль, логично добавить к сказанному, что будить мысль можно только с помощью мысли. Стало быть, наряду с пейзажем, диало­гом, портретом, композицией и прочими компонента­ми жанра составным его надо считать и мысль, при­чем составным обязательным, без которого жанр про­сто не будет существовать, чего не скажешь, между »прочим, о других компонентах.

«Мысль — корень публицистики. Хорошо пишет не тот, кто хорошо пишет, а тот, кто хорошо думает»[15] — эти слова принадлежат Анатолию Аграновскому, и я благоговейно к ним присоединяюсь. В нашей работе действительно важно количество и качество мыслей на квадратный сантиметр текста. Современному читателю интересны не столько наши выводы, сколько ход наших размышлений, который и делает выводы убедительны­ми, а все произведение достоверным. Читателю нужны резоны и доказательства, и тогда он сам решит, как ему быть, что ему делать, за что заступаться и против чего возражать.

Напомню А. Пушкина: «Всегда были те, кто говори­ли: «Это хорошо, потому что прекрасно, плохо — по­тому что скверно», — и отселе их не вытащишь»[16]. Разговаривать так с сегодняшним читателем равно­сильно ловле рыбы на заклинания, а не на крючок. Еще В. Маяковский восклицал: «Ору, а доказать ниче­го не могу»[17], и это в его время, в двадцатые и тридцатые годы, когда сила голоса могла заменить довод, и то, как мы знаем, не всегда. Что же говорить о сегодняшнем дне, который дал нам ясно понять, что основная сила журналистики — это прежде всего ее убедительность и доказательность. Сегодня даже кри­тика в директивной форме не проходит: ее выслуши­вают и, если она бездоказательна, ею элементарно пренебрегают. Кончилось время, когда одно упомина­ние фамилии человека в газете в негативном или позитивном плане могло либо вознести его до небес, либо низвергнуть в пучину тяжких испытаний. Сегодня нет редакции, в которой не трубили бы общий сбор, обсуждая вопрос, как повысить действенность критических выступлений,

Не создается ли у вас, коллеги, впечатления, что критика нынче стала малодейственной вообще? А ес­ли создается, как должно нам оценивать это обстоя­тельство? В конце концов, если слабая доказатель­ность приводит к малоэффективности газетных пуб­ликаций — это ли не показатель растущего уровня нашей демократии? Читатель нынче выражает откро­венное желание сначала проверить нас, а уж потом нам поверить, и в этом смысле, смею заметить, наши интересы совпадают с читательскими: куда интерес­ней работать, если необходимо искать, а не выдавать готовые рецепты.

Если мы действительно намерены будить обще­ственную мысль, можно ли и нужно ли делать это в приказном порядке, да еще при помощи крика и вос­клицательных знаков?

Мы не разбудим ее, а лишь напугаем.

А что такое, позвольте спросить, «доказательность», что мы должны понимать под «убедительностью»? Прежде чем ответить на вопрос, расскажу весьма поучительную историю. Дело было во время войны. Ге­роя истории, работавшего во фронтовой газете, а ныне довольно известного журналиста, я не называю только потому, что не уверен, насколько точно изложу собы­тие. Итак, однажды, вернувшись с передовой, он, из­мученный и усталый, написал в номер маленькую ин­формацию и лег спать. Информация была примерно такая: «В ночном бою за высоту у деревни А. рота под командованием старшего лейтенанта М. уничтожила около батальона фрицев, столько-то боевой техники и захватила в плен столько-то вражеских солдат. В сражении отличились...» и т. д. Вскоре уснувшего корреспондента разбудил редактор газеты и сказал: «Умоляю тебя, соберись с силами и быстренько сде­лай из информашки очерк, у нас давно не было очер­ка!» Повертев в руках уже отпечатанный на машинке текст, молодой журналист почесал затылок, подумал, потом, наверно, с тоской посмотрел в окно, от руки дописал несколько слов и вновь укрылся шинелью, уверенный в том, что дело сделано, Редактор потрясенно читал: «Тихо мела поземка... В ночном бою за высоту у деревни А. рота под командованием старше­го лейтенанта М. уничтожила...» С тех пор в этой фронтовой газете, а с ее легкой руки и во многих дру­гих слово «очерк» было изъято из лексикона. Когда корреспонденты отправлялись на задания, они спра­шивали редакторов: «С «поземкой» писать или без «поземки»?» — «Репортаж!» — положим, заказывали редакторы. «А может, лучше с «поземкой»?» — стало быть, очерк.

Так вот, с «поземкой» писать нельзя. Всегда было стыдно это делать, а сегодня тем более. К сожалению, еще не все журналисты понимают это и потому носят в ножнах слишком легкие перья. Совсем недавно, в феврале 1984 года, я с удивлением обнаружил в одном весьма уважаемом центральном журнале материал под рубрикой «Очерк», который, представьте себе, так даже и назывался «Поземка», да и по содержанию был написан рукой человека из числа тех, которых Б.Н. Агапов называл «публицистами в кавычках». Они заменяют или скрывают свое безмыслие акварельны­ми красками, ложными портиками, кр-р-расотами стиля, всевозможными «поземками» и, как писал Ага­пов, «выкамаривают пейзажи и петушатся стандарт­ной патетикой». Между тем еще в тридцатых годах А. Диковский заметил, что «проблема распределения сапог в третьем квартале не нуждается в раскраске». Оружие настоящего журналиста — цифра, довод и факт, что, конечно же, не исключает, а, скорее, пред­полагает пользование сочным языком, диалогом, «работающей» композицией и при этом обязательное ве­дение читателя путем своих мыслей.

В дневнике Л. Толстого есть такие слова: «Художник для того, чтобы действовать на других, должен быть ищущим, чтобы его произведение было исканием. Если он все нашел и все знает, и учит... он не действу­ет. Только если он ищет, зритель, читатель сливаются с ним в поисках»[18].

Вот так мы и вернулись на круги своя: к выводу о том, что без мысли мы — пусты.

И вновь я должен сказать, что замечательная плеяда современных мыслящих и ищущих журналистов, та­ких, как Ю. Черниченко, С. Соловейчик, И. Васильев, А. Левиков, А. Злобин, Л. Графова, А. Ваксберг, А. Агра­новский, Е. Богат, А. Борин, А. Стреляный и многие, многие другие, родилась не на пустом месте. Были В. Овечкин, Е. Дорош, М. Кольцов, А. Диковский А. Зорич, А.Д. Аграновский, А. Агапов, а им предшествовали Г. Успенский, И. Бунин, В. Короленко, А. Чехов...

Понимаю, что у каждого времени свои пристрастия и кумиры — литература и журналистика тоже отда­ют предпочтение тем или иным «именам»; список со­временных лидеров я мог бы вам предложить, но, пока его составлю, он не раз изменится — и в моем, и в вашем представлении. Какие-то имена останутся, а какие-то отправятся на «заслуженный» (или не очень) покой.

Пустое это занятие, тем более я до сих пор не знаю четкой границы между популярностью, известностью и модой: все эти понятия не кажутся мне синонимами таланта или просто способности. Перед нами маячит что-то мистическое и, одновременно, очень простое, как дважды два: там действуют свои законы и тайны, постигать которые мы сейчас не будем. Читатель сам может укоротить или дополнить предложенный мною список имен: а то и вовсе забраковать; в каком-то смысле он всегда будет точнее и справедливее автора

Оглавление