Стертые границы и критерий жанра В «Кратком словаре литературоведческих терминов» Л. Тимофеева и А. Венгерова сказано: «Очерк отлича­ется от романа, повести и рассказа тем, что в нем точно отражается событие, изменить которое автор не вправе, прибегая к вымыслу». Критерий, таким образом, вроде бы найден: есть вы­мысел — нет документалистики, нет вымысла — она! И не будем придираться к формулировке, содер­жащейся в словаре, на то он и «краткий». Замечу только, что к вымыслу и домыслу мы еще вернемся и, надеюсь, увидим, что кроме беллетристов к ним при­бегают самые «отпетые» документалисты. Однако это обстоятельство ничуть не портит «чистоты» докумен­тального жанра. Почему не портит? Потому, наверное, что важен результат, достигаемый автором произве­дения, а не средства, с помощью которых этот резуль­тат достигается. Много перьев было поломано в ожесточенных деба­тах, посвященных этому вопросу. Сошлюсь на три, весьма характерных, мнения. Ефим Дорош делил всю литературу на «художественную» и «деловую», относя к последней дневники, воспоминания, научно-по­пулярную литературу и еще, как он писал, «информаци­онную журналистику». И. Андроников применил тер­мин «жанр научного поиска», полагая, что сам работает в этом жанре («Загадка Н. Ф. И.», «Портрет») и кро­ме него А. Ферсман и И. Крачковский («Заниматель­ная минералогия», «Воспоминания о камне»). Лично мне импонирует третье мнение, однажды высказан­ное в ходе дискуссии о месте и значении документа­листики одним известным писателем: художествен­но-документального жанра вообще не существует, как не существует жанра художественно-вымышленного, а есть жанр талантливый и жанр бездарный! В конце концов, все жанры хороши, кроме одного: скучного! «...Так как я не красноречив и даже не великий писа­тель, то, не рассчитывая на свой стиль, стараюсь со­брать для своих книг факты»[1]. Стендаль, которому принадлежат эти слова, в силу своего истинного ве­личия мог позволить себе подобное кокетство. Мы не можем. Нам следует работать на уровне предъявляе­мых к журналистике требований и не искать снис­хождения читателей по части художественной. Тем более что за последние десятилетия что-то реши­тельно изменилось в мире, и документалистика, обре­тя невиданную популярность, стала успешно конкури­ровать с беллетристикой. Явление это феноменаль­ное, — впрочем, ему есть, наверное, объяснение, — и не учитывать его нельзя. Что сегодня читают и смотрят в мире?* «Закон Паркинсона» и публицистику У. Тойфлера. «Аэропорт» и «Отель» А. Хейли. «Дневные звезды» О. Берггольц, «Ледовую книгу» Ю. Смуула. Мемуары У. Черчилля и Г. Жукова. «Ярче тысячи солнц» Г. Юнга. «Путеше­ствие на «Кон-Тики» Т. Хейердала, «Обыкновенное убийство» А. Капоте, «Брестскую крепость» С. Смир­нова, «Дневник» А. Франк, «Солдатские мемуары», «Живые и павшие» в Театре на Таганке, «Обыкновен­ный фашизм» М. Ромма — список можно продолжить. Кино, театр, телевидение «ударились» в документали­стику. Изобретен метод «скрытой камеры», который называют еще «подглядыванием в замочную скважи­ну», что более характерно для натурализма, нежели для реализма, но это тот самый нормальный перегиб, свидетельствующий о том, что процесс идет, явление имеет место; документалистика наступает по всей линии фронта! Художники куда чаще, чем прежде, предпочитают «Девочке с персиками» героиню труда в персиковом саду. Композиторы пишут документаль­ные оперы, в которых поют ученые с именами и члены правительства. На сцене МХАТа горят мартены, еще чуть-чуть, и актеры, играющие в «Сталеварах», будут выдавать готовую продукцию. И прозаики, пре­красно чувствуя новые веяния, стали рядить добрую старую беллетристику в документальную тогу, ища более надежный и короткий путь к читателю. В. Бого­молов снабжает повесть «В августе сорок четверто­го...» вымышленными документами, сделанными «под» реальные, Е. Евтушенко пишет «Братскую ГЭС», а потом «Маму и нейтронную бомбу», В. Солоухин — «Владимирские проселки», А. Вознесенский предва­ряет стихи документальными прозаическими вступ­лениями и комментариями, приближая поэзию к фак­ту. Чем вызвана документализация литературы и искус­ства? Трудно назвать все причины, но кое-какие позво­лю себе отметить. Во-первых, изменился читатель. При всей кажущей­ся однородности наш современный читатель все же ухитряется быть разным, что создает определенные трудности для литераторов, стремящихся, как мы зна­ем, дойти до каждого. При этом читатель стал обра­зованнее, культурнее, он может и хочет, он в силах разобраться сегодня во многом сам, только ему надо дать правду, то есть документ, информацию, — дать пищу для ума. В силу именно этой причины намети­лась «всеобщая тяга к объективности»[2], как сфор­мулировал явление переводчик и публицист Л. Гинз­бург. Во-вторых, нельзя не учитывать научно-технический прогресс, который привел к развитию средств связи, к совершенствованию магнитофонов, кино-, фото- и телеаппаратуры. Все это не только способствует, но про­сто-таки толкает к фиксации событий, делающей фанта­зию бессмысленной. В-третьих, если характерным признаком докумен­тального жанра было когда-то, по выражению Е. Дороша, «писание с натуры», то, возможно, сегодняшняя всеобщая документализация есть естественное разви­тие реализма как творческого метода? То есть в срав­нении с минувшим реализмом «похожести» нынешний реализм должен быть документальным? Впрочем, это теоретический вопрос, в дебри которого я не рискну забираться, но и не наметить его тоже не могу: а вдруг кто-то подвигнется на дальнейшие размышле­ния? В-четвертых, наш читатель, мне кажется, имеет особые основания проявлять повышенный интерес к документальному жанру. Говоря так, я, прежде всего, имею в виду «голод» по дневникам и документальным свидетельствам об исторических событиях малоизве­стных и некогда даже скрытых. Кроме того — война. Какова судьба неудавшегося десанта в Керчи, кто та­кой легендарный партизан Батя, каковы подробности Нюрнбергского процесса, как действовал в тылу у врага Кузнецов, что случилось с группировкой наших войск под Старой Руссой, каким образом удалось спа­сти «золотой эшелон» во время Гражданской войны, какова истинная история «Брестского мира» — сколь­ко тайн и вынужденных сокрытий становится сегодня явными! Что же получается? Авторитет и сила документа привели к тому, что даже «чистые» прозаики не могут устоять перед искушением замаскировать беллетрис­тику «под» документ, тем самым размывая границы между жанрами. Я думаю, не всегда легко распоз­нать, имеем ли мы дело с рассказом или очерком, по­скольку проза может основываться на реальном фак­те, а очерк — не пренебрегать вымыслом. Не грешно повторить, что современного читателя волнует, мне кажется, не то, какими средствами пользуется литератор, а к какому результату прихо­дит. Иными словами, главным критерием становится не мера вымысла, а степень достоверности, — крите­рием не только документалистики, но и прозы. Старый спор о «допустимых размерах художественного обобщения», как говорят специалисты, то есть спор о величине вымысла, возможного в очерке, сегодня не кажется мне актуальным. Важно другое: верит или не верит читатель автору. Если из-под пера литератора выходит ложь, читателю безразлично, как эта ложь называется — очерком или рассказом. Но если мы, документалисты, не пренебрегая вымыслом и обоб­щением любой величины, говорим читателю правду, тот принимает ее без всякого деления на жанры. У Л. Н. Толстого в «Войне и мире» есть сцена, в кото­рой действуют реальные исторические герои — Ку­тузов, Барклай, Багратион и другие — и герои вы­мышленные, например девочка, сидящая на печке во время знаменитого совета в Филях. Что это такое с точки зрения жанра? Кутузов — художественное ос­мысление реального образа, девочка — художествен­ный образ в чистом виде, всего лишь претендующий на реальность существования. А в итоге? Достовер­ный сплав, которому мы, читатели, верим. И. Бунин пишет рассказ «Дело корнета Елагина». Но прототип Елагина — конкретный герой, фамилия ко­торого на самом деле Берсенев, у Бунина — актриса Сосновская — в жизни — реальная актриса Висновская: писатель берет за основу произведения факт, имевший место в действительности, при этом сте­пень его писательского вмешательства такова, что ему удалось не переборщить с домыслами. Спрашива­ется: «Дело корнета Елагина» — рассказ или очерк? По степени достоверности, не сомневаюсь в этом ни на секунду, это настоящая документалистика. Во вся­ком случае, я верю происходящему в художественном рассказе Бунина больше, чем «правде» иных, мнимо документированных, современных повестей о реаль­но существующих людях. Можно продолжить перечень авторов из далекого и близкого прошлого, заложивших — не сегодня, а вче­ра! — основы правдивой отечественной литературы. В этот перечень вошли бы А. Радищев с «Путешестви­ем из Петербурга в Москву», А. Пушкин с «Капитан­ской дочкой», Ф. Достоевский с «Записками из Мертво­го дома», Г. Успенский с «Нравами Растеряевой улицы», А. Чехов с «Островом Сахалин», А. Гончаров с «Фрега­том «Паллада», А. Серафимович с «Железным потоком», Д. Фурманов с «Чапаевым», Н. Островский с «Как зака­лялась сталь», А. Макаренко с «Педагогической по­эмой», А. Фадеев с «Молодой гвардией», Б. Полевой с «Повестью о настоящем человеке», В. Овечкин с «Рай­онными буднями», А. Твардовский с поэмой «За да­лью — даль» и т. д. Это — беллетристика? Документалистика? Волнует ли нас, читатель, мера вымысла в этих произведени­ях? Мы взволнованы степенью их достоверности, уровнем их художественности! «Начиная с «Мертвых душ» Гоголя и до «Мертвого дома» Достоевского, — писал Л. Толстой, — в новом периоде русской литературы нет ни одного художе­ственного произведения, немного выходящего из по­средственности, которое бы вполне укладывалось в форму романа, поэмы или повести»[3]. Нет, не сегодня родился жанр, который можно ус­ловно назвать «документальной прозой» или «художе­ственной документалистикой». В силу некоторых ис­торических причин он мог иметь взлеты и падения, стало быть, надо считать, что нынче этот жанр всего лишь возрождается, и не на пустом месте. У него — свои законы и традиции, уже давно сложившиеся. В. Шкловский прав, когда говорит, что «деятели ис­кусства опираются на творческий опыт предшествую­щих поколений, на существующую форму, наследуют их, Но в старой форме, — говорит он далее, — не все­гда можно выразить новое содержание. Старая форма не остается неизменной, а развивается, обогащается. Действительные причины этих поисков всегда коре­нятся в новом содержании»[4]. Когда и почему появилась в нашем обществе потребность в новом содержании документальной лите­ратуры, мы уже говорили. Так или иначе, но жанр живет и его популярность несомненна. Печалит лишь то обстоятельство, что, увлекаясь теоретическими спорами о месте и значении художественной доку­менталистики, далеко не все очеркисты пришли к ощущению своей органической связи с беллетристи­кой, из-за чего слабо используют великое наследие прошлого. Добавлю к сказанному, что лично мне глу­боко импонирует отношение к очерку как к род­ственному прозе литературному виду. Подобно тому как в смешанных браках рождается полноценное потом­ство, подобно тому как на стыке наук совершаются выдающиеся открытия, — подобно этому, быть мо­жет, на стыке прозы и документалистики и рождает­ся новый литературный жанр, способный, на мой взгляд, обеспечить его истинный расцвет, дать наи­высший уровень достоверности и соответствовать возросшим требованиям современного читателя. [1] Стендаль. Собр, соч.: В 15 т. Т. 7. М., 1959. С. 286. * Речь идет о 70-х годах [2] Гинзбург Л. Вопросы литературы. 1966. № 9. С. 21 [3] Толстой Л.Н. Полн. собр. соч., Т. 13. С.55 [4] Шкловский В.Б. Заметки о прозе русских классиков. М., 1953. С. 12 [5] Цит. по: Вопросы литературы. 1966. Na 9. С. 29 [6] Цит. по: Комсомольская правда. 1968. 17 ноября [7] Добролюбов Н. Цит. по памяти [8] Галлай М, Цит. по памяти [9] Горький Н. Собр. соч.: В 30 т. Т. 25. М., 1953. С. 86 [10] Сенека. Письма. М., 1977 [11] Горький М. Литературно-критические статьи. М., 1937. С. 587—589 [12] Чернышевский Н. Полн. собр. соч.: В 16 т. Т. 11. М., 1949, С. 277 [13] Аристотель. Поэтика. М., 1958. № 4. С. 67 [14] Аграновский А.Д. Очерки разных лет. М., 1960. С. 107 [15] Аграновский А. Журналист. 1967. С. 15 [16] Пушкин А. Цит. по памяти [17] Маяковский В. Цит. по памяти [18] Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. Т. 34. М., 1952 [19] Богат Е. Чувства и вещи. М., 1975. С. 73 [20] Олеша Ю. Повести и рассказы. М., 1965. С. 502 [21] Паскаль Б.//Вопросы литературы. 1966. № 9. С. 47   Оглавление