Альманах «Вымпел», Москва 1999 Соколов А.А. Супер-крот ЦРУ в КГБ - версия разведчика Дело Артамонова (Ларка) Глава 1. Встреча с агентом В ноябре 1966 года меня пригласил резидент: - Тебе Попов уже говорил о предстоящей работе? Так вот, получишь на связь завербованного весной агента Ларка. Он работает в аналитическом подразделении РУМО. Вербовал его Кочнов, который для этой цели выезжал к нам. Ларк в перспективе ценный агент, его надо проверить и "раскрутить", чтобы он заработал на полную мощь. Будь крайне осторожным и внимательным. Знай - он на контроле у начальника разведки. Все вопросы по нему докладывать будешь мне лично. С Игорем Кочновым в Москве я работал в американском направлении ПГУ. Он окончил Московский государственный институт международных отношений, блестяще владел английским, имел опыт работы за границей - три года находился в Пакистане под прикрытием атташе посольства. Среди "чистых" дипломатов посольства некоторые были его однокурсниками. Соломатин симпатизировал Кочнову и прилагал немалые усилия, чтобы оставить его в резидентуре для работы с Ларком, но Центр по каким-то причинам не согласился. Я поддерживал с Кочновым только служебные отношения. Он предпочитал знакомства с имеющими "вес" людьми. Был вхож, как сам рассказывал, в дом академика Глушко [23], создателя жидкостных ракетных двигателей, установленных в то время на всех советских космических ракетах. Всячески добивался расположения Соломатина ещё до его выезда резидентом в Вашингтон. Это не было секретом для сотрудников направления. --------------------- 23. Глушко Валентин Петрович (1908 - 89), ученый, один из пионеров ракетной техники и космонавтики. Создал первый в мире электротермический ракетный двигатель (1929 - 33). Руководил разработкой жидкостных ракетных двигателей, использовавшихся на всех советских ракетах-носителях. (Прим, ред). . На первых встречах с Ларком мне нужно было наладить с ним личный контакт, подробнее выяснить, к какой секретной информации он имеет доступ на работе, известно ли ему что-либо новое об американской системе выявления и слежения за нашими подводными лодками Net Fish, которую США или собираются, или уже установили в 150 милях от западного и восточного побережий страны. Он по этому вопросу уже получил задание от Кочнова. Кроме того, надо будет дополнительно обучить его работе с тайниками, научить вести проверку и выявлять наружное наблюдение. Кочнов при встречах с ним объяснял, как обрабатывать тайники - делать закладки своих материалов и изымать из них наши задания, ставить и читать сигналы о проведении операции. С ним он успешно провел две пробные тайниковые операции. Мне ставилась задача перевести Ларка на безличную связь, личные встречи проводить лишь по мере необходимости не чаще трех-четырех раз в год. Для написания сообщений Кочнов передал ему тайнописную копирку третьей категории надежности. Центр и резидентура рассматривали Ларка как ценного и перспективного агента по спецслужбам противника и в работе с ним следовало строго соблюдать конспирацию. Попов ознакомил меня с подробной справкой на Ларка. Ларк (Артамонов) родился в 1926 году, гражданин СССР и США, проживает в вашингтонском пригороде Арлингтоне, штат Вирджиния, под фамилией Шадрин Николас Джордж, бывший капитан 3-го ранга. В тридцать лет стал командиром эсминца Балтийского флота, был одним из луч-ших и перспективных офицеров. В воскресенье 7 июля 1959 года изменил Родине, совершив побег в Швецию из польского порта Гдыня, где находился в составе советской эскадры. Под предлогом рыбалки вышел в море на служебном катере со своей любовницей двадцатидвухлетней красавицей полькой Евой Гурой, проживающей в США под фамилией Бланка. Как показал на следствии моторист катера Илья Попов, Артамонов приказал ему следовать в Швецию под угрозой применения оружия. Когда же они прибыли туда, то в присутствии официальных шведских лиц Артамонов настойчиво предложил Попову вернуться в Советский Союз, поскольку "на Западе ему делать нечего". Попов вернулся на родину. Артамонов и Ева Гура обратились к шведским властям с просьбой о политическом убежище. На четвертый день они его получили. В Стокгольме шведские спецслужбы передали их резидентуре ЦРУ - заместителю резидента Полу Гарблеру, работавшему под "крышей" посольства США. Забегая вперед скажу, что для Гарблера Артамонов явился значительным толчком в карьере, а позднее и причиной её стремительного крушения. Из Швеции ЦРУ переправило Артамонова, как обычно поступают в таких случаях с предателями из СССР, в ФРГ во Франкфурт-на-Майне на свою базу, где в течение месяца его опрашивали о советском флоте. Он сообщил все, что знал. Затем был доставлен в США, где ему предоставили политическое убежище, а в начале 60-х годов секретным специальным актом конгресса - американское гражданство. После получения им гражданства ЦРУ определило его на работу аналитиком в РУМО, в отдел, обрабатывавший разведывательную информацию по военно-морскому и гражданскому флотам СССР. На контрактной основе он работает также консультантом в советском отделе ЦРУ. Выступает с лекциями перед советологами, в военных и гражданских учебных заведениях по проблемам обороноспособности СССР. Увлекается охотой на гусей, любит охотничье оружие   Оформил [?] гражданский брак с Бланкой, которая, имея специальность зубного техника, ведет зубоврачебную практику на дому. В деньгах не нуждается. В Ленинграде проживают жена и сын, которым КГБ оказывало моральную и материальную поддержку. В 1959 году Военная коллегия Верховного суда СССР заочно приговорила его к расстрелу за измену Родине. Гражданства СССР лишен не был. При честной работе с нами предполагается выйти с предложением о помиловании. После вербовки передал через Кочнова в резидентуру заявление в Президиум Верховного Совета СССР, исполненное красными чернилами, с просьбой о помиловании, где писал: "...Годы, истекшие с момента совершения тягчайшего преступления, послужили мне тяжелым уроком. Сознательным закоренелым врагом своей Родины я никогда не был. Никоим образом не освобождая себя от ответственности за совершенное, прошу дать возможность искупить свою вину и, если я как-то смогу помочь моей Родине, затем вернуться домой". В середине лета 1966 года во втором письме, адресованном советской разведке и якобы написанном по его инициативе, просил поручить работу с ним в Вашингтоне Кочнову, к которому проникся "особым уважением и доверием". ...Конечно, такое неординарное обращение вызвало у меня определенное сомнение в его правдивости, но каких-либо комментариев я себе не позволил, тем более и от резидента их не получил - слишком велика была наша нужда в агентуре в спецслужбах США - и выражать "крамольные мысли" счел не ко времени. На встречах с Кочновым передал некоторые сведения о ЦРУ и РУМО. 20 ноября 1966 года в девять часов вечера я вышел на встречу с Ларком в пригороде Вашингтона Александрии около небольшого бара-ресторана, куда заходили местные жители после работы выпить по кружке пива и поболтать о жизни. Выброску в район встречи осуществлял Попов на своей машине. наружного наблюдения после интенсивной проверки мы не обнаружили. Все вроде бы шло по плану. Моросил мелкий дождь, стало совсем темно. Кругом ни души. Прошло минут пять, никого не видно. Ждать на одном месте стало небезопасно, можно вызвать подозрение. Делая вид, что хочу зайти в ресторан, подошел к входу, освещаемому тусклым светом, и стал читать меню, которое в таких небольших заведениях обычно вывешивается у входной двери. В этот момент неожиданно за спиной раздался торопливый мужской голос: "За сколько баксов здесь можно перекусить?". Я, мельком взглянув на стоявшего сзади человека, - одет он был ниже среднего достатка, - ответил, что, мол, где-то пятерки хватит. Он быстро зашел в ресторан. Спустя минуту увидел подходящего к ресторану мужчину в черном плаще, в котором по опознавательному знаку и приметам определил Ларка. Мы, как бы узнав друг друга, пошли навстречу. Обменявшись паролями, не спеша направились вдоль улицы. Завязалась спокойная беседа. Представившись (назвал вымышленное имя), я сказал, что вместо Кочнова работать с ним поручили мне. Поинтересовался, как он добирался до места встречи, проверялся ли, и рассказал, как можно выявить наблюдение за собой. Из разговора мне стало понятно, что проводить тайниковые операции Ларк пока не сумеет. Объяснил ему, что в интересах его безопасности встречаться будем редко и передавать сообщения он должен через тайники в тайнописи.   Он с этим согласился Ларк рассказал, что сейчас проводит анализ маршрутов плавания и мест постоянного нахождения наших рыболовецких судов вблизи территориальных вод Атлантического побережья США. РУМО, предполагая об их разведывательных целях, стремится определить конкретные задачи. Пока ведется рутинная работа, без привязки к американским военным объектам. От ЦРУ он заданий не получал. Лишь осенью выезжал на охоту на диких гусей с двумя своими друзьями - работниками советского отдела. Дал на них подробные характеристики. К проекту Net Fish пока его не привлекали, но он надеется принять в нём участие. Самому проявлять инициативу не принято. Каких-либо вопросов Ларк не задавал. После уточнения нового места встречи мы разошлись. Весь разговор длился около тридцати минут. Подозрительных моментов во время беседы и при возвращении домой я не обнаружил. Ларк произвел на меня впечатление рассудительного, не очень разговорчивого, волевого человека, внимательного и спокойного собеседника, культурного в общении. Внешне это был красивый мужчина - темноволосый, с правильными чертами лица, высокого роста, крепкого телосложения. Курил трубку, иногда сигареты. Утром следующего дня я подробно доложил о встрече Соломатину и Попову. Обсудили также неожиданное появление у входа в ресторан неизвестного человека, но сочли это случайным совпадением, так как контрразведке фиксировать меня такими действиями было неразумно. Краткое сообщение о встрече направили начальнику разведки Сахаровскому - о каждой операции с Ларком в течение всего периода работы с ним требовалось информировать руководителя ПГУ. Так состоялась моя первая в жизни встреча за рубежом с агентом советской разведки. И должен сказать, она принесла мне личное удовлетворение. За пять лет работы с Ларком в Вашингтоне провел более десяти личных встреч, а также множество тайниковых операций. Нет смысла рассказывать о содержании всех наших бесед или обо всех материалах, передаваемых через тайники. Остановлюсь в дальнейшем только на тех встречах и материалах, которые дали мне основание через несколько лет придти к однозначному выводу: Ларк с первых же дней вёл с нами двойную игру по заданию ЦРУ. Чтобы в дальнейшем не повторяться, отмечу весьма важный аспект в работе с ним. Это - тщательная подготовка к личным встречам. Много раз продумывал задание, отбирал наиболее важные в оперативном плане вопросы и, имея в виду, что встречи ограничены 30-40 минутами, продумывал, как их поставить перед ним, не показывая в отдельных случаях их важность для нас. Как правило, готовил пять-семь вопросов, что было много, если учитывать и его информацию, которая также обсуждалась. Задание давалось на три-четыре месяца вперед, и многое нужно было предусмотреть. Считаю, что скрупулезная подготовка к встречам позволила получить в итоге позитивные результаты. Да и отчёты составлять было легче.   Глава 2. Ларк не вызывает подозрений   Вторая встреча с Ларком состоялась в конце 1966 года в один из декабрьских вечеров перед Рождеством. Выброску вновь проводил Попов, но в тот раз не обошлось без приключений. Рождество к большой радости столичных жителей оказалось "белым" - снегопад продолжался всю ночь и весь день и на дорогах, которые никто не убирал, лежало много снега. Ехать без цепей на колесах машины, провести проверку и уложиться в график, чтобы попасть в нужное время к месту встречи, было практически невозможно - снег подтаивал на теплом асфальте, создавая тонкую корочку льда. Машина с автоматической коробкой передач буксовала, не развивала скорость и становилась малоуправляемой. Помучавшись изрядно на дороге, с трудом добрались до ближайшей бензозаправочной станции и купили противоскользящие цепи на задние колеса. Выброска была проведена в намеченное время. Ларк встретил меня приветливо. Сообщил, что РУМО усиленно интересуется нашим испытательным полигоном морских ракет в Феодосии. Он анализирует всю имеющуюся информацию и готовит новое задание для военной разведки. Подробно обсудили его отношения с сотрудниками ЦРУ, в том числе с работающими там по контракту русскими из числа перебежчиков военных лет. Он рассказал о знакомстве и своих отношениях с бывшими сотрудниками КГБ Голицыным и Носенко. По всем вопросам получил задание. Особое внимание я просил его уделить выявлению объектов интереса американских спецслужб в СССР. Подчеркнул, что нас также интересует подробная характеристика личного состава РУМО и ЦРУ. Детально обсудили вопросы дальнейшей связи, отработали процедуру проведения тайниковых операций. Передал ему новые места расположения тайников и выставления сигналов. Следующую личную встречу наметили провести через три месяца. Я был удовлетворен его информацией, пониманием наших заданий и готовностью их выполнять. Работа с Ларком в 1967-68 годах велась активно. Связь осуществлялась ежемесячно. Письменную информацию он передавал через тайники в тайнописи. Вся она имела контрразведывательный характер и давала представление о разведывательном интересе американских спецслужб к конкретным объектам, в том числе и оборонного значения, на территории СССР. По оценке Центра, представляла значительный оперативный интерес. Документальных материалов он не передавал. К программе Net Fish привлечен не был и информацией по ней не располагал. Тайниковые операции и встречи с ним проводились в вечернее время в окрестностях Вашингтона. Работал он четко, не допуская опозданий. Лишь раза два заставил меня изрядно поволноваться, когда выставлял сигнал о закладке, а в тайнике контейнера не оказывалось. По его словам, он попутал места. Несколько раз я подбирал тайники в не очень приятных для посещения лесных придорожных массивах, не учитывая, что осенью и зимой после шести вечера быстро наступает полнейшая темнота. Приходилось оставлять машину на обочине и медленно, опасаясь споткнуться, идти метров пятьдесят с вытянутыми вперед руками, чтобы не натолкнуться на что-то или, ещё хуже, на кого-то. Ощущения - не из приятных. Ларк закладку по времени проводил раньше, и у него моих проблем не возникало. Самым трудным оказалось в первые месяцы рассчитать время движения на проверочном маршруте, соблюдая легенду нахождения на нём, предусмотреть свои ложные действия, возможные заторы движения, при необходимости провести дополнительную проверку, чтобы приехать к тайнику точно в назначенное время или с разницей не более пяти минут. Тайники подбирались заранее за несколько месяцев. К месту закладки я никогда не подходил и выбирал его визуально с расстояния в несколько десятков метров. В резидентуре они наносились на карту и схему и передавались Ларку. Приходилось несколько раз испытать сильное нервное напряжение, когда на маршруте мною совершалась ошибка, и мне казалось, что я потерял дорогу и опоздаю сделать выемку. Проводить операцию по запасному варианту мне всегда представлялось весьма нежелательным и опасным для агента. В такие моменты у меня иногда непроизвольно начинала дрожать левая нога, но, заставляя себя думать, что приеду точно ко времени, я успокаивался, находил правильное решение и действительно приезжал в срок. Применение нестандартных и разнообразных приемов проверки гарантировали в любом случае выявление наружного наблюдения. Мои проверочные маршруты длились не менее трех часов. Наблюдения за собой не обнаруживал, но всегда предполагал, что оно ведется вторым эшелоном с применением оперативной техники в моей машине. Для того, чтобы разбросать бригады возможного наблюдения, в ряде случаев на маршруте имитировал броски писем в почтовые ящики, даже изымание контейнера из тайника, прием или подачу визуа-льного сигнала и проведение других разведывательных мероприятий. Иногда применял нелогичные действия на вроде бы логичном маршруте - тайник обрабатывал в конце маршрута, как бы возвращаясь домой после проведенной ранее операции. Проверке подвергал практически каждую машину, следовавшую за мной более трех-пяти минут. Особенно сложно это было делать в темное время суток, когда видишь только автомобильные фары. Главное, из чего исходил - сохранить агента. При личных встречах к операции привлекался один из работников резидентуры. С ним встречались на маршруте и после того, как мы оба убеждались, что за нами нет слежки, я пересаживался в его машину. Опять как минимум час-два, а иногда и меньше, проводили проверку - все зависело от обстановки и от маршрута - и после этого производилась выброска в районе встречи. Свою машину оставлял на какой-либо парковке. Надо отметить, что почти все сотрудники линии КР резидентуры имели опыт агентурно-оперативной работы в Союзе и этим во многом в положительную сторону отличались от работников других линий. Поэтому после освоения оперативной обстановки, на что уходило примерно месяцев шесть-восемь, они могли квалифицированно проводить различные разведывательные операции. Не сразу получалось все гладко, но оперативные успехи были у каждого. Все сотрудники КР оканчивали полный курс 101 школы, где подготовка по выявлению наружного наблюдения, как и по другим спецдисциплинам, велась на высоком профессиональном уровне. Как правило наружку обнаруживали в считанные минуты. Не раз с глубокой благодарностью вспоминали своих наставников из "семерки". Глава 3. Несостоявшаяся вербовка   Несмотря на то, что у меня на связи находился агент, и Центр не требовал вести вербовочную работу, конечно, стремление к ней у меня все-таки было довольно сильное. Я продолжал операции с Ларком и периодически вёл свободный поиск нужных контактов среди американцев. Этот метод, вероятно, сравним с работой старателей-золотоискателей - аккуратно просеять как можно больше песка и найти крупицу золота. Мы знали, что немало американцев после трудового дня, в основном по вторникам и четвергам, проводят какое-то время в барах-ресторанах Вашингтона и ближайших окрестностей, чтобы снять "служебное напряжение". Известно было, какие бары пользуются у чиновников разных госучреждений особой популярностью. Поэтому именно в эти дни и в этих местах мы искали полезные контакты. Как-то в один из ноябрьских вечеров 1966 года мы с Юрием Мостинским, также работником линии КР, сокурсником ещё по университету, отправились на очередной свободный поиск. После проверки за собой наружного наблюдения посетили один из баров, где познакомились с американцем лет тридцати, который, узнав, что мы советские дипломаты, не скрывал своих симпатий к социалистическим идеям и Советскому Союзу. На наш вопрос, не опасается ли он ФБР, если им станет известно о знакомстве с нами, ответил, что это его личное дело и отчитываться ни перед кем не собирается. Рассказал, что он инженер, работает в крупной компании и в ближайшее время будет командирован в один из её филиалов в африканской стране.   Едет туда с интересом, так как любит познавать что-то новое. Подробно расспрашивал нас о жизни советской молодежи, системе образования, возможностях раскрытия творческого потенциала человека. По всему было видно, что он в действительности искренен в своих оценках нашей страны, рассматривая её как более гуманную, чем капиталистическая Америка, и дающую всем людям проявить свои способности. Предложил поехать к нему домой, выпить кофе и поговорить в более спокойной обстановке. Жил он неподалеку, в хорошем многоэтажном доме. Беседа за кофе и бутылкой вина продлилась до глубокой ночи. На вопрос, смог бы он что-либо сделать полезное для нашей страны, ответил согласием. Сказал, что верит нам, хотел бы продолжать знакомство. Договорились хранить наши отношения в тайне. Через несколько дней мы позвоним ему и условимся о встрече. Беседа оставила хорошее впечатление, подозрений о его связи с ФБР у нас не возникло. Утром, довольные удачным знакомством, завершившимся установлением доверительных отношений, доложили обо всем своему руководителю Попову. Наш рассказ произвел впечатление грома среди ясного дня. Он расценил наши действия как грубую оперативную ошибку, убеждая нас, что без длительной разработки вести подобные разговоры нельзя. Новый знакомый мог быть подставой ФБР, и контакт с ним следовало легализовать. Это поручили осуществить Мостинскому, мне же указали от дела отойти. Мы, конечно, пытались переубедить Попова, но оценивая позже такое решение с учетом работы в США, согласились, что он был прав. За пару месяцев до этого два сотрудника резидентуры были объявлены персонами нон грата. Мостинский и я только что приехали в страну, опыта не было, и вдруг такой сюрприз, потенциально грозящий выдворением сразу двух работников линии КР. Вербовочные "экспромты" с незнакомыми американцами случались несколько раз и позже, но уже носили выборочный характер - контингент лиц был известен. Как в любой стране в США, и особенно в Вашингтоне, где в основном проживают правительственные служащие, в вербовочной работе имелись свои особенности. Остановлюсь лишь на некоторых из них. Прежде всего, установлению контактов способствовали такие черты характера американцев, как открытость, отзывчивость, готовность придти на помощь, благожелательность, понимание юмора. Наряду с этими качествами свойственный им определенный эгоизм, главенство интересов семьи, прагматизм, ограниченность кругозора профессиональными целями и знаниями, стремление любым трудом заработать деньги, как правило, не мешали установлению и развитию знакомств. Большинство из них не были политизированы, однако коммунистов воспринимали весьма негативно, по-гуверовски считая, что "коммунист - враг Америки". Многие знают и любят музыку Чайковского, Мусоргского, произведения Толстого, Достоевского, Чехова и других. Все знают Ленина, Москву и Красную площадь. Но очень многое, в том числе из современной истории, американцы не знают или имеют о том искаженное представление. Большинство уважали СССР как мощную великую страну и рассматривали КГБ как всесильную разведывательную структуру, успешно противостоящую ЦРУ и временами берущую верх в ожесточенной борьбе. Вместе с тем, мы исходили из того, что вербовка американцев, и в первую очередь сотрудников спецслужб, может вестись главным образом на материальной основе. Формированию такой точки зрения способствовали инициативные заходы в посольство лиц этой категории, предлагавших информацию за деньги. Но нами отнюдь не исключалась возможность вербовок и на основе идеологических взглядов - веры в социалистические идеи, осуждения капиталистической системы, западного образа жизни, угнетения национальных меньшинств. Показательны слова тогдашнего директора ФБР Гувера: "Сейчас советская разведка успешно использует для вербовки американцев материальную заинтересованность. Это стало возможным в силу того, что в нашем обществе происходит эрозия таких основных ценностей как любовь к родине, уважение к закону, личная преданность, честность и гордость - исторических ценностей, которые не позволяли американским гражданам совершать предательства и преступления... КГБ знает, что некоторые американцы, кто имеет доступ к секретной государственной, военной и научно-технической информации, погрязли в долгах и нуждаются в деньгах. Советские разведчики пытаются найти таких людей, взять их в разработку как потенциальных агентов и принудить к продаже информации... В этом Москва добилась значительных успехов" [24]. Особенности образа жизни американцев позволяли нам изучать их, не вступая в личный контакт. Большинство интересовавших нас лиц проживали в собственных домах. Ведение визуального наблюдения за домом в течение нескольких месяцев позволяло довольно детально и достоверно установить материальный достаток и состав семьи, образ жизни, связи и другие аспекты, представляющие оперативный интерес. В совокупности с дополнительными данными такой информации вполне хватало для предварительного решения вопроса: есть ли смысл вступать в личный контакт или предпочтительней направить вербовочное письмо, или использовать другие наши возможности. При проведении такой работы брались официальные полицейские справочники владельцев машин. По ним, если был известен номерной знак, можно было выяснить фамилию владельца и его адрес. Кстати, таким образом резидентура выявляла ежегодно несколько сотен действующих сотрудников Лэнгли. Об этом позднее было рассказано в одном американском детективе о "советском "шпионаже". ------------------------ 24. Congressional Record - Extensions of remarks. The Role of Money in Soviet Espionage Operations (by John Edgar Hoover), August 14, 1970, p. 29162. Глава 4. Агент XX века, или вербовка Джона Уокера   Летом 1967 года произошел крупный провал в работе резидентуры: были арестованы два ценных агента из числа шифровальщиков Пентагона, с которыми работали в Вашингтоне заместитель резидента Николай Попов и в Нью-Йорке - заместитель резидента по линии ПР Анатолий Киреев. Агентура была проверенная и сотрудничала с нашей разведкой много лет. В прессе прокатилась бурная волна о тотальном советском шпионаже. Газеты наперебой сообщали сенсационные подробности из личной жизни агентов, выдвигали различные версии их разоблачения. Как всегда одна из них - превышение расходов над доходами. Недели за две до их ареста за Поповым и его семьей ФБР установило жесткую круглосуточную открытую слежку, явно преследующую цель оказать на него и других сотрудников резидентуры психологическое давление. Под предлогом отпуска Попов срочно выехал в Москву и уже там был лишен американской въездной визы. Киреева объявили нежелательным лицом для дальнейшего пребывания в США. В день ареста агентов и он покинул Нью-Йорк. Спустя месяц в первый отпуск поехал и я. С Николаем Поповым у меня сложились в Вашингтоне дружеские отношения, мы часто с семьями проводили выходные дни, выезжая на природу, посещали исторические места в близлежащих штатах. В Москве я увиделся с ним. Трудно найти подходящие слова, которыми можно было бы описать его переживания по поводу произошедшего провала и, как он сам оценивал, случившейся трагедии с агентами. Чувство своей вины его не оставляло и просто подавляло, хотя по линии разведки каких-либо претензий ему не предъявлялось. Но случается и такое в жизни разведчиков. К сожалению, Попов слишком рано ушёл из жизни, но светлая память о нём сохраняется его друзьями. Вернувшись в Вашингтон, я продолжил свою работу. Руководить линией КР пришлось мне - вплоть до 1970 года. В один из дней октября согласно графику я с девяти утра до девяти утра следующего дня дежурил в посольстве. В обязанности дежурного дипломата входили прием посетителей, почты, ответы на телефонные звонки в вечернее время и решение других вопросов. Рабочее место, стол с телефоном, располагалось в холле на первом этаже напротив входа в посольство. Вечером в семь часов в небольшом зале на втором этаже, вмещавшем не более пятидесяти человек, начался киносеанс для работников посольства и членов их семей. В помещении резидентуры к этому часу, как правило, оставался только резидент Соломатин. Но в тот вечер там находились ещё два-три сотрудника, которые под предлогом киносеанса могли поработать подольше. Несколько сотрудников вместе с семьями смотрели кинофильм. Никто не мог предположить, что в этот осенний день 1967 года откроется ещё одна историческая страница успешной деятельности советской внешней разведки. Сидя за столом дежурного, я просматривал свежий выпуск вечерней столичной газеты "Ивнинг стар". Около половины восьмого вечера в посольство быстро вошел посетитель. Внешне он выглядел неприметно - ниже среднего роста, темноволосый, с мелкими чертами лица, худощавый. На нём был черный плащ, такого же цвета костюм и шляпа. Обратившись ко мне, он сказал, что хочет переговорить с работником посольства, занимающимся вопросами безопасности. Хотя голос его был спокойным и говорил он неторопливо, было видно, что он внутренне напряжен, чувствует себя неуверенно и старается скрыть волнение. Посещения посольства американцами с такими просьбами не были частыми, но время от времени случались. Приходили бывшие подставные, но вскрытые прежде агенты американской контрразведки, люди, желавшие получить политическое убежище в СССР, и просто лица с нарушенной психикой. Но встречались и такие, кто хотел заработать на продаже секретной информации. Каждый приход рассматривался с разных позиций, главное - определить истинную цель. Если посетитель приносил секретную информацию, то разобраться было легче. Каких-либо ограничений на вход в посольство не существовало, он был свободным, без охраны. Позднее после взрыва небольшого устройства, подложенного в наружное окно, у посольства выставили полицейского, наблюдавшего за подозрительными лицами вблизи здания. Обычные посетители его не интересовали. Резидентурой был определен четкий порядок приема посетителей такого рода, ответственность за его соблюдение возлагалась на офицера безопасности, с посетителем, потенциально представляющим оперативный интерес, прежде всего беседовал он. Институт офицеров безопасности в 60-х годах только начинал формироваться и находился в ведении службы внешней контрразведки. В посольстве на этой должности, открытой для американских властей, работал Яков Константинович Букашев, опытный, уже немолодой контрразведчик, бывший до этого заместителем председателя КГБ одной из союзных республик. Для приема посетителей, с которыми требовалось обсудить конфиденциальные вопросы, использовалась небольшая комната на первом этаже возле стола дежурного. Пройти в неё я и попросил пришедшего в посольство американца. На мой вопрос, кто он - он назвал свою фамилию и ответил, что служит в штаб-квартире военно-морского флота в Норфолке шифровальщиком и хотел бы предложить нам секретные материалы. Он принес с собой секретные документы и фотопленку. Я пригласил в комнату находящегося в холле технического работника посольства Виктора, молодого человека приятной наружности, в прошлом боксера, и оставил их вдвоем. Следуя установленному порядку, я быстро нашел Букашева и попросил его провести беседу. В то время, пока они разговаривали, поднялся в резидентуру и доложил обо всем Соломатину, который дал "добро" на опрос американца и просил сообщить ему о результатах беседы. Затем спустился в холл. Минут через десять Букашев вышел из комнаты и сказал, что пришедший американец действительно служит дежурным офицером в оперативном штабе Атлантического флота США в Норфолке, имеет доступ к секретным шифрам и хочет передавать нам на постоянной основе за деньги секретную информацию.   Для доказательства своих намерений он принес ключи к шифровальной машине и другие материалы Звали посетителя Джон Уокер, с которым советская разведка успешно проработала семнадцать лет - с 1967 по 1985 год. Он передавал ценнейшую информацию по военным стратегическим и тактическим планам США против СССР, по атомным подводным лодкам с ядерными ракетами в Атлантическом океане, снабжал шифрами, позволявшими нам читать секретную информацию Пентагона, АНБ, ЦРУ и других важнейших ведомств. Создал агентурную сеть, завербовав для работы на нас своего друга, брата и сына, которые передавали через него аналогичную информацию по военным вопросам. Ущерб, нанесенный американцам Уокером, можно исчислить несколькими миллиардами долларов, а потери США в случае военного конфликта великих держав в годы "холодной войны" подсчету не подлежали бы. Западная пресса окрестила его "агентом ХХ-го века"... Букашев поднялся в резидентуру с материалами, взятыми у Уокера. Вскоре он вернулся и передал мне, что Соломатин просит срочно зайти к нему. После краткого обмена мнениями мы пришли к выводу, что американец не является подставой ФБР и с ним надо продолжить работу. Соломатин дал мне указание организовать его конспиративный вывоз из посольства и провести выброску в городе. Здесь же обговорили условия связи, которые следовало ему передать и объяснить. В резидентуре в это время находился сотрудник линии ПР Владимир Митяев, который не вёл оперативной работы "в поле" и занимался подготовкой наиболее важных и срочных сообщений в Центр по политическим вопросам. Он своим телосложением был схож с Уокером, хотя ростом чуть выше. Решили перед выходом из посольства надеть на Уокера плащ и шляпу Митяева, а для выброски использовать посольскую машину с опытным оперативным водителем Валентином Середняковым, до командировки в Вашингтон работавшим в 7 управлении КГБ. Личные автомобили сотрудников посольства использовать было нельзя - все они парковались вдоль улицы и к ним нужно было идти сто-двести метров, а ко входу в здание подъезжали только служебные машины. Второго входа не было. С Середняковым наметили примерный проверочный маршрут. Операцию следовало провести скрытно фактически под прямым наблюдением ФБР. Напротив посольства метрах в пятидесяти в пятиэтажном здании размещалось контрразведывательное подразделение ФБР, осуществлявшее круглосуточное наблюдение за всеми входящими и выходящими лицами. При посещении посольства отдельными американцами сотрудники ФБР, как правило, потом подходили к ним и выясняли причину захода. При возникновении каких-либо подозрений их задерживали. Решили выходить с Уокером из посольства после окончания киносеанса, как бы в числе тех, кто на нём присутствовал. Важно было проконтролировать обстановку снаружи посольства - как реагировало ФБР на заход Уокера. Была ли реакция в эфире, и как ведут себя дежурные бригады наружного наблюдения вокруг посольства? Эту работу выполнил сотрудник линии КР Виктор Андрианов. Как он сказал, посты ФБР никак не отреагировали на заход, в эфире тоже было спокойно. Киносеанс оканчивался где-то в восемь тридцать, и времени оставалось минут пятнадцать-двадцать. Спустившись в холл и зайдя в комнату, в которой продолжали беседовать Уокер и Букашев, не торопясь стал объяснять гостю условия следующей встречи. Он вынул из внутреннего плаща блокнот и стал записывать число, время и название торгового центра в пригороде Вашингтона. На мое замечание, что записи делать нежелательно и лучше запомнить, он ответил, что может кое-что забыть. Тут же объяснил ему: мы вывезем его незаметно из посольства на машине и высадим в городе в безопасном месте. Он согласился. Настроение Уокера, которое, конечно, не осталось без нашего внимания, после того как он пробыл в посольстве около часа, заметно изменилось. Он стал спокоен, говорил ровно и уверенно и, по всей вероятности, в какой-то мере убедился, что находится вне опасности. Увидел благожелательное и теплое к себе отношение. Через пять минут закончился кинофильм и, после того как основной поток людей вышел из посольства, я снова вернулся в комнату и предложил Уокеру сменить его плащ и шляпу на принесенные Андриановым плащ и шляпу Митяева. Мы вдвоем вышли из комнаты, в холле для создания видимости толпы к нам присоединились Андрианов и Митяев. Машина с Середняковым за рулем уже стояла у подъезда метрах в двух от входной двери. Чтобы уйти от возможного фиксирования Уокера постом ФБР с противоположного здания, Митяев вышел первым, быстро уселся на заднее сиденье машины, затем я пропустил туда Уокера, а сам сел рядом с водителем, чтобы согласовывать проверочный маршрут. Примерно через пятнадцать минут, когда стало ясно, что наружное наблюдение за нами не ведется, машину остановили, я открыл заднюю правую дверцу и пожелал Уокеру удачи. Проверяться большее время в условиях города было опасно, так как можно случайно попасть под наблюдение - машина имела дипломатический номер и была, естественно, хорошо известна ФБР и полиции. Вернувшись в посольство на дежурство, я доложил Соломатину об успешно проведенной операции. Следует отметить, что вербовка Уокера была проведена без какой-либо суеты и торопливости. Все её участники действовали профессионально. Кстати, об этом факте в дальнейшем никто из нас не вспоминал вплоть до ареста Уокера в 1985 году.   Глава 5. ФБР делает мне предложение   5 ноября 1967 года накануне 50-летия Октябрьской революции ФБР сделало ко мне вербовочный подход. Повод для этого имелся. В один из дней мая Попов приехал ко мне в гости с семьей. Примерно через час он предложил выйти на улицу покурить и немного пройтись. Оказалось, ему надо провести тайниковую операцию где-то в километре от моего дома в небольшом торговом центре, и мы не торопясь направились к месту расположения тайника. наружного наблюдения не обнаружили. Подходя к тайнику, договорились, что Попов зайдет в магазин купить сигарет, а я подожду на улице. Когда он выйдет и подаст мне условный сигнал, я подойду к тайнику и изыму контейнер. Место он визуально показал перед тем как зайти в магазин. Так всё и сделали, и благополучно вернулись домой. Перед подходом ФБР усилило за мной наружное наблюдение. Две машины наружки "бампер в бампер" сопровождали меня почти ежедневно в течение двух недель, хотя вели себя корректно. Такого раньше не случалось. Один сотрудник, сидевший рядом с водителем в первой машине, все время пытался обратить на себя внимание.   Утром, когда я отвозил свою дочь и детей других дипломатов в школу при посольстве, этот сотрудник пытался их рассмешить, показывая разные знаки и делая гримасы. Он же оказался возле моей машины, когда я вышел из химчистки, куда накануне сдал свой костюм. Следуя своему правилу не замечать наружников и не вступать с ними в разговоры, когда они пытаются это сделать, я подошел к машине, повесил костюм и, как бы никого не видя, открыл свою дверцу. В этот момент, приветливо улыбаясь, наружник подошел ко мне и спросил, узнаю ли я его. Я не стал отрицать, решив выяснить, с какой целью он пошел на контакт. После ареста агентуры Попова у ФБР могли быть основания подозревать меня в принадлежности к разведке, и я, понимая это, был готов к возможным провокациям. Но по всему было видно, что сотрудник не настроен враждебно. Других наружников вблизи не было. Продолжая, он сказал, что мой агент арестован и в день праздника 7 ноября меня объявят персоной нон грата. Я про себя ужаснулся: неужели арестован Ларк? Виду не подал и заставил себя спокойно с улыбкой ответить, что ФБР явно заблуждается, у меня нет агентов, я дипломат и не имею отношения к "шпионским" делам. "Вы же с Поповым встречались с агентами, а говорите, что не разведчик", - ответил он. К моей огромной радости, которую старался не показать, я понял, что речь идет не о Ларке. Внутреннее напряжение моментально спало - его слова, что я встречался с агентами, а не изымал контейнер, свидетельствовали о том, что ФБР не знает о моих истинных действиях в тот злополучный вечер. Дальнейшая беседа не представляла для меня затруднений. Вынув пачку сигарет и закурив, предложил ему сигарету, но он отказался и сказал, что не курит.   - Но я видел вас в машине курящим, а говорите, что не курите, - начал я, пытаясь перехватить инициативу в разговоре.   Он понял это и в свою очередь сказал: - Вы на машине часто нарушаете правила движения, и когда были зимой в Нью-Йорке, то из-за вас наши ребята попали в аварию. Однажды проезжали на красный свет все перекрестки и специально уходили от нас. Да, на самом деле эти случаи имели место. В марте 1967 года я четыре дня находился там в командировке по линии посольства и все время за мной выставлялось наблюдение, проводившееся, как обычно, почти открыто. В последний день утром, выйдя из гостиницы, увидел знакомых в лицо наружников в машине, стоявшей метрах в ста от моей. Радости это у меня не вызвало. Никаких оперативных дел тогда в Нью-Йорке у меня не было, и проводились деловые встречи с американцем, связанные с нашей предстоящей выставкой в США. С ним я периодически встречался с 1966 года и по нашим достоверным данным он работал на ФБР. Поэтому причины выставления наружки в этот приезд являлись вроде бы "профилактическими" - ФБР знало, чем я занимался с утра до вечера. Поэтому мне захотелось уйти от них и посмотреть, приедут ли они без меня к этому американцу. Улица была с двусторонним движением. Разогрел машину, и когда от светофора двинулся встречный поток, быстро развернулся и въехал в его начало. Машина наружки не успела влиться и столкнулась с какой-то другой машиной.   Я спокойно уехал Конечно, с оперативной точки зрения я поступил неправильно, но так хотелось и получилось. Во втором же случае моей вины не было. Как-то раз я встречал советскую делегацию в аэропорту имени Кеннеди вместе с сотрудниками представительства СССР при ООН. Её надо было отвезти в гостиницу и обговорить программу пребывания. Время позднее, дорогу в город знал плохо. Договорился с водителем представительского микроавтобуса не ехать быстро, чтобы мог за ним поспевать. Но он устроил прямо-таки настоящие автомобильные гонки - сам ехал на желтый свет и мне приходилось проезжать только на красный. Следовавшие за мной машины ФБР чудом несколько раз избежали столкновения, и в конце концов отстали... В ответ на слова наружника я, конечно, обвинил ФБР в незаконной слежке за мной и все его претензии отверг. Далее он стал вести разговор по разработанному плану - предложил мне остаться в США, обещая предоставить большие деньги, дачу (так назвал загородный дом), машину и прочее - все из обязательного набора атрибутов вербовочной беседы. Было понятно, что ему их надо перечислить. По всей вероятности, наш разговор записывался. Мой отрицательный и возмущенный ответ, похоже, его не удивил. В ходе беседы он не допустил никаких грубостей, в целом вёл себя даже как-то неуверенно. В конце не сдержал своего волнения - глубоко с облегчением вздохнул и невольно вытер вспотевшие ладони о пиджак. На вид ему было лет тридцать пять, с приятной, располагавшей к себе внешностью, вежливый в общении. Выглядел не так, как обычные сотрудники наружного наблюдения. Перед моим отъездом из США мы пытались его найти и провести вербовку "в лоб", но усиленные поиски тогда оказались безрезультатными. Приехав домой и зная, что квартира прослушивается, рассказал жене, что надо собирать вещи и готовиться к возвращению домой. Отметил, что хорошего в жизни в этой стране мало и в Москве несравненно лучше. Жена со всем согласилась. Сказал, что утром доложу обо всем послу. Машина наружки с моим знакомым караулила меня на парковке у дома до поздней ночи. Утром наблюдения не было. Приехав в резидентуру, доложил Соломатину о состоявшемся подходе. Решили, что у ФБР нет достаточных свидетельств о моём изъятии контейнера и вряд ли с предложением выдворить меня согласится Госдепартамент. Подготовили шифровку в Центр, в которой резидент сообщил, что не считает нужным отзывать меня в Союз и предложил оставить и, более того, продолжить работу с Ларком - нестандартный подход в данной ситуации. В те годы в подавляющем большинстве подобных случаев работников срочно отзывали из страны, чтобы предотвратить возможные провокации. Центр с предложением резидента согласился. Оставалось ждать решения американских властей. Его не последовало. Несколько слов - о моей гражданской и профессиональной позиции в отношении страны и американских спецслужб, которой придерживался за все время работы в США. В первый год у меня сложилось, а в последующие годы укрепилось, устойчивое мнение о недостатках и пороках американского общества, его достоинствах и преимуществах. С этих позиций я строил свои отношения со знакомыми американцами, не скрывая своих взглядов. При негативных высказываниях о внешней и внутренней политике Советского Союза не вступал в дискуссии, дипломатично переводил разговор на те проблемы их общества, которых у нас в то время в таких размерах не существовало - преступность, наркомания, проституция, богатство и бедность, трудности платного обучения молодежи, война во Вьетнаме, и многие другие. Практически не было случаев, чтобы кто-то из моих знакомых, даже сотрудников спецслужб, высказал мне антисоветские взгляды. Кроме того, я глубоко и обоснованно верил, что моя работа в США, как по основной профессии, так и по прикрытию, моя и моей семьи безопасность обеспечиваются могуществом Родины и заботой Службы. Я твердо знал, что на любые провокации последуют ответные действия КГБ. Осознание себя гражданином великой страны давало мне полную независимость от американских спецслужб и вселяло уверенность в работе. Это не громкие слова, это - точка зрения. Сейчас некоторые из тех, кто участвовал в "холодной войне", считают, что она была нами проиграна и нет больше великой державы. Убежден: создание новой России отнюдь не является чьим-то поражением. Наша роль в мировом сообществе приобретет другое, ещё более значимое содержание. Экономические трудности России - явление временное, а историческое место великой страны - постоянное.   Глава 6. Возникновение недоверия к Ларку   *Странная все-таки вещь - интуиция: и отмахнуться от неё нельзя, и объяснить невозможно. Интуиция в обычном понимании - есть, в сущности, впечатление, основанное на логическом выводе или на опыте. Агата Кристи [25]. До 1968 года Ларк ни в Центре, ни у меня не вызывал каких-либо подозрений. Хотя его материалы не были документальными, все они соответствовали действительности и подтверждались. дезинформации не было. В связи с тем, что многие его данные свидетельствовали об утечке важной информации с оборонных предприятий и некоторых других спецобъектов в Советском Союзе, они передавались во Второе главное управление КГБ для использования. Сотрудники управления не могли установить точные каналы получения информации американской разведкой и предполагали, что она исходит от спутников-шпионов, а также получена путем радиоперехвата и анализа открытой печати. Не исключались и агентурные источники. Подобная оценка казалась вполне логичной - Ларку документы давались в РУМО и ЦРУ обезличенными без указания источников их получения. --------------------------- 25. Кристи Агата, урожденная Миллер (1890-1976). Английская писательница. Во время Первой и Второй мировых войн служила медсестрой. Вышла замуж за летчика Кола Арчибальда Кристи в 1914. В 1930 Кристи вышла замуж за Макса Меллоуна, известного английского археолога. На протяжении многих лет она была его секретарем. За свою жизнь Кристи написала 78 детективных романов, 19 пьес, а также стихи, рассказы, воспоминания и романы на разные другие темы. Она отмечена многими литературными наградами, а также орденом Британской империи третьей степени. Подобной чести удостаивались далеко не все именитые дворяне Соединенного Королевства. (Прим. ред.).   Его информация по ЦРУ во многом ограничивалась характеристикой тех работников, с которыми он общался, и освещением материалов по ВМФ СССР, к анализу которых он периодически привлекался. К 1968 году окончательно определились разведывательные возможности Ларка - конкретизировались направления его использования и стали ясны пределы доступа к секретным материалам РУМО и ЦРУ. Тщательно изучив переданные за эти годы материалы, я убедился, что они не наносят ущерба национальным интересам США. В связи с этим передо мной встали две задачи: активизировать его работу и одновременно провести глубокую проверку, установить, передает ли он все материалы, к которым имеет доступ, или что-то скрывает, опасаясь за свою безопасность или по другим причинам. Начиная примерно с середины 1968 года у меня возникло и со временем усилилось какое-то интуитивное чувство настороженности. На первых порах оно было вызвано некоторой медлительностью в разговорах, едва заметным раздумыванием над моими вопросами и ответами на них.   Иногда он мне казался не совсем искренним   Невольно я постоянно фиксировал в памяти выражение его лица, взгляд, манеру поведения в целом. Ловя себя на этом, я, конечно, понимал, что моя настороженность прежде всего вызывалась тем, что он был предателем, хотя и пошел с нами на сотрудничество, но опять-таки по нашей инициативе. Правда, он отличался от других предателей, в частности, от Голицына и Носенко тем, что решился на такой шаг в своей жизни не ради корысти, а из-за любви к молодой и красивой женщине, гражданке другой страны. В те годы никто не позволил бы им пожениться. Имелись непроверенные сведения о его не вполне благополучных отношениях с бывшей женой. Он, по существу, не хотел быть врагом своей родины, и стал им после измены. Но, несмотря на все это, я не мог к тому времени с полной уверенностью сказать, что он до конца честен с нами. Сложилась ситуация, при которой, с одной стороны, Ларк заслуживал доверия, учитывая передаваемые им материалы, с другой - вызывал определенные подозрения, в то время основанные лишь на субъективных наблюдениях. Необходимо было предпринять какие-то меры, чтобы положить конец этому двойственному чувству. Провести полную проверку, основываясь на передаваемых им материалах, было невозможно. Поэтому я решил добиться от него информации, которая явно наносила бы ущерб США и могла быть полностью проверена силами резидентуры. Важно получить от него подлинные документы, с которыми он работал в РУМО, а если удастся, то и в ЦРУ. Он сам высказал в своем заявлении в Президиум просьбу об искуплении вины, и каких-либо морально-этических проблем по работе против США у него не должно было возникать... Одновременно следовало заполнить весьма важный пробел в его изучении перед вербовкой. В принципе, мы не знали о некоторых сторонах его жизни. Каково его истинное отношение к американским спецслужбам, и особенно к ЦРУ, которое содействовало получению им гражданства, устроило его на работу и сейчас оказывает "моральную" и материальную поддержку? Отношение к своему поступку он выразил в заявлении в Президиум - но можно ли верить в него, не было ли это шагом контрразведки ЦРУ, в ведении которой он, как и другие изменники, находился? Возникали и другие важные вопросы. Ответы на многие из них мне можно было получить лишь самому, взяв его в личную разработку.   Я понимал, что мне придется значительно глубже изучить его работу в РУМО, связи с ЦРУ, личные контакты, выяснить его взгляды на перспективу в семейной жизни в случае возвращения в Союз и многое другое. Мои действия могли насторожить ЦРУ. Поэтому я должен приложить все усилия, чтобы в общении с Ларком оставаться естественным и не вызвать даже малейшего сомнения в своей искренности. Следует продолжать поддерживать образ дружественного ему сотрудника разведки, откровенно заботящегося о нём и полностью ему доверяющего. Даже небольшая ошибка в поведении могла привести к срыву наших многолетних усилий и к непредсказуемым последствиям. Конечно, при этом существовала и большая опасность потерять ценный источник, если он честен с нами, а мы его необоснованно подозреваем. Продумал меры, которые должны были бы рассеять возможные подозрения   Прежде всего, продолжать работать с ним, как с надежным и ценным источником, не дать повода усомниться в нашем полном доверии. На встречах положительно оценивать его материалы, постепенно передать ему оперативную технику - специальный контейнер для хранения письменных сообщений и тайнописной копирки, заменив её на более высокую категорию надежности, специальную фотокамеру для съемки документов, аппаратуру для радиосвязи. Сообщить, что Президиум учел его раскаяние, честное сотрудничество с нами и вынес решение о помиловании. Руководством КГБ рассматривается вопрос о восстановлении воинского звания. Но самым главным являлось то, что он, как весьма ценный и надежный источник, после моего отъезда из США в целях сохранения его безопасности якобы будет передан на связь разведчику-нелегалу. Конечно, при его согласии. Если Ларк честен с нами, то все эти мероприятия не повлияют отрицательно на наши с ним отношения, наоборот, укрепят и расширят его агентурные возможности. Если же он подстава, то контрразведка вполне может поверить, что мы высоко его ценим и действительно передадим нелегалу. В этом случае после моего отъезда по окончании командировки в 1971 году следует прекратить с ним личные встречи и тайниковые операции, перевести на экстренную связь по радио и под легендой знакомства с нелегалом поэтапно вывести в третью страну, и затем в Союз для использования в наших интересах. Пришлось бы отказаться от его материалов, которые представляли интерес, хотя и не давали ответа об их источниках. В противном случае продолжение работы с двойным агентом предоставляло американским спецслужбам возможность выявлять наши оперативные задачи, личный состав резидентуры, изучать методы и средства ведения разведывательной работы. Кроме того, подставленный агент мог быть использован в любое время в провокационных целях и для разжигания очередной антисоветской истерии в США. Вопрос о передаче через него дезинформации не ставился. В любом случае надо было решить вопрос о доверии Ларку. В Вашингтоне происходила смена резидентов. На место Соломатина, назначенного заместителем начальника ПГУ, приехал Михаил Корнеевич Полоник, с которым я обсудил возникшие у меня подозрения по Ларку и свои мысли о мероприятиях по его проверке. Он их одобрил. Направили предложения в Центр, который с ними полностью согласился. Следует отметить, что начальник Службы внешней контрразведки Бояров, лично руководивший делом Ларка в Москве, и руководитель разведки Сахаровский, которому докладывались наиболее интересные материалы поддерживали все мероприятия резидентуры по Ларку и полагали, что резидентура лучше разберется во всех связанных с ним хитросплетениях. Несколько слов о Полонике. Это был опытный работник политической разведки. По складу характера он разительно отличался от Соломатина. Никогда не позволял себе повысить голос на подчиненных, тем более допустить грубость. Был спокойным, выдержанным, рассудительным. Обладал терпением и высокой самодисциплиной. При решении вопросов всегда учитывал мнение сотрудника, считался с его опытом и знанием оперативной обстановки. Доверял ему, если полагал, что тот самостоятельно справится с задачей. С его приездом резко усилилась конспирация в работе резидентуры - он ограничил информирование сотрудников строго кругом их непосредственных задач. В дальнейшем это сыграло весьма важную роль в разработке Ларка. У нас сложились хорошие деловые отношения. Мы полностью доверяли друг другу. Общее направление в работе резидентуры, которое было взято при Соломатине, Полоник не только успешно продолжил, но и развил. К сожалению, он преждевременно ушёл из жизни, уже находясь на пенсии в Москве.   Глава 7. Проверка: Ларк - двойник ЦРУ   В соответствии с планом в 1969 году началась поэтапная проверка Ларка и одновременно активизация его работы. Он продолжал заниматься анализом материалов по советскому военно-морскому и гражданскому флоту, в том числе полученных от американских военных атташе из разных стран. На встречах я подчеркивал необходимость выявления агентурных источников информации. Но каждый раз он отвечал, что материалы поступают к нему тщательно обработанные, даже иногда усеченные в целях сокрытия источников получения. Однажды рассказал, что в начале 60-х годов ЦРУ привлекало его для анализа и оценки секретных материалов по советскому подводному флоту. Они не были документальными, но излагали точку зрения советских моряков. Он не знал. от какого источника они были получены, да и этот вопрос его в то время не занимал. Интересно отметить, что в изданной в России в 1993 году книге о предателе Пеньковском "Шпион, который спас мир" [26] упоминается докладная записка внутреннего пользования ЦРУ, где говорилось, что в 1961 году "недавний советский невозвращенец, капитан военно-морских сил, отзывался о "Военной мысли" как о наиболее авторитетном и секретном советском военном издании". Речь идет, вполне вероятно, о Ларке. Пеньковский передавал американцам фотокопии этого журнала. Трудно было не поверить звучавшим вполне правдоподобно объяснениям Ларка. Аналитики спецслужб лишь в редчайших случаях и при острой необходимости могут быть осведомлены о конкретных лицах, поставляющих информацию. Зная объекты и страну, они могут в лучшем случае установить, на каком служебном уровне находится источник. При хорошо поставленной аналитической работе также определяется, достоверна ли информация. Примерно так выглядела ситуация и с Ларком. --------------------------- 26. Шехтер Дж., Дерябин П. Шпион, который спас мир. М.: «Международные отношения», 1993. с. 233. Не останавливаясь на всех проверочных мероприятиях и не вдаваясь в их детали, расскажу лишь о наиболее важных. Независимо от хода проверки, параллельно с ней я начал оснащать его необходимой оперативной техникой. В 1969 году заменил тайнописную копирку третьей категории надежности на новую - первой категории, но уже известную разведке ФРГ после провала там нашего агента. Для хранения копирки и письменных сообщений передал специальный контейнер в виде портативного автомобильного огнетушителя, в котором автоматически уничтожались вложенные бумажные документы, если он открывался без отключения секрета. В конце 1970 года я также передал Ларку радиоприемное устройство для получения и автоматической записи у него дома наших условных сигналов по связи - переделанный бытовой радиоприемник с магнитофоном. Мы вместе испытали его и убедились, что работает он вполне надежно. В плане проверки представляла интерес, в частности, его информация по двум предателям - бывшему сотруднику ПГУ Голицыну и бывшему заместителю начальника отдела Второго главного управления КГБ Носенко. Сообщения Ларка по Голицыну, как мы считали, соответствовали действительности, они частично подтверждались имевшимися материалами от других источников. Ларк подробно рассказывал о настроениях предателя, его отношениях с ЦРУ, поездках в другие страны для разоблачения агентуры КГБ, личной жизни и т. п. Передал адрес, по которому тот проживал в отдельном доме под Вашингтоном в небольшом городе в Вирджинии. В резидентуре имелись фотографии и описание примет Голицына. При выезде к этому дому я несколько раз видел около него мужчину, очень схожего Голицыным даже по манере ходить. Дом стоял на пригорке и просматривался с дороги только с одного места, но подъехать к нему так, чтобы не вызвать интереса у владельца, было невозможно. Поэтому решили пока не проводить по Голицыну оперативных мероприятий и ограничиться наблюдением за ним через Ларка. С начала 1970 года Ларк стал давать информацию по Носенко. Весьма подробно рассказывал о всех сложностях его отношений с ЦРУ, недоверии к нему со стороны контрразведки, охватившей его депрессии. Высказывал предположение, что американцы не верили ему не потому, что считали засланным от КГБ, а, главным образом, по причине возникающих время от времени в ЦРУ кампаний шпиономании. На одной из встреч сообщил и его точный адрес. Оказалось, что Носенко проживал в многоквартирном доме в Арлингтоне приблизительно в миле от меня. Назвал Ларк и модель, и цвет его автомашины, но номерные знаки увидеть не сумел. При выезде к дому, стоявшему, как и многие другие в этом районе Арлингтона, обособленно, я пришел к выводу, что работники резидентуры на автомашинах с дипломатическими номерами, собирая более подробную информацию, могут быть зафиксированы и это приведет к нежелательным последствиям. Центр согласился с такой точкой зрения и сообщил, что для установки Носенко будет привлечен разведчик-нелегал. Спустя пару месяцев из Москвы прислали отчёт нелегала с подробным описанием обстановки вокруг дома, подъездных дорог, характеристикой контингента проживающих лиц и тому подобной информацией. Машину указанных модели и цвета, принадлежащую якобы Носенко, нелегал видел на парковке у дома в вечернее время...   Но, к сожалению, не смог считать номерной знак по причине большой непогоды в тот день в Вашингтоне Информация по этим двум изменникам выглядела, при первой оценке, как имеющая возможности для её реализации - прежде всего более подробной установки их по месту проживания. Однако мы отказались от дальнейшей работы силами резидентуры из-за возникших трудностей. Анализируя в целом ситуацию, не исключали, что ЦРУ, в руках которого находились эти предатели, передало нам через Ларка достоверные данные, чтобы укрепить доверие к нему, даже понимая, что КГБ может их убрать. Если же исходить из того, что его сообщения являлись дезинформацией и по указанным адресам планировалось провести против нас какие-то мероприятия, то ЦРУ пришлось бы на протяжении неопределенного времени держать там специальные оперативные группы. Этот вариант для ЦРУ, как казалось нам, был малоперспективным и дорогостоящим. В дальнейшем я расскажу, почему закончилась работа по Голицыну и Носенко. По программе Net Fish Ларк не представил никакой информации, заявлял, что к этой работе его не привлекают, а проявлять какую-либо инициативу он не считает возможным по соображениям безопасности. Задание мы сняли. Однако где-то в конце 1969 года нам стало известно от других источников, что вдоль континентального шельфа восточного и западного побережий США действует гидроакустическая система наблюдения за нашим подводным флотом. Скорее всего, Ларк получал информацию о передвижениях лодок, снятую этой системой, но нам не сообщал. В конце 1968 года Ларк при обсуждении вопросов по ЦРУ заметил, что в 1964-65 годах несколько раз посещал его нью-йоркское отделение. Для меня эти слова явились полной неожиданностью. Ранее об этом он не говорил - хотя тема по объектам и персоналу ЦРУ присутствовала постоянно в наших беседах - и, как мне показалось, сказал случайно. Наши резидентуры в то время не знали точного адреса этого отделения, использовавшего якобы крышу какой-то коммерческой фирмы, и эти сведения представили бы оперативный интерес. Я попросил дать мне адрес, но Ларк ответил, что не помнит, и назвал лишь примерный район Нью-Йорка. "Когда будете там в следующий раз, то посетите этот район и выясните адрес", - продолжил я. Он согласился. На следующей встрече он подробно объяснил, что побывал в Нью-Йорке, но не смог найти место, где располагалось отделение ЦРУ. Чувствовал себя при этом неловко, как бы оправдывая свою забывчивость. Можно было подумать, что он говорит неправду, но все-таки это было бы пока предположением. На одной из встреч в 1969 году при обсуждении его контактов с ЦРУ Ларк рассказал, что в прошлые годы его приглашали лишь несколько раз для консультаций по советским военно-морским кораблям. Но в прошедшем месяце он вызывался дважды, и как сообщили ему сотрудники ЦРУ, у них для него есть работа на целый год. С самого начала встречи проходили на одной и той же конспиративной квартире в Вашингтоне. Назвал её адрес. Рассказал, кто из сотрудников Лэнгли обычно присутствует, набросал план квартиры, описал мебель. По его наблюдениям, квартира посещается также другими людьми. Оказалось, что многоэтажное жилое здание, где она находится, расположено недалеко от нашего посольского дома для технических работников. О контактах с работниками ЦРУ на конспиративной квартире Ларк рассказал впервые - прежние деловые встречи, как он говорил, происходили у него дома. Сейчас ему поручили провести анализ разведывательных материалов, полученных ЦРУ техническими средствами, по новым советским военно-морским кораблям - вертолетоносцам "Москва" и "Ленинград", находившимся в плавании в Средиземном море. Поставлена задача определить их боевое предназначение. Сделать этого пока не удалось, имелись разные точки зрения, но требуется установить точно. Поэтому обращается ко мне с просьбой помочь ему и предоставить информацию по этому вопросу. Просит передать его просьбу соответствующим лицам в Москве и заверить их, что эта информация поможет ему якобы решить вопрос аналитическим путем и тем самым повысить свой авторитет. В ответ Центр рекомендовал сообщить Ларку, что данные по этим кораблям засекречены и не могут передаваться американцам. Свое недовольство таким ответом он не скрывал.   В 1969 году при обсуждении структуры РУМО и характеристик на его коллег я поинтересовался, каким телефонным справочником он пользуется - своего отдела или общим. Он ответил, что может брать любой из них. В справочнике по РУМО, имеющем гриф секретности "Только для служебного пользования", в алфавитном порядке указаны фамилии всех сотрудников. Его можно без всяких подозрений взять в свой кабинет. На мой вопрос, сможет ли он незаметно для других переснять его на фотопленку, ответил утвердительно, но сразу же отметил, что никогда не пользовался фотоаппаратом и к тому же пронести его в здание РУМО нельзя - все личные вещи сдаются при входе. Я объяснил, что обычный фотоаппарат не понадобится, - передам ему простую в обращении специальную портативную фотокамеру, её можно пронести в кармане пиджака. Она будет внешне выглядеть как обычная пачка сигарет "Уинстон", которые он иногда курит. Надо будет лишь под определенным углом провести ею по печатному тексту, и тот перенесется на микропленку, которой хватит примерно на шестьдесят страниц. Справочник целесообразно снимать частями, отснятую пленку передавать через тайник. В следующий раз мы встретились вечером около торгового центра в отдаленном пригороде Вашингтона. У меня все больше усиливалось сомнение в честности Ларка. Порой возникало чувство недоброжелательности, желание каким-то образом сломать его психологически. Вопрос о перевербовке отпадал сам по себе: если он предал дважды, предаст и в третий раз. В тот вечер во время операции по выброске подобные мысли не покидали меня. Подходя к месту встречи, увидел его спокойно прогуливавшимся и курящим трубку.   Решение пришло само собой Сразу же после обмена приветствиями предложил отъехать на его машине пару миль, чтобы в более безлюдном месте передать ему фотокамеру и в спокойной обстановке объяснить, как ей пользоваться. Прежде я так никогда не поступал. Мы сели в его "Фольксваген", я стал указывать дорогу, сворачивая то на одну улицу, то на другую, создавая полное впечатление, что хорошо знаю район и мы едем в определенное место. Он стал спрашивать, куда ведут эти дороги, где мы находимся и скоро ли остановимся. В его голосе появились тревожные нотки, было понятно, что с этими местами он не знаком и явно волнуется. Въехали в жилой, плохо освещенный и малонаселенный район. Через пару минут попросил его остановиться. Вышли из машины. Передал ему камеру и подробно начал объяснять, как ей пользоваться. Было видно, что у него наступило облегчение. Я понял, что этот жесткий, на грани оперативной дозволенности, но выглядевший вполне обоснованным в данной ситуации прием косвенной проверки Ларк не прошел. Почему он проявил такое откровенное беспокойство, которое не смог скрыть? - спрашивал я себя позже. Ведь он должен считать, что мы относимся к нему с доверием, всячески оберегаем от опасности. Более того, сразу же при встрече я сообщил о его помиловании Президиумом за честное сотрудничество с нами. Скорее всего он, пришел я к выводу, что его волнение было вызвано существовавшим у него чувством опасности и естественной в данном случае постоянной боязнью, что КГБ готового расплатиться с ним за двурушничество. Вероятно, подобные опасения он не раз высказывал своим кураторам в ЦРУ. Однако в действительности десяток лет спустя "расплатилось" с ним не КГБ, а ЦРУ. Что же касается задания по телефонному справочнику, то он дважды оставлял в тайнике фотопленки, и дважды на них ничего нельзя было разобрать. На очередной встрече передал мне третью пленку, также оказавшуюся пустой. При обсуждении причин "неудачи" заверял меня, что соблюдал все инструкции при фотографировании. После проверки камеры в резидентуре я вновь принес её и попросил попытаться все-таки сфотографировать справочник. Но опять пленки были пустые. В итоге он пытался убедить меня, что не может научиться фотографировать и ничего путного из этого дела не получится. Замечу, камера была проста в обращении и съемку производила безукоризненно, - что неоднократно подтверждалось в Москве и в резидентуре, - как до передачи её Ларку, так и после. Фотокамеру он вернул. Н е придавая "неудаче" особого значения, я больше к этому вопросу не возвращался. Этот факт в совокупности с другими заставил нас весной 1970 года придти к твердому и окончательному выводу - Ларк двойник и работает под контролем ЦРУ. Если рассматривать все происшедшее со справочником РУМО с позиций американской действительности, то, конечно, ЦРУ не могло самостоятельно передать советской разведке, считая это даже оперативно необходимым, документ другого ведомства с фамилиями сотрудников военной разведки - использование справочника нами грозило им потенциальными неприятностями и могло нанести реальный ущерб безопасности США. ЦРУ прекрасно понимало, что такие данные требуются нам для установки лиц и организации вербовочных разработок. Кроме того, фотографирование одного документа повлекло бы за собой задания и по другим, что, конечно, не входило в планы ЦРУ. Согласие Ларка, возможно, было вынужденным, даже спонтанным, и отказ выглядел бы нелогичным. Но если бы Ларк не был подставленным агентом ЦРУ, то он выполнил бы наше задание хотя бы во второй, третий или пятый раз - препятствий для этого у него в РУМО не существовало. Реализуя план работы с Ларком, осенью 1970 года я сообщил, что за "честную и плодотворную работу" он восстановлен в звании капитана 3-го ранга и в дальнейшем очередные воинские звания будут присваиваться "в соответствии с действующими в Советской Армии сроками". Также сказал, что в июне 1971 года после пятилетнего пребывания в США я возвращаюсь в Москву, Центр в интересах обеспечения безопасности принял решение о передаче его на связь нелегалу - советскому разведчику, проживающему в США под видом американского гражданина. - Сотрудники легальной резидентуры встречаться с вами не будут, - продолжал я, - в ходе отдельных контактов надлежит обсудить вопросы связи и знакомства с нелегалом. Перевод произойдет через некоторое время после моего отъезда. До этого вам необходимо будет познакомиться с работниками Центра для обсуждения деталей. Первая встреча назначена на апрель 1971 года в Монреале. Условия связи передам в марте месяце. Ларк воспринял мои слова спокойно, выразил благодарность за столь высокое к нему доверие, а также за восстановление его в звании. Несмотря на результаты проверочных мероприятий, работа с Ларком шла в обычном режиме - он ежемесячно закладывал тайнописные сообщения в тайник, личные встречи проводились три-четыре раза в год. К концу 1970 года сложилась ситуация, из которой стало понятно, что ЦРУ, передавая через него некоторые данные, пыталось определить - верим ли мы ему или ведем свою игру. Если мы полностью доверяли Ларку, то должны были проводить по его информации оперативные мероприятия, которые ЦРУ с помощью ФБР в любом случае зафиксировало бы. Такую цель, вполне очевидно, преследовало и его сообщение о конспиративной квартире в Вашингтоне: американцы осознавали, что мы попытаемся через него поставить там технику подслушивания, если, конечно, доверяем ему.   Мы "пошли им "навстречу", продолжая начавшуюся игру до конца   До моего отъезда оставалось закончить мероприятие по "установке" подслушивающей техники на этой квартире. На встрече в декабре 1970 года я спросил его, можно ли пронести с собой в квартиру небольшое прослушивающее устройство и незаметно оставить его на некоторое время - мы хотим послушать разговоры, которые там ведутся. Объяснил, что нас интересуют не его беседы, о которых он подробно сообщает, а контакты ЦРУ с другими посетителями. Ответ последовал утвердительный. Обсудили варианты закладки в мебели небольшого деревянного бруска с вмонтированными микрофонами и решили, что лучше всего прикрепить его под тахтой в гостиной, где, как правило, ведутся беседы. В очередное посещение квартиры он изымет брусок и вернет нам. Ларк ответил, что справится с таким заданием. Для придания операции большей правдивости я и специалист резидентуры по оперативной технике несколько раз выезжали к дому - для проверки на месте качества прохождения сигнала до нашего посольского дома, где был оборудован автоматический прием. наружного наблюдения за собой не видели. В начале 1971 года передал Ларку закладку. Одновременно объяснил условия связи с представителем Центра в Монреале в конце апреля. В марте месяце через тайник он сообщил, что задание по закладке выполнил. Но как мы и предполагали, передачи информации с конспиративной квартиры не последовало. В мае 1971 года состоялась моя последняя личная встреча с Ларком. Он поделился своими впечатлениями от поездки в Монреаль, которая, по его мнению, прошла благополучно и он ею удовлетворен. Подозрительных моментов не замечал. Вблизи небольшого портового ресторана, где он встретился с работником Центра, несколько минут стояла полицейская машина, но, как он уверен, отношения к наблюдению за ними она не имела. Вернул мне закладку и подробно рассказал, как её ставил и изымал. О результатах я ему не говорил и лишь поблагодарил за работу. В конце беседы обсудили ещё раз условия экстренной связи. От имени Центра и от себя поздравил Ларка с успешным завершением весьма плодотворной пятилетней работы с нами и выразил надежду на встречу в будущем. Итак, первая задача по Ларку была решена - установлено, что он двойной агент и работает на ЦРУ. С этого момента операция ЦРУ по его использованию против советской разведки находилась под нашим постоянным контролем. Оставалось решить вторую задачу: вывести его в Союз, получить оперативную информацию, провести пропагандистские мероприятия и решить вопрос об исполнении приговора суда. Возможно, что он мог бы быть помилован и высшую меру наказания заменили бы каким-либо сроком тюремного заключения. Артамонов был и оставался изменником, притом дважды предавшим свою Родину. ЦРУ утвердилось во мнении, что успешно подставило своего агента, и на следующем этапе ожидало передачу его на связь нелегалу советской разведки. В Лэнгли не раскрыли наших замыслов, не поняли нашей игры. Но никто не мог тогда предположить - ни КГБ, ни ЦРУ - что принесет более чем через четверть века дело Ларка этим двум противоборствующим крупнейшим разведкам мира. В июне 1971 года на флагмане нашего пассажирского флота теплоходе "Александр Пушкин" я с семьей отбыл из Монреаля домой. Больше с Ларком я не встречался. Покидая Америку, отчетливо сознавал, что работать в этой стране мне больше не придется. Остальные страны НАТО будут для меня также закрыты, так как после вывода Ларка в Союз я стану расшифрованным советским разведчиком. Более того, мне было понятно, что после захвата Ларка ЦРУ примет все меры и попытается нанести мне ответный удар, в какой бы стране я ни находился, - слишком велика и неожиданна будет их потеря. Но тогда эти мысли меня мало беспокоили. Я был полностью удовлетворен результатами своей работы в Вашингтоне. Оглавление Шпиёны   www.pseudology.org