Издательство "Родиола плюс. Минск", 1998 ISBN 985 448 006 2
Вальтер Фридрих Шелленберг
Мемуары - The Labyrinth
Визит в Турцию
Контакт с "ИМРО" — Загадочная смерть царя Бориса — Беседа с послом фон ПапеномТурция между двух огней — Встреча с шефом турецкой разведки — Наши разведывательные связи в Турции — Великого муфтия доставляют в Берлин — Гороскоп Гитлера — Швейцария между двух огней.

Вскоре после упомянутых событий на Балканах в Германию приехал Ванча Михайлов, участник борьбы за свободу Македонии. Он был руководителем так называемой "ИМРО" (Внутримакедонской революционной организации), созданной ещё в конце прошлого века — члены её представляли национальное меньшинство, стремившееся к созданию самостоятельного государства Македония. "ИМРО" годами вела тайную борьбу настолько умело, что иногда производимые по её приговорам политические убийства и прочие карательные акции приводили в трепет все Балканы. Руководимая антикоммунистами, принадлежавшими к её правому крылу, эта организация была ярой противницей Советов, все попытки которых привлечь "ИМРО" на свою сторону оканчивались неудачей, наталкиваясь на неодолимое сопротивление Михайлова.
После неудачного покушения на Тито мы попробовали более широко использовать "ИМРО" в нашей борьбе с Советами. Для этого я лично познакомился с Ванча Михайловым во время его визита в Берлин. Это был хрупкий бледный человек небольшого роста, энергичные черты лица и светлые глаза которого говорили о нём, как о фанатичном и целеустремленном борце. Уже начиная с 1941 года, наша разведка пыталась склонить Гитлера к мысли о создании самостоятельной Македонии, направив ему соответствующий меморандум. Но лишь в 1943 году он согласился более детально обдумать эту идею. Свое окончательное согласие на провозглашение независимого государства Македония он дал только летом 1944 года (после смерти царя Болгарии Бориса). Но было уже поздно; события на фронтах помешали воплощению этого решения в жизнь.

(Царь Борис скончался 28 августа 1943 года, вскоре после своего визита в Германию, при загадочных обстоятельствах. Советы сразу же распустили слух, что царя Бориса ликвидировала якобы немецкая разведка, снабдив его при обратном полете в Болгарию вместо кислородной маски маской с ядовитым газом. Это обвинение было не только клеветническим но и лишенным всякого смысла, ибо царь Борис был сторонником Гитлера, который высоко ценил болгарского царя. Да и с фактической точки зрения такое подозрение было необоснованным, так как не существует такого ядовитого газа, который мог бы причинить смерть через несколько суток после его употребления, не вызвав при этом никаких патологических изменений в организме. Когда царь заболел, к его постели были срочно вызваны четыре известных немецких медика, в том числе и профессор Зауэрбрух. Один из этих врачей позже сообщил мне, что по следам, обнаруженным на теле царя, единогласно было установлено, что смерть наступила вследствие отравления неизвестным ядом).

В это время — как я уже говорил — я предпринял поездку в Турцию. После вступления немецких войск в Болгарию в соответствии с операцией "Марица", усиленных нашими "учебными частями", находящимися в Румынии, Турция была обеспокоена.

Несмотря на успокаивающие заявления с нашей стороны, турецкий Генеральный штаб сосредоточил крупные военные силы на небольшой территории Восточной Фракии, занимающей узкую полоску европейского континента. Немецкое военное командование не придало этому большого значения, так как считало, что действия турок не более, чем политическая демонстрация. Все же наши войска в Болгарии были настолько усилены, что в случае враждебных выступлений со стороны Турции большая часть её армии могла быть разгромлена. Турция сделала самое разумное, что только могла — с согласия Великобритании она заключила 5 июня 1941 года договор о дружбе с Германией.
 
Так как гигантская Россия всегда была для своего южного соседа источником постоянной опасности, Турция могла быть заинтересована только в ослаблении России. Поэтому моя поездка, наряду с прочим, преследовала и цель провести ряд дружественных встреч с различными турецкими деятелями, а в особенности с шефом турецкой разведки, обсудив с ним возможность поддержки Турцией нашей разведки в её борьбе против России. Мне помогало то обстоятельство, что после победоносного начала нашего русского похода определенные круги в Турции выдвинули требование о воссоединении с теми народами, которые были родственны туркам по крови и религии — с азербайджанцами и многочисленными группами так называемых тюркских народов.
 
Насколько мне стало известно из бесед с высокопоставленными турецкими чиновниками, в Турции думали уже и о том, чтобы повлиять на немецкое руководство с целью не превращать эти русские территории в колонию Германии, а предоставить им, по меньшей мере, автономное самоуправление. Я неоднократно сообщал Гиммлеру в подробных докладах об этих тенденциях, которые надлежало взвесить с политической точки зрения в тот момент, когда Германия потерпела первые тяжелые поражения в России. Гиммлер во многом соглашался, но в последний момент у него не хватало мужества доложить об этих идеях Гитлеру. Все таки, несмотря на непрекращающиеся попытки со стороны Риббентропа помешать, мне удалось наладить прекрасные контакты с сотрудниками турецкой разведки и даже подготовить почву для того, чтобы руководящие деятели турецкого правительства посетили Германию с официальным визитом. Я считал необходимым создать у турок впечатление о колоссальных военных усилиях немецкого народа.

Посетив Восточный фронт, наши гости отправились к Атлантическому валу, где им впервые показали бетонированные бункеры для немецких подводных лодок. Гитлер разрешил даже проинформировать их о тех видах военного производства, которые до того времени были совершенно секретными. В окрестностях Берлина им показали, как действуют в боевых условиях наши современные зенитные батареи. Особое впечатление произвела на них демонстрация новой модели пулемета МГ 42, делавшего три тысячи выстрелов в минуту. Кроме того, в подземных тирах им продемонстрировали новейшие модели наших автоматов МП 43. При этом произошел небольшой эпизод, во время которого появилась присущая туркам радушная вежливость. Один из стрелков, демонстрировавших модель, которую все рассматривали с большим интересом, допустил невнимательность, за что тут же получил строгий нагоняй от начальства. Тогда один из турок подошел к солдату и сказал успокаивающе: "Такое могло случиться и с моим сыном!"

Во время бесед с шефом турецкой разведки мы обсуждали также ряд обстоятельств, связанных с операцией "Цеппелин". В 1942 1943 годах нам, благодаря плодотворному сотрудничеству с турками, удалось забросить из Турции в южные районы России и за Урал агентов восточных национальностей, представителей кавказских и тюркских народностей, прошедших особенно основательную подготовку. Они проникали в русский тыл с величайшей осторожностью и передавали нам неплохую информацию. С информацией, представлявшей интерес для Турции, мы, согласно договоренности, знакомили турецкую разведку. Но после того, как русские схватили некоторых агентов, в дело вмешались Молотов и Вышинский, которые начали оказывать посредством угроз давление на турецкого посланника в Москве. Турецкое министерство иностранных дел не позволило запугать себя. Оно официально заявило, что в Турции достаточно хорошо известно, что и Россия забрасывает на парашютах своих агентов на территорию Турции, но в то же время сообщило: турецкое правительство позаботится о том, чтобы в дальнейшем проникновение немецких агентов в Россию не происходило с территории Турции. Поэтому мне было необходимо выяснить на месте сложившуюся ситуацию.

Наряду с этим мне необходимо было как следует проконтролировать работу нашей разведки в Турции. Кроме того, в связи с осложнением также германотурецких торговых отношений, особенно в таком деле как дальнейшие поставки хромовой руды в Германию; мне хотелось бы личным влиянием устранить это "узкое место". Наконец, я думал попробовать в разговоре с германским послом в Турции Францем фон Папеном прозондировать, не сможет ли он, используя свои хорошие связи с Ватиканом, указать путь к осуществлению моих планов заключения компромиссного мира.
Перед отлетом я ознакомил Гиммлера с программой своей поездки. К моему удивлению, он по всем пунктам согласился со мной, в том числе и с намерением встретиться с Папеном. Отсюда я сделал вывод, что он, по моему, одобряет мой план, намеченный в Житомире в августе 1942 года. После этого я ещё раз явился к Риббентропу. Он начал многословно разъяснять мне политическое положение Германии, подчеркнув, что я в любых обстоятельствах должен буду в беседах с турками сказать о несломленной военной мощи Германии и о единой воле и вере немецкого народа в конечную победу. Затем он напомнил о турецких дивизиях во Фракии, о которых мне необходимо будет собрать точные сведения.

Утром, когда я прибыл в Стамбул, я прежде всего нанес визит послу фон Папену в его летней резиденции. Мы подробно обсудили с ним общую ситуацию в Турции. Фон Папен нарисовал мне наглядную картину политического положения в стране и сообщил о тех усилиях, которые прилагал он для сохранения пока ещё существующих доверительных отношений между Турцией и Германией. Он не скрыл от меня при этом весьма реальной опасности того, что Турция по мере дальнейшего ухудшения военного положения Германии сможет перейти в лагерь союзников. Затем он сообщил о желании турок включить в сферу своего влияния Додеканес; с ним уже не раз заговаривали об этом неофициально. Это нелегкое решение, над которым в Берлине, тем не менее, должны подумать.

Наконец, мы перешли к обсуждению моих собственных задач. Я сказал фон Папену совершенно откровенно, что обратился к нему в надежде осуществить планы заключения компромиссного мира, учитывая его контакты с Ватиканом. В этой связи я указал ему на возможность вторичного визита архиепископа нью йоркского Ф. Спеллмана. К поставленной мной задаче посол отнесся положительно, но скептически заявил при этом: "Берлин наломал уже столько дров, во всяком случае, он должен сначала изменить свою политику в отношении церкви" При условии, что Германия проявит в этом вопросе добрую волю, он считал помощь Ватикана возможной [Относительно этого разговора см. содержащееся в приложении письмо посла фон Папена от 6. 6. 1948 года.].
 

Отдел Ватикана в министерстве иностранных дел в то время под давлением со стороны партийной канцелярии, то есть Бормана, все больше подпадал под контроль тайной государственной полиции, стремившейся к искоренению католической церкви в Германии. После смерти Гейдриха Гиммлер пытался взять более умеренный курс в церковном вопросе и обратился по этому поводу к Гитлеру. Тот реагировал на предложение Гиммлера весьма разумно: "Если церкви, полные прихожан, помогут мне поддерживать спокойствие в народе, то против этого, учитывая тяготы войны, ничего нельзя возразить".
 
Но Борман не успокоился и сумел, благодаря своему искусству убеждения, добиться от Гитлера согласия на то, чтобы один из членов партийной канцелярии был официально включен в состав немецкого посольства в Ватикане как сотрудник министерства иностранных дел. В его задачи должно было входить наблюдение за связями сотрудников немецкого посольства с руководящими деятелями Ватикана, а также пристально следить за общей политической линией папской курии, особенно в отношении Германии, и информировать об этом Бормана

В качестве противовеса я использовал бывшего бенедиктинского патера Э., широко осведомленного в области церковной политики и глубокого знатока дипломатии папской курии. Он уже давно состоял у нас на службе и пользовался теперь собственными каналами связи, а в срочных случаях прибегал к помощи "почтового ящика" на нашей секретной радиостанции в Риме. Особенно ценные услуги оказал он в конце лета и осенью 1943 года, когда Гитлер носился с мыслью в случае необходимости устроить папе новое "Авиньонское пленение" Мы использовали всю мощь нашей разведки, чтобы не допустить этого, и систематически сообщали в своих донесениях Гитлеру о возможных тяжелых последствиях такого шага для национал-социалистского режима.
 
Мне удалось также привлечь на нашу сторону и Гиммлера, на которого оказывали обратное влияние Геббельс и Борман. Он попытался изложить Гитлеру, в ночной беседе с ним, существо нашего плана. Для большей убедительности я снабдил Гиммлера особо вескими аргументами, а также сказал ему следующее: "Все усилия, предпринимаемые мной в значительной степени с его согласия и направленные на то, чтобы представить его перед всем миром как вероятного преемника Гитлера, чтобы тем самым подготовить почву для мирных переговоров с враждебными державами, потерпели бы полный крах в результате пленения папы. Кроме того, именно его, Гиммлера, сделают ответственным за это безумие, а не подлинных инициаторов, Геббельса и Бормана, которые слишком умны для того, чтобы взять на себя этот "грех" перед всем миром". Все это убедило Гиммлера. Это был один из тех немногих моментов, когда у Гиммлера хватило мужества дискутировать со своим повелителем и учителем и убедить его.


Из Стамбула я вылетел в Анкару. Там я поселился в квартире одного немецкого дипломата, которую мне любезно предоставил фон Папен. Уже на следующий день, благодаря посредничеству моего уполномоченного Мойзиша, атташе при германском посольстве, состоялась запланированная беседа с шефом турецкой разведки.

Мой турецкий коллега довольно откровенно выложил свои "карты" на стол. Слишком сильная Россия, сказал он, означает, как учит история, только угрозу для Турции. Мысль о том, что Турция ориентируется только на Запад, порывая при этом отношения с Германией, мой собеседник отверг. Германия, сказал он, в 1941 году, стоя на вершине могущества, особенно в отношении Балкан, проявила полное уважение к особой позиции Турции. Россия наверняка не поступила бы так. Поражение Германии явилось бы для Турции катастрофой с далеко идущими последствиями, поскольку неясно, как распределились бы тогда силы западных держав. С немецкой стороны также должно быть проявлено больше понимания к экономическим проблемам Турции. Его страна крайне истощена большими расходами на вооружение. До определенного момента политические и экономические цели Германии и Турции совпадали, поэтому он считает возможным в этих рамках плодотворное сотрудничество.

Я воспользовался этим согласием и попросил его о поддержке нашей разведывательной деятельности против России. Несмотря на трудности, с которыми должна была встретиться Турция в связи с этим, шеф турецкой разведки отнесся с пониманием к моей просьбе. В свою очередь я выразил готовность оказать энергичную поддержку экономическим требованиям Турции в Берлине (которые мой собеседник перечислил). Проблемы Додеканеса я коснулся лишь вскользь, сказав, что я сообщу об этом в Берлине. В заключение мой партнер ещё раз заверил меня, что Турция, перед лицом опасности с Востока, ни в коей мере не заинтересована в поражении Германии и что об активных действиях с её стороны против нас не может быть и речи.

Я знал, что шеф турецкой разведки сделал это заявление не без согласия своего правительства. Поэтому под конец разговора я осторожно затронул вопрос о том, могу ли я, в случае чего, рассчитывать на содействие, если ситуация внутри Германии позволит мне получить полномочия для начала мирных переговоров с Западом. Мой турецкий коллега проявил большой интерес к моей попытке зондажа и сказал, что, по его мнению, соответствующее содействие не противоречило бы внешнеполитическому курсу Турции. Он высказал желание ознакомиться более подробно с этой проблемой во время нашей следующей встречи, которая должна была состояться через день. Когда мы прощались, между нами было установлено полное взаимопонимание.

Погостив в семье Мойзиша пару дней, я собрался лететь обратно в Стамбул. Самолет, на котором мы летели, выглядел мало надежным. Скоро мы сбились с курса. Мысль о вынужденной посадке в пустынной местности, среди карстовых ущелий, бросила меня в дрожь. Кроме моего спутника, на борту находилась ещё жена пилота с ребенком. Когда перед нами неожиданно выросла плотная стена тумана, летчик попытался сначала лететь вдоль фронта облаков, но вскоре тяжелые, черные грозовые тучи окружили нас. Чтобы не потерять видимости, пилот прижимал самолет все ближе и ближе к земле. Маленькая машина неслась вплотную с острыми вершинами утесов, проваливаясь в воздушные ямы. Женщина и ребенок начали плакать от страха, а мой спутник показал испуганно на пилота. Тот в одной руке держал штурвал, а в другой мусульманские четки, непрерывно перебирая их в пальцах. Должен признаться, что теперь и мне стало не по себе, и я уже вытащил из кармана свои записи, чтобы уничтожить их. Но в конце концов мы удачно приземлились в Стамбуле, правда, с большим опозданием. Когда машина пошла на посадку, все мы вытерли со лба пот, выступивший от пережитого. Когда самолет сел, к нему подбежали не только сотрудники обслуживающего персонала аэродрома, но и комендант. Он вне себя от радости вытащил летчика из кабины, обнял и расцеловал его в благодарность за то, что он доставил всех живыми и невредимыми.

В Стамбуле состоялась сначала беседа с моим сотрудником, в ходе которой главное внимание мы уделили нашей информационной организации "Ремо". Это была самостоятельная арабская информационная служба, которую представлял итальянский журналист. Ежемесячно она обходилась нам не менее, чем в пять тысяч долларов. Но эта организация снабжала нас настолько ценными сведениями о движении судов по Суэцкому каналу, что я решил, несмотря на большие расходы, продлить срок её существования. Но прежде чем я смог перейти к другим служебным задачам, я должен был сначала принять приглашения моих многочисленных турецких друзей. Особенно запомнилась мне прогулка на большой яхте по Мраморному морю. Когда мы медленно возвращались в Стамбул, на усыпанном звездами Небе сияла полная луна. Ночью в одном красивом отеле на берегу моря состоялся большой банкет; как же я удивился, когда турецкий оркестр неожиданно заиграл немецкие студенческие песни. Многие присутствовавшие на банкете турки учились в университетах Германии и привезли с собой в Стамбул песни Рейна. Странно было слышать в прекрасную восточную ночь у бухты Золотой Рог песню о луке Роланда.

Потом мои друзья повели меня в сад, расположенный на крыше ночного клуба, где собирался международный "свет". Нельзя было не улыбнуться забавности ситуации, когда мне показывали на находившихся там представителей английской и американской разведок.

На следующий день я уже играл другую роль. За мной заехал сотрудник турецкой разведки и протянул старый плащ и заношенную шляпу. Целью нашей поездки была одна из созданных мной побочных организаций, которой руководили турок, египтянин и араб. Внешне эта организация выглядела как торговая фирма, имевшая дело с коврами, старым серебром и золотом. За этим фасадом со временем развернулась широкая разведывательная сеть, охватывавшая Ближний Восток, руководители которой дважды или трижды в месяц связывались по радио со станцией в Берлине Лихтерфельде.
О ней, кроме меня, знал ещё Янке. Чтобы укрыться от любопытства вражеских разведок, мы использовали множество обходных путей по дороге в эту "фирму", время от времени останавливаясь, чтобы выяснить, не следят ли за нами.

Ковровый магазин находился в базарной части Стамбула и внешне выглядел как маленькая, скромная лавочка. Но в заднем помещении, служившем складом товаров, когда две большие кипы ковров внезапно были отодвинуты в сторону, я увидел перед собой прекрасно оборудованную комнату с аппаратурой для передачи и приёма радиопередач. Поговорив о служебных делах, выпив много густого черного кофе, мои собеседники занялись приёмом сообщений от радиостанции в Александрии. Наблюдая этих людей за работой, я впервые обратил внимание на то, с каким рвением они занимались шпионажем и против западных союзников, и против Советов.

Наконец, мое внимание в Стамбуле привлекли два других обстоятельства, связанных с разведкой. Там существовала тайная мусульманская секта, объявившая своей целью восстановление старого халифата. Через обходные каналы эта секта вступила в контакт с немецкой разведкой. Она предложила нам информационный материал, а от нас запросила материальной поддержки, вплоть до оказания помощи при совершении государственного переворота. Нельзя было не признать, что эта организация могла бы снабжать нас превосходной информацией, но, с другой стороны, у нас могли возникнуть большие затруднения в отношениях с официальными инстанциями Турции, ибо при возникновении малейшего подозрения с их стороны в отношениях между Германией и Турцией наступил бы острейший кризис доверия. Поэтому я дал распоряжение поддерживать связь с этой сектой лишь время от времени, чтобы впоследствии постепенно совсем прекратить её. Через несколько месяцев я внезапно узнал, что один из членов этой секты через Грецию поехал в Берлин и обратился к первому адъютанту Гитлера с жалобой. Я тут же позаботился о том, чтобы этого человека незамедлительно выдворили в Грецию, прежде чем он успел натворить бед.

Другой случай касался великого муфтия Аль Хуссейни, ярого врага Англии. Ему удалось бежать в Турцию, откуда он должен был быть переправлен в Германию, где уже находился Эль Галайни после неудачного путча в Ираке. Но мы должны были скрывать эту операцию не только от вражеских разведок, но и от турецкой полиции. В конце концов отъезд Аль Хуссейни произошел проще, чем мы предполагали. Великого муфтия, с перевязанной бинтами головой, пронесли буквально на глазах турецкой власти и многочисленных агентов вражеских разведок в стоявший наготове самолет как "тяжело раненного сотрудника немецкого посольства" и отправили в Берлин. Один из сотрудников нашего посольства, которого теперь должно было "недоставать" в штате, некоторое время скрывался в здании германской миссии. Сотрудничество со знатоком религиозного права и политиком арабского мира позволило немецкому руководству глубоко ознакомиться с расстановкой сил на Ближнем Востоке. Таким же авантюрным было и возвращение великого муфтия на Восток в 1945 году.

Вернувшись в Берлин, я доложил Гиммлеру о результатах моей поездки. Когда я докладывал о беседах с Папеном и безо всяких прикрас изложил его мнение об изменении политики в отношении церкви, Гиммлер делал заметки по ходу доклада. Мне казалось, что он думает всерьез заняться этим вопросом, хотя в тот момент он ничего не сказал на этот счет. Упомянув о ватиканском отделе министерства иностранных дел, я попытался вновь напомнить Гиммлеру о том, что в конце концов что-то нужно предпринять против Риббентропа. Он покачал головой и сказал: "Вы заставляете меня вступать в жестокий конфликт с совестью. Я знаю, что желание ваше справедливо, но вы ожидаете невозможного. Я мог бы устранить Риббентропа только с помощью Бормана, но он вряд ли, насколько вам известно, согласится помочь мне".

Стремясь использовать все возможные средства, чтобы побудить Гиммлера к действиям, я прибег к услугам крупнейшего астролога Германии в надежде, что он при помощи соответствующих гороскопов настроит Гиммлера в нужном мне направлении. Но мои надежды не оправдались. Астролог составил гороскоп, в котором он предсказывал события 20 го июля 1944 года, заболевание Гитлера в ноябре 1944 года и его смерть в апреле 1945 года. Реакция Гиммлера была противоположной той, на которую я рассчитывал — отныне он противопоставлял моему непрестанному давлению фаталистическую веру в то, что болезнь и смерть Гитлера так или иначе приведут к изменению политического курса руководства.

Тем временем я вновь начал прилагать усилия к тому, чтобы через подходящих лиц в Испании, Португалии и Швейцарии установить контакты с влиятельными представителями западных держав. Старался я завязать связи и с шефом швейцарской разведки Масоном и командующим сухопутными войсками Швейцарии Гюисаном. Мне было ясно, что путь к переговорам о компромиссном мире, лежащий через Швейцарию, обещает успех лишь в том случае, если нейтралитет этой страны останется неприкосновенным.
 
В тот момент было ещё совершенно неясно, будет ли Швейцария и впредь нейтральным государством или в один прекрасный день Гитлер осуществит свой далеко задуманный план превентивной оккупации Швейцарии. После предварительных переговоров с Мосаном и Гюисаном мне удалось уговорить Гиммлера использовать свое влияние в штаб квартире Фюрера против планируемых военных мероприятий. Правда, перед этим он недвусмысленно дал понять, что если швейцарская сторона нарушит нейтралитет, это может стоить мне головы. (У нас были сведения о возможном переходе Швейцарии в лагерь союзников). В моих попытках удержать Швейцарию от войны мне помог рейхсминистр экономики Функ, который сумел убедить высшие инстанции в том, что Швейцарию нельзя трогать, как "контору по обмену валюты".

Оглавление

 
www.pseudology.org