Издательство "Родиола плюс. Минск", 1998 ISBN 985 448 006 2 Вальтер Фридрих Шелленберг Мемуары - The Labyrinth Заговор с целью похищения герцога Виндзорского Мнение Риббентропа о герцоге — Планы Гитлера и Риббентропа — Приказ о похищении — Установление контактов в Испании и Португалии — Ложные маневры — Приказ оканчивается неудачей — Отчёт в Берлине. Был июль 1940 года, я только что разобрал утреннюю почту, когда мне позвонил один из моих друзей из министерства иностранных дел и сказал: "Мой старик давно хочет поговорить с вами; я думаю, он через несколько минут позвонит вам. Я не знаю, чего он хочет, но, по всей видимости, речь идёт о каком-то срочном деле". Вскоре после этого в телефонной трубке раздался звучный голос Риббентропа: "Скажите, мой дорогой, не могли бы вы срочно прибыть ко мне?" "Разумеется, — ответил я. — Мне только хотелось бы знать, в чем дело, чтобы захватить с собой нужные документы". "Нет, нет, — быстро возразил Риббентроп, — по телефону об этом нельзя говорить". Не желая вызывать патологической "ревности" Гейдриха, я тут же поставил его в известность о разговоре с Риббентропом. Он сразу же ответил: "Видно, для этого идиота я уже не собеседник. Ну что ж, отправляйтесь". Я не собирался портить свои отношения с Гейдрихом из-за Риббентропа и обещал после разговора с министром сразу же явиться к нему. Риббентроп принял меня с серьезным выражением лица, предложил сесть и после нескольких обычных вежливых фраз с унтерстатс-секретарем Лютером спросил, — пользуюсь ли я, вступив в должность руководителя контрразведки, достаточной поддержкой со стороны министерства иностранных дел в области использования дипкурьеров и тому подобное.   Слушая его, я, как это часто случалось, почувствовал, что в этом человеке не было ничего естественного — одна поза и заученные жесты… Застывшее выражение лица, напряжение, с которым он заставлял себя изображать улыбку — все было только маской, прикрывавшей судорожные усилия не сбиться с заданного тона. Затем он осторожно направил разговор на предмет, ради которого, собственно, и вызвал меня, — он осведомился о моих связях в Испании и Португалии и спросил, нет ли у меня контактов и с полицией этих стран. Так как я не знал, куда он клонит, я несколько помедлил с ответом. После этого он спросил меня, без всякой видимой связи: "Не помните герцога Виндзорского? Вас представляли ему во время его последнего визита в Германию?"   После моего отрицательного ответа он задал мне ещё ряд дальнейших вопросов, касающихся личности английского герцога, затронув причины его отречения от престола. Герцог Виндзорский, по мнению Риббентропа, среди всех выдающихся английских политических деятелей является человеком, в наибольшей степени мыслящим социальными и правовыми категориями; это пришлось не по вкусу правящей клике в Лондоне и вся история с браком, сказал Риббентроп, послужила лишь удобным поводом при помощи устаревшего церемониала добиться падения этого искреннего и настоящего друга Германии. "Фюрер и я, — продолжал он, — сразу разгадали эти махинации, и наше убеждение с того времени только окрепло".   Я напряженно ждал, куда он, собственно, клонил. "После своего отречения, — с жаром добавил Риббентроп, — герцог находится под строгим наблюдением Сикрет Сервис. Мы знаем, что он чувствует себя на положении арестованного и постоянно пытается сбросить с себя эти оковы, но, к сожалению, безуспешно".   Здесь он замолк и значительно посмотрел на меня. "Мы располагаем сведениями, согласно которым герцог намеревается освободиться от этого изматывающего нервы давления; нам сообщают также, что герцог по прежнему сохранил свои симпатии по отношению к Германии. Известно его высказанное в узком кругу друзей намерение навсегда поселиться в Испании, а также желание возобновить свои старые дружественные связи с Германией. Фюрер придает этим сообщениям большое значение, и мы подумали о том, как установить контакты с герцогом".   Риббентроп скрестил руки на груди и прошелся передо мной в раздумье несколько раз взад и вперед. Затем он сказал: "Мне кажется, что для этого дела подходите вы". Прежде чем я успел опомниться от изумления, он энергично продолжал: "Фюрер считает, что в данном случае герцогу можно сделать предложение — например, выразить готовность назначить ему дотацию сроком на двадцать лет в размере пятидесяти миллионов швейцарских франков. Разумеется, только в том случае, — добавил он торопливо, — если он согласится официально отмежеваться от махинаций британского королевского дома. Он мог бы выбрать себе для жительства какую нибудь нейтральную страну, например, Швейцарию. Во всяком случае, это должна быть страна, на которую Гитлер при случае в состоянии оказать политическое или экономическое давление. Если герцог решится на это, но Сикрет Сервис попытается воспрепятствовать такому намерению, Фюрер в этом случае требует, если это окажется необходимым, применить силу по отношению к английской разведке. Если герцог проявит колебания, было бы целесообразно несколько помочь ему, если понадобится, и насильно. Разумеется, при этом ему и его жене не должно быть нанесено никакого ущерба". Риббентроп остановился передо мной и посмотрел на меня с серьезной миной. "Я передаю вам приказ от имени Фюрера — срочно выполнить это задание". На мгновение он замолчал, чтобы понаблюдать за выражением моего лица под влиянием его слов, и затем прибавил: "Герцог в ближайшем будущем намеревается последовать приглашению поохотиться на испанской границе. Пожалуй, вы могли бы использовать этот случай, чтобы через ваших испанских друзей установить с ним первый контакт. Для проведения дальнейших мероприятий в вашем распоряжении все вспомогательные средства; в остальном вы можете действовать по своему усмотрению". У меня буквально перехватило дыхание, изо всех сил я пытался найти слова возражения. Затем я спросил, могу ли я просить о некоторых разъяснениях. Риббентроп на это ответил: "Спрашивайте, только покороче". Я хотел осведомиться о надежности разведывательной информации, но Риббентроп оборвал меня: "В высшей степени надежная информация из испанских кругов. Подробности вас не должны интересовать". Я сделал ещё одну попытку и спросил: "Должен ли я, судя по обстоятельствам, доставить герцога в другую страну, если он не согласится на наше предложение? Вся операция, мне кажется, будет иметь шансы на успех только в том случае, если мы заручимся согласием герцога".   "Разумеется, применять силу следует в первую очередь против Сикрет Сервис, — ответил недовольно Риббентроп, — против герцога только тогда, когда он, не обладая достаточной решимостью, охваченный сомнениями, будет нуждаться в решительной помощи. Как только он окажется на нейтральной территории и почувствует себя свободным человеком, он будет благодарен нам за это". "Свободным человеком", — подумал я, — в какой нейтральной стране нет агентов английской разведки?" "Я сообщу Фюреру, что вы приняли задание", — раздался звучный голос Риббентропа. Я кивнул и поднялся. "Минуточку, Шелленберг!" Риббентроп снял телефонную трубку и попросил соединить с Гитлером. Великодушным жестом он предложил мне взять параллельную трубку, чтобы я мог слышать их разговор. По голосу Гитлера было ясно слышно, что ему неприятен весь этот разговор. В конце беседы он сказал: "Шелленберг должен прежде всего узнать о позиции жены герцога; известно, что она имеет на него большое влияние". Господин министр иностранных дел встал, поклонился телефону и сказал: "Это все, благодарю вас, мой Фюрер".   Мы ещё вкратце обсудили вопрос о передаче информации. Риббентроп настаивал, чтобы сведения передавались через представительства министерства иностранных дел в Мадриде и Лиссабоне. После этого я отправился к Гейдриху. Он выслушал меня и сказал: "Не нравится мне вся эта затея. Но если на этом настаивает Гитлер, трудно будет отговорить его. Вообще то, будь я шефом Сикрет Сервис, насыпал бы я вам соли на хвост". Сарказм Гейдриха был вызван отнюдь не желанием подстегнуть мое и без того слабое воодушевление перед предстоящей операцией. Мне было ясно, что все это было плодом фантазии Риббентропа на почве его ненависти к англичанам. Но в конце концов ему удалось заручиться для осуществления своих планов личным приказом Гитлера. Следующий день я посвятил подготовке к поездке. Риббентроп вызвал меня ещё раз и поинтересовался, разработал ли я уже план действий. Он опять подчеркнул, свойственным ему деланно важным тоном, что Фюрер покарает малейшее нарушение секретности. На следующее утро я через Лион и Марсель вылетел в Мадрид. Над Испанией стояла такая жара, что я в конце концов заснул. Внезапно меня разбудил один из летчиков (агент разведки). Под нами лежал Мадрид. Вскоре машина приземлилась. После короткого отдыха на одной из квартир разведки, я окольными путями поехал к германскому посольству, где имел беседу с тогдашним послом Германии в Мадриде фон Шторером. Посол заявил мне, что часть информации, о которой упоминал Риббентроп, ему известна. Он имеет, кроме того, сведения, что герцог Виндзорский во время небольшого ужина в узком кругу своих португальских друзей довольно резко отозвался о постоянном наблюдении со стороны Сикрет Сервис, а также не скрывал своего недовольства по поводу своего назначения губернатором Багамских островов.   Герцог, по видимому, будет обрадован возможностью спокойно жить со своей женой — видимо, длительное пребывание у своих испанских друзей охотников продиктовано этими соображениями. До фон Шторера дошли также слухи о том, что герцог принял одно из приглашений на охоту. Однако герцог якобы ещё не определил срока этой поездки. Предполагаемый район охоты — недалеко от испано-португальской границы. Во всем этом для меня не было ничего принципиально нового. В тот же день я связался с германским полицейским атташе в Мадриде; официально он был аккредитован как сотрудник германского посольства. Наряду с поддержанием связей с испанской полицией он, разумеется, выполнял и тайные поручения. В то время Мадрид был одним из важнейших полей деятельности немецкой разведки. Так, военный сектор, кроме оперативной разведывательной работы и контрразведки, включал около сотни служащих, которые размещались в здании германского посольства и вели широкую деятельность по радиоперехватам и дешифровке, образуя одно из самых крупных подразделений нашей службы за границей. К этому разведывательному центру примыкала также метеорологическая станция с базами в Португалии, на Канарских островах, а также в Северной и Южной Африке; она имела решающее значение для использования наших военно-воздушных и военно-морских сил, действовавших в Бискайском заливе и в западной части Средиземного моря. *** Вечером я был в гостях у немецкого посла. Мы немного поговорили об истинной цели моего приезда. Фон Шторер предложил устроить мне приглашение в те круги испанского общества, где я мог бы иметь возможность составить собственное мнение обо всех слухах вокруг герцога Виндзорского. Посол явно почувствовал облегчение, когда я сообщил ему, что считаю в данной обстановке неприёмлемым применение насилия по отношению к герцогу, и в то же время всегда готов силой воспрепятствовать любым проискам английской разведки — но не более того. Я заметил, как после этого мой хозяин проникся довериём и в конце концов пожаловался на собственные заботы, В особенности он говорил о трудностях с Риббентропом и с иностранным отделом НСДАП.   Наконец, он попросил меня поддержать его при разговоре с Риббентропом, прежде всего, в его усилиях против настояний Берлина, требующего от Испании вступить в войну. В Берлине, сказал посол, смотрят на вещи исключительно сквозь призму собственных интересов и слишком мало учитывают реальное политическое положение Испании. Важнейшим и серьезнейшим аргументом Франко против выдвигаемой Берлином идеи "создания европейского блока" являются экономические трудности, переживаемые Испанией после гражданской войны.   Если бы Германия смогла обеспечить соответствующие источники помощи, удовлетворив тем самым нужды Испании, очень важное, но не последнее возражение Франко, оправдывающее его колеблющуюся позицию, по мнению посла, было бы устранено. Несмотря на все успехи германского оружия, сказал он, в Испании все ещё сомневаются в том, можно ли вообще на самом деле победить Англию. Мне было ясно, что фон Шторер хотел использовать меня в качестве рупора своих мыслей, чтобы предостеречь Берлин от чересчур оптимистических ожиданий относительно вступления в войну Испании на стороне Германии. Фон Шторер находился в действительно неприятном положении — во первых, по отношению к испанцам, поскольку он, следуя указаниям из Берлина, должен был обращаться с ними с "высокомерной холодностью", учитывая нехватку у них "боевого духа", а во вторых, по отношению к Гитлеру, который его с этого момента терпеть не мог и называл не иначе, как "этот болван посол". Из Лиссабона пока не поступало для меня никаких сообщений. Казалось, будто герцог Виндзорский не очень то спешит отправиться на охоту. Я сам уже подумывал о том, что вся затея провалилась. Однако, прежде чем принять соответствующее решение, я должен был убедиться в этом лично на месте. После того, как мои испанские друзья обеспечили мне прикрытие на случай возможных затруднений при переходе границы, я выехал в Португалию. В Лиссабоне я остановился в квартире эмигрантской семьи евреев, покинувших Голландию. Поскольку их часто посещали иностранцы, мое пребывание в доме не бросилось в глаза остальным жильцам. Прежде чем вечером отправиться в немецкое посольство, я разыскал своего японского друга, который оказал мне немалую помощь во время моей первой разведывательной операции в Дакаре.   Он сразу же пообещал мне раздобыть точный план дома герцога в Эсториле с указанием количества входов и выходов, с различными подробностями относительно прислуги, о том, какие этажи заняты под жилье и как обстоит дело с охраной. На протяжении нашего разговора с лица японца не сходила вежливая улыбка и по его внешнему виду невозможно было сказать, что он на самом деле думает об этом предприятии. Вечером я ещё немного побродил по городу, потом медленно стал подниматься по идущей в гору улице к немецкому посольству. С высоты мне открылся великолепный вид на Лиссабон, вплоть до портового квартала и устья Тежу. С немецким посланником Фрайхерром фон Хойнинген Хейне я сразу же без обиняков начал говорить о своём задании. Он тоже слышал о тех или иных недовольных высказываниях и заявлениях герцога, однако считал их всего навсего сенсационной болтовней. Свою точку зрения он дополнил пожеланием, чтобы отношения между Португалией и Германией не осложнились в результате каких либо насильственных действий.   Тем не менее, в соответствии с полученными указаниями, он готов был использовать технические возможности миссии для передачи моих сообщений в Берлин. Затем мы затронули общие проблемы внутриполитического положения в Португалии. Фон Хейне рассказал, как сильно опасаются португальцы возможности того, что когда нибудь Англия и Америка используют Португалию в качестве предмостного укрепления для крупного наступления в Средиземноморье и Северной Африке. Между англичанами и нами тогда шло настоящее соревнование за влияние на португальскую разведку, которая осуществляла свою деятельность во всех направлениях, используя широкую сеть разведчиков. Изучение соотношения сил между нашей и английской разведками показывало, что последняя, несомненно, была лучше обеспечена и была сильнее. Тем не менее было удивительно, как много позиций завоевали мы за последние годы в Португалии. Фон Хейне в разговоре коснулся операции в Венло. Мне интересно было услышать, что в Англии и Франции тогда действительно верили в существование в среде высокопоставленных офицеров Вермахта оппозиции, поставившей якобы своей целью свержение Гитлера. Из того же надежного источника посланнику стало известно, что Франция позволила себя провести, сделав слишком поспешное заключение о внутреннем положении Германии. Впоследствии Франция заплатила горькую цену за свою ошибку, легкомысленно поверив в то, что третий рейх уже подорван тем, что его возглавляет ненадежное командование и настолько ослаблен, что его не стоит принимать в расчет, как серьезного противника. На следующий день я вновь встретился со своим японским сотрудником. Он уже проделал большую работу. Я получил обещанный чертеж и сведения о распорядке дня в доме герцога, а также об охране, состоявшей из португальцев и англичан. Мне сразу же стало ясно, что начинать нужно с португальской охраны. Здесь мне могли помочь только мои друзья среди местных жителей и деньги. Уже через два дня удалось заменить португальских полицейских некоторыми надежными людьми и установить плотную информационную сеть вокруг квартиры герцога. Удалось также переманить на свою сторону часть прислуги. Вскоре в доме герцога не происходило события и не произносилось слова, о котором мне вечером не становилось известно после просмотра сообщений моих агентов. В качестве дополнительного контроля я обзавелся ещё одним источником, который находился в высшем португальском обществе. Из него я тоже черпал информацию о высказываниях герцога. В результате у меня сложилась такая общая картина… Герцог, казалось, на самом деле отказался от запланированной охоты. Вместо этого он постоянно выражал свое недовольство наблюдением, которому он подвергался, и поговаривал, что пребыванию в Европе он предпочел бы назначение на пост губернатора Багамских островов. Однако не было и речи о намерении с его стороны отправиться в другую страну без согласия английского Правительства. Наоборот, в один голос получаемые мной сообщения свидетельствовали о слабом состоянии здоровья герцога. В этом я видел теперь возможность разжечь его возмущение контролем со стороны Сикрет Сервис. Я должен был что-то, в конце концов, предпринять, чтобы сохранить свою репутацию в Берлине. Мне помог один высокопоставленный португальский полицейский чиновник, сообщивший герцогу, что есть сведения, делающие необходимым усиленное наблюдение за его персоной со стороны португальской полиции. Чтобы придать этому слуху весомость, по моему распоряжению в ту же ночь в окна герцогского дома были брошены камни, что вызвало большое беспокойство, и был проведен поспешный обыск. Кроме того, при помощи слухов среди прислуги герцога было распространено мнение, что во всем этом виновата английская разведка, постоянно пытающаяся вмешаться в личную жизнь герцога. Через несколько дней в дом герцога был доставлен букет цветов, в котором был спрятан конверт. В письме говорилось: "Остерегайтесь махинаций Сикрет Сервис — португальский друг, желающий Вам добра". Конечно, такие "номера для дураков" не произвели слишком большого впечатления, но все же о них спорили, у многих зародились сомнения и подозрения. Для меня же самым важным во всем этом было то, что вообще хоть что-то произошло, о чем я мог под соответствующим соусом сообщить в Берлин. Тем временем прошло больше недели. Мой японский друг рекомендовал мне соблюдать величайшую осторожность. Сикрет Сервис, сказал он, почуяло, откуда ветер дует. Пожалуй, он был прав. Однажды я заметил, что за мной по пятам спешат два английских агента. Мне потребовалось почти два часа, чтобы отделаться от своих преследователей. Мне удалось сделать это лишь после того, как я молниеносно затерялся в толпе прихожан церкви Фатимы, откуда выскользнул через маленький боковой выход. Ещё через неделю я получил телеграмму за подписью Риббентропа: "Фюрер приказывает готовить операцию похищения". Это была торпеда, которой я не ожидал. Когда я рассказал об этом немецкому посланнику, он заметно занервничал. Все же я заверил его, что о похищении для меня не может быть и речи, хотя и сам ещё не знал, какую линию поведения мне следует избрать в дальнейшем, чтобы не попасть в положение человека, отказывающегося выполнить порученный приказ. Чтобы хоть на время сбросить с себя груз забот, я решил, прежде чем приняться за дела, посетить вместе с фон Хейне и его супругой выставку с различными аттракционами и увеселениями, устроенную в Лиссабоне. Но злополучная телеграмма не выходила у меня из головы. В тот же вечер я снова встретился со своим японским другом и поведал ему о своих новых затруднениях. "Приказ есть приказ, вы должны исходить из этого", — ответил он, не изменившись в лице. Я молчал, какое то гнетущее чувство охватило меня, когда я услышал его напоминание о моём долге. Я попытался объяснить ему, в конце концов, мое положение. На это он спросил — в глазах его сверкал огонек насмешки: — "О чем нам сейчас, собственно, нужно говорить? О выполнении приказа или о том, как его обойти?"   Я молчал. Он сказал тогда: "Как вы что представите своему Фюреру, ваше дело. Давайте-ка подумаем, как обойти приказ. — И он надавал мне кучу советов, как лучше выпутаться из этой истории. — Может быть, вам повезет, — сказал он на прощание, — и герцог Виндзорский все таки потеряет терпение". Так и не придя ни к какому решению, я простился с ним. В маленьком ресторанчике я встретился с одним своим португальским приятелем. Я был уже так подавлен и утомлен, что вообще уже не мог коснуться этой мучительной темы. Но все же я сделал это и, чтобы узнать мнение собеседника, пошёл ва банк: "Послезавтра я должен переправить герцога Виндзорского через испанскую границу. Могу я рассчитывать на вашу помощь?" Мой друг мрачно взглянул на меня и покачал головой: "Без меня. За это я не могу отвечать. Все это для меня слишком опасно. Кроме того, я не понимаю, какой вам прок от герцога Виндзорского, силой перетянутого через границу? И не думайте, что это поднимет репутацию Германии. Вообще вся эта история — чистое безумие, не отрывались бы вы от реальности". Я облегченно вздохнул, ведь, в сущности, в глубине души я и не ожидал иного ответа. Мы только обсудили план, каким образом продемонстрировать невыполнимость приказа о похищении, чтобы я мог соответствующим образом доложить в Берлин. На следующее утро португальская охрана была значительно усилена — более двадцати человек расхаживали перед домом герцога. С помощью моего друга была приведена в движение и внутренняя охрана, состоявшая из англичан. Обо всем этом я сообщил в пространном донесении в Берлин и просил указаний, как поступать в таких обстоятельствах и применять ли в случае необходимости оружие. Через два дня пришел ответ: "Вы должны действовать по обстановке". Мне показалось, что эта формулировка отразила более трезьый взгляд на вещи, установившийся в Берлине, и начал чувствовать себя немного легче, так как появилась возможность маневра. Тем временем приближался срок отъезда герцога на Багамские острова. Из Лондона уже прибыл один из руководящих работников Сикрет Сервис, сэр Уолтер Монктон, якобы для того, чтобы ускорить отъезд герцога. Я использовал это обстоятельство и сообщил в Берлин о том, что один английский агент намекнул мне о возникших вроде бы напряженных отношениях между герцогом и английской разведкой, причиной которых является отъезд герцога в Вест Индию.   После этого, сообщал я, Сикрет Сервис создало для герцога невыносимую обстановку, предупредив его, что в Португалии ему грозит величайшая опасность со стороны иностранных разведок. Сам я в это время распустил слух о том, что за несколько часов до твердо установленного срока отплытия на корабле, предоставленном герцогу, взорвется бомба с часовым механизмом.   Португальская полиция сразу же ухватилась за этот слух, с помощью которого я способствовал отъезду герцога, как этого желала английская разведка, и начала лихорадочно обыскивать судно, стремясь найти столь опасный предмет. На герцога и его супругу все это, казалось, не произвело никакого впечатления. Из окон немецкой миссии я через бинокль наблюдал за стоявшим в гавани на якоре кораблем и видел, как герцогская чета в сопровождении сэра Монктона точно в назначенный срок спокойно взошла на борт судна. Так закончилось мое замысловатое поручение. Теперь главное было оправдаться в Берлине. Если б я мог доложить обо всем Гитлеру лично, все обошлось бы хорошо. Но если бы меня упредил Риббентроп — тут было бы над чем поломать голову. Разумеется, после возвращения в Берлин меня срочно вызвал к себе не кто иной, как Риббентроп. Он так холодно и небрежно протянул мне руку, что мои опасения усилились. Коротко потребовал он от меня доложить о поездке.   Когда я закончил свой рассказ — как ни странно, но вопреки своей привычке он ни разу не прервал меня, — он некоторое время молчал, уставившись в свой письменный стол, и затем сказал примиренно: "Фюрер читал все ваши телеграммы. Я должен от его имени сообщить вам, что несмотря на разочарование, испытанное Фюрером от исхода операции, он согласен с принятыми вами решениями и одобряет их". У меня камень свалился с сердца. Я должен честно признаться, что такая реакция Гитлера вызвала во мне известную долю уважения к нему. После этого я отправился на доклад к Гейдриху. "Было бы лучше, если бы вообще не брались за это", — сказал он неодобрительно. Летом 1945 года, когда меня допрашивали союзники, я понял, что Сикрет Сервис так и не узнала вообще о моём пребывании в Португалии. Оглавление   www.pseudology.org