Соколов А.А.

05 февраля 1964 г. резидентура КГБ в Женеве сообщила в Центр об исчезновении сотрудника 2 Главного управления Носенко. Предварительной проверкой каких-либо данных о его возможном побеге не получено, активные поиски результатов не дали. Швейцарские власти о его местонахождении ничего не знали. Предпринятые дипломатические меры результатов не дали.

В Женеву выезжал как офицер КГБ, обеспечивающий безопасность делегации. Так преподносилась миру одна из секретнейших и коварнейших операций ЦРУ времен холодной войны, раскрыть которую это ведомство не отваживается и в наши дни. Но всё по порядку.

Архив А.Соколова
Ю.И.Носенко

В одной из российских книг, где дело Носенко освещается крайне негативно и лишь с американских позиций, приводится как бы документ, свидетельствующий о том, что 14 февраля 1964 г. по требованию МИД СССР Госдепартамент США организовал встречу Носенко с двумя представителями Советского посольства в Вашингтоне. Как указывалось в отчёте советских дипломатов, Носенко на встрече заявил: «...решение оставить Советский Союз было принято мной не внезапно и не в последние дни. Это решение созревало давно. Моя работа давала мне возможность видеть глубже и больше, чем пишут в советских газетах. …В ночь с 4 на 5 февраля 1964 г. я покинул Швейцарию и обратился к соответствующим американским властям с просьбой предоставить мне политической убежище». В отчёте констатировалось: «В целом разговор с Носенко оставил впечатление, что, он, видимо, действительно пошёл на измену Родине сознательно, а не просто оказался жертвой американской разведки в силу каких-то обстоятельств, хотя быть полностью уверенным в этом на основании одного разговора, конечно, нельзя». В цитируемой книге источник этого документа не указывается и поэтому доверия не вызывает.
Здесь можно только лишь саркастически заметить — просто жертвой американской разведки никто и никогда не оказывался. В беседе, кроме упоминания о советских газетах, Носенко ничего не сказал о политических мотивах, заставивших его перейти на сторону противника. С советской стороны не было врача, повторную встречу не потребовали. В тот же день Госдепартамент сообщил посольству, что просьба Носенко об убежище в США удовлетворена.
В Москве известие о побеге Носенко стало настоящим шоком. Кроме того, что он был весьма осведомлён о работе контрразведки по американской линии, он также знал немало и работников разведки. За несколько недель до выезда за границу занимался делом Ли Харви Освальда, который 22 ноября 1963 г. в Далласе стрелял в президента США Джона Кеннеди. Советское правительство через Анастаса Микояна, выезжавшего в Вашингтон на траурную церемонию в связи с убийством Кеннеди, передало американцам краткую справку о пребывании Освальда в СССР, его проживании в Минске и об отсутствии интереса к нему со стороны КГБ.
Остроту делу Носенко придавало и то, что его отец до последних своих дней был министром судостроения СССР (1939-56 гг.), а сына знали многие руководители государства. Как пишет в своих воспоминаниях «Беспокойное сердце», посмертно изданных в Москве в 2001 г., тогдашний председатель КГБ генерал-полковник Владимир Семичастный (1961 — 1967 гг.), «побег вывел из равновесия даже Хрущёва».
Комиссия КГБ по расследованию дела Носенко работала не один месяц. Проверялся весь оперативный и технический составы центрального аппарата контрразведки. Были вскрыты недостатки работы с кадрами, нарушения этических и моральных норм отдельными сотрудниками. Начальника контрразведки генерал-лейтенанта Олега Грибанова отстранили от должности, ряд руководителей были исключены из КПСС и уволены из органов, другие понижены в должности, несколько сот сотрудников отозвали из-за заграницы и они стали на долгое время «невыездными». Какое-то время управление работало не в полную силу.
В июле 1964 г. Военной коллегией Верховного суда СССР Носенко был приговорён за измену Родине к высшей мере наказания — расстрелу. В оперативных материалах КГБ он теперь значился как «Идол». В целом, советской контрразведке и отчасти разведке американцы нанесли значимый удар. Фамилия отца Носенко была изъята из советских энциклопедий, самая крупная советская судоверфь в г. Николаеве перестала носить его имя.
В ситуации тех дней мало кто из оперативного состава мог отважиться открыто высказать даже малейшие сомнения в правдивости изложенной в западной прессе версии о предательстве Носенко. «Нагромождение загадочных обстоятельств и порядочная их путаница не выходили у меня из головы. Однако не было никакого смысла делиться своими сомнениями с Хрущёвым. …Поэтому в моём сообщении главе государству были лишь факты: как попал Носенко в аппарат КГБ, какие недостатки при проверке его личности были чекистами допущены» — пишет Семичастный в воспоминаниях.
Лишь в 1995 г. бывший первый заместитель председателя КГБ генерал армии Филипп Бобков в книге «КГБ и власть» написал: «Я же до сих пор убеждён, что Носенко попал в какую-то сложную ситуацию и не выдержал. Конечно, не исключено, что он заранее обдумал свой шаг, но только душа моя этого не принимала, я знал, как любил Юрий дочь, как тяжело переживал её болезнь. Не мог он вот так просто бросить её, бросить семью. А возможно, ему пригрозили, что убьют. У меня для такого вывода были основания». Нечто подобное высказывает в своей книге «Назад к истине» другой авторитетный генерал контрразведки Вадим Удилов: «Юрий Носенко возможно и был избалованным судьбой человеком. Ему было много дозволено и доступно. Но бежать было незачем. Так думаю я — бывший детдомовец».
КГБ через свои возможности вёл розыск «Идола». В 1969 г. вашингтонская резидентура установила место его пребывания в США, но за ним осуществлялось лишь агентурное наблюдение — исполнение смертных приговоров за границей было прекращено с 1959 г. Некоторые сотрудники — хорошо знавшие Носенко коллеги по контрразведке — говорили автору этих строк, что они не верили и тогда в его предательство. Однако обосновать свои сомнения какими-либо весомыми аргументами они не могли.
С середины 70-х гг. в США в газетах, журналах и книгах впервые стала появляться информация о Носенко, в основном, в связи с расследованием убийства президента Джона Кеннеди, ролью Освальда, возможном участии КГБ в убийстве. Информация попадала к журналистам и писателям как от бывших сотрудников службы внешней контрразведки ЦРУ, в том числе и от оскорблённого увольнением в конце 1974 г. её начальника Энглтона, так и «сливалась» разведкой с целью создания и закрепления легенды о предательстве Носенко.
К началу 80-х годов она окончательно была сформирована. Итак, по легенде ЦРУ 8 июня 1962 г. при первом посещении Женевы Носенко вышел на американскую резидентуру с предложением своих услуг. С 8 по 13 июня с ним встречались второй секретарь посольства Бэгли, тогда руководитель советской линии в бернской резидентуре, и прилетевший из штаб-квартиры ЦРУ в Лэнгли хорошо владевший русским языком Кисевальтер, работавший ранее с разоблаченным КГБ в 1959 г. агентом ЦРУ Петром Поповым и являвшийся куратором американского агента Олега Пеньковского. Носенко рассказал о себе, за 900 швейцарских франков передал контрразведывательную информацию и фамилии известных ему сотрудников резидентур КГБ в Женеве и других городах мира. Он из-за опасения быть пойманным контрразведкой отказался выходить на резидентуру ЦРУ в Москве, в следующий приезд обещал снабдить новой информацией. С ним обусловили связь, дали тайнопись. 11 июня в ЦРУ присвоили кодовое имя «Фокстрот», к которому добавлялась для использования в переписке аббревиатура «АЕ», обозначавшая принадлежность агента к Советскому отделу и категории «REDTOP» («элитный вербовочный контингент советских граждан, постоянно находившихся или временно выезжавших за границу, в первую очередь дипломаты, разведчики, политики, работники других госучреждений, журналисты»).
Однако в Лэнгли переданные Носенко сведения расценили как дезинформацию. Начальник внешней контрразведки Энглтон, имевший свою теорию об агентах КГБ в американских правительственных учреждениях, пришёл к выводу и убедил в этом Советский отдел, что новый «инициативник» является засланным офицером КГБ, направленным для обратной связи с не выявленным «кротом» внутри ЦРУ. Однако после трагедии в Далласе, когда ЦРУ стало известно о пребывании Освальда в СССР, возникли вопросы — имел ли он контакты с КГБ и если да, то не участвовали ли советские спецслужбы в убийстве президента. Ответы на эти вопросы мог дать Фокстрот, работавший по иностранным туристам. Его с нетерпением ждали в Женеве.
В январе 1964 г. Фокстрот из Женевы сообщил телеграммой на обусловленный адрес в Нью-Йорке о прибытии в Швейцарию. Но, как говорил в интервью в 1977 г. уже находившийся в отставке Бэгли, Фокстрот за неделю до прибытия послал телеграмму на адрес в Европе, в которой сообщил о своём приезде в качестве офицера безопасности в Женеву и желании встретиться с «Джорджем» — под таким именем ему представился Бэгли в 1962 г. Бэгли, в то время заместитель начальника Советского отдела по контрразведывательными операциями, срочно вылетел к Фокстроту.
23 января начались их встречи на конспиративной квартире в Женеве. На первой же беседе Фокстрот неожиданно заявил, что принял решение не возвращаться в СССР. Не успев ничего спросить, Бэгли был ошеломлён вторым заявлением — об осведомлённости Фокстрота с делом Освальда. Бэгли вспоминал: «Сообщение тогда об отсутствии у КГБ оперативного интереса к Освальду, отказ от его вербовки и другого использования, сопровождаемые деталями оперативного наблюдения за ним, полученного от двойного источника (Носенко — А.С.), вызовет в Вашингтоне трудно прогнозируемую реакцию, но может быть доложено президенту Джонсону».
В этом же интервью Бэгли говорит о другом дне первого заявления Фокстрота о невозвращении в Союз: «Обосновывая свой побег, Фокстрот рассказал, что из Москвы пришла телеграмма о его досрочном отзыве 4 февраля и у него осталась лишь одна неделя для спасения, как он думал, от ареста за шпионаж, и он просит предоставить ему политическое убежище». Все переданные Фокстротом материалы в этот раз рассматривались как ложные, направленные для прикрытия операций КГБ, в том числе и по Освальду. Несмотря на это, из ЦРУ за подписью заместителя директора по оперативной работе Хелмса моментально пришёл ответ — «Действовать». Его по подложным документам доставили автомашиной из Женевы во Франкфурт-на-Майне, откуда 11 февраля, минуя длительную процедуру опроса беженцев, в сопровождении Бэгли и прибывшего из Лэнгли начальника Советского отдела Мэрфи переправили в Вашингтон. По другим данным, его доставили непосредственно в США самолётом военно-воздушного атташе американского посольства в Берне без пограничного досмотра швейцарскими властями. Эта версия ЦРУ предательства Носенко никем не опровергалась, в неё верят и сейчас.
К концу 70-х гг. в СМИ стала появляться более подробная информация о Носенко. В последние годы в Интернете помещены некоторые рассекреченные документы Конгресса и ЦРУ, а также не публиковавшиеся прежде интервью с находящимися в отставке сотрудниками, работавшими по нему в разное время. Изучение этих материалов помогло многое узнать о пребывании Носенко в США — и правду, и вымысел.
Судьба его сложилась трагически и не аналогично судьбам других предателей. Сотрудники ФБР, занимавшиеся расследованием убийства президента Кеннеди, начали интенсивно опрашивать Носенко по Освальду уже с 14 февраля 1964 г. — опрос продолжался три месяца. ФБР отмечало, что во время бесед он был дружелюбен, на вопросы отвечал с желанием и ничего не скрывал, каких-либо претензий к нему не было. ФБР полностью поверило его информации. Однако опросы, параллельно проведённые ЦРУ по работе Носенко в КГБ и отдельно по Освальду, испытания 4 апреля на полиграфе («детектор лжи») якобы окончательно убедили ЦРУ в его нечестности. Начальник Советского отдела Мэрфи и его заместитель Бэгли пришли к выводу, что Фокстрот заслан КГБ, а рассказанная им биография, переданная информация по КГБ и Освальду являются ложными.
После полиграфа было решено взять его под стражу, для получения правды подвергнуть «допросам с пристрастием», а затем заключить в специально строящуюся для него бетонную камеру на «Ферме» (база подготовки оперативного состава — А.С.) ЦРУ в Кэмп-Пири вблизи г. Вильямсбурга, шт. Вирджиния. По другим публикациям, это решение было принято ещё в Швейцарии. Руководителем специально созданной по Носенко группы в Советском отделе был владевший русским языком Бэгли, который ежедневно докладывал результаты Мэрфи, Энглтону и Хелмсу. Энглтон считал, что заключение Носенко в тюрьму и строгие допросы ожидаемых результатов не дадут, а лишь приведут к потере времени. Он предлагал использовать его как «наживку» для ловли «крота» в ЦРУ.
Под охраной в разных режимах изоляции Носенко находился более пяти лет: со дня появления в США и по 13 августа 1965 г. на конспиративной квартире, с 14 августа 1965 по 27 октября 1967 г. — в камере на «Ферме», с 28 октября 1967 по апрель 1969 г. — на конспиративных квартирах в пригороде Вашингтона. С первых дней контакта с ЦРУ он находился в ведении Советского отдела, а в октябре 1967 г. передан службе безопасности. Мнение о честности Носенко постоянно менялось — некоторые рассматривали его как заслуживающего доверия перебежчика (bona fide defector), другие считали офицером КГБ, засланным в ЦРУ для прикрытия Освальда.
Сторонники честности Носенко утверждали, что по его наводкам было сорвано 100 или 200 операций КГБ, противники же считали — переданные им материалы не представляют никакой ценности. Только Конгресс и служба внешней контрразведки занимали твёрдую позицию: информация Носенко по Освальду и другим вопросам, начиная с 1964 г., лживая, противоречивая и не может приниматься во внимание. Впервые было заявлено, что Носенко bona fide defector, в 1967 г., хотя он содержался ещё на «Ферме».
Как бы там ни было, но в 1967 г. директор ЦРУ Хелмс был вынужден «зачистить концы» и причастных к Носенко работников Советского отдела во главе с его начальником Мэрфи убрал за границу или перевёл в другие отделы. В октябре 1968 г. в рамках ЦРУ по делу Носенко противоборствующие стороны достигли компромисса — его признали «вероятно, имевшим доступ к материалам КГБ ненадежным источником».
В апреле 1969 г. из под ареста он был освобождён и определён на работу по контракту — консультантом во внешнюю контрразведку по вопросам КГБ с окладом 35000 долларов в год (средний заработок рядового полицейского. — А.С.). Чем он там занимался и занимался ли чем вообще — неизвестно. Под вымышленным именем его определили на жительство, «контролёром» назначили сотрудника службы безопасности Брюса Соли, прежде работавшего с другими предателями — с 1961 г. с Голицыным и в 1966 г. с «Кити Хоком» — и участвовавшего в деле Носенко с самого начала. Согласно законодательству, по стандартной процедуре через пять лет после освобождения из тюрьмы, а не по применяемой к перебежчикам ежегодной квоте ЦРУ, в 1974 г. ему предоставили американское гражданство. Хелмс вспоминал, что дело Носенко «постоянно висело над ЦРУ как зловещий призрак».
В 1978 г. вышла книга писателя и публициста Эдварда Эпстайна «Легенда: секретный мир Ли Харви Освальда», в которой по информации, как выяснилось несколько лет спустя, тайно переданной автору Энглтоном, Бэгли, Майлером и другим бывшими сотрудниками внешней контрразведки, описываются противоречия по Носенко между службой внешней контрразведки и Советским отделом. По сюжету книги Носенко заслан в ЦРУ для прикрытия агента КГБ Освальда, участвовавшего в убийстве президента. После выхода книги его вызвали для показаний по Освальду в Специальную комиссию по политическим убийствам палаты представителей Конгресса, входившую в подкомиссию по расследованию убийства президента Кеннеди. Он рассказал всё, что знал, но позднее был признан лжецом.
Двумя неделями раньше сотрудник ЦРУ Джон Харт в результате почти двухлетнего расследования дела Носенко представил доклад о полном доверии к нему. Но на комиссии заявил, что «не знаком с материалами Носенко по Освальду, и если бы он решал, признать ли его показания по Освальду правдивыми, то он бы их таковыми не признал».
Американские журналисты стали писать, что устали заниматься Носенко — «Все вопросы по нему упираются в каменную стену национальной безопасности и секретности и вразумительного ответа они не получают». Кроме того, они отмечали, что «проверка надёжности этого перебежчика является беспрецедентной в истории американских спецслужб: он продемонстрировал, что его не смогли сломать, даже под пытками в заточении и угрозой высылки в Союз, пытаясь "впихнуться" в американское общество любыми путями».
В наши дни пресса и ЦРУ забыли, какие секреты КГБ Носенко выдал, а изредка вспоминают лишь варианты показаний по Освальду, спорят о том, кто был виновником его заключения в тюрьму. Сам он в СМИ не выступает, книг не пишет, на публике не появляется, с другими предателями не общается. В 1986 году снят художественный драматический фильм «Юрий Носенко, КГБ». С него якобы взята подписка о неразглашении. Известны лишь редкие его высказывания. Однажды он заявил, что «всё происшедшее послужит хорошим уроком для будущих перебежчиков». Складывается впечатление, что он ограничен в передвижении.
Неоднозначные оценки Носенко в ЦРУ и журналистском корпусе, разноречивое описание деталей его предательства, арест и содержание в одиночной камере, допросы с применением физического и психологического насилия и другие факторы позволяют сделать вывод: ЦРУ усиленно скрывает правду о нём, постоянно направляя общественное мнение по ложному пути.
Мне представляется, что Носенко не изменял Родине, а был похищен в Швейцарии 4 февраля 1964 г., возможно, с применением усыпляющих средств. Из Лэнгли операцией руководили Ричард Хелмс и Дэвид Мерфи, непосредственным исполнителем был Пит Бэгли с группой обеспечения. Именно это ЦРУ тщательно скрывает долгие годы. Какие факты подтверждают такой вывод?
Прежде всего, важные сведения впервые прозвучали в 2001 г. в воспоминаниях Семичастного: «В январе 1964 г. Носенко поехал, уже не в первый раз, в Женеву как член советской делегации на переговоры по разоружению. Официальное назначение было лишь прикрытием для его настоящей работы: разведчик Носенко имел довольно важное задание от КГБ. В Женеве он должен был встретиться также с начальником контрразведки Грибановым. КГБ проявлял интерес к одной француженке, которая по её собственным словам имела доступ в некоторые организации и к определённой информации. Заданием Носенко было выйти на контакт с ней и завербовать её. Приехав в Швейцарию, Носенко нашел её и договорился о встрече: решено было вместе поужинать. Встретились они в гостинице на французско-швейцарской границе. Это была наша последняя информация. После ужина Носенко исчез без следа. Это произошло за два дня до приезда в Женеву Грибанова. Очаровательная дама оказалась разведчицей, вероятно, более способной. О том, что произошло позднее, я могу только догадываться. Очевидно, французская мадам работала не только на разведку своей собственной страны».
И далее: «Всё новые и новые неясности будили в нас подозрение: а не был ли Носенко во время ужина чем-то одурманен? В таком состоянии подписал просьбу о предоставлении политического убежища. А когда пришёл через какое-то время в себя, мир уже был полон сообщений о его побеге. После всего случившегося ему трудно было бы объяснить, что всё это ошибка. … До самого конца моего пребывания в КГБ мы так ничего о Носенко и не узнали. Много позже дошло до нас, что он не выдал ни одного имени, вызвав, таким образом, даже недоверие к себе американцев, и какое-то время провёл за решёткой в суровых условиях: оказался, мол, ключевой фигурой, а затемняет "контакты" между КГБ и Освальдом. ...Недоверие с американской стороны говорит о том, что до побега из СССР Носенко в Москве не работал на западные секретные службы. ...То, что он не передал имён наших разведчиков, ещё одно свидетельство того, что к побегу он не готовился, иначе прихватил бы с собой достаточное количество полезных для новых работодателей материалов. А что, если он сознательно утаил имена своих бывших коллег? Если это так, то можно ли говорить о его добровольном побеге. ...Правду о побеге Юрия Носенко пока ещё никто не разузнал. Не знаю её и я».
Да, полный ответ действительно находится в оперативных досье ЦРУ, и узнать его из легальных источников в обозримом будущем вряд ли удастся. Из сказанного следует отметить: во-первых, о вербовке, которую должен был провести Носенко и о принадлежности «француженки» к спецслужбам, как можно понять со слов Семичастного, говорится впервые. За почти сорок лет со дня «предательства» Носенко ЦРУ не проронило об этом ни слова, настойчиво повторяя: Носенко находился в Женеве с функциями офицера безопасности. Почему? «Слив» в прессу факта вербовки для ЦРУ, с одной стороны, был желателен, так как укрепил бы легенду о предательстве — добровольно выдал важную операцию КГБ — и был использован в очередной антисоветской компании, а с другой, наоборот, вызвал бы вопрос об истинной причине недоверия: он выдал, а ему не верят. Не исключается также и то, что американцы о «француженке» ничего не знали, и Носенко был захвачен ещё до встречи с ней.
И второе: бывший руководитель КГБ уверенно утверждает, что Носенко не передал американцам ни одного из имён советских разведчиков. Эти слова полностью опровергают противоположное, а значит лживое заявление ЦРУ. Личный состав любой разведки мира — один из самых охраняемых секретов — и, если Носенко не выдал тех, кого он знал в резидентурах, то этого одного достаточно, чтобы сказать: он не предатель. Отзыв наших разведчиков из-за границы, предположительно известных «Идолу», начался в марте 1964 г.
Кроме того, Семичастный говорит, что Носенко встретился с «француженкой» на границе и «это была наша последняя информация». Если рассматривать эти слова с профессиональной точки зрения, то они означают, что сотрудники резидентуры, обеспечивая безопасность встречи, зафиксировали не вызывающий опасений контакт в месте встречи и вернулись в Женеву. Но, скорее всего, они проводили только его выброску в район встречи и контакт не наблюдали.
Недавно в Интернете был помещён рассекреченный документ: «Анализ материалов проверок Юрия Носенко на полиграфе», проведённых ЦРУ в 1964, 1966 и 1968 гг., подготовленный ведущим американским специалистом по полиграфам Ричардом Артером. для Специальной комиссии по политическим убийствам в марте 1979 г. Для ознакомления с материалами проверки Артер три раза посещал штаб-квартиру ЦРУ. В документе говорится, что при проверке 4 апреля 1964 г. Носенко задавалось более 50 прямых «важных вопросов», разделённых на 13 отдельных тестов, хотя более 3-х тестов по таким вопросам проводить во избежание ошибок не рекомендуется. Все вопросы касались «широкого спектра» и лишь последний 51-ый по Освальду: «Говорили ли вы правду по Освальду?». Ответ: «Да». Вопрос сформулирован неправильно, задан при окончании тестов и поэтому ответ не может быть принят. Операторов ЦРУ Освальд не интересовал, заключает Артер, а целью проверки было определить, говорит ли правду Носенко по другим вопросам «широкого спектра». Операторам было дано указание: независимо от результатов тестов — положительных или отрицательных — говорить Носенко, что он лжёт и испытаний не прошёл.
Вторая проверка на полиграфе проводилась с 18 по 28 октября 1966 г. теми же операторами. Её задача: «Попытаться установить, имел ли субъект в действительности отношение к делу Освальда во время его пребывания в Советском Союзе или же связь субъекта с делом Освальда была лишь частью прикрывающей его легенды; определить, участвовал ли субъект лично в деле Освальда в 1963 г. после убийства президента Кеннеди; удостовериться, получал ли субъект специальные инструкции от КГБ передать американскому правительству касающиеся Освальда данные». Главной темой первого дня проверки был Освальд, по которому задано 32 вопроса. В последующие проверки — с 19 по 28 октября — вопросы по Освальду не задавались. Артер пришёл к заключению, что ЦРУ «было полностью удовлетворено ответами в первый день и операторы сделали своё дело, установив правдивость ответов Носенко по Освальду».
Третья проверка проводилась другими операторами ЦРУ 2 и 6 августа 1968 г. В первый день из 23 вопросов ни один не был задан по Освальду. Во второй день, 6 августа из 27 вопросов только 2 касались Освальда. Как считает Артер, тема Освальда вновь затронута крайне мало и вопросы по нему задавались неправильно.
Артер заключает, что проверки 1964 и 1968 гг. по Освальду должны игнорироваться по причине многочисленных нарушений при их проведении. Проверка 18 октября 1966 г. является верной, проводилась скорее формально, чем по существу дела. Новые испытания Носенко на полиграфе не рекомендуются по причине давности событий.
В анализе автор также указывает, что ему в ЦРУ не были даны, как было обещано, обязательно составляемые при испытании на полиграфе и пишущиеся от руки документы — замечания операторов о ходе тестов, первичные листы с вопросами, запись предварительной беседы и другие материалы. Не дали также магнитофонную запись с процессом проверки. Артер получил только официальные отчёты. Ему запретили делать какие-либо записи, и он составлял анализ по памяти. Кроме того, в комиссии Конгресса перед поездкой в ЦРУ его проинформировали, что «каждый опрошенный офицер разведки, включая перебежчиков из КГБ, заявлял, что КГБ может засылать своих сотрудников под видом предателей. Тот факт, что Носенко отрицает такую возможность, а полиграф определяет его честность, ставит проверки под сомнение».
Из анализа Артера можно сделать выводы: ЦРУ считало правдивой информацию по Освальду, полученную от Носенко во время опросов в феврале 1964 г., и поэтому в апреле проверка по Освальду не проводилась, а полиграф использовался для оказания на него психологического давления; проверка 1966 г. была формальной; целью всех проверок было выяснение вопросов, которые ЦРУ тщательно скрывает.
В 1996-97 гг. рассекречены и позднее помещены в Интернете совершенно секретные документы — «Слушания Носенко по Освальду на Специальной комиссии по политическим убийствам палаты представителей Конгресса США» от 30 мая, 19 и 20 июня 1978 г. Допросы, как названы слушания в документах, проводились в Лэнгли сотрудниками комиссии Кеннетом Клайном и Джоанной Смит. На первом слушании опрашиваемый показал всё, что знал об Освальде, начиная с его появления в Москве в 1959 г.: попытке самоубийства, предоставлении советского гражданства, проживании в Минске, отношении к нему КГБ, возвращении в США, переписке с посольством СССР в Вашингтоне, посещении советского посольства в Мексике и т.д. Комиссия признала все показания Носенко по Освальду за 1964-78 гг. ложными, а самого Носенко «источником недостоверным».
На двух других слушаниях он рассказывает о своём «предательстве» (всё, согласно легенде ЦРУ), о предложении своих услуг в 1962 г., выходе на «Джорджа» в 1964 г., жестоком с ним обращении в заключении, применении наркотиков, психологического воздействия, избиении и т.п. Упоминаний о вербовке «француженки» нет. Касаясь приезда Грибанова в Женеву (он якобы возвращался в Москву после посещения Австралии и Франции — А.С.), показывает, что он «наверняка высказал бы своё неудовольствие тем, что заместитель начальника отдела Главка находится в Женеве как офицер безопасности с такой малочисленной делегацией и приказал бы немедленно возвращаться в Москву». Эти слова не соответствуют действительности: Грибанов должен был утверждать план вербовки «француженки» с выездом Носенко в Женеву под прикрытием эксперта с дипломатическим паспортом и получать согласие на это председателя КГБ Семичастного. Он знал истинную цель поездки Носенко за границу. Имеются и другие противоречия, на основании которых можно предположить многое, но одно — вполне определённо: Носенко на слушаниях говорит не всю правду. Хотя протоколы отсканированы и выглядят как подлинные, но они редактированы и поэтому не подписаны независимым нотариусом, который, как указано в преамбуле, присутствовал на слушаниях. Возможно, в них внесены нужные ЦРУ изменения.
Интересны в связи с этим слова того же Бобкова (сказанные после публикации варианта этой статьи в газете «Красная Звезда» от 19.12.02 г.): «Главной заботой Носенко перед отъездом в Швейцарию было: как он будет встречать в Женеве начальника контрразведки Олега Михайловича Грибанова, который собирался там быть.… Какие-то оперативные вопросы, которые он мог там решать, во 2-м Главном управлении не обсуждались. Инструктаж в основном шёл по линии разведки.…
Между тем, находясь в Женеве, Носенко активно готовился к встрече с Грибановым, который в это время находился в командировке за рубежом, естественно, под другой фамилией. В Женеву он должен был прибыть 5 февраля. Наши товарищи говорили, что в эти дни Носенко бегал по магазинам, купил лекарство, куклу для дочери… Логика подсказывает, что если Носенко был агентом, то, значит, он рассказал, что завтра в Швейцарии будет начальник советской контрразведки. В этой ситуации не было никакого смысла его убирать с "поля" — американцы могли получить в своё распоряжение начальника 2-го главка. Грибанов к Носенко относился очень хорошо, тот мог его пригласить куда угодно.
Стоит учесть, что Олег Михайлович был человек твёрдый, смелый — в общем, во всех отношениях нормальный мужик. Носенко приглашает его в загородный ресторан, во время застолья появляются американцы. Официально они не знают, кто это, и им не обязательно хватать Грибанова — достаточно провокации. А то, что начальник советской контрразведки приехал в Женеву под чухой фамилией — уже достаточно для компрометации. …В течении четырёх дней после исчезновения Носенко находился в Швейцарии и никаких акций, чтобы выйти на наших людей за эти дни не было. Всё, что за этот срок можно было сделать, чтобы обезопасить людей, было сделано. …Я твёрдо убеждён в том, что Носенко не был агентом, заранее завербованным. Его захватили американцы — он мог дать повод для этого, потому что парень он был с точки зрения своего поведения, так сказать, лихой».

Архив А.Соколова
Последние минуты Л.Х.Освальда

Позднее были рассекречены показания Хелмса, Энглтона, Мэрфи, Майлера, Соли и других, действующих и бывших, сотрудников ЦРУ на этой же комиссии Носенко, проводившейся в помещении Конгресса: они повторяют легенду ЦРУ о предательстве Носенко и каждый по своему объясняют его заключение в тюрьму. Некоторые страницы изъяты и будут рассекречены в 2017 г. Все они, кроме Носенко, клялись на Библии и поднимали правую руку в знак честности показаний, но в их словах много противоречий, лжи и сокрытий. Так, Мэрфи, отвечая на вопросы Клайна «Знакомы ли вы с результатами испытаний Носенко на полиграфе по Освальду в апреле 1964 г. и имелись ли основания считать их непродуктивными?», лжесвидетельствует: «Полиграф указал, что он лгал по большинству вопросов. Я доверял оператору, он свободно владел русским языком». В частности, он говорит, что не мог поверить ответам Носенко об отсутствии интереса КГБ и ГРУ к Освальду, служившему оператором радара на базе ВВС США в Японии, где размещались также самолёты-разведчики У-2. Но из анализа Артера, как сказано выше, известно: оператору, вне зависимости от показаний полиграфа, было приказано говорить Носенко, что он по всем вопросам лжёт. По Освальду был задан лишь один, 51-й вопрос. Второе испытание, в 1966 г., по словам Мэрфи, якобы проводилось по вопросам 1964 г. с тем, чтобы уточнить возникшие тогда сомнения, подозрения и противоречия. Но тот же Артер в анализе указывает совсем другую причину. Мэрфи также опровергает заявление Носенко на комиссии, что ему с апреля 1964 г. по лето 1967 г. принудительно делали уколы наркотиков. Все выступавшие перед комиссией, в том числе и сам Носенко, утверждали, что выезжал он в Женеву как офицер безопасности. О главной задаче его командировки — вербовке француженки — никем не было сказано ни слова.
Слушания Носенко характерны недоброжелательностью вопросов и ведения протокола. Как видно из материалов комиссии, на него в 1964 г., а не в 1962 г., как положено, в оперативном директорате было заведено дело по форме 201, что означало проведение по нему агентурно-оперативных мероприятий, его псевдоним по прибытии в США был сменён с «Фокстрота» на «Донора» с той же приставкой «АЕ».
По итогам слушаний комиссия отметила: «Весьма странно то, что ЦРУ во время допросов Носенко, в том числе и когда он содержался в камере, очень мало уделяло внимания его допросам по Освальду. ЦРУ не придало должного значения этому важному вопросу и выявляло лишь, был ли заслан он КГБ. Условиями содержания Носенко в заключении и обращением с ним ЦРУ не сохранило важного свидетеля — Носенко».
Кроме того, можно предположить, что ЦРУ опасалось показать Носенко конгрессменам, организовывая его допросы в штаб-квартире. Так было и в 1964 г., когда Хелмс убедил председателя Верховного суда Уоррена, возглавлявшего сенатскую Комиссию по расследованию убийства президента Джона Кеннеди, что Носенко нельзя заслушивать по Освальду по причине серьёзных противоречий и сомнений ЦРУ в его честности. Уоррен был ознакомлен «со всеми доступными материалами и файлом на Носенко, касающимися Освальда, но решил не использовать их в отчёте, пока не будет установлена надёжность источника». Но, как видно из вышеупомянутого, подобный вывод сделать нельзя — ЦРУ и ФБР доверяло информации Носенко по Освальду, а в прессу и Конгресс «сливалась» легенда.
На двух других слушаниях он рассказывает о своём «предательстве» (всё, согласно легенде ЦРУ), о предложении своих услуг в 1962 г., выходе на «Джорджа» в 1964 г., жестоком с ним обращении в заключении, применении наркотиков, психологического воздействия, избиении и т.п. Упоминаний о вербовке «француженки» нет. Касаясь приезда Грибанова в Женеву (он якобы возвращался в Москву после посещения Австралии и Франции — А.С.), показывает, что он «наверняка высказал бы своё неудовольствие тем, что заместитель начальника отдела Главка находится в Женеве как офицер безопасности с такой малочисленной делегацией и приказал бы немедленно возвращаться в Москву». Эти слова не соответствуют действительности: Грибанов должен был утверждать план вербовки «француженки» с выездом Носенко в Женеву под прикрытием эксперта с дипломатическим паспортом и получать согласие на это председателя КГБ Семичастного. Он знал истинную цель поездки Носенко за границу. Имеются и другие противоречия, на основании которых можно предположить многое, но одно — вполне определённо: Носенко на слушаниях говорит не всю правду. Хотя протоколы отсканированы и выглядят как подлинные, но они редактированы и поэтому не подписаны независимым нотариусом, который, как указано в преамбуле, присутствовал на слушаниях. Возможно, в них внесены нужные ЦРУ изменения.
Интересны в связи с этим слова того же Бобкова (сказанные после публикации варианта этой статьи в газете «Красная Звезда» от 19.12.02 г.): «Главной заботой Носенко перед отъездом в Швейцарию было: как он будет встречать в Женеве начальника контрразведки Олега Михайловича Грибанова, который собирался там быть.… Какие-то оперативные вопросы, которые он мог там решать, во 2-м Главном управлении не обсуждались. Инструктаж в основном шёл по линии разведки.… Между тем, находясь в Женеве, Носенко активно готовился к встрече с Грибановым, который в это время находился в командировке за рубежом, естественно, под другой фамилией. В Женеву он должен был прибыть 5 февраля. Наши товарищи говорили, что в эти дни Носенко бегал по магазинам, купил лекарство, куклу для дочери… Логика подсказывает, что если Носенко был агентом, то, значит, он рассказал, что завтра в Швейцарии будет начальник советской контрразведки. В этой ситуации не было никакого смысла его убирать с "поля" — американцы могли получить в своё распоряжение начальника 2-го главка. Грибанов к Носенко относился очень хорошо, тот мог его пригласить куда угодно. Стоит учесть, что Олег Михайлович был человек твёрдый, смелый — в общем, во всех отношениях нормальный мужик. Носенко приглашает его в загородный ресторан, во время застолья появляются американцы. Официально они не знают, кто это, и им не обязательно хватать Грибанова — достаточно провокации. А то, что начальник советской контрразведки приехал в Женеву под чухой фамилией — уже достаточно для компрометации. …В течении четырёх дней после исчезновения Носенко находился в Швейцарии и никаких акций, чтобы выйти на наших людей за эти дни не было. Всё, что за этот срок можно было сделать, чтобы обезопасить людей, было сделано. …Я твёрдо убеждён в том, что Носенко не был агентом, заранее завербованным. Его захватили американцы — он мог дать повод для этого, потому что парень он был с точки зрения своего поведения, так сказать, лихой».
Позднее были рассекречены показания Хелмса, Энглтона, Мэрфи, Майлера, Соли и других, действующих и бывших, сотрудников ЦРУ на этой же комиссии (по Носенко), проводившейся в помещении Конгресса: они повторяют легенду ЦРУ о предательстве Носенко и каждый по своему объясняют его заключение в тюрьму. Некоторые страницы изъяты и будут рассекречены в 2017 г. Все они, кроме Носенко, клялись на Библии и поднимали правую руку в знак честности показаний, но в их словах много противоречий, лжи и сокрытий. Так, Мэрфи, отвечая на вопросы Клайна «Знакомы ли вы с результатами испытаний Носенко на полиграфе по Освальду в апреле 1964 г. и имелись ли основания считать их непродуктивными?», лжесвидетельствует: «Полиграф указал, что он лгал по большинству вопросов. Я доверял оператору, он свободно владел русским языком». В частности, он говорит, что не мог поверить ответам Носенко об отсутствии интереса КГБ и ГРУ к Освальду, служившему оператором радара на базе ВВС США в Японии, где размещались также самолёты-разведчики У-2. Но из анализа Артера, как сказано выше, известно: оператору, вне зависимости от показаний полиграфа, было приказано говорить Носенко, что он по всем вопросам лжёт. По Освальду был задан лишь один, 51-й вопрос. Второе испытание, в 1966 г., по словам Мэрфи, якобы проводилось по вопросам 1964 г. с тем, чтобы уточнить возникшие тогда сомнения, подозрения и противоречия. Но тот же Артер в анализе указывает совсем другую причину. Мэрфи также опровергает заявление Носенко на комиссии, что ему с апреля 1964 г. по лето 1967 г. принудительно делали уколы наркотиков. Все выступавшие перед комиссией, в том числе и сам Носенко, утверждали, что выезжал он в Женеву как офицер безопасности. О главной задаче его командировки — вербовке француженки — никем не было сказано ни слова.
Слушания Носенко характерны недоброжелательностью вопросов и ведения протокола. Как видно из материалов комиссии, на него в 1964 г., а не в 1962 г., как положено, в оперативном директорате было заведено дело по форме 201, что означало проведение по нему агентурно-оперативных мероприятий, его псевдоним по прибытии в США был сменён с «Фокстрота» на «Донора» с той же приставкой «АЕ».
По итогам слушаний комиссия отметила: «Весьма странно то, что ЦРУ во время допросов Носенко, в том числе и когда он содержался в камере, очень мало уделяло внимания его допросам по Освальду. ЦРУ не придало должного значения этому важному вопросу и выявляло лишь, был ли заслан он КГБ. Условиями содержания Носенко в заключении и обращением с ним ЦРУ не сохранило важного свидетеля — Носенко».
Кроме того, можно предположить, что ЦРУ опасалось показать Носенко конгрессменам, организовывая его допросы в штаб-квартире. Так было и в 1964 г., когда Хелмс убедил председателя Верховного суда Уоррена, возглавлявшего сенатскую Комиссию по расследованию убийства президента Джона Кеннеди, что Носенко нельзя заслушивать по Освальду по причине серьёзных противоречий и сомнений ЦРУ в его честности. Уоррен был ознакомлен «со всеми доступными материалами и файлом на Носенко, касающимися Освальда, но решил не использовать их в отчёте, пока не будет установлена надёжность источника». Но, как видно из вышеупомянутого, подобный вывод сделать нельзя — ЦРУ и ФБР доверяло информации Носенко по Освальду, а в прессу и Конгресс «сливалась» легенда.
Опасаясь, что Носенко мог рассказать парламентариям о своём похищении в Швейцарии, а в той ситуации это неизбежно стало бы достоянием прессы и международным скандалом, ЦРУ даже Комиссии Уоррена не позволило получить важного свидетеля по Освальду — убийце президента. Госсекретарю Раску и министру обороны Макнамаре пришлось направить в Комиссию Уоррена письма, утверждающие, что Советский Союз не мог иметь отношение к убийству Кеннеди. Следует отметить, что Носенко ни разу не появлялся в здании Конгресса, его допрашивали только в ЦРУ, хотя все оказывавшиеся в США предатели дают там показания — такова многолетняя американская практика.
Ещё один рассекреченный в августе 1997 г. документ ЦРУ проливает свет на дело Носенко: «КУБАРК (KUBARK) Наставление контрразведки по допросам» на 128 страницах, действовавшее с июля 1963 по 1985 гг. «КУБАРК» (кодовое внутреннее название) мог применяться только за пределами Америки в отношении её граждан и иностранцев, подозреваемых контрразведкой в нанесении ущерба безопасности США. Однако им руководствовались сотрудники Советского отдела при допросах Носенко в заключении на территории США, что являлось уголовным правонарушением.
Согласно этому наставлению, для получения нужной информации контрразведка могла применять: арест, задержание, заключение под стражу, допросы с применением угроз, физического насилия, других методов вызова боли и страха, нарушение биоритмов организма, воздействие под гипнозом, использование наркотиков. Как писала пресса, все эти «пытки с выбиванием зубов» применялись к Носенко. На слушаниях в комиссии в 1978 г. Мэрфи признал, что «допрос с пристрастием» являлся составной частью контрразведывательного допроса и его методы использовались для получения «откровенных показаний Носенко».
Более детально об этом рассказывает Бэгли в интервью Эпстайну 28 мая 1977 г.: «Носенко провёл три с половиной года в одиночной изоляции в камере без окон под круглосуточным наблюдением. Каждый третий или четвёртый день его заставляли стоять перед следователем и жестоко с пристрастием допрашивали о деталях его дела. Если через неделю результатов не получали, то применяли различные дезориентирующие методы. К примеру, для потери ориентации во времени переводили назад стрелки часов или манипулировали электрическим светом, чтобы он думал, что на улице ночь, а в действительности был день. Иногда мне казалось, что он готов сломаться и рассказать, какую в действительности должность занимал в КГБ, а не ту, о которой говорил. Я слышал его шёпот и всячески содействовал получению признания. Но ничего не получалось, и я возвращался к допросу. После долгой паузы Носенко выговаривал: "Меня неправильно поняли". Затем он находил силы и монотонно вновь и вновь повторял свою историю. Борьба шла год за годом, но он не сломался. Я написал обвиняющий его доклад на 900-х страницах».
В этом интервью Бэгли рассказал о сразу же возникшей в Вашингтоне и наиболее близкой к истине причине ареста Носенко и жестокого обращения с ним: «Начальник Советского отдела Мэрфи считал, что КГБ мог проинструктировать Носенко сбежать в советское посольство. Он мог затем обвинить ЦРУ в его похищении и даже попытке оказать на него давление по Освальду. 17 февраля 1964 г. Мэрфи написал докладную записку Хелмсу: "…существуют серьёзные основания считать, что эта операция преследует долгосрочные и далеко идущие цели Советов. Одна из них — провести массивную пропагандистскую акцию, в которой Субъект (Носенко. — А.С.), наиболее вероятно как перебежавший назад сотрудник, сыграет основную... роль". Он также выразил озабоченность, что возвращение Носенко будет способствовать раскрытию оперативных мероприятий ЦРУ, ставших известными Носенко, а также поставит под угрозу "безопасность действующих агентов». Мэрфи предлагал заключить Носенко в тюрьму с тем, чтобы не допустить его побега.
Размышления Носенко о побеге довольно детально рассматривает также английский писатель Том Мэнголд в книге об Энглтоне «Бесстрастный боец» (Cold Warrior). К сожалению, в российском варианте этой интересной книги по вине издательства не приводятся источники прямых высказываний Носенко, поэтому автор данной статьи не счёл возможным их цитировать.
О возможном побеге, как причине ареста Носенко, свидетельствовал 9 августа 1978 г. также и Мэрфи на слушаниях упомянутой комиссии. Кроме того, по его словам, ЦРУ не имело права ареста на территории США и поэтому Хелмс направил министру юстиции (он же генеральный прокурор) Роберту Кеннеди письмо, поясняющее, что Носенко доставлен в США как преступник, условно освобождённый под ответственность ЦРУ (on parole to the CIA). Арест был санкционирован.
Здесь особо следует выделить слова Мэрфи о том, что побег Носенко «поставит под угрозу безопасность действующих агентов» ЦРУ. На слушаниях в комиссии Соли также подтверждает, что причиной ареста Носенко послужила необходимость защиты «наших источников». О каких агентах идёт речь? Да, в западных открытых источниках нет информации о «француженке» и, соответственно, о встрече с ней Носенко. Возникает вопрос — как ЦРУ узнало об этом и узнало ли? Одно предположение высказывает Семичастный: «Очевидно, французская мадам работала не только на разведку своей собственной страны». Так быть может она, являясь агентом ЦРУ, передала информацию о предстоящей встрече?
Однако имеет право на существование и другая версия. Так, генерал армии Владимир Крючков, руководивший советской разведкой с 1974 г. и в последующие четырнадцать лет, а затем возглавлявший КГБ до 1991 г., в своей книге «Личное дело» (Москва, 1997) пишет: «Лишь в начале 80-х годов ценой огромных усилий советской разведке удалось выйти на обширную агентурную сеть в Советском Союзе, получить не только косвенные данные, но и конкретные имена. Речь идёт о разоблачении десятков агентов западных спецслужб, вербовка которых состоялась в разное время — от одного года до тридцати лет назад». И ещё: «На этом, однако, работа не закончилась. Наши предположения о серьёзном, глубоком проникновении западных спецслужб в органы госбезопасности, военную разведку, научные центры, на важнейшие объекты промышленного производства и в некоторые другие организации, к сожалению, получали новые подтверждение, всплывали новые имена».
Таким образом, можно предположить, что о выезде Носенко 4 февраля на встречу с «француженкой» и, самое важное, его причастности к делу Освальда американской резидентуре в Берне заранее стало известно от своего советского источника в Женеве. С уверенностью можно сказать, что Носенко, посещая резидентуру в Женеве, рассказывал об Освальде, имя которого тогда, спустя шесть недель после убийства Кеннеди, всё ещё связывали с «советским следом». Подтвердить или опровергнуть сегодня слова Мэрфи можно путём анализа материалов на разоблачённую агентуру западных спецслужб. Не исключено (хотя и с малой долей вероятности) также и то, что Носенко где-либо в разговоре с членами советской делегации высказался, как бы со знанием дела, по Освальду, что было зафиксировано техническими средствами подслушивания и затем стало известно американской резидентуре — версия убийства президента Освальдом была у всех «на устах». О «француженке» американцы могли и не знать вообще.
Итак, вместо политического убежища Носенко заключили в тюрьму из опасения побега в советское посольство, а не по каким либо иным причинам. Интересно, что в интервью Эпстайн также пишет: «Хелмс и Энглтон, отвечая на вопросы по Носенко, историю о нём начинали с 1964 г., полностью забывая 1962 г.».
По легенде ЦРУ, Носенко с 1962 г. агент с игривым псевдонимом Фокстрот, с 1964 г. — важный перебежчик, попросивший политическое убежище. Выдавал противнику государственную тайну. Чем не желаемая для разведки «творческая» биография предателя? Но, увы, Фокстроту и перебежчику не поверили, но всё-таки предоставили «политическое убежище», оказавшееся с первых же дней тюрьмой с пытками и «ломкой» под себя. 1962-й г. и выданные секреты забыли — как буд-то этого и не было. За все «заслуги» гражданство дали в порядке общей очереди лишь через десять лет. Удалось ли мощнейшей спецслужбе мира «сломать предателя»? Или он до сих пор находится под круглосуточной «опекой» службы безопасности ЦРУ? Говорил же Бэгли, что «контролёр» Носенко Соли награждён за него боевой медалью ЦРУ. Конечно, многолетняя компрометация, прямое насилие и угрозы оказали на него, хотя бы частично, нужное ЦРУ воздействие. Но, каков итог? Ответить может только сам Носенко, остающийся до сих пор «Идолом».
В результате анализа информации можно сделать основной вывод: Носенко был похищен ЦРУ, чтобы получить с наибольшей вероятностью единственно достоверную на то время информацию о советском периоде жизни Освальда и о так называемом «советском следе» в убийстве Кеннеди, наличие которого в то время реально предполагали немалое число политических лидеров и пресса. Первые месяцы поддерживал его и Президент Джонсон. План похищения возник в январе 1964 г. в бернской резидентуре и в Советском отделе ЦРУ и был, безусловно, одобрен Президентом.
И ещё один аспект в деле Носенко представляет интерес. Уже в феврале 1964 г. в КГБ Носенко безоговорочно объявили предателем, а в марте начался отзыв сотрудников из резидентур. Об этом американские спецслужбы узнали от своей агентуры среди сотрудников советской разведки в США .
Не буду вдаваться в сложные внутренние политические причины поспешности решений по Носенко, но она была на руку лишь американцам — они убедились в успехе их операции и в последующем, не исключено, вновь применяли свой опыт. Однако в связи с этим следует отметить, что политика КГБ по оценке таких случаев постепенно менялась. Об этом свидетельствует факт похищения американцами в 1985 г. в Риме сотрудника ПГУ полковника Юрченко. Тогда начальник советской разведки Владимир Крючков и руководство КГБ заняли тактически правильную позицию, что, спустя несколько месяцев, привело к возвращению «беглеца» на Родину.
Сейчас, когда закончилась холодная война и её сторонников становится всё меньше, США, согласно взятым на себя международным обязательствам по правам человека, должны раскрыть всю правду о похищении 4 февраля 1964 г. в Швейцарии гражданина России дипломата Юрия Носенко, хотя надежды на откровенность американской разведки мало

www.pseudology.org