Владимир Васильевич Карпов
Генералисимус
Первые дни мира
Секретная операция

Не верилось, что война кончилась. Внутренняя настороженность, тревожное ощущение опасности, готовность к бою некоторое время как электрические заряды продолжали пульсировать в подсознании.
Потом пришла радость. Безграничная, легкая, светлая, но все еще с маленьким сомнением в глубине души: неужели правда все кончилось?!
Это личные ощущения. Не могу утверждать, что все фронтовики (да и те, кто жил в тылу) чувствовали то же, но нечто похожее — несомненно. А в масштабах исторических, государственных наступал новый этап бурного двадцатого века. Ох и грозный век выпал на нашу долю! Только в первой половине его прогремели две самые истребительные мировые войны.
Наше поколение узнало, как начинается война, как перемалывает она в своих безжалостных жерновах миллионы людей. Мы познали на себе, что означают слова — "война есть продолжение политики иными (вооруженными) средствами". Предстояло спокойно оглядеться и понять — что же натворили? Об этом мудрец сказал: "История — это политика, обращенная в прошлое". Опять политика! Но эти две политики мы уже попробовали. А какая политика начинается? Конец войны — начало чего? Мы знали об этом по учебникам, книгам, кинофильмам, картинам в музеях. Как раньше завершались войны и как люди вступали в мир? Захват, дележ добычи, месть за погибших родственников и друзей, пьянство и обжорство в домах победителей, насилие над женщинами, мародерство и постепенное разложение армии. Во все века завоеватели грабили, разрушали, жгли захваченные города. В древние времена жителей истребляли или обращали в рабов. Извините за хрестоматийные примеры, других просто нет.
Так, в 147 году до нашей эры римляне после трехлетней осады штурмом взяли Карфаген и не только разрушили до основания один из красивейших городов того времени, но еще и распахали его территорию, чтоб никогда не возродился! Жители Карфагена были обращены в рабов и распроданы.
После вступления в Москву Наполеона от нее осталось пепелище. Правда, французам помогли жечь столицу патриоты, но как бы там ни было, а на месте первопрестольной после врагов тлели одни головешки да чернело несколько обгоревших каменных строений.
Однако бывало и иное — русские войска, изгнав Бонапарта, вступили в Париж и не тронули его жителей, пощадили, не мстили за убитых соотечественников, не рушили, не грабили дома, как это делали французы на нашей земле.
По замыслу Гитлера, после захвата Москвы ее надлежало сровнять с землей и затопить. Там, где находился город, должно образоваться море, чтобы никогда не возродилась столица русского народа. Ни один ее житель — будь то мужчина, женщина или ребенок — не должны покинуть Москву: всех уничтожить! Фюрер явно хотел превзойти завоевателей Карфагена!
И, повторяя благородство своих предков, русские воины (немцы всех советских воинов, независимо от национальности, звали русскими), войдя в Берлин, не грабили, не разрушали, не мстили. Наша армия проявляла великий гуманизм и благородство. И было это нелегко и непросто. Ну а если и случались поступки, похожие на те, что творили завоеватели в далекие времена, так это было исключением, к тому же за такое карали.
Немцы боязливо выглядывали из подвалов — ждали обещанной гитлеровской пропагандой кровавой расправы. Но загадочные русские стали... расчищать улицы, гасить пожары. Позднее, на пресс-конференции Жукову был задан такой вопрос:
— Для многих в мире осталось загадкой — как удалось сдержать гнев и мщение, когда советские солдаты вступили в Берлин, изгнав врага, допустившего невиданные зверства на нашей территории?
Жуков ответил:
— Честно говоря, когда шла война, все мы, и я в том числе, были полны решимости воздать сполна фашистам за их бесчинства на нашей земле. Но мы сдержали свой гнев. Наши идеологические убеждения, интернациональные чувства не позволили отдаться слепой мести. Огромную роль тут сыграла воспитательная работа и великодушие, свойственное нашему народу.
Да, непросто было проявить наше извечное благородство! И дело не только в душевных переживаниях. Гнев сдержать — это полдела. Истинное благородство было еще и в огромных трудах. Город был переполнен трупами людей и животных. Только в метро, затопленном по приказу Гитлера, тоннели и станции были забиты трупами женщин, детей и стариков.
Надо было спасти уцелевших жителей от эпидемии, которая неминуемо разразилась бы при наступившей жаркой погоде. Четыре миллиона жителей, оставшихся в каменных джунглях без воды и продовольствия, надо было накормить и напоить. Голодные, обессилевшие (многие раненные) люди лежали в развалинах и подвалах, некоторых трудно было отличить от трупов.
Сталин приказал войскам оказать помощь населению Берлина. Были развернуты пункты питания. Армейские полевые кухни готовили пищу на перекрестках улиц, и здесь же выдавался хлеб. Солдаты вместе с недавно враждебным населением расчищали улицы, вывозили раненых и хоронили мертвых. Через несколько дней город был приведен в удовлетворительное санитарное состояние. По расчищенным улицам уже можно было регулярно подвозить продукты.
Вскоре были отремонтированы и заработали больницы, школы, кинотеатры.
"Где можно найти в истории такую оккупационную армию, — писал Отто Гротеволь, — которая пять недель спустя после окончания войны дала бы возможность населению оккупированного государства создавать партии, издавать газеты, предоставила бы свободу собраний и выступлений?"
Все эти огромные усилия происходили, конечно же, не только по доброте и желанию наших солдат и офицеров. Нужна была четкая организация и соответствующее материальное обеспечение. Сталин разрешил выделить все необходимое.
Военный совет под руководством Жукова для поддержания порядка создал в городе комендатуру — первым комендантом Берлина стал один из тех, кто умело освобождал город от фашистов, генерал-полковник Берзарин. Были созданы комендатуры и в других городах.
Учитывая наступившую весну, Сталин приказал помочь, и советское командование организовало посевную, населению были выделены трактора, горючее, семена, делалось все необходимое для восстановления хозяйства.
Между тем уцелевшие руководители фашистского рейха не теряли надежды сохранить не только себя, но и нацистское государство. Как известно, Гитлер перед тем, как покончить жизнь самоубийством, написал два завещания — одно личное и второе политическое. Выполняя волю фюрера, гросс-адмирал Дениц сформировал правительство и обосновался с ним в городе Фленсбурге, который находился в английской зоне оккупации.
Я считаю, мне и читателям очень повезло: у меня состоялась встреча с человеком, который с группой офицеров, по поручению Сталина, участвовал в аресте последнего правительства фашистской Германии во главе с адмиралом Деницем. Это — генерал Трусов Николай Михайлович. В Берлинской операции он являлся начальником разведки в штабе Жукова.
Подписание акта о безоговорочной капитуляции подводило итог сражения на поле брани и фиксировало полный разгром гитлеровской армии. Операция, о которой я поведу рассказ, была не сражением, а скорее, пожалуй, политической акцией. Но дело это было боевое, опасное, связанное с большим риском для его участников.
Читатели, особенно участники войны, наверное, напрягают память — о какой же операции ведет речь автор? Что это за загадочная акция, которую не сразу вспомнишь?
И действительно, это была необычная, последняя схватка, и знали о ней тогда немногие. Проводилась она Сталиным с соблюдением секретности. И может быть, поэтому, даже после успешного завершения, о ней мало знали и мало писали. В трудах военных историков и журналистов об этой акции упоминалось обычно в общих чертах. Я не претендую на лавры первооткрывателя. Но не стану и умалять проделанную мной работу. Тем более что значение этого моего труда объективно оценивает известный историк, профессор и доктор наук, автор многих широко известных книг Г. Л. Розанов. В своей книге "Конец третьего рейха", которая, на мой взгляд, представляет собой не только художественно-публицистическое произведение, но и фундаментальное историческое исследование, профессор, касаясь операции, о которой я хочу рассказать, делает такое примечание: "В мае 1982 г. генерал-лейтенант Н. М. Трусов подробно рассказал о своей миссии во Фленсбург известному советскому писателю В. Карпову. Опубликованные последним в "Литературной газете" (18 мая 1982 г.) материалы использованы в настоящей главе".
Мне хочется отметить порядочность Германа Леонтьевича Розанова, потому что в наши дни (да и раньше) некоторые пишущие "сдирали" и присваивали факты и мысли, изложенные другими авторами. Привожу я эту оговорку еще и потому, что она свидетельствует — до 1985 года, спустя 40 лет, даже такой широко информированный ученый-историк, каким является Розанов, еще не знал подробностей той операции.
Но — по порядку. 16 мая в наших газетах была опубликована последняя сводка Советского Информбюро о том, что советские войска закончили прием сдавшихся в плен немецко-фашистских войск по всему советско-германскому фронту.
Таким образом, на нашей стороне был полный порядок — выполнялись обязательства перед союзниками и условия акта о капитуляции. Но на территории, оккупированной, союзниками, как стало известно Сталину, было далеко до наведения порядка. И даже напротив — творились очень странные дела.
В английской зоне были не расформированы и не переведены на положение военнопленных около 1 миллиона немецких солдат и офицеров, с которыми даже проводились занятия по боевой подготовке. Кроме того, сохранила свой штаб и два корпуса, численностью более 100 тысяч человек каждый, армейская группа Мюллера, переименованная в группу "Норд", Гитлеровцы ходили в своей форме, носили награды, приветствовали друг друга прежним нацистским вскидыванием руки. Единственное, что изменилось, это возглас: поскольку Гитлер был мертв, теперь осталось просто "Хайль", а кое-кто уже добавлял "Хайль Дениц". Почему же такое происходило?
Перед самоубийством Гитлер своим преемником определил гросс-адмирал а Деница и назначил министров его правительства. В политическом завещании была изложена программа действий этого правительства. Дениц в те дни находился во Фленсбурге, за Кильским каналом. Английские войска в ходе боевых действий, продвигаясь вперед, не заняли эту территорию. Выполняя завещание фюрера, Дениц принял на себя общее руководство, сформировал правительство, объявил его единственным законным правительством Германии.
Сохранилась запись первой короткой речи Деница, с которой он обратился к своим сотрудникам:
"Друзья, нам должно быть ясно, что мы полностью находимся в руках противников. Наша будущая судьба мрачна. Что они с нами сделают, мы не знаем. Но мы хорошо знаем, что должны делать сами. Политическая линия, которой мы должны следовать, очень проста. Ясно, что мы должны идти вместе с западными державами и сотрудничать с ними в оккупированных западных областях, ибо только при помощи сотрудничества с ними сможем потом надеяться, что отнимем наши земли у русских".
Черчилль позднее в мемуарах не скрывал своих предательских (как союзник) намерений по отношению к "русским". Приведу лишь одну, хотя и широко известную, цитату из директивы, данной им Монтгомери: "Тщательно собирать германское оружие и складировать его, чтобы его легко можно было раздать германским солдатам, с которыми нам пришлось бы сотрудничать, если бы советское наступление продолжилось".
Монтгомери все понимал прекрасно и позднее в мемуарах писал: "Германские военные руководители, которые спаслись от русских, весьма охотно хотели стать друзьями англичан и выполняли бы, что мы хотели. Однако в оплату за это сотрудничество они ожидали, что с ними будут обращаться как с союзниками англичан против русских".
Наша разведка работала неплохо, сведения о происходящем в зонах союзников легли на стол Сталина. Верховный Главнокомандующий, как известно, человек был крутой (тем более, после такой громовой победы). Он стал действовать быстро и решительно.
Подготовка и начало этой акции происходили так.
В кабинете Верховного находились Молотов, Ворошилов и Жуков. Сталин сказал:
— В то время, как мы всех солдат и офицеров немецкой армии разоружили и направили в лагеря для военнопленных, англичане сохраняют немецкие войска в полной боевой готовности и устанавливают с ними сотрудничество. До сих пор штабы немецких войск во главе с их бывшими командующими пользуются полной свободой и по указанию Монтгомери собирают и приводят в порядок оружие и боевую технику своих войск. Я думаю, — продолжал Верховный, — англичане стремятся сохранить немецкие войска, чтобы использовать позже. А это прямое нарушение договоренности между главами правительств о немедленном роспуске немецких войск.
Обращаясь к Молотову, Сталин произнес:
— Надо ускорить отправку нашей делегации в Контрольную Комиссию, которая должна решительно потребовать от союзников ареста всех членов правительства Деница, немецких генералов и офицеров.
— Советская делегация завтра выезжает во Фленсбург, — ответил Молотов.
Далее Сталин сообщил о решении союзников создать Контрольный Совет по управлению Германией, куда войдут представители всех четырех стран: от США — генерал армии Эйзенхауэр, от Англии — фельдмаршал Монтгомери, от Франции — генерал Делатр де Тассиньи.
— Мы решили, — сказал Сталин, — поручить вам, товарищ Жуков, должность главноначальствующего по управлению Германией от Советского Союза. Помимо штаба Главкома, нужно создать советскую военную администрацию. Вам нужно иметь заместителя по военной администрации. Кого вы хотите иметь своим заместителем?
Жуков назвал генерала Соколовского. Сталин согласился.
Начальника разведывательного управления 1-го Белорусского фронта генерала Урусова Верховный утвердил представителем от советской стороны для ареста правительства Деница...
По ходу повествования мы еще не раз встретимся с генералом Урусовым. После того как оба ушли в отставку, мы подружились. Николай Михайлович много рассказывал мне для книги "Полководец". Он был в 1942 году начальником разведки на Северо-Кавказском фронте, которым командовал И. Е. Петров. А теперь, для освещения операции, о которой пойдет рассказ, он снова очень помог мне. Вот несколько слов из его письма:
"Уважаемый Владимир Васильевич!
Посылаю отдельные заметки на четыре группы вопросов, которые были сформулированы в тооей записке. Если эти заметки принесут какую-то пользу, то я буду весьма доволен...
С уважением к тебе — Трусов
14.3.83"
После одной из бесед я оставил Николаю Михайловичу вопросник, и он, человек обязательный, не забыл ответить.
На мой взгляд, самым достоверным станет рассказ живого участника событий того далекого мая 1945 года. Теперь Трусова нет в живых, но я не стану править записанные мной беседы с ним. Пусть он останется и в вашем восприятии живым собеседником.
Итак, мы сидим в квартире Урусова на Плющихе, его жена и верная подруга во все годы их жизни, Анна Дмитриевна, поит нас отлично заваренным чаем.
— Каждому событию предшествуют или подготовка, или стечение обстоятельств, порождающих это событие, — начал Николай Михайлович. — Накануне самоубийства — 29 апреля — Гитлер подписал документ под названием "Политическое завещание". Текст его через несколько дней был у меня в сейфе. В нем назначается новое правительство и верховное командование вооруженных сил Германии. Согласно завещанию, посты распределялись: Дениц — президент, Геббельс — имперский канцлер, Борман — министр по делам нацистской партии, Зейес-Инкварт — министр иностранных дел, Гислер — министр внутренних дел, Ханке — министр по делам полиции, фельдмаршал Шернер — главнокомандующий сухопутными войсками. Я спросил:
— По каким соображениям Гитлер своим преемником назначил гросс-адмирала Деница? Почему на нем остановил выбор? Ведь раньше официально преемником в случае кончины Гитлера был назначен Геринг.
Николай Михайлович улыбнулся:
— Геринг, как говорится, не оправдал доверия фюрера, он за его спиной, не согласовав с ним свои действия, а точнее, спасая свою шкуру и богатство, стал вести переговоры с американцами: еще когда германская армия сражалась или делала вид, что сражается, с нашими союзниками, наступающими с запада. Разгневанный фюрер расценил это как предательство. Вот тогда и встал вопрос о новом преемнике. Выбор на гросс-адмирала Деница пал не случайно. Он был не только верный сторонник нацизма, но еще имел связи с финансовыми магнатами, он был родственником миллионера и крупного промышленника Эдмунда Сименса. Пушки умолкали, наступала тихая пора действий. Гросс-адмирал Дениц был очень подходящим человеком для представителей финансовых и промышленных кругов Германии и западных стран, да и для оставшихся в живых главарей фашизма. 30 апреля 1945 года в 18 часов 30 минут Дениц получил в городе Плен телеграмму, отправленную из Берлина, за подписью Бормана.
Николай Михайлович весело глянул на меня:
— Я сам читал телеграмму, поэтому так точно называю дату и время. В ней говорилось: "Вместо прежнего рейхсмаршала Геринга фюрер назначил вас, гросс-адмирал, своим преемником. Письменные полномочия в пути. С этого момента вам надлежит предпринимать необходимые меры, вытекающие из современной обстановки".
Дениц на эту телеграмму ответил: "Мой фюрер, моя верность вам остается непоколебимой. Я приму нее необходимые меры, чтобы облепить ваше положение в Берлине. Но если судьба принудит меня, как вашего преемника, быть первым человеком немецкого рейха, то я закопчу войну так, как того требует неповторимая героическая борьба германского народа".
Дениц перебрался в город Фленсбург и приступил к активным действиям, сформировал правительство и претендовал на то, что оно представляет всю Германию и начинает вести ее основную послевоенную политику. Одним из самых заветных, но, разумеется, тайных желаний этого правительства было намерение поссорить союзников, победителей.
Николай Михайлович помолчал, видимо, вспоминая те дни, и продолжал:
— Нам было известно, что существует правительство Деница и чем оно занимается. Черчилль возлагал на это правительство большие надежды, что подтверждает сам факт его создания в английской зоне. Покровительство англичан Деницу, я думаю, было не случайно и объясняется не только заботами тех дней.
Посмотрев на меня с доброй хитринкой, генерал спросил:
— Как вы думаете, не имеет ли это связи с тем, что Дениц во второй половине 1918 года был взят англичанами в плен вместе с частью экипажа тонущей подводной лодки? На поверхности их подобрал английский эсминец. Только через год, во второй половине 1919 года, Дениц возвратился в Германию. Кроме того, общеизвестно, что бывший гросс-адмирал Дениц на Нюрнбергском процессе, пожалуй, не обвинялся, а опекался со стороны Англии. Заместитель английского главного обвинителя не требовал смертной казни Деницу, а вел такую линию, что Дениц получил минимальный срок наказания. Гросс-адмирал Дениц был единственным обвиняемым на Нюрнбергском процессе, который получил только 10 лет тюремного заключения, хотя не меньше других совершил военных преступлений против человечества, был одним из видных лиц нацизма и полностью ответствен за чудовищные преступления фашизма. Ну, еще напомню, что на смерть Деница, бывшего гросс-адмирала гитлеровского флота, лондонская газета "Тайме" в 1981 году опубликовала некролог в половину газетной полосы. В некрологе самым почтительным образом воздается дань его заслугам, таланту, знанию военного дела и ничего не говорится о его преступлениях перед человечеством во второй мировой войне.
"— И вот, — увлекся своими воспоминаниями Николай Михайлович Трусов, — Верховный Главнокомандующий утвердил меня представителем от советской стороны для ареста правительства Деница. Из Москвы прилетело несколько офицеров, которые вошли в мою группу. Мне поручалось на период проведения операции держать связь непосредственно с Москвой, для чего я взял с собой радиостанцию и необходимые шифры. Приказано: подобрать группу в 20—25 офицеров, 17 мая быть во Фленсбурге и в возможно короткий срок выполнить задание.
Заехать-то в их зону мы заедем, но вернемся ли оттуда в случае своей большой настойчивости, да и вообще, если узнаем кое-что такое, что не захотят предавать гласности англичане? Уж кто-кто, а они умели заставлять замолчать неугодных им людей, этому можно найти подтверждающие факты на любой странице их истории.
В общем, я все подготовил, товарищи чекисты, включенные в мою группу, из Москвы прилетели вовремя, старшим среди них был спокойный, понравившийся мне с первого взгляда Горбушин Василий Иванович. Он ленинградец, как и я, начинал жизнь рабочим Кировского завода. Перед войной был уже мастером механического цеха, и горком направил его на работу в органы государственной безопасности. Горбушин пережил блокаду и затем прошел боевой путь до Берлина.
Оказавшись за Кильским каналом, мы как бы попали в довоенную фашистскую Германию: всюду видны старые названия улиц, фашистские указатели, кругом свастика, фашистское приветствие поднятием руки — и масса немецких военных в сухопутной, эсэсовской и морской форме, все при орденах, со знаками различии. Было очевидно: здесь в полной мере продолжал существовать гитлеровский порядок, действовали фашистские законы.
В городе Фленсбурге функционировал городской транспорт, работали магазины, оживленное уличное движение регулировали пожилые полицейские в форме, которую они носили и при Гитлере.
В порту находилось много немецких военных кораблей. Экипажи этих кораблей жили обычной жизнью — уходили на берег, возвращались из городского отпуска. На кораблях отбивались склянки и развевались немецкие флаги со свастикой.
Во Фленсбурге находилось и продолжало функционировать верховное командование фашистской Германии (ОКВ) во главе с генерал-полковником Йодлем — начальником штаба руководства.
Как будто не было ни поражения, ни подписания акта о безоговорочной капитуляции- Нам тогда показалось, что нацистам оставлена эта территория преднамеренно, дается возможность сохранить кадры, переждать "ненастье". Это был какой-то музей — не восковых, а живых фигур, и не только фигур, но и фашистских порядков, образа жизни.
В Фленсбург раньше нас прибыли американская делегация, ее возглавлял генерал-майор Руке, и английская делегация во главе с бригадным генералом Фордом. Мы встретились с ними в день приезда — 17 мая — и провели совещание по предстоящей работе.
Бригадный генерал Форд пугал советскую и американскую делегации, что если немедленно приступим к ликвидации правительства Деница, то он не исключает вооруженных выступлений во Фленсбурге морских немецких школ, мятежных действий эсэсовских подразделений.
Форд, на правах хорошо осведомленного хозяина в этой английской зоне оккупации, пытался представить дело так, что итогом нашей работы во Фленсбурге должно быть "разъяснение" своим правительствам того положения, что группа Деница полезна на данной стадии управления Германией и ее пока не надо ликвидировать.
Нам приступать к выполнению задания немедленно действительно было невозможно, следовало осмотреться, сориентироваться, найти выход. Англичане как хозяева предложили нашей делегации несколько вариантов для размещения: в гостинице, в отдельном доме в городе или за городом. Учитывая обстановку и то, что местные газеты уже сообщили о нашем прибытии, причем явно недружелюбно, надо было располагать группу с учетом безопасности и даже возможности защитить себя в случае нападения. Поэтому я решил поселить нашу группу на пассажирском корабле "Патрия". Он стоял у пирса, был связан с землей только трапом, и в случае опасности мы сможем или отплыть в море, или своими силами отстреливаться, не пуская на трап нападающих. Несколько неожиданным для нас было решение английской и американской делегаций тоже поселиться на этом корабле. Внешне они так поступали из чувства союзнической солидарности, удобства совместной работы, но я понимал: было здесь намерение постоянно держать нас в поле зрения, знать о передвижениях всех офицеров нашей группы..."
В таких условиях, после размещения на корабле, Трусов, не теряя ни минуты, начал действовать. Он поставил конкретные задачи всем членам группы и сам за короткое время успел сделать немало. Вот выдержка из его донесения:
"18-го мая беседовал с генерал-полковником немецкой армии Йодлем.
Йодль после ареста Кейтеля занимает пост начальника штаба верховного командования. Штаб верховного командования (ОКВ) разделен на две части. Около 60% штаба находится во Фленсбурге, около 40% — в Пегергардене, подробный состав штаба высылаю самолетом. Кроме радиосвязи открытым текстом, никакой другой связи между двумя частями штаба нет".
Далее Трусов докладывает о реальных силах, которыми руководит штаб. И еще о том, что его очень насторожил незаконный дележ немецкого флота между англичанами и американцами.
В следующей шифровке Николай Михайлович доносит о том, что ему удалось выяснить в отношении флота:
"1. ...установлено, что немцы передали союзникам... всего в зоне от Кильского канала, включая Данию, 2600 сухопутных самолетов и 66 гидросамолетов.
Документы о переданных союзникам самолетах высылаю самолетом.
2. ...после капитуляции англичане захватили в водах Балтийского моря и Северного моря следующий немецкий флот: крейсеров легких и тяжелых 9, миноносцев 12, подводных лодок 195 (далее идет перечисление многих видов кораблей). Всего 258 единиц боевых кораблей. Кроме того, торговых судов 951 единица.
Документальные данные по морскому флоту высылаю...
По данным, полученным из бесед с американскими и английскими офицерами, англичане не намерены выделять Советскому Союзу какую-либо долю из военного и торгового морских флотов.
Американцы не возражают против выделения Советскому Союзу определенной доли морских сил Германии..."
Донесения Трусова печатаются в строго ограниченном количестве экземпляров и рассылаются только Сталину, Молотову, Жукову, Булганину, Берии, Антонову (последний был тогда начальником Генерального штаба).
"— Бригадный генерал Форд, — продолжает свой рассказ Трусов, — всячески противился моей встрече с Деницем. Дениц якобы все изложит по общей просьбе трех представителей на бумаге, и копию этой бумаги англичане передадут представителю каждой стороны. Я настаивал на том, чтобы встреча с Деницем состоялась. После долгих проволочек и многих попыток отговорить меня от встречи генерал Форд все же свел меня с Деницем при условии, что я не буду вести протокол допроса, а выясню у него только некоторые вопросы, касавшиеся деятельности его как главы правительства, составленного по завещанию Гитлера от 29 апреля 1945 года.
В сопровождении нашего полковника В. И. Смирнова и бригадного генерала Форда я вошел в кабинет Деница. Кабинет был большой, старинная деревянная мебель, на стене портрет Гитлера. При нашем появлении Дениц встал из-за стола и пытался приветствовать нас традиционным жестом гитлеровцев. Но, увидев наши недовольные лица, как-то неловко опустил руку и показал ею на стоящие вокруг стола стулья.
Дениц был в форме адмирала. Ему исполнилось 53 года, выглядел свежим, подтянутым военным человеком, среднего роста, приглаженные волосы, с сединой на висках. Взгляд Деница не был сосредоточенным, глаза его бегали, и была заметна какая-то неуверенность в его жестах, хотя внешне он держался спокойно. Я спросил Деница о составе правительства. И, как вы понимаете, меня интересовал не столько его сегодняшний состав, как то, куда делись лица, коих предназначал включить в этот состав Гитлер в своем завещании. Мне уже было известно, что тех главарей, которых назвал фюрер, в правительстве нет. Где же они?
О деятельности своего правительства Дениц отвечал неохотно, правда, назвал полный его состав и много говорил о трудностях при его формировании, потому что тех людей, которые были указаны в завещании Гитлера, не оказалось на месте.
Я спросил: "Почему не включены в состав правительства в Фленсбурге Борман и другие руководители рейха?" Дениц заявил, что он неоднократно пытался установить местонахождение этих лиц, в том числе и Бормана, пытался наладить с ним связь, но успеха не имел. Далее Дениц сказал, что к нему приходил Гиммлер и предлагал свое сотрудничество, просил быть вторым лицом. Гиммлеру он отказал, и тот ушел, не сказав, куда направляется.
В течение всей "аудиенции" Дениц не спускал глаз с бригадного генерала Форда, как бы дожидаясь одобрения своих ответов на мои вопросы.
Наша делегация настояла на том, чтобы арест провести одновременно, по утвержденному нами списку. А надо сказать, список был немалый — в него мы на совместном заседании включили более двухсот крупных нацистов. Наконец мы обо всем договорились, арест был намечен на 23 мая 1945 года, операция проводится одновременно, по всем известным нам адресам".
Хочу обратить внимание читателей на то, что генерал Трусов не только выполнил прямое поручение Сталина "об аресте правительства Деница", но по своей инициативе еще прихватил и весь штаб верховного командования германской армии. Я подчеркиваю "весь штаб", чтобы и зародыша для воскрешения не осталось.
И еще нашел себе дополнительные хлопоты энергичный генерал, о чем также сообщает в Москву: "Наши предложения о создании комиссии и об учете архивов приняты".
Как пригодились эти архивы на Нюрнбергском процессе! А не прояви инициативы генерал Трусов, многие из этих очень важных документы могли быть уничтожены гитлеровцами или просто утеряны после ареста немецких работников штаба.
В решающий день, а вернее, ночь, у Трусова возникли большие затруднения. В его группе двадцать пять человек, арест будут проводить английские солдаты и офицеры. Для того чтобы осуществить контроль и проявить настойчивость, если таковая потребуется, Трусов распределил своих офицеров в английские группы и соответственно их проинструктировал. Накануне проведения операции они получили сведения, которые потребовали срочных активных действий не только во Фленсбурге.
Тут я передаю слово Василию Ивановичу Горбушину. Он рассказывает:
"— Мне и подполковнику Ивлеву удалось установить, что все немецкие документы разведывательного характера о Советской Армии англичане успели вывезти из Фленсбурга в бельгийский город Динст. Я доложил об этом генералу Трусову и просил вступить в переговоры о передаче этих документов нам. Англичане согласились с нашими доводами и поручили одному из своих офицеров сопровождать меня и подполковника Ивлева в Динст".
(Было решено, что Горбушин и Ивлсв уедут после проведения операции по аресту в Динст).
На рассеете 23 мая операция началась. Группы разъехались по намеченным адресам. Руководители союзных делегаций вызвали президента и военного министра незаконного правительства Германии гросс-адмирала Деннца, начальника штаба оперативного руководства генерал-полковника Йодля и главнокомандующего военно-морскими силами адмирала Фридебурга. Представители трех сторон — советской, американской и английской — объявили, что с этого момента так называемое правительство Деница распускается, они трое берутся под стражу, все правительственные институты прекращают свое существование, а весь личный состав правительства и чиновники правительственных учреждений тоже берутся под стражу.
В целом операция была проведена по намеченному плану, успешно. Правда, из-за невнимательности английской охраны адмирал Фридебург, уже после ареста, вышел в туалет и там отравился бывшей при нем ампулой с цианистым калием.
Тут вновь продолжает рассказ Горбушин, лично присутствовавший при следующем важном событии:
"— Вскоре после этого англичане информировали генерала Трусова, что в городе Люнебург, примерно при таких же обстоятельствах, покончил жизнь самоубийством рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. В связи с этим было решено совместить мою поездку в Динст с заездом в Люнебург.
Рано утром 24 мая я и подполковник Ивлев в сопровождении майора английской армии выехали из Фленсбурга. У шлагбаума на окраине Люнебурга нас ожидал офицер английской армии, указавший дорогу к зданию, где находился труп Гиммлера. Войдя в это здание, мы увидели лежащего на полу Гиммлера — самую кровавую, зловещую личность рейха, рейхсфгорера СС, начальника политической полиции, министра внутренних дел.
Из бесед с английскими офицерами выяснилась следующая картина самоубийства Гиммлера.
В один из майских дней английский патруль задержал на улице в Люнебурге трек неизвестных нарушителей комендантского часа и направил их в лагерь для гражданских лиц, размещенный на окраине города. Как позже стало известно, эти нарушители наткнулись не на англичан, а на двух наших солдат — Ивана Сидорова, уроженца Саратовской области, и Василия Губарева из Рязани. Их, плененных немцами, освободили из лагеря англичане и предложили нести патрульную службу при английской военной комендатуре.
Доставив Гиммлера в штаб английских войск в Люнебурге, полковник распорядился его обыскать. Гиммлера раздели, предложили ему открыть рот. Увидев во рту стеклянную ампулу, врач производивший обыск, попытался ее выхватить, но Гиммлер раздавил ампулу.
Таков был рассказ английских офицеров.
Я попросил полковника сделать снимки трупа Гиммлера и письменно изложить обстоятельства его смерти. Полковник просьбу мою выполнил и вечером через офицера связи передал две фотопленки, а также письменное объяснение своих сотрудников и одну из трех ампул цианистого калия, обнаруженных в одежде Гиммлера.
26 мая мы поехали дальше. В районе Рура переночевали и спустя день прибыли в Динст — в лагерь военных преступников. Коменданта лагеря заранее предупредили о цели нашего приезда, и он сразу же велел принести немецкие, как он выразился, "документы о русских". Нам доставили три больших ящика с бумагами. Документы, составленные на русском и немецком языках, содержали материалы разведывательной деятельности различных ведомств и служб гитлеровского рейха.
Не задерживаясь в этом лагере, мы с.Ивлевым выехали в Брюссель".
На этом миссия группы генерала Трусова не завершилась. Как было сказано выше, Трусов обнаружил захват англичанами военно-морского и гражданского флотов. Николай Михайлович проделал огромную работу и склонил на нашу сторону американцев, доказав им, что будет более справедливым поделить корабли между союзниками поровну.
Об этом Трусов доложил в Москву:

"Американское правительство материально не заинтересовано ни в боевых кораблях, ни в подводных лодках, ни в торговом флоте Германии. Оно согласно, в принципе, поделить флот на 4 части — СССР, Англия, США, Франция.
Для ускорения решения вопроса раздела германского флота американская сторона считает необходимым в ближайшие дни создать морские комиссии от СССР, Англии и Америки.
Созыв конференции с участием этих комиссий должен произойти в результате обращения маршала Жукова или Верховного командования к генералу Эйзенхауэру.
Американцы не будут выступать в совместной линии с англичанами, напротив, поддержат наше требование на 1/3 германского флота".

Трусов, не будучи морским специалистом, рекомендовал назначить председателем комиссии по разделу флота не ниже вице-адмирала и просил дать ответ сегодня же по поводу согласия на проведение предлагаемых мероприятий. Рассказывая об этом, Николай Михайлович усмехнулся:
— Вот видите, до чего мы "обнаглели": самому Сталину предлагали давать ответ немедленно.
В заключение скажу о том, что в результате инициативных действий группы Трусова наша страна не упустила значительные трофеи из состава морского флота Германии. А те из вас, кто плавал по Черному морю на теплоходе "Россия", плавали на той самой "Патри", где жила группа Трусова.
Николай Михайлович так подвел итог нашей беседы:
"Из Фленсбурга мы выехали с чувством выполненной миссии, возложенной на нас. Правительство Деница перестало существовать, арест высокопоставленных нацистов способствовал организации Нюрнбергского судебного процесса. Во Фленсбурге нам удалось добыть важные немецкие документы, мы привезли с собой оттуда значительную часть архива германского генерального штаба, материалы которого были использованы на Нюрнбергском процессе и раскрывали подготовку и развязывание агрессивных войн а Европе и против СССР. Во Фленсбурге нам удалось добыть также немецкие карты морского штаба с минной обстановкой по всей акватории Балтийского моря, эти карты значительно облегчили нашим морякам разминирование Балтийского моря и спасли от гибели многих людей и суда многих государства. Вот такое личное задание Сталина довелось мне выполнить сразу после войны.
Если акт о безоговорочной капитуляции гитлеровских вооруженных сил фиксировал прекращение боевых действий "на суше, на море и в воздухе", то арест правительства Деница ставил последнюю точку: было ликвидировано нацист-скос правительство — "третий рейх" как государство перестал существовать не только фактически, но и официально, юридически.
При аресте адмирала Деница в его личном портфеле оказались подлинники завещания Гитлера. Позднее эти завещания публиковались в сотнях различных изданий, начиная от газет, кончая мемуарами государственных деятелей".

Встреча с Гопкинсом
В мае 1945 года Сталину нанес визит Гарри Гопкинс, особо доверенное лицо президента США.
Гопкинс, по мнению Сталина, был выдающейся личностью. Он много сделал для укрепления деловых связей США с Советским Союзом. Кстати, первая их личная встреча состоялась в июле 1941 года, когда гитлеровцы рвались к Москве. В те дни почти никто не сомневался в скорой победе германской армии. Президент США хотел знать истинное положение, он послал Гопкинса, якобы для изучения вопроса об американских поставках в СССР. Но главная его задача была выяснить — "как долго продержатся русские". Гопкинс из бесед со Сталиным уверился, что русские будут драться до победного конца, он убедил в этом и президента Рузвельта, чем, несомненно, повлиял на решение президента разработать целую программу помощи Советскому Союзу.
Гопкинс действительно дружески относился к нашей стране, и его влияние на президента и правительство США принесло немалую пользу в укреплении союзнических отношений между нашими странами, да и в материальной помощи в трудные годы войны. Он приложил много усилий и для принятия закона о ленд-лизе.
Сталин относился с уважением к доброжелательному американцу. И новый президент Трумэн не случайно прислал именно Гопкинса на переговоры со Сталиным. После окончания войны отношения союзников стали меняться в сторону ухудшения. Западные страны всячески пытались не допустить укрепления наших позиций в Европе. Сталин был тверд в проведении своей политики. И вот, после неудачных попыток сломить советскую сторону на конференции в Сан-Франциско (откуда Молотов уехал до ее окончания), Трумэн решил послать Гопкинса как "друга Сталина", с которым он будет более сговорчив.
Гопкинс, старый и больной, к тому времени уже оставил государственную службу. Но, услышав предложение Трумэна, "словно боевой конь" воспрянул духом, почувствовал прилив новых сил и согласился осуществить высокую миссию.
В моей библиотеке есть полная запись всех бесед Гопкинса со Сталиным, но поскольку этот материал довольно объемистый, приведу из него только то, что имеет прямое отношение к Сталину.
Первая беседа состоялась 26 мая в 8 часов вечера, в ней участвовали Сталин, Молотов, Павлов (переводчик; я не раз с ним беседовал). Американскую сторону представляли Гопкинс, Гарриман (посол США в СССР), Болен (помощник госсекретаря США).
Сталин встретил Гопкинса очень радушно. Они оба с удовольствием вспоминали свою первую встречу в тревожные и опасные дни июля 1941 года. Помянули добрым словом Рузвельта, которого оба уважали. Перейдя к делу, касались многих острых тогда политических проблем. Гопкинс сообщил, что в Контрольный Совет по Германии американским представителем назначен генерал Эйзенхауэр. Сталин не знал об этом. Он тут же принял решение назначить не менее значительную фигуру:
— Советским представителем в Контрольный Совет будет назначен маршал Жуков.
Ни минуты не сомневаясь в правильности принятого им решения, но, понимая необходимость юридического оформления, Сталин добавил:
— Об этом назначении будет объявлено в ближайшее время. Кстати, одну из очень важных проблем Сталин решал, уже
опираясь на работу, проделанную генералом Урусовым.
Это произошло на второй беседе, 27 мая, когда Гопкинс затронул вопрос о разделе германского флота. Сталин, как говорится, был во всеоружии:
— Как нам известно, некоторые соединения германской армии, сражавшиеся против русских, стремились капитулировать перед западными союзниками. Что касается германского флота, он тоже капитулировал и весь остался в ваших сферах оккупации. Ни один корабль не был передан русским. Я послал президенту и премьер-министру телеграммы, чтобы по меньшей мере одна треть германских военных кораблей и торговых судов была передана Советскому Союзу. Остальная часть может быть использована Великобританией и Соединенными Штатами по их усмотрению. Если учесть, что мы имеем право на часть итальянского флота, то тем большее право советской страны на германский флот. Мы имеем определенную информацию, дающую основание полагать, что США и Англия намерены отклонить просьбу Советского Союза; я должен сказать, если эта информация окажется верной, то это будет крайне неприятно.
Гопкинс заверил Сталина:
— Я уже говорил по этому поводу с адмиралом Кингом и могу заявить, что Соединенные Штаты не имеют никакого намерения задержать какую-либо часть германского флота, а лишь хотят осмотреть эти суда с точки зрения новых изобретений и технических усовершенствований. После этого мы готовы потопить ту часть, которая будет передана нам, они нам не нужны. Я считаю и согласен с вами — германский флот должен быть разделен между союзниками. Я думаю, этот вопрос будет решен именно так на предстоящем совещании глав трех правительств.
В конце второй встречи, после трудных и долгих дискуссий по поводу ленд-лиза, говорили о судьбе Польши, которую союзники хотели превратить в "санитарный кордон" от коммунизма путем внедрения в Польшу эмигрантского правительства Миколайчика. После всего этого утомленный (и не очень здоровый) Гопкинс посчитал нужным еще раз вернуться к одной из вчерашних тем.
— Было бы крайне желательно, чтобы маршал Сталин смог как можно скорее опубликовать сообщение о назначении маршала Жукова советским представителем в Контрольном Совете для Германии, с тем чтобы этот орган мог поскорее приступить к работе.
Сталин заверил гостя:
— Я готов объявить о назначении маршала Жукова либо завтра, либо еще через день, и вообще когда вам угодно.
На третьей, тоже продолжительной встрече, решался очень ответственный вопрос о начале военных действий против Японии. Оговорив непременное обсуждение этого вопроса с Китаем, Сталин обещал, что советские войска начнут боевые действия в августе.
Что бы ни писали о Сталине желающие изображать его только черной краской, но даже из встреч с Гопкинсом виден его колоссальный международный авторитет и несгибаемость в защите интересов нашего отечества. По всем вопросам, даже там, где он соглашался с Гопкинсом и через него с предложениями президента Трумэна, в конечном итоге получалось так, что позиция Сталина, интересы нашей страны преобладали.
Например, начать боевые действия против Японии СССР обязан был в соответствии с договором с союзниками. И вот при встрече с Гопкинсом Сталин дает себя уговорить в том, что уже давно решено, и при этом оговаривает и повое положение, прямо скажем, весьма и весьма непростое:
— Я считаю, после безоговорочной капитуляции Японии Россия будет участвовать в фактической оккупации Японии, и она желает достигнуть с Англией и США соглашения о распределении зон оккупации.
И еще раз в конце третьей встречи Гопкинс напоминает Сталину, что до сих пор нет официального сообщения о назначении Жукова.
Для меня остается загадкой такая настойчивость в отношении кандидатуры маршала Жукова. Боевые действия кончились. Авторитет Жукова в Контрольном Совете способен только подавлять других членов комиссии и усложнить им защиту своих интересов. Зачем так настаивает Гопкинс на его кандидатуре?
Единственное, может быть, нелестное для Георгия Константиновича объяснение я вижу в том, что Жуков им хорошо известен как "военная косточка": прямолинейный строевой командир и никакой не политик, и уж тем более не дипломат. Наступила пора ораторских баталий, а дипломат, как известно, должен говорить одно, думать другое, а делать третье. Жуков на такие выкрутасы явно был не способен. Может быть, поэтому его тянули в сторону от близких ему военных дел?
Как бы там ни было, а на третьей встрече Гопкинс еще раз просит Сталина разрешить вопрос о назначении Жукова. Сталин не привык к такой напористости, да и неловко ему, наверное, было оказаться не хозяином слова после того, что в прошлый раз пообещал.
На следующий день в газетах появилось сообщение:

"О Контрольном Совете по оккупации Германии.
По договоренности между правительствами союзных держав на днях создается Контрольный Совет из представителей Верховного Командования Советского Союза, Великобритании, Соединенных Штатов Америки и Франции, который будет осуществлять высшую власть союзных держав на время оккупации.
Представителем Советского Верховного Главнокомандования в Контрольном Совете назначен главнокомандующий Советскими оккупационными войсками в Германии Маршал Советского Союза Г. К. Жуков.
31 мая 1945 г."

Обратите внимание: в этой публикации не сказано, кто принимал решение, нет ничьей подписи, нет ссылки на какой-либо официальный орган. Не знаю, в чем причина такой публикации, но, может быть, Калинин был болен или находился в отъезде? Это предположение могу подкрепить тем, что в перечне присутствовавших членов правительства на приеме у Молотова 31 май и на обеде у Сталина 1 июня Калинина не было. Но Сталин сказал опубликовать, и этого было достаточно, надо же было успокоить высокого гостя.
В третьей беседе зашел разговор о месте очередной встречи глав союзных держав. Гопкинс стал вспоминать, как при возвращении с Ялтинской (Крымской) конференции Рузвельт полагал, что следующая встреча произойдет в Берлине, это будет символично для победы, которую одержат союзники.
Сталин поддержал:
— Я помню, мы даже подняли тост за следующую встречу в Берлине.
Так был предопределено место следующей конференции руководителей трех союзных держав, которая войдет в историю под названием Потсдамской.

Парад Победы
Впервые мысль о необходимости провести Парад Победы высказал Сталин. Шло к концу совещание, начальник Генерального штаба Антонов докладывал расчеты о сосредоточении войск на Дальнем Востоке для боевых действий против Японии. В кабинете присутствовали адмирал флота Кузнецов, начальник тыла Красной Армии Хрулев и еще несколько генералов, которым предстояло заниматься практически подготовкой большой войны на востоке.
Вопрос был решен, помолчали, вот тут Сталин безотносительно к предыдущему разговору сказал:
— Не следует ли нам в ознаменование победы над фашистской Германией провести в Москве Парад Победы и пригласить наиболее отличившихся героев-солдат, сержантов, старшин, офицеров и генералов?
Присутствующие поддержали бы любое предложение Сталина, но это к тому же всем пришлось по душе, мысль эта как бы витала в воздухе, всем хотелось как-то празднично и громко отметить победу. Ну, уже был День Победы 9 мая: погуляли, выпили, салют дали в Москве и городах-героях. Но в те дни вообще много гуляли и выпивали — радость была великая, ее в один день не обмоешь. Однако ощущение, что чего-то не хватает, не оставляло. И вот, оказывается (как не раз уже отмечено — все гениальное просто), нужен Парад Победы. С того дня все закрутилось-завертелось, в Генштабе и Главпуре были сделаны расчеты: кого приглашать, где им жить, как их одеть, кормить, развлекать — да и это предусматривалось.
Вопрос о том, кто будет принимать Парад Победы и кто будет командовать парадом, тогда не обсуждался. Однако каждый считал, что Парад Победы должен принимать Верховный Главнокомандующий.
В общем, вопрос этот не ставился и не разрешался, пошла полным ходом подготовка к грандиозному празднику.
По составленному в Генеральном штабе расчету каждый фронт формировал один сводный полк и по одному сводному полку предоставляли Военно-Морские Силы и Военно-Воздушный Флот. Что значит сводный полк? Это временное формирование, которое отбиралось из разных частей от фронта. Самые достойные фронтовики, добывавшие победу, — офицеры, сержанты, рядовые, независимо от рода войск — пехотинцы, артиллеристы, танкисты и так далее. Как воевали вместе, так и пойдут плечом к плечу. В первую очередь отбирали Героев Советского Союза и кавалеров орденов Славы трех степеней, а затем других отличившихся в боях, по количеству наград.
Полки эти начинали заниматься строевой подготовкой еще в расположении фронта, а потом перевозились в Москву и продолжали тренироваться здесь. В дни этих занятий всем участникам парада была выдана или сшита новая парадная форма и новая обувь.
Вечером участников парада возили в театры, в концертные залы и в цирк. В эти же дни они встречались с рабочими на заводах, с учеными и писателями, со студентами и школьниками, побывали в различных коллективах и обществах, где рассказывали, как они шли к победе.
В Генштабе, еще при составлении расчета, встал вопрос — в каком порядке пойдут полки торжественным маршем мимо правительства на трибуне Мавзолея? Было предложено вроде бы логичное — открыть парад должен 1-й Белорусский фронт, бравший Берлин. Но сразу же возник другой, не менее резонный вопрос — 1-й Украинский фронт тоже брал Берлин. Ну а если говорить о победе, то ее добывали все фронты и все участники Великой Отечественной войны, начиная с пограничников, которые первыми встретили врага 22 июня 1941 года.
Тогда, чтобы никого не обижать, решили проходить в том порядке, в каком дрались на полях сражений, — то есть на самом правом фланге Карельский полк, затем Ленинградский, Прибалтийский и т. д. Это было справедливо и снимало претензии и кривотолки. Всего в каждом полку набиралось до 1000 человек, по двадцать фронтовиков в ряду. Впереди строя —знаменщики-герои, они понесут 363 боевых знамени наиболее отличившихся соединений и частей. Впереди знамени пойдет командование во главе с командующим фронтом. На тренировках маршалы со своими полками не ходили, руководили и тренировались генералы чинами пониже. После фронтовых полков — войска Московского гарнизона: академии, училища и вызывающие общие улыбки одобрения суворовцы и нахимовцы.
Вот в таком порядке мы тренировались на центральном аэродроме, теперь здесь аэровокзал. Летное поле было размечено белыми линиями в точном соответствии с размерами Красной площади и порядком построения участников. Вместо Мавзолея стояла временно сколоченная трибуна, обтянутая красной тканью. Тренировались мы ночами: подъем в три часа, умылись, оделись — и на аэродром. Когда москвичи шли на работу, мы уже заканчивали занятия и возвращались на свои квартиры.
Теперь, да будет мне позволено, вспомню переживания очень личные, надеюсь, читатели за это не осудят.
В те дни я был слушателем Высшей разведывательной школы Генерального штаба. Это было очень солидное учебное заведение с четырехлетним сроком обучения (для сравнения — в Академии Фрунзе, которую я тоже позднее окончил, учились три года). В нашей спецшколе учились только офицеры-разведчики, они прошли огни и воды в годы войны. Народ был отчаянный! Вспоминаю их сейчас с любовью и восхищением, уж каких только заданий они не выполняли, причем не только в военное время, но и после — в разведке, как известно, мирного времени не бывает.
Мне выпала великая честь быть знаменосцем в нашей колонне разведчиков. Ассистентом знаменосца справа был знаменитый командир партизанской бригады, Герой Советского Союза Гришин, ассистент слева — тоже Герой Советского Союза, старший лейтенант Ворончук. Я был в звании капитана.
Вспоминаю о том, что я был знаменосцем в такой колонне необыкновенных людей, с нескрываемой гордостью.
До парада оставалось несколько дней. 12 июня в Кремле Калинин вручил Жукову третью Золотую Звезду — "...за об разцовое выполнение боевых заданий Верховного Главнокомандования по руководству операциями в районе Берлина". После вручения награды Жукова вызвал к себе на дачу Верховный. Естественно, он поздравил Жукова со званием трижды Героя, и обмыли они эту награду. При том застолье на даче Сталин спросил:
— Не разучились ездить на коне?
— Нет, не разучился.
— Вот что, вам придется принимать Парад Победы. Командовать парадом будет Рокоссовский.
Жуков ответил:
— Спасибо за такую честь, но не лучше ли парад принимать Вам? Вы Верховный Главнокомандующий, по праву и обязанности парад следует принимать Вам.
Сталин сказал:
— Я уже стар принимать парады. Принимайте вы, вы помоложе,
Прощаясь, он заметил, как мне показалось, не без намека:
— Советую принимать парад на белом коне, которого вам покажет Буденный.
Благородство? Скромность? Уважение к Жукову? Все было бы так, если бы за кулисами не творилось иное. Парад намеревался принимать Сталин сам, и именно на белом коме, как все великие полководцы. Об этом стало известно позднее от его сына Василия Сталина, который в кругу собутыльников разболтал тайну своего отца.
А дело (по рассказу Василия) было так. Сталин понимал, что он немолод и на коня не садился с далеких времен гражданской войны, да и тогда редко бывал в седле, больше руководил в вагонах. Вот он и решил потренироваться, чтобы не опозориться перед войсками на Красной площади. По его приказу ночью в манеж (благо он рядом с Кремлем и тогда еще был не выставочным чалом, а действующим манежем) привели белого коня, на котором он собирался принимать парад. Сталин хорошо знал историю — конь под победителем должен быть именно белый.
И вот ночью, когда в Москве и в Кремле все спали глубоким сном, Сталин в сопровождении только самого доверенного человека — начальника личной охраны генерала Власика — отправился в манеж. В этот вечер на квартире Сталина был Василий, который увязался за отцом (если бы не он, мы не узнали бы об этом эпизоде из жизни вождя, — Власик умел держать язык за зубами).
В манеже горел полный свет, недалеко от входа стоял белый копь, которого держал под уздцы коновод. Сталин подошел к коню, потрогал седло, не без труда занес ногу в стремя. Власик поспешил было ему на помощь, хотел подсадить, но Сталин тут же остановил его: "Не надо, я сам". Затем он сильно оттолкнулся от земли правой ногой и грузно плюхнулся в седло. Конь от такой неумелой посадки запрядал ушами и стал перебирать ногами. Чтобы не свалиться, Сталин пытался удержать себя в седле, сжимая крепче ноги. А конь, понимая это по-своему, разгорячился и пошел боком-боком, отчего седок сполз набок и стал падать. Коновод, Власик и Василий кинулись на помощь и не дали Сталину рухнуть на землю. Но все же он из седла вывалился и повис у них на руках.
Встав на ноги, Иосиф Виссарионович недовольно крутнул плечами, освободился от поддерживающих рук, сердито буркнул: "Отойдите". Он был упрям! Злость закипела в нем, решил показать этой строптивой лошади свою твердость. Вновь вставил ступню в стремя — и на этот раз более решительно взлетел в седло. "Дай", — сказал коноводу и принял у него поводья. Сталин зло натянул повод и ударил ногами в бока лошади. Хорошо обученный конь не понимал седока: натянутый повод приказывал стоять на месте, удар в бока посылал вперед. Конь "заплясал", перебирая ногами, и опять пошел боком-боком. Сталин еще раз дал ему, как говорят кавалеристы, шенкеля, и конь устремился вперед тряской рысью. Проехав с полкруга, Сталин попробовал выпрямить спину, обрести гордую осанку, но, видно, при этом неловко надавил каблуками на бока лошади, причинив ей боль, и она нервно вскинула задом, отчего Сталин тут же вывалился из седла.
Приближенные кинулись ему на помощь. Они подняли его, принялись отряхивать опилки с его одежды. Сталин держался за плечо, он ушибся довольно сильно.
— Нет, это не для меня, — махнув рукой, сказал Иосиф Виссарионович и вернулся на квартиру.
Когда вся подготовительная работа была проведена, созвали совещание, на которое пригласили командующих фронтами. Был доложен ритуал парада. Остался открытым один вопрос: кто будет принимать Парад Победы и кто будет им командовать?
Один за другим выступали маршалы и единодушно предлагали:
— Парад Победы должен принимать товарищ Сталин. Сталин, по своему обыкновению, ходил по кабинету, слушал выступающих, хмурился. Подошел к столу:
— Принимающий Парад Победы должен выехать на Красную площадь на коне. А я стар, чтобы на коне ездить.
Все горячо стали возражать:
— Почему обязательно на коне? Президент США Рузвельт — тоже верховный главнокомандующий, а на машине парады принимал.
Сталин усмехнулся:
— Рузвельт — другое дело, у него ноги парализованные были, а у меня, слава Богу, здоровые. Традиция у нас такая: на коне на Красную площадь надо выезжать. — И еще раз подчеркнул: — Традиция! На белом коне! — После паузы, посмотрев на присутствующих, сказал: — Есть у нас два маршала-кавалериста: Жуков и Рокоссовский. Вот пусть один командует Парадом Победы, а другой Парад Победы принимает.
Был издан приказ Верховного Главнокомандующего от 22 июня 1945 года:
"В ознаменование Победы над Германией в Великой Отечественной войне назначаю 24 июня 1945 года в Москве на Красной площади парад войск Действующей армии, Военно-Морского Флота и Московского гарнизона — Парад Победы.
На парад вывести: сводные полки фронтов, сводный полк Наркомата обороны, сводный полк Военно-Морского Флота, военные академии, военные училища и войска Московского гарнизона.
Парад Победы принять моему заместителю Маршалу Советского Союза Жукову.
Командовать Парадом Победы Маршалу Советского Союза Рокоссовскому..."
В день парада погода была неважная, дождь моросил, небо в серых тучах. Но все равно настроение было праздничное. Погодная серость не ощущалась. Красная площадь пылала множеством алых знамен. А участники парада, словно в золотых кольчугах, сияли орденами и медалями. Жуков выехал на белом коне из-под Спасской башни под звон кремлевских курантов, они отбили десять. Точен, как всегда. На середине строя маршала встретил командующий парадом Рокоссовский, он доложил:
— Товарищ Маршал Советского Союза, войска для Парада Победы построены! — И тут же ловким движением выхватил строевую записку и вручил ее принимающему парад.
Ах, как же были красивы эти два профессиональных кавалериста — спины прямые, в седле сидят как влитые, головы поставлены гордо, груди в орденах развернуты...
Жуков после объезда войск легко взбежал на трибуну (даже дыхание не сбилось), поздоровался со Сталиным за руку и начал речь громким четким голосом. Речь его не запомнилась. И даже когда я прочитал ее в газете, все равно в душу не запала. А я ждал, что в такой торжественный исторический момент будут сказаны какие-то особенные слова. Видно, писали эту речь маршалу с оглядкой на международный резонанс, да и на самого Сталина. Может быть, даже на Политбюро этот текст шлифовали и правили. В общем, вес было в той речи, что полагалось сказать о войне, о победе, но не чувствовалось того зажигающего огня, какой был ну хотя бы вот в тексте-экспромте Сталина о русском народе.
Но нет в этом вины Георгия Константиновича: не сам писал, по тексту видно — не его слова, не его манера. Засушили, заказенили пугливые чиновники речь маршала.
Говорят, когда Жуков произносил речь, то у Сталина, поглядывающего на маршала, желваки катались по скулам. Не знаю, не видел, далеко от нас была трибуна, а когда проходили мимо Мавзолея, не до того было. Я видел боковым зрением Сталина и других членов правительства, но лиц их не различал — они стояли, как силуэты. Надо было следить за равнением, соблюдать дистанцию, держать знамя в определенном положении, ну и рубить строевым шагом, чтобы искры летели от брусчатки.
После праздника я не раз видел пленку кинохроники о Параде Победы, разумеется, в первую очередь себя искал. Но когда на экране лицо Сталина появлялось крупным планом, желваков я не видел.
Только на параде я да и другие участники узнали, что это за несколько длинных шеренг ходило с нами на тренировках с палками. Мы недоумевали — что он и делают? — несут длинные палки перед собой, а потом бросают их на землю и уходят. И вот только на параде, после прохождения фронтовых полков, между ними и строями Московского гарнизона эти солдаты оказались с гитлеровскими знаменами вместо палок. Они их несли как трофеи фронтов, опущенными к земле, и с презрением швыряли на землю около Мавзолея. Все это проделывалось под дробь барабанов, как когда-то в стародавние времена перед казнью через расстрел или повешение. Знамена разбитых гитлеровских дивизий, включая и личный штандарт Адольфа Гитлера, солдаты швыряли как старые тряпки и, отвернувшись от них, уходили на свое место в строю.
А потом опять грянул тысячетрубпый оркестр, и мы пошли торжественным маршем вслед за фронтовыми колоннами.
Единственными из союзников имели честь участвовать в историческом параде Победы воины Польши.
В параде боевой техники вышли на Красную площадь машины с расчетами зенитных установок. Их сменила артиллерия, представленная во всем своем величии и мощи. Четким строем, по 12 орудий в рад, прошли батареи противотанковой артиллерии. За ним крупнокалиберные орудия — гроза немецких "тигров", "пантер" и "фердинандов", гвардейские минометы-"катюши", тяжелая артиллерия.
Апофеозом демонстрации технической мощи победителей стало прохождение лучших танков второй мировой войны — Т-34 и ИС. Парад техники завершили самоходные артиллерийские установки.
Из-за дождя демонстрация трудящихся была отменена...

Придут новые времена, напишут о Сталине много справедливых упреков, и грязью польют изрядно. Но тогда, в день победного парада, все участники его относились к Верховному с величайшим уважением.
О чем думал Сталин, глядя на величественный Парад Победы? Конечно, торжествовал в душе — он выпестовал эту армию-победительницу. Но много еще было у него забот.
Сразу после парада Сталин пригласил Буденного к себе в рабочий кабинет. В приемной им навстречу с папкой в руках направился Поскребышев, но Иосиф Виссарионович попросил не тревожить их до окончания беседы.
— Знаете, зачем я вас пригласил, Семен Михайлович? Думаю, что нет. Мне не хотелось портить вам сегодня праздничное настроение, но обстоятельства заставляют меня не откладывать решения назревшего вопроса. Речь пойдет об упразднении кавалерии как рода войск Советских Вооруженных Сил.
Сталин внимательно посмотрел на Буденного — какова реакция на сказанные им слова?
Семен Михайлович внешне спокойно, но с большой внутренней тревогой воспринял сказанное.
— Дело в том, — продолжил Иосиф Виссарионович, — что сейчас народному хозяйству нужна тягловая сила. Страна находится в разрухе, сельское хозяйство в самом жалком состоянии. Поправить эти дела можно за счет демобилизации из армии старших возрастов военнослужащих, переоснащения и переформирования кавалерийских соединений. Это позволит передать в ближайшее время народному хозяйству примерно четверть миллиона конского поголовья. А расформирование некоторых механизированных частей дает народному хозяйству десятки тысяч автомашин и тракторов.
Семен Михайлович понял, что на этот раз придется прощаться с кавалерией навсегда. Если Сталин принял такое решение, значит, так и будет.
А Иосиф Виссарионович уже говорил:
— Штаб кавалерии Красной Армии в ближайшее время подготовит подробный план передислокации с фронтон всех боевых кавалерийских корпусов, резервных и запасных бригад и полков, других частей и подразделений кавалерии и размещения их на Украине и в Белоруссии. Там должно осуществиться их переформирование, а конский состав передан местным властям. Тем самым мы окажем определенную помощь областям и районам этих республик, пострадавших в большей степени от войны и гитлеровской оккупации.
Семен Михайлович почти не слышал Сталина. Он уже понял главное — кавалерии конец!
Кавалерию не раз пытались упразднить как дорогостоящий и отживший свой век род войск. Особенно настаивал на этом Тухачевский. Но тогда Буденного поддерживали Сталин, Ворошилов и другие. У них были веские доводы в пользу кавалерии. А вот сейчас у него перед Иосифом Виссарионовичем таких доводов нет, и он понимал бессмысленность каких-либо возражений.
Как бы читая его мысли, об этом же заговорил и Сталин:
— Мы долго сражались за кавалерию. И правильно делали, Предложения Тухачевского в 1934 году о ликвидации кавалерии и создании крупных танковых и механизированных соединений теоретически были верными, но практически неосуществимыми. Наша индустрия не была готова к этому не только тогда, но и в последующие годы, когда была создана определенная база для танковой промышленности. В то время нужны были трактора, машины, станки и очень многое другое, чтобы накормить, одеть и обуть советский народ. — Сталин помолчал и добавил: — Мы никогда не забывали об обороне страны. Но что бы было с нами, если бы, следуя настойчивым предложениям Тухачевского, мы ликвидировали кавалерию? Мы остались бы с одной матушкой-пехотой...
— Но как же мы останемся без кавалерии? Вы сами, товарищ Сталин, стояли у истоков ее создания, знаете ее историю и боевые дела.
— Не переживайте, Семен Михайлович. Мы вас без дела не оставим, — ответил Сталин. — Нам надо развивать коневодство. Это очень нужное дело, и вам оно будет по душе. Необходимо подтягивать кавкорпуса из Германии, Югославии, Австрии, Чехословакии и начинать их переформирование. Согласуйте все эти вопросы с Генеральным штабом и приступайте к делу. Года на два — на три оставьте пару дивизий донских казаков, а в остальном будем считать, что этот вопрос мы решили.
Маршал Буденный понял, что на этом прием окончен, и стал прощаться. Он заверил Сталина, что немедленно приступит к исполнению приказа и будет докладывать о ходе его реализации. Что было у Семена Михайловича на душе, нетрудно догадаться.
Сталин вызвал Поскребышева с его пухлой папкой документов — ждали не менее важные дела.
24 июня 1945 года состоялся торжественный прием в Кремле в честь участников Парада Победы. Кроме фронтовиков, на приеме были государственные и партийные деятели, ученые, работники искусства, знатные труженики — всего две с половиной тысячи человек.
Никогда еще не сиял так Георгиевский зал, где были накрыты столы; огромные хрустальные люстры заполняли зал солнечным светом, а на мундирах гостей еще более ярко горели ордена и медали, их было так много и они излучали такое яркое сияние, что трудно было понять, люстры отражаются в этом золоте или наоборот, ордена и медали бликуют в хрустале.
Открыл торжество, по поручению Сталина, Вячеслав Михайлович Молотов:
— Сегодня мы приветствуем участников Парада Победы. В их лице мы приветствуем нашу славную армию и морской флот, наш советский народ и всех тех. кто на фронте и в тылу ковал нашу Великую Победу, и прежде всего приветствуем того, кто руководил и руководит всем нашим делом, кто выковал нашу Победу как великий полководец и гениальный вождь Советского Союза. Я поднимаю тост за здоровье товарища Сталина!
Собравшиеся встают и устраивают овацию в честь Сталина.
Я не могу описать весь прием и тосты, которые были произнесены, это заняло бы много места. На этом торжестве были провозглашены здравицы за каждого командующего фронтом, за ученых, причем каждого вспоминали поименно (!) — и, следовательно, были названы почти все, кто творил победу на фронте и в тылу.
К Сталину подходили, чокались, выпивали с ним, говорили веселые слова и добрые пожелания все, кто хотел пообщаться с Верховным. Он был радушен, приветлив и ласков.
На приеме и Сталин произнес тост:
— Не думайте, что я скажу что-нибудь необычайное. У меня самый простой, обыкновенный тост. Я бы хотел выпить за здоровье людей, у которых чинов мало и звание незавидное. За людей, которых считают "винтиками" великого государственного механизма, но без которых все мы — маршалы и командующие фронтами и армиями, говоря грубо, ни черта не стоим. Какой-либо "винтик" разладится — и кончено. Я поднимаю тост за людей простых, обычных, скромных, за "винтики", которые держат в состоянии активности наш великий государственный механизм во всех отраслях науки, хозяйства и военного дела. Их очень много, имя им легион, потому что это десятки миллионов людей. Это скромные люди. Никто о них ничего не пишет, звания у них нет, чинов мало, но это — люди, которые держат нас, как основание держит вершину. Я пью за здоровье этих людей, наших уважаемых товарищей.
Собравшиеся долго и горячо аплодируют его словам.
За месяц до этого — 25 мая 1945 года — состоялся прием в честь командующих войсками Красной Армии, тогда Сталин произнес тост, который войдет на века в память соотечественников. Почему-то у людей отложилось в сознании, будто этот тост был произнесен на торжестве в честь участников Парада Победы 24 июня. По своей значимости, величественности и, главное, справедливости, этот тост действительно очень подходит к завершению победных торжеств, поэтому я привожу его здесь (тем более что первый прием 25 мая я не упоминал). Вот что сказан Сталин:
— Товарищи, разрешите мне поднять еще один, последний тост.
Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего советского народа, и, прежде всего, русского народа. (Бурные, продолжительные аплодисменты, крики "ура").
Я пью, прежде всего, за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза.
Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание как руководящая сила Советского Союза среди всех народов нашей страны.
Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он — руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение.
У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941 — 1942 годах, когда наша армия отступала, покидала родные нам села и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области, Прибалтики, Карело-Финской республики, — покидала потому, что не было другого выхода. Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего правительства, он пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества — над фашизмом.
Спасибо ему, русскому народу, за это доверие!
За здоровье русского народа!"
Участники торжества обратили внимание на то, что у Верховного Главнокомандующего — нет наград! Одна Золотая Звезда Героя Социалистического Труда, которой он был награжден еще до войны.
И вот они пируют, украшенные многими наградами, у некоторых по две, и даже по три Геройских Звезды, а у Сталина, который свершил для победы больше любого из присутствующих, нет боевых наград! Об этой несправедливости многие высказывались на приеме, а после него обращались в ЦК и Верховный Совет с пожеланиями отметить особые заслуги Сталина.
Политбюро рассмотрело эти обращения, Сталин сопротивлялся, говорил, что не заслужил звание Героя, что не соответствует статусу высшей награды, — но на этот раз с его мнением не посчитались.
26 июня 1945 года, через день после пышного приема, было издано два Указа Президиума Верховного Совета СССР: один — о присвоении И. В. Сталину звания Генералиссимуса и второй — о награждении его Золотой Звездой Героя Советского Союза. Это была первая и единственная его Золотая Звезда, отметим это как его скромность и как упрек последователям, которые вешали себе на грудь Золотые Звезды как сувениры, не имея на то ни права, ни заслуг.
И вот еще парадоксальная черта личности Сталина. Вроде бы и властолюбивый, и "культ себе создал", а Золотую Звезду не получил, не вручили ее в торжественной обстановке, так и осталась она в красной коробочке в наградном отделе Верховного Совета.
Художники да фотографы пририсовывали ему эту Звезду на его портретах. И вспомнили об этой высшей награде только в день похорон, когда надо было ее прикрепить к подушечке в числе других знаков отличия, по традиции характеризующих заслуги и итог жизни покойного.

Потсдамская конференция
Сразу после Парада Победы началась подготовка предстоящей конференции глав держав-победительниц. Казалось бы, какие могут быть трудности — целая столица, Берлин, да что столица — вся страна в распоряжении победителей.
Но в действительности оказалось не все так просто. Чтобы долго не объяснять, приведу слова, которые высказал Сталин Жукову по приезде в Берлин (кстати, беру эти слова из рукописи маршала, потому что при издании его книги они были вычеркнуты):
"Чувствуется, наши войска со вкусом поработали над Берлином. Проездом я видел всего лишь десяток уцелевших домов.
Кроме наших войск, надо сказать, с не меньшим "вкусом" поработала и авиация союзников, которая в последние дни, уже не встречая противодействия немецких истребителей, сотнями бомбардировщиков особенно тщательно обрабатывала города, которые окажутся в зоне советских войск. Напомню лишь один пример с Дрезденом, на который перед вступлением наших частей англо-американская авиация совершила массированный налет более 1400 бомбардировщиков. Они прошли тремя волнами: в первой ночью сбрасывались, в основном, зажигательные бомбы; вторая волна через три часа бомбила массой самых разных бомб, чтобы не допустить тушение пожаров и спасательные работы; и третья волна через 8 часов — днем, при хорошей видимости, добивала город и жителей, причем, кроме тяжелых бомбардировщиков, истребители расстреливали людей из пулеметов. Результат? Более 134000 убитых!!! 35470 разрушенных зданий!"
И теперь надо поставить три вопросительных знака — зачем??? Ответ один — чтобы город не достался русским целым. Примерно то же творили с Берлином и пригородами. В общем, хозяйственникам предстояла здесь титаническая работа. Все подробные детали этой работы мне рассказал заместитель Жукова по тылу генерал-лейтенант Николай Александрович Антипенко.
Добавлю еще такую деталь: я сам хорошо осмотрел все помещения замка Цецилиенгоф, в котором проходила конференция, — разумеется, в более поздние годы, когда туристы уже общипали кресло Сталина, унося хотя бы щепочку в качестве сувенира.
Генерал Антипенко и начальник квартирно-эксплуатационного отдела полковник Косогляд после долгих поисков нашли подходящие помещения недалеко от Берлина: замок кронпринца Цецилиенгофа — четырехугольник со 176-ю комнатами и внутренним двориком. Он был выбран для заседаний. Под жилье подобрали три виллы в Бабельсберге, до него 5 километров от Цецшшснгофа. Все здания требовали ремонта, меблировки, ухоженности в окружающих парках и цветниках. Приехавшие представители союзников предъявили свои требования: наладить надежную связь со своими странами, покрасить жилые помещения в желательный цвет: американцам — в голубой, англичанам — в розовый. От французов никто не приехал. Разумеется, особое внимание уделялось резиденции Сталина: ее выкрасили в белый цвет, в комнаты натащили столько ковров, картин и разной мебели, что у начальника охраны Сталина, генерала Власика, когда он все это увидел, дыхание перехватило:
— Вы что, очумели? Хозяин этого не любит. Все убрать! Ковры заменить дорожками. Вместо этого двуспального сооружения тахту поставить.
Много хлопот было со столом в зале заседаний. Кто-то бросил идею — стол должен быть круглый, без углов, чтобы все были в равных условиях, и вообще, углы — это к раздорам, а круглые формы — к согласию.
Большого круглого стола в Германии не нашли. Срочно заказали в Москве на фабрике "Люкс". Сделали. Привезли самолетом.
К 10 июля все работы были завершены.
Сталин перед выездом позвонил Жукову по телефону:
— Вы не вздумайте для встречи строить всякие там почетные караулы с оркестрами. Приезжайте на вокзал сами и захватите с собой тех, кого вы считаете нужным. Об охране на вокзале позаботится генерал Власик. Вам ничего делать не следует.
15 июля прибыл Трумэн на самолете из Антверпена, до которого он плыл неделю на корабле "Августа" в сопровождении крейсера "Филадельфия". Черчилль прилетел в тот же день.
Поскольку Сталина еще не было, оба они использовали день для осмотра имперской канцелярии и рейхстага. Перед конференцией в Берлине (которую потом назвали Потсдамской) в США в бешеном темпе велись работы над атомной бомбой. Трумэн считал, что у него будет могучее средство воздействия на Советский Союз, если первый взрыв состоится. Президент говорил: "Если только она взорвется... то я получу дубину, чтобы ударить по этой стране".
16 июля Жуков встретил Сталина около вагона. Сталин коротким поднятием руки поздоровался с встречавшими его Вышинским, Антоновым, Кузнецовым, Телегиным, Соколовским, Малининым. Он вообще редко кому подавал руку. Не торопясь прошел к машине, сел в нее, потом открыл дверцу и пригласил в машину Жукова.
Осмотрев виллу, Сталин спросил:
— Чья это была вилла прежде?
— Генерала Людендорфа.
Власик был прав: мебели Иосиф Виссарионович не любил, велел даже после "чистки" охранника еще кое-что вынести из комнат.
Жуков, как Эйзенхауэр и Монтгомери, не был членом правительственной делегации. Жуков считался военным советником.
Конференция длилась с 17 июля по 2 августа 1945 года.
16 июля, в канун открытия конференции, военный министр доложил Трумэну шифровку: "Операция проведена утром. Обследование еще неполное, но результаты кажутся удовлетворительными и уже превосходят ожидавшиеся... Довольный доктор Гровс возвращается завтра. Буду держать Вас в курсе происходящего".
В ответ полетела телеграмма: "Посылаю свои поздравления врачу и его клиенту".
Специальный гонец специальным самолетом доставил отчет Гровса военному министру США Сгимсону, который немедленно принес его Трумэну.
Какое воздействие произвел этот доклад на Трумэна, отмечает в своих воспоминаниях Черчилль: "Трумэн так энергично и решительно противился русским, что я понял: он вдохновлен каким-то событием. Когда он, прочитав доклад (Гровса), пришел на заседание, он стал совсем другим человеком, Он твердо говорил с русскими и вообще господствовал на этом заседании".
После этого заседания Трумэн ознакомил Черчилля с полученными известиями в полном объеме.
25 июля был сделан перерыв в связи с отъездом Черчилля на выборы. С 28 июля на заседании присутствовал новый премьер Англии — Эттли, так как Черчилля не переизбрали. Нет возможности излагать все вопросы, обсуждавшиеся на конференции, да это и не наша тема. Расскажу курьезный эпизод, случившийся с Жуковым.
Перед отъездом Черчилль устроил прием, на котором, в числе других тостов, предложил выпить за Жукова. Не желая оставаться в долгу, маршал тоже провозгласил тост и автоматически, по привычке сказал: "за товарища Черчилля!" Тут же поняв свою оплошность, он замаскировал это под выражение — "как товарища по оружию". Но Сталин, конечно же, заметил оговорку Жукова и потом не раз шутил по этому поводу: "Быстро вы приобрели себе товарища, и какого!"
В 00 часов 30 минут 2 августа постоянный председательствующий Трумэн сказал:
— Объявляю конференцию закрытой. До следующей встречи, которая, я надеюсь, будет скоро.
— Дай Бог! — сказал Сталин.
Главы государств решили: верховная власть в Германии будет осуществляться главнокомандующими вооруженными силами СССР, США, Великобритании, Франции — каждым в своей зоне оккупации; по вопросам, затрагивающим Германию в целом, они должны были действовать совместно в качестве членов Контрольного Совета. Целями оккупации объявлялись:
полное разоружение и демилитаризация Германии — упразднение всех се вооруженных сил, СС, СА, СД и гестапо со всеми их организациями, штабами (в том числе генштаб) и учреждениями, учебными заведениями;
ликвидация всей военной промышленности или контроль над ней, уничтожение или сдача союзникам всего вооружения и амуниции;
перестройка политической жизни в Германии на демократической основе, в том числе уничтожение фашистской партии, ее филиалов, подконтрольных организаций и учреждений с тем, чтобы они не возродились ни в какой форме;
предание суду военных преступников и всех тех, кто участвовал в планировании и осуществлении нацистских зверств;
удаление всех активных нацистов с общественных и полуобщественных постов;
реорганизация, в соответствии с принципами демократии, системы образования, правосудия и местного самоуправления;
разрешение и поощрение деятельности демократических политических партий.
Была достигнута договоренность об учреждении центральных германских административных департаментов: финансов, транспорта, коммуникаций, внешней торговли и промышленности.
Специальное соглашение о репарациях подтверждало право народов, пострадавших от германской агрессии, на компенсации и определяло источники получения репарационных платежей. Делегации решили, что все четыре державы получат репарации из своих зон оккупации и за счет германских вложений за границей.
Была определена западная граница Польши. Польше передавалась часть Восточной Пруссии, которая не отошла к СССР, а также территория бывшего "свободного г. Данцига" (Гданьск). Благодаря твердой позиции Сталина, США и Великобритания вынуждены были безоговорочно признать польское Временное правительство национального единства. Берлинская конференция приняла решение о передаче Советскому Союзу г. Кенигсберга (с 1946 г. — Калининград) и прилегающего района.
По предложению Сталина был обсужден вопрос о судьбе германского флота и принято решение разделить весь надводный, военно-морской (передать не позднее 15 февраля 1946 года) и торговый флот Германии поровну между СССР и Великобританией. По предложению Великобритании было решено потопить большую часть германского подводного флота, а остаток поделить также поровну.
Самое интересное произошло, когда был объявлен перерыв 25 июля, в связи с отъездом Черчилля. Английский премьер очень просил Трумэна сделать сообщение Сталину об атомной бомбе до его отъезда. Черчилль хотел знать, какое впечатление произведет на Сталина эта потрясающая новость. Обсуждали они разные варианты — письменно или устно, на заседании или с глазу на глаз, в ходе конференции или в конце. И вот Трумэн, осуществляя выбранный окончательно вариант, подошел к Сталину, когда все покидали зал после объявления перерыва на два дня, и, вроде бы мимоходом, сказал через переводчика Павлова:
— У нас в США создана новая бомба невероятно большой силы. (Он не назвал ее атомной, хотя имел в виду именно ее).
Сталин не отреагировал на это сообщение никак. Ничего не сказал.
В момент этой информации, как потом писали за рубежом, Черчилль впился в лицо Сталина, наблюдая за его реакцией. Но тот ничем не выдал своих чувств, сделав вид, будто ничего не нашел в словах Трумэна.
Около автомобиля Черчилль спросил президента:
— Как он отреагировал?
— Он не задал ни одного вопроса.
— По-моему, ом не понял, о чем идет речь.
Однако Сталин вес хорошо понял. Об этом свидетельствует Жуков:
"И. В. Сталин в моем присутствии рассказал В. М Молотову о состоявшемся разговоре с Г. Трумэном. В. М. Молотов тут же сказал:
— Цену себе набивают. И. В. Сталин рассмеялся:
— Пусть набивают. Надо будет сегодня же переговорить с Курчатовым об ускорении нашей работы.
Я понял, что речь шла о создании атомной бомбы".
В своих мемуарах Черчилль пишет по поводу этого: "таким образом, я убедился, что в тот момент Сталин не был осведомлен о том огромном процессе научных исследований, которыми в течение столь длительного времени были заняты США и Англия, и на который Соединенные Штаты, идя на героический риск, израсходовали более 400 миллионов фунтов стерлингов".
Очень сильно заблуждался господин премьер. Если бы он узнал истинное положение насчет осведомленности Сталина, его, наверное, хватил бы удар. Сталин не только понимал, о чем идет разговор, — у него была самая полная информация об американских опытах, которую добыли советские разведчики.
Он уже давно занимался проблемой создания атомной бомбы. Перед отъездом на Берлинскую встречу глав государств, он прочитал очередную справку ГРУ о ходе работ в этой области. Сталин, как это бывало и с другой информацией, приказал ознакомить с этими сведениями Курчатова. Я же знакомлю читателей с этой справкой, свидетельствующей о широкой осведомленности самого Сталина, вплоть до того, что он знал о сроках взрыва экспериментальной бомбы, которым Трумэн пытался его испугать:

"Совершенно секретно,
Бомба типа "Не" (High explosive).
В июле месяце сего года ожидается производство первого взрыва атомной бомбы.
Конструкция бомбы. Активным веществом этой бомбы является элемент-94 без применения урана-235. В центре шара из плутония весом 5 килограмм помещается так наз. инициатор — бериллиево-полониевый источник альфа-частиц [...] Корпус бомбы, в который помещается это ВВ, имеет внутренний диаметр 140 см. Общий вес бомбы, включая пенталит, корпус и проч., — около 3 тонн.
Ожидается, что сила взрыва бомбы будет равна по силе взрыва 5000 тонн ТНТ. (Коэффициент полезного действия — 5—6 %) [...]
Запасы активного материала:
а) Уран-235. На апрель с/г было 25 килограмм урана-235. Его добыча в настоящее время составляет 7,5 кг в месяц.
б) Плутоний (элемент-94). В лагере-2 имеется 6,5 кг плутония. Получение его налажено, план добычи перевыполняется.
Ориентировочно взрыв ожидается 10 июля с/г."

На документе была сделана пометка: "т. Курчатов ознакомлен 2. 07. 45 г."
С появлением атомного оружия произошла подлинная революция в военном деле: менялись военные доктрины, разлетались вдребезги несколько дней назад подписанные декларации о мирном сотрудничестве. Все это превращалось в словесную шелуху.
Уже после 24 июля, когда еще произносились пылкие речи о послевоенном устройстве жизни в Европе, из Потсдама полетела в Штаты директива президента:
"После 3 августа, как только погодные условия позволят совершить визуальную (читайте: прицельную. — В. К.) бомбардировку, 509-му сводному авиаполку 20-й воздушной армии надлежит сбросить первую спецбомбу на одну из следующих целей: Хиросима, Кокура, Ниигата, Нагасаки".
Погода позволила ударить прицельно 6 августа 1945 года: в 8 часов 15 минут 2 секунды Хиросима была стерта с лица земли,
9 августа в 11 часов 8 минут "погода позволила" совершить то же самое с Нагасаки.
Неограниченные возможности свсрхоружия опьяняли его обладателей. Через три месяца после принятых в Потсдаме союзнических обязательств, устных клятв и тостов о дружбе и совместных усилиях в поддержании мира на Земле, в Вашингтоне был разработан план, согласно которому США и Англия нанесут атомный бомбовый удар по двадцати городам Советского Союза. В списке были: Москва, Ленинград, Горький, Куйбышев, Свердловск, Новосибирск, Омск, Саратов, Казань, Баку, Ташкент, Челябинск, Нижний Тагил, Магнитогорск, Пермь, Тбилиси, Новокузнецк, Грозный, Иркутск, Ярославль!..
Так началась трагическая для всего человечества, по своим возможным последствиям, атомная эра!
Считаю необходимым ознакомить читателей с очень важной информацией, связанной с появлением у нас атомного оружия и ролью Сталина в этом деле. Об этом — следующая глава.

Как Сталин "расщепил" американский атом
Рассказ о событиях тех дней в нашей стране и в Америке собран мною из разных источников, а некоторые документы мне разрешило использовать ГРУ.
Исследование атома и атомной энергии начиналось давно и параллельно в нескольких странах. В России еще в 1919 году Д. С. Рождественский организовал планомерное изучение атомной физики. С 1921 года центром исследований стал физико-технический институт во главе с академиком Абрамом Федоровичем Иоффе, который собрал вокруг себя много старых и молодых ученых. В 1933 году состоялась первая всесоюзная конференция по физике атомного ядра. Оргкомитет возглавлял И. В. Курчатов. Всего до 1940 года состоялось пять таких конференций. Все исследования были направлены на мирное использование атомной энергии.
Идея создания атомной бомбы возникла в годы второй мировой войны в Англии, Германии и США, и в этих же странах были начаты практические работы по созданию бомбы. Дальше всех, быстрее и с настоящим американским размахом успешно продвигались Соединенные Штаты, с которыми позднее объединила свои усилия и Англия. Заботы по созданию атомной бомбы в США были законспирированы под названием "Манхэттенский проект". Начальником проекта был назначен полковник инженерных войск Лесли Гровс. Он окончил военную академию Вест-Пойнт и строил военные городки, базы. Он построил и здание Пентагона, причем вдвое быстрее запланированного срока!
Я бывал в этом здании и тем, кто представляет за названием Пентагон просто большой дом военного министерства, подскажу — это уникальное инженерное сооружение в форме пятиугольника (в переводе с греческого так и значит — пятиугольник). Этажей в нем немного, кажется, всего пять, и сам комплекс состоит тоже из пяти замкнутых пятиугольных зданий (одно в другом, как плоская матрешка), соединенных между собой переходами и коридорами. Что под землей, не знаю, а вот надземная эта махина такая запутанная, что американцы, склонные к юмору, рассказали мне такой анекдот. Однажды вошел в Пентагон сержант с донесением. Он так запутался в лабиринте комнат и коридоров, его так много посылали из отдела в отдел, что он вышел через неделю с противоположной стороны и был уже в звании полковника. И еще такая шутка. У женщины начались роды в одном из коридоров Пентагона. Ей говорят: "Мадам, зачем вы в таком положении сюда пришли?" Она ответила: "Когда вошла в Пентагон, я еще не была беременной".
Вот эту махину построил Гровс в два раза раньше назначенного срока! Вспомните наши долгострои, наверное, ни одно подобное строительство наши инженеры не завершили с трех-, пятикратным опозданием от запланированного ввода в эксплуатацию. Хочу этим подчеркнуть энергичность и напористость Гровса. Сами американцы о нем говорили: недалекий, типичный служака, строевик, но напористый и педантичный, привык жить и действовать по уставу.
Осенью 1942 года в беседе при назначении ему сказали:
— Руководить учеными будет труднее, чем командовать солдатами. Но мы вам присвоим для авторитета звание генерала.
Гровс тут же без ложной скромности заявил:
— Целесообразнее сначала мне присвоить это звание, а потом уже представлять меня участникам проекта. Пусть они не считают, что вытащили меня в генералы. Я их начальник, а не они мои благодетели. Как ни странно, эти длинноволосые интеллигенты придают званиям большую важность.
Среди "длинноволосых" подчиненных Гровса были такие первые величины современной физики, как Роберт Оппен-геймер, Нильс Бор, Эирико Ферми и другие. За короткий срок Гровс создал в долине реки Теннесси город Окридж с 80 тысячами рабочих и служащих. Другой, тоже засекреченный город — Хенфорд, в пустыне у реки Колумбия, с 60 тысячами жителей.
Теоретические исследования по отдельным проблемам велись в университетах Гарварда, Принстона и Беркли.
Весной 1943 года разрозненные исследовательские центры были объединены в отдаленном и удобном для соблюдения секретности Лос-Аламосе. Представляете, каких бешеных денег стоило строительство уникальных комплексов, на которых работали 150 тысяч человек, из них сотни специалистов высшей квалификации. Но правительство денег не жалело — в случае успеха атомная бомба сулила владение миром!
Я не случайно так подробно пишу о Гровсе, о его достоинствах и могучей базе, которую он создал. Когда у Гровса все работало на полную мощность, у нас немцы были недалеко от Москвы, и нашелся человек, который, начиная почти с нуля, обошел Гровса во всех его организаторских талантах, да плюс к тому еще был и великим ученым, — это Курчатов. Но о нем поговорим позже.
Американцы создали сложную и мощную систему секретности против утечки информации и проникновения иностранной разведки. Возглавлял эту систему контрразведки полковник Борис Пош, сын митрополита Православной Церкви в США.
Гровс позднее писал: "Наша стратегия в области охраны тайны очень скоро определилась (дальше перечисляет основные позиции этой системы), и одна из них — сохранить в
396
тайне от русских наши открытия и детали наших проектов и заводов".
Не уберег, при всей его энергичности и предусмотрительности, не уберег ни Гровс, ни утонченно-хитрый полковник Пош!
Добрались-таки наши разведчики до святая святых!
Первое сообщение в ГРУ поступило из Лондона осенью 1941 года: англичане ведут работы по созданию атомной бомбы, обладающей огромной разрушительной силой. Это не настораживало, а радовало: англичане союзники, если у них что-то получится — даже не открывая второй фронт, могут атомной бомбой шарахнуть по Германии!
В декабре 1941 года в разведуправление Красной Армии из Лондона поступил еще один доклад по урановой тематике, в котором было сорок листов.
Шло сражение под Москвой. В январе 1942 года поступил новый секретный доклад, содержащий сто пятнадцать страниц о ходе работ британских физиков. Разведу правление решило направить письмо руководителю спецотдела Академии наук СССР М. Евдокимову, который мог дать квалифицированную рекомендацию о том, как использовать информацию по урановой тематике.
Такое письмо был отправлено 7 мая 1942 года. В нем, в частности, говорилось следующее: "В связи с сообщениями о работе за рубежом над проблемой использования для военных целей энергии ядерного деления урана прошу сообщить, насколько правдоподобными являются такие сообщения, и имеет ли в настоящее время эта проблема реальную основу для практической разработки вопросов использования внутриядерной энергии, выделяющейся мри цепной реакции урана. Одновременно прошу сообщить имеющиеся у Вас сведения о лаборатории Нильса Бора в Копенгагене".
Через месяц, а точнее, 10 июня 1942 года начальник ГРУ получил письмо от В.Г. Хлопина. Вот что сообщил академик:
"В ответ на Ваш запрос от 7 мая 1942 года сообщаем, что Академия наук не располагает никакими данными о ходе работ в заграничных лабораториях по проблеме использования внутренней энергии, освобождающейся при делении урана. Мало того, за последний год в научной литературе, поскольку она нам доступна, почти совершенно не публикуются работы, связанные с решением этой проблемы. Это обстоятельство единственно, как мне кажется, дает основание думать, что соответствующим работам придается значение и они проводятся в секретном порядке.
Что касается институтов АН СССР, то проводившиеся в них работы по этому вопросу временно свернуты как "по условиям эвакуации этих институтов из Ленинграда…"
Советскому военному атташе в Великобритании и руководителю лондонской резидентуры генерал-майору танковых войск И. А. Склярову было дано указание "обратить внимание на получение информации по урановой теме". А все материалы, полученные из Лондона в 1941-м и в начале 1942 года, были направлены уполномоченному Государственного Комитета обороны по науке С. В. Кафтанову.
В конце октября 1942 года в Москву был вызван Игорь Курчатов. Он прибыл из Казани, куда был эвакуирован Ленинградский физико-технический институт, бывший одним из центров научных исследований механизма деления тяжелых ядер урана. Его пригласил С. Кафтанов, который вручил профессору солидный пакет секретных материалов о ходе ведущихся и Великобритании работ по урановой проблеме. Эти документы поступили из Разведуправления Красной Армии. Кафтанов попросил Курчатова оценить данные, добытые военными разведчиками...
В столице Курчатову был предоставлен номер в гостинице "Москва", в котором он и работал с документами военной разведки. Они находились в трех папках. В первой было 138 листов материалов, полученных из Разведуправления (7 августа 1942 года, во второй — 139листов, присланных военной разведкой 24 и 25 августа, в третьей лежали 11 листов, поступивших из Разведуправления 2 сентября.
Больше недели профессор Курчатов тщательно и увлеченно изучал материалы, раскрывающие работу британских ученых по цепной реакции в уране, профессор решил срочно подготовить докладную записку председателю Совета народных комиссаров СССР Молотову. 27 ноября 1942 года он завершил работу над этим документом. Сделав подробную оценку содержания документов, добытых военной разведкой, Курчатов завершил свой анализ смелым по тем временам заключением. В него вошло 6 пунктов. Вот некоторые из них:

"1. В исследованиях проблемы урана советская наука значительно отстала от науки Англии и Америки и располагает в данное время несравненно меньшей материальной базой для производства экспериментальных работ.
2. В СССР проблема урана разрабатывается менее интенсивно, а в Англии и в Америке — более интенсивно, чем в довоенное время...
3. Ввиду того, однако, что получение определенных сведений об этом выводе сязано с громадными, а может быть, и непреодолимыми затруднениями, и ввиду того, что возможность введенияв войну такого страшного оружия, как урановая бомба, не исключена, об этом выводе связано с громадными, а может быть, и непреодолимыми затруднениями, и ввиду того, что возможность введения в войну такого страшного оружия, как урановая бомба, не исключена, представляется необходимым широко развернуть в СССР работы по проблеме урана и привлечь к ее решению наиболее квалифицированные научные и научно-технические силы Советского Союза. Помимо тех ученых, которые сейчас уже занимаются ураном, представлялось бы желательным участие в работе профессора Алиханова А.И. и его группы, профессоров Харитона Ю.Б. и Зельдовича Я.Б., профессора Кикоина И.К., профессора Александрова А.П. и его группы, профессора Шальникова А.И.
6. Для руководства этой сложной и громадной трудности задачей предствляется необходимым учредить при ГКО Союза ССР под Вашим председательством специальный комитет, представителями науки в котором могли бы быть академик Иоффе А.Ф., академик Капица П.Л. и академик Семенов Н.Н."

Прочитав еще раз докладную записку, профессор Курчатов подписал ее и поставил дату – 27.11.42.
Эта докладная является первым документом И.В. Курчатова, относящимся к началу работ по созданию отечественного атомного оружия. Подготовить такой документ Курчатову позволили материалы, добытые в Великобритании сотрудниками военной разведки…
Молотов, прочитав докладную Курчатова, сделал на ней пометку: "Т(ов). Сталину. Прошу ознакомиться с запиской Курчатова. В. Молотов. 28.XI."
Предложения профессора Курчатова проозвучали неожиданно и, несмотя на тяжелое положение на фронтах, обратили внимание на "урановую проблему".
Сталин приказал незамедлительно собрать ученых-атомщиков. Оказалось, что многие из них воюют в действующей армии: К.А. Петржак – разведчик, Г.Н. Флеров – технарь, обслуживающий самолеты, И.В. Курчатов и А.П. Александров на флоте – ищут пути спасения кораблей от магнитных мин. На совещание Сталину прибыли старики, освобожденные от службы в армии по возрасту, да некоторые по брони. Среди них были академики А.Ф. Иоффе и В.И. Вернадский.
Первый, главный вопрос, который задал Сталин, был:
– Могут ли немцы или наши союзники создать атомную бомбу?
Ученые не знали, на какой стадии находятся эти работы за рубежом, но не отрицали, что они ведутся.
Сталин возмутился:
— Вот младший техник-лейтенант Флеров пишет с фронта, что надо незамедлительно заниматься созданием атомной бомбы, а вы, ученые-специалисты, молчите! (Геннадий Николаевич Флеров до начала войны работал вместе с Курчатовым. — В. К.). — Сколько надо времени и сколько будет стоить создание бомбы? — наседал на ученых Сталин.
Академик Иоффе, понимая, что Сталина раздражать — дело опасное, но и обманывать не менее рискованно, ответил:
— Стоить это будет почти столько же, сколько стоит вся война, а отстали мы в исследованиях на несколько лет.
Но Сталин понимал — вопрос не только о бомбе, а о победе или поражении в войне, о судьбе государства. Все, за что брался лично Сталин, обретало соответствующий размах и получало необходимое обеспечение.
Берии он приказал:
— Возьмешь под личный контроль и под личную ответственность всю эту проблему.
Молотов в апреле 1942 года пригласил М. Г. Первухина, который тогда был наркомом химической промышленности и заместителем председателя Совнаркома, проинформировал его о встрече Сталина с учеными, о принятом решении по развертыванию работ и подчеркнул:
— Это личное поручение товарища Сталина, которое он просил меня передать тебе. Ты инженер-электрик и разберешься в этом скорее.
Молотов отдал Первухину объемистую папку, в которой были собраны документы и справки по атомным делам.
Так начинался наш атомный ("Манхэттенский") проект весной 1942 года, за три года до того, когда Трумэн и Черчилль пугали Сталина в Потсдаме сообщением об атомной бомбе и решили, что он ничего не понял.
Разведчики наши за эти годы сработали прекрасно. Они регулярно добывали и присылали в Москву многие результаты (формулы) исследований американских ученых. В Кремле была специальная секретная комната, где Курчатов — и только он один — знакомился с материалами, добытыми нашими агентами.
Кто же раскрыл тайны Бирмингемского университета, кто поддерживал контакты с британскими и американскими физиками, которые передавали военной разведке информацию по атомной проблеме?
Имя Клауса Фукса — талантливого ученого, который работал в США под руководством видного физика и руководителя научных исследований проекта "Манхэттен" Оппенгеймера, теперь хорошо известно. Он также известен как один из самых ценных агентов нашей разведки. Но сегодня практически никто не знает, кто и как привлек Клауса Фукса к сотрудничеству с советской разведкой.
Путь его в ядерную физику был сложен, но он обладал выдающимися способностями, и это позволило ему выйти в десятку ведущих физиков мира. Начал он свою научную карьеру в 1930 году, когда еще учился в Лейпцигском университете. Он был неординарным студентом. В это же время Фукс стал членом социалистической, а позже коммунистической партии Германии.
Когда Гитлер запретил левые партии и начались аресты, Фукс состоял на особом учете в гестапо, и судьба его была предрешена. Поэтому в сентябре 1933 года он сел на паром, который еше совершал рейсы между Францией и Англией, и прибыл в Лондон, где уже обосновался его отец.
В то тревожное время он познакомился с Юргеном Кучински, бывшим профессором кафедры экономики Берлинского университета. Этот человек был заметной фигурой в общине немецких эмигрантов. Узнав, где работает Фукс, он рекомендовал ему поделиться своими сведениями с представителем Советского Союза. Фукс согласился. Юрген был агентом Разведуправления Красной Армии. Он познакомил Фукса с секретарем военного атташе полковником Семеном Кремером. Этот разведчик был самым опытным работником лондонской резидентуры.
Так началась "карьера" Клауса Фукса в советской разведке. Связь с ним поддерживал полковник Семен Давыдович Кремер. Он провел с Фуксом четыре встречи и получил от него в общей сложности около двухсот страниц документов.
В октября 1942 года профессор Курчатов в гостинице "Москва" изучал эти материалы Фукса. Среди них были и документы, полученные военной разведкой еще от одного британского ученого. Но о нем — несколько позже.
В июле 1942 года Кремер убыл из Лондона. На этот раз на встречу с физиком вышел не сотрудник аппарата военного атташе Склярова, а глубоко законспирированный разведчик Красной Армии. Это была стройная и элегантная английская леди. В Разведуправлении Красной Армии она числилась под псевдонимом "Соня". На самом же деле ее звали Урсула Кучински.
"Соню" в 1932 году привлек к работе на военную разведку Рихард Зорге. Это произошло в Китае. Зорге познакомила с Кучински американская писательница и журналистка, работавшая в Шанхае, Агнесс Смедли. "Соня" активно выполняла различные задания военной разведки в Китае, Польше и Швейцарии. В феврале 1941 года она прибыла в Лондон.
Урсула Кучински была очень опытной разведчицей. О своей секретной работе она частично рассказала в книге "Соня рапортует", которая вышла в Берлине в 1977 году. Но в ее воспоминаниях нет ни слова о том, что она встречалась с Клаусом Фуксом с октября 1942 по октябрь 1943 года.
...В одно из воскресений октября 1942 года она выехала в Бирмингем, нашла Фукса и восстановила с ним прерванную связь. На первой же встрече ученый передал "Соне" 85 листов документов о работе по проекту "Тьюб Эллоуз". Через месяц эти документы оказались в Москве. Но о встрече "Сони" с Фуксом Центр узнал значительно раньше. Дело в том, что "Соня" имела собственную рацию для связи с Центром. С октября 1942 года работа с Фуксом стала на целый год ее главным заданием.
"Соня" могла бы выполнить все указания Центра, но на очередной встрече с ней Фукс сообщил, что его и некоторых других специалистов к концу года должны направить в США для совместной работы с американцами. Как станет известно позднее, Фукс не только переехал, но его из Разведывательного управления передали в 1-е Управление НКГБ (внешняя разведка).
Почему это произошло, скажу ниже. А сейчас познакомлю читателей с другим разведчиком, как было обещано.
Начну с цитаты из документа Главного разведывательного управления российской армии {1999 года):
"В древнем Китае лучших шпионов ценили очень высоко и называли их бриллиантами в короне императора.
Одним их таких, кому очень везло, был наш военный разведчик "Джен". Он и сегодня считается одним из лучших оперативных работников военной разведки, которому удалось привлечь к сотрудничеству 20 ценных источников военно-технической информации. Некоторые из них сотрудничали с Главным разведывательным управлением по тридцать и более лет. Главным достоинством работы "Джона" было то, что ни один из добровольных помощников не попал в поле зрения контрразведок европейских государств. Экономический эффект разведывательной работы "Джена" составил, как считают специалисты, сотни миллионов американских долларов. Так что "Джена" можно по праву назвать "бриллиантом генералиссимуса И. Сталина".
Под псевдонимом "Джен" в Разведуправлении Красной Армии числился Ян Петрович Черняк. Он родился 6 апреля 1909 года на Буковине, принадлежавшей тогда Румынии, учился в Парижском высшем техническом училище, Берлинском политехническом колледже, был членом компартии Германии. С 1930 года стал сотрудничать с разведкой Красной Армии.
Ян побывал в большинстве европейских стран, научился проводить разведывательные операции в самых сложных условиях, никогда не нарушал конспирации, добывал ценные сведения о создании в германских и других научных центрах новейших артиллерийских систем, авиационных бомб, радиоэлектронных и радиолокационных приборов, химического и бактериологического оружия и бронетанковой техники. Только в 1944 году Центр получил от "Джона" 12 500 листов технической документации и 60 образцов различной военной аппаратуры.
В первой половине 1942 года "Джен", который работал в одной из европейских стран, охваченных пламенем второй мировой войны, получил из Центра указание срочно выехать в Великобританию и привлечь к работе на военную разведку ученого-физика, сотрудника секретной лаборатории Кавендиш в Кембриджском университете. Из материалов К. Фукса в Разведуправлснии стало известно, что в этой лаборатории группа ученых под руководством профессора X. Холбана проводит исследования, связанные с расщеплением урана и созданием атомной бомбы. "Джен" имел прекрасное техническое образование и был опытным вербовщиком. Центру от агента "Сессиль" стало известно, что физик придерживается "левых" взглядов.
И "Джен" выехал в Лондон. Находясь в Англии, разведчик установил контакт с физиком, которого звали Аллан Нанн Мэй.
Об этом человеке в нашей стране практически ничего не известно. Поэтому хочется сказать о нем несколько слов. Мэй родился в мае 1911 года в среднебуржуазной семье в Бирмингеме, окончил "Школу короля Эдуарда" и Кембриджский университет.
Аллан Мэй был талантливым физиком. С 1933 по 1936 гг. он был на научно-исследовательской работе в лаборатории Кавендиш в Кембридже. В 1936 году стал доктором физики. С 1936 по 1942 год он — профессор физики в Королевском колледже в Лондоне, который с началом второй мировой войны был эвакуирован в Бристоль. В апреле 1942 года профессор X. Холбан пригласил А. Мэя в свою лабораторию в Кавендиш для работы в группе ученых, занятых научными исследованиями урановой проблемы.
"Джен" быстро нашел общий язык с Алланом Мэем, убедил его в необходимости оказания помощи советским физикам в разработке атомной проблемы. Мэй был согласен с тем, что советские ученые должны опередить немецких физиков, которые тоже активно пытаются создать атомное оружие. "Джен" встречался с Алланом Мэем несколько раз. Разведчик получил от британского физика документальную информацию обо всех направлениях научно-исследовательских работ по урановой проблеме в Кембридже. Позже Мэй передал *Дже-ну" данные по установкам для разделения изотопов урана, описание процесса получения плутония, чертежи "уранового котла" и описание принципов его работы. Всего Ян Черняк получил от Мэя около 130 листов документов, часть из которых попала в руки И. Курчатова в октябре 1942 года.
Сотрудничество "Джена" с Алланом Мэем было непродолжительным. В январе 1943 года Мэй вместе с группой профессора Холбана, состоявшей из двенадцати человек, был переведен в Монреальскую лабораторию Национального научно-исследовательского Совета Канады.
"Джен", прощаясь с "Алеком" (таким был псевдоним ученого в Разведупраштении Красной Армии), попросил его после возвращения из командировки написать подробный отчет о работе, обусловил с ним возможности восстановления контакта на территории Канады. На всякий случай. Дело в том, что в это время между СССР и Канадой еще не было дипломатических отношений, и Ян Черняк не знал, есть ли у военной разведки своя агентурная сеть в той стране. Ее не было. Но условия связи, которые были разработаны Черняком, пригодились военной разведке через два года, когда в Оттаве были созданы советское посольство и представительство военного атташе.
Дороги Яна Черняка и Аллана Мэя больше никогда не пересекались. А если бы пересеклись, то Яна могла бы постигнуть горькая участь...
А. Мэй прибыл в Монреаль в январе 1943 года. В августе этого же года в Канаду прибыл старший лейтенант Павел Ангелов, сотрудник аппарата военного атташе полковника Н. Заботима, который был руководителем созданной в Канаде резидентуры военной разведки. Он установил связь с Мэем, получил от него доклад о ходе работ по созданию атомной бомбы.
Мэй вручил Ангелову доклад американского ученого Э. Ферми об устройстве и принципах действия уранового котла, его схему, а также образец урана-235, всего 162 миллиграмма на платиновой фольге в виде окиси. Образец урана доставил из Канады в Москву подполковник Петр Мотинов, заместитель "Гранта".
В июне 1945 года "Алек" (оперативный псевдоним А. Мэя) подготовил и передал "Бакстеру" (Ангелову) свой доклад о ходе работ по созданию атомной бомбы. В нем, в частности, говорилось о том, что "англичане намерены самостоятельно приступить к работам по созданию своего собственного атомного проекта. Эти планы держатся в строжайшей тайне от правительства США".
Мэй сообщил о секретном решении правительства Великобритании возвратиться к идее создания собственного атомного оружия. В Лондоне к середине 1945 года наконец-то поняли, что американцы прибрали к рукам все атомные секреты и ни с кем делиться этой информацией не собираются...
Этот доклад А. Мэя, описания принципов действия атомной бомбы, установок для получения обогащенного урана, а также образец урана-235 были 11 июля 1945 года направлены, как свидетельствуют отчеты ГРУ, "лично маршалу Советского Союза тов. Берия".
Почему ГРУ передает материалы "маршалу Берия?" И не только информацию, но, как сказано ранее, передавало и своих лучших работников и агентов.
Это делалось по личному указанию Сталина. Он приказал всю работу разведки по "Проекту № 1" сосредоточить в руках Берии.
10 сентября 1945 года из канадской резидентуры военной разведки бежал шифровальщик лейтенант Гузенко. Он утащил с собой секретные материалы, которые передал канадской контрразведке. Естественно, все данные перебежчика попали и в американское Федеральное бюро расследований. Из этих документов американцам стало ясно, что их секретные работы по созданию атомной бомбы известны советскому руководству. Но кто такой "Алек" они не знали, и директор ФБР Э. Гувер приказал во что бы то ни стало установить настоящее имя этого "Алека". К сожалению, в тексте одной из радиограмм, переданной предателем американской контрразведке, говорилось о том, что "Алек" должен выехать в Великобританию. Это уже была значительная зацепка. В Лондон возвращались британские ученые. Постепенно усилия контрразведок США, Великобритании и Канады позволили им предположить, что "Алек" — это доктор физики Аллан Нанн.
Канадская резидентура полковника Н. Заботина была разгромлена.
Это вызывало гнев Сталина. Нависла угроза не только над жизнью разведчиков — мог прекратиться поток информации об атомной бомбе и замедлить работу наших ученых. А медлить нельзя! Гонка в создании бомбы — это вопрос жизни или смерти страны! Вот и приказал Сталин навести порядок в этом архиважном деле и сосредоточить все в руках Берии.
Центр принимал срочные меры по локализации грандиозного провала. Учитывая то, что А. Мэй после возвращения в Лондон должен был встретиться с "Дженом", начальник ГРУ дал срочное указание Яну Черняку — в Лондон не выезжать...
Директор ФБР Э. Гувер об этом не знал. Он очень хотел захватить русского атомного шпиона. Поэтому американская и английская контрразведки установили в Лондоне за А. Мэем круглосуточное наружное наблюдение. Они планировали арестовать ученого в момент передачи секретных документов и захватить советского разведчика. Но на встречу с Мэем к Британскому музею никто не вышел.
Прямых доказательств участия А. Мэя в передаче кому бы то ни было секретной информации у контрразведки не было. Но его приглашали на допросы. Однажды на очередной "беседе" следователь задал ученому коварный вопрос:
— А сколько вы получили от русских?
Не придавая значения содержанию вопроса, ученый ответил:
— Я денег не брал.
Это выражение было на суде оценено как признание, и Мэй был осужден на десять лет тюремного заключения за "передачу информации неизвестному лицу". Неизвестных лиц, теперь это можно сказать, было двое — Ян Черняк и Павел Ангелов.
* * *
В ГРУ было принято решение подключить к добыванию сведений по урановой бомбе глубоко законспирированных в этих странах разведчике в-нелегалов. В США одним из таких был "Ахилл". Под этим псевдонимом в Северной Америке длительное время работал Артур Александрович Адаме. Человек удивительной судьбы, он получил образование в Канаде, где окончил механический факультет Торонтского университета, работал на автомобильных заводах Форда, служил в американской армии. В 1920 году возвратился в Россию. Был директором московского автомобильного завода АМО, работал на ответственных постах в Главном управлении авиационной промышленности. С 1935 года сотрудник Разведуправлепия Красной Армии, руководитель нелегальной резиденту-ры в США.
В феврале 1944 года он привлек к сотрудничеству американского ученого, который в ГРУ числился под псевдонимом "Кемп".
Среди документов, присланных "Ахиллом" в Центр, в частности, были:
— описание и чертежи конструкции экструзивного завода — 36 фотолистов;
— доклад о восстановлении сырого продукта "49". Материалы Клинтонской лаборатории — 34 фотолиста;
— доклад на конференции в Вилмингтоне о ходе работ в США по производству урана — 19 фотолистов;
— отчет об использовании экспериментальной продукции расходящейся структуры цепи Э. Ферми — 34 фотолиста.
На следующей встрече с "Кемпом" Адаме подучил для перефотографирования еще 2500 страниц закрытых материалов по атомному проекту и новые образцы.
Обычная фотокассета имеет 36 кадров, Ахилл на конспиративной квартире для фотографирования документов использовал 69 фотокассет!
Кроме "Ахилла", военная разведка имела в США и других разведчиков-нелегалов. Кдобыванию сведений по "Проблеме № 12" была подключена мощная сеть разведчиков и агентов в США, которые подчинялись Комитету госбезопасности. Они тоже проникли в "Манхэттенский проект". Но детали их работы — за пределами моей осведомленности.
Какое значение для науки имели сведения, добытые разведкой?
Приведу один документ.
В марте 1943 пришли новые сведения от разведчиков. Курчатов изучил их и написал письмо:

"Заместителю Председателя
Совета Народных Комиссаров Союза СССР
т. Первухину М. Г.
Получение данного материала имеет громадное, неоценимое значение для нашего государства и науки. Теперь мы имеем важные ориентиры для последующего научного исследования, они дают возможность нам миновать многие весьма трудоемкие фазы разработки урановой проблемы и узнать о новых научных и технических путях ее разрешения...
(Далее Курчатов в трех разделах излагает научную оценку полученных сведений. — В. К.).
...IV. Полученные материалы заставляют нас по многим вопросам проблемы пересмотреть свои взгляды и установить при этом три новых для советской физики направления в работе...
Необходимо также отметить, что вся совокупность сведений материала указывает на техническую возможность решения всей проблемы в значительно более короткий срок, чем это думают наши ученые, не знакомые еще с ходом работ по этой проблеме за границей.
...Данное письмо будет передано Вам Вашим помощником т. Васиным А. И., у которого находятся подлежащие уничтожению черновые записи.
Зав. лабораторией профессор И. Курчатов.
г. Москва 07.03.43 г. экз. единств."

Сведения от разведки шли регулярно, и именно по тем вопросам, которые ставил Курчатов.
Соратники Курчатова поражались его плодовитости и прозорливости, он иногда без экспериментальной проверки запускал теоретические разработки в производственный процесс. И вес получалось! Например, той самой весной 1945 года, когда шла Потсдамская конференция, Курчатов со своими коллегами уже разрабатывал конструкцию промышленного реактора. 25 декабря 1946 года впервые в СССР и Европе была осуществлена управляемая цепная реакция деления урана. За короткое время группа ученых под руководством Курчатова (да и постоянное внимание Сталина было очень весомым стимулом) проделала титаническую (не нахожу другого слова) работу. 6 ноября 1947 года было официально объявлено, что секрета атомной бомбы для СССР больше не существует.
Вот это была пилюля так пилюля для Пентагона! Даже не пилюля, а отрезвляющий душ.
Советские ученые практически осуществляли огромные работы в научно-технических вопросах, в вопросах использования атомной энергии.
Ну а то, что наши разведчики добыли, так об этом не полагалось говорить по соображениям секретности.
Но сколько бы ни была потенциально полезной разведывательная информация с ее важными идеями, необычайными расчетами и ориентирами, в каком научном направлении следует идти, сама по себе она была мертва. Мертва до тех пор, пока не находились требуемые самим Курчатовым доказательства, подтверждающие, что разведывательный "улов" не есть ошибка или дезинформация.
Курчатов сам проводил важнейшие эксперименты (или участвовал в их постановке). Будучи человеком добрым, обаятельным и в то же время необыкновенно ответственным, твердым и требовательным, он весь риск в исследованиях и практических разработках брал на себя, при неудачах никогда никого не ставил под удар. Сам строил уран-графитовый котел, разрабатывал методы разделения изотопов урана, экспериментировал в циклотроне.
Великолепный труд ученых Сталин щедро отмечал на каждом этапе, чем стимулировал их усилия на следующую победу. За короткий сравнительно срок стали трижды Героями Социалистического Труда Игорь Васильевич Курчатов, Андрей Дмитриевич Сахаров, лауреат четырех Государственных премий, одной Ленинской премии Анатолий Петрович Александров, лауреат трех Государственных премий, одной Ленинской премии Юлий Борисович Харитонов, лауреат четырех Государственных премий, одной Ленинской премии Яков Борисович Зельдович. Дважды Герой Соцтруда (3 Госпремии, 1 Ленинская) — Александр Павлович Виноградов; Герой Соцтруда (5 Госпремий, 1 Ленинская и многие другие) - Исаак Константинович Кикоин; Герой Соцтруда (3 Госпремии, 1 Ленинская) Георгий Николаевич Флеров; Герой Соцтруда, дважды лауреат Госпремии — Василий Семенович Емельянов; Герой Соцтруда, трижды лауреат Госпремии — Абрам Исаакович Алиханов.
Все награды и звания вполне заслуженные, если напомнить, от какой беды спасли нас работы этих ученых: американский план атомного удара по СССР "Дропшот" предусматривал сбросить 300 атомных бомб на 70 советских городов.
И достижения, и награды атомщикам — все это прекрасно. Однако мне как-то не по себе, когда я не обнаруживаю сияния Золотых Звезд на груди разведчиков. Курчатов в своем кругу сказал: разведка обеспечила пятьдесят процентов успеха в создании атомной бомбы.
Вот хотя бы супруги Моррис и Леонтина Коэн — одними из первых много лет "расщепляли" тайны американского атома в Лос-Аламосской лаборатории. В 1961 году их арестовали в Англии и "наградили" каждого двадцатью годами тюрьмы. В 1969 году их обменяли на арестованных иностранных разведчиков. В настоящее время Коэны живут в Москве.
Ученый физик Клаус Фукс сам предложил услуги советской разведке. На идейной основе, без оплаты передал многие секреты, связанные с созданием атомной бомбы. В 1949 году английский суд "наградил" его четырнадцатью годами тюрьмы.
По линии КГБ профессиональный разведчик Леонид Квасников, резидент в Нью-Йорке (1943—1945) руководил работой по проникновению в тайны "Манхэттенского проекта". И такие же отважные и результативные разведчики на этом направлении — Анатолий Яцков, В. Барковский, А. Феклистов. Только в 1996 году они были наконец удостоены звания Героя Российской федерации.
А разведчику ГРУ, "бриллианту Сталина" Яну Черняку это высокое знание было присвоено в 1994 году. "Золотую Звезду" ему вручали уже на больничной койке, незадолго до его смерти.
Я навестил его в те дни в больнице, очень жалко было, что уходит из жизни этот человек и уносит с собой головокружительные, потрясающие подвиги, о которых люди так и не узнают. Он не писал мемуары.
Один из руководящих работников ГРУ сказал: "То, что совершал Черняк, намного сложнее и опаснее того, что рассказано в фильме о Штирлице".
Как уже было сказано, я не располагаю материалами о работе над атомной проблемой по линии разведки КГБ. В 1997 году издательство "Олимп" (Москва) выпустило двухтомник В. Чикова "Нелегалы". В предисловии автор говорит, что он строго следует фактам и документам впервые рассекреченного досье КГБ СССР № 13 676, в котором собраны материалы о работе разведчиков и ученых по созданию советской атомной бомбы.
Владимир Чиков — профессионал-контрразведчик и журналист (окончил факультет журналистики Уральского университета). Он много и плодотворно поработал при создании двухтомника, жаль только, что и его не миновал вирус недоброжелательности по отношению к Сталину (мода! Снижают ценность труда подобные фразы: "в коварстве и вероломстве вождю всех народов не было равного"). Но в книгах немало подлинных документов, некоторые и я (для полноты картины) приведу в своем повествовании. Особенно те, которые имеют отношение к моей теме — о Сталине, — опуская подробности и технику разведчиков КГБ при добывании сведений по "Проекту № 1".
6 августа 1945 года США сбросили первую атомную бомбу на Хиросиму (убито 100 000 человек, более 37 000 тяжело ранено, 235 000 получили травмы). 9 августа США сбросили вторую атомную бомбу — на Нагасаки.
Сталин понял: теперь США будет использовать свой приоритет для достижения политических и экономических целей, атомная дубина в их руках с каждым днем будет опаснее и может привести к войне с предсказуемой победой. Надо было во что бы то ни стало н кратчайшие сроки лишить американцев монополии на атомное оружие.
18 августа Сталин созвал на экстренное совещание тех, кому он решил поручить это ответственное дело. После всестороннего обсуждения было принято Постановление Государственного Комитета обороны СССР за № 9887 сс/оп "О специальном комитете при ГОКО". Вот несколько пунктов из этого документа:

"...Возложить на Специальный комитет при ГОКО:
— руководство всеми работами по использованию внутриатомной энергии урана;
— развитие научно-исследовательских работ в этой области;
— широкое развертывание геологических разведок и создание сырьевой базы СССР по добыче урана, а также использование урановых месторождений за пределами СССР (в Болгарии, Чехословакии и др. странах);
— организацию промышленности по переработке урана, производству специального оборудования и материалов, связанных с использованием внутриатомной энергии;
— строительство атомно-энергетических установок и разработку и производство атомной бомбы.
...Поручить тов. Берии принять меры к организации закордонной разведывательной работы по получению более полной технической и экономической информации об урановой промышленности и атомных бомбах, возложив на него руководство всей разведывательной работой в этой области, производимой органами разведки (НКГБ, РУКА и др.).
Председатель Государственного Комитета Обороны
И. Сталин".

Под руководством Б. Л. Ванникова начала создаваться новая отрасль промышленности — атомная, в которую из других наркоматов, в соответствии с постановлением ГКО, были переданы и перепрофилированы некоторые НИИ, КБ, строительные организации и промышленные предприятия.
Создан Ученый совет, в который вошли, по рекомендации Сталина: Алиханов, Ванников, Иоффе, Завенигин, Капица, Кикоин, Курчатов, Харитоп, Махиев.
— Совет должен быть настоящий, научный, полезный — не заниматься говорильней, — определил Сталин,
Сталин постоянно следил и помогал работе ученых, он оказался дальновидным и насчет "говорильни", и однажды устранил серьезный конфликт, наметившийся между администраторами и учеными.
По этому поводу Сталину написал письмо академик Капица:
"Товарищи Берия, Маленков, Вознесенский ведут себя в особом комитете как сверхчеловеки. В особенности тов. Берия. Правда, у него дирижерская палочка в руках. Это неплохо, но вслед за ним первую скрипку все же должен играть ученый. У тов. Берии основная слабость в том, что дирижер должен не только махать палочкой, но и понимать партитуру. С этим у Берии слабо... У него один недостаток — чрезмерная самоуверенность, и причина се, по-видимому, в незнании партитуры. Я ему прямо говорю: "Вы не понимаете физику, дайте нам, ученым, судить об этих вопросах", на что он мне возражает, что я ничего в людях не понимаю. Вообще наши диалоги не особенно любезны. Я ему предлагал учить его физике, приезжать ко мне в институт. Ведь, например, не надо самому быть художником, чтобы понимать толк в картинах [...].
...У меня с Берией совсем ничего не получается. Его отношение к ученым, как я уже писал, мне совсем не по нутру.
...Следует, чтобы все руководящие товарищи, подобные Берии, дали почувствовать своим подчиненным, что ученые в этом деле ВЕДУЩАЯ, а не подсобная сила... Они (руководящие товарищи) воображают, что, познав, что дважды два четыре, они постигли все глубины математики и могут делать авторитетные суждения. Это и есть первопричина того неуважения к науке, которое надо искоренить и которое мешает работать [...]
Мне хотелось бы, чтобы тов. Берия познакомился с этим письмом, ведь это не донос, а полезная критика. Я бы сам ему все это сказал, да увидеться с ним очень хлопотно..."
Сталин ответил академику. Он вызвал Берию и показал ему письмо Капицы. Можно легко представить, как оно взбесило "маршала КГБ" при его неограниченной власти.
Но Сталин сказал:
— Учти и помирись.
Берия поехал к Капице в институт, подарил ему уникальное охотничье ружье.
Настырный академик в беседе еще раз выложил Берии все, что о нем думает. Он согласился продолжать работу в Спецкомитете только при условии, если ученые будут основной силой, а все остальные — подсобной, помогающей им.
Берия на все был согласен. Но он не был бы самим собой, если бы не затаил злобу на Капицу. Постепенно, день за днем, он "дул и дул в уши" Сталину, что этот академик ненадежный человек, он настроен антисоветски, может стать предателем. В конце концов Берия своего добился. Сталин сказал:
— Я его выведу из Комитета, но ты, Лаврентий, его не трогай. Никаких арестов и обысков.
Капицу из Комитета вывели, и он спокойно дожил свой век. Пережил Берию — умер в 1984 году, стал дважды Героем Социалистического труда (1945, 1974 гг.)...
29 августа 1949 года в 6 часов утра на Семипалатинском полигоне была взорвана первая советская атомная бомба.
О подготовке во всех деталях докладывалось Сталину по ВЧ. И когда все было, как говорится, на взводе, ом благословил.
Атомная монополия США была ликвидирована. Создание атомных бомб и ракет, способных доставить их через океан, поставлено на массовое производство. Сталин и на этот раз своего достиг — он спас не только свою страну, но и все человечество от американской атомной дубины.
 

Содержание

Встречи, люди, нравы, судьбы....время

 
www.pseudology.org