14 октября 2000 года
Михаил Геннадиевич Делягин
Глобализация: влияние нового уровня открытости на
международную конкуренцию и общественные отношения
гипертекстовая версия
Михаил Геннадиевич ДелягинМ. Делягин. Я заранее приношу извинения за то, что могу вас разочаровать после такого пышного вступления. Кроме того, приношу извинения за то, что поскольку я не только придерживаюсь взглядов товарища президента на необходимость наведения порядка, но и сам по мере возможности пытаюсь быть законопослушным человеком, то мое выступление будет кратким. Я постараюсь уложиться в регламент. Поэтому я буду говорить не о проблемах, а о базовых вещах, достаточно банальных, ясных, сведенных в некоторую систему. Проблемы открыты, я только намечу и подробно останавливаться на них не буду.

Понятно, что глобализация — это формирование единого общемирового финансово-информационного пространства, как бы высшая стадия интеграции. глобализация началась с информационной революции в начале 90-х годов, и она вырастает из новых технологий. При этом Интернет, глобальное телевидение и прочее — это не более чем атрибуты глобализации, не более чем инструменты.
 
Самым главным содержанием информационной революции, которая началась в 90-х годах, стало изменение предметов труда. Если раньше человечество всю свою историю занималось тем, что влияло на природу и изменяло ее, то теперь самым выгодным бизнесом, благодаря новым компьютерным информационным технологиям, стало влияние на сознание человека, как индивидуальное, так и общественное. Это стало самым выгодным, самым рентабельным, самым быстро развивающимся бизнесом. И это стало практически революцией, следствия которой до сих пор не осознаны.
 
Появился даже термин в противовес high tech (т.е. высокие технологии, которые воздействуют по-прежнему на мертвую материю), — это термин "high hume" — это воздействие и формирование живого человеческого сознания. Это никак не связано со всякими конспирологическими штучками, потому что это то, чем занимается любой фабрикант любых собачьих консервов, т.е. то, чем PR [public relations — информационная работа по формированию в обществе благоприятного восприятия кого-л. или чего-л.] отличается от рекламы.
 
Реклама и маркетинг приспосабливают товар к вашим потребностям
PR приспосабливает вас к уже имеющемуся товару
 
Это то, чем мир пять лет занимается, не сознавая этого, в очень широких масштабах. Это можно рассматривать как некий закономерный этап в развитии человечества, когда его воздействие на биосферу достигло некоторого предела, и стало легче изменять самих себя, чем изменять биосферу. Обычно в этом плане говорят о генной инженерии, которая является делом все-таки будущего применительно к человеку, но совершенно забывают о формировании сознания.

Основных опасностей две в связи с этим.
 
Во-первых, самопрограммирование. Потому что появляется склонность и закономерной становится практика решения реальных проблем виртуальными методами, т.е. путем убеждения, и это касается всех систем управления, снижает их эффективность и может сделать человечество коллективно неадекватным.
 
И вторая угроза — внутри каждого общества происходит отрыв элиты, которая использует информационные технологии и занимается формированием сознания, от всего остального общества, которое является только объектом формирования сознания и само в этом процессе активно не участвует.
 
Это, в частности, довольно сильно подрывает возможности демократии, ее ресурсы, потому что основной смысл демократии — это диффузия идей и представлений из самых низов общества до самого верха в управляющую верхушку. К сожалению, если управляющая верхушка приобретает другой тип сознания, чем основное общество в целом, то эта связь оказывается разорванной несмотря на сохранение всех формальных инструментов и механизмов демократии. Такое разделение ведет к нарастающему разрыву внутри обществ. В них формируется информационное сообщество, которое все больше отделяется от основной массы граждан.
 
При этом естественно, что поскольку высокие технологии требуют образования, требуют уровня благосостояния порогового, это информационное сообщество мира постепенно перетекает в развитые и наиболее развитые страны, или в недостаточно развитых странах вымирает естественным путем. В результате разрыв внутри обществ постепенно перерастает в разрыв между обществами, который становится все более окончательным и непреодолимым. Разрыв, который основан на технологиях, т.е. появляются сейчас технологии, которые уже нельзя передать просто физически.

Новые технологии качественно изменяют главные ресурсы развития. Раньше главным ресурсом развития было производство, в общем-то закрепленное на территории. Если вы хотели освоить ту или иную территорию, то вы должны были волей или неволей развивать ее и развивать производство. В этом отношении колониализм и довоенный, и послевоенный был в общем-то созидательным. Сейчас главными ресурсами стали территориально мобильные финансы и интеллект. И для того, чтобы их освоить, вам не нужно развивать тот или иной регион, в которых они есть, вам, наоборот, нужно ухудшить максимально ситуацию в этом регионе, чтобы они оттуда сами прибежали к вам. Это кардинально меняет взаимоотношения между развитыми и развивающимися странами. Развитые страны больше не заинтересованы кровно и эгоистично в прогрессе развивающихся стран. Это крайне опасная тенденция, противоядия от которой человечество еще не выработало.

Второй проблемой является обесценивание старых технологий, т.е. технологий, связанных с низким количеством переделов, и тем более неинформационных технологий. Понятно, что говорить это во время очередного пика цен на нефть достаточно странно, но тем не менее пики цен на нефть повторяются каждые десять лет и, скажем, сегодняшний пик 36 долл. за баррель меньше с учетом инфляции того, что был, скажем, 20 лет назад. То есть это не является чем-то потрясающим и чем-то необыкновенным. Это бывает раз в десять лет по разным причинам, но каждый раз относительная цена нефти все равно все ниже, ниже и ниже. В целом сырье становится дешевле, а продукты информационных технологий, то самое формирование сознания, становятся все дороже.
 
И это также подрывает конкурентоспособность, стратегическую конкурентоспособность стран, которые опираются на неинформационные, старые технологии. В результате этого конкуренция между странами, находящимися на разных этапах развития технологий, становится все менее равноправной. Она все больше приобретает характер борьбы слабого с сильным на уничтожение, результат которой предрешен. Если еще лет 10-15 назад конкуренция воспитывала слабых, то сегодня она становится всеобщей и настолько жесткой, что она ведется на уничтожение слабых, на окончательную потерю ими ресурсов развития.

При этом формирование единого рынка ведет к формированию единых монополий, которые, к сожалению, даже слабо наблюдаемы. Не существует даже статистики деятельности международных финансовых монополий. Результатом этого является вырождение конкуренции. Потому что, с одной стороны, слабые не могут защищаться против сильных, в то же время сильные становятся все в большей и большей степени монополистами, все более и более крупными структурами. Естественно это сопровождается размыванием суверенитетов, формированием таких крупных монополий, которое идет не только сверху, со стороны транснациональных корпораций, но и снизу, со стороны регионов, национальных государств.

Однако вырождение конкуренции дополняется появлением качественно нового класса технологий, получивших условное название "метатехнология", их специфика в том, что они в принципе исключают возможность конкурировать с разработчиком этих технологий. Грубо говоря, если вы пользуетесь мобильной связью в условиях существования системы "Эшелон", вы не можете по этой мобильной связи договариваться о своей конкуренции против тех, кто владеет информацией системы "Эшелон", потому что ваши планы будут опережающе известны. Это одна из оборотных сторон информационной прозрачности. И это одна из главных причин того, что технологический разрыв между развитыми и развивающимися странами становится все больше и появляется разрыв между наиболее развитыми странами, которые в массовом порядке производят новые технологические принципы, и всеми остальными.

В целом появление новых технологий означает, что главным ресурсом и результатом успеха являются уже не деньги, как это было на протяжении многих сотен лет, а новые технологии. Если перефразировать высказывание Фридмана, можно сказать, что деньги теряют значение. Появилась новая технологическая пирамида. Теперь это не просто производство товаров внизу и наверху производство новых технологий, она надстроилась еще производством новых технологических принципов, которые являются самой рентабельной частью работы и на самом деле самой незаметной. И это именно то, на что постепенно переориентируются наиболее развитые страны, т.е. США и отчасти Англия.
 
Их лидерство было обусловлено тем, что в свое время Рейган и Тэтчер смогли обуздать национальные монополии, первыми они открыли свои экономики международной конкуренции и за счет этого, в том числе, задали быстрый рывок вперед. А в Соединенных Штатах это дополняется совершенно исключительным уникальным симбиозом государства и бизнеса, который позволяет им действовать как равноправным партнерам, как двум частям единого целого.

Однако возможности развития старой модели подходят к исчерпанию, и сейчас мы находимся в состоянии такой глобальной неустойчивости, вызванной тремя основными факторами. Во-первых, это самопрограммирование, о котором я говорил выше, всех систем управления на всех уровнях.
 
Во-вторых, это вещь, которую в порядке полемики назовут "имперским провинциализмом в США", но которое на самом деле вполне обусловлено. США, производя 30% мировой продукции и очень большую часть новых технологических принципов, оказывают объективное влияние на весь мир, но при этом естественно принимают политические решения, исходя из внутренней реальности Соединенных Штатов Америки. т.е. не совпадают сферы, на которые ориентируются управляющие системы, в первую очередь государство, и сферы, на которые эти системы воздействуют. Это ведет к снижению эффективности в политике, о которой получило крайнее выражение высказывание одного из сотрудников Госдепартамента, который сказал, что теперь мы можем безнаказанно швыряться камнями, так как больше не живем в стеклянном доме.

Наконец, третье, это загнивание монополий, которое было бы вполне марксистским лозунгом, а я имею в виду глобальные монополии, если бы мы уже не пережили первый глобальный кризис экономики, это 1997-99 годы, которые по недоразумению зовутся "азиатским кризисом", и завершающим этапом которого стала агрессия США и их союзников по НАТО против Югославии, если бы мы сейчас не переживали нестабильность фондового рынка США, которая достаточно сильно бьёт по всему миру.

А главной проблемой сегодня является, каким образом будет преодолеваться глобальный монополизм. По идее, необходимо развивать конкуренцию. Для этого необходимы новые игроки. Стандартный приём преодоления монополизма — расширения рынка, но его некуда расширять, уже сформировался единый общемировой рынок, а с Марсом мы пока не торгуем. Значит, необходимо резкое повышение качества труда, появление новых технологий, которые разрушат или ослабят старые глобальные монополии, и мы должны понимать, что это будет крайне разрушительным и крайне болезненным процессом. Потому что о прошлом процессе такого рода, связанном с переходом к капитализму, Маркс описывал поля, покрытые костями ткачей.

В США эту проблему пытаются решить, и, наверное, следующая администрация будет решать программу противоракетной обороны, которая направлена, в первую очередь, на резкое стимулирование научно-технического прогресса и на развитие новых технологий. Альтернативой этому может быть реализация так называемых "закрывающих" технологий, которые накоплены на протяжении 100 лет человечеством и которые связаны тоже со взрывным повышением производительности труда. Они получили условное название "закрывающие", потому что они настолько сильно повышают производительность труда, что не открывают новые рынки, а наоборот, закрывают их.
 
Классический пример: можно повысить прочность рельсов и их срок службы в 3 раза без каких-либо серьезных затрат. Это означает, что 2/3 рельсовой промышленности нужно будет выбросить по всему миру. Соответствующая часть промышленности ликвидируется в энергетике, железорудной промышленности и далее по всему технологическому переделу. Это очень болезненный процесс, но, по-видимому, сегодня он становится неизбежным. До настоящего времени эти технологии надежно закрывались патентами или просто неграмотностью, но сейчас мы подходим к этапу, когда загнивание глобальных монополий, которое является результатом сдерживания технологического прогресса ради социальной политической стабильности, уже началось. В таком разрезе можно развиваться еще год, два, три, ну еще пять лет, но дальше уже не получится.

Россия имеет достаточно серьезный шанс, который является шансом всего мира, так как большая часть "закрывающих" технологий сосредоточена у нас. Это советское наследство, которое вызвано тем, что, во-первых, в условиях рынка нельзя было работать в стол, это было просто нерентабельно. А в Советском Союзе ученые работали в стол, и техники тоже работали в стол, создавая довольно странные вещи. И во-вторых, в 90-е годы у нас произошел в некоторых сферах своего рода научный синтез, который связан с исчезновением бюрократических барьеров и барьеров, связанных с секретностью, и большое количество специалистов из разных областей нашли друг друга в рамках коммерческих структур. И тоже получились достаточно странные вещи.

К сожалению, здесь есть большая проблема. Потому что если распространять закрывающие технологии просто так, это будет глобальная техногенная катастрофа, это будет напоминать открытие шкатулки Пандоры. Стоит большой вопрос, как управлять распространением и, самое главное, кто будет им управлять. Потому что нынешнее государство абсолютно бессильно и некомпетентно. По идее, должны за это взяться коммерческие структуры, которые владеют технологиями, но они поражены теми же самыми болезнями, что и государство. Так как это болезни не государства отдельно взятого, но всего общества. На этом я заканчиваю свое выступление и с удовольствием попытаюсь ответить на ваши вопросы. И если ведущий позволит, то потом попытаюсь резюмировать замечания к выступлению.

А. Федоров. У меня на правах ведущего первый вопрос. Насколько процесс глобализации может сейчас давать основание говорить о возможности усиления контроля над социально-политическими и экономическими процессами в России? Т.е. через новые технологии, не попадаем ли мы действительно в новую систему политической власти в мире, где технологический, в том числе, аспект будет определять многие политические решения?

М. Делягин. Мы попадаем в такую систему, но у нас есть некоторая свобода рук. Потому что понимание реалий других стран в Америке находится на достаточно низком уровне. И ошибки, неминуемо вызванные этим непониманием, дают нам достаточную свободу маневра по большинству поводов. Но технологическая зависимость будет очень жесткая, и очень жесткая будет зависимость сознания. То есть нам будут поставлять способ мышления еще в большей степени, чем это происходит сейчас. И уже очень часто приходится сталкиваться с тем, что люди исходят из абсолютно неправильных предпосылок, которые являются абсолютно распространенными. И эти предпосылки не обсуждаются. Я как экономист очень много с этим сталкиваюсь в экономической теории.

В. Алкснис. Михаил Геннадьевич, не кажется ли вам, что последние события, скажем те же самые на Ближнем Востоке, то, что население Дании проголосовало против введения евро, то, что вдруг ни с того ни с сего в Прагу приезжает несколько тысяч человек из совершенно благополучной Италии, которые вдруг резко выступают против всего того, что связано с понятием глобализации, — это означает, что не все согласны с движением в эту сторону. Не является ли глобализация очередным изобретением так называемых "яйцеголовых"? Знаете, в свое время изобрели понятия "новое мышление", потом "многополярный мир", сейчас "глобализация". Не кажется ли Вам, что это просто сидят интеллектуалы, им хочется изобрести что-то новое, они изобрели эту "глобализацию". На самом деле это миф, который в ближайшее время рухнет.

М. Делягин. Действительно, Интернет — это изобретение яйцеголовых. Никто против этого не возражает. Но Интернет существует объективно, даже если мы выключим компьютер и отойдем от него, Интернет от этого не перестанет существовать. Что касается того, что протест наших неолуддитов может ликвидировать процесс глобализации — да, сейчас такая возможность есть, потому что существуют технологии, которые позволят уничтожить Интернет, причем уничтожить не на один год, а надолго. Но эти технологии с очень высокой вероятностью никогда не достанутся людям, которые протестуют против глобализации. Протест против этого объективно обусловлен, потому что развивающиеся страны погибают просто.
 
Слово "развивающиеся" уже звучит издевкой. Уже в докладе Кофи Аннана говорится о том, что рост богатства человечества не ведет к снижению нищеты, а формирование и расширение оборонных регионов к бедности, а появлению, правда он этот термин не употребляет, конченых стран, которые не имеют никаких перспектив развития и т.д. и т.д. Но это протест со стороны заведомо слабых. Это протест тех, кого научно-технический прогресс растаптывает. Этот протест звучал всегда. Когда появился конвейер, он звучал. Когда появились станки, он тоже звучал и т.д., но серьезно к нему относиться, наверное, не стоит. Он не сможет остановить развитие технологий, которые являются, пожалуй, единственным объективным процессом общественной жизни человечества.

В. Алкснис. Уточнить можно? Понимаете, для меня процесс глобализации — это не только Интернет. Для меня процесс глобализации, в первую очередь, — это создание некоего мирового правительства, которое будет регулировать, управлять всем, что происходит на земном шаре. В этом я понимаю процесс глобализации.

М. Делягин. Вы знаете, если бы у нас было мировое правительство — это было бы большое счастье, потому что был бы дом, в который можно бросить термитную бомбу. Но, к сожалению, я сказал, что каждый фабрикант собачьих консервов промывает нам мозги. Да, можно предположить, что координатором выступают какие-то структуры: одни называют Госдеп, другие Бильдебергский клуб, третьи еще что-то. Они не более чем пытаются рулить объективным процессом, который идет без них. И процесс как бы осознанного активного действия США, насколько я понимаю, формируется не в каких-то там этих самых местах. Он формируется достаточно размыто во многих частях американского общества. И корпорации типа "Рэнд" являются только сгустками этого процесса, без которых дело пойдет тоже достаточно хорошо, хотя и медленнее. То есть здесь нет такой точки, которую можно огородить, как бы нарисовать на карте и сказать: сейчас мы их ликвидируем и развитие опять станет стихийным. Боюсь, что это не так.

П. Золотарев. Михаил Геннадьевич, прослеживаются ли уже какие-то тенденции изменения роли государств и государственного управления по мере развития процессов глобализации, и какие это тенденции могут быть?

М. Делягин. Это ослабление государства и размывание его суверенитета. В классической ситуации государство начинает действовать не как творец истории, не как главный представитель нации, а как, с одной стороны, совокупность регионов, а с другой стороны, игрок в системе координат, которые задаются международными монополиями как производственными, так и финансовыми. Но крайний пример — это то, что происходит с Югославией, когда государству объясняют: вы знаете, вы должны изменить свою политику, а лучше всего уйти в отставку.
 
И это объяснение происходит хотя и устами представителей других государств, но это происходит в силу больших экономико-политических интересов в первую очередь крупных корпораций. Таким образом, роль государства снижается, хотя и остается достаточно ощутимой. И на наше государство вы можете тоже посмотреть. Оно уже тоже в этом отношении достаточно хорошая иллюстрация. У нас уже очень давно не существует государства как чего-то целого. Это конгломерат различных корпораций.

В. Кувалдин. Михаил Геннадьевич, вы относите к числу развивающихся государств Китай, Индию, Бразилию? И если относите, то можно о них сказать, что они погибают?

М. Делягин. Китай, Индия, Бразилия относятся к числу развивающихся стран. Они не погибают, но понятие развивающихся стран тоже очень неоднородно по своему смыслу. Они развиваются. Китай, по крайней мере, может выскочить из понятия "развивающаяся страна", но они находятся на нижних этажах технологической пирамиды, и только в очень небольшой степени пробираются наверх. Индийская школа программирования — это замечательная школа программирования во всем мире.
 
Что-то подобное пытается сделать Бразилия, пытался сделать Китай, пытается сделать Малайзия и т.д., но это все равно не разработка качественно новых технологических принципов. Это то же самое ремесленничество, только на более высоком технологическом уровне. И основная прибыль от индийской школы программирования все-таки в Индию не возвращается, хотя и наметился небольшой обратный приток капитала. Хотя он действительно сильно тревожит американцев. Но это тот случай, когда интеллект остается в стране, потому что перед этим очень большая часть интеллекта из нее уехала.

Нечто подобное наблюдается и у нас. У нас уже уехала первая волна людей, которые обосновались там. И сейчас люди работают здесь, в стране, выполняют интеллектуальную работу по заказам своих коллег, которые уже уехали. Но это все равно от наиболее прибыльных видов бизнеса далеко, это раз. И второе, прибыль от высокоинтеллектуального труда в основном концентрируется не у нас, а концентрируется там. У нас концентрируется заработная плата.

С. Колмаков. Какими частями мы уже находимся в этом процессе глобализации, допустим, в области внутренней политики, внешней политики, в финансовом отношении? В информационном вы уже сказали, что мы очень сильно продвинулись. И какие, с вашей точки зрения, это представляет угрозы для развития России в XXI веке?

М. Делягин. глобализацией является процесс формирования единого общемирового финансово-информационного пространства. Соответственно, мы в нее входим финансовой частью нашего общества и информационной частью общества, и входим нашей управленческой системой. Это распространяется на все общество.
 
Скажем, мой любимый пример, когда 10 лет назад я копался на своем огороде, я боролся только со своей ленью. Сейчас я борюсь с конкурентами, особенно в условиях нашей замечательной внешнеторговой политики, которая тоже появилась не сама собой, с сотнями, миллионами крестьян по всему миру. Если я что-то делаю хуже них или просто нахожусь в худших климатических условиях, то я ничего, кроме упущенной прибыли, не получаю.

Какие угрозы это означает для нас, я деликатно вместо слова "Россия" употреблял термин "развивающиеся страны". Мы можем стать такой же конченой страной, как Сомали, без всяких военно-политических потрясений, просто продолжая спокойную экономическую политику, которая относится к позапрошлой эпохе.

Я. Швыряев. Михаил Геннадьевич, вы сказали очевидные вещи, что наш прорыв возможен в области информационных и новых технологий. Как вы себе представляете этот прорыв: не столько способы, когда нет законодательной базы в защите интеллектуальной собственности, и когда наши ученые не могут эту свою собственность защитить, и отсутствует в стране полностью институт сертификации, справочная: для того, чтобы сертифицировать свое изобретение, продать за рубежом, нужно иметь сертификат. Это порядка 35 тыс. долл. нужно внести. Я знаю несколько человек талантливых ученых, новых технологий, и они сегодня не востребованы ни внутри практически, ни на внешнем рынке. Кто это должен сделать, по вашему мнению?

М. Делягин. Право интеллектуальной собственности — это понятие, которое позволяет технологическим монополиям укреплять свою монополию и получать монопольные сверхприбыли. Классический пример "Майкрософт" и все, все, все, к сожалению. И поэтому они так бьются за эту интеллектуальную собственность, что это защита не российских ученых, в первую очередь; это защита, в первую очередь, глобальных монополий. Что касается технологического прорыва, то, пожалуйста, в начале века был такой ученый Николай Тесла, который открыл способ передачи электроэнергии на расстояние без помощи проводов. Он из Лондона зажег лампочку, которая висела на Эйфелевой башне в Париже.
 
Это защищено патентами, патенты скуплены крупнейшими энергетическими корпорациями, и в рамках интеллектуальной собственности с этим нельзя сделать ничего. Если эту технологию украсть, грубо говоря, то мы получим очень сильный рывок для всего человечества, с одной стороны, а с другой стороны, получим колоссальные потери, потому что обанкротится и исчезнет очень большая часть энергетических компаний. Эти вопросы находятся в разных плоскостях.

Интеллектуальная собственность и сертификация — это процесс эволюционного развития, медленного, постепенного. Этим, конечно, нужно заниматься, но распространение развивающих технологий — это вещь, связанная с нарушением очень большого количества правил и законов и с очень большими жертвами. И главной проблемой является выработка алгоритма распространения этих технологий так, чтобы свести потери к минимуму, чтобы минимальное количество людей оказалось в разрушающихся отраслях промышленности.

Я. Швыряев. Я прошу прощения, там был второй вопрос: кто, по вашему мнению, должен создать эти институты?

М. Делягин. По-хорошему, конечно, должен создать президент, но он не может, поэтому институты будут, скорее всего, возникать стихийно.

Л. Глебова. Михаил Геннадьевич, при обсуждении темы глобализации все чаще в последнее время, по крайней мере я это слышу, звучит так называемая тема "русский мир". Русский мир, который не связан с географическими рамками нашей страны. Все чаще говорят о том, что национальная идея может родиться в этом русском мире, и это выходит за географические рамки. Какова ваша точка зрения на такое развитие ситуации?

М. Делягин. Русские — единственная нация мира, которая не создала землячества в Соединенных Штатах Америки. Поэтому я очень скептически отношусь к словосочетанию "русский народ", чтобы о нем говорить, нужно доказать, что он еще есть. И то же самое относится к идеологии. Я думаю, что есть идеология нашего информационного сообщества, которое говорит на русском языке. Это информационное сообщество включает в себя представителей разных народов и разных национальных характеров, и оно, конечно, не привязано к географии.

Если говорить о привязке географической, то скорее это США и Германия, чем Россия. Достаточно посмотреть "чаты" российских программистов, которые живут за рубежом и общаются в Интернете. Если говорить о русской национальной идее, то ее, мне кажется, достаточно правильно выразил товарищ Путин, выдав две фразы, что, во-первых, кто нас обидит, тот дня не проживет, и во-вторых, сказав "мочить в сортире". Я думаю, что на сегодняшний день менталитет и психологическое настроение населения эти фразы выражают более чем адекватно и под примерную формулировку национальной идеи они годятся.

Я участвовал, хотя и не посвящал этому все свое время, в попытках поиска национальной идеи, которые предпринимались в 1995-97 годах, и помню, как начинался один из отчетов на эту тему. Я позволю себе процитировать: "В поисках национальной идеи мы прочитали много газет".

С. Штогрин. Михаил Геннадьевич, мы тоже говорили, и правительство постоянно подчеркивает о значении колебаний цен на нефть для финансового положения страны и, в частности, федерального бюджета. У меня вообще-то возникают большие сомнения. Действительно именно колебание цены на нефть имеет такую роль для нашего федерального бюджета, или это правительство каким-то образом специально нам подбрасывает эту мысль?

М. Делягин. Нет, оно не подбрасывает. По примерным оценкам, которые не строгие, 1 доллар за баррель нефти туда или обратно для федерального бюджета это плюс или минус соответственно 300 млн. долларов, то есть она достаточно ощутима. Другое дело, как эти деньги используются. Понятно, что у нас сейчас экономическая конъюнктура в значительной степени хорошая именно из-за высоких мировых цен на нефть. Другое дело, как все это используется, потому что сейчас мы захлебываемся в нефтедолларах так же, как Советский Союз Брежнева.
 
Мы тратим их так же "разумно", как и Советский Союз Брежнева. И когда этот поток нефтедолларов неминуемо прекратится, если мы не спохватимся, нас ждет примерно тот же самый шок финансовый. Но у нас есть еще, по крайней мере, пара лет, чтобы спохватиться, но пока об этом никто не думает и не пытается думать на уровне упомянутого вами правительства.

П. Золотарев. У меня тоже вопрос, поэтому меньше минуты. Михаил Геннадьевич, я не сомневаюсь, что вы читали доктрину информационной безопасности в России. По вашему мнению, вектор ее направленности совпадает с глобализацией, или перпендикулярен ей, или, может быть, в противоположную сторону?

М. Делягин. Вы знаете, я не читал доктрину информационной безопасности и не хочу ее читать, потому что я экономист. Я занимался экономической безопасностью. Я могу сказать, что такого понятия нет, потому что экономическая безопасность полностью сводится к понятию конкурентоспособности. Соответственно, информационная безопасность — я не знаю, что это такое. Если это ограничение доступа информации к людям, то это бессмысленное занятие. Оно ни хорошее и ни плохое, оно бессмысленное.
Источник

Информация

 
www.pseudology.org